"КАК ЖИВЕТЕ, КАРАСИ?.."
Киноконцерн "Мосфильм", студия "Союз"
Москва, 1991 год
Режиссеры -- Михаил Швейцер, Софья Милькина
В главных ролях:
ПОЛКОВНИК -- Николай Пастухов
ЧЕЛОВЕЧЕК -- Александр Калягин
БЛАГОРОДНЫЙ КАРАСЬ -- Валерий Золотухин
КАРАСЬ-ХУДОЖНИК -- Борис Клюев
КАРАСЬ-ЭМИГРАНТ -- Евгений Евстигнеев ()
ВНУЧКА -- Анна Назарьева
ЮНОША -- Евгений Миронов
САМОЕ ВЫСОКОЕ НАЧАЛЬСТВО -- Леонид Куравлев
ТОВАРИЩ МАЙОР -- Николай Качегаров
СТОЛЯР -- Павел Семенихин
И сынок мой по тому ль по снежочку
Провожает вертухаеву дочку.
А. Галич. "Желание славы"
Из старенькой "Спидолы" почти лишенный электроникою обертонов, но отлично поставленный голос с театральными интонациями декламировал монолог пушкинского Скупого:
ОКажется, не много,
А скольких человеческих забот,
Обманов, слез, молений и проклятий
Оно тяжеловесный представитель!..
Полковник выпил коньяку, постоял, прислушиваясь не то ко вкусу спиртного, не то к голосу из приемника, аккуратно вымыл рюмку под ржавым умывальником, укрепленным в углу летней дачной кухоньки, и через тесный огороженный двор вошел в дом, открыл шкаф, снял с плечиков парадный китель, украшенный джентльменским набором правительственных наград, а также петлицами и кантом того небесно-голубого цвета, под знаком которого пекутся о гражданах нашей страны вот уже без малого две сотни лет, надел, отразился в зеркале, после мелких коррективов отражение одобрил и, позвякивая медалями, вернулся во двор.
Участок круто сходил к реке, и дальний угол небольшого дачного дома поднимался над землею на кирпичном фундаменте на добрые полтора метра. В кладку фундамента, защищенная от непогоды и любопытных глаз дощатым тамбурком, вросла массивная стальная дверь с рычагами-запорами и сейфовыми маховичками. Полковник любовно возился с ними, а из кухни чуть слышалось:
Когда я ключ в замок влагаю, то же
Я чувствую, что чувствовать должны
Они, вонзая в жертву нож: приятно
И страшно вместе.
Дверь плавно, тяжело отошла, Полковник щелкнул выключателем, но, поскольку свет не зажегся, принялся, выругавшись под нос, шарить в пыльной нише. Звякнуло, осыпалось разбитое стекло: фонарик выскользнул из пальцев, упал на ступени, покатился. Брезгливо отряхивая с кителя пыль, Полковник резко направился к кухне, выдвинул ящик стола.
Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
Послушна мне, сильна моя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!
Голос из "Спидолы" раздражал, пришлось его заткнуть, и тут же нашелся огарок. Полковник вернулся к подземелью, запалил фитиль, в свете неровного, колышущегося пламени, прикрываемого ладонью, спустился вниз. Стеллажи каталогов и низкие тяжелые шкафы с основательностью порядка заполняли бетонированную подвальную комнату. Примостив-припаяв к шкафному карнизу неверный источник света, Полковник нацелился и одним коротким движением руки, подобным падению хищной птицы на добычу, выдвинул узкий, длинный ящик. Ловкие, тренированные пальцы перебирали карточки, губы беззвучно шевелились.
Неизвестно откуда возникший порыв ветра задул пламя, но, судя по всему, дурная примета Полковника не напугала: час спустя он, повесив китель на спинку аскетичного деревянного кресла, спокойно сидел наверху, в доме, у письменного стола и заполнял стандартные бланки вызывных допросных повесток: вписывал фамилии, сверяясь с карточками из каталожного ящика, проставлял дату и время, тут же делая пометки на перекидном календаре 1990 года, а адрес "Ул. Дзержинского, 14" аккуратно зачеркивал, чтобы вместо вписать: "Пос. Стахановец, ул. Садовая, 6"О
Сребровласый английский джентльмен, чьего платья легко коснулась рука благородной бедности, Полковник появился из подземелья метрополитена прямо возле Известного Здания, фасад которого и предстояло миновать. У Главного Подъезда ласково, почти неслышно урчал мотором лаково-серый "ЗИЛ", поджидая, должно быть, кого-то из Самого Высокого Начальства. И действительно: не дошел Полковник до "ЗИЛа" всего десяток шагов, как тяжелая дверь Подъезда отворилась адъютантом, и Важный В Штатском проследовал к лимузину. Полковник замер, замер и Важный В Штатском: на мгновенье или, во всяком случае, ровно на столько, сколько понадобилось обменяться пронзительными, как в кино про Штирлица, взглядами. Часовые напряглись, адъютант сунул руку под мышку.
"ЗИЛ" мягко отплыл, часовые опали. Полковник плюнул под ноги, растер плевок подошвою и пошел к Пушечной, на углу которой остановился и, обернувшись на Известное Здание, достал из папочки пачку давешних повесток. На ощупь, но аккуратно, словно глядя, отправил одну за другою в мрачное чрево почтового ящика с раскрашенным гербом державы, которой не оставалось и полутора лет жизни.
