ными глазами подошла к Тегу и наклонилась вплотную к нему. -- Шванги только что узнала, кого ты привез с собой, -- сказала она, кивая на Таразу. -- Ага, она уже здесь. Шванги вышла из шахты лифта и подошла к Таразе, метнув лишь один гневный взгляд на Тега. "Тараза хотела увидеть тебя, -- подумал он. -- Мы все знаем, почему". -- Судя по тебе, ты не особенно счастлива меня видеть, -- сказала Тараза, обращаясь к Шванги. -- Я УДИВЛЕНА, Верховная Мать, -- сказала Шванги. -- Я и понятия не имела. -- Она опять, с ядовитой злобой взглянула на Тега. Одраде и Лусилла продолжали осматривать друг друга. -- Я, конечно, слышала об этом, -- сказала Одраде. -- Но все равно, просто ошарашивает, когда в лице другой видишь самое себя. -- Я предостерегала тебя, -- сказала Тараза. -- Каковы твои распоряжения? -- спросила Шванги. Это было самым близким, насколько она могла осведомиться о цели визита Таразы. -- Я хотела бы побеседовать наедине с Лусиллой, -- ответила Тараза. -- У меня приготовлены для тебя апартаменты, -- предложила Шванги. -- Не хлопочи, -- сказала Тараза. -- Я не останусь. Майлз уже организовал мой транспорт. Долг требует от меня быть на Доме Соборов, мы с Лусиллой прогуляемся во внутренний дворик, -- Тараза поднесла палец к щеке. -- Да, и я бы хотела несколько минут понаблюдать за гхолой. Уверена, Лусилла способна это устроить. -- Он хорошо справляется с возрастающей нагрузкой своих занятий, -- сказала Лусилла, когда она и Тараза направились к шахте лифта. Тег перенес внимание на Одраде. Когда его глаз скользнул по лицу Шванги, он заметил ее раздражение, которое она и не старалась скрывать. "Была ли Лусилла сестрой или дочерью Одраде?" -- задумался Тег. Ему внезапно пришло в голову, что таким сходством Бене Джессерит преследовал определенные цели. Да, конечно! Лусилла -- Геноносительница! Шванги справилась со своим раздражением. Она с любопытством поглядела на Одраде. -- Я как раз собиралась сесть за обед. Сестра, -- сказала Шванги. -- Не желаешь ли присоединиться ко мне? -- Я должна перемолвиться словечком с башаром наедине, -- сказала Одраде. -- Если все в порядке, то ведь нам можно будет поговорить прямо здесь? Гхола не должен меня видеть. Шванги насупилась, не стараясь больше скрывать свое разочарование в Одраде. Эти, на Доме Соборов, соблюдают верность своей стороне. Ни одна... никому не удалить ее с этого командного поста, дающего возможность наблюдать. Оппозиция имеет свои права! Ее мысли были ясны даже Тегу. Он отметил, как холодно выпрямилась Шванги, когда их покидала. -- Плохо, когда Сестра обращается против Сестры, -- сказала Одраде. Тег подал капитанше охраны знак покинуть помещение. Одраде ведь сказала: НАЕДИНЕ, ЗНАЧИТ, ОСТАЕМСЯ НАЕДИНЕ. Одраде он сказал: -- Это одна из моих зон. Здесь за нами не могут проследить ни шпионы, ни технические средства. -- Я так и думала, -- сказала Одраде. -- Но там у нас есть служебная комната, -- Тег кивнул налево. -- Мебель, даже песьи кресла, если ты предпочитаешь. -- Терпеть не могу этих песьих кресел, угодливо пытающихся принять твою форму, -- сказала она. -- Не можем ли мы поговорить здесь? -- она взяла Тега за руку. -- Может, мы немного пройдемся. У меня все затекло от сидения в этом лайтере. -- Что тебе предписано мне рассказать? -- спросил он, когда они двинулись. -- Мои жизни-памяти не являются выборочно отфильтрованными, -- сказала она. -- Я владею ими всеми -- естественно, лишь по женской линии. -- Вот как? -- Тег поджал губы. Это было не то вступление, которого он ожидал. Одраде больше похожа на ту, что берет быка за рога. -- Тараза говорит, ты прочел "Манифест Атридесов". Хорошо. Ты знаешь, что это вызвало растерянность во многих местах. -- Шванги уже превратила его в средство борьбы против вас, Атридесов. Одраде торжественно и серьезно на него поглядела. Как сообщали все доклады, Тег оставался внушительной фигурой, но она знала это и без докладов. -- Мы оба Атридесы, ты и я, -- сказала Одраде. Тег стал весь внимание. -- Твоя мать объяснила это тебе во всех подробностях, -- сказала Одраде, -- когда ты приехал домой на Лернаус на свои первые школьные каникулы. Тег остановился и поглядел на нее. Откуда ей это известно? Насколько он знал, он никогда прежде не встречал некую далекую Дарви Одраде и не беседовал с ней. Может, о нем были особые разговоры на Доме Соборов? Он промолчал, заставляя Одраде самой поддерживать разговор. -- Я перескажу тебе разговор между мужчиной и моей матерью по рождению, -- сказала Одраде. -- Они -- в постели, мужчина говорит: "Я породил нескольких детей, когда впервые сбежал из тесных уз Бене Джессерит, считая себя в то время независимым, вольным по собственному выбору поступать на службу и воевать, где угодно". Тег и не старался скрыть удивления. Его собственные слова! Память ментата подсказала, что Одраде