Айрис Мердок. Слуги и снег --------------------------------------------------------------- Пьеса в двух действиях. Перевод с английского Ольги Варшавер varsh(a)ct-net.net "Современная драматургия", No 1, 1992 --------------------------------------------------------------- В одном из своих немногочисленных интервью, которое Айрис Мэрдок дала в 1985 г. английскому критику Джону Хеффендену, писательница сетовала на то, что писание романов - занятие, обрезающее связи с людьми и обрекающее автора на одиночество. "Вот почему порой мне так хочется писать для театра: там у тебя всегда есть общество!" Айрис Мэрдок написала две пьесы, одну из которых мы предложили вниманию наших читателей. Вот уже три десятилетия, как мы внимательно следим за всем, что публикует Айрис Мэрдок, издавшая за это время 21 роман и ряд философских исследований - книгу "Сартр: романтический рационалист", эссе "Верховенство добра" и "Огонь и солнце" и проч. Профессиональный философ, читавший в течение полутора десятилетий лекции в Оксфорде, Мэрдок и в своем художественном творчестве предстает как автор интеллектуальной прозы, пытающийся осмыслить кардинальные проблемы человеческого бытия, чаще всего решаемого в плане экзистенциональной темы "человеческого состояния". Эта тема, повернутая разными аспектами, встает и в тех романах, которые известны в переводах российским читателям, - "Под сетью", "Черный принц", "Море, море...", "Дитя слов"... Встает она и в данной пьесе. Творчество Мэрдок многослойно, оно включает в себя голоса мыслителей и поэтов разных стран и времен; ее равно вдохновляют Платон и Сартр, Шекспир и Эллиот, Блейк и Пушкин. "Чужие голоса", вплетаясь в ткань ее прозы, образуют сложную "полифонию". Писательница соглашается или спорит с ними, давая свое прочтение старых текстов и предлагая новые, созданные ею самой. Размышляя о художественном творчестве, своем и чужом, Мэрдок не раз замечала, что более всего ценит в нем то свойство, которое она называет "контингентностью". Здесь множество значений и оттенков - и слитность, и зависимость от случайного поворота событий, и непредсказуемость... В том смысле, в каком непредсказуем ПОТОК - именно поток, это излюбленное словцо Мэрдок - жизни или человеческий характер, та самая чужая душа, которая, как известно, потемки. Высшим проявлением "контингентности" писательница всегда считала русскую литературу, которую очень ценит (она даже выучила русский язык для того, чтобы читать любимых ею авторов в оригинале), противопоставляя литературе "льющейся" - "кристаллическую". Замечательным представителем последней ей кажется Уильям Голдинг, автор "Повелителя мух" и "Шпиля". В сущности, речь здесь идет о произведениях, стремящихся передать "стихию" жизни, и о тех, в которых на первый план выступает притча, аллегория. Скажем сразу, что в творчестве самой Мэрдок равно присутствуют обе тенденции. То одна из них, то другая, становится главенствующей, порой они разнесены по разным произведениям, порой же сосуществуют в пределах одного целого. "Слуги и снег", разумеется, притча, аллегория человеческого существования. В центре ее - природа власти, взятая в различных аспектах: власть и личность, власть и народ, власть и любовь, свобода и власть, власть и Бог. Динамичный, крепко сбитый сюжет выделен из стихии обычной и обыденной жизни: старинное имение, снег (весьма экзотическое для англичанина явление!), глушь, отрезанность от всего света создают как бы некий островок, замкнутый на самом себе, где особенно четко просматривается все происходящее. Притча, предлагаемая нашему вниманию, помещена как бы вне определенного исторического времени и вне определенного исторического или географического пространства. Что за имя Ориана? И почему вдруг управляющего старинным имением зовут Грюндих, ведь он никак не связан с фирмой, само название которой знаменует собой современность и высокую технологию? И как все-таки зовут нового хозяина поместья - исконным английским именем Бэзил или космополитическим Базиль? Оригинал (Basil) дает возможность для соприсутствия обоих вариантов. В переводе пришлось сделать выбор, и переводчица, полагаю, вполне оправданно остановилась именно на втором варианте, который менее привязан к конкретным национальным реалиям. То же в других деталях - автору важен не конкретный национальный вариант бытования одного и того же явления, а оно само, в его "чистом" виде, и точно так же - сам характер, сам механизм действия. Это, если угодно, матрица, модель, архетип, миф. Они имеют самый широкий смысл и приложимы к самым различным областям жизни - современной и исторической, личной и политической, английской и всякой другой... Власть абсолютная и преступная; власть