На углу Кузнецкого десятка два человек торговали газетками ДС и каких-то еще Блоков, Союзов, ПартийО Разного пола и возраста, на посторонний, непрофессиональный взгляд ничего между собой общего не имеющие, продавцы, безусловно, принадлежали к совершенно определенному клану, описать который Полковник возможно бы и не взялся, но любого представителя которого почуял бы за версту, а как минимум один из последних оказался Полковнику и прямо знакомым, что и подтвердил-продемонстрировал как-то слишком уж, как-то чересчур независимым отворотом в ответ на полковничий кивок. Полковник, впрочем, отнюдь не счел для себя унизительным сделать к знакомцу шаг-другой, достать рубль и потянуться к газетке:
-- Неужто не узнаИте?
-- Отчего же, -- не вдруг отозвался Газетный Продавец. -- Просто считаю ниже своего достоинстваО -- и не нашелся как закончить гордую, однако, несколько суетливую фразу.
-- Эх! -- посетовал Полковник, разворачивая газетку и пробегая взглядом жирный заголовок ЗЛОДЕЯНИЯ КГБ и подзаголовок помельче: Страшная приемная. -- Всегда б вам столько независимости!
Дээсовец помрачнел, посуровел, передвинул пачку товара куда-то за спину. Полковник нежно дотронулся до локтя Газетного Продавца. Продавец одеревенел и безропотно повлекся рядом. А Полковник, всего два-три шага-то и пройдя, остановился у ничем не примечательной двери и положил на нее ладонь, словно впитывая идущую сквозь дерево радиацию.
-- Вот здесь она и была, эта самая страшная приемная. СправочнаяО
Голосом Полковника владела глубокая печаль, и Газетный Продавец вышел из ступора, отстранился весьма агрессивно и, оглянувшись по сторонам, сказал-спросил подчеркнуто громко:
-- Запугиваете?
-- Вас запугаешь, как же! -- едва не покатился Полковник со смеху.
Ирония, однако, пропала даром: Дээсовец исчез, как бы растворился в воздухе. Полковник, впрочем, не слишком обескураженный этим обстоятельством, двинулся дальше в толпе Кузнецкого, отмечая взглядом то тут, то там расклеенные листовки. Посреди бурлящего книжного рынка остановился на минутку, повертел в руках Набокова, Солженицына, Бродского, поинтересовался ценами.
Вдруг среди жучков произошло шевеление, рынок в мгновение как-то сам собою рассосался. Полковник обернулся: приближался милицейский наряд.
-- Старший лейтенант! -- подчеркнуто громко окликнул Полковник возглавляющего наряд Сержанта и неудержимо весело спросил: -- Перешли в милицию? Да еще с таким понижением?!
Якобы Сержант пробуравил Полковника серым взглядом и бросил через губу:
-- Паяц!..
В рифму к тому, дачному, подвалу спустился Полковник по крутой щербатой лестнице флигеля Рождественского монастыря и оказался в столярной мастерской.
-- Иннокентий Всеволодович! -- вскочил с табурета навстречу вошедшему хозяин: пьяненький, но очень интеллигентный, в синем таком, застиранном, аккуратно выглаженном халатике.
-- Николай Юрьевич, -- здороваясь, склонил голову Полковник.
Дышащий на ладан черно-белый телевизор доносил сквозь сетку помех очередное заседание сессии Верховного Совета. Депутат с горящим взором страстно защищал Свободу Печати (с двух больших букв)! Мужчины постояли минутку молча, внимая оратору, потом Полковник, очевидно соскучившись, прервал паузу:
-- Готово?
-- А как же, Иннокентий Всеволодович! Мы ведь уславливались. А слово джентльменаО -- засуетился Столяр: надел очочки из халатного кармашка, полез за верстак, извлекая стопку обструганных, проморенных, лакированных дощечек. -- Вот так соберете, -- принялся прилаживать одну дощечку к другой. -- Вот такО И вот сюда -- клеемО
-- Спасибо, спасибо, Николай Юрьевич, -- прервал Полковник. -- Не первый, слава Богу. Знаю, -- и открыл дипломат, где дожидалась момента гонорарный пузырь.
-- Шестой сундук, сундук еще не полный? -- вопросительно-улыбчиво пошутил пьяненький хозяин.
Шутка явно не понравилась гостю: он мгновенно подобрался, взгляд сделался жестким, тяжелым. Поставив бутылку на верстак, собрав дощечки под мышку, Полковник сухо кивнул и направился к выходу. Но Столяр преградил дорогу: обида высвободила механизм нетрезвой храбрости:
-- Нет уж, постойте, Иннокентий Всеволодович! Не надо со мною так, будто эта бутылкаО Не за бутылку я на вас работаю! И раньше работал -- не за бутылку. Когда вы меня в свои пакости втравилиО жучки ставитьО микрофоны в табуретные ножки монтироватьО Тут, можетО -- повертел Столяр ладошкою, -- тут, может, обидаО сладость паденияО А вы! Вас ведь прежде моя сообразительность очень даже устраивалаО умение с полнамекаО Прямые-то приказы вы не очень любили отдаватьО А сейчас дурачок удобнее? Который поверит, что вы решили на старости лет составить каталог домашней библиотеки? Я из уважения трепещу вас, полковник, -- возвысил Столяр голос до пламенно-риторических интонаций. -- А отнюдь неО Куда меня ниже этого подвала запрут? Может быть, честь? -- расхохотался смешному словечку. -- Это вон этого, -- кивнул через плечо на Парламентария С Экрана. -- А я уж всеО стабилизировался.
Полковник выслушал монолог молча, но, судя по примирительному резюме, с пониманием:
-- Найдется кое-что и на этого.
