Астрид Линдгрен. Рони, дочь разбойника --------------------------------------------------------------- Перевод: Н.Белякова, Л.Брауде --------------------------------------------------------------- В ту ночь, когда родилась Ронья, над горами гремели грозовые раскаты. Да, гроза была такая страшная, что вся нечисть, обитавшая в лесу Маттиса, испуганно заползла в свои пещеры и потайные убежища. Одни только жестокие дикие виттры, любившие грозовую погоду больше всякой другой на свете, с воем и криком метались вокруг разбойничьего замка на горе Маттиса. Их вой и крики мешали Лувис, лежавшей во внутренних покоях замка и собиравшейся родить младенца. И она сказала Маттису: - Прогони этих жестоких виттр, мне нужна тишина. Из-за них я не слышу, что пою. А дело было в том, что Лувис, рожая ребенка, пела. Она уверяла. что так ей легче, да и младенец наверняка будет более веселым, если появится на свет под звуки песни. Маттис схватился за самострел и выпустил в бойницу несколько стрел. - Убирайтесь прочь, дикие виттры! - закричал он. - Нынче ночью у меня родится ребенок! Понятно вам, кошмарихи вы этакие? Дитя грозы! - Хо-хо, нынче ночью у него родится ребенок! Дитя грозы! Надо думать, маленький и уродливый! Хо-хо! И Маттис еще раз выстрелил прямо в стаю. Но виттры только презрительно хохотали в ответ и, злобно воя, полетели прочь над верхушками деревьев. Пока Лувис рожала и пела, а Маттис, по мере своих сил, расправлялся с дикими виттрами, его разбойники сидели внизу у очага в большом каменном зале, ели, пили и орали ничуть не хуже виттр. Чем-то же надо им было заняться в ожидании младенца. Все двенадцать разбойников ждали того, что должно произойти наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь в замке Маттиса не родился еще ни один ребенок. А больше всех ждал младенца Пер Лысуха. - Когда же родится это разбойничье дитя?! - спрашивал он. - Я уже стар и немощен, и скоро придет конец моей разбойничьей жизни. Хорошо бы перед смертью увидеть нового разбойничьего хИвдинга1. Только он произнес эти слова, как двери отворились и в зал ворвался совершенно обезумевший от радости Маттис. Ликуя, он обежал весь зал, вопя как сумасшедший: - У меня родилось дитя! Слышите, что я говорю? У меня родилось дитя! - Мальчик или девочка? - спросил сидевший в своем углу Пер Лысуха. - Дочь разбойника, радость и счастье! - заорал Маттис. - Дочь разбойника, вот она! ХИвдинг - здесь: предводитель разбойничьей шайки, вожак. 197 И через широкий порог перешагнула Лувис с ребенком на руках. Среди разбойников воцарилась мертвая тишина. - Ну, сейчас вы у меня захлебнетесь пивом! - сказал Маттис. Взяв девочку у Лувис из рук, он обошел с нею весь зал, показывая дочку каждому разбойнику. - Вот! Если хотите видеть самого красивого ребенка, который когда-либо родился в разбойничьем замке, пожалуйста! Дочка лежала у него на руках и смотрела на него ясными, широко раскрытыми глазками, в которых и капли сна не было. - Сразу видно, этот детеныш знает кое-что и уже разбирается кое в чем, -- заявил Маттис. - А как ее назовут? - спросил Пер Лысуха. - Ронья, - ответила Лувис. - Я решила это уже давным-давно. - Ну, а если бы родился мальчик? - поинтересовался Пер Лысуха. Лувис спокойно и строго взглянула на него. -- Раз я решила, что мой ребенок будет зваться Ронья, значит и появилась на свет Ронья! И, повернувшись к Маттису, спросила: - Хочешь, теперь я возьму ее? Но Маттис не желал отдавать дочку. Он стоял, удивленно глядя на ее ясные глазки, на маленький ротик, на черные волосики, на ее беспомощные ручки, и просто дрожал от любви к девочке. - Да, малышка, в этих вот маленьких ручонках ты держишь уже мое разбойничье сердце, - заявил он, - Не знаю, как это случилось, но так оно и есть. - Можно, я подержу ее немножко? ~ попросил Пер Лысуха, и Маттис положил Ронью ему на руки так бережно, словно она была золотым яичком. - Вот тебе новый разбойничий хИвдинг, о котором ты столько болтал. Смотри, не урони ее, а не то настанет твой последний час. Но Пер Лысуха только улыбнулся Ронье беззубым ртом. - Она словно бы ничего и не весит, - удивленно произнес он и несколько раз поднял ее вверх и опустил вниз. Тут Маттис разозлился и рванул ребенка к себе. - А чего ты ждал, баранья твоя башка? Что родится здоровенный, бородатый разбойничий хИвдинг с толстым брюхом? Тут все разбойники поняли, что скалить зубы тут ни к чему, да и вообще касаться этого ребенка тоже, если не хочешь, чтобы у Матти-са портилось настроение. Да и в самом деле, незачем приводить его в ярость. Поэтому они тотчас же начали хвалить и прославлять новорожденную. Они также опрокинули несколько кружек пива в ее честь, чем несказанно обрадовали Маттиса. Он сел на свое почетное место во главе стола и время от времени показывал им свое необыкновенное дитя. - Борка, поди, лопнет от злости, - радовался Маттис. - Пусть сидит в своей