либеральная, переходящая при отсутствии внутренних скреп и убеждений во власть авторитарную и снова преступную; народ, сначала безмолвствующий, а затем, почувствовав "слабину" власти, бунтующий; сложные переливы господства страха и сервильности и тяги к свободе - таковы повороты философской темы Мэрдок в пьесе "Слуги и снег". Юный Микки, учась читать, твердит строку о пылающем тигре, хорошо известном всем англичанам. Это начало стихотворения Уильяма Блейка, провидца и мистика, взятая из его известного цикла "Песни невинности". Приведем с некоторыми сокращениями это стихотворение в переводе С. Маршака. "Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Кем задуман огневой Соразмерный образ твой? В небесах или глубинах Тлел огонь очей звериных? Где таился он века? Чья нашла его рука? Что за мастер, полный силы, Свил твои тугие жилы И почувствовал меж рук Сердца первый тяжкий стук?.. Неужели та же сила, Та же мощная ладонь И ягненка сотворила, И тебя, ночной огонь? Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Чьей бессмертною рукой Создан грозный образ твой?" Этот текст незримо присутствует во всем действе, обозначая собой присутствие трех начал: гневной и грозной, жертвенной и смиренной, т. е. тигра и ягненка (а по-старому - "агнца", т. е. Христа), и, конечно, Бога-Творца. Мэрдок, по собственному признанию, человек неверующий, однако творчество ее глубоко религиозно. Недаром в пьесе появляется персонаж, помогающий понять смысл искупительной жертвы, ведь вся пьеса лежит в плане религиозного сознания и решения. Одним из постоянных и мощных символов в творчестве Мэрдок выступает вода - это властная живая стихия, стихия жизни, потока энергии, жизненных сил. В пьесе "Слуги и снег" роль символа выполняет снег, и мне кажется неслучайным тот факт, что снег, как известно, имеет кристаллическое строение. В "кристаллической" пьесе Мэрдок этот образ более чем уместен, а кто сказал, что холодный, сверкающий и многогранный кристалл хуже любой другой формы существования? Журнал "Современная драматургия" Нина Демурова ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА (в порядке появления на сцене) ПИТЕР ДЖЕК, слуга. БАЗИЛЬ, землевладелец, новый хозяин. ОРИАНА, его жена. ГРЮНДИХ, бейлиф.* ХАНС ДЖОЗЕФ, слуга. ФРЕДЕРИК, слуга, камердинер Базиля и Орианы. Отец АМБРОУЗ, священник. МАРИНА, служанка, невестка Ханса Джозефа и невеста Питера Джека. МИКИ, мальчик-слуга. ПАТРИС, цыган. МАКСИМ, слуга, сын Марины и внук Ханса Джозефа. Генерал КЛЕЙН, брат Орианы. Генерала и Патриса играет один актер. Старинное имение. Глушь. Зима. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ По занавесу блики, точно падает снег. Занавес поднимается. Неосвещенная Белая гостиная. Один за другим появляются СЛУГИ с лампами в руках, за ними - ПИТЕР ДЖЕК, потом - БАЗИЛЬ, ОРИАНА и ГРЮНДИХ. БАЗИЛЬ и ОРИАНА в зимней одежде, слегка припорошенной снегом. БАЗИЛЬ удивленно озирается. ПИТЕР ДЖЕК. Это Белая гостиная, ваша милость. БАЗИЛЬ. Белая гостиная. Странно. Она словно бы уменьшилась. Ориана, ты помнишь Белую гостиную? ОРИАНА. До чего ж холодно. ПИТЕР ДЖЕК. Мы как узнали о вашем приезде, все камины растопили, но, боюсь, тут еще сыро. БАЗИЛЬ (повысив голос, так как Грюндих глуховат). Меня беспокоит эта сырость, господин Грюндих. ГРЮНДИХ. Дом с людьми оживает, сэр. Ваш покойный батюшка в эту часть дома и не наведывался. ПИТЕР ДЖЕК. Это крыло было заперто наглухо. Прошлым летом, когда преставился отец вашей милости, мы тут все открыли, только, не знали, ждать ли вашу милость... ГРЮНДИХ (осматривая стены). Да не волнуйтесь, все просохнет. Дом-то старый, добротный. БАЗИЛЬ. Все равно я настаиваю на осмотре, господин Грюндих. Отец, как видно, совсем запустил хозяйство. ГРЮНДИХ. Ваш батюшка жил совершенным отшельником: ни гостей, ни балов. Поверите, - пол в бальной зале даже мхом порос. БАЗИЛЬ. Теперь тут все изменится. Скоро приезжает генерал, брат моей жены, и мы... Снимает шубу. Ориана, ты не хочешь снять шубу? ОРИАНА. Да я совсем окоченела! ПИТЕР ДЖЕК. Это наша вина, госпожа, мы... БАЗИЛЬ. Ни в чем вы не виноваты, Питер Джек. Зато мы тут наследили, только работы вам прибавили. Но мне уж очень хотелось обойти дом. Ориана, неужели ты забыла эту комнату? ОРИАНА. Базиль, я не была тут почти двадцать лет. Да и в те времена я ходила не поднимая глаз, боялась твоего отца. БАЗИЛЬ. Да уж, на всех страху нагонял, упокой. Господи, его душу. ПИТЕР ДЖЕК. Аминь. БАЗИЛЬ смотрит на него. Упокой, Господи, его душу. БАЗИЛЬ. Друзья мои, для нас это такая перемена, я столько лет провел в городе, а жена моя и вовсе городской житель... ПИТЕР ДЖЕК. Мы все так счастливы, ваша милость. Наконец вы домой приехали. Очень мы переживали, что пришлось без вас