Брейтен Брейтенбах. Не пером, но пулеметом --------------------------------------------------------------- © Copyright Брейтен Брейтенбах © Copyright Евгениий Витковский, перевод с африкаанс Ё http://lib.ru/NEWPROZA/WITKOWSKIJ/ Date: 19 Oct 2003 --------------------------------------------------------------- (род.1939) Перевод с африкаанс Е. Витковского ИКОНА глубже темнее проще под плоским слоем масляной краски на деревянной доске пылает законсервированный мир хранящийся в своей крови как персик в сиропе и поскольку все свершения и деяния остановились действо ясно и грубо доведено до бессмыслицы (часы с кукушкой в космическом корабле) на переднем плане люди грызут друг другу глотки кровь застывшими дугами повисла в воздухе бутоны без стеблей зубная боль монотонна как шило застрявшее в деснах; солдат выпученными глазами уставился в ложку супа у себя под носом; облако сгорбилось в окаменелом ожидании; муравей тянется к своим вывихнутым икрам надо всем этим блистает распятый на кресте Иисус как замученный воробей без надежды на спасение оскалив зубы над слипшимися волосками бороды глубже темнее и только внешне достигая вечности (как Мэрилин Монро) разверста пустая и холодная гробница ПРИЧАСТИЕ Теперь спи зарывшись лицом в подушку словно прислушиваясь к тайне прикрыв глаза отдыхают ресницы как изгороди вокруг запертых монастырей зрачков кружась в светлой воронке бытия чаше света крике жизни боли познания ты живешь лишь одно мгновение твои ребра волнуются коралловые рифы твоих волос сверлят кровь и тупятся о кость эта секунда до вопля наслаждения шлифует все вокруг теперь когда ветры приносят дождь к ставням и дверям темное удушье спи зарывшись лицом в подушку словно прислушиваясь к ударам весел в твоей крови ты бабочка трепещущего света чей скелет уже готов рассыпаться в прах (когда эта кровь сгустится когда бледное станет голубым) (когда кости захрустят белые вороны с кошачьими глазами станут терзать тебя) (их птенцы найдут себе корм в гнезде твоего живота) ...твой труп и мой труп солнце станет маленьким клевер покроется ржавчиной слепые зеркала темный замкнутый круг оконных стекол зеленая ночь без конца теперь спи я уткнусь носом в букет твоего затылка как зрел как пьянящ аромат затылка ты жива ты изысканный цветок из пульсирующей слоновой кости ты глубока как чашечка гардении тиха как арум теперь спи шевельнись ты ломаешь свет руками пар в углублениях твоей шеи как наркотик тебе в жертву приношу я эти руки полные воздуха возьми ешь пей живи возьми также и мои руки и сок моего тела улыбнись еще раз во сне мой цветок мой плод ты не слышишь как ночь вгрызается в крышу над нашими головами ПЫЛАЮЩИЙ МИНДАЛЬ - быстро вечер приходит: ветер к земле приближает седые порывы и деревья колеблют свои кровеносные кроны, у моря влажнеют глаза - это прекрасно когда расцветает миндаль - море красуется в первом черном костюме и старается к нам повернуться спиной деревья мерцая склоняются к морю, лижет почву молочное стадо - это прекрасно когда расцветает миндаль - ветра сухого порывы глотает ослица, больше не блеет коза вымя овцы незаметно твердеет, свирельщик-пастух ускользает по нотам холмов - это прекрасно когда расцветает миндаль - как летние птицы летят под поблекшей луной умирая, как ящерица меж камней продвигается шариком ртути чтобы жить - это прекрасно когда расцветает миндаль - не тогда ли случается нам задрожать и почуять в глазах теплоту и увидеть миндальное пламя свечи и понять как торопится кровь к напряженным рукам? я приду и тебя обрету ты я знаю прекрасна, одетые белым холмы начнут осыпать лепестки время настанет купания в море искристом и день так нескоро взойдет на притихшие кроны - ибо снова миндаль язычки зажигает свои ДЫРА В ВОЗДУХЕ мой дом долговяз я живу на чердаке высоко-высоко и я счастлив здесь горит огонь в дымоходе посвистывает изредка в двери стучится гость я открываю окно и солнце погружает жаркий язык в стакан с вином что я держу в руке мне не на что жаловаться иногда тысячеглазый дождь смотрит в оконные стекла но у меня не потанцуешь и капли скользят по стеклу как головастики у меня есть стол и стулья книги и апельсины женщина и постель с отпечатком моего тела по вечерам мой дом обсерватория перед объективом тихо останавливается повозка и вылезает марсианин он теребит меня и оставляет ветер в моих ботинках нет спасибо я счастлив здесь горит огонь в дымоходе посвистывает я раскидываю