Михаил Савеличев. Тигр, тигр, светло горящий! (сокращенный конкурсный вариант) --------------------------------------------------------------- © Copyright Михаил Савеличев, 1996 Email: mikhail@meprt.ru │ mailto:mikhail@meprt.ru Date: 12 Oct 1998 (главы из фантастической повести) Произведение номинировано в литературный конкурс "Тенета-98" http://www.teneta.ru │ http://www.teneta.ru Полная версия романа расположена по адресу http://moshkow.relline.ru:5000/win/ZHURNAL/savelichev.txt │ savelichev.txt --------------------------------------------------------------- То был Золотой Век, время накала страстей и приключений, бурной жизни и трудной смерти... но никто этого не замечал. То была пора разбоя и воровства, культуры и порока, столетие крайностей и извращений... но никто его не любил. Альфред Бестер "Тигр! Тигр!" Уходят в последнюю осень поэты И их не вернуть - заколочены ставни. Остались дожди и замерзшее лето, Осталась любовь, да ожившие камни. Юрий Шевчук --------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ
  • ПИСАТЕЛЬ. Паланга, ноябрь 69-го │ #1
  • ЖЕЛТЫЙ ТИГР. Париж - Претория, октябрь 57-го #2
  • ПАТРИОТ. Клайпеда - Паланга, ноябрь 69-го │ #3
  • ДЕСАНТНИК. Европа (Внешние Спутники), октябрь 57-го │ #4
  • ПРЕСТУПНИК. Паланга-Европа (Внешние Спутники),
    октябрь 57-го - ноябрь 69-го.     │ #5 --------------------------------------------------------------- ПИСАТЕЛЬ. Паланга, ноябрь 69-го Погода в Прибалтике портилась быстро. Это не было феноменом только этой земли - кончалась ледниковая оттепель, позволившая человечеству встать на ноги, то есть выйти из пещер и крушить черепа ближних своих не камнем и дубиной, а - пулями и бомбами, причем вся прелесть была в том, что лично самому тебе это делать теперь и не к чему - достаточно поручить провести искусственный отбор обученным людям. Воистину - прогресс велик! И в ожидании грядущих холодов, грозящих похоронить нашу цивилизацию под толстым слоем льда, мы вступили в потрясающую по своей глупости гонку - кто раньше нас сотрет с поверхности Земли: то ли грандиозный факел атомного пожара, то ли ледовый ластик? Как свидетельствуют старики, в прошлом веке в это время еще держалась относительно теплая погода, а море вообще никогда не замерзало. Сейчас же стоял ужасный холод (и это в начале ноября, в Литве, а не где-нибудь в Сибири!), море у берега уже замерзло и только пройдя порядочно по льду можно было бы добраться до открытой воды, приобретший неестественный для этих мест цвет Ледовитого океана - свинец плюс угрюмость. Песок был запорошен снегом и ветер гонял его по пляжу, кидая в лицо и царапая кожу. И лишь сосны отдаленно напоминали о недавних временах тепла, солнца и моря своей вечной зеленью, так и не укрытой снегом. Деревья стойко выдерживали удары не на шутку разгулявшегося ветра, не давая ему захлестнуть, разметать, разнести маленькую Палангу. Я прижимался к исполинской сосне, пытаясь не улететь с ветром, и жалел, что не оделся потеплее и не захватил с собой что-нибудь потяжелее. Надев очки от слепящего ветра, я наконец оторвался от своего защитника и, подталкиваемый в спину, подобрался к замшелому камню, принесенному сюда последним ледником. Усевшись и отгоняя мысли о грозивших мне заболеваниях почек, уха-горло-носа и предстательной железы, я стал смотреть на видневшееся из-за деревьев обледенелое море. Чувствовалось, что мои традиционные утренние прогулки по берегу и парку накрылись. В отличие от Иммануила Канта я не был столь же педантичен или закален и мог легко пожертвовать нарождающейся привычкой. Видимо придется вот так и сидеть на камушке, подложив под задницу грелку, оставшиеся до лета месяца, когда можно будет возобновить свой моцион. " Будет ласковый дождь и запах земли И рулады лягушек от зари до зари..." Пережить бы осень и зиму. Я чувствовал себя то ли древним стариком, то ли Господом на шеститысячном с чем-то году творения, когда ему пришла мысль, что его замечательные создания вовсе не так замечательны, как это ему хотелось бы, когда все надежды на лучшее уже испарились и скольких бы детей своих не послал бы людям - ничего не изменилось бы, и их так же распинали, оскорбляли, а затем поклонялись, раздирая на себе одежды и кляня себя за слепоту и неверие. Убийство Спасителя многое говорит о человеческой природе: о его глупости, о его слепоте, о его нежелании видеть и иметь что-то в будущем, желая получить все сразу и сейчас, о его ненависти к живым и непонятном поклонении и любви к мертвым мудрецам и пророкам, о его склонности к крайностям и неприятию компромиссов, и о его стремлении повесить свои грехи на чужую душу, о его стремлении принять грехи других. И я плоть от плоти такой же, что и выводит меня из себя, заставляет меня бежать все дальше от людей, хотя я понимаю, что это не возможно, ибо весь мир я несу в себе