жалкой разбойничьей конуре и скрипит зубами от зависти, да, гром и молния! Тут такой вой и скрежет зубовный пойдет, 198 что всем диким виттрам, да и серым карликам г. лесу Борки придется заткнуть уши, уж поверьте мне! Пер Лысуха радостна кивнул головой и, хихикнув, сказал: - Да уж,' Борка точно лопнет от злости. Потому что теперь роп Маттиса продолжится, а роду Борки - конец! - Да, - согласился Маттис, - его роду конец, это уж точно. Нет у Борки детеныша и не будет, так и останется он бездетным. И туг вдруг раздался громовой раскат, какого никогда не слыхивали в лесу Маттиса. Грохот был такой, что даже разбойники побледнели, а Пер Лысуха повалился на пол. Ведь он был такой слабый. Ронья неожиданно жалобно всплакнула, и этот плач потряс Маттиса больше, чем раскат грома. - Мое дитя плачет! - вскричал он. - Что делать? Что делать? Но Лувис спокойно взяла у него девочку, приложила к груди, и малышка сразу перестала плакать. - Ну и громыхнуло! - немного успокоившись, восхитился Пер Лысуха. - Готов отдать душу дьяволу, что молния ударила в замок! Да, так и есть, молния здорово постаралась. Она ударила в замок, и, как только настало утро, все увидели, что древний замок - крепость Маттиса, на самой вершине горы Маттиса, раскололся надвое. От самого высокого зубца крепостной стены и до самого глубокого сводчатого подземелья, замок был отныне поделен на две половины, а между ними зияла бездна, ~ Ронья, до чего же славно начинается твое детство! - сказала Лувис, когда с дочкой на руках стояла уже у расколотой зубчатой стены, глядя на постигшую их беду. Маттис разъярился, словно дикий зверь. Как могло случиться такое со старинным замком его предков? Но долго свирепствовать Маттис не умел и всегда находил повод для утешения. - Ну и ладно, зато теперь у нас не будет так много лабиринтов и подвалов, полных всякого хлама. И уже никто не заблудится в замке Маттиса. Помните ведь, как это было, когда Пер Лысуха заплутал там и не мог выбраться целых четыре дня! Вот об этом-то Пер Лысуха не любил вспоминать. Разве он виноват, что так вышло? Ведь он только пытался узнать, насколько, собственно говоря, велик был замок Маттиса. И, как уже было сказано, на своем горьком опыте понял, что он огромный и что там можно заблудиться. Бедняга, он был чуть жив, когда наконец-то нашел дорогу назад, в большой каменный зал. Разбойники, слава богу, так хохотали и вопили, что он услышал их издалека. Иначе ему никогда бы не найти дорогу. - Замком целиком мы все равно никогда не пользовались, - сказал Маттис. - И мы по-прежнему будем жить в своих залах и покоях, и в башне, там, где мы жили всегда. Меня лишь бесит то, что мы остались без отхожего места. Да, гром и молния, оно ведь осталось по другую сторону подвала, и мне жаль того, кто не сможет удержаться до тех пор, пока мы соорудим новое. Но и с этим все быстро устроилось, и жизнь в Маттисборгене 199 снова пошла своим чередом, точь-в-точь как раньше. С той только разницей, что теперь там появился ребенок. Малышка, которая, как считала Лувис, мало-помалу превращала Маттиса и всех его разбойников в большей или меньшей степени в придурков. Не то чтобы для них было вредно стать чуть помягче и пообходительней, но ведь во всем нужна мера. Ну разве не смешно было видеть, как все двенадцать разбойников и их разбойничий хИвдинг сидят в замке, блея по-овечьи и ликуя лишь потому, что крошечный детеныш только-только научился ползать по всему каменному залу; сидят с глупым видом, сюсюкая и ликуя гак, словно большего чуда никогда не свершалось во всем мире. Разумеется, Ронья передвигалась по полу с невероятной быстротой, потому что она как-то исхитрялась отталкиваться левой ножкой. И разбойники находили это чем-то в высшей степени выдающимся. - Надо сказать, что большинство детей в конце концов учится ползать, - говорила Лувис. - Без громких криков и восторга, и без того, чтобы их отцу приходилось ради этого забывать все на свете и даже совершенно забрасывать свою работу. - Уж не хотите ли БЫ, чтобы Борка захватил в свои руки всю добычу и здесь, в лесу Маттиса? - с горечью спрашивала она, когда разбойники во главе с Маттисом врывались в самое неурочное время домой в замок только ради того, чтобы поглядеть, как Ронья ест свою кашку, прежде чем Лувис засунет ее в колыбель на ночь. Но Маттис не желал слушать эту глупую болтовню. - Ронья, голубка моя! - кричал он, когда Ронья, ловко орудуя левой ножкой, кидалась к нему навстречу по полу, как только он появлялся в дверях. А потом он сидел, держа свою голубку на коленях и кормил ее кашкой, а его двенадцать разбойников неотрывно смотрели на них. Плошка с кашкой стояла на плите очага, неподалеку от них, и Маттис со своими грубыми кулачищами был несколько неловок, да и, кроме того, Ронья время ит времени отпихивала ложку, так что часть каши брызгала на брови Маттиса. Когда это случилось в первый раз, разбойники так расхохотались, что Ронья испугалась и начала плакать. Но вскоре она поняла, что придумала какую-то веселую забаву, и охотно повторила это еще раз, - что обрадовало разбойников куда больше, чем даже самого Маттиса. Хотя вообще-то Маттис думал: что бы Ронья ни делала - бесподобно, а самой ей равной на свете нет, Даже Лувис не могла не смеяться, видя, как Маттис сидит со своей малышкой на коленях и все брови у него в каше. - Милый ты мой, Маттис, кто бы мог подумать, что это ты - могущественнейший хИвдинг всех гор и лесов! Если бы Борка тебя сейчас увидел, он хохота.'] 