в ателье. Однажды ее арестовали прямо на работе и больше ее никто не видел. Через три дня и студенту, и его братьям и сестрам было приказано выехать в деревню. Несколько месяцев спустя приехавший из дальнего уезда человек привез письмо, в котором этот студент писал о своей жизни в ссылке. Ему и его семье приходится работать по 12-14 часов в день, а в их наспех построенном домишке ночами даже не тает лед. По-видимому, эта семья оказалась в административном порядке выслана в "район действия постановления No.149" или же "особый район объектов диктатуры". Немало примеров такого рода можно найти и в воспоминаниях живущих сейчас в Южной Корее перебежчиков из КНДР. Как вспоминает Ан Мен Чхоль, в лагере, где он служил охранником, находилась 27-летняя Хан Чин Док. Попала она туда в возрасте всего лишь 7 лет, по делу своего отца Хан Бен Су, сельского ветеринара. В начале семидесятых ее отец, который лечил свинью у крестьянки, сказал: "В этом мире даже свиньи не могут расти как хотят". Крестьянка, усмотрев в этом выпад против властей, донесла, и на следующий день сотрудник политической полиции пришел к Хан Бен Су. Тут ветеринар совершил вторую ошибку, которая окончательно определила не только его судьбу, но и судьбу его семьи. Он назвал северокорейского руководителя "Ким Ир Сен", не употребив при этом никакого обязательного титула ("Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен", например). Он был арестован, подвергнут пыткам, подписал все необходимые признания в заговорщической и реакционной деятельности, и был расстрелян, в то время как его жена и две дочери попали в концлагерь. Жена его умерла там, да и у дочери судьба сложилась трагически: после того, как один из охранников потерял место по обвинению в связи с ней (связь с заключенными женщинами -- идеологическое преступление), друзья "пострадавшего" схватили ее, изнасиловали, искалечили, и добились ее отправки на подземные работы, что в целом равнозначно смертному приговору. {*22} Кан Чхоль Хван вспоминает о побеге из лагеря, который совершили двое бывших солдат. Причиной их ареста стало то, что они пели южнокорейские песни, которые выучили, пока служили на 38-й параллели. Впоследствии солдатам удалось бежать и скрываться от погони в течение нескольких месяцев. Впрочем, в итоге их побег кончился также, как и большинство побегов: они были схвачены и повешены в присутствии специально собранных для этого заключенных (среди которых был и сам Кан Чхоль Хван). {*23} Впрочем, подобные примеры можно приводить бесконечно. Ясно, что заметная часть тех людей, которые сейчас находятся в северокорейских тюрьмах, попали туда из-за проступков, которые ни в какой другой стране не были сочтены бы преступлениями. Ясно также и то, что другая, тоже немалая, часть северокорейских заключенных вообще ничего предосудительного (даже по весьма параноидальным меркам пхеньянского режима) не совершила, а оказалась там по принципу семейной ответственности, который проводится в КНДР в жизнь с последовательностью, не имеющей в современном мире аналогов. Уместно будет, пожалуй, сказать несколько слов и о самих репрессивных органах. Формирование северокорейского репрессивного аппарата началось вскоре после Освобождения страны. Уже в составе созданного осенью 1945 г. Административного комитета 5 [северокорейских] провинций существовало Народное бюро безопасности, руководителем которого стал старый соратник Ким Ир Сена по партизанской борьбе в Маньчжурии Чхве Гн Гон. После провозглашения КНДР политическим сыском занималось Министерство внутренних дел, в котором с 1948 г. существовал "отдел специальной информации", который в июле 1949 г. получил название "отдел политической охраны" (по некоторым данным, этот отдел был создан в феврале 1948 г., то есть даже еще до формального провозглашения КНДР {*24} Первым министром внутренних дел КНДР стал блестящий оратор, в прошлом -- крупный деятель КПК и доверенное лицо Мао Цзэ-дуна Пак Ир У, но политический сыск с самого начала находился в подчинении Пан Хак Се -- в прошлом советского корейца. Этот человек сыграл в северокорейской истории зловещую роль, став одним из главных организаторов репрессий 50-60-х гг. О том, что Пан Хак Се пользовался и пользуется неограниченным доверием Ким Ир Сена свидетельствует тот факт, что впоследствии он не только не разделил судьбу своих слишком много знавших советских коллег Ежова и Берии, но до самой своей смерти в 1992 году продолжал занимать важнейшие посты в карательной системе Северной Кореи. В марте 1951 г. "отдел политической охраны" и некоторые другие отделы МВД, занимавшиеся как обычным, так и политическим сыском, были выделены в особое Министерство общественной безопасности, во главе которого встал Пан Хак Се. Впрочем, тогда это министерство просуществовало недолго и в октябре 1952 г. вновь было слито с МВД, причем после этого слияния