самом. Меня выбило из равновесия письмо, пришедшее сегодня. Сколько раз я зарекался не читать ничего и выбрасывать всю почту, но не до конца излечился от этой дурной привычки. Я уже обрел кое-какое равновесие, устраивающее меня, позволяющее обо всем и обо всех забыть и думал, что это последняя станция на моем пути, но все развеяно в прах. Конечно, на все можно плюнуть, сделать вид, что это тебя уже не касается, или вообще никак не отреагировать, но я понял, что где-то в глубине моей души крючок уже спущен и никакая сила не сможет остановить пулю на выходе из ствола, не повредив при этом само оружие. В письме была вырезка из "Петроградских вестей". Статья была анонимной. "ПОЧЕМУ МОЛЧИТ К. МАЛХОНСКИ? Хотя наша газета и весьма далека от вопросов современной литературы, но к нам до сих пор приходят письма от заинтересованных читателей. Наверное у всех свежа в памяти история феноменального взлета бывшего журналиста TВФ Кирилла Малхонски на литературный небосвод. Его патриотические книги произвели неизгладимое впечатление на землян и сыграли не последнюю роль в актуализации застарелой проблемы Спутников. Он заставил нас вновь поглядеть на небо, понять, что несметные сокровища отняты у нас неправедным путем, ощутить нашу принадлежность к единой расе, расе людей. Мы все помним тот ажиотаж, те демонстрации перед Директорией с требованиями возобновить борьбу за возвращение Спутников, порвав позорное "Детское перемирие". Мы обязаны в этом нашему великому писателю и мы сожалеем, что он до сих пор уклоняется от получения всех причитающихся ему премий, избегает интервью и не публикует новых книг. Читатели спрашивают: почему в это славное время возобновления борьбы молчит наш герой, чьи книги стали нашим знаменем и надеждой? Почему вы молчите, Кирилл? Где вы, Малхонски?" Я поднялся и побрел через графский парк домой. Около Гранитной пещеры я остановился, надеясь увидеть белочек, которые здесь поселились и попрошайничали лакомства у случайных прохожих и туристов. На свист никто не прибежал и я понял, что забавные зверьки залегли в долгую спячку в дуплах окрестных деревьев. Жаль. Теперь никто не будет радоваться моим прогулкам и бежать навстречу, только увидев меня, и смело лезть в карманы в поисках припрятанных конфет и печенья. Парк опустел - туристы, белки, павлины, утки и листья покинули его. Туристы жарятся под экваториальным солнцем вместе с утками, белки спят, павлины зимуют в вольерах, а листья опали до следующей весны, которая придет через пять-шесть месяцев. Мне вспомнился забавный мальчишка, спрашивающий у своей мамы когда будет тепло и когда можно будет купаться в море. Ванда тогда ответила: - Вот пройдет зима и за ней будет теплая весна. - А она будет?,- спросил мудрый малыш. Почему люди так уверены в будущем? Уверены, что после зимы наступит весна, что летом будет жарко, что следующий год будет лучше предыдущего? В этом смысле дети умнее нас, их еще не испортила обыденность, они еще сомневаются в очевидном и не искалечены современной цивилизацией. Для них совсем не очевидно, что за зимой последует весна и лето, что цель оправдывает средства, и что интересы нации превыше всего. Свались на нашу планету глобальный катаклизм, они лучше бы приспособились к нему. Они эгоистичны и самодостаточны. Они не так беспомощны и слабы, как нам кажется, что неоднократно доказывали случаи выживания детей в одиночку в самых жестоких условиях, и это делает их независимыми от окружающих и значит они первейшие враги для государства, так как они в нем не нуждаются. Может быть еще и поэтому мы так часто воюем, ведь всякая война, какие цели бы она не преследовала, есть война против наших детей - мы их посылаем под пули, мы их бомбим с самолетов и из космоса, мы их убиваем еще до их рождения, призывая их возможных отцов на защиту родины, хотя еще никто не смог внятно объяснить - почему сам факт рождения на этом клочке земли влечет за собой обязанность умирать за ее "интересы", которые сплошь и рядом оказываются интересами государства, но не твоими. Мне сейчас сорок лет и в мире существует очень мало причин по которым я согласился бы отдать свою жизнь, и уж во всяком случае в этот список не входит моя родина. Я не патриот и государство для меня - феномен, непонятно как образовавшийся и непонятно зачем существующее. Когда-то у меня были совсем другие убеждения и мне странно и неприятно вспоминать о тех временах. Мой прошлый образ довлеет надо мной до сих пор как божья кара. Я давно содрал с себя маску этакого крутого парня, ура-патриота и экстремиста, но видимо полосы "Желтого тигра" от долгой носки въелись в мою кожу и их теперь ничем не выведешь. Может еще и поэтому я молчу и скрываюсь. Вода в каналах замерзла и, срезая углы по льду, я скоро вышел к Музею янтаря. Трава перед ним пожухла, розовые кусты облетели, а перед скульптурой