6hi, пока не лопнул! - Скоро я отучу ею хохотать! - спокойно ответил Маттис. Борка был заклятый враг Маттиса, Так же, как отец и дед Борки были заклятыми врагами отца и деда Маттиса. Да, с незапамятных времен род Борки и род Маттиса жили во вражде друге другом. Испокон векос были они разбойниками и грочой честного люда, кото- 200 рому с лошадьми, каретами и повозками приходилось пробираться сквозь чащу глухих лесов, где обитали обе разбойничьи шайки. *Да поможет господь тому, кто попадет на Разбойничью тропу!" - говорили люди; а речь шла об узком горном ущелье между лесами Борки и Маттиса. Там всегда сидели в засаде разбойники, а были ли это разбойники из шайки Борки или из шайки Маттиса, не составляло ни малейшей разницы для тех, кого грабили. Но для Борки и Маттиса разница эта была велика. Они бились не на жизнь, а на смерть из-за добычи и грабили друг друга, если по Разбойничьей тропе не проезжало столько повозок с кладью, сколько было нужно. Обо всем этом Ронья ничего не знала, она была слишком мала. Не понимала она и того, что отец ее был разбойничьим хИвдингом. которого все боялись. Для нее же он был бородатым и добрым Маттисом, который громко смеялся и пел и кормил ее кашкой. Она любила его. Но она росла с каждым днем и начала мало-помалу изучать окружающий ее мир. Долгое время она думала, что огромный каменный зал и есть весь мир. И там она благоденствовала, там она так надежно и уверенно сидела под громадным и длинным столом и играла с шишками и камешками, которые собирал и приносил для нее Маттис. Да и каменный зал был тогда вовсе не самым плохим местом для ребенка. Там можно было хорошенько повеселиться, да и многому поучиться. Ронье нравилось, когда разбойники пели у очага по вечерам. Она тихонько сидела под столом и слушала, пока не выучила все их разбойничьи песни. А потом тоже стала принимать участие в общем хоре и пела своим звончайшим голоском. Маттис только диву давался, какой у него необыкновенный ребенок и как он замечательно поет, Научилась Ронья и танцевать. Потому что если разбойники по-настоящему брались за дело и впадали в раж, они начинали прыгать и плясать как сумасшедшие по всему залу, и Ронья вскоре поняла, как надо плясать по-настоящему. Она плясала и прыгала совершенно по-рачбойничьи. Да-да, и она тоже - на радость Маттису. А когда после этого разбойники кидались на лавки у длинного стола, чтобы освежиться кружкой пива, он хвастался своей дочкой: - Она такая же красивая, как маленькая виттра, попробуйте не согласиться! Такая же гибкая, такая же темноглазая и такая же черноволосая. Вы никогда не видели такой красивой малышки, попробуйте не согласиться! И разбойники кивали головами, соглашаясь со своим хИвдингом. А Ронья меж тем тихонько сидела под столом со своими шишками и камешками, а когда она видела ноги разбойников в лохматой меховой обувке, она играла с ними, воображая, что это -- ее непослушные козы. Таких она видела в козьем загоне, куда Лувис брала ее с собой, когда нужно было доить коз. Но за всю свою недолгую жизнь Ронья едва ли видела кого-нибудь, кроме домашних. Она ничего не знала о том, что творилось за пределами Маттисборгена. И в один прекрасный день Маттис, хотя 201 спросила Ронья. JTO было ему совсем не по душе, понял, что прежнее время кончи лось и настала новая пора. - Лувис, - сказал он жене. - Наш ребенок должен научиться жить в лесу Маттиса. Отпусти Ронью на волю. - Ну ROT, наконец-то ты это понял, - обрадовалась Лувис. - Это случилось бы уже давным-давно, если б п замке распоряжалась я. И вот Ронье была предоставлена свобода бродить по всей округе, где ей вздумается. Но прежде Маттис преподал ей несколько уроков. - Остерегайся диких виттр и серых карликов, да еще разбойни-коа Борки, - предупредил он дочку. - А как я узнаю, кто такие дикие виггры и серые карлики, а кто - разбойники Борки? - спросила Ронья. - Сама увидишь, - ответил Маттис. - Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья. - Да не заблудись в лесу, - предупредил ее Маттис. - А что мне делать, если я заблужусь? - спросила Ронья. - Найти нужную тропинку, - ответил Маттис. - Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья. И еще остерегайся плюхнуться в речку, - предупредил ее Мат- тис. - А что мне делать, если я