воспроизвела их с точностью механического записывающего устройства. Даже интонация! -- Еще? -- спросила она, поскольку он продолжал неотрывно на нее смотреть. -- Очень хорошо. Мужчина говорит: "Это было, конечно, до того, как меня отправили в школу ментатов. Как же это мне открыло глаза! Я никогда, ни на секунду не был вне пределов видимости Ордена! Я никогда не был свободным". -- Даже, когда я произносил те слова, сказал Тег. -- Верно, -- держа его под руку, она стиснула его локоть, увлекая дальше по залу. -- Все дети, отцом которых ты был, принадлежали Бене Джессерит. Орден не позволит, чтобы наш генотип использовался, как угодно случаю. -- Пусть мое тело хоть к Шайтану сгинет, но их драгоценный генотип останется на попечении Ордена, -- сказал он. -- На моем попечении, -- сказала Одраде. -- Я -- одна из твоих дочерей. И опять он заставил ее остановиться. -- Я думаю, ты знаешь, кто моя мать, -- сказала она. Она подняла руку, призывая его к молчанию, когда он попытался ответить. -- В именах нет необходимости. Тег внимательно разглядывал лицо Одраде, узнавая знакомые черты. Сильнейшее сходство между матерью и дочерью, но кто же тогда Лусилла? Словно услышав его вопрос, Одраде сказала: -- Лусилла из параллельной линии выведения. Просто замечательно, чего можно достигнуть верно проведенным скрещиванием? Тег откашлялся. Он не чувствовал эмоциональной привязанности к этой заново обретенной дочери. Ее слова и другие важные сигналы поведения -- вот что требовало его первоочередного внимания. -- Это не случайный разговор, -- сказал он. -- Это все, что ты должна мне открыть? По-моему, Верховная Мать сказала... -- Есть и кое-что еще, -- сказала Одраде. -- Манифест. И я -- его автор. Я написала его по распоряжению Таразы и следовала ее подробным инструкциям. Тег окинул глазом огромное помещение, удостоверяясь, что их никто не подслушивает. Он проговорил, понизив голос: -- Тлейлаксанцы распространяют его, где только могут. -- Именно на это мы и надеялись. -- Зачем ты мне это рассказываешь? Тараза сказала, что ты должна будешь подготовить меня к... -- Придет время, когда ты поймешь нашу цель. Желание Таразы -- с этого времени ты принимаешь собственные решения и действительно становишься свободным в своих действиях. Еще не замолчав, Одраде увидела стеклянный блеск ментата в его глазах. Тег глубоко вздохнул. "Взаимозависимости и ключевые бревна!" Чутьем ментата он уловил модель огромного размера, уже за пределами накопленных им данных. Он и на секунду не мог поверить, что Одраде пошла на такую откровенность из-за какой-то кровной привязанности. В ней была фундаментальная, догматичная и ритуальная сущность, воспитанная тренировками Бене Джессерит. Одраде, дочь из его прошлого, была полной Преподобной Матерью с грандиозными силами мышечного и нервного контроля и полная жизнями-памятями по женской линии! Она была одной из особенных! Она знала такие уловки жестокости, о которых очень немногие когда-либо вообще подозревали. И все равно, это сходство, эта сущность оставались, а ментат всегда такое видит. Чего она хочет? "Подтверждения моего отцовства? У нее, наверняка, уже есть все подтверждения, которые она только может иметь". Наблюдая сейчас, как она терпеливо ждет, когда его мысли придут к какому-либо решению, Тег вспомнил, что часто и вполне правдиво говорилось, что Преподобные Матери больше уже не вполне члены человеческой расы, они движутся где-то вне главного течения, может, параллельно к нему, может быть периодически ныряя в него ради своих собственных целей, но они навсегда отстранены от человечества. Они самоотстранились. Это опознавательный знак Преподобной Матери -- ощущение сверхличности, которое делает их ближе к давно умершему Тирану, чем к тому человеческому стаду, из которого они вышли. Манипулирование. Вот их примета. Манипулирование всем и вся. -- Я должен стать глазами Бене Джессерит, -- сказал Тег. -- Тараза хочет, чтобы я принимал за всех вас человеческие решения. Явно довольная, Одраде стиснула его руку. -- Какой же у меня отец! -- У тебя действительно есть отец? -- спросил он и пересказал ей то, что подумал сейчас о Бене Джессерит, о том, как они отстранились от человечества. -- Вне человечества, -- сказала она. -- До чего же занятная идея. А Навигаторы Союза тоже вне своего исходного человеческого? Он поразмыслил над этим. Навигаторы Союза имели сильные отклонения от человечества в его обычной форме. Рожденные в космосе, проводящие свои жизни в чанах меланжевого газа, -- искажающих исходную форму, -- они вытягиваются, у них перестраиваются конечности и внутренние органы. Но молодой Навигатор, будучи в этрусе и до погружения в чан, способен скрещиваться с нормальной женщиной. Это уже демонстрировалось. Они становились не-людьми, но не так, как Бене Джессерит. -- Навигаторы -- не родня