Пан Хак Се занял пост министра внутренних дел, заменив Пак Ир У, которому суждено было вскоре стать жертвой репрессий. Министерство общественной безопасности возродилось в октябре 1962 г. На первых порах оно сосредотачивало в своих руках контроль над деятельностью как обычной полиции, так и органов политического сыска, которые подчинялись специальному "отделу политической охраны". В феврале 1973 г. этот отдел был превращен в самостоятельное Министерство политической охраны государства. В апреле 1982 г. состоялась еще одна реформа, довольно необычная: Министерство политической охраны государства, которое с этого времени стало называться просто Министерством охраны государства (МОГ), стало (равно как и военное ведомство, и Министерство общественной безопасности) партийным органом, подчиняющимся непосредственно ЦК ТПК. О структуре МОГ надежных сведений в открытой литературе, разумеется, крайне мало. В отличие от СССР, где в годы конфронтации с США выходило великое множество разоблачительных книг о ЦРУ и ФБР, или же самих США, в которых немало, пусть и в самых мрачных тонах, писали о КГБ, южнокорейские власти крайне неохотно делятся с публикой той информацией о северокорейских спецслужбах, которой у них не может не быть. Это вообще характерно для Южной Корее, в которой исследования по ряду аспектов истории и современной жизни северокорейского общества находятся фактически под негласным запретом. Относится это и к вышедшим в Сеуле запискам перешедших на Юг офицеров северокорейских спецслужб. Речь в этих записках идет о чем угодно, но только не о структуре и деятельности их бывшего ведомства. {*25} Нет сомнений, что это замалчивание отражает вполне определеную политическую линию Сеула. Известно, что в состав его центрального аппарата входят 16 отделов (кук) и 4 управления (чхо). Свое Управление политической охраны имеет каждая провинция и каждый уезд. Кроме того, в армии существует система, примерно аналогичная советской системе особых отделов, штатные представители службы безопасности есть как в частях, так и в подразделениях вплоть до роты. Задачи административного контроля над населением МОГ решает не одно, а в тесном контакте с Министерством общественной безопасности (МОБ), которому подчиняется обычная полиция. Большинство простых корейцев имеют дело с МОГ только в тех случаях, когда им особо не повезет, в то время как повседневный контроль над их жизнью поручен органам МОБ. Именно они осуществляют регистрацию населения, выдают разрешения на поездки по стране, именно к ним стекается повседневная информация о поведении, поступках, высказываниях большинства корейцев. Уникальной, но в то же самое время и имеющей глубокие корни в дальневосточной традиции особенностью системы политического контроля, существующей в современном северокорейском обществе, является институт круговой поруки. Все население Северной Кореи разделено на так называемые народные группы "инминбан", в которые объединяются по месту жительства от двадцати до пятидесяти, а в среднем -- около сорока семей. Обычно это либо жители небольшого квартала сельских домов, либо многоэтажного дома, либо даже одного подъезда в таком доме. Во главе каждой группы стоит чиновник, который несет ответственность за все, что происходит с членами его подведомственной "народной группы". Обычно он бдительно следит за благонадежностью и добронравием своих подопечных, ведь любой их крупный проступок может стоить ему неприятностей. Называют этих чиновников -- "инминбанчжан", то есть "начальник народной группы". По его разнарядке члены "народной группы" должны участвовать во всяческих хозяйственных работах, убирать территорию. Проходят в "народных группах" и собрания, на которых их неработающие члены -- по большей части пожилые тетушки -- изучают идеи чучхе или слушают рассказы о величии Ким Ир Сена. Однако главная задача этих низших чиновников -- контроль над вверенным им населением. "Инминбанчжан", в частности, может войти в любую из подопечных ему квартир как днем, так и ночью, каждый кореец, ночующий не у себя дома, обязан связаться с тем "инминбанчжаном", в подчинении которого находится ставшая его ночлегом квартира, предъявить свои документы, объяснить причину своего появления и получить письменное разрешение остаться на ночь (для этого в "народной группе" существует специальный гроссбух). Без согласия этого чиновника нельзя уехать в другой город к родственникам, о выездах в командировки тоже следует ставить его в известность. Даже студенты, прибыв на каникулы, обязаны доложиться об этом "инминбанчжану". Власть "инминбанчжанов" достаточно велика, в некоторых случаях они могут даже выслать неугодных из Пхеньяна. В случае, если кто-то из членов "народной группы" совершит особо тяжелое политическое преступление, то тем или иным наказаниям могут подвергнуться все ее члены. Система эти восходит к древнейшим временам, к эпохе легистских экспериментов в Китае в III в. до н.