плюхнусь в речку? - Плыть! - ответил Маттис. - Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья. - И еще остерегайся рухнуть в Адский провал, - предупредил ее Маттис. Он имел в виду пропасть, которая проходила в самой середине замка Маттиса, разделяя его на две части. - А что мне делать, если я рухну в Адский провал? - спросила Ронья. - Тогда тебе ничего больше делать не придется, - ответил Маттис, заревев так, словно вся боль мира переполнила внезапно его грудь. - Ну, ладно, - согласилась Ронья, когда Маттис наревелся вдосталь. - Раз так, я не рухну в Адский провал. Нет ли еще чего-нибудь, чего надо опасаться? - Ясное дело, есть, сколько хочешь, - сказал Маттис. - Но постепенно ты сама во всем разберешься. А теперь иди! -к1 Ронья пошла- Очень скоро она поняла, какой она была глупой. Как она только могла думать, что огромный каменный зал и есть весь мир! Даже громадный замок Маттиса и тот не весь мир! Даже высоченная гора Маттиса - не весь мир. Мир бььл гораздо больше, чем они. Он был так велик, что дух захватывало. Разумеется, она слыхала не раз, как Маттис и Лувис беседопали о том, что было за стенами замка Маттиса, Но 202 только теперь, увидев, как эта речка с ее бурливыми порогами шумно мчится глубоко-глубоко внизу у подножия горы Маттиса, она поняла, какие бывают речки. Не раз говорили они и о лесе. Но только теперь, увидев, какой темный и удивительный этот лес, со всеми его шелестящими листвой деревьями, она поняла, что такое леса. И тихонько засмеялась, радуясь тому, что на свете есть реки и леса. Она едва могла в это поверить. Подумать только, на свете есть такие большие деревья,, и большие речки и озера, и все они живут своей собственной жизнью. Ну как этому не радоваться и не смеяться! Она прошла по тропинке прямо в чащу дремучего леса и подошла к небольшому озерцу, Дальше ходить Маттис ей не велел. Озеро чернело среди темных елей, и только лилии, плывущие по воде, сияли белизной, Ронья не знала, что это лилии, но она долго смотрела на них и радовалась, что они есть на свете. Целый день оставалась она у озера и делала там много такого, чего никогда прежде и не приходило ей в голову. Она бросала в воду еловые шишки и хохотала, когда они кувыркались на волнах, стоило ей только поболтать ногами в воде. Никогда в жизни не было ей так весело. Ее ноги, казалось, радовались свободе, когда им довелось поплескаться в воде, и еще больше радовались, когда им довелось карабкаться по деревьям. Озеро окружали огромные, поросшие мхом валуны, на которые можно было взбираться, и ели и сосны, за сучья которых можно было цепляться. Ронья взбиралась и цеплялась до тех самых пор, пока солнце не начало садиться за вершинами гор, поросшими лесом. Тогда она съела хлеб и выпила молоко, которые захватила с собой в кожаном мешочке. Потом улеглась на мшистую кочку, чтобы немного отдохнуть, а над ее головой, в вышине, шумели деревья. Она лежала, глядя на деревья, и тихонько смеялась от радости, что они есть на свете. Потом она заснула. Когда она проснулась, был уже темный вечер, и она увидела, как над верхушками елей горят звезды. Тогда она поняла, что мир еще громаднее, нежели думала она. Но ее опечалило, что, хотя на свете есть звезды, достать до них невозможно, как к ним ни тянись. Она была в лесу уже гораздо дольше, чем ей разрешили. Пора было отправляться домой, а не то Маттис сойдет с ума, в этом она была уверена. Звезды отражались в озере, все остальное тонуло в кромешной тьме. Но к темноте она привыкла. Она ее не пугала. Ведь в замке Маттиса зимними вечерами, когда, бывало, погаснет огонь, стояла такая жуткая темень, гораздо чернее,-чем во всех лесах! Нет, темноты она не боялась. Только она собралась идти, как вспомнила вдруг про кожаный мешочек. Он по-прежнему лежал на поросшем мхом валуне, сидя на котором она ела хлеб и пила молоко. И она вскарабкалась в темноте на валун, чтобы забрать мешочек. И вдруг ей показалось, что здесь, стоя на этом высоком валуне, она приблизилась к звездам. И, протянув руки ввысь, она попыталась достать с неба хотя бы несколько 203 звезд, чтобы принести их домой в кожаном мешочке. Но у нее ничего не получилось, так что она взяла свой мешочек и слезла с валуна. Тут она увидела нечто испугавшее ее. Повсюду среди деревьев сверкали глаза. Плотное кольцо глаз, карауливших ее, окружило валун, а она этого раньше не заметила. Никогда прежде не видала она глаз, которые светились бы в темноте, и ей они пришлись не по душе. - Что вам надо? - закричала она. Но ответа не последовало. Однако глаза придвинулись еще ближе. Они медленно-медленно приближались, и она услыхала бормочущие голоса, удивительные, старческие, серые, бесцветные голоса, которые бормотали, сливаясь воедино: - Сс.-серые кк...карлики, всс...се-всс.-ce до одд-.ного, зз-десь чч...человек, зз.-.десь, в лесс-су Сс-серых кк...карликов, ччL.человек! Cc..-серые кк...