Леонид Бараев. Часы Фишера
© Copyright Леонид Бараев Читательские отклики присылайте по Email: baraev@moshkow.ips.ras.ru │ mailto:baraev@moshkow.ips.ras.ru Date: 7 jan 1998 --------------------------------------------------------------- Предисловие публикатора Эти литературно-псиxологически-шаxматные заметки написал Леонид Павлович Бараев. В данном файле расположена полная версия книги. Немного о нем: 1935 г.рожд., живет в городе Дмитрове, профессиональный литератор, член Союза писателей. Занимается псиxологическими аспектами творчества, в особенности - шаxматного. В 60-x годаx помогал Б.Спасскому при подготовке к матчам с Петросяном. --------------------------------------------------------------- Из заметок о неразличимости профессионализма 1996 Сказать, что мы, "простые" шахматисты, любители игры, занимающей среди культурных достижений человечества совершенно уникальное место, живем сейчас, как говорится, в самом конце века (и тысячелетия заодно ), живем, не более и не менее как в "эпоху Фишера"... Ну, это значило бы вызвать откровенную улыбку многих, если почти не всех, здраво настроенных... Прежде всего гроссмейстеров, мастеров, кандидатов в мастера. Да и изрядного количества разрядников... И, лично с моей точки зрения, это вполне понятно -- такая реакция, вплоть до покручивания пальцем у виска, свидетельствует (подтверждает) о, мягко говоря, некотором удалении подавляющего большинства коллег американского гроссмейстера от понимания как раз реальных проблем шахматного профессионализма. И -- не только... Впрочем, что-то доказывать в интересующем нас плане -- речь идет, надеюсь, о взаимном интересе, двустороннем, автора и благосклонных читателей! -- вряд ли было бы правомерно и тем более -- перспективно. В любом деле (области знаний, разновидности искусства) процент сносных профессионалов огорчительно (но к этому давно пора привыкнуть, привыкать постоянно и, скажем так, дополнительно), а пожалуй, и почти катастрофически, мал. В шахматах еще хотя бы и потому, что первоначальные (!) правила и даже закономерности сравнительно несложны. Научился, вроде бы освоил их, -- так играй на здоровье, вперед без страха и сомненья! Тем более, что нынешние пути, этапы, предлагаемые практическими, сразу поэтапными, если так позволительно выразиться, шахматами, напрочь препятствуют всякого рода "бодяге", рассуждениям, а тем более -- не дай Бог -- философствованиям. Научился -- значит, умеешь, не так ли ?.. Умеешь -- так пользуйся навыками, борись, побеждай, проигрывай, подымайся -- и снова вдаль, из грязи в князи, а вдруг да получится, попробовать (пробовать) в любом случае стоит!.. "Действительно, наша практическая, реальная жизнь, когда ее не тревожат страсти, скучна и пошла; когда же мы попадаем во власть страстей, она скоро становится печальной: поэтому только те могут быть названы счастливыми, у кого имеется некоторый излишек интеллекта сравнительно с тем, что требуется для надобностей их воли. Ибо при этом условии, наряду с действительной, они ведут еще и интеллектуальную жизнь, которая все время дает им свободное от печали (курсив А.Шопенгауэра -- Л.Б.) и вместе с тем живо интересующее их занятие. Одного досуга, т.е. свободного от служения воле интеллекта, для этого недостаточно, -- требуется действительный избыток силы: только при нем мы бываем способны к чисто умственному, не подчиненному воле труду: напротив, "досуг без книги -- это смерть и погребение заживо" (Сенека, "Послания", 82 ). И вот, в зависимости от того, насколько этот излишек мал или велик, существуют бесчисленные степени такой интеллектуальной жизни, проходящей наряду с реальной, начиная от простого собирания и описания насекомых, птиц, минералов, монет -- и вплоть до высшего творчества поэзии и философии. Эта интеллектуальная жизнь ограждает не только против скуки, но и против гибельных последствий ее. Именно она становится предохранительным средством против дурного общества и против многочисленных опасностей, несчастий, потерь и расточительности, которым подвергается человек, если он ищет своего счастья исключительно в реальном мире. Так например, моя философия не дала мне совершенно никаких доходов, но она избавила меня от очень многих трат". (А.Шопенгауэр "Афоризмы житейской мудрости", цит. по кн. А.Шопенгауэр "Избранные произведения", Москва, "Просвещение", 1992, стр.213-214). В водоворотах ужасающе быстротекущей жизни, в круговерти очередных проблем, как обычно (!) связанных не менее чем с "альтернативами" просто выживательными == при любом режиме и строе, понятно, -- как-то забываются и факты непреложные. Казалось бы, неопровержимые: имеем на сегодняшний день и час одного (условно говоря, 12-го), чемпиона мира, получившего звание из рук президента ФИДЕ в результате решения, а не игры в матче (в условиях которого было бы записано: "победитель данного состязания (!) провозглашается" и т.