внутренне Испытывая определенное облегчение, я отложил в сторону чистый лист бумаги, оделся и отправился в деревню. Фиона приветствовала меня,. как родного брата после долгой разлуки. Она поспешила уведомить меня, что Гарри еще не совсем в своем уме, поскольку уверяет, что помнит, как тонул. Каким образом кто-то может помнить, как он тонул? -- Полагаю, что такие вещи трудно забываются, -- заметил я. -- Был близок к этому. Она провела меня в розово-зеленую, обитую ситцем гостиную. Гарри, бледный, с голубыми тенями вокруг глаз, сидел в кресле, забинтованная раненая нога покоилась на мягкой скамеечке. -- Привет, -- на его лице появилось подобие улыбки. -- Вам известно средство от ночных кошмаров? -- Все мои кошмары происходят наяву. -- Боже милостивый, -- вздохнул он. -- Где правда, а где вымысел? -- Все, что вы помните, -- истинная правда. -- Как я утонул? -- Да. -- Значит, я не сумасшедший? -- Нет. К счастью. -- Я же говорил тебе, -- обратился он к Фионе. -- Я пытался не дышать, но под конец все же хлебнул воды. Не хотел, однако ничего не мог поделать. -- Никто бы не смог, -- заверил я. -- Присаживайтесь, -- предложила мне Фиона, целуя его в голову. -- Какое счастье, что у Гарри хватило здравого смысла пригласить вас с собой на этот эллинг. Важно также то, что все в округе извинились перед нами: | выразили свои соболезнования, за исключением одного мерзкого журналиста, который считает, что все это специаьно подстроено, чтобы ввести следствие в заблуждение и избавить Гарри от справедливого возмездия. Я хочу, чтобы Гарри подал на него в суд за клевету. Ужасная история. -- Меня нельзя тревожить, -- в своей обычной мягкой манере возразил Гарри. -- И Дун был очень любезен со мной! Этого вполне достаточно. -- Как нога? -- спросил я. -- Паршиво. Такое ощущение, что она весит несколько тонн. Но заражения крови пока вроде бы нет. Это была явная шутка, однако Фиона ее не поняла и вновь встревожилась. -- Дорогая, -- умиротворяющим голосом начал Гарри, -- меня напичкали антибиотиками, сделали противостолбнячные уколы, ввели вакцину против холеры, желтой лихорадки, лихорадки Скалистых гор и плоскостопия. Все это я получил в изрядных количествах и, скорее всего, выживу. Как насчет крепкого виски? -- Нет. Алкоголь снимает действие лекарств. -- Тогда выпейте один. Я отрицательно покачал головой. -- Возьмите Золушку на бал, -- сказал Гарри. -- Что? -- Фиону на чествование Тремьена. Вы едете туда, не так ли? Я кивнул. -- Я не оставлю тебя, -- возразила Фиона. -- Ты должна поехать, любовь моя. Тремьен расстроится, если тебя не будет. Он ведь любит тебя до безумия. Джон будет тебя сопровождать, -- его глаза вновь засветились былой лукавой энергией. -- А свое приглашение я знаю кому отдать. -- Кому же? -- поинтересовалась Фиона. -- Эрике. Моей незабвенной тетушке. ГЛАВА 14 Премия, которую должен был получить Тремьен, была учреждена новыми владельцами целой сети недавно отре-отаврированных гостиниц, решившими покорить конноспортивную общественность размахом своего спонсорства. Они назначили награду для победителя в стипль-чезе и приняли активное участие в организации престижных скачек с препятствиями, уже назначенных на субботу. Цены за заявки на участие в скачках с препятствиями были такими, что у всех причастных к конноспортивному миру глаза полезли на лоб; взволнованные же владельцы лебезили перед тренерами, поскольку конкурс, по словам Ди-Ди, ожидался феноменальный, а на ипподром предполагалось в целях безопасности допускать только участников состязаний. Дабы как-то предварить это грандиозное мероприятие, в устраивался этот банкет с раздачей премий, причем приглашений было выписано так много, что практически каждый - желающий мог попасть на него. Обед должен был проходить на трибунах ипподрома с его практически неограниченной вместимостью. Как заметила Мэкки, все это не более чем" показуха и реклама, однако почему бы не воспользоваться случаем и не повеселиться. Перед тем как тронуться в путь, все мы собрались в гостиной. Тремьен, хоть и претендовал на некое безразличие к одежде, выглядел, однако, к моему удивлению, очень солидно в своем смокинге: седые вьющиеся волосы, сосредоточенные сильные черты лица, излишняя грузность фигуры исчезла в результате мастерской работы портного. Смокинг Перкина, наоборот, показался мне узковатым для его фигуры, и то, что он сидел на нем в обтяжку, скрадывало различие в габаритах отца и сына. Появление Гарета удивило всех, и в особенности Тре-мьена: скрывая за маской самоуверенности свою юношескую застенчивость, он продефилировал к нам в смокинге, о существовании которого никто не ведал; выглядел он весьма изящно и представительно, значительно старше своих пятнадцати лет. -- Где ты это взял? -- с недоумением спросил отец. -- Нашел в