хоронить. БАЗИЛЬ. Да вот... целых полгода... Хотел сразу приехать, но столько дел... Ох, Ориана, как все удивительно. ОРИАНА. Еще бы, милый. Наверно, детство вспомнилось... А где Фредерик с Аннабеллой? БАЗИЛЬ. Я ведь просил привести их сюда. Они, должно быть, совсем растерялись. Обращаясь к Питеру Джеку. Я уже говорил господину Грюндиху - мы привезли наших слуг. Обоих! ГРЮНДИХ. Да уж, была у вас пара слуг, а теперь еще пара сотен прибавилась. ОРИАНА. Неужели тут двести слуг? ГРЮНДИХ. Гораздо больше, мадам. Все они так или иначе связаны с домом, хотя, конечно, в то время года женщины и дети обычно живут в деревне... И все же человек двести и сейчас наберется. Как по-твоему, Питер Джек? ПИТЕР ДЖЕК. Нас трудно сосчитать, сэр. Всегда выходит по-разному. ГРЮНДИХ. Те, кто работают в поле, разумеется, не в счет. ОРИАНА. Что же делает такая прорва слуг? БАЗИЛЬ. Ориана, здесь огромное хозяйство. Кто в жизни не имел собственности, даже не представляет, каково управлять таким имением... ОРИАНА. Пойду наверх. Я падаю с ног. ПИТЕР ДЖЕК. Следовало сказать вам раньше, ваша милость, вас тут Ханс Джозеф поджидает. Поздороваться хочет. БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф? Ах, Ханс Джозеф! Неужели жив! Он, должно быть, очень, очень стар. Я так рад! Веди же его сюда, скорее. ПИТЕР ДЖЕК выходит. Ориана, ты непременно должна повидать его. ОРИАНА. Кто такой Ханс Джозеф? БАЗИЛЬ. Да ты наверняка помнишь! Я о нем сто раз говорил. Совершенно удивительный человек! .Он меня вырастил. Плавать учил, рыбу ловить - настоящим отцом для меня стал. А Питер Джек был мне вроде брата. Мы ведь с ним одногодки, господин Грюндих. Вместе росли. ОРИАНА. Вы разве не здешний, господин Грюндих? ГРЮНДИХ. Нет, мадам. БАЗИЛЬ (вполголоса, на заднем плане, восторженно оглядывая комнату). Да, его я помню... И вот это... ГРЮНДИХ. Мы с женой и дочкой живем в маленьком провинциальном городке, мадам. До столицы нам далеко, но оперой своей гордимся. ОРИАНА. Вы, я вижу, человек музыкальный. Вот и я тоже! Базиль! Давай съездим в оперу, к господину Грюндиху. Может, на следующей неделе? Вам не трудно заказать для нас ложу? БАЗИЛЬ. Дорогая, до города отсюда миль семьдесят. В такую погоду если и ездят, то уж, во всяком случае, не в театр. Сама видела, какой кругом снег. ГРЮНДИХ. В это время года мы тут как в плену. ОРИАНА. Вот как? ГРЮНДИХ. Представьте! Я и сам тронусь в путь не раньше чем исправится погода. Семейный человек просто не вправе рисковать. Вам очень повезло, сэр, что добрались благополучно. БАЗИЛЬ. Видишь, Ориана, оперу придется отложить до весны. Впрочем, и в доме дел довольно. Входит ПИТЕР ДЖЕК, за ним - ХАНС ДЖОЗЕФ. Ханс Джозеф! Трогательная встреча. Онемевший от волнения ХАНС ДЖОЗЕФ опускается на колени у ног Базиля, целует его руки. У БАЗИЛЯ на глазах слезы. Мой дорогой, мой чудный старый друг! Встань же, прошу... Дай-ка обнять тебя. Ты ничуть не изменился. ХАНС ДЖОЗЕФ. Еще как изменился-то, ваша милость. Выл пег, стал сед, скрючился вон весь да поглупел. БАЗИЛЬ. Неправда, неправда! ХАНС ДЖОЗЕФ. Сколько уж лет прошло... Ты, ваша милость, совсем мальчонкой был, а теперь уж мужчина. Я и не надеялся свидеться, думал - не судьба. БАЗИЛЬ. Я всегда знал, что ты не забыл обо мне. Я рвался сюда всем сердцем - но, сам понимаешь... Ах да, прости, это - моя жена. Ориана, ты ведь помнишь моего доброго, старого Ханса Джозефа. ОРИАНА (не желая прерывать трогательную встречу). Да при чем тут я... ХАНС ДЖОЗЕФ. Добро пожаловать домой, ваша милость! Встает на колени и целует ей руку. ОРИАНА (удивленно). Спасибо, спасибо... Ну, довольно, пожалуйста... БАЗИЛЬ (снова обращается к Хансу Джозефу). Я увидел тебя, и столько сразу воспоминаний нахлынуло. А помнишь грибы - как мы в последний раз собирали грибы? Питер, помнишь эту безумную поляну? ПИТЕР ДЖЕК. Еще бы. Это уже после вашей свадьбы было, вскоре. БАЗИЛЬ. Годы-годы, вы ушли безвозвратно. ХАНС ДЖОЗЕФ. У тебя, ваша милость, все еще впереди, и лучшие годы, мой мальчик, лучшие годы... БАЗИЛЬ. Конечно, вам тут с моим отцом несладко пришлось... ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ переглядываются. Но теперь мы заживем ладно и счастливо. ХАНС ДЖОЗЕФ. А я-то все боялся - помру, тебя не дождавшись. ОРИАНА. Я пошла наверх. Пытается стянуть сапоги. ХАНС ДЖОЗЕФ и ПИТЕР ДЖЕК бросаются помогать ей. БАЗИЛЬ. Ориана, tu sais il faut les laisser faire des petites choses pour toi.