д.), имеем другого, 13-го, победившего в ряде матчей, но все-таки не обыгравшего живого-здорового Роберта Джеймса Фишера. Который, якобы, отказывался играть, да вдобавок вообще оставил шахматы. Имеется еще и непобежденный, лишенный звания чемпион, совершенно внезапно для почти всех вернувшийся на сцену в сентябре 1992, выигравший со счетом 10:5 (при 15-ти ничьих) "Матч-реванш ХХ века" у Бориса Спасского, уже поверженного им в 1972 году с примерно тем же разрывом в счете == 7:3 (не считая ничьих), правда, не в безлимитном, а лимитном (на большинство из 24 партий), матче, где третье, "результативное", очко досталось Борису Васильевичу без игры: на 2-ю партию, недовольный условиями игры в зале, американец не явился. Так кто же сейчас сильнейший -- чемпион по версии, как принято говорить, ФИДЕ (Карпов), по версии ПША (профессиональной (!) шахматной ассоциации) (Г.Каспаров) ? А может быть, все-таки, несмотря на столь длительное -- и продолжающееся -- бездействие, изначальный, скажем так, безупречно легитимный чемпион? Большинство болельщиков отдадут -- на воображаемом референдуме, судя по некоторым признакам, -- голоса за Гарри Кимовича. Однако, надо бы обратить внимание на то, что "еще не вечер", и старейший по возрасту (А.Карпов род. в 1951-м, Г.Каспаров -- в 1963-м, Р.Фишер -- в 1943-м) прилагает парадоксально, скажем так, невероятные усилия, чтобы... по крайней мере в памяти потомков остаться фигурой, пожалуй ( ! ), способной противостоять "незаконникам" (все-таки!) -- хотя бы в воображении (прикидочном, прикидывающем) определенного количества современников, а главным образом, наверное, == потомков. Скажем, из числа тех 3-4-х тысяч, на всей Земле, которые, по неким умо-зрительным заключениям, способны осмысленно следить за ходом развития событий в собственно шахматной партии... Но для этого, скажете вы, и будете необычайно правы, недостаточно (уже) быть просто профессионалом. Конечно, нужен своего рода суперпрофессионализм. Который и был продемонстрирован -- но, разумеется, по-видимому, никого и ничему не научил -- прямо-таки по А.Дюма-отцу, -- "двадцать лет спустя". Р.Фишер поистине может (мог бы) остановиться на том, невероятном, потрясшем == своей неожиданностью, но никак не уровнем игры (на последнее "сил" уже не хватило прежде всего у ... самой публики, скорее интересующейся, чем разбирающейся) -- тех, кто давно и окончательно похоронил, с сожалениями, а то и не без тайного удовлетворения, -- смутьяна, скандалиста, капризуна Бобби... На матче прямо-таки сказочном, если учесть атмосферу, даже атрибутику, комфортность, роскошь прилюдного общения партнеров, их обеспеченность (в целом ряде смыслов этого слова)... Но, думается, как раз суперпрофи (единственный из ныне живущих шахматистов, достойный такого если не наименования, то прозвища), как человек интенсивнейшего Дела, не уйдет, в небытие, просто так. Он еще поставит кое-кого из законных (и не очень) последователей (наследников, с позволения сказать) не в совсем удобное положение. Причем, как раз в общественном (а то и "общепринятом") мнении паспортный возраст, столь маловажный в вопросах Искусства, сыграет не на руку шахматной сравнительной молодежи. Создается -- да, на наших глазах! -- довольно сложный, во многом все еще недооцениваемый эффект. Может быть, -- один из специфических, по-своему тоже классических (ведь Бобби -- локальный классик во многом, если не во всем, что хоть косвенно связано с шахматами, опять-таки своего рода супер-классик!) "эффектов Фишера". С одной стороны, его эпоха, его время-- далекое прошлое, нами, обывателями, суетливо-обыденными болельщиками как бы заново старательно отодвигаемое (чтобы особо не мешали обращаться к новым кумирам, свежим, только что испеченным, как говорится, к этим энергичным, зубастым, задиристым мальчикам, начинающим самопрокормленцам, в сущности...). Фишер -- занятное ископаемое, вдруг всплывшее в сентябре 1992 года, отыгравшее матч (который, говорят, он -- считаю, что внутренне, да! -- он задолжал Б.Спасскому) и снова легшее на грунт. С другой -- он "вечнозеленый", ему, оказывается, еще нет и 60-ти! Так что, как ни парадоксально, приходится ... ждать. Набирать совсем уж солидный возраст, идти -- в своем, конечно, роде -- на побитие рекордов спортивного (не иначе) долголетия -- Эм.Ласкера, В.Смыслова. Обскакавших его новых чемпионов, назначенца (Карпова) и его последователя (Каспарова) Фишер предпочитает подстерегать в засаде едва ли (но все еще не!) стариковского возраста. Им будет неудобно отказаться. Вот в чем дело. Когда "старец", годящийся многим в отцы, тоже, как видим (как, надеюсь, живы будем, -- увидим), не слишком юным, будет предлагать изнурительные, нереальные матчи, матчи-погружения, в которых изматывается, что обще-понятно, все-таки первым старший по возрасту, -- они будут смущены. Кто-то решительно откажется, несмотря ни на что (скорее всего Г.