вам по мышлению, -- сказал он. -- Они думают по-человечески. Проведение корабля сквозь космос, даже обладание ясновидением для прозрения безопасного пути -- все равно, модель их мышления такова, что ее может воспринять человек. -- Ты не воспринимаешь нашу модель? -- Воспринимаю насколько могу, но где-то в вашем развитии вы вышли за пределы исходной человеческой модели. Наверное, вы даже можете достаточно хорошо представлять проявления совести, чтобы казаться людьми. Вот и ты сейчас, так держишь меня под руку, как будто ты и в самом деле моя дочь. -- Я твоя дочь, но я удивлена, что ты так мало думаешь о нас. -- Совсем наоборот, я стою перед тобой в благоговении. -- Перед своей собственной дочерью? -- Перед любой Преподобной Матерью. -- По-твоему, мы существуем только для того, чтобы манипулировать меньшими творениями? -- По-моему, вы больше по-настоящему не ощущаете себя людьми. Есть в вас какой-то пробел, нехватка чего-то, что-то устранено. Вы больше не из нас. -- Спасибо, -- сказала Одраде. -- Тараза говорила мне, что ты не заколеблешься говорить правдиво, но я и сама знала это. -- К чему вы меня приготовили? -- Ты узнаешь, когда это произойдет... Вот и все, что я могу сказать... И все, что мне дозволено сказать. "Опять манипулирование, -- подумал он. -- Черт их побери!" Одраде кашлянула. Она, вроде, собиралась еще что-то сказать, но промолчала, и молча пошла с Тегом в обратный путь. Хотя она и заранее знала, что наверняка скажет Тег, его слова ее ранили. Ей хотелось сказать ему, что она -- одна из тех, кто до сих пор чувствует себя человеком, но его суждение об Ордене нельзя было отрицать. "Мы приучены отвергать любовь. Мы можем изобразить ее, но каждая из нас способна прервать представление в любой момент". Позади них послышались звуки. Они остановились и обернулись. Лусилла и Тараза выходили из шахты лифта, небрежно обсуждая свои наблюдения за гхолой. -- Ты абсолютно права, обращаясь с ним, как с одной из нас, -- сказала Тараза. Тег слышал, но не делал никаких выводов, пока они ждали приближения двух женщин. "Он знает, -- подумала Одраде. -- Он не спросил меня о моей матери по рождению. Там не было уз, не было настоящего кодирования. Да, он знает". Одраде закрыла глаза, и память с поразительной силой воспроизвела перед ней живописное полотно. Эта картина висела на стене утренней комнаты Таразы. Благодаря мастерству икшианцев, чудеснейшая герметичная рама и покрытие из невидимого глазу плаза полностью сохраняли картину. Одраде часто останавливалась перед картиной, каждый раз с ощущением, что стоит лишь протянуть руку -- и действительно коснешься древнего холста, столь хитроумно сохраненного икшианцами. "Домики в Кордевилле". Это название, данное картине самим художником, как и имя художника, сохранилось на начищенной табличке: Винсент Ван Гог. Эта вещь была датирована временем столь древним, от которого лишь редкие остатки -- такие, как эта картина -- уцелели, донося физическое впечатление о тех эпохах. Прежде она старалась вообразить путешествия, совершенные этой картиной, ту цепь случайностей, которые привели ее, неповрежденной, в комнату Таразы. При реставрации и консервации картины икшианцы проявили себя во всем блеске. Зритель мог коснуться темное пятна в нижнем левом углу рамы. И немедленно до глубины души поражала истинная гениальность еще и икшианца, отреставрировавшего и спасшего гениальную работу. Имя этого икшианца было на раме: Мартин Буро. Это пятнышко, едва его коснешься пальцем, становится проекцией чувств -- блаженство побега от той технологии, что произвела и Икшианскую Пробу. Буро восстановил не только картину, но и душу художника -- зритель, приложивший палец, познавал, с каким чувством наносил Ван Гог каждый мазок. Все было поймано в этих мазках кисти, запечатлено с помощью человеческих движений. Одраде так много раз, полностью поглощенная, простаивала перед этой картиной, что у нее возникало чувство, будто она могла бы сама ее заново воспроизвести. Сейчас, на фоне обвинений Тега, Одраде припомнила, что она испытывала перед картиной, и сразу же поняла, почему память воспроизвела этот образ, почему картина до сих пор ее очаровывала. На короткое время она всегда чувствовала себя полностью человеческой, осознавала домики, как места обитания настоящих людей, осознавала неимоверную полноту живой цепи человечества, которое остановилось перед личностью сумасшедшего Винсента Ван Гога, остановилось, чтобы запечатлеть себя. Тараза и Лусилла остановились приблизительно в двух шагах от Тега и Одраде. От Таразы попахивало чесноком. -- Мы чуть задержались, чтоб перекусить, -- сказала Тараза. -- Вы ничего не хотите? Это был самый что ни на есть неправильный вопрос. Одраде высвободила руку из руки Тега. Она быстро повернулась и вытерла глаза манжеткой. Опять поглядев на Тега, она