* Отстранив помощников, ОРИАНА снимает сапоги и достает из сумки тапочки. Постучав, входит ФРЕДЕРИК. А, вот и Фредерик. Я уж решил, что ты заблудился. Господин Грюндих, вы с Фредериком уже знакомы. Это Питер Джек, а вот Ханс Джозеф. Питер Джек управляет домом, он о тебе позаботится... Ханс Джозеф, знаешь, прямо не верится, что я наконец дома. Мы ведь пойдем на охоту, как в прежние добрые времена? Надеюсь, тут у вас ружья не заржавели? Поохотимся! ХАНС ДЖОЗЕФ. Я уж нынче не охотник, больно стар. Разве на вшей в бороде охотиться... БАЗИЛЬ. Тогда со мной пойдет твой сын. Фрэнсис Джеймс прекрасный охотник! Как он поживает? ХАНС ДЖОЗЕФ. Сынок-то мой умер, ваша милость. БАЗИЛЬ. Умер?!. Прости... ХАНС ДЖОЗЕФ. Он женат был, жена тут служит, в доме. У меня уж и внук взрослый. БАЗИЛЬ. Фрэнсис Джеймс умер! Совсем молодым! ГРЮНДИХ. Простите, сэр, осмелюсь напомнить - ваша супруга нуждается в отдыхе. БАЗИЛЬ. Ох, извини, Ориана, я безнадежен. ОРИАНА. Благодарю, господин Грюндих. Причастные к музыке люди всегда заботятся о ближнем. ПИТЕР ДЖЕК. Ваша милость, не зайдете ли в людскую, слуг проведать? Может, попозже, не сейчас... Там много еще старых знакомцев. БАЗИЛЬ. Ну разумеется, пойдем прямо сейчас! ГРЮНДИХ. Вовсе не нужно идти самому, сэр. Пошлите им приветствие. Вы тоже устали. БАЗИЛЬ. Нет, нет, я не хочу отдыхать. Я жажду увидеть всех - и прежних друзей и новых! Ориана, ты непременно должна со всеми поздороваться. Видишь, как все рады нашему приезду? ОРИАНА. Полагаю, им и без нас жилось неплохо. ПИТЕР ДЖЕК. Мы вперед пойдем, ваша милость, предупредим их. Может, кто принарядиться захочет. БАЗИЛЬ. Ни в коем случае, пускай остаются в чем есть! Ты, конечно, предупреди, но никакой показухи, пускай все будет естественно. ПИТЕР ДЖЕК, ХАНС ДЖОЗЕФ и ГРЮНДИХ выходят. Ориана! Пытается поцеловать ее, но ОНА раздраженно отстраняется. Замечает Фредерика. Фредерик, подождите за дверью. ФРЕДЕРИК выходит. БАЗИЛЬ снова пытается поцеловать Ориану, но она отталкивает его. Ну пожалуйста, пойдем к слугам, ты посмотришь на них, они - на тебя. Я, конечно, эгоист, но ведь сегодня особенный день. Я ждал столько лет. ОРИАНА. Знаю, дорогой, знаю. Но я не в силах. И не хочу, чтобы на меня глазели, устала. И голова из-за снегопада раскалывается. Пойду лягу. Им ведь главное - увидеть тебя. Я, право, не уверена, знают ли они, что я существую. БАЗИЛЬ. Разумеется, они о тебе все знают. В доме наконец появится любимая хозяйка. ОРИАНА. Хм... Может, у дома и не было любимой хозяйки, зато у хозяина была любимая служанка. БАЗИЛЬ. Да-да, ходили слухи, что он живет с какой-то служанкой. В такой глуши это не редкость. У деда моего был гарем, а прадед всех местных девушек сам выдавал замуж и пользовался правом первой ночи... Ну, Ориана, сознайся, ведь ты не жалеешь, что приехала? Знаю, тебе, не очень-то хотелось, но... ОРИАНА. Верно, - я все отнекивалась, отказывалась, только тебя задерживала. БАЗИЛЬ. Никогда не прощу себе, что не поехал на похороны. ОРИАНА. Говори уж прямо - не себе не простишь, а мне. БАЗИЛЬ. Но теперь мы все-таки выбрались! И ты сказала, что тебе, наверное, понравится... ОРИАНА. Я сказала: "Постараюсь, чтоб понравилось". Я и в самом деле постараюсь. БАЗИЛЬ. И снег тебе понравился - сама говорила, когда мы подъезжали к воротам! Знаешь, солнце тут все преобразит, лес засияет точно в сказке! ОРИАНА. В сказке... В детстве вся жизнь казалась сказкой. БАЗИЛЬ. Ориана, это дом моих предков. Они жили тут испокон веков, а точнее, с... ОРИАНА. И теперь, после смерти твоего отца, мы стали чудовищно богаты. БАЗИЛЬ. Разумеется. Но нам следует считать себя не богачами, а хранителями богатств. ОРИАНА. До чего ж ты серьезен! Дома я думала... БАЗИЛЬ. Ориана, твой дом тут! ОРИАНА. Хорошо, там, где мы жили раньше, я думала, что очень забавно стать вдруг важными господами. БАЗИЛЬ. Но мы вовсе не хотим становиться господами! ОРИАНА. Да мы и не заслужили. Просто я думала позабавить братца-генерала, ну, сам понимаешь... А теперь мне страшно, я совсем из другого мира, я не справлюсь с двумя сотнями слуг, я с Фредериком и Аннабеллой-то едва справлялась. БАЗИЛЬ. Но тут все хотят нам помочь! ОРИАНА. Только не очень ясно, зачем им это. БАЗИЛЬ. Не зачем, а отчего. Оттого, что они нас любят. ОРИАНА скептически усмехается. Ох, Ориана, как подумаю о бессмысленно прожитых, потерянных годах - ведь из-за ссоры с отцом я не мог приехать домой... ОРИАНА. Ты с отцом не ссорился. Просто он был совершенно невозможным человеком. Вероятно, даже сумасшедшим. БАЗИЛЬ. Ориана, дорогая, если это хоть как-то, хоть немного тебя утешит, знай, что я очень счастлив. Счастлив, что вернулся, что стану управлять имением, что заживу наконец в собственном доме... ОРИАНА. Счастье мужа для жены превыше всего. Ты меня утешил. Просто мне кажется, что все провинциальное как-то нереально. БАЗИЛЬ. Вот странно! А по-моему, как раз наоборот. ОРИАНА. Конечно, мне трудно разделить твой восторг, но я... я словно оторопела... все так внезапно, я ждала совсем другого... да