Каспаров), и будет прав. Но кто-то клюнет? Скорее всего -- Карпов. И тут уж ему, новичку (кто, как поет Мих.Боярский, на новенького), придется по меньшей мере нелегко. Непривычно. Ведь предстоит на деле как бы отрзать (и отрезть) солидный, очередной, впрочем, кусок собственной жизни и бросить его на съедение -- как бы! словно бы! вроде бы! -- этой акуле-рыбине Фишеру. Придется уединиться с ним, уйти в подполье -- в рамках, да, полузакрытого, едва ли не бункерного ("бункер", смачно произносимое, одно из любимых словечек Бориса Спасского (!), как, кстати, и "тяжба") состязания. Удалиться от мира, играя как раз на публике. Приблизительная, скорее же предварительная, модель была продемонстрирована на о.Св.Стефана и в Белграде. Невольно возникает, у меня по крайней мере, мысль о всемирном конкурсе, может быть проводимом в несколько туров -- пусть присылают свои примечания, комментарии, рассуждения, как говорится, эссе, высказывания о шахматах (и предполагаемых участниках), а уж жюри разберется, опубликует лучшее! -- пусть отбираются и получают призы-билеты на какой-то новый остров. Вот там-то и могла бы собраться часть, частица мировой "элиты" (можно без кавычек), некоторые из тех 3-х-4-х тысяч человек, которые, как считается, способны ... всего лишь "осмысленно следить за ходом (развитием событий в...) шахматной партии". Предстоящий (что? где? когда?) матч А.Карпов -- Г.Камский? Любопытно, в чем-то занятно. И не более того. Но вот матч А.Карпов -- Г.Каспаров, новый, новейший, едва ли не окончательный == во мнении широкой публики. Другое дело! Тут будут, не могут не быть, признаки ажиотажа. Фишер -- Карпов ?! Тот самый матч, возникший из полунебытия длительных, нескольколетних переговоров, почти состоявшийся, почти начавшийся (смотри Вашингтонскую сцену, отраженную в книге Анатолия Карпова "Сестра моя -- Каисса", когда Бобби едва не подписал в деталях подготовленное, по всем -- кроме названия: "МАТЧ НА ПЕРВЕНСТВО МИРА СРЕДИ ШАХМАТИСТОВ-ПРОФЕССИОНАЛОВ" == соглашение). Это уже третье дело! Ну, а Фишер -- Каспаров! Страшновато подумать, что здесь может подняться. И что -- случиться. Мировое шахматное мнение, может быть, впервые за долгие года, а то и десятилетия, за последнее столетие (?) впервые, возможно, осознавшее себя таковым, вдруг да оно станет настаивать, скандировать: Гар-ри! Гар-ри! Гар-рик! (намекая как раз на сравнительную молодость, ну, моложавость, "претендента", приглашенного на толстый, начисто глушащий любые шаги ковер, приглашенного гораздо более старшим по возрасту -- я чуть было не написал "по знанию", и "по званию"). Гарри! Просим! Покажите ему, раз уж он сам нарывается, нарвался!.. Чемпион окажется в достаточно кокетливом положении. Он вроде обречен на победу, она -- в кармане. Фишеру, допустим, 60-70, ему, соответственно (!) 40-50 (а что -- мужчина в самом соку; да в его годы Вильгельм Стейниц, не говоря уж о Ласкере, о Смыслове, о Ботвиннике...) А если, страшно выговорить, -- 80 на 60?!... Если 85 на 65? Но не страшноватей ли подумать, во что может (мог бы == при продолжении нынешней, достаточно обозначившейся, хотя почти не принесшей ощутимых плодов, линии) превратиться самый последний чемпион, вот-вот уже отмечающий возраст Иисуса Христа (13 апреля 1996 года). Что останется от его нервной системы -- при таком образе жизни? И эта перспектива хладнокровно учитывается Фишером. Вступившим в своего (! == собственного) рода схватку со временем. Исповедующий, разумеется, высший принцип профессионализма -- принцип безопасности, он, вероятно, не прочь и дальше (дольше) отодвигать срок, момент своего угрожающего, "висящего" вызова. Таковой может в жизни и не состояться -- мало ли что... С каждым, в частности (тем более!), здоровьем каждого, может внезапно что-то случиться, в том числе и трагическое, и драматическое, непредвиденное и в принципе даже непредвидимое, происшествие. Неважно. Разгадав Фишера, его тактику, его, повторяю, направленность, вытекающую из установлений уже супер-профессионализма, мы поймем, едва ли не уже понимаем, как кажется, цену и значимость подобной дамоклизации (с позволения сказать) современных шахмат. Более чем заслуженная (с моей точки зрения, по своему роковая) надзирательская функция Р.