Да и разве успел бы он выброситься, если б даже захотел. Ему еще нужно было найти ра-нец со своим парашютом, пристегнуть на груди привяз-ные ремни. -- Прыгайте! -- скомандовал пилот, обращаясь ко всем. Если крылья самолета загорались, больше двух ми-нут они не выдерживали. Они разваливались, как ста-рая рухлядь, разрушались, как все, что производили для войны, ибо всему этому был отпущен короткий срок и конец уготован один -- сгореть в беспощадном огне. Все, что выпускали заводы, было недолговечно. Во всяком случае, каждый знал, что эти крылья могут сопротивляться огню только две минуты. Две, и ни ми-нутой больше. -- Везер! -- позвал штурман. Везер не отвечал. Может быть, он уже отключил микрофон и прыгнул? Штурман решил проверить и без всяких осторожностей поднял шторку штурманской кабины. Теперь предосторожности были уже ни к чему. Везер сидел, склонившись над столиком, и кровь, стру-ившаяся из пробитого черепа, заливала карты. Только ластик, чистый и нетронутый, болтался на шнурке у него над коленями. Штурман открыл люк и потя-нул за комбинезон бомбардира со светлыми уси-ками. -- Давай ! -- крикнул он, показывая вниз. Он посторонился, пропуская радиста, и подтолкнул его к бомбардиру, который собирался первым выбро-ситься в ночь. Потом вернулся к пилоту. Тот вместе со вторым пилотом пытался удержать вырывавшийся из рук штурвал, точно хватал за морду взбесившееся животное. "Все пропало",-- вслух подумал штурман и решительно шагнул к пилоту. -- Прыгай! -- заорал он. Теперь уже вся ночь была озарена пламенем; само-лет двигался, точно приплясывая, а за ним тянулся длинный, как у кометы, огненный хвост, и другие бомбардировщики огибали его, поворачивая на север. Пилот чуть заметно качнул головой, а его полный отчаяния взгляд, казалось, говорил: "Я больше не могу. Прости". Потом он показал на свой парашют и ткнул пальцем в штурмана. -- Вытряхивайся же ! Штурман мягко покачал головой. Нет. Через не-сколько секунд самолет развалится. Не стоит труда. Ничто и никто больше не стоит труда. Женщина бу-дет ждать его некоторое время, поплачет немного, а потом утешится с intelligence-officer, который из всей этой истории извлечет мораль. Вместе с пилотами и следом за Везером штурман займет свое место в длин-ной и печальной веренице героев этой войны. Пилот видел огни. Везер хорошо вел самолет до самого Вюрцбурга, наблюдение было безупречным, и бомбардир сбросил бомбы точно на подшипниковый завод. Просто теперь, вслед за множеством товарищей, которые тоже покружились в таком вот вальсе, перед тем как раз-биться, пришла их очередь. Должно быть, больше всех их будет оплакивать Адмирал. Но где-то в глубине души штурман сохранял ка-кую-то безрассудную надежду. Крыльевые баки опу-стели, и видно было, как погас огонь над ними. Пока пилот борется, сдаваться нельзя. Теперь самолет заносило вбок и пламя лизало фюзеляж. Штурман ухватился за сиденье пилота; рядом стоял бортмеха-ник, который тоже не захотел прыгать и, включив ручной огнетушитель, поливал кабину слабой бледной пеной. От резких движений маска пилота отстегну-лась и болталась, открыв красивое лицо, искаженное отчаянием; в дико пляшущих отсветах пламени видно было, как по лицу ручьями струился пот. "Какой же я идиот! -- подумал штурман.-- Ведь в этих балетах все-гда кто-то пляшет. На сей раз наша очередь..." Но это было варварское представление, и если танцоров, вы-хваченных из мрака лучами прожекторов, пронзал на-сквозь длинный королевский меч смерти, они больше не возвращались за кулисы. Для пилота тоже сейчас разрешатся так или иначе все мировые загадки, и са-мая важная из них; но оттуда, где он находился, он был уже бессилен кому-либо помочь: ни штурману, ни жене, которую так любил, что не представлял себе жизни без нее. -- Послушай! -- снова закричал пилот.