увидела удивление на его лице. "Да-да" -- подумала она, -- эти слезы настоящие!" -- Мне думается, мы здесь сделали все, что могли, -- сказала Тараза. -- Тебе пора двигаться на Ракис, Дар. -- Давным-давно пора, -- ответила Одраде. x x x Жизнь не может найти разумных доводов для подкрепления этому, может быть источником пристойного взаимоуважения, если только каждый из нас не полон решимости вдохнуть в нее эти качества. Ченоэ: "Беседы с Лито II". Хедли Туек, Верховный жрец Разделенного Бога, испытывал все возраставший гнев на Стироса. Стирос, сам слишком старый, чтобы надеяться занять скамью Верховного Жреца, имел сыновей, внуков, многочисленных племянников, и перенес свои личные амбиции на свою семью. Циничный человек этот Стирос. Он представлял могущественное направление в жречестве, так называемое "научное сообщество", влияние которого было лукаво и навязчиво. Их отклонения были опасно близки к ереси. Туек напомнил себе, что не раз уже бывали прискорбные и несчастные случаи -- Верховный Жрец пропадал в пустыне Стироса и его единомышленников хватит на то, чтобы сотворить подобный несчастный случай. В Кине был полдень. Стирос только что удалился в явном расстройстве. Стирос хотел, чтобы Туек отправился в пустыню и лично понаблюдал там за очередной вылазкой Шиэны. Питая подозрение насчет этого приглашения, Туек его отклонил. Последовал странный спор, полный едких намеков, смутных ссылок на поведение Шиэны и словесных нападок на Бене Джессерит. Стирос, всегда полный подозрений насчет Ордена, сразу же невзлюбил новую настоятельницу Оплота Бене Джессерит на Ракисе, эту... как же ее звать? Ах, да, Одраде. Странное имя, но ведь Сестры часто принимают странные имена. Такова их привилегия. Сам Бог никогда не выступал против благодетельной основы Бене Джессерит. Против отдельных Сестер -- да, но ведь Орден в целом был сопричастен к Святому видению Божию. Туеку не нравилось, как Стирос говорит о Шиэне. Туек, в конце концов, цинично заставил Стироса остыть, заговорив с ним так, как подобает говорить в Святая Святых, пред высоким алтарем и образами Разделенного Бога. Призматические передатчики лучей отбрасывали тонкие клинья яркого света сквозь блуждающий аромат тлеющего меланжа на двойную линию высоких колонн, ведущих к алтарю. Туек знал, что сказанное в такой обстановке восходит непосредственно к Богу. -- Господь действует через нашу нынешнюю Сиону, -- сказал Туек Стиросу, и заметил смятение на лице старого советника. -- Шиэна -- живое воплощение Сионы, того человеческого инструмента, что способствовал переводу Его в Разделение. Стирос впал в ярость, наговорив такого, что не осмелился бы повторить перед полным Советом. Он слишком полагался на свои давние отношения с Туеком. -- Говорю тебе, она окружена взрослыми, полными намерений присягнуть ей и... -- И Богу! -- Туек не мог дозволить такому слову быть пропущенным. Наклоняясь вплотную к Верховному Жрецу, Стирос проскрежетал: -- Она в центре образовательной системы, доставляющей все, чего ни пожелает ее воображение, мы не отказываем ей ни в чем! -- Нам и не следует! Словно Туек ничего и не сказал, Стирос заявил: -- Я там снабдил ее записями из Дар-эс-Балата! -- Я -- Книга Судьбы, -- напевно процитировал Туек собственные слова Бога из хранилища в Дар-эс-Балате. -- Именно! И она вслушивается в каждое слово! -- Почему это тебя тревожит? -- самым спокойным тоном осведомился Туек? -- Мы не проверяем ее знания, она проверяет наши! -- Значит, Господь того хочет. Туек, ждал, пока старый советник, на лице которого отразился лютый гнев, выдвинет новые доводы. Возможности для таких доводов были, конечно же огромными. Туек этого и не отрицал. Все дело в том, как что истолковывать. Вот почему толкование всегда должно принадлежать исключительно Верховному Жрецу. Несмотря на их взгляд на историю (а может быть из-за), жречество очень много знало о том, как Бог обосновался на Ракисе. Они обладали самим Дар-эс-Балатом со всем содержимым -- самой ранней из всех известных не-палат. Тысячелетиями, пока Шаи-Хулуд превращал зеленевшую планету Арракис в пустыню Ракис, Дар-эс-Балат ждал под песками. Из этого святого хранилища жречество получило собственный голос Бога, Его отпечатанные слова и даже его голографические изображения. Они знают, что пустынная поверхность Ракиса воспроизводит первоначальный облик планеты -- самое начало -- когда она была единственным известным источником святого спайса. -- Она спрашивает о семье Бога, -- сказал Стирос. -- С чего бы ей спрашивать о... -- Она испытывает нас. Представляем ли мы Им Их надлежащие места? От Преподобной Матери Джессики к ее сыну, Муад Дибу, и к его сыну Лито Второму -- святая Троица небесная. -- Лито Третий, -- пробормотал Стирос. -- Как насчет того Лито, что умер от рук сардаукаров? Как насчет него? -- Осторожнее, Стирос, -- предостерег