Фишера должна же, конечно, конкретизироваться. Во что-то (а в шахматах, как отметил великий Нимцович, и мы не устанем это подчеркивать, угроза гораздо сильнее исполнения) воплотиться. Материализоваться -- пусть в виде подразумеваемой, но, что ни говорите, нарастающей, готовящейся (ежедневно, им, Фишером) угрозы -- вызова на разновозрастный, бункерный, полузакрытый, Бог (один) знает, сколько могущий продлиться, матч. 5 000 000 долларов -- пройденный этап. 10 000 000 ? Разумеется, но для такого матча (Роберт Фишер, р.1943 -- Гарри Каспаров, р.1963), отодвигаемого -- ведь может появиться нечто вроде постоянно (!!) действующего вызова -- и 20 000 000 не жалко. Деньги найдутся, а может быть, как говорится, и не могут не найтись == ради подобного случая. Соберут, сложатся, тем более что... время терпит. Фишер может предложить и такой вариант: друг мой, Гарри, давайте начнем, если не в этом, то в следующем, увы, году, в другое время, но ведь нам обоим очевидно, что оно, это самое время (намекнуть на это ничего не стоит) работает не на вас. Пошли часы Роберта Фишера. Вот этот журнальный заголовок, который мне довелось прочитать не то год, не то уже два года назад, стал (становится, на наших глазах, по крайней мере, на глазах исследователей творчества американского классика, так скажем) в повестку дня. Так что, будет намекнуто -- давай, дескать, "ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА", как сказано у нашего "главного классика" (по выражению И.А.Акимова), А.С.Пушкина, и повторено в заглавии уже не слишком вспоминаемого романа Василия Павловича Аксенова. Потому что дальше будет (тебе, вам) хуже. Дальше для вас, более молодого, будет позднее. Вы, вы, а не я, можете упустить свое время. Вот что в подтексте непрестанных действий (в смысле тренировок) Роберта Фишера. Вот с чем он "висит" над нынешними коллегами, какими званиями, опереточными или обоснованными, они ни были бы украшены. Такое может (смог) себе позволить только суперпрофессионал. К тому же -- с солидным стажем. Такое под силу лишь человеку -- вдобавок (ничего себе довесочек!) овладевшему не только азами интеллектуальной подготовки. Вот с этим у Р.Фишера послабее обстоит дело. Здесь он не то чтобы новичок, но... В послании Виктора Борисовича Шкловского величайшему актеру и режиссеру века (оно так и называется "Письмо Чарли Чаплину"), в частности, читаем (Виктор Шкловский "За 60 лет. Работы о кино", Москва, издательство "Искусство", 1985, стр.153): "Мы знаем в нашей стране как растет хлеб и как идут дороги, и где растут те деревья, из которых делают (разрядка моя -- Л.Б.) дрова, и знаем, что дрова нужно рубить, а землю пахать. Это знание делает труд обязательным. Я часто видел Вас, Чарли Чаплин, на экране с поднятым воротником пиджака. Значит, у вас холодно. У нас холодней (разрядка везде моя -- Л.Б.). Есть еще одна подробность, которая отличает нас от Вас. Если скрипач, певец, писатель -- настоящие люди ("Повесть о настоящем человеке" -- Л.Б,), то работа доставляет им удовольствие. Вот мы думаем, что это есть настоящее отношение к работе. Так как Вы великий техник экрана, то на Вас приятно смотреть, когда Вы что-нибудь делаете. Правда, лучше всего на экране, за мою память, Вы сбивали коктейль. Интересно поговорить с Вами. Вы получаете много писем, вот еще одно". Р.Фишер получает не намного меньше писем, всякого рода "материалов", ему лично посвященных; ему вручены -- из рук в руки, как я знаю, и номер газеты "Известия" за 5 февраля 1994 года со статьей А.У.Плутника "Вариант Фишера" (стр.5), книжка Л.Бараева и В.Потапова "Поправка Фишера", кое-что еще, в том числе материалы и письмо (с просьбой дать "добрый совет") одного из самых крупных исследователей творчества великого американца. Ответов, какой-то реакции нет как нет. Почему? Да это очень даже понятно. Р.Фишер продолжает интенсивную подготовку к вышеобозначенным матчам. Или, скорее -- к Главному матчу, которого, возможно, и не будет. Почему? Да потому, что такова участь шахматиста с большой буквы. Ч.Чаплин, великий художник, открыл соответствующий (своему рангу, осмелюсь сказать, масштабу) закон: основным содержанием (а то и формой) жизни так называемого "маленького человека" является не любовь, не труд, не деньги, даже не деятельность, но -- НЕПРЕРЫВНАЯ ВОЗНЯ. Что гениально, если не сказать больше, отражено, вероятно, в лучшем его фильме -- "Малыш". В единственном, где партнер (мальчик Джекки Куган) переигрывает величайшего комика всех времен и народов. Фишер тоже "все по порядку делать надо" (заметила как-то (когда-то) моя не то 4-х, не то 5-ти летняя дочь) открыл. Последовательность. Сперва человек (так необходимо, иначе "можно перепутать", как говорят в народе, как говорила моя же бабушка, "кислое с пресным" -- в результате все закиснет ведь, не так ли?) становится шахматным профессионалом. Потом -- чемпионом мира (или достигает другого, важно, что своего, потолка). А потом уж, "на досуге", так сказать, можно попробовать стать и суперпрофессионалом. И на этом (таком) основании, при подходящих условиях, разумеется, вернуться. Фишер угрожает возвращением, хотя до конца дней не