-- Это не моя вина. Штурман кивнул. И вдруг крыло оторвалось, унес-лось к звездам и беспомощный самолет опрокинулся. VIII Войдя в комнату, где помещался контрольный пост, Адмирал взглянул на большую доску, разграфленную на квадраты, где был написан мелом крупными буква-ми список экипажей. В эту ночь лейтенант Лебон пи-лотировал Галифакс модели VI в"-- 835, с буквой "V" на фюзеляже. Большие жестяные буквы висели на са-мом верху доски: их снимали постепенно, по мере того, как снижались самолеты, и вешали в квадрате только после того, как самолет садился. "V" еще не вернулся. -- "V-Victor" объявился? -- спросил Адмирал ко-мандира эскадры, который стоял у застекленной стены вышки, точно капитан корабля на своем мостике. Сидя в полумраке за столиками, два радиста по очереди отвечали экипажам: "S-Sugar" from "Scarface-two", prepare to land... "L-Love" stand by..." ' Из громко-говорителей раздавались голоса пилотов: "Scarface-two" from "D-Dog", may I land, over?.." 2 -- преувеличенно громкие, резкие и торжественные; радисты отвечали в микрофон тихо, почти шепотом, с какой-то странной безмятежностью, невозмутимые, точно рыбы в аквариу-ме. Их и взяли радистами из-за этих почти бесполых бесстрастных голосов, которым никто не осмеливался возражать; голоса эти возвращали пилотов из небес-ных глубин. -- Нет еще,-- ответил командир эскадры, повер-нувшись к доске.-- Он во втором эшелоне. Услышишь его через пару минут. Всякий раз самолеты первого эшелона устраивали настоящие гонки. Каждый хотел добраться раньше ' "С-Сахар", я "Шрам-два", готовьтесь к посадке... "Л-Лю-бовь", вы следующий... (англ.) 2 "Шрам-два", я "П-Пес", разрешите садиться?.. (англ.) других, чтобы не пришлось подолгу кружить над по-лем. Второй эшелон должен был запастись терпением. Пять самолетов из восемнадцати уже вернулись на базу: "В", "Т", "A", "J" и "С". "S-Sugar" с зажженны-ми огнями на концах крыльев вышел к посадочной полосе, почти касаясь желтых ламп, пронесся над до-рожкой, его колеса коснулись земли, и хвостовой огонь промелькнул среди звездочек посадочных фонарей. -- Зачем ты выбрал для нас такие позывные? -- спросил Адмирал.--Это я, что ли, Scarface? Шрам... ну кто же еще. если не я? -- добавил он, потирая лоб. -- Да нет, -- ответил командир эскадры,-- тут име-лись в виду ребята со шрамами из полицейских филь-мов. К тому же, сам знаешь, позывные выбираю не я. Какие дают, такие и беру. -- Все равно, будь я в воздухе, я бы передавал "Scarface-two" from "Scarface-one" '. Человек со шра-мом -- это я. Патент за мной. Адмиралу казалось, что именно он вызывает штур-мана, упорно посылая эти мрачные позывные в волны эфира, точно рыбак, закидывающий невод. -- Ну, если тебе хочется...--сказал командир эс-кадры.-- Ты наш собственный Scarface. -- Лебону повезло,--заметил Адмирал.--Сегодня ясное небо. Если он не видит огней... -- Рипо ему поможет. И все же,--продолжал ко-мандир эскадры,--мне показалось, что у Лебона были трудности при взлете. "V" долго стоял не двигаясь, точно не мог решиться. Нам пришлось посигналить ему зеленым огнем, чтобы он поторапливался. -- Вот как,-- сказал Адмирал.-- А что у него слу-чилось? -- Откуда я могу знать? Действительно, при взлете самолеты никогда не пе-реговаривались с вышкой, чтобы вражеские перехват-чики не узнали о вылете. Если что-то оказывалось не в порядке, они возвращались в ангар и к ним посы-лали инженера-механика. "Щрам-два", я "Щрам-один" (англ.). -- "V" долго стоял, и я решил, что он собирается вернуться. А потом... Он замолчал: еще один самолет в грохоте моторов зашел на посадку--слишком высоко, пожалуй. Коман-дир эскадры следил, как на повышенной скорости он коснулся земли, подскочил, пронесся по дорожке и исчез во мраке. -- ...а потом пошел на взлет,-- продолжал коман-дир эскадры. -- Может, Лебон не видел огней? -- сказал Ад-мирал. -- Насколько я помню, это у него бывает при при-землении. При взлете он обычно их видит. Иначе я просто не представляю, как он мог подняться. Над башней ревели самолеты эскадры; бомбарди-ровщики с других, более отдаленных баз неосторожно обгоняли их, не уклоняясь в сторону от этой карусели и не обращая внимания на предостерегающее кольцо аэродромных огней. "...K-King" from ...Scarface-two", you may land" 1. Самолеты один за другим, каждый под своей буквой, снижались с ярусов, где их заставлял кружиться контрольный пост; они уходили на неболь-шой высоте и возвращались снова с выпущенными щитками и винтами на малом шаге; держа направле-ние на входные огни. На уровне вышки снижали обо-роты, и слышно было, как чихают и давятся моторы; свистели крылья, самолет терял скорость, хвостовой огонь под задней турелью подпрыгивал как мячик, перед тем как остановиться. Тогда начальник поста снимал очередную букву и вешал ее пониже -- против фамилии командира самолета. -- Ну, что же ты, "Victor", думаешь возвращать-ся? -- в нетерпении крикнул Адмирал. Пока еще наверху висело четыре буквы, но три са-молета из не вернувшихся уже дали о себе знать. Командир эскадры подошел к начальнику поста. -- Как "V-Victor"? -- По-прежнему ничего не слышно. Я и сам уж подумываю... ' "К-Король", я "Шрам-два", можете садиться (англ.). -- Ладно,--сказал командир эскадры.