э. Роль системы "инминбан" трудно переоценить, ибо она обеспечивает возможность осуществлять непрерывный контроль над всеми областями жизни северокорейцев. Во многих отношениях эта система более эффективна, чем даже самая разветвленная сеть полицейских осведомителей, ведь то обстоятельство, что тайным агентам приходиться действовать, по определению, тайно, и находить какие-то объяснения тем или иным своим поступкам или вопросам, во многом затрудняет их деятельность. "Инминбанчжан", напротив, имеет официальное право контролировать и задавать вопросы, в том числе и такие, какие полицейский осведомитель не смог бы задать, не рискуя быть раскрытым. Разумеется, это не означает, что осведомителей в Корее нет -- их, скорее всего, не мало, да и "добровольные" доносы власти, как мы видели из приведенных выше примеров, поощряют. Контроль над населением очень облегчает то обстоятельство, что передвижение по стране крайне ограничено. Без специального разрешения органов безопасности никто не имеет права выезжать за пределы своего уезда. Билет можно купить, лишь предъявив это разрешение. Перроны железнодорожных станций тщательно огорожены и часто охраняются солдатами внутренних войск, пройти на перрон можно только через контрольный пункт, предъявив вооруженным часовым (а если дело происходит на мелких станциях, где их нет, -- то девушке-контролеру) свои документы, билет и разрешение на поездку. Мне самому довелось видеть это разрешение -- небольшой голубоватый листочек с именем, указанием учреждения, цели и продолжительности поездки. За попытку проникнуть без этого документа в соседний уезд полагается 15 суток принудительных работ и, разумеется, водворение на прежнее место жительства. Естественно, возникает вопрос: а как же быть тем, кто хочет встретиться с родственниками или же друзьями, живущими в соседнем уезде? Для них существует система вызовов, органы безопасности выдают разрешение на поездку, если есть официально заверенное приглашение от родственников. Конечно, вся эта система преследует, в первую очередь, внутриполитические задачи. Отчасти направлена она и против действий южнокорейских и иных разведслужб, но главная ее цель -- не допустить недовольства режимом и пресечь в зародыше саму возможность протеста. Делает она невозможным и побег из мест заключения или дезертирство. Те трое бывших заключенных, которые сейчас находятся в Южной Корее, бежали за границу уже после того, как были освобождены из мест заключения, и утверждают, что им неизвестен ни один случай удачного побега из северокорейской тюрьмы. {*26} Однако, "нет худа без добра", и у этой уникальной, не имеющей себе равных в мире системы тотального контроля есть один хороший побочный результат: она заметно снижает уровень преступности. Дело в том, что в Северной Корее ныне практически невозможно скрыться от властей. Во-первых, нельзя купить билет и уехать в "неизвестном направлении", во-вторых, появление любого подозрительного будет тут же замечено "инминбанчжаном". Если добавить к этому карточную систему фактически на все виды товаров, которая превращает "свободные" деньги в бумажки, и суровость наказаний, то ясно, почему Северная Корея -- страна с низким уровнем преступности (хотя, в девяностые годы эта ситуация стала меняться к худшему). Стоит, впрочем, учесть и то, что корейцы вообще, как показал исторический опыт, в том числе и в Южной Корее -- народ, малосклонный к преступной деятельности. В той же Южной Корее, например, уровень преступности во много раз меньше, чем, скажем в США, хотя бедности и даже нищеты там несравненно больше, да и структура преступности совсем иная: если мошенничества, взяточничество, должностные и финансовые преступления, равно как и всякие драки на бытовой почве встречаются довольно часто, то убийства с целью ограбления или разбойные нападения -- крайняя редкость. Одной из важнейших задач, которую преследует система административно-полицейского контроля в Корее, является обеспечение "герметичности" корейского общества, организация жесткого контроля над информацией. В Корее запрещена продажа приемников со свободной настройкой: все продающиеся (точнее -- выдающиеся по ордерам и талонам, а также в качестве "подарков Великого Вождя") приемники имеют фиксированную настройку на волну пхеньянского радио, причем представители МОБ систематически проводят внезапные рейды на дома владельцев приемников с целью их проверки. Даже в том случае, если кореец покупает приемник в валютном магазине или привозит его из-за границы, он обязан немедленно сдать его в Управление общественной безопасности для переделки, после которой с помощью приемника можно слушать только идейно проверенное пхеньянское вещание. Наличие у кого-либо непеределанного приемника уже само по себе считается преступлением. Другим средством