руки крикливые голуби мчатся в небе политики и другие идиоты толкуют что моя жизнь бессмысленна как могила или дыра в воздухе но я счастлив здесь утром мой дом корабль я стою на носу спустив с пальца свинцовый лот берег неизвестен корни деревьев толщиной в ярд сверкают в иллюминаторе дерево: дерево отращивает рыжие волосы и прочие органы в конце концов листья превращаются в кулаки линяют и умирают как старые алые розы мой дом крепок я бегаю внутри как язык во рту мертвый язык? гнилая кость? о земля дрожит стены прозрачны пол уходит из-под ног: двери скрипят вино скисло снег идет летом и дождь нацепил очки и в придачу у него узкие розовые ручонки но я счастлив здесь МОЙ КРАЙ там откуда я иду мир еще зелен там нет ни транспорта ни билетов он красив и мерзок но прежде всего живуч и слеп как нарисованная муха алоэ хворают но цветут сладостно как никогда должности пышно цветут побегами иллюзий: крылатые лягушки воркуют без передышки, киты по вечерам обдают паром блестящие дюны в то время как вулканы из последних сил сдерживают желчь солнце сверкает и тучи исходят дождем деревья дрожат и от страха становятся спичками коровы блеют и писают молоком собаки имеют полное право пойти в полицию - таковы краеугольные камни; только люди неподвижны белые и черные и прочие в равной мере расстрелянные на скалах и каждый отдельно превращается в зеленое гуано посылка я изображаю себя но я посол я всего лишь белый голос юга где чайки над морем ЗАВЕТ ПОВСТАНЦА дай мне перо чтобы мог я пропеть о неистребимости жизни дай мне время года чтобы небу в зрачки заглянуть когда белизною взрываются персиковые дерева тирания обречена пусть матери плачут путь груди иссохнут тела обесплодят лишь бы стал ни к чему эшафот дай мне любовь чтобы прахом она не прошла между пальцев дай мне любовь чтоб такую же я тебе отдал дай мне сердце чей стук непрестанен что сильней застучит отвечая на стук голубиного клюва в ночное стекло жестокого как пулеметная строчка дай мне сердце дай фабрику крови что цветением радости брызнуть способно ибо кровь и сладка и прекрасна неподдельна неистребима я погибнуть хочу до того как умру сохранив плодоносную кровь сохранив ее алой еще не успевшей позволить черным сомнениям выпасть в осадок дай мне губы и дай мне чернил чтобы я молоком написал объясненье в любви к земле день за днем будет сладость расти истаивать горечь чтобы сладостью полнилось лето пусть приходит оно без повязок для глаз без ворон пусть на бывшем позорном столбе алые персики зреют песнь любви подари мне и голубя мира чтобы песнь из утробы рвалась песнь о неистребимости жизни ибо я умирая глаза не закрою чтобы вовеки жила моя алая песнь МЫ ПОБЕДИМ "Тело Джона Брауна покоится в земле" человек не торопясь шагает по траве негатив почти засвеченный но совершенно ясный но помнит человек под снегом спит земля, его земля, черная и полная червей каплю крови в тряпку завернув, прячет ком бесформенный и грязный нужно сохранить, потомки спросят сердце его - это страха клубок человек не герой он знает его повесят потому что он был духом нищ и пытался верить ноги его у стены принимают прощанье травы он руки свои отдает палачу в сознании меркнет надежда шесть часов когда погаснет день виселица приберет его явит золотое триединство в воздухе две ноги и бесперая птица к счастью это лишь нестройный стих жесткие слова в книге ПО ДОРОГЕ К ЮЖНОМУ КРЕСТУ Там больше нет ни прожекторов ни городов срастающихся друг с другом ни дворцов с гаремами ни великанов-стражей последние нефтяные факелы Сахары позади и за толстым стеклом лишь бледные пятна света над крылом и фюзеляжем намек на фонарики звезд Сияющее облако на вершине горы по левому борту: божество витания в эмпиреях чуть ли не суть белизны и в то же время молитва о ливне Потому что вот так пролететь над Африкой чистой воды абстракция - разговаривать в металлическом брюхе птицы на мягких сиденьях над жгучим континентом воплей совы пота пигмеев руин пирамид джунглей и внезапных прозрений о страхе и самозабвении - таковы птицы моего языка Внизу теплынь - я знаю мы видим отсюда лишь серебристую пыль звезд и романтики внизу же в земной пыли запыхались распарившись серые звери там не зеленеют ни трава ни деревья Зелень это Европа уход и орошение: каждая амстердамская лужа располагает личными корабликами облаком и голубой невинностью; базельский снег как нашествие мирной саранчи - мягкий и нежный скрип втиснутый