малиннике, -- широко улыбнулся Гарет. -- Дело вот в чем: Сэм сказал, что сейчас мы уже одного роста, а смокингов у него два. Вот он и одолжил мне один на время. Здорово? -- Просто великолепно, -- с теплотой в голосе согласилась Мэкки. Сама она была одета в блестящее черное платье, отделанное бархатом. -- Я смотрю, смокинг Джона выжил после падения в канаву. Казалось, после того случая прошло много лет, а ведь на самом деле еще две недели и три дня тому назад мы боролись со стихией и выстояли, вернулись к жизни. Шел-лертон стал моим обиталищем, моей реальностью. В моем сознании Шеллертон ассоциировался с залитой светом сценой, а. Чизвик -- с полутемной галеркой. -- Не наклюкайтесь сегодня вечером, Джон, -- обратился ко мне Тремьен. -- Утром у меня есть для вас работа. -- А вы знаете, как навечно избавиться от похмелья? -- в свою очередь, спросил меня Гарет. -- Как? -- Быть постоянно пьяным. -- Благодарю за совет, -- рассмеялся я. -- Сейчас зы уже чувствуете себя достаточно уверенно для проездки Дрифтера, не так ли? -- жизнерадостно спросил Тремьен. -- Более или менее. -- Завтра скачите на Бахромчатом. Я его совладелец, имею половинную долю. Пятилетка, в угловом деннике. Потренируйте его брать препятствия. Должно быть, изумление очень хорошо отразилось на моем лице; я взглянул на Мэкки, увидел, что она улыбается, и все понял: они уже обсуждали этот вопрос с Тремье-ном. -- Во вторую смену. А на Дрифтере, как обычно, в первую. -- Если вы во мне уверены, то я не возражаю, -- слабым голосом согласился я. -- Если вы пробудете здесь подольше, -- заключил Тремьен, -- и удовлетворительно выступите в скачках учеников, то я не вижу препятствий к тому, чтобы вы пересели в любительское седло. Подумайте над этим. -- Стремно, -- возбужденно сказал Гарет. -- Мне кажется, ему это не нужно, -- вклинился со своим замечанием Перкин, поскольку я медлил с ответом. -- Ты не сможешь его заманить. Вот оно, это предложение, от которого, по словам Ди-Ди, я не смогу отказаться. Я же предполагал, что речь будет идти о деньгах. А он тащил меня, как морковку, в захватывающий дух мир с совершенно иными измерениями. -- Скажите, что вы согласны, -- начал умолять меня Гарет. Опять начинают проявляться признаки импульсивного поведения, подумал я. К черту этот воздушный шар с гелием, обождет немного. -- Я согласен. Благодарю вас. -- На следующей неделе начну ходатайствовать о вашем допуске, -- кивнул удовлетворенный и сияющий Тремьен. Наконец мы все погрузились в "вольво" и отправились в Мэнорхаус навестить Гарри. Гарри приветствовал нас гостеприимной улыбкой на измученном лице и отнесся к искреннему поцелую Мэкки с добродушным юмором. -- Я так рада, что ты остался жив, -- срывающимся от подступающих слез голосом сказала Мэкки. Гладя ее руку, Гарри заметил, что в целом и он рад этому обстоятельству. -- Что ты чувствовал? -- с любопытством спросил Перкин, разглядывая перевязанную ногу. -- Все произошло слишком быстро, чтобы я что-либо мог почувствовать, -- сказал Гарри, улыбаясь уголком рта. -- Хочу заметить, если бы со мной рядом не оказалось Джона, то я отошел бы в мир иной, даже не ведая об этом. -- Не говори так, -- воскликнула Фиона. -- Мне даже страшно думать об этом. Тремьен, вам пора ехать, иначе вы опоздаете. Мы с Джоном дождемся Эрику и отправимся вслед за вами. Она поторопилась выпроводить их, проводила до дверей, явно опасаясь, что этот визит может утомить Гарри. В неожиданно опустевшей комнате мы остались с Гарри вдвоем, наши взгляды встретились, в глазах обоих читалась какая-то общая осведомленность. -- Вы знаете, кто это сделал? -- В слабом голосе вновь зазвучали нотки отчаяния. Его напряжение бросалось в глаза. Я покачал головой. -- Не может быть, что это подстроил кто-то из моих знакомых. Я подумал, что в душе Гарри подразумевал несколько иную мысль: "Я не хочу, чтобы покушавшийся оказался моим знакомым". -- Меня хотели убить, черт возьми. -- Печальное заключение. -- Я не хочу гадать и подозревать. Гоню от себя эти мысли; ужасно сознавать, что кто-то ненавидит меня до такой степени. -- Он сглотнул. -- Раненая нога доставляет меньше страданий, чем эти мысли. -- Да, -- согласился я, а затем с некоторым сомнением добавил: -- Может быть, здесь дело не в ненависти. Просто ход в чьей-то игре. Как в шахматах. И этот ход оказался неудачным, не забывайте об этом. Весьма серьезные подозрения относительно вашей вины сменились уверенным предположением о вашей невиновности. Тот, кто подстроил ловушку, добился диаметрально противоположного результата. И это неплохо. -- Попытаюсь утешиться этим. -- Радуйтесь также, что вы остались живы, -- кивнул я. -- Попробую, -- вымученно улыбнулся Гарри. -- Я попросил соседа посидеть со мной, пока вы будете на этом банкете. Что-то я стал трусоват