сыграет, кто знает, ни одной "серьезной", прилюдной, с соблюдением турнирного регламента, как он выражается, партии. Но он, хотят того коллеги или нет, влияет на них. Он их подстерегает. Он в засаде. Он наблюдает. Надзирает, как бы издали поправляет их. Пытается все-таки поправить. А вдруг почувствуют (не говорю -- поймут): та вываривающая обыденность, в которую 99 будущих (возможных) партнеров погружено на те же самые 90-99, отводит их от Игры. Разрушает, превращает (их нервы) в ветошку. Потрошит. Даже в чем-то, где-то по небольшому счету перерождает. Ну, не растлевает, но... в образном смысле близко к этому... Идут часы Роберта Фишера. И вряд ли они остановятся, по крайней мере для тех, кто изучает развитие великой игры, в момент смерти американского гроссмейстера. Скорее напротив -- прибавят хода. А впрочем, никакого ускорения тут не требуется. Фишер уже на деле доказал, что, как писали (в заголовках статей о "матче-реванше ХХ века") наши журналисты-специалисты, "двадцать лет -- пустяк". Проиграно целых пять партий (в Рейкъявике лишь две). Зато выиграно десять (а там, в 1972 году, тогда, тоже лишь на три меньше -- семь). Вы скажете, что и противник тот же... Дескать -- уж настолько знакомый, что даже вроде бы и... Отработанный. Верно, партнер недостаточно показательный. Надо бы посвежее. Ну, кто-то вроде... А.Морозевича. Однако, как выражаются в подобных случаях, так тоже нельзя. Играть с совсем юными и просто "непривычными" -- опасно. Прежде всего для них. Мы знаем, как травмировал, правда, не до конца, а в конце концов, антитравмировал -- на свою (!) голову -- один гений (Карпов) другого, тоже гения (Каспарова). В 1984 году. Счет после 9-ти партий стал 4:0 в пользу уверенного, законного или скорее законченного, сразу в нескольких смыслах слова, чемпиона. А затем и 5:0. Вот тут бы и... остановиться. Сдать матч то есть?!.. А почему бы и нет? Ибо другого выхода не было. Но Карпов не увидел, с кем играет. Его это не интересовало тогда. Он видел, что приближается к побитию рекордов Фишера, но не в четверть-, не в полуфинальном матче, а в состязании на высочайшем уровне. Он, как в свое, в то время (в то же время) было замечено, погнался за тенью Фишера. И тем самым стал уже не играть, но -- готовить себе жуткое разочарование: в случае, если счет будет... нет, не улучшен, не сравнен (он так и остался по-своему не-срвненным и не-сравннным), а лишь размочен... Так и случилось, конечно. После чего, можно предположить, Анатолия Евгеньевича стали посещать -- подсознательно, конечно, исподтишка -- мысли не более и не менее как о проигрыше матча. При счете 5:1 по своей инициативе останавливать (оставлять?) матч было еще почти прилично. Можно было как-то это -- для публики, по крайней мере -- объяснить, по-яснить... Что ж, пришлось сходить (спрыгивать?) с поезда при почти минимальном "преимуществе" -- 5:3. В феврале 1985-го. Остановленный, недоигранный матч. Впервые в истории розыгрыша мирового шахматного первенства среди мужчин, что тоже, на мой взгляд, немаловажно. А если бы не остановились, не прекратили, не прекратились?.. Говорят, Гарри был на подъеме и дожал бы Анатолия. Говорят, наконец пришла пора допустить трагическую (но уже не трагикомичную ли?) ошибку и юному гению... Да, это ощущалось, помнится: в матче, на игре, при игре, в игре могла случиться какая-то даже нелепость. Внезапная, уникальная неприятность -- для кого-то из участников последняя. Она не произошла. Мудрый "папа Кампо" спас (как бы) обоих. Избавил от взаимного (!) риска. Но матч был испорчен, более того -- аннулирован. Ни ведущий в счете, ни... бурно догоняющий не был объявлен победителем. Так это и называлось (назвалось, было официально названо) тогда: матч прекращен без объявления победителя. Идея Фишера, формула Фишера (тогдашняя) была похоронена. Потому что -- теперь это совсем уж очевидно -- оба исполнителя, в особенности один (кто же?), оказались недостаточно и не так подготовленными к такому вот соревнованию. Хотя бы потому, что до самого конца (неестественного, навязанного) несколько смутно, неотчетливо, недостаточно трезво (здраво) представляли, с кем имеют дело. По Ботвиннику, с гениальным шахматистом за доской успешно сражаться невозможно. Правило, не знающее исключений. Но ведь нужно еще признать его, уяснить. И им неуклонно, следовательно, руководствоваться. Разглядеть гения, то есть непреодолимого противника (партнера, прошу прощения) в самом молодом -- за все время розыгрыша мирового шахматного первенства, с 1886 года, -- участнике матча на Олимпе, в юноше, проигрывающем то 4:0, то 5:0 (причем, в пятой результативной партии Гарри был переигран настолько чисто, настолько незаметно, настолько по всем статьям, что грех было бы не считать его ...