между землей и подошвой чтобы установить принадлежность и предназначить - только щемит временами от голоса Боба Дилана (сие уже кунсткамера Америки и колба заспиртованного психоза: может быть и это квинтэссенция белизны и молитва о плодородии?) Но в Бенгази висит африканская пыль так что не продохнуть там иные деревья дышат и плодоносят и возносят к небу облачки белых плодов десерт Южного Креста: где скорее всего я в себе свой исток и теченье смогу сочетать чтобы вновь познавать: как-никак познание оно бесконечно (или нет?) Африка моя Африка земля воплотившая Бога ты не должна быть абстракцией во плоти моих плодоносящих звездами воспоминаний ты плазма крови моей ты мой костный мозг мое семя облачная оболочка соитие беспредельный цветок твоей ночи о титан концентрации паук твоего дня горе бездонного сердца ты можешь не существовать как понятие но должна - выпадая в осадок - Африка - составлять мое я ЧЕРНЫЙ ГОРОД прежде всего защитись от горечи, черное дитя, забудь, что такое мечтать; старайся не задохнуться, когда будешь шарить воспаленными глазами в ведре для отбросов; не растолстей, не дай разлиться желчи, что течет по твоим фосфорно-синим венам (ведь у тела и трупа общего - только первая буква), лучше подрезай и держи в порядке свою папайю и помни, что облака плывут и для тебя тоже и крысы едят уличное дерьмо я хочу вспомнить о черном городе, черное дитя, где ты среди других созреваешь для мрачного света; морские чайки танцуют над берегом, как алые воздушные шары ты тоже можешь смеяться и не церемониться, ласкать море и строить деревни из песка и бегать, высунув язык, от развлечения к развлечению особенно берегись горечи липкой черной папайи, черное дитя, - тот, кто вкусит ее, умирает на штыке или в одиночестве умирает в библиотеке взгляни, над морем восходит солнце и у него есть правая и левая рука оно будет коричневым таким теплым и таким коричневым как петушиное горло (Лоренсу-Маркес) ДО ВСТРЕЧИ, КАПСТАД чудище с черным горбом на спине: гора бледные саваны скал и холмов: город скатерть восточная пестрая ткань: море горная твердь место для кладбища данное вечная остановка на полпути норная тварь приданое да будет позволено мне отыскать вне пределов твоих целебное древо Ионы будь ты женщиной я сошел бы с ума от запаха кожи твоей от пульса рыжих веснушек любовь моя допотопная девка пошлая вертихвостка замарашка вздорная ведьма но ты даже не думаешь о материнстве ты убиваешь себя выкидывая младенцев хлещет вода из раны между набережной и бортом парохода о Капстад, Кап-капризница, капсула слез, ты что ловишь капканом капли сердец я хотел бы воспеть тебя шепотом розы но уста и язык мой остались с тобой Парень с тачкой ржавой в пыли: город проткнувший воздух подъемный кран законодательства: гора бутылочные осколки сценической оргии: море от еще не развернутого но уже разделившего нас расстояния до свирели сатира в зеленой ладони листвы обнимающей бухту и квартала малайского припавшего к желчным сосцам всю тебя так люблю я в эту минуту словно ты мне пригрезилась заплесневевшая роза у ног народа О Капстад, Кап-капризница, капсула слез ты что ловишь капканом капли сердец я хотел бы воспеть тебя любящими устами но ты оставила мне лишь рану на месте уст Самый прекрасный берег на всем побережьи самое страстное солнце во всем полушарии самый лазурный ветер какого нигде не найдешь цивилизация мстит крысы твои еще не бегут но смерть выжидает в воде о Капстад, Кап-капище, Кап-капризница, капсула слез теперь мы разлучены ты подернута слабым мерцанием мутно-соленых жемчужин но я обернусь и буду смотреть на тебя поверх заповедников с заключенными там временами года и фейерверков клокочущих в горле морской чайки и однажды взорву раковину твоих зрачков и створки с трудом приоткрыв подставлю ветру твои смертельно раненые глаза чтобы ты стала землею доброй надежды СЕНТЯБРЬСКОЕ МОРЕ Башану Изгнанье - суровое ремесло Назым Хикмет от долгих скитаний сердце замолкло набрякло водой как черепаха морская что выберет берег подальше и там шарики теплых яиц зарывает в песок чтоб потом до воды дотащиться уплыть в слепоту - но нужны ли слова у которых еще не успела застыть оболочка? здесь тоже есть море: над горизонтом акулий плавник рыбацкая лодка - капля с ресницы зеленого глаза - только здесь непривычное плоское море в нем ни тунцов ни бурунов вспомни еще - это кажется было на мысе Игольном - луч маяка словно длинная желтая