Евгения Т.. Опиум --------------------------------------------------------------- © Copyright 1997 Евгения Т. Email: jane.charlot@mtu-net.ru WWW: http://members.xoom.com/jane_shell/ Origin: http://www.geocities.com/Paris/Chateau/7029/opium.zip │ http://www.geocities.com/Paris/Chateau/7029/opium.zip --------------------------------------------------------------- 1. Она шла по набережной легкой воздушной походкой, наивным, почти детским взглядом прозрачно-голубых глаз глядя вокруг. Прохожие провожали взорами ее летящий стройный силуэт и мягкие кудри волос. Ей это было приятно. Ей нравилось, когда люди думали о ней не то, что она сама о себе думала, когда на нее смотрели как на милого ребенка, ничего не зная о ее жизни. Они не знали, что этот наивный взгляд скрывает лишь мысли о ее любовнике и пороке предательства и цинизма, которому они предавались, глядя на него, как на искусство, о забвении, о других мирах и других жизнях. Она считала себя такой, не видя смысла существования и дожигая остатки своей личности в курении опиума. Это давало ей вожделенное забвение. Все было прозаично: она шла вдоль набережной по направлению к ***, где намеревалась достать очередную дозу наркотика и затем забыть о том, что есть сейчас: о смерти матери -- единственного человека, которого она любила чистой любовью. Впрочем, эта смерть не была для нее потрясением. Она стала для нее лишь исчезновением всего святого в ее жизни. Ей хотелось одеться в голубой шелк, в платье, такое, какое она видела в семейном альбоме на своей прабабушке, когда той было двадцать лет. Графиня Арнгейм. Одеться в голубое и погрузиться в меланхолию среди Лондонского тумана, плачущего дождя, стелющегося клочьями над черной водой... Пасмурное раннее утро на балконе среди распахнутых стекол окон. Она сидела бы среди развевающихся легких штор, глядя на дымку, нависшую над хмурыми мостовыми, погруженная в скорбь, подобную легкому голубому туману. Но сейчас ей не хотелось страдать. Она знала, что сегодня вечером не будет страданий. В доме с зеркальным потолком и стенами, покрытыми резным дубом, ее будут ждать пламя свечей, любовь и воплощенные мечты. Кто она? Всего лишь тень графини Арнгейм, умершей сто лет назад, отблеск древнего аристократического рода, погрязший в болоте богемы и возводящий эту богему до уровня голубой крови. Она глянула на мутные очертания домов на другом берегу и задумчиво прислонилась к парапету. Черная вода текла почти что у ее ног. Она показалась сама себе туманной белой фигурой призрачной незнакомки на фоне силуэтов темно-серых и коричневатых размытых зданий. Забытые мелодии... Сколько их проносилось в ее мозгу, проплывало перед ее глазами, глядящими в зеркало черной воды. Мелодия нежности, мелодия власти, мелодия одиночества. Ее манил мотив мелодии смерти. "Будет ночь,-- подумала она,-- звезды сквозь пелену неба. Я могу пойти сюда и в тумане броситься в Темзу. Тогда смерть последний раз споет мне свою песню". Это было бы слишком просто. Это была бы слишком бесславная смерть. Она увидела свое посиневшее тело с мокрыми кудрями, которое рабочие баграми вылавливают из воды, и ей стало тошно. Она с омерзением отшатнулась от парапета. Прохожие с недоумением глядели в ее красивые глаза, наполненные отвращением и страхом. Зачем умирать, если можно жить, думала она, жить и надеяться, что жизнь обретет еще смысл и силу, принесет отречение и божественную любовь... Меланхолия в платье из голубого шелка отступит в прошлое и на смену всем извращенным иллюзиям придет любовная нега, счастье, такое, как ей о нем говорили детские сказки. Ей хотелось все забыть. И уснуть. x x x -- Право, графиня, вы слишком часто в последнее время представляетесь мне больше демоном в ангельском обличье, нежели ангелом с лицом дьявола. Вы -- страшный человек. -- Чем же я вам так страшна, граф? Неужели вы находите страшными все те милые забавы, которым мы с вами предавались в последнее время? Неужели вас пугают те грезы и сны, которые я заставляла вас испытывать, все те мечты в которые я вас погружала? -- Нет, миледи, моя хрупкая душа ищет этих наслаждений так же, как и ваша сущность. Дело не в этом. Меня пугает, что ваше увлечение другими женщинами порой заходит слишком далеко... -- Неужели вы можете ревновать к этим ничтожным созданиям, развращать которых нам обоим доставляло когда-то