жна. Это жалко. Я видел своими глазами. Где это было,
все равно, положим, в Нью-Йорке, в Бостоне, Филадельфии, -  вы  знаете,  все
равно;  она  была  очень  хорошая  женщина  и  считала  мужа  очень  хорошим
человеком. Они были чрезвычайно привязаны  друг  к  другу.  И  однако  ж  ей
пришлось много страдать. Он был готов отдать голову за  малейшее  увеличение
ее счастья. И все-таки она не могла быть счастлива с ним.  Хорошо,  что  это
так кончилось. Но это было тяжело для нее. Вы этого не знали, потому  я  еще
не имею вашего ответа.
     - Я могла от кого-нибудь слышать этот рассказ?
     - Может быть.
     - Может быть, от нее самой?
     - Может быть.
     - Я еще не давала тебе ответа?
     - Нет.
     - Ты знаешь его?
     - Знаю, - сказал Бьюмонт, и началась обыкновенная сцена, какой  следует
быть между женихом и невестою, с объятиями.
        XIX
     На другой день,  часа  в  три,  Катерина  Васильевна  приехала  к  Вере
Павловне.
     - Я венчаюсь послезавтра. Вера Павловна, - сказала она входя: - и нынче
вечером привезу к вам своего жениха.
     - Конечно, Бьюмонта, от которого вы так давно сошли с ума?
     - Я? сходила с ума? Когда все это было так тихо и благоразумно.
     - Очень верю, что с ним вы говорили тихо и благоразумно; но со  мною  -
вовсе нет.
     - Будто? Это любопытно. Но вот что еще любопытнее: он очень вас  любит,
вас обоих, но  вас,  Вера  Павловна,  еще  гораздо  больше,  чем  Александра
Матвеича.
     - Что ж тут любопытного? Если вы говорили ему обо мне хоть  с  тысячною
долею того восторга, как мне о нем, то, конечно...
     - Вы думаете, он знает вас через меня? Вот в том и дело, что  не  через
меня, а сам, и гораздо больше, чем я.
     - Вот новость! Как же это?
     - Как? Я вам сейчас скажу. Он с  самого  первого  дня,  как  приехал  в
Петербург, очень сильно желал увидеться с вами; но ему казалось,  что  лучше
будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один а
с невестою или женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею,
нежели одного.  Вы  видите,  что  наша  свадьба  произошла  из  его  желания
познакомиться с вами.
     - Жениться на вас, чтобы познакомиться со мною!
     - На мне! Кто ж говорил, что на мне он женится для вас? О нет, мы с ним
венчаемся, конечно, не из любви к вам. Но разве мы с ним знали друг о друге,
что мы существуем на свете, когда он ехал  в  Петербург?  А  если  б  он  не
приехал, как же мы с ним познакомились бы? А в Петербург он  ехал  для  вас.
Какая ж вы смешная!
     - Он лучше говорит по-русски, нежели по-английски,  говорили  вы?  -  с
волнением спросила Вера Павловна.
     - По-русски, как я; и по-английски, как я.
     - Друг мой, Катенька, как же я рада! - Вера Павловна бросилась обнимать
свою гостью. - Саша, иди сюда! Скорее, скорее!
     - Что, Верочка? Здравствуйте, Катерина Ва...
     Он не успел договорить ее имени, - гостья уже целовала его.
     - Ныне Пасха, Саша; говори же Катеньке: воистину воскресе.
     - Да что ж это?
     - Садись, она расскажет, я и сама ничего не  знаю  порядком.  Довольно,
нацеловались, - и при мне! Рассказывай, Катенька.
        XX
     Вечером, конечно,  было  еще  больше  гвалта.  Но  когда  восстановился
порядок, Бьюмонт, по требованию своих новых знакомых рассказывая свою жизнь,
начал прямо с приезда в Соединенные Штаты. "Как только я приехал, -  говорил
он, - я стал заботиться о том, чтобы поскорее  получить  натурализацию.  Для
этого  надобно  было  сойтись  с  кем-нибудь,  -  с  кем  же?  -  конечно  с
аболиционистами. Я написал несколько статей  в  "Tribune"  {165}  о  влиянии
крепостного права на все общественное устройство России.  Это  был  недурной
новый аргумент аболиционистам против невольничества  в  южных  штатах,  и  я
сделался гражданином Массачусетса. Вскоре по приезде  я  все  через  них  же
получил место в конторе одного из немногих больших торговых домов их  партии
в Нью-Йорке". Далее шла та самая история, которую мы уж  знаем.  Значит,  по
крайней мере, эта часть биографии Бьюмонта не подлежит сомнению.
        XXI
     В тот же вечер условились: обоим  семействам  искать  квартир,  которые
были  бы  рядом.  В  ожидании  того,  пока  удобные  квартиры  отыскались  и
устроились, Бьюмонты прожили на заводе, где,  по  распоряжению  фирмы,  была
отделана квартира для управляющего. Это удаление за  город  могло  считаться
соответствующим путешествию, в которое отправляются молодые  по  прекрасному
английскому обычаю, распространяющемуся теперь во всей Европе.