немного. -- Вздор. Впрочем, телохранители никогда не помешают. -- Вам нужна постоянная работа? В этот момент вернулась Фиона в белой меховой пелерине поверх красного шелкового платья. Она сказала, что ехать на этот обед совершенно не хочет, но вынуждена поддаться на уговоры мужа. Гарри уверил ее, что с ним все будет в порядке, -- с минуты на минуту должен прийти его приятель, на прощание пожелал хорошо провести время и сделать приятное Тремьену в столь торжественный для него день. 246 ; Фиона села за руль автомобиля, близнеца машины Гарри, все еще находящейся в розыске. Рядом с ней села Эрика Антон, которая ожидала нас у западного подъезда. Когда я закрывал за ней дверцу, маститая писательница одарила меня неподражаемой улыбкой, мерцающей в ее бездонных глазах, и сообщила нам, что днем долго беседовала по телефону с Гарри. -- Он просил меня оставить вас в покое, поскольку вы спасли ему жизнь, -- с ходу объявила она. -- Испортил мне все удовольствие. -- Не думаю, что вы прислушаетесь к его просьбе, -- весело ответил я. С переднего сиденья до меня донеслось довольное хихиканье. Оперативная карта предстоящего сражения, по всей видимости, была уже начерчена. Начало боевых действий, вероятно, было отложено до приезда на ипподром, прихорашивания и первых тостов. Половина конноспортивного мира собралась на этом празднестве, по случаю которого после последнего дневного забега трибуны были в срочном порядке задрапированы блестящей серебристой и черной материей -- не ипподром, а какое-то эфемерное великолепие1 -- Слишком театрально, -- неодобрительно оценила Эрика весь этот декор. С ней трудно было не согласиться, однако я не находил в этом ничего плохого. Такая обстановка создавала уют, поднимала настроение, способствовала разговорам -- словом, всему тому, для чего люди ходят на праздничные •" w обеды. Вместо криков букмекеров "сейчас на ипподроме звучала мягкая музыка. Фиона взглянула на схему размещения гостей и предложила встретиться у столика номер шесть. Фиону и Эрику сразу же окружила толпа гостей, я же отчалил от них и стал прогуливаться. Некоторых людей я знал в лицо, большинство же были мне незнакомы. Нечто подобное ощущается, когда ты оказываешься на похоронах среди мало известных тебе родственников умершего. Что-то слишком часто я стал задумываться о смерти. Ко мне подошел Боб Уотсон вместе с Ингрид. Одет он был в темно-серый костюм, неброскую красоту Ингрид оттеняло светло голубое платье. -- Вы, как всегда, при хозяине, -- дружелюбно заметил Боб. -- Нам он тоже прислал приглашения. -- А здесь вполне недурно, -- откликнулся я. -- Завтра вы проезжаете Бахромчатого, -- с какой-то полувопросительной-полуутвердительной интонацией сказал Боб. -- Будете тренировать его брать препятствия. Хозяин только что сообщил мне об этом. -- Да. -- С этой лошадкой вам придется попотеть, -- съехидничал Боб, оглядываясь по сторонам. -- Не ипподром, а какой-то египетский бордель, не так ли? -- Никогда там не был, поэтому мне трудно судить. -- Очень смешно. Ингрид хихикнула, но смех ее под взглядом мужа тут же оборвался; чуть позже я заметил, что весь вечер она не отходила от него ни на шаг. Это можно было бы расценить как ее неуверенность в себе, однако со слов Мэкки я прекрасно помнил, что эта маленькая тихоня Ингрид держит своего мужа в узде, уж она никогда не допустила бы никаких его шашней со штучками, подобными Анжеле Брикел, и да поможет ему Бог, если он все-таки что-то с ней имел. Сэм Ягер, никогда не упускающий случая покрасоваться перед другими, заявился в белом смокинге, отдав Гаре-ту на время свой черный. Из-под отворотов смокинга выглядывали кружева рубашки. За его внешне самоуверенными манерами я заметил некоторую напряженность. Дун все-таки достал его своими подозрениями. -- Этот полицейский говорит, что у меня есть инструменты, что лучше меня никто не знает расположение моего обиталища, к тому же он считает, что у меня были все возможности подстроить эту ловушку; он проверил расписание тех забегов в Эскоте, в которых я участвовал, и пришел к выводу, что между первыми двумя и последним у меня вполне могло хватить времени, чтобы смотаться в Мэйденхед и угнать машину Гарри. Я сказал, что это нелогично: за каким лешим мне понадобилось бы это делать, -- ведь если ловушка была подстроена мной, то в моих интересах было бы, чтобы машина Гарри оставалась там после скачек; он же записал мой ответ с таким видом, будто я во всем признался. -- Он методичен и настойчив. -- Он прислушивается к вашему мнению, -- заметил Сэм. -- Мы все обратили на это внимание. Не могли бы вы убедить его в том, что у меня и в мыслях этого не было? -- Я могу попробовать. -- После того как вы ушли, он созвал всех своих ищеек, -- продолжал жаловаться Сэм, -- и они примчались ко мне со своим снаряжением для