особое удовольствие? Ведь лишь только благодаря вам я так хорошо знаю женщин. Я могла бы заранее предсказать любой поступок любой из них. И это ничего бы мне не стоило.... -- Но в последнее время, миледи, я боюсь вашей изощренной жестокости. -- Что же мучает тебя, любовь моя? Ты же знаешь, мой милый, что я люблю тебя больше жизни, больше смерти, что все эти женщины стоят для меня столько же, сколько все мужчины для вас, граф. Я боготворю вас. Вы -- моя жизнь... -- "И вы -- моя смерть",-- хотели вы сказать? -- Да, вы станете моей смертью. -- Вот это и пугает меня. Я помню, с какой упоительной страстностью говорили вы мне когда-то, что ваша смерть будет трагической развязкой моей смерти, что вы будете моей тенью, следом моей любви, что вы будете жить, пока я живу, и умрете, как только умру я. -- Да, милорд. Без вас я непорочно-одинока. Лишь ваши извращенные ласки могут пробудить мое тело для жизни, а мою душу -- для любви. Для любви к вам и больше ни к кому. -- Но я боюсь вашей склонности играть со смертью. Неужели, говорю я себе, ее страстность не толкнет ее рано или поздно испытать высшее наслаждение любимым человеком, убив его и забрав его жизнь, и насладиться заключительным актом любви -- самоубийством?.. Вы смеетесь? А как вы будете смеяться, когда я выпью яд, предложенный мне вами, когда померкнут эти голубые глаза, любящие вас, когда холод охватит это прекрасное тело, от которого сходит с ума столько мужчин?.. -- Берегитесь. Вы заставите меня пожалеть о содеянном раньше чем оно свершится. -- Вы жалеете? Вам жаль совершенных в мыслях ошибок? Признайтесь, ведь мысленно вы давно уже несколько раз убили меня и продолжаете это делать все более методично и изощренно. -- Боже мой, как можете вы осуждать за жажду смертельной любви несчастную женщину, которая хочет крови вместо отречения! Но, видит бог, крови не вашей. Моя любовь слишком сильна, чтобы быть воплощенной простыми словами, простыми эмоциями. Она более всеобъемлюща, чем смерть. -- Чего же вы хотите, если не умереть в моих остывших объятиях? Какой еще жертвы жаждет ваше обольстительное предательство, ваша сладкая порочность? -- Я не хочу убивать тело, граф. Я хочу убивать души. Невинные души непорочных женщин, я хочу быть волком, пожирающим ягнят, я хочу совращать и убивать разум. Я хочу страданий и проклятий в мою честь. Я хочу, чтобы вы помогли мне убить души тех, кто хочет быть убитым... -- Вы искушаете меня, миледи. Вы хотите, чтобы я вновь покровительствовал вашим развлечениям? -- Но вы же знаете, любовь моя, что вы один -- единственный мужчина, которого я люблю по-настоящему. Я делаю все это лишь для того, чтобы сильнее почувствовать вашу любовь, чтобы вкусить контраст общения с вами и другими женщинами и любить вас с новой силой. -- Увы, моя душа мне уже не подчинена. Лишь только Вы владеете ей. Вы можете делать со мной все, что хотите. Я уже не в силах сопротивляться. Что вы желаете -- приказывайте. Я ваш раб отныне и навсегда. -- Мне не нужны ваши жертвы. Я не хочу ничего. Я хочу вас. До безумия... x x x Она утратила чувства. Она утратила разум. Она давно утратила мысли и мечты. Одинокие осколки ее тщеславия еще тлели на огне ее безнадежности, но она была уже безвозвратно мертва. Искупление настало внезапно, и холодный шепот думал об этом внутри ее мозга. Не думая ни о чем, она лежала охладевшая на мраморном столе посреди огромной холодной залы. Факелы бледно мерцали, придавая стенам сырой погребальный блеск. Ее обнаженное тело источало запах арабских духов и призрачный свет еще мгновение назад живой плоти. Ее дух был рядом с телом, сознавая смерть в сумрачной плесени ночи. Беззвучная музыка склепа будто призывала вампиров прийти на пир смерти и насладиться прелестью ее совершенного тела. Глаза правильной формы, закрытые так, будто она еще здесь. Будто просто спит. Но она знала, что она умерла. Она любовалась собой, лежащей в этой роскошной гробнице, молча ожидая последнего прихода последней обреченной любви. Тусклое пламя факелов отбрасывало длинные тени, и в его свете все казалось слишком глубоким и слишком рельефным. Черно-белые краски. Губы с синеватым отливом, возбуждающие своей пышностью. Ввалившиеся глазницы, будто оттеняющие выразительность глаз, словно выточенная из мрамора совершенная грудь, мягкий изгиб контуров талии, бедер. На холодном