     Когда, месяца через полтора,  две  удобные  квартиры  рядом  нашлись  и
Кирсановы поселились на одной, Бьюмонты на другой, старик Полозов  предпочел
остаться на заводской квартире,  простор  которой  напоминает  ему,  хотя  в
слабой степени, прежнее его величие. Приятно было остаться ему там и потому,
что он там был почетнейшим лицом на  три-четыре  версты  кругом:  нет  числа
признакам уважения, которыми он пользовался у своих и окрестных приказчиков,
артельщиков и прочей подгородной братии, менее  высокой  и  несколько  более
высокой заводских и фабричных приказчиков по положению в обществе;  и  почти
нет меры удовольствию, с каким он патриархально принимал эти признаки общего
признавания его первым лицом того околотка. Зять почти  каждый  день  поутру
приезжал на завод, почти каждый день приезжала с мужем дочь. На лето  они  и
вовсе переселялись (и переселяются) жить на заводе,  заменяющем  дачу.  А  в
остальное время года старик, кроме того, что принимает по утрам дочь и  зятя
(который так и остается северо-американцем), часто, каждую  неделю  и  чаще,
имеет наслаждение принимать у себя гостей, приезжающих на вечер с  Катериною
Васильевною и ее мужем, - иногда только Кирсановых, с  несколькими  молодыми
людьми, - иногда общество более многочисленное:  завод  служит  обыкновенною
целью  частых  загородных  прогулок  кирсановского  и  бьюмонтского  кружка.
Полозов очень доволен каждым таким нашествием гостей, да и как же иначе? ему
принадлежит роль хозяина, не лишенная патриархальной почтенности.
        XXII
     Каждое из двух семейств живет по-своему, как больше нравится  которому.
В обыкновенные дни на одной половине больше шума, на другой  больше  тишины.
Видятся как родные, иной день и по десять раз, но каждый раз на одну, на две
минуты; иной день, почти целый день одна из половин пуста, ее  население  на
другой половине. Это все как случится. И когда бывают сборища гостей,  опять
тоже как случится: иногда двери между квартирами  остаются  заперты,  потому
что двери, соединяющие зал  одной  с  гостиною  другой,  вообще  заперты,  а
постоянно отперта только дверь  между  комнатою  Веры  Павловны  и  Катерины
Васильевны, - итак, иногда двери,  которыми  соединяются  приемные  комнаты,
остаются заперты; это, когда компания не велика. А когда  вечер  многолюден,
эти двери отворяются, и тогда уж гостям неизвестно, у кого они в гостях, - у
Веры Павловны или у Катерины Васильевны; да и хозяйки плохо  разбирают  это.
Можно разве сделать такое различие: молодежь, когда сидит, то сидит более на
половине Катерины Васильевны, когда не сидит,  то  более  на  половине  Веры
Павловны. Но ведь молодежь нельзя считать за гостей, - это свои люди, и Вера
Павловна без церемонии гоняет их к Катерине  Васильевне:  "Мне  вы  надоели,
господа; ступайте к Катеньке, ей вы никогда не надоедите. И отчего вы с  ней
смирнее, чем со мной? Кажется, я постарше". - "И не беспокойтесь, мы  больше
любим ее, чем вас". - "Катенька, за что они больше любят тебя, чем меня?"  -
"От меня меньше достается им, чем  от  тебя".  -  "Да,  Катерина  Васильевна
обращается с нами, как с людьми солидными, и мы сами зато  солидны  с  ней".
Недурен был эффект выдумки, которая повторялась  довольно  часто  в  прошлую
зиму в домашнем кругу, когда собиралась только одна молодежь и самые близкие
знакомые: оба рояля с обеих  половин  сдвигались  вместе;  молодежь  бросала
жребий и разделялась на два хора, заставляла своих покровительниц сесть одну
за один, другую за другой рояль, лицом одна прямо против другой; каждый  хор
становился за своею примадонною, и в одно время пели: Вера Павловна с  своим
хором: "La donna е mobile", а  Катерина  Васильевна  с  своим  хором  "Давно
отвергнутый тобою" {166}, или Вера Павловна с своим хором какую-нибудь песню
Лизетты из Беранже {167}, а Катерина  Васильевна  с  своим  хором  "Песню  о
Еремушке" {168}. В нынешнюю зиму вошло  в  моду  другое:  бывшие  примадонны
общими силами переделали на свои нравы "Спор  двух  греческих  философов  об
изящном" {169}. Начинается так: Катерина Васильевна, возводя глаза к небу  и
томно вздыхая, говорит:  "Божественный  Шиллер,  упоение  души  моей!"  Вера
Павловна с достоинством возражает: "Но прюнелевые ботинки магазина  Королева
так же прекрасны", - и подвигает вперед ногу. Кто из молодежи засмеется  при
этом состязании, ставится в  угол;  подконец  состязания  из  10-12  человек
остаются только двое-трое, слушающие не  из  углов.  Но  непомерный  восторг
производится тем, когда обманом приведут к этой сцене Бьюмонта и  отправляют
его в угол.