--Позвоните в дивизию. Доложите мне. -- Ну, что? -- спросил Адмирал. -- Не волнуйся пока. Может, у них неполадки и они где-то приземлились. -- Я б не отпустил Рипо с Лебоном,-- сказал Ад-мирал.--Риск был слишком велик. Если бы ты мне сказал... -- Я не успел. Рипо сам выпросил у меня разре-шение лететь с Лебоном. А раз мы с тобой решили, что не стоит отстранять Лебона от полетов... --Лебона--да,--согласился Адмирал.--Я его не знал. Пусть бы он сломал себе шею. Но Рипо на твоей совести, Люсьен,-- с горечью добавил он. -- Почему это? -- Ты его наказал из-за Ромера. Он этого не за-служивал. И о штурмане, и о пилоте, который не видел огней, Адмирал говорил уже в прошедшем времени, ведь и в самом деле, если экипаж долго не возвращался, сомне-ний в его участи быть не могло. Адмирал вышел на га-лерею, огибавшую контрольный пост, и стал напря-женно вслушиваться, надеясь уловить вдали гул "V-Victor", Но мало-помалу бесновавшиеся небесные валы улеглись и затихли, точно обессилевшие морские волны. Из громкоговорителей время от времени разда-вались голоса последних пилотов, но между ними тя-нулись бесконечные паузы, нарушаемые только тре-ском радиопомех. -- Не будем об этом,-- сказал командир эскадры, закуривая сигарету.-- Если я виноват в том, что нака-зал его, ты виноват, что втянул его в эту историю с Лебоном. -- Я тут ни при чем! -- яростно возразил Адми-рал.-- О Лебоне я с ним говорил, но даже не назвал имени. Просто рассказал, что один пилот не видит ог-ней, и Рипо пошел к нему. Если бы я знал... -- А где ты был позавчера, когда все решилось? -- В городе. У меня было свидание. -- С девочкой? -- попытался пошутить командир эскадры -- Не с тобой, конечно. Я тебя и здесь вижу до-статочно. Командир эскадры стряхнул пепел за перила га-лереи. -- Не будем нервничать,-- сказал он.-- Может, Лебону пришлось выключить мотор. Он просто запазды-вает, вот и все. За стеклянной перегородкой начальник контрольно-го поста положил трубку и вышел к ним. -- "V-Victor" не вернулся,--сказал он.--Ни одна база не имеет о нем сведений. -- Ясно,-- сказал командир эскадры.-- Позовите меня, как только что-нибудь узнаете. Командир эскадры потянул Адмирала в комнату разведки, где летчики, попивая чай, отвечали на обычные вопросы intelligence-officers. Фамилию Лебона и букву его самолета еще не стерли с доски. Выясни-лось, что пять или шесть самолетов загорелись над Вюрцбургом, и, возможно, "V-Victor" был среди них. Общая цифра ночных потерь тоже была известна: все-го девятнадцать тяжелых бомбардировщиков, из кото-рых восемь -- во время налета на Вюрцбург, шесть -- над Кельном и пять сбито истребителями. Хотя потер-певших аварии сюда не включали, для RAF цифра была небольшая. Меньше двух процентов потерь. Впол-не терпимо. -- Столкновений не было? -- спросил Адмирал. -- Нет. Адмирал подумал, что, возможно, такого рода ката-строфа произошла с Лебоном; в конце концов, мало ли что может стрястись при их-то ремесле. Ловушек было более чем достаточно, и сам он, хоть и старая лиса, тоже в один прекрасный день может преспокойно угодить в одну из них. Привычным движением он по-трогал шрам, пересекавший лоб и скрытый пилоткой, и вздрогнул--в первый раз. В тот вечер, когда Ад-мирал смеялся над Лебоном, штурман был прав. Ведь и он тоже отмечен каленым железом, точно оставлен-ное на убой животное или дерево, в которое ударила молния. -- ...не видел огней! -- прорычал он. -- Что? -- спросил командир эскадры. -- Ничего. А у тебя тоже ничего нового о "V-Vic-tor"? -- Ничего. -- Тогда крышка. Он потащил командира в угол комнаты. --Ты должен порвать приказ о взыскании,--ска-зал он.-- Нельзя, чтобы его нашли в деле Рипо. -- Я обещаю тебе. Когда Рипо вернется, все будет улажено. -- Улажено?--заорал Адмирал.