зни Славы Онищенко, из-за недомоганий других ребят, все очереди пере местились. Надо было снабдить лагерь три кислоро дом. Мы попросили Шопина и Черного использовать на это свой четвертый выход. Они понимали, что рискуют вершиной? -Да. А отказаться они могли? Да, могли. Их вины не было в том, что нарушился график. И шанса на восхождение у них не оставалось? Шанс-то был... Здесь мне бы хотелось вернуться к началу эпизода, к вопросу: "А чья?" (вина, разумеется)^ пересказать то, что написал на полях этой рукописи Анатолий Георгиевич Овчинников. Вообще, надеясь на доброжелательность читателей, я буду иногда (с разрешения редактора) цитировать заметки, сделанные на полях рукописи во время ее.подготовки к печати Е. Таммом, А. Овчинниковым, В. Ивановым, В. Балыбердиным. Они помогут нам точнее нарисовать картину, а вам яснее представить сколь сложны бывали ситуации, какую разную, порой противоречивую оценку получали у разных людей одни и те же факты и как непохоже воспринимались события... Эти комментарии выделены курсивом. Значит, после вопроса: "А чья?"--Овчинников написал на полях: "Думаю, что здесь наложили отпечаток погодные обстоятельства и тренерский просчет. В тактическом плане было предусмотрено, что каждый участник будет переносить груз на маршруте (выше 6500 во время обработки) в 15-- 18 кг. Однако это был период акклиматизации, и вес переносимого груза составлял 13--15 кг. Погода не позволяла в течение 5--6 дней на выходах выполнять запланированную задачу. Надо было руководствоваться тактическим планом, рассчитанным на самые неблагоприятные условия. Высотные носильщики не сумели сделать то, на что мы рассчитывали. Если уж быть откровенным, болезнь Онищенко предусматривалась (лично мной) и смещений очереди не было. Что касается Шопина и Черного, то они отказаться не могли и по этическим соображениям и просто как альпинисты". В своем рассказе я все время отвлекаюсь от той жизни, которой жил в Гималаях очень короткое время, и пересказываю, что слышал от других. Думаю, тут никто не в обиде. Если бы мне посчастливилось пожить в базовом лагере (выше-- просто нереально мечтать), все повествование носи- 26 ло бы иной характер и, главное, была бы надежда на такое роскошество, как увиденные детали. Все-таки лучшая форма для любой книги об экспедиции или путешествии--это дневник. Тогда читатель проходит постепенно весь путь и смотрит на событие глазами одного человека. Даже если дневник содержит субъективные оценки. Впрочем, субъективный взгляд--это преимущество, которое доступно лишь участнику действия, а читателю тоже хочется посмотреть на все изнутри. Как ни мила Лукла, пора ее покинуть. Потому что компания, которая обслуживает нашу туристско-журналистскую группу, торопит. Мы должны сегодня пройти еще часа два-три по тропе и где-то у реки стать лагерем. Оказалось, что спальные мешки можно было не брать из Москвы--компания снабжает. Кроме того, каждому дают по огромному пустому баулу--можешь туда положить хоть все свое имущество и идти налегке. Баулы грузят на яков, и они с погонщиками уходят вперед. Яки идут медленно, и мы их потом обгоним. Караван наш неожиданно оказывается очень большим--масса баулов, пакетов и ящиков, назначение которых мне^ пока непонятно. Мистер Бикрим--наш шеф, представляющий фирму, жизнерадостный и энергичный молодой человек,--торопит, но мы ждем, пока кинооператор снимет шерпских женщин у переносного стенда о развитии спорта и отдыха в нашей стране, доставленного активистами нашей группы из Москвы. Женщины не понимают, чего от них хотят, и, смущаясь, сбиваются в кучу. Оператор объясняет,' что они должны интересоваться развитием спорта отдыха и читать написанные на стенде слова.! Процесс чтения (тем более на русском языке) незнаком женщинам. Тогда мистер Бикрим показы-3 вает, что внешне чтение выглядит так: сначала; смотришь налево, потом медленно поворачивает! голову направо, потом опять налево несколько hi и вновь направо, и так подольше. "Читательницы", старательно мотают головами, потом начинают сме-| яться, понимая, что дело это, видимо, веселое, и) скоро забыв про наставления, собираются у фотог" рафии, где изображены дети, купающиеся в море. Такое количество стоячей воды, теплой видимому, и голые детишки в ней заворажи! женщин. Они никогда не видели моря, и многие знали, что оно есть. Но их поведение более ственно, чем наше, когда мы заставляем их як< интересоваться нашим спортом и отдыхом, с чтобы потом обмануть зрителя в том, что ил очень интересуются нашим спортом и отдыхом. Оператор, как и все, чувствует неловкость отпускает артистов. Они бегут к своим тюю взваливают на себя, и караван трогается. Тропа выводит из Луклы. Мы идем по мест! удивительной красоты, по склону горы, постеш снижаясь. Слева временами видна река, крохот! зеленые поля, огороженные