Эгле, Королевы Ужей, не толпился народ, стремясь запечатлеться на фотографии. Лишь прекрасное белоснежное здание продолжало радовать глаз. Я поднялся по лестнице и толкнул тяжелую дверь. Внутри было тепло и тихо - холод и рев ветра не проникали сюда и, глядя на окружающий тебя янтарь в освещенных витринах, можно было подумать, что ты оказался на дне морском. Не хватало только русалок и морского царя. Музей этот я посетил в первый же день своего переезда в Палангу. Янтарь меня никогда не интересовал, но музей в осеннее время всегда стоял пустым и здесь было прекрасное место для раздумий - тепло, светло и не мешают назойливые читатели. Ради любопытства, конечно, я пару раз его обошел, но пялиться на окаменевшую канифоль с блохами внутри без соответствующего комментария вдохновенного экскурсовода было скучно. Поэтому я задумчиво курсировал по этажам, разглядывая лепнину, потолки, люстры и систему безопасности, бдительно следящую за моими похождениями. - Laba diena, ponis,- внезапно раздалось за моей спиной. Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Передо мной стоял Царь морской, собственной персоной. Это был накаченный старикан в розовом костюме с мощной бородой и кустистыми бровями. Смотритель, догадался я, и поклонился: - Labai, ponis, - странно, что я с ним встретился только сейчас. Наверное разбушевавшаяся непогода и его загнала во дворец, оторвав от работ в парке. Он что-то быстро спросил по-литовски. - Аш юс нясупранту,- извинился я,- прашом калбети русишка. - Вы русский?- удивился смотритель. - Нет. А почему вас удивило бы присутствие здесь русского? - Они не любят этот курорт и редко здесь появляются даже летом, не говоря уж об осени. Вы давно в Паланге? Я вздохнул. - В некотором смысле я здесь поселился и надеюсь надолго. Смотритель внимательно оглядел меня. - Похоже вы здесь от чего-то прячетесь. Только зря все это - летом здесь народу бывает, точнее было, - быстро поправился он, поежившись, - не меньше, чем в Санкт-Петербурге. Я подивился проницательности старика и только пожал плечами - я и сам уже понял, что моему одиночеству и бегству пришел конец. Аноним из "Петроградских Вестей" достал меня. - Пойдемте,- взял меня за рукав смотритель и повел вдоль витрин с кусками янтаря.- Вот, смотрите. Мы стояли перед нишей в которой лежал желтый, оглаженный волнами янтарь, а в его глубине сидела небольшая мушка. Витрина была красиво оформлена под дно морское с плавно качающимися листьями морской капусты и меланхолично плавающими кильками, шпротами и прочими анчоусами. - Ей несколько миллионов лет и она до сих пор прекрасно сохранилась. Если бы ее не замуровала смола, она прожила бы свою короткую жизнь и никто не узнал о ее существовании. Вот так и в жизни, как мне кажется - либо смерть и слава, либо жизнь и забвение. - Спорный тезис,- ответствовал я,- э-э-э... - Витас,- представился он. - Кирилл. Так вот, господин Витас, я не согласен с вашей философией. Забвение в большей степени сопутствует смерти, чем жизни. - Тогда это противоречит вашим поступкам, понис Кирилл. Разве не от славы вы бежали в наш городок? Следуя вашей логике, вам следовало застрелиться для того, что бы вас забыли. Вы же продолжаете жить и нести славу с собой. Я развел руками: - Самоубийцы из меня не получится. А откуда вы меня знаете? - Я читал ваши книги и видел ваши репортажи. Мой сын просто бредил вами и после того, как вышла "Белая кошка на летнем снегу" он сразу же записался добровольцем в Космические силы. Мне же больше нравится "Найденыш", да и стар я для войны. - И что же с ним случилось?,- спросил я, холодея от нехорошего предчувствия. Витас помолчал. За время нашей пропедевтики мы поднялись на второй этаж и, пройдя в левое крыло музея, оказались в хозяйственном блоке, состоящим из анфилады двух комнат. В первой, большой, громоздились уборочные автоматы, стояли лопаты и грабли, валялись рукавицы, садовые ножницы и книги. Во второй, совсем крохотной, судя по всему и обитал старый Витас. У окна расположился стол, к стене прижимался диван, а над ним нависал шкафчик. Я расположился на диване у окна, откуда открывался вид на парк, а старик принялся хозяйничать, не переставая болтать. - Это просто счастье, понис Кирилл, что вы оказались в нашем городе. Я писал как-то вам, но ответа, конечно, не получил, да и не ждал его. В нем я благодарил за сына. Если бы он не пошел в армию, то не знаю, что с ним могло бы случиться. Это, знаете ли, беда всех курортных городов - в мертвый сезон отдыхающих нет, работы тоже нет. Молодежи заняться нечем, вот и кудесят кто на что горазд. Летом же им работать неохота. Да и какая может быть работа, когда кругом полно праздно шатающихся туристов и кажется, что весь мир отдыхает и веселится. Просто беда с ними. Пейте чай, пожалуйста, сейчас достану копченое мясо и хлеб с тмином. - Спасибо. - Так