информационного контроля над населением является чрезвычайно развитая система спецхранов в библиотеках. В отделы специального хранения попадает вся иностранная литература и (вполне в духе Оруэлла) все корейские издания более чем 10- или 15-летней давности, за исключением чисто технических, так что северокорейцы лишены возможности проследить за колебаниями линии властей по старым изданием. Разумеется, полностью изолированы корейцы и от тех немногих иностранцев, что находятся в стране. Опасность быть обвиненным в "шпионских связях" столь велика, что от группы иностранцев на улице буквально отшатываются как от прокаженных. Надо сказать, что для такого поведения есть основания, ведь любые несанкционированные контакты с иностранцами смертельно опасны. Так, живущий ныне в Южной Корее Ан Хек был в 1986 г. арестован за встречу с иностранцам и провел сначала полтора года в тюрьме Министерства политической охраны государства, а потом еще 2 года -- в "особом районе объектов диктатуры". {*27} Обеспечение жесткой информационной изоляции, которую нынешнее северокорейское руководство не без основания считает залогом сохранения своего режима (а, возможно, и собственного физического выживания), тоже возлагается на репрессивно-полицейские органы. x x x В результате многодесятилетней деятельности северокорейских властей в стране удалось создать стройную систему тотального контроля и, пожалуй, реализовать старую мечту иных утопистов (и кошмар антиутопистов) -- построить общество, в котором все стороны жизни индивида если и не управляются властями, то по крайней мере им известны и отчасти контролируются. Насколько эффективна эта система? Северокорейское государство существует уже полвека, за которые в мире произошли немалые изменения. Уже само это обстоятельство показывает, что эффективность северокорейской системы политического контроля (равно как и тесно связанной с ней системы идеологической обработки населения) достаточна велика. Сколько бы лет ни отпустила еще история северокорейскому государству, оно всегда будет привлекать внимание историков и социологов именно как образец тотально контролируемого общества, просуществовавшего в течение достаточно долгого времени. С другой стороны, эффективная система полицейского контроля и репрессий является важным (хотя и далеко не единственным) фактором, который позволил этому обществу просуществовать так долго. Стабильность обеспечивается не только готовностью режима карать за малейшие проявления недовольства. К главным ее особенностям относится тотальный контроль за всеми сторонами жизни корейцев, осуществляемый через систему групп "инминбан" и во многом носящий взаимный характер. Не только перемена места работы или жительства, но и просто передвижение по стране (а во многих случаях -- и просто ночь, проведенная вне дома) невозможны без одобрения властей. Любые виды собраний, даже проводимых на дому, будет немедленно взяты на заметку, а начальник народной группы обычно в общих чертах знает даже круг знакомств всех своих подопечных. Понятно, что в подобной ситуации деятельность даже минимально организованных оппозиционных групп становится невозможной. Вдобавок, широкое применение принципа семейной ответственности заставляет многих недовольных, которые, возможно, и рискнули бы собой, воздерживаться от действий, которые мог привести не только к их гибели, но и к страданиям их семей. Наконец, разделение населения на наследственные группы, одни из которых являются привилегированными, а другие, напротив, дискриминируемыми, позволяет заранее изолировать тех, кого происхождение позволяет считать потенциальными врагами режима. Все эти особенности обеспечивают северокорейскую режиму немалую стабильность, хотя было бы серьезным упрощением считать, что своим политическим выживанием Пхеньян в бурные для коммунистических режимов девяностые годы был обязан только эффективной работе политической полиции. ПРИМЕЧАНИЯ *3. Это подтверждается и недавно опубликованным в Южной Корее документом северокорейского МВД, который датирован 31 марта 1948 г. и на котором есть, в частности, и подпись Пан Хак Се как "начальника отдела информации" (чонъбочхо чхочжанъ) (текст документа см. [13, с.420]). *4. В отличие от СССР, где в годы конфронтации с США выходило великое множество разоблачительных книг о ЦРУ и ФБР, или же самих США, в которых немало, пусть и в самых мрачных тонах, писали о КГБ, южнокорейские власти крайне неохотно делятся с публикой той информацией о северокорейских спецслужбах, которой у них не может не быть. Это вообще характерно для Южной Корее, в которой исследования по ряду аспектов истории и современной жизни северокорейского общества находятся фактически под негласным запретом. Типичны в этом отношении вышедшие в Сеуле в 1976 г. записки Кон Тхак Хо -- едва ли не единственного офицера северокорейской службы безопасности, перешедшего на Юг [15]. В записках этих есть много мелких фактов, но нет почти ничего о МОГ в целом. Судя по всему, южнокорейское ЦРУ, представители которого редактировали книгу, проследило за тем, чтобы подобная информация не была разглашена. ЗАПИСИ БЕСЕД 1. Интервью с Кан Сан Хо. Ленинград, 31 октября 1989 г. Кан Сан Хо -- советский журналист и партийный работник, в 1945-1959 гг. на работе в КНДР, занимал ряд постов: директор Высшей партийной школы, зам. министра внутренних дел и др. 2. Интервью с В.