букмекера?
Будь эта ваша Ада хоть самый великий синий чулок, здравого смысла у нее не
больше, чем у курицы!
-- Она -- великий ученый, мистер Фрейзер! Истинный гений. Я читал
работы леди Байрон, применяемая в них математика...
-- Леди Ада Байрон, королева машин. -- В голосе Фрейзера было больше
усталости, чем презрения. -- Сильная женщина! Совсем как ее мать, да? Носит
зеленые очки и пишет ученые книги... Она хочет опрокинуть вселенную и
сыграть полушариями в кости. Женщины не умеют вовремя остановиться...
-- Вы женаты, мистер Фрейзер? -- улыбнулся Мэллори.
-- Бог миловал, -- пробурчал инспектор.
-- Я тоже, пока. А леди Ада никогда не была замужем. Она обручилась с
наукой.
-- Каждая женщина нуждается в муже, чтобы тот держал ее в узде. -- В
голосе Фрейзера звучала страстная убежденность. -- Так и только так
промыслил Господь.
Мэллори нахмурился.
Заметив это, Фрейзер несколько изменил формулировку:
-- Это эволюционная адаптация рода человеческого.
Мэллори медленно кивнул.
Инспектор Фрейзер явно не горел желанием встретиться с Бенджамином
Дизраэли; он не слишком убедительно объяснил, что необходимо наблюдать за
улицами на предмет шпионов, однако было вполне очевидно, что полицейский
наслышан о хозяине дома и не доверяет его сдержанности. И с должным на то
основанием.
Мэллори встречал в Лондоне немало деловых людей, но Диззи* Дизраэли был
всем лондонцам лондонец. Мэллори не питал к Дизраэли особого уважения,
однако находил его занятным собеседником. Дизраэли знал -- или делал вид,
что знает, -- все закулисные интриги в Палате общин, все свары среди
издателей и ученых, все званые вечера и литературные четверги у леди
Такой-То и леди Как-Бишь-Ее-Там. Его умение казаться всеведущим граничило с
чудом.
* Dizzy (англ.) -- букв, головокружительный.
Мэллори случайно узнал, что Дизраэли, вполне добропорядочного
агностика, забаллотировали на выборах в три или четыре клуба, возможно --
из-за его еврейского происхождения. Впрочем, образ жизни и манеры этого
человека оставляли стойкое впечатление, что всякий лондонец, с ним не
знакомый, либо имбецил, либо безнадежно отстал от жизни. От Диззи исходили
какие-то эманации, какая-то мистическая аура, и даже Мэллори при всем его
скептицизме не мог этого не ощущать.
Одетая в домашний чепец и передник служанка сообщила гостю, что хозяин
уже встали и завтракают. "Господи, -- вздохнул Мэллори, глядя на Дизраэли, с
энтузиазмом поглощающего тушенную в джине макрель, -- эта рыба воняет почище
лондонской подземки". Утренний туалет литератора состоял из шлепанцев,
турецкого халата и бархатной фески с кисточкой.
-- Доброе утро, Мэллори. Точнее говоря -- кошмарное утро. Жуткое.
-- Жутковатое.
Дизраэли отправил в рот остатки макрели, допил чашку черного, как
деготь, кофе и принялся набивать первую за день трубку.
-- По правде говоря, вас-то мне и не хватало. Вы ведь немного клакер,
понимаете в технике?
-- А в чем дело?
-- Новомодная хреновина. Купил ее в ту среду. Продавец клялся и
божился, что она облегчит мне жизнь.
Кабинет Дизраэли был сплошь завален ершиками для чистки трубок,
скандальными журналами и недоеденными сэндвичами. На полу громоздились
вороха тонкой деревянной стружки и пробковых амортизационных вкладышей.
"Хреновина" оказалась печатной машиной "Кольт и Максвелл"; журналисту
удалось вытащить ее из упаковочного ящика и установить на изогнутые чугунные
ножки. Перед машиной на освобожденном от хлама пятачке невообразимо грязного
дубового пола стояло патентованное канцелярское кресло.
-- С виду все в порядке, -- пожал плечами Мэллори. -- А что там не
работает?
-- Ну, я могу качать педаль и с ручками тоже справляюсь, -- объяснил
Дизраэли. -- Во всяком случае, стрелка по буквам ходит. Но все равно эта
штука ничего не печатает.
Мэллори сдвинул боковую заслонку кожуха, ловко продел перфорированную
ленту через приводные шкивы, потом проверил подачу бумаги, судя по всему,
Дизраэли не сумел правильно зацепить шестеренки привода. Мэллори устроился в
канцелярском кресле, качнул пару раз педаль, чтобы разогнать маховик, и
взялся за рукоятки.
-- Что мне напечатать? Продиктуйте что-нибудь.
-- Знание -- сила, -- с готовностью отозвался Дизраэли.
Стрелка быстро запрыгала по нанесенным на стеклянный диск буквам;
перфолента поползла наружу, аккуратно наматываясь на пружинную шпульку;
печатное колесико уверенно защелкало. Дав замереть маховику, Мэллори вытянул
из прорези лист бумаги с единственной строчкой букв: "ЗНАНИЕ -- СИЛА".
-- Тут нужна определенная сноровка, -- сказал он, передавая страницу
журналисту. -- Но вы быстро наловчитесь.
-- Да я от руки пишу быстрее! -- возмутился Дизраэли. -- И куда лучшим
почерком!
-- Разумеется, -- терпеливо ответил Мэллори, -- но в результате у вас
получается только один экземпляр. А здесь -- немного работы ножницами и
клеем, и вы сможете запустить перфоленту по кругу. Машина будет выплевывать
страницу за страницей, пока вам не надоест крутить педаль. Сколько надо
копий, столько и получите.