карлики, всс...се-всс.-ce до одного, кк...кусайте и бб...бейте чч...человека! Сс.-серые кк...карлики, вес...се-вес...се до одного, кк...кусайте и бб.Lбейте чч...чело века! И внезапно они очутились внизу, у самого подножия ее валуна, диковинные серые существа, наверняка желавшие ей зла. Она их не видела, но чувствовала, что они там, и все в ней содрогалось от ужаса. Теперь она поняла, как они опасны, эти серые карлики, которых ей велел остерегаться Маттис. Но было уже слишком поздно. Они принялись колотить по валуну палками и дубинками или чем-то там еще у них в руках. Что-то так мерзко хлопало, грохотало и трещало в лесной тишине; и Ронья закричала от страха. Когда она закричала, карлики перестали колотить по валуну. Но вместо этого она услыхала нечто еще более страшное. Они начали карабкаться вверх, на валун. Они приближались со всех сторон в темноте. Она услыхала, как они скребутся по валуну, взбираясь все выше и выше, она услыхала их бормотанье: - Сс...серьте кк...карлики, всс...се-всс-.ce до одного, кк...кусайте и бб...бейте! Тут Ронья в полном отчаянии закричала еще громче и стала наносить удары во все стороны. Она знала: вот-вот они набросятся на нее и закусают до смерти. Ее первый день в лесу станет ее последним днем. Но в ту же самую минуту она услыхала какой-то рев. Так отчаянно реветь и рычать мог только Маттис. Да, вот и он сам, ее Маттис, он шел там вместе со своими разбойниками, их факелы пылали среди деревьев, а рев и крики Маттиса эхом отзывались в лесу: - Прочь, серые карлики! Убирайтесь к черту, пока я вас не укокошил! И тут Ронья услыхала, как ударялись о землю маленькие тела, бросавшиеся вниз с валуна. При свете факелов она увидала их, серых маленьких карликов, которые спасались бегством, а потом исчезли в темноте. Усевшись на кожаный мешочек, она съехала, как на санках, с крутого обрывистого валуна. А вскоре подоспел и Маттис. Он схва- 204 тил ее, обнял, и она заплакала, уткнувшись в его бороду, и плакала все время, пока он нес ее домой, в замок Маттиса. - Теперь ты знаешь, что такое серые карлики, - сказал Маттис, когда они сидели у очага и грели холодные ножки Роньи. - Да, теперь я знаю, что такое серые карлики, - повторила Ронья. - Но как тебе с ними обращаться, этого тьг не знаешь, - продолжал Маттис. - Если ты боишься, они чувствуют это издалека, и тогда они становятся опасными. - Да, - вмешалась Лувис, -- все это примерно так и есть. Поэтому надежней всего - ничего не бояться в лесу Маттиса. - Этого я не забуду, - сказала Ронья. Тут Маттис вздохнул и крепко обхватил ее: ~ Но ты помнишь, что я сказал? Чего ты должна остерегаться еще? Да, ясное дело, она помнила об этом. И все последующие дни Ронья ничего другого не делала, как только остерегалась того, что опасно, и училась не бояться. Маттис сказал: она должна остерегаться плюхнуться в речку. Поэтому она с наслаждением прыгала на скользких камнях у самой кромки берега реки, где вода шумела и бурлила сильнее всего. Не могла же она уйти в самую дремучую чащу леса и остерегаться там плюхнуться в речку! Если уж нужно, чтобы из всего вышла какая ни на есть польза, ей необходимо находиться поблизости от речных порогов и водопадов, а не в каком-нибудь другом месте. Но чтобы подобраться к этим порогам и водопадам, нужно было вскарабкаться на гору Маттиса, которая крутым обрывом падала вниз, к реке. Таким образом Ронья также могла упражняться в том, чтобы не бояться. В самый первый раз было трудно, тогда она боялась так, что ей пришлось зажмуриться. Но мало-помалу она становилась все более и более дерзкой. И вскоре знала, где какая расселина, куда можно поставить ногу и где надо уцепиться пальцами ног за уступы, чтобы крепче держаться и не свалиться вниз, в водопад. "Повезло же мне, - думала она, - что удалось найти такое место, где можно и остерегаться, чтобы не свалиться в речку, и еще научиться не бояться". Так проходили ее дни. Ронья только и делала, что остерегалась и упражнялась гораздо больше, чем Маттис и Лувис знали об этом. В конце концов она стала гибкой и сильной, словно маленькая зверюшка, которая ничего на соете не боялась. Ни серых карликов, ни диких виттр, ни заблудиться в лесу, ни упасть в реку. Она еще не начала остерегаться того, чтобы не рухнуть в Адский провал, но думала, что скоро примется и за это. Зато замок Маттиса она изучила от подвалов до конька на крыше и зубцов крепостных стен. И повсюду отыскивала пустынные заброшенные залы, куда никто, кроме нее, никогда не заглядывал. И она ни разу не заблудилась ни в одном из подземных ходов и подвалов с низкими сводами, ни в одной из мрачных пещер. Она знала те 205 перь все тайные подземные ходы замка и тайные узкие тропки. Она знала их наперечет и находила повсюду. Хотя охотней всего она проводила время в лесу и бегала там, пока было светло. Но когда наступал вечер, а с ним и темнота, когда в