     Что еще? Швейные,  продолжая  сживаться,  продолжают  существовать;  их
теперь уж  три;  Катерина  Васильевна  давно  устроила  свою;  теперь  много
заменяет Веру Павловну в ее швейной, а скоро и вовсе должна  будет  заменить
потому что в нынешнем году Вера Павловна, - простите  ее,  -  действительно,
будет держать  экзамен  на  медика,  и  тогда  ей  уж  вовсе  некогда  будет
заниматься швейною. "Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным: как
они стали бы развиваться", говорит иногда Вера Павловна. Катерина Васильевна
ничего не отвечает на это, только  в  глазах  ее  сверкает  злое  выражение.
"Какая ты горячая, Катя; ты хуже меня, - говорит Вера Павловна. - А  хорошо,
что у твоего отца все-таки  что-нибудь  есть;  это  очень  хорошо".  -  "Да,
Верочка, это хорошо, все-таки спокойнее за  сына  (следовательно,  нее  есть
сын). "Впрочем, Катя, ты меня заставила, не знаю о чем думать.  Мы  проживем
тихо и спокойно". Катерина Васильевна молчит. -  "Да,  Катя,  ну,  для  меня
скажи: да..." Катерина Васильевна смеется. "Это не зависит от моего "да" или
"нет", а потому, в удовольствие тебе скажу: да, мы проживем спокойно".
     И в самом деле, они все живут спокойно. Живут ладно и дружно, и тихо  и
шумно, и весело и дельно. Но из этого еще не следует, чтобы  мой  рассказ  о
них был кончен, нет. Они все четверо еще люди молодые, деятельные; и если их
жизнь устроилась ладно и дружно, хорошо и прочно, то от этого она нимало  не
перестала быть интересною, далеко нет, и я еще имею рассказать о них  много,
и ручаюсь, что продолжение моего рассказа о  них  будет  гораздо  любопытнее
того, что я рассказывал о них до сих пор.
        XXIII
     Они живут весело и дружно, работают и отдыхают, и наслаждаются  жизнью,
и смотрят  на  будущее  если  не  без  забот,  то  с  твердою  и  совершенно
основательной уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет.  Так  прошло  у
них время третьего года и прошлого года, так идет у них и  нынешний  год,  и
зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера  Павловна
спрашивала: "да будет ли еще хоть один морозный день,  чтобы  хоть  еще  раз
устроить зимний пикник?", и никто не мог отвечать на ее вопрос, только  день
проходил за днем, все оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника
уменьшалась. Но вот, наконец! Когда уж была потеряна  надежда,  выпал  снег,
совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким  морозом;  небо
светлое, вечер будет отличный, - пикник! пикник!  наскоро,  собирать  других
некогда, - маленький без приглашений.
     Вечером покатились  двое  саней.  Одни  сани  катились  с  болтовней  и
шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город,  запели
во весь голос, и что запели!
                          . . . . . . . . . . . .
                          Выходила молода
                          За новые ворота,
                          За новые, кленовые,
                          За решетчатые:
                          - Родной батюшка грозен
                          И немилостив ко мне:
                          Не велит поздно гулять,
                          С холостым парнем играть,
                          Я не слушаю отца,
                          Распотешу молодца... {170}
                          . . . . . . . . . . . . . .
     Нечего сказать, отыскали песню!  Да  это  ли  только?  то  едут  шагом,
отстают на четверть версты, и вдруг пускаются вскачь, обгоняют  с  криком  и
гиканьем, и когда обгоняют, бросаются снежками в веселые, но не буйные сани.
Небуйные сани после двух-трех  таких  обид  решили  защищаться.  Пропустивши
вперед буйные сани,  нахватали  сами  пригоршни  молодого  снега,  осторожно
нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные  сани  опять  поехали
шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого
вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с  гвалтом
и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный  отпор  сюрпризом,  но
что это? буйные сани берут вправо,  через  канавку,  -  им  все  нипочем,  -
проносятся мимо в пяти саженях: "да,  это  она  догадалась,  схватила  вожжи
сама, стоит и правит", говорят небуйные сани: -"нет, нет, догоним! отомстим!
Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? - "Догоним!" с  восторгом  говорят
небуйные сани,  -  "нет",  с  отчаянием  говорят  они,  "догоним",  с  новым
восторгом. - "Догонят!" с отчаянием говорят буйные сани, - "не  догонят!"  с
восторгом говорят они. - Догонят или не догонят?
     На небуйных  санях  сидели  Кирсановы  и  Бьюмонты;  на  буйных  четыре
человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
     - Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть
вас, - говорит она с площадки заводского подъезда: -  господа,  помогите  же
дамам выйти из саней, - прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
     Скорее, скорее в комнаты? мороз нарумянил всех!
     - Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не  старик!  Катерина
Васильевна, что это вы наговорили мне про него,  будто  он  старик?  он  еще
будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? -  говорит  дама  буйных
саней.
     - Буду, -  говорит  Полозов,  уже  очарованный  тем,  что  она  ласково
погладила его седые бакенбарды.
     - Дети, позволяете ему волочиться за мною?
     - Позволяем, - говорит один из молодежи.
     - Нет, нет! - говорят трое других. Но что ж это дама буйных саней вся в
черном? Траур это, или каприз?
     - Однако я устала, - говорит она и бросается на турецкий диван,  идущий
во всю длину одной стены зала. - Дети, больше подушек! да не  мне  одной!  и
другие дамы, я думаю, устали.