-- Вы уж не сердитесь, Иннокентий Всеволодович, -- услышав примирительную нотку, вернулся Столяр к привычной уважительности. -- Только так тоже нельзя, -- и, подойдя к верстаку, откупорил водку. -- Я тоже все-таки человек. А бутылка что? Бутылка -- этоО
Сейчас Полковнику уже неловко было уйти вот так просто, и он едва ли не с ужасом наблюдал, как разливает Столяр жидкость по двум подозрительным стаканам, как освобождает от липнущего к нему, неотдираемого, так что траурным ногтем приходится выколупывать, станиоля плавленый сырок, разламывает надвое:
-- Прошу, Иннокентий Всеволодович, -- пришлось приблизиться, взять с верстака и поднять стакан, -- но труд скрыть брезгливость Полковник решил себе не давать:
-- Сопьетесь вы, Николай Юрьевич! Вот ей-Богу -- сопьетесьО
Возле гостиницы "Москва" волновалась толпа народа человек эдак на сто. Полковник остановился, с ироническим любопытством читая плакаты насчет турок-месхетинцев, насчет беженцев-армян, насчет какого-то провинциального начальства, и тут подкатила "Волга". Деловитая, подтянутая, целеустремленная, недурная собою, с красным эмалевым флажком на лацкане серого, изящно скроенного под скромный пиджака, вышла Дама-Депутат в сопровождении двоих шестерок и смело ступила в народ. Полковник по случаю оказался на ее пути.
-- Здравствуйте, Иннокентий Всеволодович, -- автоматически, машинально поздоровалась как-то вдруг сникшая, сдувшаяся Дама.
-- Добрый день, Александра Александровна, -- несколько криво улыбнулся Полковник.
-- Меня поджидаете? -- ужас нарисовался в депутатских глазах.
-- Сегодня -- нет.
-- А-аО -- с явным облегчением выдохнула Депутатка. -- Очень рада, оч-чень! -- Она, конечно, имела в виду соврать, что рада была встрече, но достаточно забавно получилось, что рада, что "сегодня нет", и Полковник с удовольствием отметил эту забавность. -- Всего доброго, -- и снова вся подобравшись, обретя уверенность, вклинилась в толпу, тут же обступившую ее с надеждамиО
Выйдя из лифта, Полковник неловко поместил под одну руку и дипломат, и каталожные дощечки, а другою на ходу выкапывал из глубокого брючного кармана, из-под полы плаща связку ключей. Замок щелкнул, дверь подалась, но недалеко, удержанная цепочкою. Посыпавшиеся дощечки усугубили раздражение Полковника, выразившееся в слишком уж настойчивом, нетерпеливо-прерывистом звуке звонка. Полковник давил на кнопку до тех пор, пока раскрасневшаяся, возбужденная, смущенная, не появилась в дверной щели Прелестная И Юная Девушка, одетая одним легким халатиком -- и тем явно наброшенным только что, впопыхах.
-- Ой! Полковник! А что, разве сегодня уже вторник? Господи!
-- Так вот и будешь разговаривать, через цепочку? -- мрачно поинтересовался Полковник, собирая, коленопреклоненный, дощечки.
-- Полковник, миленький! -- Прелестная И Юная выскользнула на площадку и повисла на Полковнике, в результате чего дощечки снова оказались на полу. -- Полковник, я совсем с ума съехала! Влюбилась как дура! Как полоумная! Ты не сердись, ладноО Он хороший, правда-правда! Таких теперь не бывает. ОнО онО хороший!
Снова собрав дощечки, размягченный поцелуями внучки, однако изо всех сил стараясь сохранить видимость суровости, Полковник взялся за дверную ручку.
-- Полковник, любименький! -- повисла Прелестница на нем. -- Не обижайся, пожалуйста! Не заходи, аО Я обед тебе все равно не приготовилаО
Полковник сделался мрачен по-настоящему, застыл на миг и, решительным движением плеча отстранив с дороги внучку, зашагал к лифту. Прелестница бросилась вослед, и полы взлетели, распахнулись, подтвердив нашу догадку, что под халатом ничего на Внучке нету.
-- Ты не прав, полковник, слышишь?! Просто такой момент. Неужто ты хочешь увидеть егоО смущенным? Подавить, да? Чтоб он всегда при тебе?О Он ведь не виноват: это я ошиблась. Я с ума съехала -- и пропустила вторник. Я пообещала ему, что мы будем одни, совсем одни, что никто не придет. Мы завтра к тебе заявимся, правда-правда. Вы познакомитесь. Честь по чести. Коньяку выпьете. Он тебе обязательно понравится. Ну полковник, слышишь, а?!
Полковник стоял лицом к лифтовой дверце, ждал кабину и на внучкины горячие речи внешне не реагировал. Из-за двери квартиры робко, однако, в полной готовности броситься на защиту подруги, выглядывал Юноша немногим старше Прелестницы. Рука его нервно застегивала пуговки на рубахе.