кисть окоем подметает ритмично и мы в полудреме и катер почтовый торопится прочь вдалеке где кровавой стрелой пролегает закат и уходит тропа на чужбину кто знает куда? вспомни лунную пену высоких валов набегавших одни за другим как на выставке волны зевак набегают набегали валы и шипя отбегали вспомни как катались на них как в рот набивался песок вспомни еще лиловатое брюхо небес прибрежный тростник и плесень у кромки прилива Стрейсбай и первый дымок обращенный в простор говорящий о том что здесь далеко не спокойно что прожорливы в море акулы вспомни еще - это кажется было зимой мы с отцом уезжали в Херманус темно-индиговый яростно-синий живой океан рвущийся пеной через гряду тростников высоко непривычно звуча и отец козырьком задержав над глазами ладонь произнес: "Будто белые лошади скачут" мы услышали ржанье коней что встают на дыбы - ...но к чему это мне... вспомни еще... воспоминанья прекрасны ты обязан сейчас вспоминать за двоих - ибо я в скитаниях вечных кто знает откуда куда приукрашивать вынужден все чего вспомнить не в силах: высокий прилив только здесь берега бережливо закутаны в гальку и волна еле слышно плеснув надо мною смеясь возвращает земле неизвестно какие обломки люди ходят вокруг приседают на корточки ищут и за скалы что дикой опунцией густо покрыты - словно детские шапочки алые гроздья плодов - каждый день неприкаянно шляюсь хожу размышляю воспоминанья прекрасны нынче вечером жизнь переполнила пеной меня я стою у воды и копаю грядущему ямку чтобы прошлое бросить туда - день у моря, застывший навеки; горечи полный глоток утешенье побыть на ветру (Пестум, Италия) ГРОБ ТИБЕРИЯ В ЛАЦИУМЕ Тиберий - Римлянин и Император - восседал здесь на своих подаграх проводя летние каникулы в окружении произведений искусства в залах вырубленный в скале Здесь кутили и веселились больше чем заключали сделок а в это время снаружи Римляне Подданные сидели и потели на солнцепеке маленькие и коричневые словно кучки навоза Его глубоко посаженное око могло зорко блуждать над миром приведенным в порядок над стенами и дамбами в воде за которыми разводили рыб и черепах для обеда или просто так для удовольствия чтобы сделать запасец впрок и дальше блуждало оно там где по зеленому как стекло пастбищу его корабли бежали на длинных веслах так что по вечерам - когда алый бог оставлял тогу за мысом в большой волне - в обществе толстозадых сенаторов объемы его белого тела могли так блаженно хлюпать в свежей воде мраморной купальни СЛУШОК Этьену Леру друг мой, что отвечу на твой вопрос - каково живется в изгнании? что я слишком молод для горьких жалоб, что я слишком стар для покоя, для покорства судьбе? что таких, как я, очень много - все они ни на что не годны, все беженцы, рассеянцы, обитатели мрачной утробы города, сказать, что я "француз, хотя с дефектом речи", сказать: мол, в Париже-то я как раз дома? Да, конечно, одиночество здесь как науку учу, тяжелые сны, огрызки воспоминаний, рыданье чуть слышной скрипки, глаза, устремленные в слишком далекую даль; слух, напротив, следит за малейшим движением рядом; да, и я, словно нищий, клянчу мелочь - "вести из дома", умоляю - "вспомни еще", твержу про "тот самый день" Нет, ничего я не помню, забываются в песнях слова, лица все как чужие, мечты отмечтались Как змеистые волосы женщины, ждущей любви, погребает тебя анонимности пенистый вал; преждевременные старики (а когда-то борцы за свободу!), поэты, забывшие всякую речь, слепые художники, письма без новостей - словно море без шума прибоя, отупение, гадание на кофейной гуще, набормотанные пейзажи, отреченье от всякого знания - Может, избрать философский аспект? наплести, что каждый из нас - изгнанник Великой Смерти и, к ней приближаясь, мы просто идем домой? Нет, руками, почти непослушными, я начинаю письмо: вспомни всех изучавших науку изгнанья, а потом отвечай, для кого этот странный вопрос, отвечай - кто едет сюда - кого ожидать - что приготовить - (Париж) ГДЕ ЖЕ ПРАВО ПРЕВОСХОДСТВА? наша консьержка вдова 86 лет мадам ля консьерж только что упала тяжелый случай "эту зиму я переживу" "перезимую" скорая помощь общественной благотворительности в общем почти уже катафалк только что подобрали кладут на носилки один из санитаров лысый ливанский сухогруз "Нагусена" тонет у западного берега Дании к двенадцати часам подобрано 19 трупов возле одна вода королева Юлиана сегодня торжественно откроет "Трондур" в тяжелом состоянии