подводных работ, крючьями и мощным магнитом. Они извлекли со дна дока кучу мусора и хлама: какую-то велосипедную раму, ржавые железки, полуразвалившиеся створки ворот... Я и не догадывался, что все это у меня валяется. Они и еще что-то нашли, но только мне не показали. Дун уверен, что все это в воду побросал я, рассчитывая, что Гарри обязательно на что-то напорется. И его действительно угораздило. Так вот я и хочу вас спросить, как вышло, что вы сами не поранились, прыгнув за ним в воду? -- Я еще в юности научился прыгать в мутную воду, когда не видно дна. Поэтому я принял меры предосторожности: очутившись в воде, я, прежде чем встать на ноги, тщательно ощупал ими дно. -- Как, черт побери, вам это удалось? -- уставился он на меня. -- Прыгнуть в мутную воду? Когда ноги входят в зоду, необходимо поджать колени и свернуться в клубочек. Тело превращается в своего рода поплавок. Можете когда-нибудь попробовать это сами. Кроме того, не забывайте, что под моей одеждой был воздух, который тоже помог мне " удержаться на плаву. -- Дун спросил у меня, не оставлял ли я вашей куртки и ботинок в автомобиле Гарри. Коварный подонок. Теперь я понимаю, что испытывал Гарри, находясь под подозрением. Ощущение такое, будто твое тело виток за витком обвивает удав, а затем начинает стискивать свои гребаные кольца. Что бы ты ни сказал, он все переиначивает на свой лад. А выглядит таким безобидным. Он довел меня до того, что я проиграл сегодняшний дневной заезд. Оставим наш разговор между нами. Не знаю даже, какого черта все мы вам обо всем рассказываем. Вы ведь даже не наш сосед. -- Может, именно поэтому. -- Да, вполне возможно. Выпустив пар и излив свое негодование, он повернулся к даме средних лет, которая коснулась его плеча, видимо, тронутая всеми переживаниями, выпавшими сейчас на его долю. Тремьен как-то сказал мне, что владельцы либо обожают манеры Сэма, либо ненавидят их. Женщины его любят, мужчин примиряет с ним только его мастерство. Нолан, стоявший в нескольких футах от нас и мрачно наблюдавший за Сэмом, решил излить на меня свою желчь. -- Я не желаю, чтобы вы постоянно наступали мне на пятки, -- с нажимом заявил он. -- Почему бы вам не убраться из Шеллертона? -- Я не заставлю вас долго ждать. -- Я сказал Тремьену, что будут большие неприятности, если часть моих забегов он отдаст вам. -- Ах! -- У Тремьена хватило наглости заявить, что это была моя гребаная инициатива, хотя он прекрасно знает, что это была просто долбаная трепотня. -- Он уставился на меня. -- Не пойму, что нашла в вас Фиона. Я говорил ей, что вы со своим смазливым личиком не что иное, как мешок с дерьмом. Вам давно уже пора дать пинка под зад. Держитесь подальше от ее лошадей, поняли? Я догадался, что его, как и всех остальных, мутило от той удушливой атмосферы, которая сгустилась в связи с убийством Анжелы Врикел; Нолана к тому же несомненно тяготили воспоминания о недавнем судебном процессе и вынесенном обвинении -- одно накладывалось на другое. У меня не было ни малейшего шанса когда-нибудь достичь тех высот в верховой езде, которые он уже давно покорил, и Нолан прекрасно знал это. Образно выражаясь, Фиона никогда не сбросила бы его с седла. Когда Нолан удалился, на его месте моментально нарисовался Льюис, одаривший меня злобным подобием улыбки: -- Нолану вы как кость в горле, милейший. -- И не говорите. Льюис еще не успел набраться. Так же как и его брат, он пришел на банкет один, хотя Гарри как-то упомянул разговоре, что Льюис женат, однако его затворница-жена предпочитает оставаться дома, чтобы, не видеть пьяных выходок мужа. -- Нолан привык быть в центре всеобщего внимания, а вы узурпировали его трон, -- продолжал Льюис. -- Вздор. -- Фиона и Мэкки теперь уже не с него, а с вас не сводят восторженных глаз. А Тремьен, а Гарет... -- Он хитро и как-то искоса взглянул на меня. -- Держите свою шею подальше от рук моего братца. -- Льюис! -- Абсолютное отсутствие каких-либо братских чувств поразило меня больше, чем его предостережение. -- Смотрите, как бы он вам не свернул шею. -- Иногда я его ненавижу, -- откровенно признался Льюис и, круто повернувшись, зашагал прочь, считая, что сказал вполне достаточно. Гости с бокалами в руках то сходились, то расходились, менялись местами, громко приветствовали друг друга, будто не виделись годами, хотя наверняка большинство из них уже встречались на ипподроме во время дневных заездов. С лица Тремьена не сходила широкая улыбка, он с большим достоинством принимал теплые, искренние поздравления. Неожиданно ко мне угрем проскользнул Гарет: -- Он это заслужил, не так ли? -- Несомненно. -- И это заставляет задуматься. -- О чем? -- Я имею в виду, что он только отец. -- Он напрягся, пытаясь выразить свою мысль более определенно. -- Люди живут парами, ему же, кроме детей и