камне ее тело выглядело будто явление ангела в аду. Мягкие тени, колыхаясь, ползли по стенам, крались вдоль арок и галерей, рождая сотни ужасных образов. Черные существа, прячущиеся среди нагромождения каменных сводов, подбирающиеся по каменным плитам к центру залы, тени, спугнутые дневным светом, немые рабы, они словно предупреждали о чем-то своим страхом, уродством и рабской покорностью. Она не могла понять, что ее ждет. Тень последующего события мягко повисла в воздухе. Внезапно сырой пронизывающий ветер разорвал ее и раскидал по углам, и она остро и внезапно почувствовала близость появления его. Да, это его образ опьяняющим призывом был растворен в тяжелом воздухе. Это горечь ее утраты он оплакивал, он -- ее верный раб, преданная собака у ее ног. Его ожиданием были проникнуты эти стены и горький воздух, обволакивающий ее тело. Его тень появилась незаметно в углу полутемной залы, соткавшись из призрачных отзвуков. Благородный взгляд слегка печальных глаз из-под опущенных ресниц. В тоске согбенные плечи некогда гордой осанки. Боже мой, как любила она его, когда была жива! Как боготворила этот прекрасный образ! Мерцая в тени отблесков, он вдоль аркады галерей приближался к ее телу, чтобы отдаться последней вспышке страсти. Страсти мертвых, которые могут вечно быть вместе в своей блаженной неподвижной преданности. Размытые образы. Легкая прозрачная кисея, словно паутина, прикрывала ее тело и мраморный стол, на котором оно лежало. Он подкрался ближе, глядя в ее закрытые глаза, на ее бледное лицо, пожирая взглядом округлые формы ее холодного тела. Желание идеальной смерти затмило в нем желание жизни, как любовь -- забвение. Движением тонких элегантных пальцев он осторожно дотронулся до ее стеклянного плеча. Кисея легко заскользила по ее коже и мягко упала на пол воздушной белой дымкой. Покойница еле заметно пошевелилась. Ее длинные ресницы дрогнули, и веки обнажили холодный омут мертвых голубых глаз. Она была слепа. Она умерла. Он, нагнувшись, легким, как сон, поцелуем коснулся ее ледяных губ. Не думая ни о чем, она ответила на этот поцелуй. Это был последний штрих в этой агонии жизни на подходе к бессмертию. Жар холодных губ заставлял его забывать о том, что он жив и о том, что она мертва. О том, что капризные визгливые тени собираются здесь, в галереях, чтобы сыграть с ними в последнюю игру. Легкий запах сырости и тления кружил голову, заставляя двоих влюбленных забыть обо всем в апогее любви. Она -- мертвая госпожа, он -- ее верный раб. Он любил ее так, будто женщину, способную дарить огонь живой любви. А она была мертва, холодна и жива последним чувством, которое испытала в жизни -- безумной любовью к нему. Изнемогая от смертельных мук в объятиях мертвой принцессы и от бескрайнего наслаждения этой любовью в полутьме склепа, он ждал конца агонии. Конца и возрождения к реальной жизни. x x x Когда она проснулась, было уже около восьми вечера. Лениво потянувшись, она встала и, подойдя к окну, слегка отодвинула тяжелую штору. Сквозь стекло проник туманный отсвет вечернего Лондона, осветив внутренность большой комнаты со смятой постелью, креслами, покрытыми кисеей, с потускневшей медью подсвечников и воздухом, наполненным легким дымом сигарет и еле ощутимым запахом опия. Она смутно помнила картины своего опьянения. Она знала одно -- это было великолепно. Ее тело болело от укусов и мягко ныло, как это всегда было после извращенного секса с ее любовником Ричардом. Впрочем, это было потрясающе. Таких сильных ощущений она не достигала ни с кем другим. Об этой ночи она не могла вспомнить абсолютно ничего конкретного. Это ее настораживало, заставляя задумываться о прогрессирующем влиянии наркотиков на личностные качества. Кроме того, она боялась, что вновь потом будет иметь бледный вид, когда ей расскажут о том, что она вытворяла. Какие фантазии на сей раз посещали их с Ричардом в их мире наркотических грез? И где он сейчас? Она обернулась. Нет, он не уходил. По крайней мере, тело его было здесь. Он спал сном, похожим на обморок, как это было всегда после подобного времяпрепровождения. Потом он проснется, подумала она, и начнется обычная картина "игры в отходняк". Он будет разговаривать затасканным языком порнороманов, говорить избитые комплименты и ждать следующей ночи. Нет, ей больше нравился процесс кайфа, когда она любила