то же самое "Анхелос" ох ох ураганы катастрофы там ее несут консьержку нашу вдову 86 лет мадам ля консьерж качаются носилки не тревожьтесь не уроним только не трясите через эту дверь всегда только под углом не хлопайте потом штукатурку подметать кто будет кажется поехали один из санитаров лысый кажется уже накрыли простыней тяжелая лежит ни дать ни взять индейка на подносе все там будем до свидания мадам ля консьерж о ревуар конечно бон вуаяж ветер воет штормовой цунами наводнения весь мир водою залит сигналы бедствий отовсюду несчастный случай тьма смотри со всех сторон шагают новобранцы смерти коса в руке сухой паек с собой (19 окт. 1967 г.) БЕЛАЯ ГОРА никогда не привыкнут мои глаза к белизне альпийских кряжей потаенно ложиться в пену на губах моря по-крестьянски искать утешения в зерне и следить сверкают ли еще лица ангелов что жуют папайю там наверху - мои глаза ищут их ищут тебя вслепую: две комнаты без обстановки зеркальные окна застилает туман но это прекрасно так как кончики моих пальцев ласкают тебя вслепую белые вершины и предхолмия глубоко во мне плещется пенное море местные жители поют на склонах на пиках пируют ангелы едят папайю и кроликов и в бескровных опочивальнях моих глаз ты лежишь нагая в снегу ТУАРЕГ под прохладными навесами Сахары скудным семенем почтил я тебя жажда моя угасла когда щеки коснулись кувшина калебаса с водой - груди бедра возьми еще возьми еще от нищеты моей - финики вино возьми от наслаждений и прохлад под крыльями Сахары возьми еще от моей тихой плоти готовой излиться ибо так далеко еще до пурпуровых виноградников вечера до грушевой беседки созвездий; взгляни солнце еще высоко паук пойманный собственной паутиной мухи спят в это время останься со мной под прохладными навесами Сахары и сегодня вечером когда луна поднимется на высоту моей руки и покроет пыльцой света свои бледные отражения на золотой плоти груши и винно-черном листе я покажу тебе как белые львы катаются в снегу НЕ ПЕРОМ/НО ПУЛЕМЕТОМ О чем расскажу я тебе Ян-Иисус из Назарета я африканер я бесперый петух с револьвером я даже сплю не раздеваясь всеведенью ли твоем дарить мне мою землю тебе ли дарить если даже заветов своих ты не помнишь тебе чье наследие оскал черепов и клубы фимиама во имя твое на холмах распятья трещат хуже того во имя твое дети черного цвета замотаны в коконы мерзкой паучьей слюной так о чем говорить - о культуре порядке? Рассказать ли тебе о больничных палатах где ставятся опыты над живыми детьми каждое лето зреют колосья о бледных трупах крадущих черное сердце маком цветущим покрыты холмы о зеркалах где круги пред глазами сладок лавандовый летний мед беспокойны черномазые выгнанные из конур богомол творит под вечер намаз богомолу что черномазы что бур бур не бес не бурый но белый воля небес бог мол не бес кой-коины считают мол богомол бог баас молиться ли мне творить ли намаз? Так о чем я скажу темнокожим Ян-Иисус из Назарета о смиренье твоем о каком таком смиренье разве только мне руки умыть разве еще попросить чтобы минула чаша сия о смирении об умении не отрекаться но презирать об умении не предавать но бежать от погони и писать по белому белым Царь Иудейский Бушменский властелин Павианский? Откуда смиренья занять Ян-Иисус из Назарета получая в наследство роскошное тулово мира ибо я африканер я бесперый петух никогда не раздеваюсь не расстаюсь с револьвером ибо черен я как несотворенное словотворенье МОЛИТВА О ХАНОЕ Вы собиратели восточных божков помолитесь за Ханой вы что по воскресеньям на коленях в церковном сумраке трупы цветов очерняете влажным дыханьем (Бог затаился и смотрит глазами стеклянными) помолитесь за тех кому не хватает дыханья в дыму за уползающих в норы от поющих блистающих реющих ангелов смерти (ангелов беременных ревом и бомбами (70 000 тонн только в марте 1967) за детей перепачкавших собственной кровью дорожную грязь за покрытых проказой напалма увязших в его горящем желе пораженных чумою но спешно копающих могилы бомбоубежищ уберегая себя от целебной картечи за удостоенных благодати под руинами рухнувших пагод за неудостоенных оной и плачущих узников собственной плоти вы что божкам не привыкли молиться точно так же пусть каждый из вас упадет на колени лишаясь рассудка от ужаса перед этим Великим Растлением перед машиной смерти Новейшей Всемирной Демократии помолитесь за Ханой чтобы все это наконец прекратилось PLEASE DON'T FEED THE ANIMALS * я