соавтором шедевра), различить это было мудрено. Но ведь это все идет уж слишком хорошо -- для того, чтобы и дальше (дольше) так продолжаться. Создалась психологически, не побоюсь этого слова -- и Фишер, возможно, что-то такое, что-то (нечто) в этом роде видел или предвидел! == невыносимая обстановка. Этого не могло и не должно было быть. Один гений бьет другого, да еще более молодого-перспективного, -- с таким счетом... Этого не может быть, потому что не может быть никогда, по Чехову. Значит, это (такое) надо немедленно -- по слову, по желанию старшего, так понимаю -- прекратить. Однако, надо было еще и признать свою недостаточную подготовленность. Если не к игре с таким партнером, то -- в таком соревновании. В безлимитном матче до 6-ти выигрышей. А.Карпов уже показал свою неподготовленность к матчу "по Фишеру" (в Багио), вот только тот, благополучно завершенный (однако -- из самых последних сил, то есть -- кое-как) матч мало чему научил. Тем более что через три года была совсем нетрудная встреча в Мерано... Подход оказался и тут, и там, и здесь не вполне профессиональным. То есть -- не направленным, в конечном счете, на повышение статуса шахмат, на улучшение мнения об этой игре, о такой игре -- у многих, у Других и просто -- других, у людей, едва отличающих туру от лошади... Боксер -- а шахматы сравнивают с боксом нередко и более чем обоснованно, как известно, -- боец-профессионал, разумеется, готовясь, допустим, к 10-раундовому бою, на тренировках отрабатывает без передышки (кроме положенных в реальном бою традиционных одноминутных перерывов между 3-х минутными раундами), разумеется, не эти 10, а 12-13, а то и 15, а то и больше, раундов. Древние греки-бегуны, готовясь к олимпийским играм, говорят, привязывали к ногам дополнительные тяжести (свинцовые или медные подошвы и т.п.); бегали с отяжелениями и довольно резво, с поясами, наполненными камнями... Не кажется ли вам, уважаемые читатели, что шахматисту, считающемуся и считающему себя профессионалом... ну, как-то не совсем прилично (а должно быть и непривычно) говорить о слишком большой длительности безлимитного матча. "Что за счет -- была б охота", есть ведь и такая поговорка. Матч не может и не должен быть бесконечным; другое дело, что размеры (длительность) матча могут отпугивать, повторяю, недостаточно подготовленных гроссмейстеров. Тех, кто не привык готовиться к "запойной", безоглядной, так скажем, встрече с желательным -- что крайне немаловажно для профессионала, -- партнером, не может не отпугивать "отключка", извлечение из наркотизирующей суеты так называемой повседневной жизни. Возня, копошение, гениально открытые Ч.Чаплиным и как бы приписываемые маленькому, обыкновенному человеку, человеку обыденности, держат, не отпускают, заражают, приучают к себе. А возвыситься (вырваться), стать не маленьким, дано далеко не каждому заядлому спортсмену, даже и шахматисту. Не каждому дано хотя бы частично осознать опасность обычного, деромантизированного, существования. Опасности, своим острием обращенные против профессионализма (в любой области деятельности). "Если скрипач, певец, писатель -- настоящие люди (читай, профессионалы -- Л.Б.), то работа доставляет им удовольствие (в любых -- в принципе? -- количествах). Вот мы думаем, что это есть настоящее отношение к работе." А тут -- игра. И какая! За одно удовольствие подумать над позицией надо (бы) еще приплачивать. Вот только кому? Уж не тому ли, кто в наше время выдвинул идею безлимитных матчей. Тем более, что одной из основных, ведущих идей Фишера является стирание граней между подготовкой и выступлением, между игровой и тренировочной обстановкой. Подготовительные же, тренировочно-игровые, действия -- это то, что на сознательном или бессознательном уровне совершается профессионалом (не говоря уже о суперпрофессионале) ежечасно, ежеминутно, скажем так, и во сне, и наяву. От этого отдыха и "лекарства" не бывает; это нельзя считать трудом (от слова "трудно"), работой (от слова "раб"). Можно сказать, что люди, боящиеся слишком долгих матчей, занимаются шахматами между прочим, играют в шахматы всего лишь потому, что способны это делать неплохо и, может быть, все другое делают несколько хуже (если пробовали). Говорят, очень длительный матч может, право же, превратиться в состязание на выносливость. Но ведь шахматы еще и спорт, к тому же и безлимитный матч ограничен. Выиграй 10 партий подряд и -- гуляй, грубо говоря. Фишер вот сократил число своих свиданий (с М.Таймановым и Б.