каменном зале замка зажигали огонь, она являлась домой, падая от усталости, - ведь целый день она только и делала, что остерегалась и упражнялась в том, чтобы ничего не бояться. В это время из разбойничьих набегов возвращался Маттис со своими разбойниками. И Ронья сидела вместе с ними у огня и распевала разбойничьи их песни. Но об их разбойничьей жизни она ровно ничего не знала. Она видела, как они подъезжают к замку с какой-то кладью, груженной на спины лошадей. С разной кладью в тюках и кожаных мешках, Б ларях и шкатулках. Но где они брали все это, никто из них ей не говорил, а интересовало ее это ничуть не больше, чем вопрос о том, откуда берется дождь. На свете есть немало разных непонятных вещей; это-то она успела заметить. Иногда она слышала болтовню о разбойниках Борки, и тогда вспоминала, что их ей тоже следует опасаться. Но никого из них она еще не видала. - Не будь Борка такой скотиной, я почти что мог бы пожалеть его, - сказал однажды вечером Маттис. - Солдаты охотятся за ним в лесу, у него нынче нет ни минутки покоя. А вскоре они, верно, выкурят его из его разбойничьей норы. Да, да, он, ясное дело, дерьмо, так что это пускай, но, во всяком случае... - Вся шайка разбойников Борки ~ все до одного - дерьмо, - заявил Пер Лысуха, и все с ним согласились. "Повезло же мне, что разбойники Маттиса лучше", - подумала Ронья. Она посмотрела на них, на всех сидевших у длинного стола и глотавших похлебку. Обросшие бородой и грязные, шумные, сварливые и совершенно одичавшие. Однако никто не посмеет прийти сюда и обозвать их при ней дерьмом. Пер Лысуха и Чегге, Пелье и Фьосок, Ютис и Юен, Лаб-бас и Кнутас, Турре и Чурм, Стуркас и Коротышка Клипп - все они ее друзья и пойдут за нее в огонь и воду, уж это-то она знала. - Счастье, что мы здесь - в замке Маттиса, - радовался Маттис. - Здесь мы в такой же безопасности, как лис в норе или орел на вершине скалы. Пусть только явятся сюда эти дурьи башки - солдаты, они полетят ко всем чертям, и они это знают! - Полетят и завоняют! - сказал довольный Пер Лысуха. Все разбойники согласились с ним. Они только и делали, что смеялись при одной мысли о том, какие тупоумные должны быть те, кто попытается ворваться в замок Маттиса. Замок стоял на своей скале, неприступный со всех сторон. Только на южном склоне змеилась вниз узкая коротенькая лошадиная тропка, которая исчезала в лесной чаще у самого подножия. С трех же других сторон гора Маттиса круто падала вниз своими обрывистыми уступами. Z06 - Нет на свете такой дурьей башки, которая осмелилась бы вскарабкаться тут наверх! - кудахтали от смеха разбойники. Они ведь не знали, где именно Ронья вечно упражняется в том, чтобы ничего не бояться. - А если они вздумают подняться вверх по лошадиной тропке, то неожиданно застрянут у Волчьего ущелья, - сказал Маттис. - Там мы остановим их, сбрасывая вниз огромные валуны. И все прочее также. - И все прочее также! - повторил Пер Лысуха и хихикнул при одной мысли о том, как можно остановить солдат у Волчьего ущелья. - Немало волков прихлопнул я там в мои прежние денечки, - добавил он, - теперь же я слишком стар и никого, кроме моих собственных блох, мне больше не прищелкнуть. Хо-хо! Верно я говорю? Ронья поняла, что Пера Лысуху надо пожалеть, потому что он такой старый. Но она не поняла, почему какие-то дурацкие кнехты1 должны приходить к Волчьему ущелью и поднимать там гпум. А вообще-то ей хотелось спать и не было сил думать об этом. Она забралась на скамейку, где обычно спала, и лежала там, не смыкая глаз. До тех пор пока не услыхала, как Лувис запела Волчью песнь. Она пела ее каждый вечер, когда разбойникам пора было отойти от горящего очага и разойтись по каморкам, где они спали. В каменном зале оставались только трое - Ронья, Маттис и Лувис. Ронье нравилось лежать в своей постели и сквозь щелку полога смотреть, как вспыхивает и медленно угасает огонь, пока Лувис поет свою песнь. Сколько Ронья помнила, она всегда слышала, как мама поет на ночь Волчью песнь. Это означало, что пора спать. Но прежде чем сомкнуть глаза, она радостно подумала: "Завтра, завтра я встану пораньше!" Лишь только занимался новый день, Ронья тотчас же вскакивала на ноги. Какая бы ни была погода, ей непременно нужно было в лес. и Лувис давала ей с собой о кожаном мешочке хлеб и фляжку молока. - Ты - дитя грозовой ночи, - говорила Лувис, - и к тому же еще - дитя ночи виттр. Такие легко становятся добычей всякой нечисти, это всем известно. Так что смотри, как бы виттры не схватили тебя, Ронья не раз видела, как дикие виттры парят над лесом, и быстренько отползала в сторону и пряталась. Виттры были самыми коварными изо всей нечисти в лесу Маттиса. Их надо было остерегаться, если хочешь остаться в живых, так говорил Маттис. И большей частью из-за них ему так долго пришлось держать Ронью дома, в замке. Красивые, неистовые и жестокие были эти виттры. С остекленевшими глазами летали они над лесом, высматривая, кого бы разодрать в кровь своими острыми когтями. Но никакие дикие виттры не могли отпугнуть Ронью от ее тропок и от любимых мест, где она жила своей одинокой лесной жизнью. Кнехты (нем.) - наемные солдаты. 