Туек. -- Ты знаешь, что мой прапрадед провозгласил в ответ на этот вопрос с этой самой скамьи. Наш Разделенный Бог был воплощенной частью и Его, пребывающего на небесах, став посредником земной власти. Эта часть его осталась безымянной, каковой всегда должна быть Истинная Суть Бога! -- Да ну? Туек расслышал ужасный цинизм в голосе старика. Слова Стироса как будто дрожали в насыщенном ароматами воздухе, требуя сурового возмездия. -- Тогда, почему она спрашивает, как Лито превратился в Разделенного Бога? -- осведомился Стирос. Сомневается ли Стирос в святой метаморфозе? Туек пришел в ужас. Он сказал: -- В свое время она нас просветит. -- Наши хилые объяснения должны наполнять ее разочарованием, -- съязвил Стирос. -- Ты заходишь слишком далеко, Стирос! -- Да неужели? Ты не находишь просвещающим то, что она спрашивает, как это песчаная форель поглотила большинство вод Ракиса и заново сотворила пустыню? Туек постарался скрыть нараставший гнев. Стирос и в самом деле представлял опасное направление в жречестве, но его тон и слова поднимали вопросы, на которые Верховным Жрецом был дан ответ давным-давно. Метаморфоза Лито II породила бессчетную песчаную форель, каждая из которых была наделена частицей Его. От песчаной форели к Разделенному Богу -- известная последовательность, которой поклоняются. Сомневаться в ней -- значит отрицать Бога. -- Ты сидишь здесь и ничего не делаешь! -- обвинил Стирос, -- мы -- пешки в... -- Довольно! -- Туек достаточно наслушался цинизма этого старика. Со всем подчеркнутым достоинством своего сана, Туек произнес слова Бога: -- "Твой Владыка очень хорошо знает, что у тебя на сердце. Достаточно тебе заглянуть к себе в душу, чтобы она выступила против тебя обвинительницей. Мне нет надобности в свидетелях. Ты не прислушиваешься к своей душе, но прислушиваешься вместо этого к своим гневу и ярости". Стирос удалился в испуге и смятении. В тягостном размышлении, Туек облачился в самое подходящее парадное облачение -- белое, с золотом и пурпурным -- и отправился навестить Шиэну. Шиэна была в саду на крыше центрального жреческого комплекса, вместе с Канией и еще двумя -- молодой жрицей по имени Балдик, личной служанкой Туека, и жрицей-послушницей по имени Кипуна, которая вела себя, по мнению Туека, слишком подражая Преподобным Матерям. Орден имеет здесь, конечно, своих шпионов, но Туек не любил, когда это бросалось в глаза. Кипуна занималась, в основном, физической подготовкой Шиэны, и между девочкой и жрицей-послушницей установилось взаимопонимание, возбуждавшее ревность Кании. Даже Каниа, однако, не могла перечить приказаниям Шиэны. Все четверо стояли рядом с каменной скамьей, почти в тени вентиляционной башни. Кипуна держала правую руку Шиэны, манипулируя пальцами девочки. Шиэна все подрастает, отметил Туек. Уже шесть лет она была на его попечении. Ему было видно, как под ее одеянием начинают проступать едва развивающиеся груди. Не было ни ветерка на крыше, и воздух тяжело входил в легкие Туека. Туек оглядел сад -- лишний раз убедиться в прилежном исполнении его распоряжения о мерах безопасности. Никогда не знаешь, откуда может грянуть опасность. Четверо из личной охраны Туека, хорошо вооруженные, но скрывавшие оружие, располагались по четырем углам крыши. Парапет, окружавший сад, был высоким, как раз, чтобы высовывались лишь головы охранников. Единственным более высоким сооружением, чем эта жреческая башня, была первая ветроловушка Кина, приблизительно в тысяче метров к западу. Несмотря на явные свидетельства, что все его приказы о мерах безопасности выполняются, Туек почувствовал опасность. Не Бог ли его предостерегает? Мысли Туека до сих пор бередил цинизм Стироса. Правильно ли позволять Стиросу так много воли? Шиэна увидела приближающегося Туека и прервала странное упражнение по разработке пальцев, которое она исполняла под руководством Кипуны. С видом всепонимающего терпения девочка безмолвно застыла и устремила взгляд на Верховного Жреца, заставив своих спутниц повернуться посмотреть туда же, куда и она. Для Шиэны Туек не был кем-то, внушавшим страх. Она, скорее, даже любила старика, несмотря на то, что некоторые его вопросы были такими путаными. А его ответы! По полной случайности она открыла тот вопрос, который больше всего досаждал Туеку: "Почему?" Некоторые из присутствовавших жрецов истолковали этот вопрос вслух как: "Почему вы в это верите?" Шиэна немедленно ухватилась за это, и впоследствии ее пробы Туека и других приобрели неизменную форму: "Почему в это верят?" Туек остановился приблизительно в двух шагах от Шиэны и поклонился. -- Доброе утро, Шиэна, -- он нервно дергал шеей над воротником своего облачения. Солнце припекало плечи, и он подивился, почему девочка так любит сюда подниматься. Шиэна неотрывно глядела на Туека испытующим взглядом. Она