камнями, камен! хижины с молитвенными знаменами. Высокие сты, воткнутые в крыши, потемнели от солнца дождя, а легкие разноцветные полотнища с тайными на них словами молитв выцвели, но читает молитвы и несет их к вершинам Гималаев, где обитают боги. Узкий деревянный мост раскачивается под ногами. Мне казалось, он едва выдержит хорошо груженного путника, и я с опаской ступил на доски. Посередине моста вдруг услышал за спиной тяже-' лые шаги. Яки, которые стояли у моста, поджидая заговорившегося погонщика, решили последовать за мной. Я побежал вперед (опасаясь за мост, разумеется,--ведь мосты наводить здесь очень сложно). Ступив на твердую землю, я достал аппарат, чтобы - запечатлеть разрушение моста и гибель нашего имущества, но мостик, раскачиваясь, стоял себе как стоял. В дальнейшем я уже не испытывал недоверия к мостам в Гималаях, как бы хлипко эти сооружения ни выглядели. По тропе навстречу нам шли груженые люди, приехавшие издалека и местные. Большинство, встречаясь с нами, здоровалось, чаще на английском языке. Иногда, правда, пройдя метров двадцать, спохватываешься, что какой-нибудь светлоголовый и бородатый скандинав сказал тебе: "Нама-стэ!"--на непали. Встречные шерпы, быстро сообразив национальную принадлежность нашего каравана, опережая тебя, говорили: "Здравствуйте!" -- значит, кто-то впереди с ними здоровался по-русски. Необычайно способные к языку, многие непальцы свободно изъясняются на тибетском, хинди, английском, немецком и итальянском. Многие шерпы, работавшие с нашими альпинистами, очень скоро стали понимать по-русски и даже немного говорить. Впереди на тропе в тени сосны--неожиданная пресс-конференция. Корреспондент ТАСС Юрий Родионов делится впечатлениями (как мы понимаем, без подробностей) о восхождении. Свежие новости--это то, что базовый лагерь снят и альпинисты, по всей видимости, через день-другой будут в Намче-Базаре. Если это так, то моя попытка дойти до базового лагеря лишается смысла. Остаток пути до ночлега я думаю, как бы совершить побег от товарищей по перу, но пока не вижу, как это можно сделать, не обидев их. Потом вспоминаю, что ни один из тщательно продуманных мною планов никогда не осуществлялся, потому что даже трудности в этих планах предусматриваешь преодолимые, а на деле выплывает какая-то мелочь и все переворачивает вверх дном. Поэтому, соблюдая единство места и времени, лучше не заглядывать дальше одного дневного перехода. Где ночевать--знаешь? Остальное все после ночлега будет. Значит, надо думать о ночлеге. Передовые носильщики нашего каравана остановились на ровной площадке в ущелье у реки. По-видимому, здесь постоянное место ночлега. Из тюков и коробок появляется огромная палатка на дюралевом каркасе, внутри ее устанавливаются ,, складные столы и стулья. Появляются металлические тарелки, вилки и ножи. Салфетки--тоже (извините, что бумажные). Пока готовится ужин, расставляем палатки для жилья. Мы с Димой Мещаниновым со стороны напоминаем участников групповых упражнений в физкультурном параде, тех, которых поставили в последний момент, не показав им, что делать. Смотрите, мол, и повторяйте. Мы и делаем как все, но несколько запаздывая и кривовато. Палатки на двоих удобные--по-видимому, тоже наследие какой-то экспедиции. Поборов палатку, мы замечаем, что все окапываются -- мотыгами вырывают канавы вокруг жилищ. Светит солнце, на небе ни облачка, но это ничего не значит--через час тучи накрывают ущелье, и... ливень. Все, кто взял зонтики, чувствуют себя лучше, чем те, кто не взял. Эластичным бинтом я прибинтовываю зонт к виску: руки свободны-- можно снимать. Дождь не прерывает движения по тропе. Люди накидывают на голову у кого что есть--полиэтилен, мешок или раскрывают над головой зонтики. Но это--если человек зажиточный. Зонтик в Гималаях-- признак респектабельности. Герберт Тихи, первовосходитель на Чо-Ойю, описывая свадьбу своего друга Пасанга Дава Ламы-- шерпы, с чьей помощью он поднялся на вершину, пишет, что жених ехал по Лукле на ослике с раскрытым зонтиком в руках. И хотя светило солнце, ни у одного из наблюдавших процессию не возникло сомнения в том, что эта деталь свадебного туалета совершенно соответствует важности как самого знаменитого восходителя -- Пасанга, так и события, участником которого он являлся. Столы были накрыты. Еда очень похожа на европейскую: суп, котлеты с картошкой и чай с ананасовым джемом из кружек, которые были главной особенностью обеда. Мы ведь знаем, что из металлической кружки не очень приятно пить горячий чай: и губы обжигаешь, и пальцы, а тут и пьешь, и держишь, и никаких неудобств. Кружки оказались с двойными стенками--кружка-термос. Внутренний корпус горячий, а внешний холодный... Фирма выставила бутылку рома--в чай наливать. Налили и в чай. Зажгли костер. Запели песни. Шерпы пели монотонно и танцевали в такт песне, переступая ногами. Утром нас с Димой разбудили слова: --г Чай, кофе пить? В Гималаях в палатку прямо в постель нам приносили чай или кофе в знакомых кружках на сверкающем подносе. -- Пора придумывать трудности,--сказал Дима, выбираясь из пухового спального мешка.