Ричарда, как бога и как дьявола одновременно. В периоды же ее кратковременных возвращений в реальность она предпочитала думать о нем без его непосредственного присутствия. Она налила себе виски и залпом выпила. Гадкое чувство сухости во рту постепенно прошло. Ричард и не думал просыпаться. Она оделась и тихо выскользнула из дома в летнюю муть туманных улиц. Было тепло и прохладно одновременно. Она свернула на Риджент-стрит. Еще не стемнело, но снующие машины уже зажигали фары. Кругом горели огни разноцветных витрин. Банки были закрыты --деловой Лондон давно закончил здесь свою работу. Она зашла в кафе, вспомнив, что целые сутки уже ничего не ела. -- Что вам угодно, мисс? -- официант скользким взглядом оглядел ее элегантную фигурку и белокурые кудри. -- Пожалуйста, кофе, хот-дог и какую-нибудь холодную закуску. -- Одну минуту. Кафе было чистое, тихое и уютное. Попивая кофе, она смотрела сквозь большое окно на улицу, где туда и сюда сновали вечерние прохожие. Ей нравилось их разглядывать. Она чувствовала себя не принадлежащей к сонму лондонцев. Она была слишком затеряна в своем мире иллюзий, поглощена сладкой любовью Ричарда. Ей вспомнились его длинные волосы и элегантное красивое лицо. "Графиня". Она молча улыбнулась про себя, вспомнив их излюбленную игру. Им нравилось меняться ролями. Тогда она становилась графом Арнгейм, а он -- изнеженной графиней, его любовницей. О, сколько раз она ловила себя на мысли в эти минуты, что из него, будь он женщиной, получилась бы сногсшибательная кокетка, от которой мужчины сходили бы с ума. Как томно он умел закатывать свои красивые глаза и говорить нежным голосом, будто девушка. Да, у "голубых" он мог бы пользоваться бешеным успехом, если бы не его патологическое пристрастие к женщинам. Его любили и ненавидели, из-за него страдали, он был в центре извечных скандалов между влюбленными в него женщинами, которым было просто, прельстившись его эффектностью, переспать с ним, но заполучить надолго его не удавалось -- узнав ближе некоторые черты его характера и влюбившись без памяти, они понимали, что с ними он всего лишь развлекался, когда ему хотелось видеть рядом новое лицо. Хоть они и ненавидели ощущать себя объектами его экспериментов, надежда добиться его постоянства, отбить его у его любовницы, графини Арнгейм, все равно снова и снова толкала их в его объятия. А его страсть к извращению морали заставляла терять разум в мыслях о смысле жизни и морали, как таковых. Ричард считался воплощенным извращением в кругу их знакомых. Она расплатилась и вышла на улицу. Свернув в темный переулок, она погрузилась во мрак вечернего города, мрак упоительный, завораживающий и пугающий своей таинственной увлекательностью. Она прошла небольшой тихий дворик, где сгущающийся сумрак рассеивал одинокий фонарь. Кирпичный старый особняк, старый тополь рядом, мокрый асфальт и клочья тумана. Ей захотелось закурить. Она присела на перила подъезда особняка и достала сигарету. Легкий ветерок колыхнул ее волосы, нежно блеснувшие в свете фонаря. Ей захотелось сейчас впасть в томное забытье. Ей захотелось таинственной неги в этой бархатной ночи. Ей захотелось случайной связи с благородным мужчиной, пожелавшим порока. Печаль вновь подступила к ее сердцу, стелясь рядом туманом и глядя на нее ночным небом. Слишком романтичный вечер. -- Здравствуйте, мисс,-- услышала она вдруг за своей спиной голос,-- интересно, кого это вы дожидаетесь на пороге моего дома? Она, резко обернувшись, увидела молодого парня. Он непринужденно улыбнулся, но при взгляде на нее в его глазах отразилось немое восхищение. --...Черт возьми... -- добавил он мгновение спустя. -- Я? -- ответила она со спокойствием,-- Ну кого я могу дожидаться здесь в столь поздний час, если не вас? Она с интересом наблюдала за метаморфозами его лица: он не знал, по-видимому, что ему и думать. Ее забавляло его удивление, а еще более -- его старание, не смотря на оное, сохранить непринужденный вид. -- Меня? -- переспросил он и, слегка склонив голову на бок и улыбнувшись, добавил,-- Вот уж чего не ожидал, так вашего прихода... -- Я прошу прощения за столь позднее вторжение, сэр, я не хотела вас стеснить... "Сейчас он скажет дежурную фразу, что-нибудь насчет того, что не стоило беспокоиться, потом простится...