     - Да, вы и нас измучили, - говорит Катерина Васильевна.
     - Как меня разбила скачка за вами по ухабам! - говорит Вера Павловна.
     - Хорошо, что до  завода  оставалась  только  одна  верста!  -  говорит
Катерина Васильевна.
     Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
     - Вы недогадливы! Да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы  встали,  как
я; тогда ухабы - ничего.
     - Даже и мы порядочно устали, - говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов.
Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку
Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые  браки.
Но по лицу дамы в трауре {171} пробежала тень, на один миг, так что никто не
заметил, кроме одного из ее молодых спутников;  он  отошел  к  окну  и  стал
всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
     - Mesdames, ваши истории очень любопытны, но  я  ничего  хорошенько  не
слышала, знаю  только,  что  они  и  трогательны,  и  забавны,  и  кончаются
счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
     - Он хозяйничает, приготовляет закуску;  это  его  всегда  занимает,  -
сказала Катерина Васильевна.
     - Ну, бог с ним в  таком  случае.  Расскажите  же,  пожалуйста.  Только
коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
     - Я буду  рассказывать  очень  коротко,  -  сказала  Вера  Павловна:  -
начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть  они  рассказывают.
Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
     - Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать  ли  их  теперь
же?
     - Нет, теперь они могут слушать.
     Вера Павловна начала свою историю.
     . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     - Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю! И бросается на  колена,
и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!
     . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     - Браво, Вера Павловна! "брошусь в окно!"  браво,  господа!  -  дама  в
трауре  захлопала  в  ладоши.  По   этой   команде   молодежь   оглушительно
зааплодировала и закричала "браво" и "ура".
     - Что с вами? Что с вами? - с испугом сказала Катерина Васильевна через
две-три минуты.
     - Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов {172}  уже
несет. Благодарю, Мосолов; - она взяла  воду,  принесенную  тем  молодым  ее
спутником, который прежде отходил к окну, - видите, как я его  выучила,  все
вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
     - Нет, я устала, - сказала она минут через  пять,  спокойно  вставая  с
дивана.  -  Мне  надобно  отдохнуть,  уснуть  час-полтора.  Видите,  я   без
церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
     - Позвольте,  отчего  ж  мне  не  заняться  этим?  -  сказала  Катерина
Васильевна.
     - Стоит ли беспокоиться?
     - Вы нас покидаете? - сказал один  из  молодежи,  принимая  трагическую
позу: - если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собою кинжалы. А теперь нам
нечем заколоться.
     - Подадут  закуску,  заколемся  вилками!  -  с  восторгом  неожиданного
спасения произнес другой.
     - О, нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, -
с такою же торжественностью произнесла дама в трауре: - утешьтесь, дети мои.
Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
     Мосолов положил подушку  на  стол.  Дама  в  трауре  стала  у  стола  в
величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
     Молодежь приложилась к руке.
     Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
     - Бедная! - проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все  трое
остальные, бывшие в небуйных санях.
     - Молодец она! - проговорили трое молодых людей.
     - То-то ж! - самодовольно сказал Мосолов.
     - Ты давно с нею знаком?
     - Года три.
     - А его хорошо знаешь?
     - Хорошо. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, - прибавил  он,  обращаясь  к
ехавшим на небуйных санях: - это только оттого, что она устала.
     Вера Павловна сомнительно переглянулась с мужем и Бьюмонтом и  покачала
головной.
     - Рассказывайте! устала! - сказал Кирсанов.
     -   Уверяю   вас.   Устала,   только.   Уснет,   и   все   пройдет,   -
равнодушно-успокоительным тоном повторил Мосолов.
     Минут через десять Катерина Васильевна возвратилась.
     - Что? - спросили шесть голосов. Мосолов не спрашивал.
     - Легла спать и уж задремала, теперь, вероятно, уже спит.
     - Ведь я ж вам говорил, - сказал Мосолов. - Пустяки.
     - Все-таки бедная! - сказала  Катерина  Васильевна.  -  Будем  при  ней
врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
     - Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, - сказал Мосолов: -
мы можем петь, танцовать, кричать; она спит очень крепко.
                                   -----
     Если спит, если  пустяки,  то  что  ж,  в  самом  деле?  Расстраивающее
впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло,
забылось, - не совсем, но  почти.  Вечер  без  нее  понемножку  направлялся,
направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде,  и  вовсе  направился,
пошел весело.
     Весело,  но  не  вполне.  По  крайней   мере,   дамы   раз   пять-шесть
переглядывались между  собою  с  тяжелою  встревоженностью.  Раза  два  Вера
Павловна украдкою шепнула мужу: "Саша,  что  если  это  случится  со  мною?"
Кирсанов в первый раз не нашелся, что  сказать;  во  второй  нашелся:  "нет,
Верочка, с тобою этого не может случиться". - "Не может? Ты уверен?" - "Да".
И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою  мужу:  "со  мною  этого  не
может быть Чарли? В первый раз Бьюмонт только  улыбнулся,  не  весело  и  не
успокоительно; во второй тоже нашелся: "по всей вероятности,  не  может;  по
всей вероятности".