Лифт, наконец, явился. Полковник шагнул в него и нажал кнопку, так и не обернувшись. Когда дверцы за спиною схлопнулись, Полковник выпустил из рук и дощечки, и дипломат, закрыл глаза ладонью, словно от спазма головной боли, и буквально простонал:
-- ГосподиО второго раза я не-пе-ре-не-суО
Вывески на дверях не было, окна-витрины плотно зашторены изнутри. Десятка полтора стариков и старух -- так казалось в массе, на первый взгляд: возможно, из-за некоторого неуловимого стандарта в одежде; в действительности же встречались тут люди и вполне крепкие, никак не старше шестидесяти, да вот хоть бы и наш Полковник, -- терпеливо ожидали времени, кто -- группируясь по двое -- по трое и тихо переговариваясь, кто, как Полковник -- стоя гордо и одиноко. Один из этих, сравнительно молодых, подошел к заведению нервный, порывистый, возбужденный, чем сразу и выделился из подчеркнуто смиренной толпы. Потрясая сложенной вчетверо изнанкою наружу "Правдою", обратился к Полковнику:
-- Посмотрите, нет, вы только посмотрите, что делают! Уже читали?! На кого замахнуться посмели?! Не остановить их -- все рухнет! Натурально -- все! Вот как пить дать!..
Полковник стоял демонстративно индифферентно, как бы глухой, и Правдоносцу ничего не осталось, как с тем же монологом, только еще подбавив праведного возмущения в интонацию, перейти к кому-то следующему, потом -- следующему за следующимО Неизвестно, сколько бы так продолжалось и чем закончилось, когда б не отворилась таинственная дверь и не втянула в свой проем ожидающих.
Показав пропуск элегантной даме в белом халате -- хранительнице этой закрытой столовой-музея для отставных аппаратчиков второго разряда, Полковник оставил на вешалке дощечки и плащ и устроился у стены, за угловым, на двоих, столиком, к зальцу спиною.
Полковник уже заканчивал поднесенный подавальщицею суп, когда стул напротив скрипнул под тяжестью некоего Пришельца, столь же нестарого и столь же мрачного, как Полковник. Полковник нехотя приподнял лицо.
-- Иннокентий Всеволодович? Вот уж кого не ожидал!
-- Иван Алексеевич? -- Полковник узнал визави, улыбнулся саркастически, но вместе и сочувственно. -- Значит, тоже до генерала не дотянули? В штатском, конечно, исчислении.
-- Как видите, -- развел руками Пришелец. -- А вы-то как же в отставке оказались? Я полагал, что кто-кто, а уж вы-тоО не в смысле вы личноО при любых пертурбациях на месте останетесь.
-- То-то и оно, -- вздохнул Полковник, -- что не в смысле я лично. А я лично оказался засвечен. Вот начальство кость и бросило. Подопечные, знаете, расхрабрились, да и тиснули статеечку в "Огоньке". Свою, впрочем, роль обойдя более чем искусно. А вы сами посудите: кто я без них? Чем занимался бы? За что жалованье бы получал?
-- Ай-ай-ай, -- покачал сочувственно головою, поцокал языком визави.
-- Ну, ничего, -- улыбнулся Полковник, реагируя на сочувствие. -- Ничего! Как заметил давеча один мой давний знакомец: шестой сундук, сундук еще не полныйО
-- Как? -- переспросил состольник.
-- Я, -- пояснил Полковник, -- к такому повороту готов давно. Очень давно. Лет уже двадцать, -- и отправил в рот очередной кусочек котлеты.
Электричка отстучала, затихла вдали. Полковник, пропыленный, усталый, расстроенный, с неудобоносимыми дощечками под мышкою, брел по Садовой. Сквозь фиолетовую дымку вечера за ним наблюдали двое из притаившейся между дачами старенькой, с правым рулем, с заклеенной бельмом скотча треснутой правой же фарою "ТоИты".
-- Во, смори, виишь! -- толкнул локтем молодого, налитого силою Джинсового Усача опустившийся сиплый Забулдыга. -- Снова доски таранит! А на хрена они ему, а? Скажи, на хрена? Смекашь? А подвал там знашь какой солдаты вырыли?! Мальчишками были -- лазили. -- По внешнему виду Забулдыги вполне могло подуматься, что мальчишкою он был при русско-японской войне, а не двадцать каких-то недалеких лет назад. -- Этот подвал если, к примеру, картошкою затарить -- до коммунизма до самого хватит. Ха-ха. Шутка, конечно. И дверь, как в бомбоубежище. Видел, да? Видел? И вобче -- генерал, а смори, как одевается. Машины опять же нету -- электричкой. Смекашь, говорю? -- и снова ткнул Усатого локтем.
-- Я тебе щас потыкаю, свинья, -- чуть слышно, сквозь зубы, оборвал Джинсовый.
-- Да ты чо? -- обиженный и напуганный, притих Забулдыга. -- Я тебе, понимашьО как договаривалисьО а тыО
-- Заткнись, -- так же спокойно возразил Джинсовый. -- На вот, -- протянул зелененькую с Лениным, -- и вали. И мы с тобой никогда в жизни не виделись, понял?
-- Да понял я, понял, чо ты, всИ путем, -- ретировался довольный добычею Забулдыга.
Усатый даже не глянул.
Полковник повозился у калитки, скрылся за нею. Спустя мгновения загорелись окна его небогатого дачного домика. Усатый запустил мотор.
Если не считать любовно оборудованного подвала, с которым мы уже имели случай свести знакомство, единственной роскошью скромной в остальном полковничьей дачи были великолепные розы -- под них ушла вся свободная земля участка. В респираторе, в полиэтиленовом фартуке и специальных рукавицах Полковник и занимался ими в это счастливое погодою, не слишком, правда, уже раннее летнее утро: с помощью хитрого какого-то аппарата опрыскивал землю у корней, листья: лечил ли от болезни, защищал от вредителей, удобрялО
Шум подъехавшего автомобиля вывел Полковника из сосредоточенности, с которою он общался со своими любимцами. Дверца машины хлопнула за забором. Полковник бросил взгляд на часы, а с них -- раздраженно-вопросительный -- перевел на калитку и, отставив аппарат, замер в ожидании стука. Который тут же и воспоследовал.