-- подумала она, чувствуя подползающую скуку,-- Еще совсем мальчик, лет девятнадцать... Он меня боится... " -- Нет, мисс, вы меня нисколько не стесните,-- ответил он, усмехнувшись и глядя на нее с каким-то огненным упоением,-- но, право, ваше появление для меня -- такой сюрприз. -- Для меня самой это -- сюрприз. Я сама заранее не знаю, где и когда я появлюсь. Но сегодня, видимо, выпала ваша очередь. Ей начинала нравиться эта игра, то, что она рассказывала этому юноше и то, как он это воспринимал. Он подошел ближе. -- Может быть, в таком случае,-- сказал он,-- нам стоит зайти в дом? -- А ваши родители? -- спросила она развязным тоном. -- Я сегодня сирота,-- ответил он, предлагая ей руку. "Это становится уже интересно, "-- подумала она и поинтересовалась: -- Как же вас зовут, прелестный юноша? -- Для вас я -- Дэвид. А как ваше имя, миледи? -- Графиня Арнгейм. -- К чему эта официальность! -- Тогда -- Оливия. Они сидели в гостиной при свечах, так как Оливия не любила электрического освещения. Размытый свет отражался в хрустальных бокалах с красным испанским вином. Воспользовавшись приглашением Дэвида, она смутно боялась стандартного продолжения такого знакомства -- приставаний, грязных домогательств и тому подобного, что испортит все ее впечатление. Но этого не было. Дэвид, по-видимому, был не меньшим шутником, чем она сама, и ему нравилось ей подыгрывать. Глядя со стороны на их застольную беседу, можно было подумать, что она -- его давняя знакомая, старый друг, который внезапно явился и которого здесь всегда рады видеть. Оливия смотрела на Дэвида сквозь призму размытого света и, слушая его разговоры, все больше убеждалась в том, что он не так прост, как ей это сначала показалось. И ей было жаль, что для него сейчас в его собеседнице существовала лишь ее красота. Оливия считала себя умной и оригинальной. А Дэвида, как ей показалось, это мало интересовало. -- Я только одного не понимаю,-- замечал Дэвид непринужденно,-- Скажите честно: вы посетили меня потому, что хотели посетить именно меня, или... --"Или"? Вы сомневаетесь в том, что я за вами уже давно наблюдаю, что я провожу дни и недели, изучая вас, ваши манеры, упиваясь вашей красотой, сходя по вас с ума?.. -- Я польщен проявлением такого внимания со стороны столь прекрасной леди, но увы, я слишком любопытен и поэтому вынужден повторить свой вопрос. -- Чрезмерное любопытство не способствует продвижению в карьере, сэр. -- Но, извините, по-моему оно отнюдь не чрезмерное. Наоборот, весьма скромное... -- Это не имеет значения. -- Вы увиливаете от ответа. -- Черт возьми, а какая, собственно, разница? -- поинтересовалась она фатально тем тоном, которым задают риторические вопросы. -- Видите ли, в чем дело. Если ваше посещение адресовано конкретно мне, если вы здесь именно поэтому (а не потому, что я просто подвернулся под руку), то это уже становится интересно. Тогда я захочу узнать вас ближе, узнать кто вы, откуда и чем я обязан такому проявлению вашего внимания... -- Вы не поймете. -- Вы в этом уверены? -- Абсолютно. Они взглянули друг другу в глаза -- его глаза горели, ее -- таили внутренний огонь. Она красивым жестом поднесла бокал с вином к губам и отпила глоток. -- Вы задаете слишком много вопросов,-- произнесла она с такой интонацией, с которой говорят: "Я жажду твоих жарких ласк, любовь моя". -- Потому, что предпочитал бы получить слишком много ответов,--ответил он не менее томно и страстно. -- Неужели вам не приятно мое появление? Скажите -- я вас покину. А если нет -- наслаждайтесь, пока я с вами. -- Вы безумно красивы. Она молчала, глядя в его пылающие глаза, выдерживая паузу. -- Вы сами не понимаете,-- продолжал он,-- на сколько вы прекрасны... -- Вздор, я великолепно это понимаю,-- мягко возразила она, нежно улыбнувшись. -- Оливия, мне хотелось бы засыпать вас комплиментами, любить вас так, как никто не любил, сходить по вас с ума... Но я не буду всего этого делать потому, что это будет слишком стандартным продолжением этого вечера. Я не хочу делать то, что вы от меня ждете. "Ничего себе! -- подумала она,-- но, черт возьми, мне нравится эта самоуверенность!" -- Бросьте, Дэйв,-- заметила она вслух,-- любовь -- затасканный атрибут нашей жизни и никогда не поздно о нем вспомнить. Надо дорожить беседой, когда есть о чем побеседовать. С вами интересно разговаривать, и давайте не будем сводить эту встречу к шаблону. -- Вы играете со