-- Замечательно. -- В голосе Дизраэли не чувствовалось особого
воодушевления.
-- И потом, вы сможете править написанное. Это просто, нужно лишь
немного порезать и поклеить.
-- Профессионалы никогда не переписывают, -- скривился Дизраэли. -- А
что, если мне захочется написать что-нибудь элегантное и пространное -- так
сказать, на одном дыхании? Что-нибудь вроде... -- Дизраэли взмахнул дымящей
трубкой. -- "Бывают борения разума, подобные титаническим судорогам самое
Природы, когда все вокруг кажется анархией и первозданным хаосом, однако
часто именно в эти моменты величайшего смятения возникает, словно в родовых
схватках Вселенной, некий новый принцип упорядоченной организации, некий
новый побудительный мотив, и этот новый принцип, этот мотив смиряет и
приводит к гармоническому соответствию страсти и стихии, грозившие отчаянием
и ниспровержением всех основ".
-- Недурно, -- похвалил Мэллори.
-- Нравится? Из вашей новой главы. Но как я могу сосредоточиться на
красноречии, если все время приходится что-то там крутить и нажимать, прямо
как какой-нибудь там прачке?
-- Ну, если вы ошибетесь, всегда можно перепечатать страницу.
-- А говорили, что это устройство сэкономит бумагу.
-- Вы можете нанять квалифицированного секретаря и диктовать.
-- Но они-то говорили, что эта штука сэкономит мне еще и деньги! --
Дизраэли сунул в рот янтарный мундштук своей пенковой трубки и яростно
затянулся. -- Да чего там попусту языком чесать, все равно не отвертишься.
Издатели силой навяжут нам это нововведение. "Ивнинг Телеграф" уже теперь
делает весь набор на машинах. Профсоюзы наборщиков на дыбы, в правительстве
целый скандал... Ладно, хватит болтать о наших литературных проблемах. За
работу, а? Боюсь, нам придется поспешить. Мне бы хотелось набросать сегодня
по меньшей мере две главы.
-- Что так?
-- Я уезжаю на континент с компанией друзей, -- объявил Дизраэли. --
Наверное, в Швейцарию. Какой-нибудь небольшой кантон высоко в Альпах, где
несколько веселых писак смогут глотнуть свежего воздуха.
-- Здесь совсем паршиво, -- согласился Мэллори. -- Очень зловещая
погода.
-- В салонах только об этом и говорят. -- Дизраэли сел за стол и
принялся охотиться по ящикам за своими набросками. -- Летний Лондон всегда
смердит, но в этом году у нас Великий Смрад. Весь бомонд разъехался, а кто
не уехал -- уедет со дня на день. Сомневаюсь, чтобы в Лондоне остался хоть
один светский человек. Говорят, даже парламент сбежит выше по реке, в
Хэмптон-Корт, а Дом правосудия -- в Оксфорд!
-- Неужели правда?
-- Да, совершенно точно. Будут приняты крайние меры. Все, конечно же,
планируется втихую, чтобы предотвратить панику. -- Дизраэли повернулся
вместе с креслом и подмигнул. -- Но меры грядут, это уж будьте уверены.
-- Какие меры, Диззи?
-- Рационирование воды, закрытие дымовых труб, отключение газовых
фонарей и все в таком роде, -- весело сообщил Дизраэли. -- Что бы там ни
говорили о новой аристократии, институт меритолордов* дал нам хотя бы
уверенность, что руководство страны не состоит из идиотов.
Он разложил по столу заметки.
-- У правительства готовы в высшей степени научные планы на случай
любой чрезвычайной ситуации. Вторжения, пожары, засухи, эпидемии... -- Он
лизнул большой палец и зашуршал заметками. -- Некоторые люди просто обожают
мыслить о немыслимом.
Все это не укладывалось в голове.
-- А что конкретно содержится в этих чрезвычайных планах? -- с
недоверием спросил Мэллори.
-- Много всякого. Планы эвакуации, наверное.
-- Не хотите же вы сказать, что правительство думает эвакуировать
Лондон?
-- Понюхай вы Темзу возле здания Парламента, -- косо усмехнулся
Дизраэли, -- вы бы не удивлялись, что наши солоны решили сделать ноги.
-- Настолько плохо, да?
-- Темза превратилась в зловонную, ядовитую, кишащую всеми болезнями
сточную канаву,-- провозгласил Дизраэли. -- Ее воды до предела насыщены
сбросами пивоварен и литейных мастерских, газовых и химических заводов!
Устои Вестминстерского моста облеплены жуткими лохмами гнили, каждый
проходящий по Темзе пироскаф взбивает из этой отвратительной жижи такое
зловоние, что команда едва не падает в обморок!
-- Передовицу писали? -- улыбнулся Мэллори.
-- Для "Морнинг Клэрион", -- пожал плечами Дизраэли. -- В этом жанре
непременно приходится чуть-чуть сгущать краски. Но погодка сейчас абсолютно
дикая, тут уж не поспоришь. Несколько дней хорошего дождя, чтобы промыть
Темзу и взломать этот гнетущий облачный купол, и все будет в порядке. Ну а
еще пара недель такой кошмарной погоды, и тем, кто постарше или слаб
легкими, сильно не поздоровится.
-- Вы, правда, так думаете?
-- Говорят, в Лаймхаузе снова свирепствует холера, -- зловеще прошептал
Дизраэли.
По спине Мэллори пробежал холодок.