германичен я беспощаден я бел я выполз из древнего леса мифов и сказаний и стою возглашая решая и предуказывая на равнинах этого дикого материка во весь рост внемлите я германичен я беспощаден справедливость нелегкое дело истребить отклонения я в ночи всевидящее око позор всем не-белым в моей стране да пребывает со мной солнце и любовь чем не винтовки целомудрие мое немыслимо мне щитом кожа my white badge of courage внемлите я ведаю я есмь я германичен я беспощаден я блюду мою субботу мое воскресенье я знаю как надо и когда бледно мое семя я в ночи всевидящее око я с моими сарацинами гряду несу культуру у меня брандспойты полные прогресса я орошаю пустыню и укрощаю природные ресурсы я высасываю нефть из-под земли и сортиры строю на луне внемлите и трепещите я германичен я жесток у меня происхождение я потомок я чист я тонок как сама белизна я вижу я сужу я творю я веду моего слепого Тевтонского Бога словно белого слона за белый хобот сквозь белизну и мрак язычества я Африканер я ломлюсь в открытую осторожно! слоны как раз умеют помнить... пребывайте во прахе у ног моих возрадуйтесь * (англ.) "Просьба не кормить зверей" (обычная табличка в зоопарках) ** (англ.) "мой белый символ храбрости" ПЛАМЯ муха не может сесть на львиную кровь: огонь; вуаль женщины шелестит и томит: пламя; огонь окружает губы мира, устрашающее и ослепляющее пламя ломится сквозь чащу, расщепляет каждое дерево, тени и дерево, зажигает огни светляков в глазах смерти: восход солнца над Африкой я вижу: это не просто картина, но познание и откровение, я ищу; мой серебряный светильник висит над своей тенью, как указатель над нерасшифрованными письменами времени, - мой самолет бежит над домами, Нил змеится в песках, воздух охвачен огнем в Хартуме - ветер, горячая кровь дыхания пустыни; "Вверху, сквозь небо, ужасное в незапятнанной красоте", (пламя не оставляет пятен) "и блистательности безжалостно слепящего света" (где взгляду не на чем остановиться) "самум ласкает тебя словно лев дышащий пламенем... остовы гор..." и т.д.: сэр Ричард Бартон обглоданная голова генерала Гордон Паши - как плод на копье: оскаленные зубы сверкают, скрежеща, зубы черны от огня, и язык его - пепел (эта месть пылает прекрасно), в то время как люди Махди с развевающимися тюрбанами такие маленькие над распластанным трупом; дальше на юг сидят в хижинах женщины Кабаки с грудями, жирными от молозива, и блюют; дальше на юг грациозный галоп жираф, подбирающих пучки прутьев; и высоко на склоне огнедышащей горы, где начинается седой снег, лежит черный как смоль труп леопарда; Африка! столько раз ограблена, выпотрошена, выжжена! Африка в контурах огня и пламени... ЯЗЫЧНИК В ОГРАДЕ небеса качаются в петле на виселице солнца раньше они были голубыми но все голубое ночь перемазала черным и только смерть еще трепещет в нем как луна во сне нет я не пророк я этот как бишь его только для частного употребления и больше не существую (потому что все сомнения исчезли) но если звезды всего только дырочки в трупе сквозь которые падает свет бессмертного дня и если плоть есть ночь которая все время гниет? что можно увидеть подле этих огоньков скачущих словно кровь крестоносцев над горой где распятые без разбора зрители ждут того чтобы их кости высохли и головы были придавлены тяжелыми экзотическими цветами хотя чтобы склевать звезды с неба птиц полным-полно как бананов на кочерыжке? тогда ты должен окопаться в своем чернильном сердце в лишенной оков строфе камеры ожидания для пассажиров третьего класса без удобств и собрать свои годы потому что из многих смертей твоего вчера ты должен создать пищу от которой твое чернильное сердце начнет рождать или цвести и всякая плоть хороша: съедобна даже человеческая голова если ты схватишь ее за уши и повернешь чтобы вонзить зубы в затылок потому что спереди на нее смотреть пока что излишне для чувствительного зверя это излишне мрачное зрелище ты должен суметь отрешиться от всего ибо даже примитивнейшая муха станет обвинительным актом и физической болью и ее жужжание расскажет о ранах в небе потому что когда ты вынешь из себя голубую душу и положишь ее снаружи чтобы стать ясновидящим она потемнеет сожмется и умрет как морская звезда на пляже и ты будешь видеть ясно как луна в небе скажи тогда: "я хотел бы стать бессмертным как собака потому что собака живет во всех собаках и бессмертна между нигде и ничто и я обращаю брюхо к солнцу и прощаю вам все