мной,-- сказал он с улыбкой. -- Вы тоже. -- У вас это получается профессионально. -- Я всегда играю. -- Зачем? -- А что, по-вашему, значит "не играть"?.. Тем более что, играя, мне нравится жить разными жизнями. -- А где ваше истинное лицо? -- Оно такое, каким вы его видите. Оно всегда разное, всегда в соответствии с игрой, которую я играю. Оно отражает сущность игры. -- Вы так изучаете людей? -- А вы, по-видимому, решили меня исповедовать. -- Меня интригует женщина, которую я в первый раз вижу, которая приходит ко мне сама и говорит, что давно уже меня знает. -- Я этого не говорила. -- Да? -- Я тоже в первый раз вас вижу. -- Ну, это уж слишком! Он вновь посмотрел на нее так, как смотрят на женщин, которых боготворят, к которым пылают страстью. -- Кто вы, Оливия, почему вы вдруг возникли в моей жизни? -- Я -- та женщина, которая скоро отсюда уйдет, и которую вы больше никогда не встретите. -- Ну почему же? -- улыбнулся он, до белизны в пальцах впившись рукой в подлокотник кресла,-- неужели вы даже не оставите свой телефон? -- Нет. -- Почему такая категоричность? Я вас разочаровал? -- Женщина, оставляющая свой телефон, перестает быть загадкой. -- Я буду следить за вами до дверей вашего дома. -- Не выйдет. -- Почему? -- Прощаясь с вами, я прощусь с этим миром, уйду и брошусь в Темзу. И пусть врата рая станут дверями моего дома,-- с пафосом ответила Оливия. -- Боже мой, не стоит этого делать. Избавьте меня от роли последнего свидетеля в расследовании вашей смерти,-- в тон ей заметил Дэвид. Оба рассмеялись, но внезапно взглянув друг другу в глаза, замолчали, с упоениемую я в первый раз вижу, которая приходит ко мне сама и говори глядя в глубину души друг друга. Она поймала себя на мысли, что его пылкость захватывает все ее существо, погружая в туман под гипнотическим взглядом его черных глаз. Он взял ее руку в свою. Она ее не отнимала. Глядя ей в глаза, он мягко гладил нежную кожу ее руки, упиваясь растянутой минутой этого жгучего и сладкого забытья. Затем, встав, он притянул ее к себе и, мягко обняв, поцеловал в губы. Она чувствовала себя как во сне. Это был будто провал во времени, провал в дни ее первой школьной любви. Привыкнув к извращенным поцелуям Ричарда, сейчас она будто плыла от неги в объятиях Дэвида, млея от его легких и невероятно нежных и вместе с тем страстных поцелуев. Она чувствовала себя вновь чистой и невинной девочкой в руках этого девятнадцатилетнего юноши. Ей вновь хотелось испытать сладость первой любви, сумасбродства и безумия юношеской влюбленности, пока не кончилось это полузабытье. Открыв глаза, она встретилась со взглядом Дэвида. Он горел страстью. Благородной страстью, сводящей с ума. И слишком не похожей на извращенное вожделение Ричарда. -- Я схожу с ума от тебя...-- произнес Дэвид и снова поцеловал ее. -- Нет, Дэйв...-- прошептала она. -- Что случилось?.. -- Нет, сегодня этого не будет. Она резко отстранилась. Он не понимал что с ней вдруг произошло. -- В чем дело, я чем-то тебя обидел? -- Нет, ничего... -- Прости меня, пожалуйста прости... -- Молчи, ты не понимаешь... -- Что случилось, скажи!.. Он вновь схватил ее за руку. Она взглянула на него -- у него был взгляд человека, не понимающего, что вдруг разрушило упоение этого минутного наслаждения, чем вызвано это меланхоличное сожаление, душащее страсть, в ее взгляде. Она опустила глаза. -- В чем дело, Оливия, что я такое натворил?! Что произошло?! -- Ты слишком классный, чтобы быть парнем на одну ночь, Дэйв,-- ответила она обреченно. Это была всего лишь формальность. Она знала, что не сможет объяснить этому мальчику всю бездну ее мировосприятия, все то, что заставляет ее не делать то, что так желанно. -- Я тебя не понимаю...-- ответил он, покрываясь краской. -- Это слишком хорошо, чтобы завтра утром все закончилось. Прости, но будет слишком больно потом навсегда с тобой расстаться. Мне будет гораздо легче, если между ними вообще ничего не будет... -- Но почему мы должны с тобой навсегда расставаться?! -- Ты -- эпизод. Ты случайно появился и случайно исчезнешь. Разве я виновата, что ты оказался лучше, чем должен был бы быть?.. -- Это дурацкая сказка, которую ты сама придумала. Просто сегодня мы познакомились. Это должно было рано или поздно произойти. Иначе быть не могло... -- Нет, сегодня между нами ничего не будет. -- Хорошо, как ты скажешь...