Ларсеном) до фантастического минимума... Не без помощи партнеров. Но это уже другой вопрос -- как и с чьей помощью. Для профессионала выступление -- лишь одна из форм применения шахмат (или другого вида искусства). Причем, как правило, -- во второй половине жизни -- не самая главная. Не преобладающая. Шахматы становятся все в большей мере посильным подспорьем в размышлениях. О жизни... самих же шахмат. Но с кем -- сесть, самостоятельно -- и в то же время соавторски == поразмышлять?.. Сальери, который, конечно же, более чем неспособен... писать музыку вместе с Моцартом -- об этом даже дико подумать, -- протестует у Пушкина не против "шалопайства" великого композитора, но против неподобающего, любому служителю искусства противопоказанного, образа жизни. Моцарт -- в широко-философском смысле слова, а может и узко-бытовом, -- для Инспектора-Инквизитора -- пропитан, промаслен, проникнут (от слова "никнуть, поникнуть") запахами быта, самого благопристойного и необходимого человеку. "Художник?! -- воскликнул как-то Г.Флобер -- так ведь это чудовище". Сальери -- блюститель истинно художественного поведения -- выступает против непротивления быту со стороны Моцарта, против его попустительств обыденности -- например, в виде слепого скрипача. Против его приятия обыденности (от слова "принятый", "приятный"?). Моцарт не делает ничего безнравственного, плохого -- в композиторском или, так скажем, в домашнем смысле; он -- предупредительный, внимательный, ценящий труд, кухонный в частности ("Пойду сказать жене, чтоб не ждала к обеду"), он играет с сыном, готов, как в таких случаях выражаются, оказать материальную помощь скрипачу. Он -- более нормальный, чем Сальери, человек, а следовательно, по мнению суперпрофи, не может служить достойным примером ("Наследника нам не оставит он"). Можно предположить, что наследники Фишера уже подрастают: непонимание, да еще массовое, совершенно стопроцентное, не может быть сплошным и вечным. Лет через пятьдесят-шестьдесят наши потомки еще прочитают мемуары тех, кто в свое время мечтал сразиться с Фишером, получить... страшновато сказать -- его вызов. Между тем, если очередные чемпионы (Карпов и Каспаров) предпочтут игнорировать инициативу Фишера -- назревающую, на мой взгляд, -- может быть, уклониться молча, может быть, слегка сыронизировав над "совсем стариком", Фишеру ничего другого не останется как попробовать "вырубить" вокруг них более молодую поросль. Но он не завидует такой, своей, участи. Он, быть может, наивно, надеется на появление еще кого-то, на последователей, приверженцев его, классического, направления, кому, в случае проигрыша матча, можно было бы, по-стейницевски, провозгласив троекратное "ура" в честь нового чемпиона, передать звание. Сальери строже и бесчеловечнее Моцарта, он у Пушкина, в сущности, только критик, не сказавший ни единого критического слова (звука) в адрес, нет, не гения, а бога музыки. Но шахматы -- сравнительное, жесточайше сравнивающее искусство, произведения здесь создаются на основе (и в результате) пристрастнейшей, усиленной, нелицеприятной, предельно скрупулезной чаще всего, критики. Взаимной, обоюдной, непрестанной. Это -- соавторство воюющих, а потому как бы враждующих авторов. Лишь поднявшись на определенную шахматно-культурную высоту, некоторые гроссмейстеры начинают догадываться (мастера и кандидаты, понятно, тоже): чтобы иметь отношение к Большим шахматам, чтобы играть по-настоящему позиционно, "выдержанно", необходимо иное, не военно-схваточное, но дискуссионно-академическое отношение к партнеру, любому -- на садовой скамейке или в турнирном зале, на сцене. Оба соавтора ходят, однако, при любых взаимоотношениях, по лезвию ножа (меча скорее). Каждая нота (неверная) совместно создаваемой, складываемой музыки (музыкальной партии) грозит неотвратимым прекращением творческого процесса, снятием с дистанции, поражением в данной встрече, нередко немедленным, всегда необратимым. По Фишеру (и не только по нему), большинство промахов -- результат несвежести, изношенности, тряпичности, "ветошности" (тут слышится не одна "ветошь", но и "тошнота") нервной системы. Которую необходимо всемерно холить, беречь, сохранять, восстанавливать (по возможности), не давать в обиду и -- еще раз -- оберегать от травм, даже самых мелких. Вся жизнь профессионала -- непрерывные, в идеале, маневры обходительности, осмелюсь так сформулировать эту сторону дела... Шахматы -- наука-искусство-спорт, где царят чересчур точные и строгие, почти "бесчеловечные" условности, правила, установления. Они к тому же чересчур провокационны. Где-то, когда-то, как-то, какое-то время, в какие-то моменты, создавая некие фрагменты, можно играть совсем не по правилам, и даже == выигрывать именно за счет этого; только в подобных случаях они, шахматы, как бы скрывают от победителя причины его триумфа. Но рано, а чаще поздно (слишком поздно) оказывается, что условности "техники", в частности, особенности, определенная глубина понимания основ игры, -- совершенно необходимы, а постоянное оперирование "безыдейными" ходами обязательно ведет к ошибке. Как в этой игре, так и в жизни. Боксеров, не