-- Открыто! -- крикнул Полковник и увидел элегантно одетого, самоуверенного по внешности Карася -- того самого Парламентского Оратора, чья речь в защиту Свободы Печати привлекла ненадолго полковничий взгляд к телевизору в столярке. -- Сколько мне помнится, -- продолжил Полковник, -- я приглашал вас на одиннадцать. -- И в сторону, почти себе под нос: -- Поразительный зуд!
-- У меня заседание Верховного, буквально, Совета, а вашаО вашаО повестка, -- Карась постарался вложить все доступное ему брезгливое презрение в это слово и даже подкрепить его не менее презрительно-брезгливым жестом двух сжимающих бумажку пальцев, -- ваша повестка, если я, буквально, не ошибаюсь, не является официальным документом, которыйО скорее, дружеское приглашение, и я, буквальноО -- презрение Карася начало иссякать, обнаруживая под собою растерянность и страх.
-- В смысле дружеского -- разумеется, ошибаетесь, -- ответил Полковник, сполна насладившись карасевой паузою. -- Мы с вами не дружили никогда, да оно, в сущности, и невозможно.
Карась смолчал.
-- А что касается формальной, правовой, так сказать, необязательностиО -- Полковнику, кажется, вполне уже достало факта появления Карася и его поведения, так что теперь вместо очевидно скучной беседы хозяин явно предпочел бы продолжить занятия свои с розами -- Овы и впрямь совершенно свободны, -- и Полковник подошел к калитке, распахнул ее настежь, вернулся к цветам.
Карась стоял в нерешительности.
-- Вам, очевидно, пришло в голову, -- отвлекся Полковник от бутона баккара, -- что и я, сделавшись лицом частным, более, чем когда-либо, свободен в частных своих поступках? Которые мне особенно облегчаются вашими же стараниями в области неограниченной Свободы Печати, -- так и выделил две начальные буковки, спародировав карасево выступление С Высокой Трибуны.
-- Это что же, буквально, шантаж? -- проглотив информацию вместе со вставшим вдруг в горле комом, хрипло выдохнул Карась.
-- Помилуйте! Как вам и слово-то такое пришло в голову?! Разве я чего-нибудь от вас требую? НуО кроме вот этих вотО легкихО невинныхО бесед. Которыми вы, кстати вспомнить, никогда прежде не брезговали, ничего эдакогоО не выказывали, даже инициативу проявляли. С чего мне было решить-то, будто ходите ко мне не в охотку? Сами посудите: по тем временам ни в тюрьму вас посадить, ни расстрелять возможности у меня не было. А вы все ходили, ходилиО Вот я, наивный, и поверил.
-- Да нет, отчего же, -- залепетал Карась. -- Я с большим, буквально, удовольствиемО с большимО с огромным, буквально, уважениемО
-- В таком случае -- подождите до одиннадцати, -- сухо бросил Полковник, снова натянул рукавицы и взялся за аппарат. -- Там, за калиткой.
Розы были действительно великолепны. Крупная капля прозрачной влаги на лепестке одной из них слегка подрагивала, переливалась, преломляла солнечный луч. Карась, однако, все топтался на участке и ломал кайф.
-- Но нельзя лиО -- наконец, решился подать голос, -- нельзя лиО буквально, в порядке исключения?..
Полковник с искренним сожалением бросил прощальный взгляд на клумбу, снял рукавицы окончательно и, развязав тесемки фартука, направился к уличному рукомойнику:
-- Ну, Бог с вами. Только в другой раз я просил быО
-- А что, будет, буквально, и другой? -- с робким ужасом возопил Карась, исключительно усилием воли удерживаясь, чтобы не подать Полковнику полотенце.
-- А как же! -- широко, открыто улыбнулся Полковник и проводил гостя в дом. -- Как в старое доброе время. Да вы проходите, проходите, -- определил Карася на стул напротив своего следовательского стола, за который и уселся с выработанной годами привычной усталостью. -- Станем встречаться, беседовать. Мне вас простоО недоставало бы.
-- Но ведь так многое, буквально, переменилось! -- попробовал возразить гость, на что хозяин позволил себе удивленно-ироническую гримасу. -- И мы так давноО
-- А-а-аО Понимаю! -- догадался, наконец, Полковник и кивнул на депутатский значок. -- Вы стали совестью нации, и теперь вам несколько неудобноО
-- Ну уж, буквально, совестьюО -- засмущался, закокетничал Карась, чем выдал, что именно совестью нации в глубине души себя и ощущает. -- Но все-таки. Верховный, буквально, Совет. Положение, если хотите, обязываетО
Неожиданно для нас -- мы еще не встречались с таким Полковником, нам пока ничто не давало даже и повода предположить, что он, человек, если и не спокойный внутренне -- более, чем самодисциплинированный, таким быть способен, -- Полковник стукнул ладонью по столешнице и очень жестко на Карася прикрикнул:
-- А нечего было и лезть в совесть нации, коль знаете про себя, что доносчик! Избиратели ваши, правда, тоже могли б догадаться. Но они хоть догадаться, а вы-то знаете точноО
-- Так ведьО все мыО -- растерялся Карась. -- Время было такоеО Из кого ж тогдаО С кем тогда иО Михал Сергеич тоже ведьО не из диссидентов.