-- Кто говорит?
-- Госпожа Сплетня. Но кто сейчас ей не поверит? В такое мерзкое лето
весьма вероятно, что испарения и миазмы разнесут смертельную заразу. --
Дизраэли выколотил трубку и начал снова набивать ее черным турецким табаком.
-- Я очень люблю этот город, Мэллори, но бывают времена, когда благоразумие
должно брать верх над привязанностью. Я знаю, у вас семья в Сассексе. На
вашем месте, я бы уехал туда не теряя ни минуты.
-- Но мне предстоит выступить с докладом, через два дня. О
бронтозаврусе. С кинотропным сопровождением!
-- Отмените выступление, -- посоветовал Дизраэли, возясь с многоразовой
спичкой. -- Или отложите.
-- Не могу. Оно должно стать событием, я надеюсь на большой
общественный резонанс!
-- Мэллори, никто туда не придет. Во всяком случае, никто из тех, кто
действительно что-то значит. Ваш доклад будет напрасным сотрясением воздуха.
-- Придут рабочие, -- упрямо сказал Мэллори. -- Простые люди, которым
не по карману летние каникулы на природе.
-- О! -- кивнул Дизраэлли, выдувая колечко дыма. -- Это будет роскошно.
Ребята, читающие по складам грошовые ужастики. Не забудьте порекомендовать
им мои сочинения.
Мэллори упрямо сжал челюсти.
-- Давайте-ка лучше работать, -- вздохнул Дизраэли. -- Нам надо многое
успеть. -- Он взял со стеллажа последний номер "Семейного музея". -- Что вы
думаете о куске, напечатанном на той неделе?
-- Прекрасно. Лучший из всех, что были.
-- Только слишком уж много этих дурацких теорий, -- пожаловался
Дизраэли. -- Нужно обращаться к чувствам.
-- А что плохого в теории, если это -- хорошая теория?
-- Ну кому же, кроме специалистов, интересно читать о шарнирном
давлении в челюстных костях рептилии? По правде говоря, единственное, что
публике хочется знать о динозаврах, -- почему эти чертовы твари взяли вдруг
и передохли?
-- Так мы же договорились приберечь это под конец.
-- О, да. Великолепная будет кульминация -- вся эта история с огромной
кометой, врезающейся в Землю, гигантской пылевой бурей, уничтожающей
миллионы рептилий, и тому подобное. Очень драматично, очень катастрофично,
за это-то публика и любит катастрофизм. Катастрофа занимательнее, чем вся
эта униформистская болтовня о том, что Земле сотни миллионов лет. Надоедливо
и скучно -- сплошное занудство от начала и до конца!
-- Да при чем тут обращение к вульгарным эмоциям! -- возмутился
Мэллори. -- У меня есть веские доказательства! Взгляните на Луну -- вся ее
поверхность изрыта кометными кратерами!
-- Да, да, -- рассеянно отозвался Дизраэли, -- точная наука, честь ей и
хвала.
-- Никто не в силах объяснить, почему Солнце способно светить хоть
десяток миллионов лет. Никакое горение не может длиться так долго -- это
нарушает элементарные законы физики!
-- Давайте оставим это на время. Я целиком и полностью согласен с вашим
другом Гексли, что мы должны просвещать невежественную публику, однако нужно
время от времени бросать ей косточку. Наши читатели желают побольше узнать о
левиафанном Мэллори как о человеке.
Мэллори саркастически хмыкнул.
-- Вот почему нам нужно вернуться к той истории с индейской девушкой.
-- Да какая там "девушка"? -- взмолился Мэллори. -- Это была пожилая
туземка...
-- Мы уже сообщили читателям, что вы никогда не были женаты, --
невозмутимо продолжал Дизраэли. -- И вы не хотите признаться, что у вас есть
возлюбленная в Англии. Пришло время вывести на сцену эту индейскую деву. Нет
никакой необходимости описывать события прямолинейно, со всеми непристойными
подробностями. Просто несколько добрых слов о девушке, пара вскользь
оброненных намеков -- женщины от этого без ума. А они читают гораздо больше
мужчин. -- Дизраэли отвинтил колпачок самописки. -- Вы еще не сказали мне ее
имя.
-- У шайенов нет имен в нашем понимании. Особенно у женщин.
-- Но хоть как-то же ее называли?
-- Ну, иногда ее звали Вдовой с Красным Одеялом, а иногда ее звали
Матерью Пятнистой Змеи или Матерью Хромой Лошади. Но вообще-то я не стал бы
ручаться ни за одно из этих имен. Переводчиком у нас был вечно пьяный
француз-полукровка, не знавший толком ни английского, ни шайенского.
Дизраэли был явно разочарован.
-- Так вы что, никогда с ней не говорили?
-- Ну, это как сказать. Я вроде неплохо добивался своего при помощи
жестов. Ее имя было -- Уак-си-ни-ха-уа или Уак-ни-си-уа-ха -- что-то вроде
того.
-- А что, если я назову ее Девой Прерий?
-- Диззи, это была вдова. С двумя взрослыми детьми. У нее не хватало
нескольких зубов, и она была жилистая, как волчица.
-- Вы совсем не хотите мне помочь, -- вздохнул Дизраэли.
-- Ладно, -- Мэллори подергал себя за бороду. -- Она была хорошей
швеей, можете упомянуть об этом. Мы завоевали ее... гм... расположение, дав
ей иглы. Стальные иглы вместо заостренных кусков бизоньей кости. И, конечно
же, стеклянные бусы. Они все без ума от стеклянных бус.