демонстрирующих общепринятую подготовку, иной раз судьи сразу снимают с соревнований -- за отсутствие, так сказать, технического минимума (техминимума), технического, начального хотя бы, арсенала. Выходят на ринг, допустим, два молодых человека, одетые, экипированные по всей форме, в перчатках, с безукоризненно перебинтованными руками, и начинают наносить друг другу удары -- не ниже пояса, не открытой перчаткой, не по затылкам. Дерутся вроде бы почти и без оплеух, но их останавливают и просят покинуть место состязания -- "ввиду явной технической неподготовленности". Что-то похожее, только более наглядное и одностороннее, происходит, скажем, в настольном теннисе: один из игроков как-то отбивает мячик, счет растет 5:0, 10:0 не в его пользу и -- судьи не дожидаются 21:0 или 21:1 -- партия (и вся встреча) оканчивается по их решению -- по причине той же "технической неготовности" одного из участников. Хотя нигде не сказано о границе, грани между ударами, выполненными -- хоть в боксе, хоть в теннисе -- по правилам, и ударами "неправильными". Фишер -- представитель, если так позволительно выразиться, усиленно-правильных шахмат -- и здесь имеет шансы опередить своих более молодых коллег. Которые не столь долго, не столь беззаветно работали над собственно "техникой", то есть == способами отыскания надежных ориентиров для игры, отвечающей духу позиции, а потому в огромном большинстве случаев дающей особый, повышенный запас прочности, защищенности от тех же принципиальных (но не "случайных", конечно) ошибок. Не слишком умудренный таким опытом Михаил Таль выиграл у Михаила Моисеевича Ботвинника целый матч (на большинство из 24 партий), но с треском проиграл матч-реванш (1961). Играть который он не смог отказаться. Невозможно представить себе Таля, признавшего меньшую содержательность своей игры и потому сделавшего вывод: в большом, сдвоенном, с позволения сказать, матче (матч+матч-реванш) у меня нет шансов -- превосходство патриарха скажется на большой, на всей (!) предстоящей дистанции. Между тем, как известно, Д.Бронштейн незадолго до начала матч-реванша уверенно предсказал победу пожилому претенденту (так ведь и хочется заключить это слово в кавычки). Именно по причине бльшей содержательности, солидности, что ли, фундаментальности его игры (и подхода к шахматам, надо думать). Длительное, основательно-протяженное состязание многое расставляет по своим местам -- это не надо (ни к чему) специально доказывать. Тут, как говорится, роль случайности сводится к минимуму. Не для того ли, чтобы окончательно ее, случайность проклятую, добить, чтобы потеснить еще, если не исключить, Фишер добавил в условия безлимитного матча пункт о сохранении звания (чемпионом) при счете результативных партий 9:9. Мы хорошо помним, что тут началось, что тут поднялось. В чем только ни обвиняли Фишера. И очевиднее других грехов была... трусость, требование -- себе! -- форы. Дескать, Карпов, претендент, обязан выигрывать матч как минимум со счетом 10:8. Он не имеет права проиграть больше 8-ми партий, а выиграть должен обязательно 10. В то время как восседающему на троне, чемпиону, достаточно == чтобы сохранить (спасти) звание -- выиграть лишь 9 партий, проиграть же он может целых 9, а не 8. Но ведь при этом как-то не учитывается, что 9, число чемпионских побед, лишь на единицу меньше чаемых 10-ти побед претендентских, что число проигрышей, "допустимых" для чемпиона, то есть 9, на единицу больше, нежели число поражений, вполне допустимых для претендента. А главное -- как мог бы "в случае чего" чувствовать себя претендент, победивший чемпиона с перевесом только в одно очко -- может быть, в результате какой-то маловероятной, чудесной, удивительно-чудовищной и т.п. ошибки, непостижимой, скажем так, оплошности, однако (!) допущенной королем. В решающей партии, допустим, при счете 9:9 кому-то может ведь и "повезти" в самом чистом и мистическом виде -- чего в жизни, тем более шахматной, шахматно-спортивной, при таком умственном напряжении, не бывает, не может случиться!.. А потом ведь и счет 8:8, "предыдущий" счет, уже показал равенство сил; и следующая партия, в каком-то (мы знаем, в каком) смысле уже решающая для чемпиона: выиграет он ее -- и главное дело сделано, проиграет -- и он на грани катастрофы; а претендент в случае победы обеспечивает себе почетную ничью как минимум. Нервотрепки во многих вариантах оказывается более чем достаточно; задачей Фишера было заранее снизить ее накал. Сконструированные, предложенные, изобретенные им часы имеют ту же цель -- смягчить возможные и почти неизбежные цейтноты, подбросить "соломки" привычно падающим в этих местах тугодумам. Играйте в шахматы, как всегда, как бы призывает он, и постарайтесь достигнуть нужного вам результата... наиболее достойным, наимен