П.Ткаченко. Москва, 23 января 1990 г. В.П.Ткаченко -- советский дипломат и партийный работник, с начала 1960-х гг. и вплоть до августовских событий 1991 г. работал в ЦК КПСС, в корейском секторе. 3. Интервью с А.Соном. Ташкент, 23 января 1991 г. А.Сон -- сын крупного северокорейского деятеля Сон Вон Сика, выходца из СССР. После окончания военного училища в 1953-1961 гг. служил в северокорейских ВВС. ПУБЛИКАЦИИ 4. Orwell's Nightmare: Human Rights in North Korea. The Heritage Lectures, #394. Washington, Heritage Foundation, 1992. 5. Ан Мен Чхоль. Суренъним мальчом хаменсо сапсида. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. 6. Ан Мен Чхоль. Чви коги-га юильхан пояк. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. 7. Кан Чхоль Хван. Пукухан соенсо инмин чэпхан. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. 8. Кан Чхоль Хван. Оны Пуксон чэиль кепхо-ый сирен. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. 9. Ким Пу Сонъ. Нэ-га пехан ттонъгуль. Сеул, "Капчжа мунхва са", 1976. 10. Пукхан тэсачжон. Сеул, 1974. 10а. Ли Сун Ок. Пук Чосон-ый чисанъ наквон-ын "акма-ый согуль" иотта. -- "Пукхан", 1996, #8-#12; 1997, #1. 11. Ли Чон Хи. Пукхан ерон. Сеул, Мунхенса,1987, 12. Пукхан инменъ сачжон. Сеул, "Тонъа ильбо са", 1990. 13. Пукхан минчжу тхонъиль ундонъ са. Пхенъандо пхен ("История демократического движения за объединение в Южной Корее. Провинция Пхеъандо"). Сеул, "Пукхан енгусо", 1990. 14. Пукхан чхоллам (Северокорейское обозрение). Сеул, 1985. 15. Кон Тхак Хо. Кукка чонъчхи повигук нэмак (За кулисами Министерства политической охраны государства). Сеул, 1976. 16. Кан Син Ги. Пукхан-ый пан чхечже серек-е тэхан кочхаль (Исследование антиправительственных сил в Северной Корее). -- Пукхан, 1990, #9. 17. Пукнам-ый сэнъхвальсанъ (Образ жизни Севера и Юга). Сеул,1986. 18. Тхыкбель токчжэ тэсанъ куек суенъчжадыль ирокхе сальго иттио (Так живут заключенные в "особых районах объектов диктатуры"). -- "Пукхан", 1992, #12. *1. Интервью с Кан Сан Хо. Ленинград, 31 октября 1989 г. Кан Сан Хо -- советский журналист и партийный работник, в 1945- 1959 гг. на работе в КНДР, занимал ряд постов: директор Высшей партийной школы, зам. министра внутренних дел и др. *2. Пукхан чхонълам (Северокорейское обозрение). Сеул, "Пукхан енгусо", 1985. С.310. *3. Там же, с.312. *4. Пукнам-ый сэнъхвальсанъ (Образ жизни Севера и Юга). Сеул,1986. С.45. *5. Там же, с.105. *6. Orwell's Nightmare: Human Rights in North Korea. The Heritage Lectures, #394. Washington, Heritage Foundation,1992. *7. Кан Син Ги. Пукхан-ый пан чхечже серек-е тэхан кочхаль (Исследование антиправительственных сил в Северной Корее). -- Пукхан, 1990, #9. *8. Тхыкбель токчжэ тэсанъ куек суенъчжадыль ирокхе сальго иттио (Так живут заключенные в "особых районах объектов диктатуры").- "Пукхан", 1992, #12. *9. Там же, с.66. *10. Там же, с.65. *11. Ли Сун Ок. Пук Чосон-ый чисанъ наквон-ын "акма-ый согуль" иотта. -- "Пукхан", 1997, #11. *13. Ли Сун Ок. Пук Чосон-ый чисанъ наквон-ын "акма-ый согуль" иотта. -- "Пукхан", 1996, #12, с.140, 144; 1997, #1, с.103]. *14. Ли Сун Ок. Пук Чосон-ый чисанъ наквон-ын "акма-ый согуль" иотта. -- "Пукхан", 1996, #12. С.138. *15. Кан Чхоль Хван. Оны Пуксон чэиль кепхо-ый сирен. -- "Хин кос-до комда". Сеул, "Тана", 1996. С.26. *16. Ан Мен Чхоль. Чви коги-га юильхан пояк. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. С.178. *17. Описание такой казни одним из бывших заключенных см.: Кан Чхоль Хван. Пукухан соенсо инмин чэпхан. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. С.30-41. *18. Ли Сун Ок. Пук Чосон-ый чисанъ наквон-ын "акма-ый согуль" иотта. -- "Пукхан", 1996, #12. С.138. *19. Orwell's Nightmare: Human Rights in North Korea. The Heritage Lectures, #394. Washington, Heritage Foundation,1992. P.24. *20. Похищение северокорейского студента вызвало мини-кризис в советско-корейских отношениях. Среди материалов на эту тему можно выделить: Дневник советского посла в КНДР. Запись от 1 февраля 1960. Архив внешней политики Российской Федерации, фонд 0102, оп. 16, д.6, п.85. Запись телефонного разговора Е.Д. Титоренко (второй секретарь МИДа) с Ким У Чжоном (первый секретарь посольства КНДР). 26 ноября 1959 года. Архив внешней политики Российской Федерации, фонд 0541, оп. 15, д.8, п.81. *21. Интервью с А.Соном. Ташкент, 23 января 1991 г. *22. Ан Мен Чхоль. Суренъним мальчом хаменсо сапсида. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. *23. Кан Чхоль Хван. Пукухан соенсо инмин чэпхан. -- "Хин кос-до комда". Сеул, Тана, 1996. С.33. *24. Пукхан тэсачжон. Сеул, 1974. С.706 Это подтверждается и недавно опубликованным в Южной Корее документом северокорейского МВД, который датирован 31 марта 1948 г. и на котором есть, в частности, и подпись Пан Хак Се как "начальника отдела информации" (чонъбочхо чхочжанъ) (текст документа см. Пукхан минчжу тхонъиль ундонъ са. Пхенъандо пхен ("История демократического движения за объединение в Южной Корее. Провинция Пхеъандо"). Сеул, "Пукхан енгусо", 1990. С.420]). *25. Типичны в этом отношении вышедшие в Сеуле в 1976 г. записки Кон Тхак Хо -- одного из первых офицеров северокорейской службы безопасности, перешедших на Юг (Кон Тхак Хо. Кукка чонъчхи повигук нэмак (За кулисами Министерства политической охраны государства). Сеул, 1976), а также в целом очень интересные записки Ким Чон Гн (Ким Чон Гн. Пхенъянъ ечжа. Сеул, "Коре сочжок", 1995). *26. Тхыкбель токчжэ тэсанъ куек суенъчжадыль ирокхе сальго иттио (Так живут заключенные в "особых районах объектов диктатуры").--"Пукхан", 1992, #12. С.67 *27. Там же. 9. ОФИЦИАЛЬНАЯ ПРОПАГАНДА В КНДР: ИДЕИ И МЕТОДЫ. В современном мире трудно, если не невозможно, найти страну, которая могла бы соперничать с КНДР по интенсивности пропагандистской обработки населения. Пожалуй, в этом отношении Северная Корея, видимо, не имеет себя равных. Неоднократно провозглашавшаяся руководством КНДР ориентация на внеэкономическое (в первую очередь -- идеологическое) стимулирование немало способствует такому развитию пропаганды в стране. Почти полностью подчинена пропагандистским задачам не только деятельность средств массовой информации, но и все корейское искусство и литература. Цель настоящей статьи -- вкратце рассмотреть основные тезисы и методы современной северокорейской пропаганды и познакомить с ними российского читателя. Речь здесь пойдет только о нынешнем состоянии пропагандистской работы в КНДР, так как за недостатком места мы не можем касаться таких любопытных тем как эволюция северокорейской пропаганды в последние десятилетия или ее деятельность за пределами страны. Данная статья несколько необычна по использованному материалу, так как она основывается преимущественно на личных наблюдениях и материалах, собранных автором во время пребывания в КНДР и во время многочисленных бесед с северокорейцами. Разумеется, при ее подготовке до определенной степени привлекались и сведения северокорейской печати, равно как и южнокорейские публикации, но основой послужили именно личные впечатления. Автору казалось, что при таком подходе к отбору материала статья приобретет несколько большую целостность. Насколько правильно было это решение -- судить читателю. x x x Характерная черта корейской пропаганды -- это полная монополия официальных правительственных органов на информацию, не нарушаемая не только внутренними (легальная, полулегальная и нелегальная печать), но и внешними (иновещание, зарубежная пропагандистская литература) конкурентами. Для того, чтобы более эффективно вести пропаганду внутри страны и оградить население Северной Кореи от нежелательных воздействий извне, руководство КНДР проводит политику жесткой информационной самоизоляции. Хотя многие авторитарные режимы и пытались ограничить проникновение нежелательной информации из-за рубежа, мало кто может сравниться с Северной Кореей в этом отношении. Население КНДР находится в своего рода информационном вакууме и лишено возможности пользоваться какими-либо иными, кроме официальных, источниками сведений о внешнем мире. В определенном смысле КНДР является уникальным примером "герметичного" в информационном отношении общества. За исключением немногочисленной элиты, северокорейцы знают о внешнем мире только то, что им разрешает знать правительство, и отбор этой разрешенной информации проводится по жестким критериям. Именно благодаря этой информационной герметичности северокорейская пропаганда действует в совершенно особых условиях, она просто не имеет соперников. В наше время наиболее "естественным" источником нежелательной информации может быть радио -- простое, дешевое, портативное, способное к приему программ, передаваемых с очень больших расстояний. Поэтому контролю за радиовещанием северокорейские власти уделяют наибольшее внимание. При этом Пхеньян не стал следовать былому советскому примеру и глушить иностранные радиостанции. Власти Севера нашли более дешевое и, в то же самое время, более надежное решение этой проблемы: они просто запретили продажу радиоприемников со свободной настройкой. Те небольшие ламповые приемники, которые можно купить в корейских магазинах, имеют фиксированную настройку на волну официального пхеньянского радио. Разумеется, разбирающийся в