вот, я уж думал мой оболтус пойдет по кривой дорожке, да вот вы помогли. Сейчас он на Марсе, в Учебном корпусе. Командиры его хвалят, говорят выйдет из него хороший офицер. - А вы не боитесь, что снова начнутся боевые действия? Старик вздохнул. - Кто же не боится. Но лучше погибнуть на войне, чем сгнить на каторге. Я пожал плечами, но промолчал. Вот так, думал я, уходя из музея, подтверждаются самые грустные ожидания. Еще один мой рекрут. Интересно, благодарил бы меня этот человек, если бы его сын сгинул в ледяных пустынях Спутников или вернулся бы домой радиоактивным калекой? Парк медленно перетек в улицу с одно- и двухэтажными коттеджами и заброшенными пансионатами, обсаженными деревьями и кустами темного для меня происхождения. Редкие прохожие прогуливались по Лайсвес аллеи, магазины большей частью были закрыты - сезон кончился и торговля замерла. Я брел без всякой цели, натянув на уши капюшон и засунув руки в глубокие карманы плаща, прокручивая случившийся разговор, и чуть не угодил под машину, которая резко затормозила на мокром асфальте, пошла юзом, каким-то чудом не сметя меня, словно бита - городок, обогнула мое замершее тело, обругав напоследок гнусным бибиканьем и обдав сизым дымом от полупереваренного в недрах загибающегося от ржавчины двигателя бензина. От такого вида транспорта я давно отвык и еще долго глядел на это чадящее чудовище с открытым ртом и сильно бьющимся от пережитого страха сердцем. У хозяина этого монстра должны быть большие проблемы с экологической полицией, пронеслось у меня в голове. "Мерседес" покатил дальше и лихо для его возраста повернул на Прамонес. Я пожал плечами и побрел вслед за машиной. Местные жители из всех видов транспорта предпочитали ноги и даже велосипед здесь считался издевательством над окружающей средой, к тому же Паланга была маленьким городком и пока водитель этого "Мерседеса" заводил бы свой агрегат, любой малыш уже бы пересек весь город раза два. Я тоже сравнительно долго не мог привыкнуть к такой провинциальности, но потом вошел во вкус пешего передвижения. Завернув на Прамонес, я увидел стоящий автомобиль и возвышающегося над ним молодого Гринцявичюса из вышеупомянутой экологической полиции. Все-таки вести в подобных местах распространяются со сверхсветовой скоростью и водитель был обречен на смерть с момента въезда в наш городок. Злорадствуя, я подошел на место казни. Из машины уже вылезал водитель, а на лице Гринцявичюса-младшего застыло грозное выражение. Будь это кто из нашей общины, он бы наверняка отделался только строгим внушением, но чужаку не светило такого милосердия - сейчас он оставит здесь изрядную сумму экю или лишится водительских прав. Журналистский инстинкт ли сработал, мещанство ли уже въелось в мою кровь, но я не мог пропустить такого зрелища и остановился поглазеть. Я был не одинок и вокруг уже собирался народ. Подошел вечно сующий свой нос в чужие дела Альгирдас с вонючей трубкой в зубах, откуда-то возникла Ванда со своим мудрым малышом, имя которого я никак не мог заучить, и сейчас поедающим морковку, громыхая костями подковыляла старая Аушера, опиравшаяся одной рукой на массивную суковатую палку, которую с трудом бы поднял и здоровяк, а другой вцепившись в Римаса, все еще не снявшему рыбацкую фуражку с "крабом". Водителем оказалась симпатичная молодая девушка со спортивной, но не истощенной, фигурой (терпеть не могу у женщин крупные формы в духе Рубенса), короткими темными волосами, широкими бровями вразлет и зелеными глазами. Толпа оживленно зашевелилась и стало ясно, что ее симпатии теперь на стороне девушки и суд Линча над ней откладывается на неопределенное время. Молодой Гринцявичус взял под козырек, широко улыбнулся, но твердо решив выполнить свой служебный долг до конца и не давать спуска злостным, хотя и чертовски соблазнительным, нарушителям экологического режима, сурово потребовал: - Ваше удостоверение, пони. Пони протянула ему, встав на цыпочки, карточку и стала оправдываться, состроив невинную физиономию: - Извините, сэр, но я видимо, залюбовавшись вашим прекрасным городом и морем, пропустила предупреждение, что здесь запрещено использование бензинового двигателя. Иначе ноги моей здесь не было бы. Доброжелательные литовцы зашикали на нее, желая предостеречь девушку от опрометчивых слов. Местный муниципалитет самым страшным грехом считал незнание городских законов и изрядные бюджетные средства тратились на доведение до всех жителей Евро-Азиатского Конгломерата важнейших изменений в законодательстве Сейма Паланги (наподобие: перенос площадки выгула собак с Северной окраины ближе к Пасиматимас и запрещение появляться на улице без нижнего белья, для чего бдительной полиции даны дополнительные полномочия на проверку оного). Я каждое утро выуживал из своего ящика увесистую вязанку изменений и дополнений нашего