знала, что этот взгляд смущает его. Туек откашлялся. Когда Шиэна вот так глядела на него, он всегда гадал: "Не Бог ли это глядит на меня ее глазами?" Заговорила Каниа: -- Шиэна сегодня все спрашивает про Рыбословш. Самым елейным голосом Туек ответил: -- Собственная Святая Армия Бога. -- Вся армия из женщин? -- спросила Шиэна. Она говорила так, словно не могла в это поверить. Для тех, кто находился в самом низу ракианского общества, Рыбословши были названием из древней истории, развеянным во Времена Голода. "Она испытывает меня", -- подумал Туек. Рыбословши. Современные носительницы этого названия -- всего лишь небольшая торгово-шпионская делегация на Ракисе, состоящая из мужчин и женщин. Их древние корни не имели больше никакого значения для нынешней деятельности, руководимой, в основном. Иксом. -- В армии Рыбословш всегда были советники-мужчины, -- сказал Туек. Он внимательно приглядывался, как отреагирует на это Шиэна. -- И еще всегда были Данканы Айдахо, -- сказала Каниа. -- Да, да, конечно, Данканы Айдахо, -- Туек постарался не выдать своего недовольства. Всегда эта женщина суется! Туеку не нравилось, когда ему напоминали об этом аспекте исторического присутствия Бога на Ракисе. Возобновляемые гхолы и их положение в Святой Армии как бы давали некую индульгенцию Бене Тлейлаксу. Но никак не уйдешь от факта, что Рыбословши охраняли Данканов от любого вреда -- действуя, разумеется, по приказанию Бога. Данканы были святыми, никакого в этом сомнения, но святыми особого рода. Бог сам повествует, что лично убил нескольких Данканов, явно переправляя их прямо в рай. -- Кипуна рассказывала мне о Бене Джессерит, -- сказала Шиэна. Как же мечется ум этой девочки! Туек откашлялся, сознавая свое собственное противоречивое отношение к Преподобным Матерям. Почтение требовалось к тем, которые были "возлюбленными Бога", таким, как святая Ченоэ или святая Хви Нори, Невеста Божия -- тайная Преподобная Мать. Почитая эти особые обстоятельства, жречество испытывало крайне угнетающую ответственность перед Бене Джессерит, которая материально выражалась, в основном, в продаже Ордену меланжа по смехотворно низким ценам, по сравнению с теми, что заламывал Тлейлакс. Шиэна, самым простодушным голосом, проговорила: -- Расскажи мне о Бене Джессерит, Хедли. Туек кинул резкий взгляд на взрослых вокруг Шиэны, не улыбнулся ли кто? Он не знал, как относиться к тому, что Шиэна называет его просто по имени. С одной стороны, это было унизительно, с другой -- она оказывала ему почет таким личным обращением. "Бог тяжко меня испытывает", -- подумал он. -- Преподобные Матери -- хорошие люди? -- спросила Шиэна. Туек вздохнул. Все отчеты подтверждали, что Бог сохранял осторожность насчет Ордена. Слова Бога внимательно изучались, и были, в конце концов, вверены истолкованию Верховного Жреца. Бог не позволял Ордену угрожать его Золотой Тропе. -- Многие из них -- хорошие, -- сказал Туек. -- А где ближайшая Преподобная Мать? -- спросила Шиэна. -- В посольстве Ордена, здесь, в Кине, -- ответил Туек. -- Ты ее знаешь? -- Много Преподобных Матерей в Оплоте Бене Джессерит, -- сказал он. -- Что такое Оплот? -- Это то, как они называют свой дом здесь. -- Какая-то одна Преподобная Мать должна быть старшей. Ты знаешь, какая? -- Я знал ее предшественницу, Тамалан, но эта -- новенькая. Она только что прибыла. Ее зовут Одраде. -- Какое смешное имя. Туек и сам так думал, но вслух сказал: -- Один из историков говорил мне, что это видоизменение имени Атридес. Шиэна задумалась над этим. Атридесы. Это была семья, из которой произошел на свет Шайтан. До Атридесов здесь были только Свободные и Шаи-Хулуд. Устная История, которую народ сохранял, несмотря на все запреты жречества, содержала перечень родословных самых значительных семей Ракиса. В своей деревне Шиэна не раз слышала эти имена по вечерам. "Муад Диб родил Тирана". "А Тиран родил Шайтана". Шиэне не хотелось спорить и доказывать правду Туеку. Да и вид у него сегодня усталый. Она просто сказала: -- Приведи мне эту Преподобную Мать Одраде. Кипуна подняла руку ко рту -- скрыть торжество злорадной улыбки. Туек в полном ужасе отпрянул. Как мог он повиноваться такому требованию? Даже ракианское жречество не может повелевать Вене Джессерит! И что, если Орден ему откажет? Может ли он предложить дар меланжа? Это могло бы стать признаком слабости! Преподобные Матери могли начать торговаться! На свете тяжело сыскать более прижимистых торгашей, чем холодноглазые Преподобные Матери Ордена. Эта новенькая, Одраде, выглядит, как раз одной из худших. Все эти мысли промелькнули в уме Туека в одно мгновение. Вмешалась Каниа, предоставив Туеку нужную подсказку. -- Может быть, приглашение Шиэны могла бы передать Кипуна, -- сказала Каниа. Туек метнул взгляд на юную жрицу-послушницу. Да! Многие подозревали (и Каниа