--А то не поверят, что был в Гималаях. Переход к Намче-Базару начался с дороги по сказочно красивому лесу. Теперь река была справа от нас. Она сверкала на фоне сверкающих вершин, сквозь зелень хвои. Мы шли мимо водопадов и гигантских камней с магическими надписями буддийских молитв: "Ом мани падме хум". (Тибетские каменотесы-художники без трафаретов и линеек выбивают на придорожных камнях поразительной каллиграфии буквы. Плату за работу они получают у жителей деревень или монахов.) У одного из орнаментированных молитвенным текстом камней величиной в добрую избу я встретил мальчишку лет двенадцати в бордовом монашеском облачении. Он шел из монастыря Тхъянгбоче домой. Жизнь этого 27 пацана 5ыла определена на многие годы вперед, но, судя по его жизнерадос-ноглу чумазому лицу, это его нисколько не обременяло. Взамен утраченной свободы он обретал знания и возможность общаться с богами. Впрочем, не исключено, что и потеря свободы весьма относительна--буддийские монахи еовсе не так аскетичны и не так оторваны от окружающей их мирской жизни, как их христианские собратья. Знакомый нам Пасанг, будучи буддийским ламой, не только дважды поднимался на восмитысячники, но и имел двух жен, поскольку дом у него большой и места для двух женщин вполне хватало. Я затеял с маленьким монахом беседу. По-видимому, мы разговаривали на одном языке, потому что и он и я произнесли слово "инглиш". Он не спешил, и я н<з торопился, поэтому мы долго размахивали руками, сидя на поваленном дереве. Я пытался спросить, не видел ли он наших альпинистов, он пытался, в свою очередь, выяснить, что меня интересует. Скоро к нашей беседе присоединилась обаятельнейшая мексиканка, которая назвалась Софией Диас и тоже произнесла слово "инглиш". Каждый из нас весело и азартно разговаривал на своем английском языке, не понимая ни одного слова, сказанного собеседником, но нимало этим не огорчаясь, до тех пор, пока не подоспел приятель Софии---американец Дэвид Морисен, который с большим трудом, переведя с "инглиша" на английский, объяснил, что мальчик видел русских альпинистов в Намче-Базаре, но немногих, и рассказал нам с монахом, что они с Софией студенты Калифорнийского университета, заработали деньги и приехали s Непал. Денег на носильщиков у них нет, поэтому они обходятся своими силами. Мы с монахом пожелали им счастливого пути и отпустили их, а сами остались у камня, чтобы побеседовать о подробностях встречи мальчишки в бордовом облачении с нашими альпинистами в Намче-Базаре. У кордона на границе национального парка Са-гарматха наша группа собралась целиком. Кто ушел вперед, ждали отставших. Тут надо было выполнить некие формальности--поставить штамп в сертификат, дающий право каждому из нас в одиночку или группой путешествовать по тропе. Это как бы непальский паспорт, вложенный в наш. советский. Потом, возвращаясь, мы его отдадим, и чиновник вычеркнет нас из списка гуляющих по парку. Этот учет--толковая вещь. Если не вернешься в срок, тебя будут искать не столько как нарушителя паспортного режима, сколько для оказания тебе помощи (мало ли что). На терраске деревянного домика--карта заповедных мест с царицей гор -- Сагарматхой (Джомолунгмой, Эверестом) на севере, Рядом с картой правила поведения в национальном парке: не рубить деревья, не жечь костры, не'1 охотиться на зверей и птиц. А дальше плакат, который никак не расшифровать без объяснения. На нем изображены в разных графах известные каждому непальцу предметы: ножи кхукри, весы, мотыга... Предвыборный плакат Каждый кандидат имеет символ, понятный и неграмотному человеку. Потом, придя голосовать, он возьмет бюллетень известного ему кандидата с изображением, скажем, весов и опустит е урну. Потом "ножи", "весы" и "мотыги" посчитают и напечатают, какой из символов победил. Мы попали в Непал в период выборов в местные органы власти, и жители проявляли большую активность в избирательном деле. Теперь мы шли плотно, потому что впереди был подъем к Намче-Базару. Все экспедиции вспоминают этот необыкновенно .