радиотехнике человек мог бы переделать их без особого труда. Чтобы не допустить этого, органы безопасности время от времени проводят инспекторские проверки всех зарегистрированных приемников. Кроме этого, контроль за "правильным" использованием радиоприемников является важной задачей, которую выполняют главы так называемых "народных групп". {*1} По некоторым рассказам, руководитель "народной группы" временами может ворваться в ту или иную квартиру среди ночи чтобы проверить, нет ли там незарегистрированного приемника. Правда, по меньшей мере один из моих северокорейских знакомых имел доступ к нормальному радио, однако такой доступ был, безусловно, связан с немалым риском. В КНДР полностью запрещено распространение любых иностранных газет и журналов. Конечно, они поступают в спецхраны крупнейших библиотек, но и там доступ к ним чрезвычайно ограничен, ими, как правило, не могут пользоваться даже специалисты-филологи. Из зарубежных книг в открытых отделах библиотек находятся только технические справочники и издания по естественным наукам, художественная же и общественно-политическая литература вся поступает в спецхран. Не являлись исключением и издания других социалистических стран, так как даже в 1970-е гг. официальная советская (а уж тем более польская или, скажем, венгерская) печать подвергалась куда меньшей цензуре, чем печать корейская. Возможности получения какой-либо нежелательной информации через посредство личных контактов с иностранцами у северокорейцев тоже отсутствуют, так как несанкционированное общение с иностранцами категорически запрещено, а нарушение этого запрета может закончиться крупными неприятностями. Те немногочисленные иностранные граждане, которые живут в Пхеньяне, могут иметь дело только лишь со специально обученными и тщательно проверенными людьми, которые, как можно предположить, в своем большинстве являются либо кадровыми сотрудниками, либо агентами спецслужб. Разумеется, практически не ездят корейцы и за границу. Некоторое количество северокорейских студентов, правда, обучалось в разное время в СССР, Китае, некоторых других странах, но, конечно, ни о каком туристском обмене не может быть и речи. За границу имеют возможность ездить только некоторые представители элиты, да и то не слишком часто. Исключением, правда, являются северокорейские лесорубы, которые с конца шестидесятых годов работают на российском Дальнем Востоке. Однако и там их контакты с местным населением всячески ограничиваются властями. Лесорубы живут в специальных поселках, которые скорее напоминают лагеря, под неусыпным наблюдением сотрудников северокорейских спецслужб. Все это изоляция, так сказать, пространственная. Но ведь противоречащие официальным установкам идеи, как и факты, ставящие под сомнение эти установки, могут проникать в умы не только из-за границы, но и из старой литературы, из изданий прошлых лет. Человек может в какой-нибудь старой книге или журнале прочесть что-нибудь лишнее или о деятельности партизан, или о советской помощи, или еще о чем-нибудь. Чтобы не допустить этого был найден простой (и вполне в духе Оруэлла) выход: вся литература, вышедшая более чем 10 или 15 лет назад, находится в спецхране и выдается только специалистам с особого разрешения "компетентных органов". Это не распространяется лишь на техническую и справочную литературу. {*2} В результате всех этих мер деятельность северокорейского пропагандистского аппарата протекает в весьма своеобразных условиях. Монополия на информацию в КНДР носит абсолютный характер, официальной пропаганде не приходится иметь дело не только с внутренними, но и внешними соперниками. Нет никакой необходимости в ведении контрпропагандистской деятельности. Рядовые граждане страны получают лишь ту информацию, которую считают необходимым довести до них официальные органы. Таким образом, создаются практически идеальные условия для формирования в умах северокорейцев того образа мира, который выгоден правящему слою. Другой характерной чертой корейской пропагандистской системы является то, что она без каких-либо принципиальных изменений существует уже около четырех десятилетий. Нынешний северокорейский режим в общем и целом сформировался уже к середине 1950-х годов. Конечно, не следует думать, что он был неизменен все эти десятилетия: перемены происходили, и порою достаточно существенные, но тем не менее, они не носили принципиального характера. Касается это и северокорейской пропаганды. Основные ее положения (величие Ким Ир Сена и его семьи, чучхейский национализм, атаки на США и, особенно, на Южную Корею) оставались неизменными. В результате в Корее уже два-три поколения людей выросли под интенсивнейшим воздействием одних и тех же пропагандистских постулатов. Сочетание этих трех факторов: чрезвычайной интенсивности пропаганды, стабильности ее основных тезисов на протяжении десятилетий и