законодательства и добросовестно их разбирал - а вдруг с завтрашнего дня запретят дышать? Собственно с этой макулатурой и проникла ко мне анонимка. Так как я стоял ближе всех, заняв по старой журналистской привычке самое удобное место для наблюдения и съемки (если бы она происходила) и мог губами коснуться ее волос, то мне пришлось взять на себя почетную обязанность, забыв на время о том, как меня несколько минут назад чуть не задавил этот неэкологичный мастодонт, и прошептать ей на ухо: - Пони, не советую вам спорить и упоминать свое незнание местных законов. Лучше помолчите и без спора примите наказание - обойдется дешевле. Девушка пожала плечами, но послушно замолчала, наблюдая как невозмутимый Гринцявичус выписывает штраф и заносит данные ее удостоверения в свой черный список. - Можете ехать дальше, - пошутил он, откозырял, запер машину и, указав где находится стоянка полицейского участка, удалился, все так же широко улыбаясь. Все заинтересованно склонились над квитанцией со штрафом, которую потерпевшая продолжала сжимать в руке, оторопело глядя на уходившего полицейского. - Ого, - воскликнула Ванда, не пропускавшая ни одного интересного события в Паланге. - Да, сегодня полиция явно не в духе, - подтвердил Римас, дыша над моим ухом сложной химической смесью из пива, жаренных хлебцев и тмина. - Это у него знак особого внимания, - высказала гипотезу старая Аушера, гремевшая костями, то ли желая утешить девушку, то ли подсказывая ей как выйти из тяжелой финансовой ситуации, - он со всеми так знакомится - сначала оштрафует за какую-нибудь мелочь симпатичную девушку, а потом глядишь - он с ней уже в баре прохлаждается! Девушка наконец посмотрела на предъявленный счет (толпа сограждан замерла в ожидании решающего пенальти) и даже икнула - такого она не ожидала. - Такие у нас цены, - злобно усмехнулся я, про себя потирая руки. Девушка в ярости развернулась на каблуках ко мне: - Если бы не вы и не ваши дурацкие советы, мне вообще не пришлось бы платить. Но вы сначала подвернулись мне на совершенно пустой улице, а потом вдобавок полезли со своими ценными советами. А я-то думала вы его знаете. Не ожидавшие такой агрессии со стороны столь симпатичной девушки, аборигены быстро рассеялись по близ лежащим лесам и мы остались втроем выяснять отношения - я, девушка и ее бронтозавр на колесах. Я принялся оправдываться, боковым зрением отыскивая пути к исчезновению: - Если бы не я, то вам пришлось бы заплатить в десять раз больше! Так что радуйтесь, что не задавили меня и пользуйтесь пока моей мудростью. Полицейский действительно сделал к вам большое снисхождение, поверьте. - Боюсь ваша мудрость в моих глазах сильно скомпрометирована. Остается надеяться на собственную мудрость, да на вашу физическую силу. - При чем тут мои железные мышцы?, - удивился я, - Бить Гринцявичуса я не буду даже за ваш поцелуй - боюсь за свое здоровье. Девушка пренебрежительно махнула рукой: - Побить я его и сама могу. Но я надеюсь, что вы поможете мне дотолкать машину до полиции, дабы искупить свою вину - помимо сумасшедших штрафов ваша полиция практикует к тому же трудотерапию, так как буксир для моей машины до сих пор не подан. - И не пришлют, - позлорадствовал я, - и еще заставят высадить целую аллею деревьев, что бы возместить нанесенный вами здешней природе ущерб. Девушка наконец рассмеялась. - Ладно, черт с ними, с полицией и деньгами. Давайте лучше познакомимся. Меня зовут Одри. Я тоже улыбнулся. - Очень приятно, Одри. Я - Кирилл. Мы пожали друг другу руки. Пожатие у нее было на удивление сильное и мне пришлось приложить массу усилий, что бы не поморщиться. Затем мы дружно уперлись в багажник машины и принялись толкать ее по опустевшей улице, обливаясь в такой холод потом, вымученно улыбаясь прохожим и ведя светскую беседу. Мои худшие ожидания сбылись - Одри оказалась путешественницей. Железный диплодок был фамильной реликвией, которую ее дедушка завещал любимой внучке и она, то есть внучка, не нашла лучшего применения этому сокровищу, чем использовать его по прямому назначению. Судя по тому, что "зеленые" опять пошли в гору, отвоевывая утерянные в 58-м позиции у "ястребов" и армейцев, и занимая все больше мест в муниципалитетах Евро-Азиатского Конгломерата, то Одри предстояло просто захватывающее путешествие. Впрочем, протолкать машину от Англии до Дальнего Востока тоже интересно и наверное можно будет попасть в книгу Гинесса, хотя для хрупкой девушки это будет нелегкая задача, если только она не имеет привычку в каждом населенном пункте делать попытку задавить самого симпатичного и сильного мужчину. Дедушка явно за что-то невзлюбил внучку и решил таким оригинальным способом отомстить ей. К тому времени, когда мы наконец-то выехали на площадь перед ратушей, напротив которой и находилась наша "зеленая" полиция, мы здорово притомились