нет, ничего я не ждала... просто не задумывалась, не представляла, до последнего надеялась - не поедем, надеялась - Грюндих все возьмет на себя... БАЗИЛЬ. Дорогая, как я могу поручить имение Грюндиху? Он всего-навсего бейлиф и живет не здесь, да и... ОРИАНА. Хорошо-хорошо, не начинай все сначала, спор окончен. Просто я оказалась не готова. Дом стоит в такой глуши, кругом столько снега, тут столько комнат, столько слуг, и всем наверняка заправляет его любовница. Кстати, кто она? БАЗИЛЬ. Не знаю. Да это и не важно теперь. Отца нет, его мир, слава Богу, канул в прошлое. ОРИАНА. Никуда он не канул, Базиль. Мы угодили в самое пекло. С п а л ь н я. Входят ОРИАНА и ФРЕДЕРИК. ОРИАНА. Ой! ФРЕДЕРИК. Что такое, мадам? ОРИАНА. Мне показалось, крыса. Что-то метнулось под кровать. Они растерянно смотрят друг на друга. Фредерик, будьте любезны, загляните под кровать. ФРЕДЕРИК. Мадам, я боюсь, что... я боюсь крыс. ОРИАНА. Ну же, Фредерик, загляните, неужели мне лезть самой? ФРЕДЕРИК (нехотя наклоняется). Никого нет, мадам. ОРИАНА. Значит, померещилось. После этого отвратительного снега все время в глазах рябит. А у вас? Рябит? ФРЕДЕРИК. И у меня рябит, мадам. ОРИАНА. Фредерик, тут водятся волки? ФРЕДЕРИК. Вряд ли, мадам. ОРИАНА. Тогда это, наверно, ветер. Я отчетливо слышала вой. ФРЕДЕРИК. Это мастиффы, сторожевые псы. Говорят, они очень свирепы и к ним лучше не подходить, даже с лаской. ОРИАНА. Да-да, какие-то чудища сидели на цепи у ворот. Откройте-ка ставни. А что это на стекле? Такое белое, мохнатое? ФРЕДЕРИК. Снежный узор, мадам. ОРИАНА. Снежный узор? Бог мой, снег в комнате! Соскребите немного, я хоть в окно посмотрю. Нда, смотреть-то не на что. И темнеет так рано. Снова снег идет, медленно падает, огромными хлопьями. Как в детстве. И кругом ели, ели... Закройте ставни... Ужасно холодно. Комнаты такие большие - неудивительно, что не протопишь. Это, надо понимать, наша спальня? ФРЕДЕРИК. Да, мадам, здесь все ваши вещи. ОРИАНА. Ах да. Я вспомнила эту штуку. Смотрит на огромное, во всю стену распятие. ФРЕДЕРИК. Хотите - сниму? ОРИАНА. Нет-нет, очень живописно. Вполне в здешнем стиле... Ну, Фредерик, как вы думаете, приживемся мы с вами в деревенской глуши? ФРЕДЕРИК. Пока рано судить, мадам. ОРИАНА. Хозяин ваш счастлив, значит, и вы извольте не унывать. ФРЕДЕРИК. Постараюсь, мадам. ОРИАНА. Вы, надеюсь, захватили книги? Может, и я одолжу у вас романчик на пару вечеров. Зимние вечера такие бесконечные. Боже, до чего тихо... Это, верно, из-за снега - какая-то особенная тишь. Все-таки мы, музыкальный народ, плохо переносим тишину. А теперь, Фредерик, пришлите-ка сюда Аннабеллу. Я хочу переодеться и прилечь. ФРЕДЕРИК. Мадам, простите, не было случая сказать вам раньше... Аннабелла не приехала. ОРИАНА. Как - не приехала? Она же моя горничная! Она - ваша жена! Что это значит? ФРЕДЕРИК. Решила не ехать. ОРИАНА. Почему вы раньше не сказали? ФРЕДЕРИК. Она передумала в последнюю минуту. Я никак не мог сообщить мадам, первый экипаж был уже в пути. ОРИАНА. Значит, "решила не ехать". Но почему? ФРЕДЕРИК. Побоялась, что не сможет привыкнуть к здешней жизни, она ведь горожанка - до мозга костей. Испугалась, что далеко, что снег кругом, волки, медведи. Испугалась, что зачахнет в глухомани, вдали от городских забав. Короче, струсила. Что ждать от глупой женщины, мадам?.. ОРИАНА. Глупой? П а у з а . Но, Фредерик, она ваша жена. Разве не должна жена следовать за мужем повсюду, пусть даже против своего желания? ФРЕДЕРИК. Боюсь, мадам, она меня бросила. Сбежала с одним из адъютантов его превосходительства, генерала. Они отправились куда-то на юг, к морю. ОРИАНА. На юг, к морю... А вы последовали за нами. Очень благородно с вашей стороны, Фредерик. ФРЕДЕРИК. Мадам известно, что я предан вам всей душой. ОРИАНА. Теперь вы наш единственный слуга. Нда... Но мне все-таки нужна горничная. Фредерик, будьте добры, поищите бренди. Бутылка - в голубом чемодане, знаете, такой чемоданчик с медными заклепками, там все мои туалетные принадлежности. ФРЕДЕРИК. Боюсь, чемоданчика тоже нет, мадам. Он ведь был в экипаже, который сломался - помните, перед последней деревней? Чемодан глубоко под снегом. ОРИАНА. Значит, я осталась без самого необходимого... Но уж бренди вы непременно раздобудьте. В доме наверняка есть. Найдите кого-нибудь, попросите! Ох, до чего же холодно. ФРЕДЕРИК. Мадам, поблизости нет ни души, а до людской я не дойду, заблужусь. Может, лучше позвонить? ОРИАНА. Да это, похоже, колокольчик! Дерните еще раз, посильнее. Что-то не слышу звона. ФРЕДЕРИК. Наверно, звонит очень далеко, мадам. ОРИАНА. Дерните еще. Ничего не слышу. ФРЕДЕРИК. Боюсь, он сломан, мадам. Глядите, шнур-то оборван. ОРИАНА (со слезами в голосе). Что же