-- Ну-те, ну-те, ну-теО -- с едва ли не искренним, поощрительным любопытством затетекал Полковник. -- Вы что, всерьез ощущаете на раменах бремя ответственности?! Вы всерьез верите в собственную власть?! Вы?!
-- Но Иннокентий Всеволодович! -- попытался возмутиться Карась.
-- Гражданин полковник! -- снова прикрикнул-пристукнул хозяин.
-- Г-гражданин п-полковник, -- поправился Карась, заикаясь. -- (Полковник не дал себе труда скрыть улыбку). -- ЯО я, буквальноО я слышал, что у вас там со службоюО Так вот, по нынешнему своему положениюО Я как раз, буквально, Член КомитетаО
-- Ваша информация обо мне интересует меня очень мало, -- затруднил еще больше Полковник положение Карася. -- Только о ваших друзьях, коллегах, любовницахО Как обычно.
-- Я простоО вы не сердитесь, пожалуйстаО -- Карась собрал всю свою волю, чтобы держаться понезависимее. -- Я хотел бы, буквально, предложитьО выкупить все моиО буквальноО сообщения.
-- Если уж буквально, -- поправил Полковник, с особой ехидцею выделив интонацией карасево словечко, -- то доносы.
-- Доносы, доносы, -- согласился Карась. -- У нас в Комитете освобождается вакансия Председателя, и яО Цену, конечно, назначаете вы, но чтоб буквальноО с расписочкою. То есть -- гарантияО
Полковник глянул на Карася довольно пронзительно и продержал свой взгляд, под которым Карась прямо-таки съежился, едва не минуту.
-- Тысяч, скажем, пятнадцать, а? -- спросил наконец.
-- Да-да, конечно, буквально -- с удовольствием, -- рассвободился, разулыбался, перестал заикаться Карась. -- Я даже буквально и до двадцати пяти рассчитывал.
-- Какая вы все-таки мелкая, мерзкая дрянь, -- устало констатировал весь опавший, с лица даже посеревший Полковник. -- Буквально. -- И как бы сам с собою размышляя, добавил: -- Вроде бы и всего-то дел: ушел на покой, цветочки выращиваешь. Ну или там, в зависимости от склонностей, рыбок разводишь, кроликов. Пенсия какая-никакая есть. А ведь как, падла, держится, как цепляется!..
-- При чем тут, буквально, пенсия? -- посетовал Карась. -- Позор-то, позор какой выйдет!
-- Да бросьте, позор! Если б вы позора боялись, вы б тогда еще, двадцать лет назад, после первой нашей встречи руки на себя наложилиО ЛадноО Я и так потратил на вас времени больше, чемО вы того стоите. Вот бумага -- пишите.
-- Да я уж написал все, -- честно глянул в глаза Полковника Карась. -- Вот, буквально, пожалуйста, -- полез совершенно обессиленный, выжатый, уж не обмочившийся ли Поборник Неограниченной Свободы Печати во внутренний карман, откуда и извлек пачку смятых бумажек. -- Посмотрите. Достаточно подробно?
Полковник тоскливо смел рукавом, стараясь их не коснуться, бумаги в ящик стола и сказал:
-- Свободны. И если еще раз попытаетесь предложить взяткуО
Карась задом выпятился из дверей. Полковник вышел на крыльцо, брезгливым взглядом провожая подопечного до калитки: не обгадил бы, так сказать, чего, -- а из нее уже припрыгивал навстречу очередной Карась, следующий: шумный, веселый, курчавый толстячок в очках с сильными линзами.
-- Давненько мы с вами, Иннокентий Всеволодович!О Давне-е-енько! Квартирку, стало быть, переменили. А и то верно! Чем по гостиницамО Или в том, помните, клоповнике?.. Где лифт вечно ломался. А тут природа! Цветы! Благорастворение -- ха-ха -- воздухов!.. И глядите-ка: в открытую, повесточкой! Стало быть, и у вас этаО как ееО гласность мощь набирает?! Ха-ха-ха! А и то: чего вам стесняться?! А что, и этот на вас работает? -- кивнул конфиденциально Второй Карась на забор, за которым хлопнула дверца и взревел обиженный автомобильный мотор.
-- На нас, мой милый, -- ответил Полковник, пропуская Второго Карася в дом, -- работает практически вся страна. Именно в этом наша сила!
Мы могли бы проследовать за Полковником и Вторым Карасем назад в дом, но у нас, оказывается, появилась и альтернатива: понаблюдать за продолжением беседы с маленького черно-белого экрана мониторчика, правда в немом варианте, ибо Элегантный Молодой Человек, настраивающий с чердака соседнего дома видеокамеру и специальный дальнобойный микрофон на съемку происходящего в полковничьем кабинете, завел звуковое сопровождение на наушники. Не стоит, однако, сетовать на некоторую ущербность представления: происходящее в кабинете было рутинно-скучным и ничего ни о Полковнике, ни о Втором Карасе нам все равно не добавило бы.
Когда и картинка, и звук, и качество записи вполне устроили Молодого Человека, он снял наушники, профессиональной украдкою спустился с чердака и минутою позже оказался в притаившейся в удобном закутке, том самом, где пару дней назад таилась подслеповатая "ТоИта", "Волге" в компании человека не менее элегантного, хоть и несколько менее молодого. Оказался и доложил:
-- Пишется, товарищ майор. Качество -- удовлетворительное.