и, не имея больше сил на болтовню, молча толкали железного динозавра в металлический зад. Затолкав несчастную машину на стоянку, мы попрощались до вечера - Одри собиралась за это время воспользоваться прозрачным намеком старой Аушеры и окрутить холостого и озабоченного Гринцявичуса, сходив с ним в бар, построив ему глазки, потанцевав с ним, томно прижимаясь к нему своим девичьим телом, и, если надо, даже выйти за него замуж и родить ему десяток детей, в надежде, что он простит ей ее грех и снимет с нее штраф. А вечером мы договорились встретиться в "Вешнаге" и приятно провести время. В душе я сомневался, что Мантукас даст слабину, но решил не разочаровывать девушку и, помахав ей перед тем как она скрылась в глубинах полиции, пошел по своим делам. А дела мне предстояли сложные - убить еще один день своей жизни в желательно бездумном времяпрепровождении. Накачаться спиртным в преддверии свидания с дамой, чего у меня не было бог знает сколько времени, было пошло и неблагородно и я, гордо прошествовав мимо родных пивных, баров, ресторанов и просто знакомых, дающих в разлив и, к тому же, в долг, направился к себе на Руту в надежде выспаться перед бурной ночкой. Мой новый дом мне нравился. И не потому, что я был неприхотлив, наученный горьким опытом военного журналиста ценить в жилище самые простые радости - тепло, наличие воды, можно даже только холодной, сортира и непромокаемой крыши над головой, а потому что он, обладая всеми вышеуказанными достоинствами и еще многими другими, как то: горячая вода, душ, ванна, кухня с автоповаром французского производства, каждый раз преподносил мне очередной сюрприз. Один раз он отказался открыть мне дверь, а когда я принялся взламывать испортившийся замок, вызвал полицию, скорую помощь и службу газа. Другой раз, когда я тихо и мирно почивал в своей постельке, видя десятый сон и пуская слюни в подушку, что-то замкнуло в противопожарной системе и я проснулся в мокрой постели, под ливнем воды и пены, бьющих из огнетушительных отверстий в потолке, стенах и полу, под аккомпанемент завывающих сирен пожарников, столпившихся перед моим домом и заливающих через разбитые окна сжиженной углекислотой мнимый пожар и мой новый гарнитур. Это было два. В третий раз вышла совсем уж неприличная штука - я так и не докопался до истины, но то ли что-то произошло в телефонной сети, то ли в рекламе кто-то ошибся и дал мой номер видеофона, в общем вместо местного борделя его клиентура стала попадать ко мне. Прежде чем я раскусил, что произошло, по всей Паланге разнеслась весть, что недавно поселившийся у нас понис Кирилл открывает дом свиданий, где клиентам будут предлагаться совсем невероятные и особо утонченные услуги и поэтому от девушек, которые хотят к нему устроиться, он требует такие же невероятные способности (я же всего лишь искал экономку и по простоте душевной думал, что звонят мне именно по этому поводу, хотя и удивлялся - почему основной контингент звонивших составляют не солидные дамы в возрасте, а мужики всех сортов, делающие мне к тому же неприличные и оскорбительные для моего мужского достоинства предложения, да молодые девушки, сначала заявляющие, что они готовы предоставить любые услуги, а потом выясняется в ходе фривольного разговора, что они имеют самое смутное представление о приготовлении элементарной яичницы). Дело разъяснилось лишь после того, как ко мне нагрянула полиция нравов в компании с налоговой инспекцией и потребовала от меня лицензии на право заниматься такого рода деятельностью, и справки об уплате налогов. В конце второго месяца житья в этом веселом доме, который мне сдали по подозрительно низкой цене, всю администрацию, полицию, налоговую инспекцию, пожарную охрану, общество любителей животных, дом свиданий, добровольное общество спасения на водах и во льдах и, даже, ассоциацию гинекологов - я всех их знал в лицо, завязав с ними более или менее близкое знакомство. Со мной раскланивались на улице, здоровались за руку, приглашали на чай и пиво, короче говоря, приняли меня в семью небольшого городка. Такой популярностью я не пользовался даже на телевидении. Я был благодарен Стасе Ландсбергивене и не собирался переезжать в другое жилище. В конце концов жить на вулкане - это моя профессия. Сегодня меня тоже ожидал сюрприз. В моем почтовом ящике, помимо очередной порции отходов местного законотворчества, опросных листов по референдуму и пригласительного билета на съезд любителей пива, лежали еще две бандероли. Присланы они были на мое имя в клайпедский банк и администрация банка, как мы и не договаривались, любезно переслала их сюда. Отправитель указан не был - я определенно становился мишенью для анонимов. В бандеролях были книги. Изданы они были недавно в "Пингвине" и поэтому до сих пор не попадались мне на глаза - первая и самая красочно оформленная, то есть с