друзей, не с кем разделить свою радость. -- Очень глубокое суждение, -- заметил я. -- Я исчезаю. -- Ему стало неловко от моего комплимента. -- Во всяком случае, я за него очень рад. Он снова куда-то юркнул, а через минуту вереница приглашенных уже направлялась в импровизированный банкетный зал, гости усаживались на не совсем удобные стулья по десять человек за один стол, в неярком свете горящих свечей листали меню и знакомились со своими случайными соседями. За столом номер шесть мне было выделено место между Мэкки и Эрикой Аптон. Они пришли раньше и уже сидели. Казалось, Эрика -- это сама неизбежность. Впрочем, я подозревал, что до моего прихода Фиона переложила несколько карточек: ее нетрудно было уговорить. -- Это я попросила предоставить мне место рядом с вами, -- пояснила Эрика, будто читая мои мысли, -- и сделала это, как только узнала, что вы будете сидеть за этим столом. -- Э-э... А почему, позвольте спросить? -- Неужели вы так не уверены в себе? -- Все зависит от того, кто со мной рядом. -- А сами по себе? Когда вы один? -- В пустыне уверенности хоть отбавляй, а вот наедине с карандашом и бумагой -- наоборот. -- Разумно. -- А вы? -- спросил я. -- На подобного рода вопросы я не отвечаю. По ее чопорному голосу и церемонной посадке головы я понял, что уступок не будет и мне предстоят суровые испытания, нечто вроде налета тяжелых бомбардировщиков. -- Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом. -- Надеюсь, это не акколада*? -- Предложение. -- Со времени нашей прежней встречи вы поднабрались храбрости. Эрика умела, сказав свою последнюю реплику, оставить собеседника с открытым ртом и не дать ему возможности ответить. Удовлетворенная, она повернулась к Нола-ну, сидящему рядом с ней с другой стороны. Я заметил, что Мэкки радостно улыбается. -- Нашла коса на камень, -- поздравила она меня. Я разочарованно покачал головой. -- Если бы я умел писать, как она... или скакать, как Сэм, как Нолан... если бы я хоть что-нибудь мог делать так мастерски, то был бы счастлив. -- Попробуйте себя в кулинарии, -- мягко и ласково улыбнулась Мэкки. -- К черту кулинарию! Она рассмеялась: -- А я слышала, что ваш банановый пломбир обладал такой убойной силой, что Гарет даже проспал занятия. Перкин, сидящий рядом с ней по другую руку, что-то проворчал, пытаясь привлечь внимание жены. Некоторое время я наблюдал за Тремьеном, главой нашего стола, который пользовался явной благосклонностью супруги одного из спонсоров -- непрерывно болтающей и безвкусно одетой дамочки. Он, несомненно, предпочел бы ей общество фионы, сидящей рядом с другой стороны, но положение обязывало -- за награду следовало платить вежливостью. Он взглянул через стол, увидел мою улыбающуюся физиономию, прикинул, о чем я в данный момент думаю, и, подмигнув, иронически улыбнулся. Тремьен по-хозяйски расправлялся с суфле из осетрины и бифштексом "Веллингтон". Сидящий по другую сторону от дамочки Льюис тем временем достал из кармана фляжку водки, налил полный высокий стакан, опрокинул в рот и вновь спрятал бутылку. Фиона хмуро смотрела на него: пьянство Льюиса, даже на мой взгляд, было в высшей степени бессовестным. Казалось, что, убедив суд в своей невменяемости, он вновь и вновь пытается доказать это. С угрюмым видом, ерзая на стуле между Льюисом и Перкином, что-то быстро уплетал Гарет; выглядел он уставшим. Перкин с братской покровительственностыо велел ему прекратить стучать ^югой по ножке стола, и Гарет •еще больше надулся. Мэкки что-то миролюбиво проворковала, но Перкин лишь огрызнулся в ответ. Мэкки повернулась в мою сторону и, нахмурившись, спросила: -- Что происходит со всеми? -- Напряжение. -- Из-за Гарри? -- Она кивнула, как бы соглашаясь сама с собой: -- Все мы притворяемся, но избавиться от чувства недоумения невозможно... А на этот раз все значительно хуже. Тогда мы, по крайней мере, знали, как умерла Олимпия. Смерть Анжелы Брикел вывела всех из равновесия. Жизнь стала какой-то беспокойной. -- Вы в безопасности, -- сказал я. -- Вы и Перкин. Думайте о своем ребенке. После моих слов ее лицо как-то <: амо собой просветлело. Мысль о ребенке как бы сняла мрачный налет дурных предчувствий. До меня донесся голос Перкина. Тоном кающегося грешника тот шептал: -- Извини, дорогая. Извини. И Мэкки, всепрощающая Мэкки, лидер среди них двоих, вновь повернулась к нему. Интересно, мимолетно промелькнула мысль, будет ли Перкин заботливым отцом? Банкет продолжался: начались речи. Лощеные джентльмены, которых Мэкки, комментируя для меня происходящее, назвала гималайскими вершинами жокей-клуба, осыпали с соседнего стола комплиментами Тремьена и отвешивали поклоны спонсору. Спонсор, муж той безвкусно одетой болтушки, произнес панегирик в адрес Тремьена, который выслушал его с вниманием и лишь слегка