(рутой и бесконечный путь, когда несколько часов подряд лезешь и лезешь вверх и за каждым поворотом чудится конец горы, а повернешь--и снова ни конца ни краю. Спасти может только размеренная ходьба. К середине дня все, кто шел в шортах, обожгли на солнце ноги, кто в майках--шеи, я шел без шапки. Я подарил ее моему юному другу монаху, нахлобучив на его черную стриженую голову панамку с символами Московской олимпиады. Он улыбнулся признательно и достойно, но как только я пошел по тропе, снял и положил ее в свой рюкзачок. Мы шли по тропе, крутой как стремянка, и уже не видели вокруг никаких красот, когда наш непальский поводырь сказал, что метров через пятьдесят по высоте будет место, откуда впервые путешественники увидели Сагарматху. Здесь мы остановились, чтобы отдохнуть перед продолжением пути в Намче-Базар. Посмотрели на грозную вершину Сагарматхи, которая едва видна между другими горами, умылись из источника и опять вверх. Солнце палит нещадно, и ноги уже не особенно слушаются, а ведь высота здесь всего чуть больше трех тысяч метров. Сумка с фотоаппаратами, которая в аэропорту весила двенадцать килограммов, сейчас "весит" тридцать. Рюкзак давно висит на боку у какого-то яка. Тропа--или, лучше сказать, каменная лестница--ползет вверх. Меня обгоняет шерпа. За спиной у него, я бы сказал. холодильник, если бы здесь было электричество. Проходя мимо, он кладет мне руку на голову, совсем как мой друг Отар Иоселиани, и так же качае-головой. Я вопросительно смотрю на доброго человека. Чем он обеспокоен? Солнце --показывает он. Через пятьдесят шагов я и сам чувствую, что несколько поторопился с подарком маленькому монаху. Меня обгоняет Дима Мещанинов в панаме и идет в трех шагах впереди. Видно, ему тоже не сладко, но потом он разгоняется и идет уже нормальным медленным шагом. Саша Путинцев, замыкающий, говорит: -- Нельзя так. Ты то бежишь впереди всех, то отстаешь. Надо ступать легко и, как бы ни было медленно,--главное, чтобы равномерно. Я киваю и прибавляю шаг. Наша площадка для палаток чуть выше Намче-Базара. Ни деревца. Ограниченное камнями поле. Яки и шерпы с палатками и едой еще не подошли, Я раскрываю зонтик и вижу, что все поле покрыто зонтиками. Я не один--это успокаивает. Высота 3500 самая большая в моей жизни. До этого я поднимался на шпиль Петропавловской крепости, чтобы вблизи увидеть ангела. Это тоже было путешествие не из легких. Но там хоть ангел был 28 рядом, а сейчас до него тысячи километров, да он, верно, и забыл меня. Сверху видны улицы Намче-Базара, вернее, проходы между домами, достаточные для того, чтобы разойтись двум якам с поклажей. Дома, как и поля, располагаются на террасах, и сверху видно, как бегают пацаны, как женщины идут через двор с дровами для очага. В центре селения двухэтажные дома, сложенные из камня или деревянные. Первые этажи занимают лавки; их немного, но они набиты товаром. Здесь вы можете подобрать самое современное снаряжение для альпинистов: кошки, рюкзаки, пуховые куртки, ботинки, беседки для обвязки--словом, все. Здесь же можно купить изделия из шерсти яков: шапки, свитера, домотканые ковры. Шерсть здесь не красят, и поэтому все узоры черно-белые, браслеты из серебра и "серебра", колечки, всяческие тибетские украшения и безделушки, колокольчики для яков, ножи кхукри и еще тысячи предметов. Не обязательно покупать, можно поменять все равно что на что угодно. Хозяева лавочки, мне кажется, развлекаются своим ремеслом. Тут я вспомнил, как однажды в Самарканде мы с группой спелеолога Геннадия Пантюхина пошли на базар, чтобы купить для экспедиции фруктов. Бородатый старик сидел подвернув под себя ноги в мягких сапогах. Перед ним стоял мешок с яблоками. -- Почем?--спросил Гена. Старик ответил. Цена была приемлема.--Сколько тут у тебя килограм мов? Старик ответил. Пантюхин протянул деньги и взвалил на себя мешок, но дед вцепился в него: -- Забирай свои деньги!--закричал он.--Я тебе сразу все продам, чем целый день на базаре заниматься буду? Я выменивал нож кхукри часа полтора. Мы и смеялись и ругались. Продавец хотел, чтобы я ему дал пленку, а она мне самому была нужна. Я ему предлагал свой нож (хороший, между прочим), но он (не соглашался. I Наконец игра утомила нас обоих, я попрощался, •пересмотрев все музейные редкости лавки, и вышел. На углу хозяин догнал меня, и обмен состоялся. Он развел руками и улыбнулся, а потом пошел в свою лавку. С этим самым кхукри в руках я шел ло Намче-Базару, когда увидел своих знакомых Софию и Дэвида-"переводчика". Мы стояли под гималайским небом и говорили о жизни, о радости встречи с хорошим человеком, о том, сколь обаятельны и трудолюбивы шерпы, о красоте этих суровых и чистых мест, о стремлении всех добрых людей независимо от национальности, веры и принадлежности к социальной системе дружить, мы говорили о любви, о друзьях, о Георгии, Мише, Леване, о Толе, о мужчинах и женщинах, без которых трудно, невозможно было бы жить, о мире мы говорили, о большом мире, и Дэвид переводил, и разговор был долог, он занял целую фразу, целую искреннюю улыбку и целое рукопожатие. Я возвращался в наш лагерь на гору и чувств,о-вал себя легко и очень спокойно. Ленинградские альпинисты Юра Разумов и Сережа Ларионов встретили меня у каменной ограды. -- Тут наши ребята--передовой отряд с груза ми. Леня Трощиненко. Киношники. Они