явно среди них), что Кипуна -- шпионка Бене Джессерит. Разумеется, каждый на Ракисе шпионил за каждым. Туек изобразил самую любезную улыбку и кивнул Кипуне. -- Ты знаешь кого-нибудь из Преподобных Матерей, Кипуна? -- Некоторые из них мне известны, мой Владыка Верховный Жрец, -- ответила Кипуна. "По крайней мере она все еще проявляет надлежащее почтение!" -- Превосходно, -- сказал Туек. -- Не была бы ты столь добра, передать это небесное приглашение Шиэны в посольство Ордена? -- Я постараюсь из всех моих ничтожных сил, мой Владыка Верховный Жрец. -- Я уверен, что ты постараешься! Кипуна начала горделиво поворачиваться к Шиэне, осознание успеха нарастало в ней. До смешного легко было, используя технику Ордена, спровоцировать это желание Шиэны. Кипуна улыбнулась и открыла рот, чтобы заговорить. Движение на парапете, приблизительно в сорока метрах позади Шиэны, привлекло внимание Кипуны. Что-то там блеснуло в солнечном свете. Что-то маленькое и... Со сдавленным криком Кипуна схватила Шиэну, откинула ее потрясенному Туеку и крикнула: -- Бегите! Пбсле этого Кипуна метнулась по направлению к быстрому яркому пятнышку -- крохотному самонаводчику, за которым тянулась длинная шигавировая нить. В свои молодые годы Туек играл в лапту. Он инстинктивно поймал Шиэну, а потом осознал опасность. Повернувшись с извивающейся и протестующей девочкой в руках, Туек кинулся к открытой двери башенной лестницы. Он услышал, как дверь захлопнулась за ним, и быстрые шаги Кании у него за спиной. -- Что это? Что это? -- крича, Шиэна молотила кулачками по груди Туека. -- То, Шиэна, то! -- Туек задержался на первой лестничной площадке. Отсюда в сердцевину здания вели и спусковой желоб, и суспензорный спуск. Каниа остановилась рядом с Туеком. Она запыхалась, в тесном пространстве ее дыхание звучало тяжело и громко. -- Это убило Кипуну и двух твоих охранников, -- выдохнула Каниа. -- Разрезало их! Я видела. Боже, сохрани нас! Ум Туека был в смятении. И спусковой желоб, и система суспензорного прыжкового спуска -- закрытые трубчатые пространства, ведущие сквозь башни, их легко перекрыть. Нападение на крыше могло быть только частью обширного замысла. -- Отпусти меня! -- настаивала Шиэна. -- Что происходит? Туек поставил ее на пол, но продолжал крепко держать за руку. Он наклонился к ней: -- Шиэна, дорогая, кто-то пытался поранить вас. Рот Шиэны изобразил безмолвное "О", затем: -- Они убили Кипуну? Туек поглядел на дверь крыши. Не орнитоптер ли ему слышится? Стирос! Заговорщики так легко могут увести трех уязвимых людей в пустыню! Каниа обрела дыхание. -- Я слышу топот, -- сказала она. -- Не следует ли нам бежать отсюда? -- Мы спустимся вниз по лестнице! -- сказал Туек. -- Но... -- Делай, как я говорю! Крепко держа Шиэну за руку, Туек повел ее вниз, на следующую лестничную площадку. В добавление к спусковому желобу и суспензорному устройству, эта лестничная площадка имела еще и дверь в широкий извивающийся холл. Всего лишь несколько коротких шагов -- и там вход в апартаменты Шиэны. Прежде -- собственные апартаменты Туека. И опять он заколебался. -- Что-то происходит на крыше, -- прошептала Каниа. Туек поглядел на испуганно примолкшую девочку. Ее ручка вспотела. Да, на крыше происходило какое-то смятение -- крики, шипение огнеметов, топот беготни. Дверь крыши, скрытая теперь от их глаз, громко распахнулась, и это все решило для Туека. Он быстро отворил двери в холл и кинулся туда, попав прямо в плотно сформированный клин облаченных в черное женщин. С каким же пустым чувством поражения Туек узнал женщину, стоявшую в острие этого клина: Одраде! Кто-то выхватил у него Шиэну и запихнул ее внутрь плотно стоявших черных фигур. Ни Туек, ни Каниа не успели запротестовать, как им крепко зажали рты. Другие руки притиснули их к двери холла. Несколько черных фигур вышли через дверь и направились вверх по лестнице. -- Девочка в безопасности, вот все, что важно в данный момент, -- прошептала Одраде. Она заглянула в глаза Туека. -- Не поднимай шума, -- он убрал руку ото рта. Используя Голос, она сказала: -- Расскажи мне, что там на крыше! Туек безоговорочно подчинился: -- Самонаводчик, тянущий длинный шиговир. Он летел через парапет. Кипуна увидела его... -- Где Кипуна? -- Мертва. Это видела Каниа, -- Туек описал храбрый бросок Кипуны навстречу опасности. "Кипуна мертва!" -- подумала Одраде. Она скрыла ярость гневных чувств утраты. Какая же потеря. Конечно, нужно только восхищаться такой храброй смертью, но какая утрата! Орден всегда нуждался в отваге и преданности, но еще он нуждался в генетическом здоровье, имевшимся в Кипуне. "Погибла, убита этими безмозглыми олухами!" По знаку Одраде рука со рта Кании была убрана. -- Расскажи мне, что ты видела, -- сказала Одраде. -- Самонаводчик захлестнул шиговир вокруг шеи Кипуны и... -- Канию