делать? Боже, что же делать... В дверном проеме появляется отец АМБРОУЗ. АМБРОУЗ. Простите, я напугал вас. Меня зовут отец Амброуз. ОРИАНА. Вы, должно быть, приходской священник, пастырь, или как тут принято называть? АМБРОУЗ. Я пришел сказать "добро пожаловать"... ОРИАНА. Вы очень добры, ваше... преподобие... АМБРОУЗ. Называйте меня "отец". ОРИАНА. Я думаю, лучше сразу сказать вам... АМБРОУЗ. Я все знаю. ОРИАНА. Мы с мужем не ходим в церковь... Мы люди просвещенные... мм... простите... Ну, в общем, достаточно современные... Понимаете? АМБРОУЗ. Понимаю. ОРИАНА. И мы неверующие - в прежнем смысле слова. Собственно, почему в прежнем? Смысл-то не меняется, правда? АМБРОУЗ. Правда. ОРИАНА. Простите... Мы верим в этические ценности, глубоко верим, и в добродетель, разумеется, и в... АМБРОУЗ. Разумеется. ОРИАНА. Но в отношении религии мы... Ну, в общем, у нас научный подход, понимаете? АМБРОУЗ. Конечно, понимаю, дитя мое. ОРИАНА. Но мы ни в коем случае не хотели бы нарушать устоявшиеся в этих стенах религиозные традиции - я говорю не только от своего имени, муж со мной, безусловно, согласен. Мы хотим даже оказать вам посильную помощь, не выходя, разумеется, за... АМБРОУЗ. Да-да, разумеется. ОРИАНА. Мы оба отдаем должное религии, сознаем ее роль - особенно в жизни простого люда... АМБРОУЗ. Да-да, вы правы. Но я просто пришел сказать, что вас тут давно ждут. И готовы полюбить. Сейчас такой момент - доверия, открытости, - им следует воспользоваться. ОРИАНА. Воспользоваться? АМБРОУЗ. Здесь есть очень верные люди, преданные вам душой и телом. Стоит откликнуться, сделать шаг им навстречу - и многих бед удастся избежать. ОРИАНА. Бед? Каких бед? О чем вы? АМБРОУЗ. Надеюсь, и вы и его милость доверятся мне, если возникнут сложности. ОРИАНА. О чем вы? АМБРОУЗ. Все, чем вы сочтете возможным поделиться, останется сугубо между нами, тайну исповеди я соблюдаю свято. ОРИАНА. Я чрезвычайно вам благодарна... АМБРОУЗ. Надеюсь, его милость не расстроен глупыми сплетнями, которые ходят среди слуг? ОРИАНА. Но я ни о каких сплетнях не... АМБРОУЗ. Прошу, обратитесь ко мне тотчас, если случится что-либо... неприятное. ОРИАНА. Но что может... АМБРОУЗ. Не смею доле занимать ваше внимание. Примите благословение старика. И - счастья вам! В ы х о д и т . ОРИАНА. Что он все-таки пытался мне втолковать? ФРЕДЕРИК. Мадам хочет, чтобы я помог ей раздеться? ОРИАНА. Конечно, нет. Идите, Фредерик. ФРЕДЕРИК. Хорошо, мадам. Куда мне идти, мадам? ОРИАНА. Куда хотите. ФРЕДЕРИК выходит. ОРИАНА озадаченно смотрит на дверь, за которой скрылся отец Амброуз. Начинает тихонько плакать. Огромная зала - людская. Полумрак. Слышен голос Базиля, он держит речь перед несметным количеством слуг - чувствуется дыхание толпы. БАЗИЛЬ получает явное удовольствие. БАЗИЛЬ. Друзья! Все мы слуги, слуги необходимости. Мы скорбим о прошлом и с надеждой глядим в будущее. Настало время возрождения, время обновления, и я хочу, чтобы отныне мы не чувствовали себя слугами и господами. Мы - соратники, дело у нас одно, оно касается всех и каждого. Каждый вносит свою лепту - дабы поместье наше процветало и благоденствовало. А благоденствием я полагаю не только новейшие приемы сева и жатвы на наших бескрайних полях, не только изобилие дичи в наших огромных лесах, но и людское равенство, и почтение к труду, и уважение человеческой личности. То есть истинным благоденствием я полагаю справедливость. Разумна только та власть, которая, как в счастливой семье, основана на желании и потребности каждого. Друзья, мои, спасибо за радушный прием, за преданность и доверие. Я с нетерпением жду часа, когда мы объединим наши труды, и очень надеюсь снискать ваше уважение и любовь. Спасибо. Приглушенные хлопки, несколько неуверенных, сдавленных восклицаний, шарканье многих ног. Освещается часть людской. Стоят БАЗИЛЬ, ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ. Сбоку смутно виден огромный, во всю стену буфет - обиталище Патриса, дверцы буфета закрыты. БАЗИЛЬ пытается поднять слугу, стоящего перед ним на коленях. БАЗИЛЬ. Нет, нет, встань, не надо. Я так рад вас всех видеть... И тебя, и тебя тоже... Шаги ушедших стихают. По-моему, все прошло как нельзя лучше, не правда ли? ПИТЕР ДЖЕК (смущен). Да... Я думаю... слова вашей малости всем пришлись... по душе... ХАНС ДЖОЗЕФ (смущенно бормочет). Да-да, все довольны... БАЗИЛЬ. А некоторых я вспомнил, несколько смутно знакомых лиц, я хотел поговорить, но они мелькнули - и пропали, все разошлись сразу же... ПИТЕР ДЖЕК. Робеют, ваша милость. БАЗИЛЬ. А, вот еще знакомый человечек. Входи, не бойся. Пускай все знают, что со мной можно разговаривать запросто. Жестом приглашает кого-то войти. Стремительно входит МАРИНА. Падает к его