-- он был готов даже пожертвовать этой ночью, надеясь и не понимая. -- И никогда больше мы не встретимся. -- Но почему?! -- Потому, что так должно быть. Потому, что я так придумала. Это моя история. Он готов был впасть в отчаяние, потому вдруг что понял, что она не шутит. -- Но неужели ты не понимаешь, в какие жестокие игры ты играешь, какую боль ты причиняешь?! -- Меня это не должно волновать. -- Оливия!.. -- Я не могу причинять боль себе. -- Черт возьми, тогда я говорю, что ты -- бессердечная эгоистка... -- Пойми, Дэвид,-- возразила она, смягчаясь,-- неужели ты не хочешь, чтобы все это было лишь воспоминаниями, лишь легкой мечтой? Ты не хочешь, чтобы я была твоим вечным вопросом, загадкой без отгадки? Неужели ты хочешь, чтобы мы с тобой были банальны, как все влюбленные? -- Но... -- Молчи. Я хочу быть твоим сладким сном. А ты будешь моим сном. Самым прекрасным. 2. Был мутный рассвет. Над ленивой водой стелилась легкая дымка. На улицах еще не было ни души, как всегда в предрассветные часы, перед тем, когда Лондон начинает пробуждаться. Было тихо в ожидании солнца, в ожидании его прохладного появления из нежной пелены тумана, и мягкий воздух, томно обволакивая тело, напоминал о только что ушедшей бархатной ночи. Оливия чувствовала себя человеком, только что увидевшим прелестный сон, полный сладкой истомы и граничащей с негой надежды. Сон, похожий на тысячи других, однако содержащий в себе нечто, делающее его почти что пророчеством. Оливия знала, что поступила правильно, доведя свою игру до конца так, как задумала с самого начала, но ощущение чего-то неизведанного, чего-то упущенного навсегда не давало ей покоя. Нельзя сказать, что она не жалела о том, что она не пошла на поводу желаний Дэвида. Ей безумно хотелось его любви, его нежности, как некой альтернативы порочной страсти Ричарда, но она не хотела в своих глазах быть женщиной, которая ищет чистой любви в случайных встречах. Ей нравилось сознавать планомерность своего существования. Вечная благородная любовь была слишком значима, чтобы быть найденной на улице во время случайной прогулки, это должно было быть нечто такое, что перевернуло бы всю ее жизнь, расставив новые правила игры. Игры в черные и белые страсти, страсти столь же извращенные, как мораль Ричарда. Дэвид не был мужчиной, способным боготворить Оливию, словно святую деву Марию, а из своей любви делать нечто подобное непорочному обожанию, он не был настолько светлым, насколько темным был Ричард, поэтому Оливия считала, что это всего лишь эпизод без продолжения. Дэвид был всего лишь человеком. Ей этого было мало. Однако что-то держало ее душу рядом с ним. Его черные глаза сияли перед ее взором, а голос до сих пор звучал в ее сердце. Оливия завороженно смотрела на текущую внизу темную воду, подернутую утренним туманом, все снова и снова будя в своем воображении подробности этой ночи, слова Дэвида, его взгляды, его поцелуи. Ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы нежность и страстность настолько гармонично сплетались в одном человеке, чтобы слабые прикосновения так сильно жгли, а легкие поцелуи так безумно возбуждали. Это было похоже на глоток воды среди знойной пустыни, когда хочется еще и еще, когда ощущение настолько ново и желанно, что им невозможно насытиться. Но Дэвид был всего лишь простым человеком, и если бы она поддалась этому искушению, думала Оливия, вскоре все было бы так, как бывает у простых людей: ощущение новизны прошло бы, и самый упоительный миг ее жизни был бы забыт, превратясь в нечто надоевшее. Нет, она любила коллекционировать свои сладкие иллюзии, не превращая их в реальность. Вдалеке раздался приглушенный гудок теплохода, шедшего вверх по реке, который вывел Оливию из этого состояния мечтательного полузабытья. Все позади. Дэвид никогда больше с ней не встретится, сон закончился. Оливия последний раз взглянула на стелющийся по гладкой поверхности воды туман. Город на другом берегу начинал просыпаться. Она поднялась по каменной лестнице с причала на набережную и направилась домой. x x x Ричард сидел на ступенях ее дома и нервно курил, глядя перед собой мертвым взглядом. Казалось, окружающее не существовало для него. Спутанные темные волосы в беспорядке свешивались на лицо. Он был в черных узких джинсах и коротких остроносых ковбойских сапогах. Мотоциклетная куртка