-- Поначалу робкая Фиалка Прерий избегала белых людей, однако
мало-помалу любовь к женскому рукоделию взяла в ней верх над застенчивостью,
-- пробормотал Дизраэли и начал быстро строчить.
Дизраэли сочинял невероятную романтическую историю, интриговал будущих
читательниц скромными, благопристойными намеками; Мэллори слушал его и
неуютно ежился.
Насколько же это далеко от правды. Правду бумага не выдержит. Мэллори
успел вроде бы выкинуть всю эту убогую историю из головы. Но, как оказалось,
не совсем. Пока Дизраэли усердно карябал свою сентиментальную ахинею, правда
накатила на Мэллори со всей жестокой отчетливостью.
Высокие конусообразные шатры замело снегом, и все шайены упились в
стельку. Визжащий, улюлюкающий, подвывающий пандемониум -- несчастным и в
голову не шло, что спиртное для них яд, верная гибель. Они носились как
угорелые, палили из винтовок в пустые американские небеса и падали с
закатившимися глазами на промерзшую землю, в объятия видений. Стоило им
начать, свистопляска могла продолжаться часами.
Мэллори не хотелось идти к вдове. Он боролся с искушением много дней,
но в какой-то момент осознал, что с этим делом надо кончать. Тогда он
вылакал из бутылки дюйма два дешевого бирмингемского самогона, который они
привезли вместе с винтовками, и пошел в палатку, где вдова сидела на одеялах
и шкурах перед костерком из бизоньего навоза. Двое ее детей поднялись и
вышли наружу, в снег и ветер.
Мэллори показал ей новую иголку и начал объясняться, делая руками
непристойные жесты. Вдова кивнула с преувеличенным старанием человека, для
которого кивок -- элемент чуждого языка, затем скользнула в свое гнездо из
шкур, легла на спину, раздвинула ноги и вытянула вверх руки. Мэллори
взобрался на нее, накрылся одеялом, вытащил из штанов набрякший, ноющий член
и ввел его по принадлежности. Он думал, что дело кончится быстро и,
возможно, без особого стыда, но все это было слишком непривычно.
Совокупление тянулось так долго, что женщина начала поглядывать на него с
каким-то робким раздражением, а потом осторожно подергала его за бороду.
Наконец тепло, блаженное трение, резкий звериный запах что-то в нем
растопили, и он кончил долго и сильно, кончил в нее, хотя и не намеревался
этого делать. Три других раза, когда он навещал вдову, он вовремя выходил,
боясь наградить это несчастное существо ребенком. Ему было жаль, что в
первый раз так получилось. Но если она была к их отъезду беременна, скорее
всего, ребенок был не его, а кого-то другого из экспедиции.
В конце концов Дизраэли покончил с Фиалкой Прерий, и все пошло вроде бы
легче, однако теперь Мэллори пребывал в полном смятении. Цветистая проза
литератора была тут, собственно, и ни при чем, дьявола разбудила яростная
сила его собственных воспоминаний. Призрак вернулся за отмщением. Мэллори
был переполнен похотью и терял над собой контроль. После Канады он ни разу
не имел дела с женщиной, да к тому же та француженка в Торонто была не
слишком уж чистой. Ему отчаянно хотелось женщину. Англичанку, какую-нибудь
пейзанку с упругими белыми ногами и веснушками на пухлых плечах...
Мэллори вышел на Флит-стрит. На открытом воздухе его глаза сразу же
начали слезиться. Прохожих было много, однако Фрейзера среди них не
замечалось. На город опустилась мгла, невероятная даже по меркам этого
невероятного лета. К полудню купол собора Святого Павла окутался саваном
грязного тумана. Шпили и рекламные щиты Ладгейт-Хилла скрылись в
грязно-серой вате маслянистого дыма. Флит-стрит превратилась в бурлящий,
грохочущий хаос, надсадное пыхтение пароходов мешалось с криками, лошадиным
ржанием и пистолетными щелчками кнутов. Женщины шли по тротуарам
ссутулившись, прикрываясь грязными от сажи зонтиками, все прохожие прижимали
к носу и глазам скомканные платки. Мужчины и мальчишки тащили саквояжи и
баулы с резиновыми ручками, их веселенькие соломенные канотье уже покрылись
пятнами сажи. По зависшей над улицей эстакаде железной дороги "Лондон, Четем
и Дувр" пропыхтел переполненный прогулочный поезд, дым из его трубы завис в
тяжелом, недвижном воздухе, как грязно-черный транспарант.
Мэллори взглянул на небо. Волокнистая медуза городских дымов исчезла,
поглощенная все разрастающейся глыбой беспросветной мглы. То тут, то там на
мостовую плавно ложились серые хлопья, отдаленно похожие на снег. Одна из
этих чешуек кристаллизованной грязи села Мэллори на рукав; при первом же
прикосновении она рассыпалась тончайшим пеплом.
-- Доктор Мэллори!
Фрейзер стоял на противоположной стороне Флит-стрит под фонарем и
призывно махал рукой; в спокойном обычно полицейском чувствовалось какое-то
необычное возбуждение. Не исключено, осознал Мэллори, что он давно так уже
кричит и машет.
Кэбы, паровые экипажи, все возможные и невозможные виды телег и повозок
двигались сплошным потоком, как стадо взбесившихся, непрерывно блеющих овец.
Мэллори перебежал улицу, ежесекундно выскакивая из-под колес, и остановился,
задыхаясь.
Рядом с Фрейзером стояли двое незнакомцев, их лица были плотно обернуты
платками. Тот, что повыше, успел уже надышать на белой ткани неприятное
желто-коричневое пятно.