поморщился, когда оратор нечетко произнес кличку его любимца -- вместо Заводного Волчка получился какой-то Попрыгунчик. Затем лакей в фирменной ливрее гостиницы "Каслхаусез" вынес поднос, на котором был установлен собственно приз -- серебряный кубок, оправленный по окружности фигурками скачущих лошадей. Поистине достойная награда для такого случая. Тремьен сиял от удовольствия. Он принял кубок. Все зааплодировали. Замигали вспышки фотоаппаратов. Тремьен произнес краткую речь, в которой выразил благодарность спонсорам, своим друзьям, работникам, жокеям, всему конноспортивному братству. Закончив говорить, Тремьен с облегчением сел. Все снова бросились его поздравлять, долго не смолкали громкие аплодисменты. Я начал сомневаться, многие ли из этих людей захотят купить книгу с его жизнеописанием и захочет ли сам Тремьен после сегодняшнего вечера, чтобы эта книга была написана. -- Разве не великолепно? -- воскликнула сияющая Мэкки. -- Да, конечно. Зазвучали танцевальные мелодии. Гости начали вставать из-за столов, многие подходили к Тремьену и дружески хлопали его по плечу. Перкин пригласил Мэкки, и они направились в сторону танцплощадки, примыкающей к нашему столу. Нолан пригласил Фиону, Льюис продолжал бороться с горячительными напитками, Гарет куда-то исчез, спонсор увел жену к своему столу. Мы с Эрикой остались вдвоем. -- Вы танцуете? -- спросил я. -- Нет. -- Она изучала обстановку затухающего праздника. -- Герцогиня на балу в Ричмонде, -- добавила она. -- Завтра вы ожидаете Ватерлоо? -- Иногда приходят подобные мысли. Кто же Наполеон? -- Противник? -- Конечно. -- Не знаю, -- ответил я. -- Пошевелите мозгами. Как насчет проницательности через воображение? -- Мне показалось, что вы не верите в эту идею. -- К данной ситуации она подходит. Кто-то пытался убить Гарри. Это вызывает чрезвычайное беспокойство. Откуда это беспокойство? Мне показалось, что она ждет ответа, поэтому я начал излагать свои соображения: -- Все было подстроено заранее. Анжела Брикел могла погибнуть, а могла и нет; что касается Гарри, то ловушка для вашего племянника готовилась очень тщательно. Она чуть-чуть расслабилась. -- Боже милостивый! -- ошеломленно воскликнул я. -- Что? О чем вы сейчас подумали? -- вновь насторожилась она. -- Мне необходимо поговорить с Дуном. -- Вы знаете, кто это сделал? -- настойчиво спросила она. -- Нет, но теперь я знаю то, что было известно ему. -- Я нахмурил брови. -- Всем это известно. -- Что именно? Объясните, пожалуйста. В задумчивости я бросил на нее рассеянный взгляд. -- Не думаю, что это так уж важно, -- наконец изрек я. -- Так что же это? -- не унималась Эрика. -- Дерево легче воды. На ее лице отразилось недоумение: -- Да, разумеется. -- Деревянные доски, которые провалились в воду вместе с Гарри, не всплыли, а остались на дне. -- Почему же? -- Необходимо выяснить. Дун сможет докопаться до причин. -- Что это означает? -- Примерно вот что: никто не мог быть абсолютно уверен, что Гарри напорется на какую-то железяку и моментально захлебнется. Теперь предположим, что он жив и. плавает на поверхности. Ему доводилось бывать в том месте во время вечеринок Сэма, и он знает, что в доке вдоль стены тянется швартовочный причал с возвышением; он также знает, что существует дверь, и сквозь металлическую решетку видит реку. Как бы он выбрался? Она покачала головой. -- Расскажите. -- Дверь открывается наружу. Если вы внутри и стоите на возвышении -- глубина всего шесть дюймов, а не шесть футов, как в самом доке, -- а вокруг плавают три или четыре доски, то одной из них, как тараном, вполне можете вышибить замок или разломать саму дверь. Вы такая же мощная и сильная, как Гарри, плюс к тому промокли до нитки, озябли и вас душит гнев и отчаянная злость. Как долго вы будете бороться с этой дверью? -- Думаю, что не очень долго. -- Когда Наполеон поднялся на эллинг, то он не услышал шума борьбы Гарри за свою жизнь. Мы сидели молча. -- Я вновь нахмурился. -- Что же касается того, как долго враг нас поджидал, то это никому пока не известно. Он мог где-нибудь спрятаться, кргда услышал звук подъезжающего автомобиля Гарри. -- Когда вашу книгу опубликуют, вышлите мне экземпляр, -- неожиданно попросила Эрика. (У меня даже рот открылся от удивления. ) -- Тогда я объясню вам разницу между проницательностью и изобретательностью. -- Вы знаете, как уколоть, -- поморщился я. Она начала было говорить что-то еще, но мысль закончить так и не успела. Что-то случилось на танцплощадке, и наши головы одновременно повернулись в сторону танцующих -- похоже было, что там уже началась драка: на фоне непрекращающейся приятной музыки что-то с ужасным треском ломалось, падало, ревело. Мы разглядели две сцепившиеся фигуры. Сэм... и Нолан. Белый смокинг Сэма и кружевные манжеты были испачканы кровью. Рубашка