                                   -----
     Но это были только мимолетные  отголоски,  да  и  то  лишь  сначала.  А
вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали,  играли,
пели. Она спит крепко,  уверяет  Мосолов,  и  подает  пример.  Да  и  нельзя
помешать, в самом деле: комната, в которой она  улеглась,  очень  далеко  от
зала, через три  комнаты,  коридор,  лестницу  и  потом  опять  комнату,  на
совершенно другой половине квартиры.
                                   -----
     Итак,  вечер  совершенно  поправился.  Молодежь,  по  обыкновению,   то
присоединялась к остальным, то отделялась, то  вся,  то  не  вся;  раза  два
отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него  и  от  серьезного
разговора Вера Павловна.
     Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею,  но  не  очень
много.
                                   -----
     Сидели все вместе.
     - Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? - спросил  тот  из
молодежи, который принимал трагическую позу.
     - Более дурно, чем хорошо, - сказала Вера Павловна.
     - Почему ж, Верочка? - сказала Катерина Васильевна.
     - Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, - сказал Бьюмонт.
     - Вещь неизбежная, - подтвердил Кирсанов.
     - Отлично дурно, следовательно, отлично, - решил спрашивавший.
     Остальные трое  его  товарищей  кивнули  головами  и  сказали:  "браво,
Никитин".
                                   -----
     Молодежь сидела в стороне.
     - Я его не знал {173}, Никитин; а ты, кажется, знал? - спросил Мосолов.
     - Я тогда был мальчишкою. Видал.
     - А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду  они  говорят?  не
прикрашивают по дружбе?
     - Нет.
     - И после того, его не видели?
     - Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
     -  В  самом  деле!  Карл  Яковлевич,  пожалуйста,  на  минуту.  Вы   не
встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
     - Нет.
     - Пора бы ему вернуться.
     - Да.
     - Какая фантазия пришла мне в голову, - сказал Никитин: - вот бы пара с
нею.
     - Господа, идите кто-нибудь петь со мною, - сказала  Вера  Павловна:  -
даже двое охотников? Тем лучше.
     Остались Мосолов и Никитин.
     - Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, -  сказал  Мосолов.  -
Как ты думаешь, она спит?
     - Нет.
     - Только не  говори.  Ей  можешь  потом  сказать,  когда  познакомишься
побольше. Другим - никому. Она не любит.
                                   -----
     Окна квартиры были низко.
     - Вот, конечно, это окно,  где  огонь?  -  Мосолов  посмотрел.  -  Оно.
Видишь?
     Дама в трауре сидела,  пододвинув  кресла  к  столу.  Левою  рукою  она
облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную  голову,
закрывая висок и часть волос. Правая рука  лежала  на  столе,  и  пальцы  ее
приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив.  Лицо
дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой.
Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
     - И все время так, Мосолов?
     - Видишь. Однако иди, а то простудимся. И то уж четверть часа стоим.
     - Какой ты бесчувственный! - сказал Никитин,  пристально  посмотрев  на
глаза товарища, когда проходили мимо ревербера {174} через переднюю.
     - Причувствовался, братец. Это тебе впервой.
     Подавали закуску.
     - А славная должна быть водка, - сказал Никитин; - да какая же крепкая!
Дух захватывает!
     - Эх, девчонка! и глаза покраснели! - сказал Мосолов.
     Все принялись стыдить Никитина. "Это только оттого, что я  поперхнулся,
а то я могу пить", - оправдывался  он.  Стали  справляться,  сколько  часов.
Только еще одиннадцать, с полчаса можно еще поболтать, успеем.
     Через полчаса Катерина Васильевна пошла  будить  даму  в  трауре.  Дама
встретила ее на пороге, потягиваясь после сна.
     - Хорошо вздремнули?
     - Отлично.
     - И как чувствуете себя?
     - Превосходно. Я ж вам говорила, что пустяки: устала, потому что  много
дурачилась. Теперь буду солиднее.
     Но  нет,  не  удалось  ей  быть  солидною.  Через  пять  минут  она  уж
очаровывала Полозова и командовала молодежью, и барабанила марш или что-то в
этом роде черенками двух вилок  по  столу.  Но  торопила  ехать,  а  другие,
которым уж стало вовсе весело от ее возобновляющегося буйства, не спешили.
     - Готовы лошади? - спросила она, вставая из-за закуски.
     - Нет еще, только велели запрягать.
     - Несносные! Но если так. Вера Павловна,  спойте  мне  что-нибудь:  мне
говорили, у вас хороший голос.
     Вера Павловна пропела что-то.
     - Я вас буду часто просить петь, - сказала дама в трауре.
     - Теперь вы, теперь вы! - пристали к ней все.
     Но не успели пристать, как она уже села за рояль.
     - Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это  мне  не  остановка,  мне
ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас,  я  пою
только для детей. Дети мои, не смейтесь над матерью! - а сама брала аккорды,
подбирая аккомпанемент: - дети, не сметь смеяться, потому что я буду петь  с
чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела:
                          Стонет сизый...