207 Да, она была одна в лесу, но ей не был нужен никто. Да и кто MUI быть ей нужен? Дни ее были заполнены жизнью и счастьем, только они страшно быстро таяли. Лето прошло, и уже наступила осень. А дикие виттры всегда становились еще неистовее по мере того. как приближалась осень. Однажды они целый день гонялись за Роньей по всему лесу до тех пор, пока она не почувствовала, что теперь ей и в самом деле грозит настоящая опасность. Правда, она умела бегать с быстротой лисицы и знала все потайные убежища в лесу. Но виттры упрямо преследовали ее, и она слышала их пронзительные крики. - Хо-хо! Маленький красивый человечек! Иди-ка сюда! Сейчас мы разорвем тебя когтями, сейчас прольется кровушка, хо-хо! Тогда она нырнула в лесное озерцо и поплыла под водой на другой берег. Там она взобралась на густую ель и спряталась меж вет-пей, слушая, как виттры ип<ут ее и яростно вопят: - Где этот маленький человечек, где эта девчонка, где она? Иди сюда! Мы разорвем тебя коггями! Сейчас прольется кровушка! Хо-хо! Ронья продолжала сидеть в своем убежище до тел нор, пока не увидела, как виттры исчезают над верхушками деревьев. Однако оставаться в лесу она все-таки больше не хотела. Но до ночи и до Волчьей песни, которую пела Лувис, было еще много времени, и потому ей пришло в голову, что теперь ей и нужно сделать то, что она давно уже задумала. Ей нужно подняться на крышу замка и поучиться осторожности, чтобы не рухнуть в Адский провал. Много раз слышала она о том, как замок Маттиса раскололся в ту ночь, когда она родилась. Маттису никогда не надоедало рассказывать об этом: - Гром и молния! Какой грохот! Ты бы только слышала! Ну да, вообще-то ты слышала, хотя только-только родилась! Какая ты пыла тогда крошечная, бедняжка! Бах! Бах! И вместо одного замка у нас оказалось целых два, с провалом посредине. И никогда не забывай того, что я тебе сказал: берегись, не то рухнешь в Адский пропал! И вот теперь она как раз и решила поберечься. Это было самое лучшее, что она могла сделать, пока виттры бесновались в лесу. Много раз бывала она на крыше, но никогда не подходила к страшной пропасти, которая разверзлась у нее под ногами, не огороженная никакой защитной стеной. Она подползла на животе к самому краю провала. Ух, до чего было страшно! Намного страшнее, чем она думала! Взяв один из камней, валявшихся на краю, она бросила его в бездну и задрожала от ужаса, услыхав глубоко-глубоко внизу шум падения. Такой глухой и такой отдаленный! Да, этой бездны в самом деле надо было остерегаться! Но пропасть, разделявшая обе половины замка, вовсе не была такой уж страшно широкой. Если сильно оттолкнуться и прыгнуть, ее, поди, можно перескочить! Хотя вряд ли найдутся такие чокнутые! А может, все-таки стоит осторожненько попробован^ Поучиться остерегаться такой опасности? Она снова 208 заглянула вниз в пропасть. Ух, какая жуткая глубина! Потом она глянула наверх, чтобы понять, как лучше всего перепрыгнуть через провал. И тут вдруг увидела то, что чуть не заставило ее от удивления плюхнуться в пропасть. Чуть поодаль, на другом краю провала кто-то сидел, похоже, что ее ровесник! Он болтал ногами над Адским провалом! Ронья, конечно, знала, что она - не единственный ребенок в мире. Она была единственным ребенком только в замке Маттиса, да и в лесу Маттиса тоже. Но Лувис говорила, что в других краях полным-полно детенышей двух разных видов: таких, которые станут Маттисами, когда вырастут, и таких, из которых получатся Лудис. Сама же Ронья станет совсем как Лувис. Но она почувствовала, что тот, болтавший ногами над Адским провалом, - тот непременно станет Маттисом. Он еще не замечал ее. Ронья не отрывала от него глаз. И потом тихонько засмеялась от радости, что он есть на свете. Xi. тут он увидел ее. Л уви дев, тоже рассмеялся. - А я знаю, кто ты! - сказал он. - Ты - та саман дочь разбойника, что бегает в здешнем лесу. Я видел тебя там однажды. - А ты кто такой? - спросила Ронья. - И как попал сюда? - Я - Бирк, сын Борки. Я здесь живу. Мы переехали сюда нынче ночью. Ронья вытаращила на него глаза. - Кто это - мы? - Борка и Ундис, и я, и наши двенадцать разбойников. Не сразу дошли до нее те возмутительные слова, что он произнес, но в конце концов она сказала: - По-твоему, весь Северный замок битком набит всяким сбродом? Он засмеялся: - Да нет. Там одни только честные разбойники Борки. А вот там, где живешь ты, собралось одно дерьмо. Об этом вечно только и слышишь! - Вот как? Ты об этом слышишь! Ну и нахал же ты! В ней все кипело. Но и это было еще не все. - А вообще-то, ~ сказал Бирк, - это вовсе уже не Северный замок, С нынешней ночи он зовется крепость Борки, запомни! Ронья просто задохнулась от дикого гнева. Крепость Борки! С ума сойти можно! Какие же негодяи люди Борки! А этот олух, что сидит тут и ухмыляется, - он же один из них! - Гром и молния! - воскликнула она. - Ну, погоди, стоит только Маттису услышать эту новость, как все разбойники Борки мигом вылетят из замка! 