на Нолане была разорвана -- вся волосатая грудь нараспашку. Обмениваясь мощными ударами, они кружились и маневрировали менее чем в десяти футах от стола номер шесть, и как-то так получилось, что я автоматически поднялся -- желания вмешиваться у меня не было; видимо, сработал инстинкт самосохранения. Перкин попытался их растащить, но тут же рухнул от удара Нолана, который работал кулаками так же быстро и хорошо, как и управлял лошадьми. Хорошенько не подумав, я вышел на площадку, решив на этот раз испробовать словесный метод убеждения. -- Вы два безмозглых дурака, -- сказал я и подумал, что это далеко не самая подходящая фраза в данной ситуации. Нолан на долю секунды отвлекся от Сэма, мастерски съездил мне по физиономии и очень вовремя вновь переключился на своего основного противника, парировал его размахнувшуюся в броске руку и ударил Сэма в пах. Тот согнулся. Нолан занес руку, чтобы нанести удар по его незащищенной шее. В этот момент, больше инстинктивно, чем сознательно, я всем корпусом бросился на Нолана и оттолкнул его. Он повернул в мою сторону искаженное от бешенства лицо и быстро переключил свой гнев на меня. Я смутно ощущал, что танцующие уже рассеялись, как утренний туман, освободив площадку; с большей степенью уверенности я ощущал, что Нолан на голову выше меня в открытой кулачной схватке. Странные люди эта конноспортивная братия, мелькнула у меня мысль. Вместо того чтобы задержать и утихомирить Нолана, они окружили нас, оставив пространство наподобие ринга. Когда же смолкли последние аккорды музыки и оркестр позволил себе незапланированный антракт, раздался пьяный, с аристократическими интонациями голос Льюиса: -- Пять к четырем. На новичка. Все рассмеялись. Все, кроме Нолана. Сомневаюсь, слышал ли он вообще что-нибудь. Его уже захлестнула волна ненависти, поднявшаяся из мрачных глубин его дикой натуры; в этом неудержимом потоке смешалось все: возбуждение, гнев, обвинение в убийстве, содержание под стражей... он себя уже не контролировал. Я повернулся к нему спиной и отошел на пару шагов. Все мои знания в области борьбы сводились исключительно к уловкам и хитростям. По лицам "зрителей" я определил, что он пошел за мной, и, когда непосредственно позади себя почувствовал движение воздуха и услышал шуршание его одежды, я резко присел на одно колено, затем, мгновенно развернувшись и распрямившись, снизу вверх изо всех сил саданул по наклонившейся ко мне груди -- прямо под ребро, после чего перенес на него весь вес моего тела так, чтобы оторвать от земли и лишить опоры; прежде чем он сообразил, в чем дело, его запястье уже было перехвачено и рука зафиксирована в надежном болевом захвате; я стоял за его спиной -- мой рот на уровне его уха. -- Безмозглый кусок дерьма, -- с нажимом сказал я. -- Ты что, не видишь, здесь собрался весь жокей-клуб. Разве допуск к участию в скачках для тебя ничего не значит? Вместо ответа он ухитрился лягнуть меня по голени. -- Раз так, то я буду скакать на всех твоих лошадях, -- опрометчиво сказал я. Ослабив захват, я с силой толкнул его прямо туда, где стояли Сэм, Перкин и открывший рот Гарет. К счастью, на этот раз он попал в объятия дюжины рук, которые удержали его от дальнейших безумств; однако Нолан все равно не желал успокаиваться, он выкручивался и вырывался, наконец повернул ко мне свое разъяренное лицо и в бешенстве крикнул: -- Я убью тебя. Не сдвинувшись с места, я выслушал эти слова и подумал о Гарри. ГЛАВА 15 Я принес свои извинения Тремьену. -- Нолан всему виной, он все это начал, -- сказала Мэкки. Она с беспокойством рассматривала кровоподтек на подбородке Перкина. Точно такой же красовался и на моей щеке. Перкин, злой и мрачный, уселся на свое место за столом номер шесть; толпа, видя, что представление окончено, начала расходиться, вновь заиграл оркестр. Нолан исчез из поля зрения. Сэм снял свой заляпанный кровью смокинг; запрокинув голову, вытер нос, облизал ссадины на костяшках пальцев и начал хохмить, давая выход скопившемуся напряжению. -- Все, что я сделал, так это нечаянно толкнул его, -- театрально размахивая руками, объявил он. -- Ну а затем ляпнул, чтобы он отлип от Фионы и нашел себе шлюшку в. его вкусе. Далее последовали действия с его стороны: он вцепился мне в ухо и съездил по носу так, что моей кровью смело можно было поливать огород. Естественно, мне пришлось дать сдачи. Трепотня Сэма привлекла внимание присутствующих, разумеется, за исключением Тремьена. Вся эта кутерьма, которой закончился такой прекрасный вечер, крайне расстроила и огорчила его; он проводил Фиону к столику и усадил ее на стул, причем в его манере я уловил ту раздражительную настойчивость, с которой уже был знаком по его поведению в конторе Ронни Керзона. -- Но послушайте, Тремьен, со стороны Сэма это была просто