-- А ну-ка, уберите эти тряпки, -- скомандовал Фрейзер.
Незнакомцы угрюмо стянули платки под подбородки.
-- Да это же кашлюн! -- поражение воскликнул Мэллори.
-- Позвольте мне, -- недобро усмехнулся Фрейзер, -- представить вам
двух моих давних знакомых. Это мистер Дж. С. Тейт, а это -- его партнер,
мистер Джордж Веласко. Они считают себя конфиденциальными агентами или
чем-то в этом роде. -- Рот Фрейзера растянулся в нечто, почти напоминающее
улыбку. -- Насколько я знаю, вы, джентльмены, уже встречались с доктором
Эдвардом Мэллори.
-- Знаем мы его, как же, -- буркнул Тейт. Левую его скулу украшал
багровый вздувшийся кровоподтек. -- Псих он долбаный, и больше никто!
Бедлам* по нему плачет.
-- Мистер Тейт был сотрудником лондонской полиции, -- объяснил Фрейзер,
окинув Тейта тяжелым взглядом. -- Пока не потерял свою должность.
-- Я ушел в отставку! -- вскинулся Тейт. -- Я ушел из принципа,
поскольку в лондонской полиции нельзя добиться справедливости -- да ты,
Эбенезер Фрейзер, и сам это не хуже меня знаешь.
-- Что касается мистера Веласко, он один из так называемых рыцарей
плаща и кинжала, -- невозмутимо продолжал Фрейзер. -- Отец его прибыл в
Лондон как испанский беженец-роялист, а наш юный мастер Джордж с охотой
берется за любую работу -- фальшивые паспорта, подглядывание в замочную
скважину, избиение видных ученых...
-- Я британский гражданин. Я здесь родился и вырос. -- Не по-лондонски
смуглый полукровка одарил Мэллори ненавидящим взглядом.
-- Не задирай нос, Фрейзер, -- сказал Тейт. -- Когда-то ты точно так же
топал по участку, как и я, а если теперь ты большая шишка, то только потому,
что готов помалкивать обо всяких грязных скандалах. Ну и что ты намерен
делать? Наденешь на нас браслеты, посадишь в каталажку? Валяй, у меня тоже
есть друзья.
-- Не бойся, Тейт, я не позволю доктору Мэллори вас побить. А в
благодарность вы нам расскажете, с чего это вы за ним следите.
-- Профессиональная тайна, -- запротестовал Тейт. -- Нельзя стучать на
клиента.
-- Не будь дураком, -- ласково посоветовал Фрейзер.
-- Вот этот ваш джентльмен, он долбаный убийца! Выпотрошил своего
противника, как селедку.
-- Никого я не убивал, -- отрезал Мэллори. -- Я ученый Королевского
общества, а не какой-нибудь уголовник!
Тейт и Веласко скептически переглянулись; губы Веласко задрожали, затем
он не выдержал и захихикал.
-- Что тут смешного? -- спросил Мэллори.
-- Их нанял один из ваших коллег, -- объяснил Фрейзер. -- Это
внутренняя интрига Королевского общества, не так ли, мистер Тейт?
-- Я же сказал, что ничего не скажу, -- пробурчал Тейт.
-- Это Комиссия по свободной торговле? -- резко спросил Мэллори. Ноль
реакции. -- Это был Чарльз Лай-ел л?
Тейт закатил покрасневшие от дыма глаза и ткнул Веласко локтем в бок.
-- Ну, конечно же, Фрейзер, ну кто бы сомневался, что этот доктор
Мэллори чист, как первый снег. -- Он отер грязное лицо еще более грязным
платком. -- Хорошенькое получается дело, а тут еще Лондон воняет, как месяц
не чищенная помойка, и вся наша страна попала в лапы бездушных ученых
придурков, которым деньги девать некуда!
Мэллори с трудом подавил желание напомнить наглому ублюдку вкус своего
кулака; вместо этого он неторопливо, аристократическим жестом огладил бороду
и холодно заметил:
-- Не знаю, кто вам платит, но вряд ли он так уж обрадуется, что мы с
мистером Фрейзером вас разоблачили.
Тейт смотрел на Мэллори и молча переваривал услышанное. За напускным
безразличием Веласко явно угадывалось желание смыться при первой же
возможности.
-- Наше знакомство началось с безобразной драки, -- продолжал Мэллори,
-- но я человек разумный, а потому способен подняться над более чем
естественным негодованием и взглянуть на ситуацию объективно! Теперь, когда
мы вас знаем, ваши услуги утратили всякую ценность для клиента, не так ли?
-- Ну а если даже и так? -- вскинулся Тейт.
-- Ваши услуги могли бы пригодиться некоему Неду Мэллори. Сколько вам
платит этот ваш не в меру любопытный хозяин?
-- Осторожнее, Мэллори, -- предостерег Фрейзер.
-- Если вы наблюдали за мной достаточно, то должны были убедиться, что
я отнюдь не скопидом, -- многообещающе заметил Мэллори.
-- Пять шиллингов в день, -- пробормотал Тейт.
-- Каждому, -- вставил Веласко. -- Плюс расходы.
-- Да врут они все, -- возмутился Фрейзер.
-- В конце недели в моей комнате во Дворце палеонтологии вас будут
ждать пять золотых гиней, -- пообещал Мэллори. -- В обмен на эту сумму я
хочу, чтобы вы обошлись с вашим бывшим клиентом в точности так же, как
обходились со мной, -- элементарная справедливость! Следуйте за ним тайно,
куда бы он ни пошел, и докладывайте мне обо всем, что увидите. Вас ведь за
тем нанимали, разве не так?