ногам. Нет, нет, не надо. Встань, пожалуйста. Смотрит на нее, стараясь вспомнить. Так это... Да-да, я уверен, это - Марина! МАРИНА (смеясь и плача). Да. БАЗИЛЬ. Мы называли тебя Маришка-малышка. Такой я тебя и запомнил. А теперь - какая! Красавица... Да я и сам был немногим старше той малышки. Мы оба выросли, да? Ну будет, будет, не плачь. МАРИНА. Мне так понравилась речь вашей милости. БАЗИЛЬ. Марина, Марина... Ты и Питер Джек были моими самыми близкими друзьями. Мы ведь сохраним эту дружбу, верно? Ох, сколько воды утекло... У тебя, должно быть, муж, дети?.. ХАНС ДЖОЗЕФ. Марина - моя невестка, ваша милость. БАЗИЛЬ. Ах вот оно что... Ты вдова Фрэнсиса Джеймса. Очень горько, что его нет больше с нами. Прими мое глубочайшее сочувствие. Обращается к Хансу Джозефу. Ты, кажется, говорил, что у Фрэнсиса сын? МАРИНА. Да, ваша милость. У нас взрослый сын, Максим. Ему скоро девятнадцать. БАЗИЛЬ. Я позабочусь о мальчике, можете на меня положиться. Будет моим егерем, как его дед когда-то. Хорошая мысль, а, Ханс Джозеф? Хансу Джозефу явно не по себе. Что ж, милая Марина, я счастлив вновь повстречать тебя. Тебе и самой никак не дашь больше девятнадцати? ПИТЕР ДЖЕК. Марина, надо бы сказать его милости... П а у з а . ПИТЕР ДЖЕК молча спорит с Мариной. МАРИНА (еле слышно). Скажи. ПИТЕР ДЖЕК. Ваша милость, мы с Мариной обручены. И скоро поженимся. БАЗИЛЬ. Какая прекрасная весть! Друзья моего детства! Я сам соединю ваши руки! Входит ОРИАНА в сопровождении Мики. Ориана! У Питера Джека с Мариной скоро свадьба! Первая свадьба в доме после нашего приезда. Надо устроить настоящий праздник. Начинается новая эпоха, новая, счастливая жизнь... ОРИАНА. Базиль, я прямо не знала, где тебя искать... БАЗИЛЬ. Дорогая, я думал, ты отдыхаешь. ОРИАНА. Не могу я так отдыхать. Неуютно, страшно, Фредерик куда-то запропастился, я заблудилась, везде темно и ни души!.. БАЗИЛЬ. Все были здесь, в людской. Я произнес речь. ОРИАНА. Потом мне встретился этот мальчик, но он так невнятно говорит - ни слова не понимаю. Хорошо хоть, сюда меня привел. БАЗИЛЬ. Очень рад, что ты пришла. Это Марина, мы с ней друзья детства. Помнишь ее? ОРИАНА. Нет, не помню. МАРИНА. А я помню вашу милость. ПИТЕР ДЖЕК подталкивает ее локтем, что-то шепчет. Я хотела отдать... Протягивает Ориане ключи. ОРИАНА. Что это? МАРИНА. Ключи от кладовых. ОРИАНА. Но они мне не нужны. Я тут ничего не знаю. Спасибо, конечно. Обращается к МИКИ. Как тебя зовут? МИКИ бормочет что-то нечленораздельное. ХАНС ДЖОЗЕФ. Мики его звать, ваша милость. Громко шепчет Мики. Пшел вон! ОРИАНА. Нет, не отсылайте его, он такой милый. Ну же, не бойся меня. Манит Мики к себе. БАЗИЛЬ. Ты права, Ориана. Отныне все страхи - прочь! МИКИ подходит к ним, опускается на колени. Нет-нет, вставай. Надо покончить с этими бесконечными поклонами и протиранием коленок. Как жаль, что ты не слышала мою речь, все были так тронуты, правда, Питер Джек? ОРИАНА. Мики, ты тут работаешь? МИКИ что-то бормочет. ХАНС ДЖОЗЕФ. Поваренок он, ваша милость. Сиротка, найденыш. Отец Амброуз подобрал на церковных ступенях. ОРИАНА. Да, чуть не забыла, заходил отец Амброуз. Такой загадочный. А чем так странно пахнет? БАЗИЛЬ. Отец Амброуз! Надо и мне повидать старика! ХАНС ДЖОЗЕФ. Это вещи наши сохнут, ваша милость. БАЗИЛЬ. Питер, скажи, слуги по-прежнему религиозны? ХАНС ДЖОЗЕФ. В такую пору в людской по всему полу лужи, сырость - снег-то тает. Вот и припахивает. Вы уж не обессудьте, неприятный запашок. ПИТЕР ДЖЕК. Да, ваша милость. ОРИАНА. Могу я попросить стакан воды? МАРИНА. Ваша милость, к ужину накрыто, если желаете... Выходит, повинуясь жесту Питера Джека. БАЗИЛЬ. Ах, ну да, вот и сюжеты из Святого писания. С детства их помню. Видишь, Ориана? ОРИАНА. Так могу я попросить стакан воды? ПИТЕР ДЖЕК. Ваша милость, ужин... ОРИАНА. Я прошу всего лишь стакан воды! Будьте так добры! ПИТЕР ДЖЕК машет рукой Мики, тот выходит. БАЗИЛЬ (все еще разглядывает картины). Есть настоящие шедевры! ОРИАНА. Базиль, по-моему, у нас в комнате крысы. Входит МИКИ с чашкой. Опускается на колени перед Орианой. БАЗИЛЬ. Не смей так делать! ОРИАНА. Ты красивый мальчик. Чудесные глаза. Пожалуй, я сделаю из него маленького пажа. Мне ведь нужен паж, правда, Базиль? Обращается к Мики. Ты не против? ПИТЕР ДЖЕК. Ваша милость, он не знает, что такое паж. ОРИАНА. Наряжу тебя в красивые одежды, стану ласкать и баловать. И мой маленький паж будет всегда при мне. Хочешь? МИКИ что-то бормочет. Что-что? Вдоль задника ползет ПАТРИС, пытаясь незаметно пробраться в буфет. ХАНС ДЖОЗЕФ негодующе фырчит и норовит пнуть его ногой. БАЗИЛЬ. Эге, Ханс Джозеф, не надо! Кто этот несчастный? Да будет тебе, уймись! ХАНС ДЖОЗЕФ. Он не слуга, ваша милость. Не наш он. цыган. Дармоед