нас ждут вечером на маленький праздник, который устраива ют работавшие с нашими ребятами шерпы экспеди ции в честь успеха экспедиции. Мы пойдем раньше, а ты найдешь сверху дом, крытый железом. Это дом... Это был дом дяди нашего сирдара--бригадира высотных носильщиков Пембы Норбу. Хорошего достатка шерпский дом. На первом этаже--хранилище для зерна и припасов, свободное место занимают баулы и пластмассовые бочки нашей экспедиции, рядом место, где обычно располагается домашний скот--яки, козы, овцы,--тоже забито экспедиционной поклажей. Широкая деревянная лестница ведет на второй этаж. Никто не вышел на мои громкие шаги. Да, вероятно, никто и не слышал, как я вошел, потому что весь дом оглашала довольно громкая монотонная песня и нестройный, но ритмичный топот. Я открыл дверь и очутился в очень большой комнате, освещенной ярким светом керосиновой лампы. Она висела под потолком и освещала в добрых сто пятьдесят свечей сидящих у застекленного окна на скамейке моих добрых спутников и четырех шерпов, обнявшихся и танцующих под аккомпанемент собственной песни, кинооператора Диму Коваленко, спящего на раскладушке под пуховым спальником, и двух крыс, умывающихся среди гигантских медных котлов и чанов совершенно как домашние кошки. -- Вот этот человек знаком с Геной Пантюхи- ным, он лазил с ним в пещеры, с братом Славика,-- представил меня Лене Трощиненко Сережа Лари онов. Я был и со Славиком тоже знаком. Когда-то давно, еще учась в Ленинградском университете, Гена Пантюхин позвал меня снимать кино про крымскую пещеру Кызыл-Кобу. Две недели мы ползали под землей, таская на себе аппаратуру и тяжелейший авиационный аккумулятор с посадочной фарой для освещения. Никто из моих спутников не подозревал, что я впервые видел кинокамеру. Пленку проявили на ленинградском телевидении и, увидев на негативе, что изображения мало, а темноты много- определили в брак и смыли. Гена был начальником "киноэкспедиции", а Славик, его младший" брат, таскал аккумулятор. Старший Пантюхин и по сей день один из сильнейших наших спелеологов, человек отчаянный и непримиримый, если дело касается сохранности пещер. Славик стал скалолазом, и отличным; много раз'чэчертя голову лазил в пещеры и горы, выручая легкомысленных туристов, и погиб сам во время спасательной операции. Знакомство с Пантюхиным было хорошей рекомендацией для Трощиненко, меня посадили за стол. Шерпы и Воскобойников, улыбаясь, продолжали петь и танцевать. Из соседней комнаты вышла бабушка Пембы с черным, орнаментированным латунными полосками кувшином, наполненным чан-гом... Песня моментально прекратилась. Наванг взял чашку, бабушка налила в нее мутно-белую жидкость, и он, чинно придерживая левой рукой локоть 29 (совсем как у нас в Средней Азии в знак уважения), пустил чашку го кругу, -- Они празднуют удачное завершение наших дел. Двое из них раньше бывали на Эвересте, один участвовал в шести экспедициях, а Наванг --самый маленький из них--был ближе всех к вершине. - Как высоко он поднялся? -- Чуть выше третьего лагеря --семь восемьсот. А дальше не смог. Да, Наванг? Наванг улыбнулся и кивнул. Пемба, похожий на Робинзонова Пятницу (хотя имя его по-шерпски значит суббота), одетого в брюки "Адидас" и жилетку с гербом СССР, подставил чашку под бабушкин сосуд, и круговой ее путь повторился. -- Давайте выпьем, ребята,-- обратился Леня к нам и шерпам,--за то, что все живы. Шерлы встали полукругом и запели протяжно, но весело, шаркая кедами в такт песни. Некоторые из них двигались уже не очень уверенно. Я подумал, что это действительно главное. В конечном счете, альпинизм не война, и не надо умирать на Горе, если можно выжить. Философскую беседу, начавшуюся было за чашкой чан га, прервало появление высокого худого человека, заросшего бородой. Он быстро прошел к столу и потер руки, как это делают, когда с мороза входят в комнату и видят накрытый стол. '"Значит, так..." -- говорят обычно в таких случаях. - Значит, так,--сказал человек, повисая над низеньким столом,--за успех экспедиции и будущего фильма! Ты из Москвы? Ага! Хорошо? Хорошо! Сейчас я столько дел провернул! Ты закусывай. Дима пленку перепаковал? Ага! Хорошо? Хорошо! Ну, я пошел спать... Валентин Венделовский, режиссер "Леннауч-фильма", быстро чего-то смел со стола и через минуту спал рядом с оператором. - За то, что все живы,--повторил Трощинен- ко,--это--главный успех. Воскобойников е перерыве между песнями громко говорил с шерпами по-русски. Они кивали головами и даже что-то по-русски отвечали. Володя с ними разговаривает свободно. Вооб ще он молодец. Он их приучил готовить так, что вполне можно было есть. Вкусно даже. На кухне шерпы-повара в белых халатах ходили. Вообще все молодцы,--говорили Саша, Юра, Сережа и я сидящему с гитарой Трощиненко, танцу ющему с шерлами Воскобойникову и спящим Венде- ловскому