     Молодежь  фыркнула  при  такой  неожиданности,  и  остальная   компания
засмеялась, и сама певица не удержалась от взрыва смеха но, подавив  его,  с
удвоенною визгливостью продолжала:
                                          ...голубочек,
                          Стонет он и день и ночь:
                          Его миленький дружо... {175}
но на этом слове голос ее в самом деле задрожал и оборвался. "Не выходит - и
прекрасно,  что не выходит, это не должно выходить - выйдет другое, получше;
слушайте,  дети  мои, наставление матери: не влюбляйтесь и знайте, что вы не
должны жениться". Она запела сильным, полным контральто:
                       Много красавиц в аулах у нас,
                       Звезды сияют во мраке их глаз;
                       Сладко любить их - завидная доля!
                       Но, -
это "но", глупо, дети, -
                       Но веселей молодецкая воля,
не в том возражение, - это возражение глупо, - но вы знаете, почему:
                       Не женися, молодец!
                       Слушайся меня! {176}
Дальше,  дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться
можно,  и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети.
Я  вам  спою  про  себя,  как  я  выходила замуж, романс старый, но ведь и я
старуха.  Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая
беленькая,  белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком,
подходит  мой  жених;  он  бедный, а я богатая, дочь барона, лорда; но я его
очень люблю, и я ему пою:
                        Красив Брингала брег крутой
                        И зелен лес кругом;
                        Мне с другом там приют дневной
потому что я знаю, днем он прячется, и каждый день меняет свой приют, -
                        Милей, чем отчий дом;
впрочем,  отчий-то  дом  был не слишком мил и в самом деле. Так я пою ему: я
уйду с тобою. Как вы думаете, что он мне отвечает?
                        Ты хочешь, дева, быть моей,
                        Забыть свой род и сан,
потому что ведь я знатная, -
                        Но прежде отгадать сумей,
                        Какой мне жребий дан.
"Ты  охотник?"  говорю  я.  -  "Нет".  -  "Ты браконьер?" - "Почти угадала",
говорит он, -
                        Как мы сберемся, дети тьмы, -
потому что ведь мы с вами, дети, mesdames и messieurs, очень дурные люди, -
                        То должно нам, поверь,
                        Забыть, кто прежде были мы.
                        Забыть, кто мы теперь.
поет  он. - "Давно отгадала, - говорю я: - ты разбойник"; что ж, это правда,
он  разбойник  -  да?  он  разбойник.  Что  ж отвечает он, господа? "видишь,
говорит, я плохой жених тебе":
                        О, дева, друг недобрый я;
                        Глухих лесов жилец;
совершенная правда, глухих лесов, потому, говорит, не ходи со мною,
                        Опасна будет жизнь моя,
потому что ведь в глухих лесах звери, -
                        Печален мой конец, -
это  неправда,  дети,  не  будет  печален,  но тогда я думала и он думал; но
все-таки я отвечаю свое :
                        Красив Брингала брег крутой
                        И зелен лес кругом;
                        Мне с другом там приют дневной
                        Милей, чем отчий дом. {177}
     - В самом деле, так  было.  Значит,  мне  и  нельзя  жалеть:  мне  было
сказано, на что я иду. _Так_ можно жениться и любить, дети:  без  обмана;  и
умейте выбирать.
                        Месяц встает
                        И тих и спокоен;
                        А юноша-воин
                        На битву идет.
                        Ружье заряжает джигит,
                        И дева ему говорит:
                        "Мой милый, смелее
                        Вверяйся ты року!" {178}
в таких можно влюбляться, на таких можно жениться
           (-  "Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!" - шепчет одна
      и жмет руку. - "Зачем я не говорила тебе этого? Теперь буду говорить",
      - шепчет другая.)
     - Таких  любить  разрешаю  и  благословляю,  дети:  Мой  милый,  смелее
Вверяйся ты року!
совсем развеселилась я с вами, - а где веселье, там надобно пить,
                        Гей, шинкарочка моя,
                        Насипь меду й вина, -
мед  только  потому,  что из песни слова не выкинешь, - шампанское осталось?
да? - отлично! откупоривайте.
                        Гей, шинкарочка моя,
                        Насипь меду й вина,
                        Та щоб моя головонька
                        Веселонька була!
кто шинкарка? я шинкарка:
                        А у шинкарки чорнi брiвки,
                        Кiвани пiдкiвки - {179}
она вскочила, провела рукой по бровям и притопнула каблуками.
     - Налила, готово! - mesdames и  messieurs,  и  старикашка,  и  дети,  -
берите, щоб головоньки веселоньки були!
     - За шинкарку! За шинкарку!
     - Благодарю! Пью свое здоровье, - и она опять была за роялем и пела:
                        Да разлетится горе в прах!
и разлетится, -
                        И в обновленные сердца
                        Да снидет радость без конца, - {180}
так и будет, - это видно:
                        Черный страх бежит как тень
                        От лучей, несущих день;
                        Свет, тепло и аромат
                        Быстро гонят тьму и хлад;
                        Запах тленья все слабей,
                        Запах розы все слышней... {181}
         * ГЛАВА ШЕСТАЯ. Перемена декораций * 
     - В Пассаж! - сказала дама в трауре, только теперь она была  уже  не  в
трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в  руке  букет.