-- Более или менее, -- признал Тейт. -- Давайте сделаем так. Вы,
сквайр, даете эти пять желтых прямо сейчас. Мы обсудим ваше предложение,
подумаем, а потом или согласимся -- или вернем вам деньги.
-- Хорошо, -- кивнул Мэллори, -- я дам вам часть этих денег. Но тогда и
вам придется предоставить мне какую-нибудь информацию.
Тейт и Веласко быстро переглянулись.
-- Дайте нам минутку переговорить.
Частные детективы протолкались сквозь сплошной поток пешеходов к
обнесенному решеткой обелиску и начали оживленно жестикулировать.
-- Эта парочка и в год пяти гиней не стоит, -- проворчал Фрейзер.
-- Я прекрасно понимаю, что они отъявленные негодяи, -- согласился
Мэллори, -- но меня это ничуть не волнует. Мне нужно то, что они знают.
Некоторое время спустя Тейт вернулся, лицо его снова закрывал платок.
-- Нас нанимал Питер Фоук. -- Голос отставного полицейского звучал
приглушенно. -- Я бы в жизнь не сказал -- клещами бы из меня ничего не
вырвать; но пидор этот хрен знает что из себя строит, прямо как лорд какой
или хрен знает что. Не верит он, видите ли, в нашу порядочность. Не доверил
нам действовать в его интересах. Словно мы своего дела не знаем.
-- Да черт с ним, -- махнул рукой Веласко. Зажатые между платком и
полями котелка локоны выпирали по сторонам, как набриолиненные крылья. --
Веласко с Тейтом не станут ссориться с легавыми из-за какого-то там Питера,
в рот его и в ухо, Фоука.
Мэллори вынул из бумажника новенькую хрустящую фунтовую купюру, и она
тут же исчезла в ловких, как у опытного шулера, пальцах Тейта.
-- Еще одну такую же для моего друга, чтобы скрепить сделку.
-- А что вы мне сообщили такого особенного? Я с самого начала
подозревал Фоука.
-- Вы, сквайр, еще кое-чего не знаете, -- затараторил Тейт. -- Мы не
одни вас выслеживали. Вы вот топаете, как слон, бормочете что-то себе под
нос, а не видите, что за вами все время таскаются модный такой парень и его
баба. Три дня подряд таскались.
-- Но сегодня-то их нет, -- констатировал Фрейзер. -- Так ведь?
-- Думаю, -- хохотнул Тейт, -- они увидели тебя и свалили. От такой
кислой морды кто хочешь свалит. Нервные они очень, эта парочка, дерганые.
-- Они знают, что вы их заметили? -- спросил Фрейзер.
-- Они же не придурки какие, Фрейзер. Крутая парочка -- что он, что
она. Парень из ипподромной
публики, это я зуб даю, и девка тоже совсем не из простых. К Веласко
подкатывалась, все хотела узнать, кто нас нанял. -- Тейт помедлил. -- Мы не
сказали.
-- А что они о себе говорили? -- резко спросил Фрейзер.
-- Она назвалась сестрой Фрэнсиса Радвика, -- ответил Веласко. --
Расследует убийство брата. Прямо так и сказала, сама, я ее даже ни о чем не
спрашивал.
-- Ну, мы-то в эту парашу не поверили, -- продолжал Тейт. -- Она совсем
не похожа на Радвика. Но вообще-то баба на все сто -- личико, рыжие волосы.
Никакая она не сестра, уж скорее сожительница.
-- Она убийца! -- вырвалось у Мэллори.
-- Будете смеяться, сквайр, но как раз то же самое она сказала про вас.
-- Вы знаете, где их найти? -- спросил Фрейзер. Тейт покачал головой.
-- Мы могли бы поискать, -- предложил Веласко.
-- Почему бы вам не заняться этим одновременно со слежкой за Фоуком, --
предложил Мэллори. -- У меня есть подозрение, что они могут быть заодно.
-- Фоук уехал в Брайтон, -- сказал Тейт. -- Не вынес смрада -- тонкая,
мать его, натура. И если придется ехать в Брайтон, нам с Веласко не помешали
бы деньги на проезд.
-- Представите мне счет, -- проговорил Мэллори, вручая Веласко вторую
фунтовую банкноту.
-- Доктор Мэллори желает получить подробно расписанный счет, --
подчеркнул Фрейзер. -- С квитанциями.
-- Будьте спокойны, сквайр. -- Тейт тронул шляпу в полицейском салюте.
-- Рад служить интересам нации.
-- И держитесь в рамках приличий, Тейт. Тейт пропустил эту рекомендацию
мимо ушей и нагловато улыбнулся своему новому работодателю.
-- Увидимся, сквайр.
-- Плакали ваши денежки, -- сказал Фрейзер, глядя, как героические
сыщики растворяются в толпе. -- Эту парочку вы никогда больше не увидите.
-- На два фунта, и столько радости, -- ухмыльнулся Мэллори. -- Я
считаю, что дешево отделался.
-- Ошибаетесь, сэр. Есть куда более дешевые способы.
-- По крайней мере теперь я не получу дубинкой по голове.
-- Не получите, сэр. От них не получите.
Мэллори и Фрейзер перекусили прямо на улице сэндвичами с индейкой и
беконом. На зубах скрипела копоть, совершенно непонятным способом проникшая
в плотно закрытую мармитку торговца. Все кэбы как под землю провалились.
Станции метрополитена были закрыты, одуревшие от долгого стояния пикетчики
поливали бранью вялых, ни в чем не повинных прохожих.