--Ты еще на это надеешься? Все и так уладилось. Для тебя, а глав-ное -- для него. Ворча себе под нос, Адмирал вернулся к домикам. Он вошел в свою комнату, швырнул пилотку на стол, шумно передвинул стул и включил приемник на пол-ную громкость, как всегда не считаясь с тем, что сосе-ди отдыхают. Охваченная войной Европа безмолвство-вала, но какие-то неизвестные станции Америки или, может, Испании передавали джазовую музыку. Не в силах ни за что приняться, Адмирал стал кружить по комнате. Потом закурил сигарету, но с отвраще-нием отбросил ее после первой затяжки. Он не чув-ствовал больше медового аромата английского табака, и временами ему становилось больно дышать. Он зады-хался теперь от малейшего напряжения. "Я слишком много курю",--сказал он себе. И тут же пожал плеча-ми. У него по крайней мере была хоть эта радость в жизни, а вот штурман, который курил немного... Адмирал вдруг ощутил себя каким-то беззащитным. Мир становился для него слишком сложным. Почему штурман уцелел в ночь, когда случилась катастрофа? "Он тоже должен был там остаться",-- подумал Адми-рал. Но тут же спохватился. Штурман хоть несколько дней был счастлив с этой женщиной. Адмирал попы-тался представить, какая она, и ему захотелось позна-комиться с ней, чтобы спросить, действительно ли штурман страдал из-за своего ареста, и чтобы узнать истинную цену этой отсрочки. "Если бы я не ушел в ту ночь, когда он отправился к Лебону,-- проворчал Адмирал,--он не полетел бы с этим типом..." Да, в этот день дружба его оказалась не на высо-те. Он недостаточно серьезно отнесся к конфликту между штурманом и Люсьеном, он не уследил за един-ственным товарищем, которого любил, и все же он ни-как не мог понять, почему, отказавшись лететь с Ромером, штурман выбрал пилота, который не видел ог-ней. И он снова упрекнул себя за то, что не вмешался. В ночь, когда все решилось, он вернулся поздно, и о происшедшем узнал на следующее утро, но штур-ман уже значился в приказе и должен был лететь с экипажем Лебона. Иначе он забрал бы штурмана к себе, все бы устроилось, и, главное, штурман был бы теперь жив. Адмирал разделся, но, почувствовав укор совести, снова натянул куртку. Через шесть часов после объ-явления о том, что штурман пропал без вести, вольно-наемные упакуют его вещи и отнесут на специальный склад. Его велосипед повесят за колесо на крюке, вби-том в потолок. Там уже висело столько велосипедов, что этот барак гражданского персонала напоминал склад велосипедного завода. Короче говоря, все быстро исчезало, а освободившиеся комнаты и кровати пере-давались новым экипажам или тем, кто на них зарил-ся. Гражданский персонал должен был кончить свою зловещую работу еще до полудня. Дверь в комнату штурмана была не заперта. Адми-рал щелкнул выключателем, и резкий свет залил ма-ленькую комнату со стенами из гофрированного желе-за. Наверно, перед вылетом штурман лежал на посте-ли: на подушке и на одеяле остались вмятины. Адмирал робко стал открывать ящики комода. Нуж-но было забрать разные личные бумаги, которые се-мьям лучше не получать; оставшиеся товарищи всегда так поступали. Адмирал приподнял стопку нижнего белья и красивую летную форму с двумя золотыми нашивками, которую штурман надевал, когда получал увольнение. Больше ничего тут не было. Комната была. совсем голой. И такой скромной, такой бедной, что у Адмирала сжалось сердце. Печка догорела. Только на столе около умывальника рядом с книгами валялись письмо и небольшая бандероль, которые оставил здесь дневальный, разнося вечернюю почту. На том и другом адрес был написан одинаковым женским почерком и стоял штемпель: Саусфилд, Йоркшир. Адмирал нахмурился, кровь отлила у него от лица, и шрам стал совершенно белым. Он положил книги на место, потом разорвал тонкий шпагат и вскрыл бандероль. В ней лежал гладкий серебряный портсигар с монограммой АР, который он часто видел в руках у штурмана; угол портсигара был помят. Адмирал положил его на стол, взял письмо и в нерешительности повертел в руках. Потом медленно разорвал его и вместе с оберткой бандероли сунул клочки в карман. Он потушил свет и вышел. Вольнонаемным не составит большого труда вычеркнуть штурмана из списка живых. Задержавшись на пороге барака, Адмирал взглянул на небо, которое внезапно нахмурилось. Потом вернулся к себе. Сентябрь -- октябрь 1953