шутка. -- Прежде чем шутить, не мешает подумать, -- резко отрубил Тремьен. Сидящий рядом с Перкином Гарет смотрел на отца с опасением, предчувствуя надвигающуюся грозу. -- На долю Нолана выпало много испытаний. -- Нолан очень горячий и вспыльчивый мужчина, -- заявил Тремьен с нарастающим раздражением. -- Если не хочешь, чтобы змея тебя укусила, не стоит дразнить ее палкой. -- Тремьен! -- воскликнула Фиона, шокированная таким резким замечанием. Тремьен сразу же смягчился: -- Моя дорогая девочка, я знаю, что он твой кузен. Я знаю, " что на его долю выпало много испытаний, я знаю, что ты его - обожаешь, но ему и Сэму противопоказано находиться вместе в одном помещении. Он перевел взгляд с Фионы на меня. -- С вами все в порядке? -- Да. -- Джон был великолепен! -- воскликнула Мэкки. Перкин нахмурился. Эрика посмотрела на меня и как-то по-ведьмински ухмыльнулась: -- ^У вас чрезмерная физическая подготовка для литератора. -- Поехали домой, -- оборвал все разговоры Тремьен. Он встал, поцеловал Фиону, взял со стола коробку с серебряным кубком и направился к выходу, явно не сомневаясь в повиновении его сыновей, невестки и будущего биографа. Мы поднялись и послушно последовали за ним. Уходил он нарочито медленно, как бы извиняясь за происшедшее и не скрывая недовольства и досады на своем лице, -- прекрасный повод для недругов посмеяться и потешиться у него за спиной. Ничего подобного. Никто не хихикнул. Тремьен пользовался неподдельным уважением -- на лицах большинства присутствующих я видел выражение искренней симпатии, а не зависти или ехидства. Своим успехом Тремьен, несомненно, в какой-то мере был обязан вражде между его лучшими жокеями, и сам он, может быть, того и не ведая, подливал масла в огонь этой вражды; поставив меня посередине, он вряд ли выбрал лучшее средство для пожаротушения. -- Может быть, мне завтра утром лучше не выезжать на тренировку? -- спросил я, когда мы подошли к воротам автомобильной стоянки. -- Вы испугались? -- Тремьен остановился как вкопанный. Я застыл рядом с ним. Остальная троица ушла вперед. -- Нолану и Сэму это не нравится, вот и все, -- ответил я. -- Вы чертовски хорошо скачете. Я выбью для вас допуск. Нолана я укрощу угрозами. Понятно? Я кивнул. Он внимательно посмотрел на меня: -- Так из-за этого Нолан сказал, что убьет вас? Помимо того что вы публично выставили его дураком? -- Думаю, что так. -- Вы хотите попробовать себя в одном или двух забегах? Если нет, то так и скажите. -- Хочу. -- Стало быть, завтра проезжаете Бахромчатого. А сейчас вам лучше поехать с Фионой. Доставьте ее домой в целости и сохранности. Гарри не любит, когда ее пестует Нолан, и он имеет на это право. -- Хорошо. Он решительно кивнул головой и устремился к своему "вольво", я же повернул назад. Фиону я встретил в вестибюле, она о чем-то спорила с Ноланом. Увидев меня-, они с Эрикой явно вздохнули с облегчением, у Нолана же готов был начаться новый приступ ярости. -- Я боялась, что вы уехали, -- сказала Фиона. -- Спасибо Тремьену. -- Почему этот бачок с помоями постоянно сшивается около нас? -- гневно спросил Нолан. Впрочем, я не заметил, чтобы он вновь собирался наброситься на меня. -- Гарри попросил его проводить меня до дому, -- спокойно объяснила Фиона. -- Езжай домой, Нолан, и немного отдохни, иначе завтра утром ты будешь не в форме, а тебе выступать в Ныобери. В озабоченности кузины нельзя было не услышать скрытую угрозу, и это дало ему, по крайней мере, повод не потеряв лица ретироваться. Фиона с сожалением и озабоченностью смотрела ему вслед, этих ее чувств ни я, ни Эрика не разделяли. На утренней проездке я свалился с Дрифтера и очутился в опилках прямо посреди тренировочной дорожки. Тремьен выказал некоторую обеспокоенность при абсолютном отсутствии сочувствия, причем его обеспокоенность касалась в основном лошади. Он послал конюха, чтобы тот попытался поймать Дрифтера, и с отвращением наблюдал, как я ковыляю к нему, потирая ушибленное, бедро. -- Сосредоточьтесь, -- сказал он. -- О чем, черт возьми, вы думаете? -- Его все время заносит в сторону. -- Вы сами не смогли удержать его на прямой. Не нужно оправданий, вы были рассеянны. Конюх изловил Дрифтера и подвел его к нам. -- Садитесь, -- раздраженно буркнул Тремьен. Я вновь вскочил в седло. Тремьен прав относительно моей рассеянности, внутренне я был с ним согласен: причиной моей несобранности был короткий и плохой сон. Прошлой ночью, когда я вернулся после общения с Гарри, все уже давно спали. Ночь была прекрасна, и я не торопился домой. Я шел из деревни, а надо мной простиралось великолепное звездное небо, предутренний морозный воздух наполнял мои легкие; однако даже вся эта прелесть не могла выгнать из моей головы мысли о совершенных преступлениях. Я долго не мог заснуть, а когда заснул, то видел какие-