с Коваленко, имея в виду всю экспедицию, - Молодцы... А ведь все было на грани... Бабушка принесла чанг, и чашки опять поплыли по кругу. На грани... Здесь, в Гималаях, каждое восхождение--это ходьба по ребру. С одной стороны -- солнце и жизнь, с другой --мрак и вечный холод. Сколько замечательно организованных и продуманных экспедиций заканчивалось трагически, сколько достяжений было омрачено... Невозможна предусмотреть все на пути, по которому еще никто не ходил. На улице было темно и тихо. Лишь шелестели на легком ветру молитвенные знамена. Намче-Базар спал.,. Вечер в Тхъянгбоче После Намче-Базара тропа пошла по левому склону горы высоко над рекой. Яков на тропе стало больше. Появились вдоль дороги лиловые ирисы, нежные, на очень коротких стебельках. Дорога медленно уходила вниз, и вдруг за поворотом открылось преддверие рая. Во всяком случае, мне показалось, что место пребывания, первоначально определенное богом человеку, не было бы оскорблено сравнением с открывшимся пейзажем. Белые и розовые деревья цветущих рододендронов на склоне зеленой горы с алыми от цветов кустами, пенно-белая река, в тихих местах словно отлитая из изумруда, лиловый туман, переходящий в густосинее небо, на фоне которого сверкают ослепительно белым снегом вершины ближних гор, а в качестве задника для всей этой картины использованы Са-гарматха со снежным флагом за вершиной и островерхая Лхоцзе. И действующие лица под стать всей этой красоте. Носильщик в недлинной, до середины бедра, белой куртке-рубахе с корзиной, крытой малиновым платком, мальчик в, пиджаке и кепке с двумя полосатыми мешками через плечо и стайка пестро одетых шерпани, босых и быстрых, с открытыми, добрыми кареглазыми лицами. Дальше идти не было ни смысла, ни сил. Жить надо было здесь столько времени, сколько будет длиться эта красота. Я бы согласился превратиться после смерти в камень на этой дороге в соответствии с верой шерпов, но не скоро, если можно. А пока я лег в тени ярко-розового рододендрона, на расстоянии вытянутой руки цвели коротенькие ирисы и еще какие-то белые шарики с твердыми глянцевыми листьями. В небе парила большая птица, Как жаль, что я не знаю, как ее зовут и как зовут шарики, цветущие рядом со мной, и как зовут маленькие голубые цветочки под Москвой... Почему мы так не уважаем мир, в котором должны жить, что даже не можем обратиться к нему по-человечески? Господи, каким только мусором не забивали нам голову учителя! Что, какая часть из того, чем мучили нас и чем мучают теперь наших детей, сгодилась нам в жизни для дела, любви, радости?.. Хорошо, что вы знаете, что такое горы, и я знаю, а то бы не объяснить. "Большая куча камней" или "монолитный камень огромной величины". А воздух, а снег, а цветы?.. Пора вставать из-под рододендрона, нахлобучи-вать вязаную шапку, потому что уши обгорели на солнце и превратились в лохмотья, и--вперед, навстречу нашим доблестным победителям. Еще остановимся у деревеньки Кхумджунг, посмотрим на маленький базар, на котором никто ничего не покупает, а продают всякую тибетскую рукодельную красоту, и --вперед. Встреча на тропе была радостной, но не такой, чтобы о ней можно было написать, что обе стороны только ее и ждали. Альпинисты шли группками и 30 были настолько загоревшими, похудевшими и обросшими бородами, что никак' не соответствовали своим фотографическим оригиналам. Наши ребята дали им свежие газеты, и оператор со всеми фотографами тут же стал их снимать--"как герои читают газету, где о них написано". Мистер Бикрим, помня, какие затруднения испытывал наш киношник во время съемок читающих шерпани, бросился к Иванову и показал, как надо делать головой во время чтения. На тропе возникла сумятица, в которой чернобородый красавец в белой рубашке с красным платком на шее весело и нагло сказал: -- Ну, шо вы тут столпылысь? От'дела: где наши--там очередь, хоть в гастрономе, хоть в Гималаях... ; Поскольку Туркевич заметил насчет очереди точно, будем ее соблюдать и опишем команду по порядку. Я буду описывать внешний вид, а краткую характеристику им даст Анатолий Георгиевич Овчинников. Он тоже встретился нам на тропе, как и Евгений Игоревич Тамм. Тамм был в армейского типа рубашке и штанах гольф, выглядел весело и на вопросы журналистов отвечал хорошо и подробно, приблизительно так: -- Спасибо, спасибо! Ну что там в Москве? Столь же содержательна была беседа с Овчинниковым, одетым в киргизскую шапку и что-то зеленовато-студотрядовское. -- Ребята молодцы,--сказал старший тренер.