моей голограммой на коробке, где я в полной амуниции акванавта попираю ластой тушу синего кита, называлась "Тайная жизнь Кирилла Малхонски" Марии Успенской, а вторая - "Внешние спутники: истоки войны", автор скромно не был указан. Над столь странной подборкой стоило поразмышлять - вряд ли от меня требовали рецензии на эти опусы. Я пожал плечами и вошел в дом. Есть не хотелось и я завалился на диван. Поворочавшись минут сорок и поняв, что прошлой ночью я исчерпал на сегодняшний день свой лимит сна, я решил почитать, надеясь скоротать время до вечера, если книги окажутся не совсем лживыми и нудными. Удивительное дело - печатный текст. Почему-то ему веришь больше, чем тексту рукописному, или сказанному слову. Ему веришь априори, веришь, что книга не солжет, не обманет. Доверие к ней - генетическая наследственность, заложенная в нас веками, когда к книге относились с пиететом, обожествляли ее, когда она являлась единственным хранилищем знаний, тайн и могущества. И лишь много столетий спустя, ближе к нашему времени, книгу научили лгать, развращать и убивать. Но вот вера к ней живет до сих пор. Человечество уже поняло, что его пороки впитала и книга, но все еще не изжив в себе детскую доверчивость к стопке скрепленной бумаги, испачканной краской, оно пока лишь научилось не читать ее, относиться к ней равнодушно, но не - недоверчиво. И это не беда людей, не следствие падения культуры и нравов - это беда самих книг. Веря, в силу воспитания, наследственности и еще бог знает в чего, написанному, но понимая здравым умом, что теперь лжи там больше, чем правды, да и эта правда настолько изуродована, изрезана, кастрирована, люди пока неосознанно, но уже стали игнорировать книгу, забывать о ней и смеяться над ней, заменяя ее мультимедийными игрушками. Мне могут возразить, что книги не пишутся сами по себе и сваливать на них пороки их авторов, являющихся плоть от плоти этого мира, довольно странно. Но это глубокое заблуждение, что у книг авторы. У Борхеса есть любопытная идея Вавилонской библиотеки - если взять все возможные сочетания букв нашего алфавита, и распечатать их, то среди миллиардов томов с бессмысленной ахинеей мы найдем ВСЕ книги, которые только были, будут или вообще не будут написаны. Это комбинаторика, друзья. Так кто же будет автором этих книг? Случай? Бог? Дьявол? Я этого не знаю, но знаю точно, что это будет совсем не тот, чье имя по странной случайности стоит на титульном листе. Книги рождены человечеством, но они не принадлежат нам и живут отдельной от нас жизнью, попутно впитывая наши грехи и мудрость, если они у нас есть. И мне всегда приходится прилагать определенные усилия при чтении, дабы разобраться где автор приврал, а где написал беспардонную ложь, из-за чего чтение превращается для меня в утомительную умственную работу и часто прерывается многочасовым здоровым сном. Поэтому я начал с "Истоков войны", решив быть скромным и в надежде побыстрее уснуть над этим глубокомысленным трактатом. Однако чтение меня захватило и я прокрутил всю книжку до конца. Название несколько ввело меня в заблуждение - я думал наткнуться на очередную патриотическую поделку, которые миллионными тиражами пекут в недрах Министерства обороны, с идиотским глубокомыслием объясняющую - почему нам следует продолжать конфликт со Спутниками и как это здорово - стрелять в своих соотечественников, но наткнулся на сплошную нелегальщину. Все начиналось с небольшого подсчета. Если взять всю нашу цивилизованную жизнь за последние шесть тысяч лет и сосчитать сколько же мирных дней мы прожили со времен Атлантиды и Шумер до сих дней, то без особого удивления обнаружим, что за это время произошло 14550 войн, в которых погибло четыре с половиной миллиарда людей, а в мире и покое мы скучали всего-то около года. Природа войны интересовала многих мыслителей: некоторые из них видели ее причины лишь в политических разногласиях, другие - в экономике, третьи - в психологии людей, изначально стремящихся к самоуничтожению. Если системно проанализировать эти причины, то можно сделать вывод, что они не только не противоречат друг другу, но и дополняют. Психология людей, их фенотип и ментальность породили ту материальную культуру, технологическую цивилизацию, которая лежит в фундаменте наших экономических и политических систем, как бы разнообразны они не были. Экономика страны во многом определяет политическую линию правительства, геополитические интересы и сферы влияния, а уж влияние политики и официальной идеологической модели на мысли и образ жизни людей общеизвестны. Все это достаточно очевидно и подтверждается недавними и очень давними событиями. В своем стремлении к самостоятельности Внешние Спутники не оригинальны - они с точностью повторяют борьбу земных колоний докосмической эпохи за независимость от метрополии, хотя причины таких устремлений