что вы мне причинили до самого последнего суда..." "это забавно что над моим цветком белый венчик да это откровение но это тем не менее только верхушка айсберга" БАГАМОЙО если ты лизнул песок чужой страны когда был ее гостем тебя не коснутся ни беды, ни злые духи ее солнце, мой кокосовый орех, угости весь горизонт, два ножа достались мне в наследство от отца: один я держу а другой - земля и небо - выскользнул из руки луна все круглела наверху молочная корова среди телят я пытался добраться до тебя из сердца страны но караваны такие же как прежде: горбы верблюдов изныли от боли вдоль дорог ведущих из сердца страны лежат черепа это вехи пути все дороги во мраке мерцают сквозь тело ее черные невольники развешаны по деревьям как баклажаны араб в чалме как одинокий табурет: шампиньон на молитве на всем моем пути лежали цепи но кто сосчитает термитов? где Багамойо коснется губами тебя? над морем одна мертвая душа тащит другую: ладья и парус поют древнюю песню на суахили: возрадуйся, душа моя, мы достигли берега мечты, города пальм, Багамойо. жемчужина моего сердца, как скорбел я вдали от тебя, счастливый край, Багамойо. там женщины косы сплетают, там пальмовое вино можно пить весь день, Багамойо. туда, надув паруса, скользит по волнам ладья к гавани Багамойо. отрада моих очей, танцы прекраснейших девушек по вечерам в Багамойо. в сердце моем покой, на пристани ликует толпа, мы пришли в Багамойо. что же ты молчишь, мое сердце? вот оно, Багамойо, куда пригоняли рабов со всей Африки и сбывали с рук на невольничьих рынок Занзибара то здесь то там растут камни из земли: могилы и вымя небесной коровы полно гвоздей и никогда не сломать мне ножом кокосового солнца волны кровью тяжелой бьются о берег этой земли я стою на коленях над грудой сердец и как горькая жалоба застревает в горле песок твой, Багамойо теперь я знаю почему муравьи льнут к этой земле ДАР ЭС-САЛАМ: ГАВАНЬ МИРА Дар эс-Салам: когда ночь темнее всего, перед рассветом, муэдзин призывает верующих, потому что они еще спят, и его печальный вопль летит над указательным пальцем минарета, над шпилями, над влюбленными, над цветами, над доками, и его печальный вопль возвещает день над городом одна пословица гласит: "когда петух кричит ночью, не дожидаясь рассвета, немедленно убей его, ибо он принесет несчастье", но другая гласит: "не волнуйся, если в ночной тьме кто-то окликнул тебя и замолк", здесь ты можешь отпускать птицу на свободу с каждым восходом солнца, оно всегда приходит обратно - я думаю о вас, братья в изгнании, с точно такой же горечью, как думает о вас земля, день приходит копать сладкую землю; море полно кораблей, и раковин, и кораллов, раковины так молоды, что от них белы берега, и кокосовые пальмы с короткой жесткой щетиной горды и стройны, плантации бананов, манго и папайи; над городом плачут под ветром сверкающие облака и вороны, "крак! крак!" - пророчат взъерошенные ветром сороки, птицы свистят крыльями: говорят, свистеть - звать дьявола; под вентиляторами в конторах сидят чиновники с прыщами на губах и с мухами на руках - "бедность заставит стирать белье без воды", - я думаю о вас, борцы за свободу, о вашем убогом и нищем сегодняшнем дне, с вашим оружием и с вашим страхом где-то в джунглях на границе; "если человек укусит тебя и ты намажешь рану петушиным пометом, его зубы сгниют", с отливом в вечерних сумерках к морю приходят индийцы - когда бледная раковина луны мерцает в трепетной пустоте, где плавают еще и звезды, - приходят плескаться на спадшей воде и вдыхать сумерки, и затихнуть, и сидеть на корточках, и в темноте, расплывшейся над водой, искать Индию, я думаю о вас, изгнанные братья, наше освободительное движение, я думаю о вас, что следуют за солнцем; если ты показываешь пальцем на новую луну, твоему пальцу не миновать пореза, - однако, если ты поранишь палец, который никогда не показывал на луну, и дунешь на ранку - луна все равно сотворит бородавку я слышал: "тот, кто съест ноги петуха, станет бродягой", "если лысый бегает под луной - иссушит мозги и однажды сойдет с ума", "глупец, который обедает в положенное время, никогда не обретет разума", УКИХОМЕКА КИСУ НДАНИ ЙА АЛА АНАПОСЕМА МВЕНЙЕ КИГУГУМИЗИ ВАСИ ХАТАВЕЗА НА КУСЕМА ТЕНА: "покуда говорит заика, вложи свой меч в ножны, потом выскажешь ему все до конца" - это уже ночь над Дар эс-Саламом ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ об этом невозможно рассказать: пустыня, словно цветущее женское лицо, или пурпурные небеса откровения, не апокалиптического откровения пылающего ничто, а откровения пустыни - песок и небо, небо и песок - жар и сушь; за бесконечными пляжами Калахари, где растут белые деревья: марула, мопани, баобаб и верблюжья колючка - за холмами пекла в стороне лежит кусок чистилища Иоханнесбург! город, поднявшийся из трепета, как мираж на равнине: обнесенный электрическими вышками, оснащенный белыми фабричными трубами и обращенный к небу столбами плюющими пламенем в небо: древние тамбуры смерти... блистательная картина: ад во главе с Богом. Бог службы безопасности государства. Бог в каске, с деловым портфелем, полным акций и золота, в одной руке и кнутом в другой, Бог, восседающий в сверкающем великолепии прямо на плечах черных тел, до пояса ушедших в землю: граната! взрыв красного сердца, чтобы поджечь все эти дебри! (ступай так, чтобы твои ботинки не оставляли следов...) ЖИЗНЬ В ЗЕМЛЕ блаженны дети Димбазы, Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера, мрущие от голода, нищеты, болезней - потому что они ублажают взор бааса, потому что они избегли ада, потому что они освободили территорию бура - Бура и его Бога - - Божьей десницы - потому что они удешевили жизнь, потому что жизнь для черного есть политическое преступление, потому что ты, черный, проживая в стране крови, пропуска, позора, пса, оскверняешь землю Бура. блаженны дети Димбазы, Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера, затерянные в могилах, где пируют муравьи, блаженны ваши последние чернозубые улыбки - потому что они заставляют родителей сложить на холмике игрушки и пустые молочные бутылки, игрушки и глянцевую бумагу, что шелестит на ветру, молочные бутылки - с пустыми сосцами, - откуда ветер высасывает звон, чтобы приманить кротов поближе - потому что ваша плоть скудна, - и детишки могут забыть, что они уже мертвы. блаженны дети Димбазы, Уэлкам Вэлли, Лаймхилла и Стинкватера, пожранные землей, потому что когда они бродят по поверхности, это мешает донести ложку до рта, а на солнце не должно быть пятен. блаженны кроты, святы черви и благословенны муравьи в стране солнечного блеска, в стране Бура, в стране, что вручена ему Богом, потому что они удобряют газоны, так что человек может цвести и преуспевать, растить плоды и умножать стада и быть красивым, и сильным, и белым во славу своего Бога. ИЗГНАННИК ты стал пожестче и погибче жир поселился в твоем теле как муравьи в шкуре мертвого зверя он жрет тебя день за днем и в глазах у тебя все больше одиночества ты живешь так словно ты бессмертен потому что жизнь твоя не здесь но смерть бежит по твоим жилам смерть бежит по твоим кишкам и связывает твои крылья и вслед за глазами в земле появляются дыры могил и холмы тихи и зелены как нигде рушатся руки и усмешки над воспоминаниями наклеены фотографии и плакат: все пережитое - сон ты учишься молиться о том чтобы угрызения совести твоего народа докопались до ненасытных бюрократов до всех Чиновников Мировой Совести ты глядишь в дыры их сердец и видишь там зеркала так что ты еще весел по утрам словно кишат во рту с сердитым шипением строят гнезда у тебя в глотке и словно паразиты облепили язык для всех твоя профессия - эмигрант ты не пьешь и не куришь потому что твоя жизнь это оружие ты гибнешь затравленный отчаянием зажатый в тупик как собака и когда ты хочешь ударить кулаком по дню чтобы сказать: смотри, мои люди встают! ослепительный блеск над страной! - это ты забыл тишину языка муравьи ползут из твоего вопля из гортани выходят слепые борцы за свободу ПИСЬМО С ЧУЖБИНЫ МЯСНИКУ Балтазару арестованный говорит я уже не знаю не вопил ли Спаситель на кресте но над лицом вьется первая муха и помпон на берете охранника за окном качается в воздухе как цветок на стенах кровь и сердце человечье замирает в груди от страха что эта радость может кончиться и вбирает мельчайшие крупицы тишины и промедления словно собирает завтрак в дорогу для неуклюжего старика который как в камере скрючился в собственном теле арестованный утверждает Ли Шань-инь советовал не верить дождевым жалобам: "никогда не открывай своего сердца весенни цветам, ибо мера любви суть мера праха" я надеюсь ты сможешь узнать мои серые кости в мертвом огне земли а я - я отправляюсь странствовать облеченный плотью буду лежать на верхней палубе всем телом буду чувствовать корабельную качку канаты дремлют сверну