-- Ну что там в Москве? Потом, в Лукле, у нас с Анатолием Георгиевичем было время, и я попросил его коротко охарактеризовать всех, побывавших на вершине. Мне кажется уместным привести эти короткие наблюдения старшего тренера теперь, когда и вы и я впервые с альпинистами встречаемся. Я прошу вас отнестись к его характеристикам со вниманием. Он человек необыкновенно честный, прямой и принципиальный. Он не корректирует свое мнение в зависимости от наших потребностей, и будем благодарны ему за это. Итак представляю альпинистов в порядке восхождения. Владимир Балыбердин выглядел так, как будто он шел в нашей группе. Полосатая бело-голубая пляжная дамская панамка, желтая волейбольная майка, обожженное солнцем лицо с облупившимся носом, впалые щеки и рыжая борода. Он выглядел замученным. п "У Володи регалии небольшие--он кандидат в мастера спорта (теперь заслуженный мастер, как и весь спортивный состав экспедиции). Обладает очень высокой физической подготовкой, упорный, очень настойчивый. Очень хороший скалолаз. Очень стремится быть первым. Словом, очень!" Эдуарда Мысловского не было на тропе, но он, вы помните по описанию Саши Путинцева, выглядел на аэродроме в Лукле, несмотря на перебинтованные руки, неплохо. "Мысловский имеет богатый опыт высотных восхождений. Он совершал восхождения по Южной стене пика Коммунизма, на Хан-Тенгри... Обладает высокой работоспособностью. При нагрузке его организм очень экономично расходует энергию. Он обла- дает моральной устойчивостью, сильной волей. Он хороший человек, но слишком покладистый, у него нет боевитости, он не отстаивает свою команду, своих друзей. Вот взяли мы из его четверки Шопина и Черного--он слова нам не сказал..." Сережа Бершов в белой праздничной рубашке, подтянутый, с удивительно доброй и мягкой улыбкой, и рядом с ним Миша Туркевич, которого хоть сейчас в кинематограф в связи с недостачей красавцев на роль брюнетов из благородной, но забытой жизни. Черные кудри, смоляная борода и острый ироничный взгляд. "Бершов и Туркевич--я их объединю--как мне представлялось, алипинисты спринтерского типа. Очень хорошие скалолазы. Опыт высотных восхождений у них небольшой, хотя необходимое число восхождений на Памире они сделали. В высотном опыте они уступают Мысловскому, Иванову, Ефимо-му, но они моложе, технически очень хорошо подготовлены и физически сильны. Мы рассчитывали, что в сочетании с опытными высотниками и Балыбердин, и Бершов, и Туркевич проявят себя с хорошей стороны, но оказалось, что они вели себя как совершенно зрелые альпинисты. Хотя многие не верили в них, а Балыбердина пришлось включить в команду почти под мою ответственность". (В рукописи Овчинников из скромности вычеркнул "под мою ответственность", но это было так, и мы оставили как было;) Валентин Иванов, с профессорской бородкой, в не по его объему широкой рубахе, тренировочных штанах, подтянутых до груди (видимо,от потери веса на другом месте не держались), и с фотоаппаратом на боку, был похож на профессора из детской книжки об энтомологической экспедиции... "Иванов--капитан команды. Он обладает богатым высотным опытом. Он делал и скальные восхождения | и траверсировал вершины. Он хорошо прогнозирует ситуации. Обладает стратегическим мышлением. В отличие от Эдика, Валентин резкий, способен сказать "нет!". Мы с ним ругались даже, но он четверку сохранил!" Сережа Ефимов .улыбался широко. Стройный, высокий, он легко шел в гору, пожимая руки и приговаривая: -- Ну молодцы, что приехали, ну молодцы,--и радовался искренне. "Ефимов обладает достаточным высотным опытом, уступая в этом, быть может, немного Мысловскому и Иваиому, он хороший скалолаз. Хорошо лидирует на маршрутах, и мы на него рассчитывали как на одного из первых восходителей на Эверест". Казбек Валиев представлял в группе четверку Ерванда Ильинского. Сам Ильинский с Чепчевым прошли к Лукле раньше, поэтому описать я их не могу. Валерий Хрищатый улетел на вертолете вместе с Мысловским и Москальцовым, но его внешний вид общавшийся с ним Саша Путинцев (которого здесь, на тропе, герои Эвереста душили в объятиях) определил--нормальный. "Казбек Валиев, Валерий Хрищатый, Сергей Чеп-чев входят в команду, которую постоянно тренирует Ерванд Ильинский. Последние годы они специализи- 31 ровались в высотно-техническом классе. Они зрелые высотники и неплох/е скалолазы, и поэтому мы на них рассчитывали как на основных горовосходителей. Сильнейшим в этой команде я считаю Вали-ева. У Хрищатого не очень хорошо с ногами. Мы даже сомневались, включать ли его в команду" Валерий Хомутов в армейской своей панаме. Он был деловит, охотно поговорил с Алей Левиной, и было видно, что дело он сделал и осознает его. Володя Пучков стоял чутс в стороне и молча наблюдал за беседой. Выглядел Пучков в армейской же панаме и черной окладистой бороде столь спокойно и отстранение, что казалось, будто он не имеет к суете по поводу Эвереста никакого отношения. Третий участник последнего восхождения Юрий Голодов в противовес Пучков у был совершенно безбород и активен чрезвычайно. Он откровенно радовался и с удовольствием позировал. "Хомутов и Пучков -- альпинисты из клуба МВТУ, в сравнении с другими не столь сильны в высотном альпинизме, но очень сипьны физически--хорошие лыжники и отлично внутренне организованны. Голодов из Алма-Аты, как и вся группа Ильинского. Он универсальный альпинист хорошего уровня. Пучков и Голодов долгое время были запасными..." Володя Шопин улыбался нежно и виновато. Его земляки-альпинисты, которые шли в нашей группе -- Юра Разумов и Сережа Ларионов, долго тискали его, успокаивая, а он разводил руки и пожимал плечами. Николай Черный остановился и долго читал газету, потом провел рукой по бороде и, вернув газету с интервью В. Шатаева о том, что Шопин и Черный не выдержали большой высоты, сказал: -- Ну-ну...