передернуло. Глухой хлопок взрыва эхом отдался над ними. Затем тишина. Одраде взмахнула рукой. Женщины в черном облачении рассыпались по холлу, двигаясь молча, скрываясь из видимости за поворотом. Только Одраде и еще двое -- обе помоложе Одраде, с ледяными глазами и напряженными лицами -- остались вместе с Туеком и Канией. Шиэны нигде не было видно. -- В этом каким-то образом замешаны икшианцы, -- сказала Одраде. Туек мысленно согласился. "Такое количество шиговира..." -- Куда вы увели девочку? -- спросил он. -- Она под нашей защитой, -- сказала Одраде. -- Будьте спокойны, -- она вскинула голову, прислушиваясь. Из-за угла торопливо подошла фигура в черном и зашептала на ухо Одраде. На лице Одраде появилась натянутая улыбка. -- Все кончено, -- сказала Одраде. -- Мы пойдем к Шиэне. Шиэна сидела в мягком голубом кресле с подушками в главной комнате своих апартаментов. Облаченные в черное женщины стояли позади нее защищающей дугой. Девочка совершенно оправилась от шока нападения и бегства, но ее глаза поблескивали от возбуждения и незаданных вопросов. Взгляд Шиэны был устремлен на что-то справа от Туека. Он остановился и взглянул туда -- дыхание у него перехватило. В странном скрюченном положении у стены лежало обнаженное мужское тело, голова вывернута так, что подбородок сместился за левое плечо. Открытые глаза пялились с пустотой смерти. Стирос! Изодранные в клочья одеяния Стироса, явно насильственно с него содранные, неряшливой грудой лежали у ног трупа. Туек поглядел на Одраде. -- Он был в этом замешан, -- сказала она. -- С икшианцами были Лицевые Танцоры. Туек постарался сглотнуть сухим горлом. Каниа прошаркала мимо него к телу. Туеку не было видно ее лица. Присутствие Кании напомнило ему, что было что-то между Канией и Стиросом в дни их молодости. Туек двинулся, инстинктивно вставая между Канией и сидевшей девочкой. Каниа становилась перед телом и пнула его ногой. Затем она повернулась к Туеку с выражением злорадного торжества на лице. -- Я должна была увериться, что он действительно мертв, -- сказала она. Одраде взглянула на одну из своих спутниц. -- Уберите тело. Она поглядела на Шиэну. Для Одраде это была первая возможность повнимательней приглядеться к девочке с того момента, как она возглавила боевые силы, двинув их для отражения нападения на храмовый комплекс. Туек проговорил позади Одраде: -- Преподобная Мать, не могла бы ты объяснить... Не оборачиваясь, Одраде его перебила: -- Позже. Лицо Шиэны оживилось при словах Туека. -- Я так и думала, что ты -- Преподобная Мать! Одраде просто кивнула. До чего же восхитительная девочка. Одраде испытывала те же чувства, что и перед живописным полотном в апартаментах Таразы. Что-то от того огня, перешедшего в произведение искусства, вдохновляло сейчас Одраде. Дикое вдохновение! Вот о чем говорит ей сумасшедший Ван Гог. Хаос, приведенный в изумительный порядок. Разве это не входит в кодекс Ордена? "Эта девочка -- мой холст", -- подумала Одраде. Она почувствовала, как у нее покалывает в руке от ощущения древней кисти. Ее ноздри расширились от запаха масла и красок. -- Оставьте меня наедине с Шиэной, -- приказала Одраде. -- Все выйдите. Туек начал было возражать, но был остановлен, когда одна из спутниц Одраде крепко схватила его за руки. Одраде обдала его жгучим взглядом. -- Бене Джессерит и раньше тебе служил, -- сказала она. -- На этот раз мы спасли тебе жизнь. Женщина, державшая Туека за руку, потянула его прочь. -- Ответь на его вопросы, -- сказала Одраде. -- Но сделай это где-нибудь еще. Каниа сделала шаг по направлению к Одраде. -- Эта девочка на моем... -- Удались! -- рявкнула Одраде, задействовав все силы Голоса. Каниа застыла. -- Вы чуть не потеряли ее, уступив нелепому сборищу заговорщиков! -- сказала Одраде, сурово глядя на Канию. -- Мы подумаем, предоставить ли вам дальнейшую возможность заниматься с Шиэной. Слезы показались в глазах Кании, но приговор Одраде обсуждению не подлежал. Повернувшись, Каниа выскочила вслед за остальными. Одраде перенесла свой взгляд на глядевшую во все глаза девочку. -- Мы уже очень давно тебя ждем, -- проговорила Одраде. -- Мы не предоставим этим дуракам еще одной возможности тебя потерять. x x x Закон всегда принимает ту, либо иную сторону на основе принудительной силы. Мораль и юридические точности мало что значат, когда вопрос ставится ребром: у кого рычаги влияния? Заседание Совета Бене Джессерит: Архивы ХОХ232 Сразу после того, как Одраде и сопровождавшие ее покинули Гамму, Тег энергично взялся за работу. Необходимо перестроить внутренний режим Оплота так, чтобы держать Шванги подальше от гхолы -- распоряжение Таразы. -- Она может наблюдать за всем, чем угодно. Ей нельзя дотрагиваться. Несмотря на множество неотложной работы, у Тега часто случались странные моменты, когда он в забытьи глядел в никуда, стано