Вторая назначенная на сегодняшний день встреча, на Джермин-стрит,
обернулась для Мэллори тяжким разочарованием. Он пришел в Музей, чтобы
обсудить свое выступление, но мистер Ките, кинотропист Королевского
общества, прислал телеграмму, что он очень болен, а Гексли уволокли в
какой-то комитет, где ученые лорды обсуждали чрезвычайную ситуацию. Мэллори
не сумел даже отменить свою речь, как предлагал Дизраэли, поскольку мистер
Тренхэм Рикс заявил, что не имеет полномочий принимать подобные решения без
Гексли, а Гексли уехал, не сказав куда, и даже не оставил телеграфного
номера.
Словно чтобы окончательно испортить настроение, Музей практической
геологии был почти пуст, шумные толпы школьников и натуралистов-любителей в
одночасье исчезли, их место заняли унылые личности, пришедшие сюда не ради
какой-то там науки, а в поисках прохлады и чуть более свежего воздуха. Они
слонялись под гигантским скелетом левиафана, словно изнемогая от желания
переломать ему могучие кости и высосать костный мозг.
Единственное, что оставалось, -- это плестись назад во Дворец
палеонтологии и готовиться к ужину с Ассоциацией молодых агностиков*. АМА
представляла собой студенческое научное общество. Ожидалось, что Мэллори,
главная звезда сегодняшнего сборища, сделает после ужина несколько
глубокомысленных замечаний. Правду говоря, Мэллори и сам ждал этого события
с некоторым нетерпением. При всей официальной унылости своего названия АМА
была вполне жизнерадостной компанией, к тому же мужское общество позволит
немного расслабиться и рассказать пару анекдотов, не совсем пригодных для
нежных дамских ушек. Не ссылаясь, естественно, на первоисточник, на Диззи
Дизраэли. Но теперь появлялся вопрос, многие ли из организаторов сборища
остались в Лондоне? И осталось ли у этих самых оставшихся настроение где-то
там собираться? И во что может превратиться ужин в верхнем зале паба "Черный
монах", расположенного рядом с мостом Блэкфрайарз, в двух шагах от Темзы?
Улицы пустели прямо на глазах; лавка за лавкой вывешивали таблички:
"ЗАКРЫТО". Мэллори надеялся отыскать цирюльника, который подстриг бы ему
волосы и бороду, но не тут-то было. Население Лондона бежало из города или
попряталось за плотно закрытыми ставнями. Дым опустился уже до земли,
смешавшись со зловонным туманом; этот желто ваты и гороховый суп залил весь
город, сократив видимость до нескольких десятков ярдов. Редкие пешеходы
выныривали из мглы, как пристойно одетые призраки. Фрейзер на обстановку не
жаловался и выбирал путь с легкостью, заставлявшей заподозрить, что старый
полицейский прошел бы по Лондону и с завязанными глазами. И он, и Мэллори
давно уже закрыли лица платками. Разумная эта предосторожность немного
раздражала Мэллори -- немногословному Фрейзеру теперь вообще словно кляпом
рот заткнули.
-- Кинотропы -- вот корень всех бед, -- сказал Мэллори; они шли по
Бромптон-роуд, мимо дворцов науки, окутанных зловонным туманом. -- Когда я
уезжал из Англии, такого и в помине не было. Два года назад этих штук было
совсем мало. А теперь мне не позволяют выступить с публичной лекцией без
кинотропа. -- Он закашлялся. -- Меня просто передернуло, когда я увидел, как
этот длинный щит, ну тот, что вывешен перед "Ивнинг Телеграф" на Флит-стрит,
выщелкивает над головами толпы: "Поезда остановлены из-за забастовки
кротов", "Парламент обеспокоен состоянием Темзы"...
-- Ну что же в этом плохого? -- удивился Фрейзер.
-- Так ведь вся эта хрень ничего не объясняет, -- продолжал горячиться
Мэллори. -- Кто в парламенте? Каким состоянием Темзы? Что об этом говорит
парламент? Разумные вещи или глупости?
Фрейзер хмыкнул.
-- Это же только видимость, что нас проинформировали. Но на самом деле
ничего подобного! Одни заголовки, пустая болтовня. Нам не дали выслушать
доводы, не дали взвесить доказательства. Никакие это не новости, а так,
игрушка для бездельников.
-- Считается, что пусть бездельники знают хоть что-то, чем вообще
ничего.
-- Так считают безмозглые идиоты! Скармливать людям это месиво из
новостей, -- все равно, что печатать не обеспеченные золотом банкноты или
выписывать чеки на пустой счет. Если простой народ может думать только на
таком уровне, то да здравствует Палата лордов!
Мимо них медленно пропыхтела пожарная карета, на подножках которой
стояли усталые пожарники. Их одежда и лица почернели на каком-то пожаре, или
от лондонского воздуха, или от гари, вылетающей из труб кареты. Мэллори
усмотрел странную иронию в том, что пожарная машина черпает силы для своего
передвижения в груде пылающего угля. Но, с другой стороны, это даже разумно:
в такую жуткую погоду лошади не проскачут галопом и одного квартала, сколько
их ни понукай.
Мэллори не терпелось вдохнуть немного чистого воздуха и смягчить горло
хакл-баффом; он спешил во Дворец палеонтологии, как к спасительной пристани,
однако с недоумением обнаружил, что там дыма больше, чем на улице. В холле
стоял резкий удушливый чад, как от сгоревшего белья.
Надо думать, эти галлоны манганата натрия разъели канализационные
трубы. Во всяком случае, вонь распугала наконец жителей Дворца, так как в
вестибюле не было почти ни души, из столовой не доносилось ни звука.