информационно-пропагандистской изоляции страны -- делает корейскую пропаганду, да и вообще идеологическую жизнь в КНДР явлением в своем роде исключительным и в силу этого достаточно интересным. x x x Главная тема северокорейской пропаганды -- это, конечно, Ким Ир Сен, его жизнь и заслуги перед страной. "Воспитание любви к Вождю" (или, иначе говоря, насаждение культа личности Ким Ир Сена) во всех официальных документах рассматривается как важнейшая задача пропаганды. Методы этого воспитания были некогда заимствованы из СССР, но нынешняя северокорейская пропаганда оставила далеко позади сталинские образцы. О масштабах, которые приняло "воспитание любви к Вождю" можно судить и по печати, в том числе и по тем материалам, которые попадает за границу, но в полной мере размах деятельности по "воспитанию любви к Вождю" тем, кому не довелось побывать в КНДР, трудно даже представить. С конца 1970-х годов большое внимание уделяется и пропаганде личности Ким Чжон Ира -- сына Ким Ир Сена, который официально провозглашен его преемником и "продолжателем великого чучхейского революционного дела". Не только средства массовой информации, но и кинематограф, театр, литература неустанно подчеркивают, что уже с ранней юности Ким Ир Сен стал Великим Вождем корейского народа, который обязан ему всем. Как поется в одной из наиболее часто исполняемых в КНДР песен: Кто дал нам счастье сегодняшнего дня? Его дала нам партия, его дал Вождь. По пути, указанному Великим Вождем Маршалом Ким Ир Сеном, Мы будем идти, не щадя своей жизни! И у Ким Ир Сена, и у Ким Чжон Ира есть четкая титулатура, список почетных прозваний. Например, у самого Ким Ир Сена есть, среди прочих, следующие титулы: "Великий Вождь нашей партии и народа, Маршал могучей республики, Солнце нации, Железный всепобеждающий полководец, Выдающийся руководитель международного коммунистического и революционного движения, Впервые появившийся в пятитысячелетней истории нашей страны легендарный герой". С 1970-х гг. к большинству этих титулов часто добавляется и слово "отец". Вообще, патерналистские идеи о "правителе -- отце народа", столь популярные в конфуцианстве, обычны и в северокорейской пропаганде. Ким Ир Сен обычно изображается как мудрый и заботливый отец, не оставляющий своим вниманием всех своих подданных. В одной истории он останавливается, чтобы подвести в своем лимузине встреченную на дороге старушку, в другой -- лично руководит лечением раненного во время аварии на заводе молодого рабочего, в третьей -- лично интересуется состоянием быта ветеранов-инвалидов. Некоторые из историй не просто являются откровенно конфуцианскими по своей идеологии, но и просто представляют из себя перелицовку известных сюжетов корейской и китайской конфуцианской мифологии. Например, всем жителям Северной Кореи хорошо известна история о том, как в 1945 г. Великий Вождь, занятый государственными делами, дважды проезжал мимо родной деревни, но так и не заехал туда, ибо не хотел тратить ни одной минуты своего драгоценного времени на что-либо, не связанное с заботой о народе. Только в третий раз он, после настойчивых уговоров, наконец согласился посетить Мангендэ. Любому человеку, знакомому с дальневосточной традицией, этот сюжет известен более чем хорошо. Точно такое же предание рассказывалось о знаменитом корейском полководце Ким Ю Сине (VII в.), однако первоначальным источником, скорее всего, является история о китайском мудром императоре Юе. Ким Чжон Ира же в свое время, когда его возвышение только еще начиналось, именовали странноватым на наш слух термином "Центр Партии", но в конце концов за ним закрепился титул "Любимый руководитель". Даже если само имя Ким Ир Сена или Ким Чжон Ира не упоминаются в статье или радиопередаче, каждый кореец отлично знает, к кому только приложимы те или иные титулы, и никогда не спутает, например, "Великого Вождя" (то есть Ким Ир Сена) с "Любимым Руководителем" (то есть Ким Чжон Иром). {*3} Установлены специальные слова и даже грамматические формы, которые могут употребляться только по отношению к Ким Ир Сену или Ким Чжон Иру. Их имена всегда набираются в северокорейских печатных изданиях специальным жирным шрифтом. Более того, северокорейцев уже в начальной школе учат "правильному" построению фраз с упоминанием имени вождя и его сына. Эта, так сказать, "придворная грамматика" предписывает следить за тем, чтобы ни одно из этих двух священных имен не оказалось, упаси господи, в середине и конце фразы, а обязательно бы находилось в ее начале. Разумеется, биография Ким Ир Сена (точнее, ее официальный, весьма далекий от истины вариант) -- это один из важнейших предметов, изучающихся в северокорейской школе. С 1980-х гг. к ней добавилась и биография Ким Чжон Ира. Школьники должны не только заучивать бесчисленные истории о реальных или (чаще) вымышленных подвигах Ким Ир Сена, но и знать наизусть всю его р