Ехала она не одна с  Мосоловым;  Мосолов  с  Никитиным  сидели  на  передней
лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом  с  дамою  сидел
мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а
не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
     - Да, мой милый, я два года ждала этого дня,  больше  двух  лет;  в  то
время, как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я  еще
только предчувствовала, но нельзя сказать, чтоб ждала; тогда была еще только
надежда, но скоро явилась и уверенность.
     - Позвольте, позвольте! - говорит читатель, - и не один проницательный,
а всякий читатель, приходя в остолбенение по мере того, как соображает, -  с
лишком через два года после того, как познакомилась с Никитиным?
     - Так, - отвечаю я.
     - Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с  Кирсановыми  и
Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?
     - Совершенная правда, - отвечаю я.
     - Так что ж такое? вы начиняете рассказывать о 1865 годе?
     - Так.
     - Да можно ли это, помилуйте!
     - Почему ж нельзя, если я знаю?
     - Полноте, кто же станет вас слушать!
     - Неужели вам не угодно?
     - За кого вы меня принимаете? - Конечно, нет.
     - Если вам теперь не угодно слушать,  я,  разумеется,  должен  отложить
продолжение моего рассказа до того  времени,  когда  вам  угодно  будет  его
слушать. Надеюсь дождаться этого довольно скоро.
4 апреля 1863.
        ПРИМЕЧАНИЯ
     (Составил С.А. Рейсер)
     Источники текста
     Что делать? Из рассказов о новых людях. - Современник, 1863, э 3,  стр.
5-142 (ценз. разр. 15 февраля и 14 марта, вып. в свет 19 марта); э  4,  стр.
373-526 (ценз. разр. 20 апреля, вып. в свет 28 апреля);  э  5,  стр.  55-197
(ценз. разр. 27 апреля и 18 мая, вып. в  свет  30  мая).  Подпись  в  каждом
номере: "Н. Чернышевский".
     Что делать? Из рассказов о новых людях. Черновая редакция.  59  листов.
ЦГАЛИ, ф. 1, ед. хр. 234.
     Что делать? Из рассказов о новых  людях.  Копия  М.  II.  Чернышевского
части утраченной рукописи главы V. Там же, ед. хр. 652.
     Печатается по тексту "Современника", сверенному с черновой редакцией  и
копией М. Н. Чернышевского. Устранены (без оговорок) более ста опечаток  или
очевидных описок, путаница  в  нумерации  глав  и  параграфов  (так  условно
названы разделы внутри глав; см. также стр. 810-812 наст. изд., статью С. А.
Рейсера).
     Кроме того, введены следующие исправления.
     Стр. 21, строка 17 сн.: нельзя не быть злой вместо  нельзя  быть  злой.
"Не" восстанавливается по смыслу  и  по  черновой  редакции,  где  написано:
"нельзя мне не быть злой". Возможно, что "мне" выпало при переписке рукописи
или при наборе. Однако не исключено, что  Чернышевский  хотел  придать  всей
фразе более общий смысл - "нельзя в этом мире не быть злой".
     Стр. 22, строка 8 сн. и в нескольких других местах текста:  "СторешнИк"
вместо "Сторешник" - исправлено по черновой редакции.
     Стр. 29, строка 1 сн.: "шутки" вместо "штуки" - исправлено по смыслу  и
по черновой редакции.
     Стр. 75, строка 8 сн.: "Но  -  ничего"  вместо  "Но"  -  исправлено  по
черновой редакции.
     Стр. 77, строка 8 сн.: "судей" вместо "людей" - исправлено по смыслу  и
по черновой редакции.
     Стр. 77, строка 3 сн.: "выражением" вместо "движением" - исправлено  по
смыслу.
     Стр. 92, строка 24 св. В "Современнике" слона "Милый мой! Ты  видел,  я
плакала, когда ты вошел. - это от радости" повторены дважды.  После  первого
раза следует: "Он  взял  и  поцеловал  ее  руку".  После  второго:  "Лопухов
поцеловал ее руку, и много раз поцеловал ее руку". В черновой редакции слова
"Милый мой, ты  видел,  я  плакала,  когда  ты  вошел,  -  это  от  счастья"
продолжаются: "Дайте Вашу руку, - он взял и целовал ее руку. - Нам не  нужно
было говорить, что мы любим друг друга? Да и говорили. - И  все  целовал  ее
руку". Предположение, что Вера  Павловна  дважды  обратилась  к  Лопухову  с
одними и теми же  словами,  маловероятно;  их,  очевидно,  следует  оставить
только один раз -  и  притом  в  более  распространенной  версии.  Вероятно,
написав первую фразу ("Милый мой! Ты видел, я плакала, когда ты вошел, - это
от радости. Он взял и поцеловал ее руку"): Чернышевский  зачеркнул  ее  (или
забыл зачеркнуть?) и написал следующую - то же, но с добавлением:  "И  много
раз поцеловал ее руку". Наборщик не разобрался и наорал обе фразы дважды.
     Стр. 96, строка 8 сн.:  "понятно"  вместо  "конечно"  -  исправлено  по
смыслу и по черновой редакции.
     Стр. 104,  строка  12  сн.:  "повенчаться"  вместо  "посоветоваться"  -
исправлено по черновой редакции.