Мэллори направился прямо в гостиную. Не успел он найти среди
лакированных ширм и красной шелковой обивки официанта, как появился Келли;
выглядел комендант весьма решительно.
-- Доктор Мэллори?
-- Да, Келли?
-- У меня для вас дурные новости, сэр. Прискорбное событие. Пожар, сэр.
Мэллори взглянул на Фрейзера.
-- Да, сэр, -- повторил портье. -- Сэр, когда вы уходили сегодня, вы не
могли случайно оставить одежду возле газового рожка? Или непотушенную
сигару?
-- Не хотите ли вы сказать, что пожар был в моей комнате!
-- Боюсь, что так, сэр.
-- Серьезный пожар?
-- Жильцы думают, что да, сэр. И пожарные тоже. -- Келли упустил из
перечисления персонал Дворца, но его собственные чувства ясно читались на
лице.
-- Я всегда перекрываю газ! -- воскликнул Мэллори. -- Я не помню
точно... Но я всегда перекрываю газ!
-- Ваша дверь была заперта, сэр. Пожарникам пришлось ее взламывать.
-- Давайте посмотрим, -- мягко предложил Фрейзер.
Дверь в комнату Мэллори была выбита; мокрый, вздувшийся паркет сплошь
засыпан песком. От письменного стола не осталось почти ничего, посреди ковра
зияла огромная, с почерневшими краями дыра; о бумагах нечего было и говорить
-- они полыхнули в первую очередь. Стена позади стола и потолок над ним
прогорели почти насквозь, балки и стропила обуглились, на месте платяного
шкафа со всеми обновками лежала жалкая кучка обгорелых деревяшек и тряпок,
щедро присыпанная осколками зеркала. Мэллори был вне себя от гнева, стыда и
недобрых предчувствий.
-- Вы заперли перед уходом дверь, сэр? -- спросил Фрейзер.
-- Я всегда ее запираю. Всегда!
-- Могу я взглянуть на ваш ключ?
Мэллори протянул Фрейзеру кольцо с ключами. Инспектор опустился на
колени возле изуродованной двери. С минуту он пристально изучал замочную
скважину, потом поднялся на ноги.
-- Вам не сообщали о появлении в вестибюле каких-нибудь подозрительных
личностей? -- спросил он у Келли.
-- Позвольте узнать, сэр, по какому праву вы меня допрашиваете? --
возмутился Келли.
-- Инспектор Фрейзер, Боу-стрит.
-- Нет, инспектор, -- четко отрапортовал Келли. -- Никаких
подозрительных личностей не замечалось. Насколько мне известно.
-- Имейте в виду, мистер Келли, что наша беседа является строго
конфиденциальной. Полагаю, этот Дворец, подобно прочим учреждениям
Королевского общества, предоставляет квартиры исключительно аккредитованным
ученым?
-- Это наше твердое правило, инспектор!
-- Но вашим жильцам позволено принимать посетителей?
-- Джентльменов, сэр. И дам в надлежащем сопровождении -- ничего
скандального, сэр!
-- Прилично одетый гостиничный взломщик, -- заключил Фрейзер. -- И
поджигатель. Не столь хороший поджигатель, как взломщик, если судить по
тому, как примитивно он свалил бумаги под стол и за платяной шкаф. У него
была отмычка для ригельного замка. Повозился немного, но сомневаюсь, чтобы
на работу ушло больше пяти минут.
-- Невероятно, -- выдохнул Мэллори. Келли готов был разрыдаться.
-- Ученому поджигают комнату! Я не знаю, что и сказать! Я не слышал о
подобных злодеяниях со времен Лудда! Я в отчаянии, доктор Мэллори, -- в
полном отчаянии!
-- Мне следовало предупредить вас, мистер Келли, -- покачал головой
Мэллори.-- У меня есть враги.
-- Мы знаем, сэр. -- Келли нервно сглотнул. -- Среди персонала много об
этом говорят.
Фрейзер тем временем осматривал останки стола, ковыряя в золе
покореженной латунной вешалкой из платяного шкафа.
-- Свечное сало, -- пробормотал он.
-- Слава Богу, что имущество жильцов застраховано, -- вздохнул Келли.
-- Я не могу сказать точно, доктор Мэллори, распространяется ли наш полис на
подобную ситуацию, однако искренне надеюсь, что мы сможем возместить вам
ущерб! Прошу принять мои глубочайшие извинения!
-- Удар, конечно же, болезненный. -- Мэллори оглядывал царящий кругом
разгром. -- Но не столь болезненный, как они надеялись! Самые важные бумаги
я храню в сейфе Дворца. И конечно же, я никогда не оставляю здесь деньги. --
Он помедлил. -- Надеюсь, уж с сейфом-то все в порядке, мистер Келли?
-- Да, сэр, -- откликнулся Келли. -- Точнее говоря... Позвольте, сэр, я
проверю его. -- Он поспешно удалился.
-- Ваш старый знакомый по дерби,-- сказал Фрейзер.-- Он побоялся
следить за вами сегодня, но, как только мы ушли, пробрался сюда, взломал
дверь и зажег свечи среди наваленных бумаг. К тому времени, когда подняли
тревогу, он был уже далеко.
-- Хорошо же он знает мой распорядок дня, -- кисло усмехнулся Мэллори.
-- Он много чего обо мне знает. Индекс мой добыл. Думает взять меня голыми
руками.
-- Фигурально говоря, сэр. -- Фрейзер отбросил латунную вешалку. --
Герострат-самоучка, вот он кто. Опытный подж