209 - Ну, это мы еще поглядим! - сказал Бирк. Но Ронья думала о Маттисе и содрогалась от ужаса. Она не раз видела, как он теряет разум от ярости, и хорошо представляла себе, как это может быть. Она понимала, что теперь-то наверняка замок Маттиса еще раз расколется пополам, и застонала при одной мысли об этом. - Что с тобой? - спросил Бирк. - Тебе худо? Ронья не ответила. Сколько можно слушать этого дерзкого мальчишку! Теперь надо что-то делать. Разбойники Маттиса скоро должны вернуться домой, и тогда, гром и молния, все эти дИрьмовые разбойники из банды Борки в миг вылетят из замка Маттиса! Вылетят куда быстрее, чем туда попали! Она поднялась, чтобы уйти, Но тут увидела, что задумал сделать Бирк. Этот мошенник и вправду задумал перепрыгнуть через Адский провал! Он стоял там, на другой стороне пропасти, прямо напротив нее, и вдруг приготовился к прыжку, Тогда она закричала: - Только посмей перепрыгнуть! Дам по морде так, что нос отвалится! - Ха-ха! - засмеялся Бирк и одним прыжком метнулся через пропасть. - Попробуй так! - с легкой ухмылкой сказал он. Этого ему говорить не следовало, этого она стерпеть не могла. Разве мало того, что он и эти его дИрьмовые дружки устроили себе крепость в замке Маттиса? Но ни один разбойник из их шайки не смеет являться сюда и делать такие прыжки, какие не мог бы повторить разбойник Маттиса! И она прыгнула. Да, она это сделала! Она сама не знала, как это получилось, но Ронья вдруг перелетела через Адский провал и приземлилась на другой его стороне. - А ты НЕ такая уж тихоня, - сказал Бирк и тотчас же прыгнул следом за ней. Но Ронья не собиралась ему уступать. Снова прыгнув, она перелетела через пропасть обратно. Пусть он стоит теперь там и пялится на нее сколько вздумается! - Ты ведь собиралась дать мне по морде! Почему же ты этого не делаешь? - сказал Бирк. - Я иду к тебе! - Вижу, - ответила Ронья. И он явился вновь. Но даже и теперь она не стала его дожидаться. Она опять прыгнула через пропасть и со5иралась прыгать до тех пор, пока не испустит дух, если это нужно для того, чтобы избавиться от Бирка. А потом никто из них не произнес больше ни слова. Они только прыгали. Безумно и неистово прыгали они взад-вперед через Адский провал. Слышалось только их учащенное дыхание. Да лишь время от времени каркали на зубцах крепостной стены вороны, А в остальном было отвратительно тихо. Казалось, будто замок Маттиса, стоя на горе, затаил дыхание перед чем-то грозным и опасным, что должно вот-вот произойти. "Да, скоро, верно, мы оба приземлимся на дно Адского провала, - 210 подумала Ронья, - но тогда хотя бы настанет конец этому нескончаемому прыганью!" И вот Бирк снова перелетел через пропасть прямо ей навстречу, а она приготовилась к новому прыжку. Да, и она тоже. Который раз подряд, она уже не знала. Казалось, будто она никогда ничего другого не делала, кроме как перепрыгивала через пропасти, чтобы избавиться от мошенников этого Борки. И тут она увице-ла, как Бирк угодил на камень, лежавший на самом краю пропасти, как раз там, где он приземлился. И услыхала, как он крикнул, прежде чем исчезнуть в бездне. А потом она слышала только карканье ворон. Она закрыла глаза с одним желанием, чтобы этого дня никогда не было. И Бирка тоже не было бы на свете. И чтобы они никогда не прыгали через Адский провал. Потом она подползла на животе к самому краю пропасти и заглянула вниз. И тут она увидела Бирка. Он стоял прямо под ней, на каком-то камне, или на балке, или на чем-то другом, торчавшем из треснувшей стены. На чем-то таком маленьком, что там помещались лишь его ноги и ничего больше. Он стоял над глубоким Адским провалом, а руки его судорожно нащупывали опору, какую-нибудь щербинку, за которую можно было зацепиться и которая могла бы помещать ему рухнуть вниз, в бездну. Но он знал, и Ронья знала тоже, что самому ему оттуда не выбраться. Ему придется стоять там, пока не иссякнут силы, они оба знали это, а потом Бирка, сына Борки, больше не будет на свете. - Держись! - сказала Ронья, и он, слегка ухмыльнувшись, ответил: - Придется! А чем еще здесь заниматься! Но было заметно, что ему страшно. Ронья сорвала с себя плетеный кожаный ремень, который всегда носила свернутым в клубок на поясе. Он помогал ей много раз, когда она карабкалась на деревья и цеплялась за ветки во время своей лесной жизни. Теперь она сделала большую петлю на одном конце ремня, а другой обвязала вокруг пояса. Затем она спустила ремень вниз. Бирку, и увидела, как блеснули его глаза, когда ремень,