в нашем случае кажутся очень загадочными при внимательном анализе. Ну с какой стати тем же Спутникам требовать суверенитета? Есть много объективных причин по которым они никогда не станут полностью независимы от внутренних планет, среди которых, например, полное отсутствие сельского хозяйства, глубокие семейные связи подавляющего большинства населения Внешних Спутников с Землей, слабая образовательная база. Существующие запасы, завезенные в свое время с Земли, позволят им продержаться в изоляции, по оценкам Гэллопа, не более 12 лет. Эту же цифру мы можем вывести из других соображений - через десять-двенадцать лет на Спутниках произойдет естественная смена поколений, обученные на Земле специалисты уступят место своим детям, которые не получили достаточной профессиональной подготовки, так как были изолированы от школ и институтов Планетарного Союза. Добывающие механизмы к тому времени придут в окончательную негодность и не будет никого, кто бы элементарно мог бы их починить. Вряд ли стоит приписывать руководителям Внешних Спутников незнание этих фактов, наверняка они им известны лучше нас и угроза оказаться в тупике уже маячит перед их наиболее здравомыслящими политиками. Так зачем же им нужна свобода? Не будем апеллировать к псевдоистине о том, что человек рождается свободным, что стремление к независимости есть неотъемлемая черта человеческой сущности. Будем более прагматичными и попробуем подойти к проблеме с другой стороны - поищем причины в человеческой психологии. Воля к власти, провозглашенная еще в прошлом веке Фридрихом Ницше, присуща каждому живому организму и, в большей степени, - человеку. Это наследственная предрасположенность доминировать в животном мире достигла в человеке поистине космических масштабов. Величина этого стремления конкретно в каждом из нас варьируется от самой малой до непомерной. Если переводить все вышесказанное на бытовой человеческий язык, то каждый стремится к тому, чтобы над ним было как можно меньше начальников и их оптимальное количество индивидуум определяет сам. И тут для человека есть две возможности - либо он будет карабкаться вверх по властной лестнице, завоевывая политический или экономический вес и стремясь дойти до той вершины, когда величина его власти и количество людей, которые стоят над тобой, станут для тебя приемлемыми, либо он попытается достигнуть равновесия уровня автономии и властного давления через попытку совсем уйти от созданной тысячелетними трудами мириадами безвестных строителей общественной пирамиды. Не имея тех, над кем мы имеем власть, мы не будем иметь и тех, кто имеет власть над нами. Об этом догадывались еще древнекитайские мудрецы, утверждавшие, что если не хочешь быть рабом, не имей рабов сам. И еще важная причина. В конфликте Земли с Внешними Спутниками на самом деле главное действующее лицо не Спутники. Эта война гораздо нужнее Земле. До конца двадцатого века мир всегда имел несколько политических полюсов, в разное время их количество варьировалось, но никогда не становилось меньше двух. С крушением коммунистического лагеря, объединением Европейского Союза, России и стран Востока (ставшего возможным после истощения нефтяных источников и последовавшими за этим тектоническими сдвигами, стянувшими половину Африки на дно Индийского океана) в Евро-Азиатский Конгломерат мир неожиданно стал однополярным. КНР, Тибет и некоторые другие страны, изолировавшие себя от Конгломерата, в счет не идут, так как их суммарный экономический потенциал стал по сравнению с Прекрасным Новым Миром пренебрежительно мал. Политическая и экономическая монополярность для существующей у нас модели цивилизации и менталитета людей - вещь такая же редкая, если вовсе не невозможная, как монополь Дирака. В этот короткий момент, длительностью каких-то пять-десять лет, у человечества был единственный шанс свернуть с накатанного пути и построить нечто отличное от классической общественной, психологической и технологической пирамиды. Мы не свернули, не заметив в угаре пятой или шестой НТР абсолютно новых возможностей, и возродили то, без чего не могли существовать и что казалось бы давно потеряли, - мы создали себе очередного врага. На сто процентов Спутники - это наше порождение. Мы заселили их, вооружили, сделали все, что бы изолировать их, превратить в послушных рабов, что бы пить из них нефть, металлы, воду, что бы посеять в умах переселенцев ненависть к метрополии, отобравшей у них Землю. Возможно, что Управляющие колониями подбирались именно из таких соображений - наличие непомерных честолюбия и властолюбия. Для внутреннего спокойствия и стабильности цивилизации нам нужен был внешний враг и продолжительная война. И мы их получили, ведь общеизвестно, как влияют такие вещи на консолидацию и стабильность общества и его экономическое развитие. Теперь человечество м