     Стр. 125, строка 2 св.: "о-е-a-a-dum, как говорится по-латыни". Формула
"Quod  erat  demonstrandum"  нередко  употреблялась  в   сокращенной   форме
"Quodum", или "Q. Е. D.", или иногда "Queadum" - скорее всего, именно это  и
было написано в рукописи.
     Стр.  127,  строка  11  св.:  "оборванная"  вместо   "образованная"   -
исправлено по черновой редакции.
     Стр. 143, строка 19 сн.: "и бороться  то"  вставлено  по  смыслу  и  по
черновой редакции.
     Стр. 143, строка 7 сн.: "оказались" вместо "отличились" - исправлено по
смыслу и по черновой редакции.
     Стр. 154, строка 11 сн.: "приобрел ее сердце" вместо "приобрел  сердце"
- исправлено по смыслу.
     Стр. 199, строка 21 сн.: "как увидишь лучше,  так  и  сделаешь"  вместо
"как увидишь, так и сделаешь" - исправлено но смыслу.
     Стр. 200, строки  4-6  св.  Текст  черновой  редакции  несколько  более
распространенный; возможно, что в "Современнике" при наборе выпали некоторые
слова, но не исключено, что перед нами обычная для Чернышевского правка  при
неребеливании рукописи.
     Стр. 225, строка 24 сн.: "не замечал" вместо "замечал" - исправлено  по
смыслу и по черновой редакции: это исправление было введено в  текст  романа
раньше, см.: Чернышевский, т. XI, стр. 220.
     Стр. 241,  строка  20  сн.:  "стеснительно"  вместо  "действительно"  -
исправлено по смыслу и по черновой редакции.
     Стр. 263, строка 11 сн.: "Лопухова" вместо "Кирсанова" - та же описка в
черновой редакции; исправлено по смыслу.
     Стр. 280, строка 12 св.: "Он ценил в ней  только  красоту"  вместо  "Он
ценил только в ней красоту" - исправлено по смыслу.
     Стр. 288, строка 13  св.:  "дурно"  вместо  "трудно"  -  исправлено  по
смыслу.,
     Стр. 290, строка 16 сн.: "успеете"  вместо  "умеете"  -  исправлено  по
смыслу и по черновой редакции.
     Стр. 298, строка 6 св.: "лет 40" вместо "лет 50" - исправлено по смыслу
и по черновой редакции.
     Стр.  310,  строка  10  св.:  "Наставление"  вместо   "Направление"   -
исправлено по смыслу.
     Стр. 322, строка 2 сн.:  "по  его  же  словам"  вместо  "по  словам"  -
исправлено по смыслу.
     Стр. 328, строка 2 св.: "погибли бы" вместо "погибали" - исправлено  по
смыслу и по черновой редакции.
     Стр. 342, строка 6 сн.: "но тогда я так думала, и он так думал"  вместо
"но тогда я думала, и он думал" - исправлено по смыслу.
     Учитывая  совершенно  особые  условия  печатания  романа,   в   издании
унифицированы формы "волосы" и  "волоса"  в  пользу  первой,  "госпиталь"  и
"гопшиталь" в пользу второй. Разнобой  в  употреблении  этих  слов  отражает
колебания, в языке  того  времени  и  не  позволяет  определить,  где  текст
рукописи и где чтение наборщика.
     Пунктуация и  орфография  даны  по  современным  нормам,  но  с  учетом
некоторых  особенностей  письма  Чернышевского:  по  возможности   сохранены
случаи, в которых  слышится  интонация  автора  или  его  героев.  Сохранены
отточия с  разным  числом  точек,  явно  имевшие  для  Чернышевского  особое
значение; сюда, же следует отнести вопросительный и восклицательный знаки  в
середине фразы, продолжающейся  строчной  буквой,  тире,  иногда  заменяющее
абзац, и пр.
        Примечания к тексту романа
     Примечания не ставят своей задачей постатейное комментирование  текста;
это сделано в преследующих педагогические цели книгах: Н. Л. Бродский  и  Н.
П. Сидоров. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?". М.,1933;
М. Т. Пинаев. Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского  "Что  делать?".  М.,
1963.  -  В   нижеследующих   примечаниях   впервые   прокомментирован   ряд
остававшихся неясными  мест.  Общеизвестные  мифологические  и  исторические
имена  не  поясняются,  кроме  случаев,  когда  они  требуют  комментария  в
контексте.
     
     1 О. С. Ч. - Ольга Сократовна Чернышевская (рожд. Васильева, 1833-1918)
- жена Н. Г. Чернышевского с  апреля  1853  г.  Некоторыми  чертами  живого,
самостоятельного и непосредственного характера, вкусами и  привычками  образ
Веры Павловны восходит к Ольге Сократовне. В то же время черты  серьезности,
возвышенности жизненных идеалов, планы  трудового  переустройства  общества,
стремление к образованию не находят себе соответствия в реальном облике жены
Чернышевского. Ее душевные  качества  и  стремления  Чернышевский  постоянно
преувеличивал и в сильно идеализированном виде вложил в образ своей героини.
В романе Ольга Сократовна выведена в заключении также  под  именем  "дамы  в
трауре" (глава  V,  23,  см.  пр