-- и, попрощавшись, пошел по тропе "Шопин и Черный--сильные альпинисты. Они выполнили колоссальный объем работы. Кроме того, они оказались людьми, способными на такую жертву, как вершина. Они не побывали на Эвересте только потому, что мы их не выпустили на штурм. На высоте работали хорошо". Слава Онищенко был бодр, но разговоров о восхождении избегал. Он смотрел, как мы атакуем бенефициантов, и улыбался. "Онищенко. безусловно, один из самых волевых спортсменов команды. Он мастер и очень опытный спортсмен. Но никто на гималайских высотах не застрахован от болезни". Хута Хергиани --высотный оператор, подтянутый и напряженный. Увидев своих тбилисских земляков в нашей группе, он оживился и, жестикулируя, долго и горячо что-то объяснял... "Хергиани не был в спортивном составе экспедиции, но помогал ей не только как оператор, но и как альпинист..." Караван альпинистов попрощался и ушел в Нам-че-Базар, а мы продолжали путь сквозь сосны и рододендроны к монастырю Тхъянгбоче, получившему известность в мире как пункт, откуда к леднику Кхумбу отправляются альпинистские экспедиции, и как центр района, где чаще, чем в других местах, шерпы встречали следы йети, слышали высокий вибрирующий крик йети и, наконец, видели йет Непальцы знают его давно. Его существование настолько не вызывает сомнения, что они долго не понимали и не понимают сейчас, как это кто-то может сомневаться в-существовании этого редкого, но совершенно реального животного. Европейцы узнали о нем в 1921 году, когда Д. Мэллори, Г. Буллок и топограф Е. Уиллер при подъеме из долины Кхарта к перевалу Лхакпа Ла обнаружили странные следы "снежного человека". Тибетцы сказали, что животное это называется у них "кангми", или "мето кангми<>, или "мето". С непальской стороны следы "снежного человека" были обнаружены и сфотографированы не менее известными, чем Д. Мэллори, Э. Шиптоном и доктором М. Уордом. В дальнейшем участники различных экспедиций находили следы "йети", как зовут зверя шерпы. Зимой 1951 года йети спустился с высоких хребтов и подошел к монастырю Тхъянгбоче. Монахи видели его, когда зверь ходил по снегу вокруг монастыря, Вид его очень напугал монахов, они забили в барабаны, затрубили в трубы и раковины, чтобы отпугнуть йети. И он ушел. Из десятков свидетельств я выбрал это только потому, что оно связано с монастырем. Было организовано несколько экспедиций, которые собрали довольно много рассказов, описаний и легенд. Ни одной из экспедиций не удалось увидеть ни живого йети, ни мертвого, что, конечно, не может быть свидетельством того, что йети нет. Известный скальп йети в Пангбоче (рядом с монастырем Тхъянгбоче) долгое время привлекал внимание исследователей, но никому не удавалось его получить. Чарлз Стопор, участник экспедиции по розыску йети, писал в 1955 году об этом скальпе, что скорее всего ценность его заключается в том, что он является ритуальным предметом, обозначающим дух йети, а вовсе не обязательно подлинным скальпом. - Вы так дорожите им, потому что это скальп йети? Он считается священным именно поэтому? -- Совсем нет,--с жаром ответили старцы,--он дорог тем, что принадлежит храму и нужен для священных танцев. Иначе он не имел бы никакой цены. В 1960 году Эдмунд Хиллари организовал большую экспедицию в район Кхумбу Гимал, одной из задач которой были и поиски йети. Йети они не нашли, но Хиллари уговорил старейшин, и скальп в сопровождении Кхумбы Чумби, доверенного общины и хранителя, пропутешествовал по миру. Эксперты пришли к выводу, который был известен Стопору: скальп -- подделка, но довольно древняя, что опять же не доказывает, что йети не существует. Шерпы различают два вида йети--дзу-ти и мих-ти. Дзу-ти похож на черного медведя, только крупнее, их видели в Тибете. Он опасен для людей и для скота. По-видимому, это и есть медведь. В стране шерпов водится мих-ти. Он гораздо меньше дзу-ти (ростом с четырнадцатилетнего подростка непальского, значит--двенадцатилетнего на- 32 шего), ходит на задних лапах. Шерсть жесткая, черно-рыжая, на лицевой части волос нет, при ходьбе выбирает прямой путь. Я шел в гору к монастырю мимо молитвенных барабанов, раскруч