и ворюга. ПАТРИС прячется за буфет, выглядывает из-за дверцы. БАЗИЛЬ, а за ним остальные подходят ближе. Луч прожектора высвечивает буфет. БАЗИЛЬ. Цыган... Да-да, помню, у нас всегда зимовали цыгане. ХАНС ДЖОЗЕФ. Верно, ваша милость. Летом они на простор подаются, на кочевье, а как холода ударят, жмутся к большим домам. В каждую щель лезут, точно крысы, и тащат все - прямо из-под носа. Гони не гони - без толку. БАЗИЛЬ. Говоришь, они живут воровством? ХАНС ДЖОЗЕФ. Святая правда. А этот из самых паскудных. Других-то мы, как поймаем на воровстве, сразу в кровь бьем. А этого еще ни разу за руку не схватили. БАЗИЛЬ (развеселившись). Откуда ты знаешь, что он ворует? ХАНС ДЖОЗЕФ. Должен же он есть. Не святым, чай, духом питается. Гляди, какой толстый. БАЗИЛЬ. Эй, цыган, покажись! О тебе говорим! ПАТРИС выходит из-за дверцы, встает на колени перед Базилем. Встань, встань, ты же мужчина! Как тебя зовут? ПАТРИС. Патрис, если ваша милость не возражает. Говорит с легким акцентом. БАЗИЛЬ. И что ты делаешь в буфете? Прячешься? ПАТРИС. Не прячусь я, а сплю, ваша милость. БАЗИЛЬ. Спишь? ПАТРИС. Сплю. Живу. ОРИАНА (смеется). Он тут живет! ХАНС ДЖОЗЕФ. Буфет-то старый, пустой, никто им не пользуется, вот цыган и устроил тут ночлежку. Но если ваша милость прикажет, мы его в два счета выгоним. ПАТРИС. Я не один, ваша милость. Тут и Мики спит. ОРИАНА. Мики, бедняжка, ты тоже живешь в буфете? МИКИ снова бормочет. Что-что? МИКИ. На верхней полке. ОРИАНА. На верхней полке... БАЗИЛЬ и ОРИАНА смеются, ПИТЕР ДЖЕК усмехается. ХАНС ДЖОЗЕФ хмурится, ПАТРИС обворожительно улыбается. В Базиле он пока не уверен, зато в Ориане почуял возможную защитницу, непрестанно кивает ей и посылает чарующие улыбки. Но там же очень холодно! ХАНС ДЖОЗЕФ. Цыганам холод нипочем. ОРИАНА. Но Мики наверняка мерзнет. Мальчик больше не будет жить в этом мерзком буфете, он будет жить со мной! ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, твой дед, бывало, цыган для потехи стрелял... БАЗИЛЬ (обращаясь к Патрису). Верно ли, что ты пробавляешься воровством? ПАТРИС. Да, ваша милость. ХАНС ДЖОЗЕФ. А, признался! Ну, держись теперь!.. Пытается схватить Патриса. ОРИАНА. Не трогайте его, прошу вас. Базиль, останови их! БАЗИЛЬ. Отпусти парня, Ханс Джозеф. За правду нельзя наказывать. И вообще, время насилия прошло. Никого тут бить больше не будут. При отце, я знаю, пороли, но отныне... ХАНС ДЖОЗЕФ. На отшибе живем, ваша милость. Иначе как силой подчас и не справиться. Мы себя и судим сами, и расправу чиним. БАЗИЛЬ. А с сегодняшнего дня мы перестанем размахивать кулаками. Я хочу создать в доме атмосферу доверия, взаимопонимания. Людей можно убеждать не применяя силу. Похоже, до меня никому и в голову не приходило поговорить с этим несчастным изгоем... ХАНС ДЖОЗЕФ. Вор он, а не... ОРИАНА. Базиль, попроси их оставить цыгана в покое. Неужели нам жаль тех крох, которыми он кормится? ПАТРИС. Спасибо тебе, добрая госпожа. И лицо у тебя красивое. ОРИАНА. А как насчет удачи? Цыгане ведь все про удачу знают. Ты умеешь гадать? Протягивает ему открытую ладонь. ПАТРИС. У тебя, госпожа, на руке много интересного написано. ОРИАНА. Надеюсь, только хорошее! Потом непременно скажешь. ПАТРИС целует ее ладонь. ОРИАНА довольно смеется. БАЗИЛЬ тоже смеется - раздраженно. ПИТЕРУ ДЖЕКУ не смешно. ХАНС ДЖОЗЕФ в ярости. БАЗИЛЬ. Цыган-то ваш не промах! ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, позволь мне с ним разделаться! БАЗИЛЬ (отстраняя Ханса Джозефа). Патрис, послушай! Вот ты живешь в праздности, чужими трудами. А что если все последуют твоему примеру? ПАТРИС. Но, ваша милость, они же не следуют! БАЗИЛЬ. Ты пользуешься благами общества наравне с другими, а работать на общее благо не хочешь. ПАТРИС. Зачем? Другие работают ради себя, гонор их подхлестывает - таким даже рабство нипочем. А я не честолюбив, да и рабство мне не по вкусу. Ради себя я только краду - самую малость, чтоб с голоду не подохнуть. Мало на свете людей, кому дорога не слава, а свобода. А рабов в мире хватает. БАЗИЛЬ. На если за руку схватят? ПАТРИС. И в тюрьме я останусь свободным. БАЗИЛЬ. Свободным?! Цыган-то попался философ. Не ты ли только что стоял передо мной на коленях? ПАТРИС. Обычная предосторожность, сэр. Отец ваш был крут и на расправу скор. БАЗИЛЬ. Я на отца не похож. Но если тебя поймают на воровстве, мы продолжим философскую беседу. Обращается к Хансу Джозефу и Питеру Джеку. Помните: никакого насилия. Входит МАКСИМ с дробовиком и связкой убитой дичи, А вот и новое лицо. ХАНС ДЖОЗЕФ. Это, ваша милость, мой внук, Максим. БАЗИЛЬ. А, сын Марины и Фрэнсиса Джеймса! Нет, нет, не надо... Несколько смущен, поскольку МАКСИМ, оказывается, и не собирался вставать на