Но и "ТоИта" была тут как тут: замаскировалась среди могил легшего на холме запущенного кладбища. На водительском месте не развалился -- умостился -- Джинсовый, рядом сидел человек, наблюдавший за домиком на Садовой в мощный морской бинокль. Одет человек был тоже и модно, и элегантно, но если Обитатели Черной "Волги" брали себе за образец безупречного английского лорда, Человек С Биноклем ориентировался скорее на голливудского крестного отца. Наглядевшись вдоволь, доморощенный крестный отец отвел окуляры от глаз, и стало видно, сколь жесток его взгляд. Как давеча Забулдыга перед Джинсовым, сегодня Джинсовый шестерил перед Жесткоглазым:
-- Прям' Каннский фестиваль, а? И все чего-нибудь ему да везут, не иначеО
Каннский -- не Каннский, а на узкой Садовой, возле полковничьей дачки, и впрямь скопилось тем временем штук уже пятнадцать автомобилей: всИ новенькие, блестящие, престижных моделей. Владельцы сидели за рулями, нервно покуривали; иные переглядывались, иные, напротив, старались вжаться в салон поглубже, чтобы не вдруг быть узнанными.
Отворилась калиточка. Вышел Второй Карась -- веселый, ехидный, улыбающийся, проинвентаризировал взглядом автомобилизированное общество и почапал в сторону электрички. Первый Из Очереди покинул машину, шагнул к калиточке, но из дальней "Волги" выскочил Некто В Штатском, чьи своеобразные шевелюра, борода и дородность наводили на мысль о рясе, -- выскочил, перебежал дорогу Первому.
-- У меня, понимаетеО -- шепотом пробасил. -- У меня сегодня очень, понимаете, важнаяО службаО Сам, понимаете, Владыка обещалО Не могли б выО чисто по-христианскиО
Бормоча это, Бородач всем видом и поведением выказывал желание оказаться у Полковника раньше остальных. Первый стоял в нерешительности, как это бывает, когда просятся пропустить без очереди к зубному врачу, но тут оживились задние: загудели клаксонами, повысовывались из окон:
-- У меня через час ученый совет!
-- А у меня -- репетиция!..
-- ВидитеО -- развел руками Первый и скрылся в калитке.
Бородач понуро поплелся к своей "Волге". Тот, У Кого Репетиция, высунулся из окна:
-- А вы, батюшка, поезжайте. Чего ж на всякую дрянь внимание обращать? -- и помахал повесткою. -- Он, я слышал, вообще уже в отставке.
Бородач злобно покосился на советчика:
-- Сам вот и поезжай. Такой умный! Меньше ждать останется.
Из-за угла вынырнула блистающая перламутром "девяточка", но, увидав автомобильное скопище, тут же и осеклась, остановилась, истерично попятилась да и села обоими колесами в канаву. Водитель загазовал, задергал туда-сюда рычаг передач, чем только усугубил положение.
-- Помочь? -- крикнул, выбираясь из "Вольво", Тот, У Кого Ученый Совет, и двинулся к перламутровой красотке.
-- Спасибо, спасибо, не надо, спасибо! -- запричитал ее водитель, прикрывая лицо ладошкою. -- Не надо!
Но обрадованные хоть таким развлечением ожидающие -- кто пешком, а кто и на колесах -- уже двинулись к потерпевшему.
Тогда он вытащил не слишком чистый платок, набросил на лицо и дал деру, словно нашкодивший мальчишка, оставив красавицу-"девятку" на произвол судьбы.
-- Стесняется, -- понимающе пробасил в бороду Батюшка. -- МолодойО
В электричке еще не зажгли света, хотя, в общем-то, было пора. Внучка стояла в обнимку со своим Юношей возле тамбурного дверного окна. Толстая тетка с сумками и авоськами с трудом выдралась из межвагонного перехода и, пропихиваясь сквозь раздвижные остекленные двери, высказалась, взглянув на парочку:
-- Совсем обесстыдели!
-- Зверь рыгает ароматически, -- сказал Юноша.
-- Что? -- не вдруг отозвалась Внучка. -- Какой еще зверь?
-- Вон, -- кивнул Юноша на скорректированную досужими шутниками запретительную надпись на стекле двери. -- И все-таки зря мы туда едем.
Внучка не ответила ни звуком, однако, плечо ее затвердело под рукою Юноши, демонстрируя характер владелицы.
-- Я вот, честное слово, сознаю, что это чушь собачьяО Дефект воспитания. И все-такиО
-- Зверя боишься?
-- Родители не поймут.
-- Рано или поздно и им, и тебе все равно придется смириться, -- пожала Внучка плечами. -- Полковник мне и папа, и мама вместе. Не просто дед.
-- Да-да, я помнюО -- попытался закрыть Юноша не слишком приятный разговор, но Внучка не обратила внимания.
-- Мама умерла, когда меня рожала. А отца не было вообще.
-- Помню, -- повторил Юноша и нежно поцеловал Внучку в висок, поглаживая ей голову.
-- Не надо меня жалеть! -- вырвалась Внучка. -- Мне полковник их всех заменил! И я его не предам!..
Электричка остановилась. Открылись противоположные двери. Туда-сюда замелькал народ.
-- Выходи! -- крикнула Внучка и резко толкнула Юношу в сторону проема.
Юноша набычился.
-- Выходи!
Двери захлопнулись, электричка двинулась дальше.
-- Эх, -- сказал Юноша. -- Знала бы тыО Для них гэбэ -- этоО -- и махнул рукою.
-- Я ж говорила: выходи.
-- Ладно, поехали, -- вернул Юноша руку на внучкино плечо.
-- Следующая станция -- "Стахановец", -- неразборчиво пробурчало вагонное радио.
Застрявшая перламутровая "девяточка" так и белела-посверкивала вдали, а стыдливый ноль-одиннадцатый "жигуль" одиноко стоял возле самой полковничьей дачи, когда Внучка и Юноша к ней подошли. В освещенном окне видно было, как Полковник беседует с Очередным Карасем. Внучка взяла Юношу за руку, потащила к калитке.
-- Неудобно, -- шепнул он, слегка упираясь. -- Видишь -- разговаривают.
Внучка пренебрежительно пожала плечами, запечатала губы пальцем и, шутливо крадучись, повлекла Юношу к дверям. Прежде чем те закрылись, голубоватый пронзительный свет галогенок подъезжающей машины успел на мгновенье осветить пару.
-- Да ни черта мне от вас не надо! -- устало втолковывал Карасю Полковник. -- Вызывают вас -- приходите. ВсИ! А зачем -- это уж мое делоО
-- Извини, полковникО -- прервала Внучка, выступая из полутьмы прихожей. -- Мы потихонечку, помнишь, как Штирлиц? Ну полковник, чего надулся?! Мы вчера не могли и позавчера тоже. Я потом объясню. Здравствуйте, -- отнеслась к Карасю.
-- Здравствуйте, -- привстал тот.
-- Вот, знакомься, -- вытащила Внучка на свет Юношу.
-- Никита, -- представился Юноша и протянул руку кажется что с опаскою.
-- Иннокентий Всеволодович, -- вышел из-за стола, пожал руку Полковник.
-- Рыгает ароматически, -- шепнула Внучка с ехидцею.
-- Сидоров-Казюкас, -- снова привстал-поклонился Карась. -- Очень приятно.
-- А вас никто не спрашивал! -- прикрикнул Полковник.
-- Никита, -- подчеркнуто вопреки покрику Полковника поклонился Юноша Сидорову-Казюкасу.
-- Оторвали, да? -- поспешила Внучка загасить в зародыше готовый вспыхнуть конфликт и потянула Юношу на крутую лесенку, а по ней -- в мансарду, бросив деду по пути: -- Ну ты занимайся!..
"Жигули", минуту-другую назад мазнувшие светом по парочке, подкатили к даче, погасили фары, умолкли и выпустили, наконец, одетого в светлый костюм Спортивного Мужчину, не старого, но совсем седого эдакой благородною сединой. Он осмотрелся, оценил факт наличия стоящего у дома ноль-одиннадцатого, вытащил кисет с табаком, трубку, неторопливо набил ее, запалил от спички и стушевался во мгле. Когда глаза Благородного попривыкли к темноте, он пересек неширокую Садовую и остановился у дома напротив: не в пример ладненькому, но, в общем-то, несерьезному полковничьему -- мощный, огромный, из неподъемных, почерневших от времени бревен сложенный, был он -- даже во тьме очевидно -- запущен до невозможности восстановления. По лицу Благородного скользнула странная какая-то гримаска: улыбка -- не улыбка, и если уж улыбка, то, скорее, усмешка: горькая и над собой. Он толкнул державшуюся на одной верхней петле калитку, та подалась нехотя, скребя низом по земле, но щель достаточную, чтобы пройти, Благородному предоставила. Чем он и воспользовался.
На дверях висел огромный амбарный замок, вход, однако, не охраняющий, ибо находился в давно ни на чем не держащихся пробоях. Благородный потянул за ручку и оказался внутри затканного паутиною, загаженного экскрементами дома. Слабый блик далекого фонаря пробивался сквозь незакрытую дверь, и Благородный, перешагивая через кучки дерьма, вошел в огромную в своей нежилой пустоте комнату.
Немалое усилие потребовалось воображению, чтобы признать в ней ту самую теплую, всю в уютных мелочах гостиную, где много-много лет назад пел ныне покойный Бард:
-- Как жуИте, Караси?..
-- Хорошо жуем, мерси!..
-- ДаО -- протянул вслух Благородный. -- Иных уж нет, а те -- далечеО -- но и эхо, кажется, покинуло дом: не отозвалось, позволило словам потонуть, кануть, бесследно не стать.
Оборванная ставня приоткрывала часть того как раз самого окна, напротив которого сидел в незапамятные времена Благородный, слушая Барда и машинально наблюдая, как на участке напротив десяток солдат строит дачу, а крепенький мужичок лет сорока бегает-приглядывает, обеспечивает указаниями. "Летчик, наверное, -- подумал Благородный тогда. -- Испытатель. Откуда ж иначе в таком возрасте деньги на дачу? Да и солдат не всякому дадут."
Сейчас дача напротив, какими бы комично-зловещими повестками на нее ни зазывали, была живою и теплою, а здесь, в огромном чернобревенчатом доме, в диссидентском гнезде, стояли необратимое запустение и тоска. Энтропия, как ей и положено в замкнутой системе, неудержимо росла.
Хлопнула калитка. Сидоров-Казюкас нырнул в своего ноль-одиннадцатого, запустил мотор и, стыдливо не зажигая огней, укатил на ощупь. Благородный выбил трубку о каблук и выбрался наружу, скользнув случайным безмысленным взглядом по неярко освещенному мансардному окну, за которым на низкой дачной тахте Внучка с Юношею целовались страстно и нецеломудренно, поглощенные этим занятием столь глубоко, сколь глубоко могут быть поглощены им лишь люди, совсем недавно открывшие для себя в полной мере эту таинственную сторону жизниО