была небрежно надета прямо на голое тело. Узкое лицо, широкие скулы, темные круги под глазами и безучастный взор -- он воплощал собой картину полного упадка, как сил, так и настроения. "Боже мой,--подумала Оливия,-- наверное, он беспокоился во время полусуток моего отсутствия..." -- Рик,-- произнесла она, подойдя к нему и тронув за плечо,-- Что ты здесь делаешь? Почему у тебя такой вид? Он медленно поднял на нее мутный взгляд светлых серо-голубых глаз сквозь спутанные пряди волос. -- Это ты? -- безучастно спросил он,-- Который сейчас час? -- Интересное кино,-- заметила Оливия, доставая часы,-- Сейчас половина шестого. А почему это тебя так интересует?.. -- А какое число? -- по его губам скользнула дьявольская улыбка, которую Оливия, однако, не заметила. -- А какой год, я надеюсь, ты хоть помнишь?-- она глянула ему в глаза,-- Знаешь, в человеке, сидящем в таком виде в половине шестого утра на крыльце дома и спрашивающем, какое сейчас число, есть что-то устрашающее... -- А какого числа мы с тобой расстались?.. --...Знаешь, у меня складывается впечатление, что после нашего расставания ты еще хорошенько догнался... Он рассмеялся, перебив ее фразу. -- Черт возьми, детка, ты почти проницательна,-- тряхнув головой и откинув назад длинные волосы, он впился в нее ледяным взглядом, в котором плясали зловещие огоньки,-- Но ты скажи мне лучше, дорогая, где тебя носило целые сутки? -- Оригинальные утренние вопросы... -- Тебе наплевать, что я чувствую, когда просыпаюсь и не вижу тебя рядом? Предпочитаешь ловить рыбок в свои сети самостоятельно, отвечай! Он резко схватил ее за руку. -- Рик! --она испуганно попыталась вырвать руку, но безуспешно,-- Рик, ты говоришь чушь, ты не смеешь так со мной разговаривать!.. -- Ты хочешь, чтобы я перед тобой извинился?!. -- Мы же договаривались, что мы не связаны друг с другом... -- Итак, ты решила уйти к примерному мальчику-Джонни? -- Отпусти мою руку. Я не обязана тебе отвечать. Это слишком большая цена за твои извращения. Я не намерена терпеть от тебя эти издевательства... Внезапно рванув ее к себе, он схватил ее сзади за шею, прижав к своему плечу так, что она начала задыхаться. Сверкнуло лезвие выкидного ножа, приставленного к ее горлу. -- Я тебя избавлю и от всех мучений, и от всех издевательств,-- произнес он тихо сквозь зубы,-- причем сразу и навсегда. Хочешь? -- Давай, посмотри на мою голубую кровь и сравни потом со своей, плебейской, когда будешь снова резать вены без меня от скуки...-- проговорила она через силу. Он выпустил ее и убрал нож. Она тряхнула головой, приходя в себя, и посмотрела на него. Он весело смеялся, вновь усевшись на мраморные ступени. -- Играешь? -- поинтересовалась она холодно,-- Три с плюсом. -- Но ведь ты поверила! -- Если бы я не поверила, я сказала бы "двойка". -- Боже мой, Оливия, я люблю тебя, как ненормальный... Она присела на ступеньку рядом с ним, взглянула в его преданные глаза, меняя гнев на милость. -- Ты и есть ненормальный,-- улыбнулась она надменно. -- А как ты насчет того, чтобы поиграть не поодиночке, а вместе? -- спросил Ричард заговорщически. -- Что подразумевается под "поиграть" на сей раз? -- Совращение невинных агнцев. Она непонимающе посмотрела ему в глаза. -- Что ты имеешь в виду, Рик? x x x В воздухе висела голубоватая пелена сигаретного дыма и серебристая вуаль музыки в стиле Gothic, задающая тон всему происходящему. Было около половины двенадцатого ночи. Действие разворачивалось так, как и должно было разворачиваться на вечеринке. Девочка, кажется, старалась вести себя так, чтобы ее было как можно меньше заметно. Хотя это был вечер без наркотиков и почти без непристойностей, ей здесь было явно неуютно. Ричард был прав. Оливия видела теперь это собственными глазами. Сама же она пребывала в состоянии отрешенной полу прострации с оттенком легкой сентиментальности (это был почти отходняк, состояние "ни до, ни после"). Ей нравилось разыгрывать роль женщины, едва знакомой Ричарду и думать на тему того, что так оно и будет, когда она ему надоест (или он ей, хотя, впрочем, разницы не будет). Она меланхолично курила, наблюдая за выходками Ричарда, сегодня развязавшего себе руки, краем глаза следя за девочкой в кресле в углу комнаты. Она ждала. -- Оливия, дорогая... Она подняла глаза-- перед ней стоял Ричард в обнимку с какой-то девицей и своим другом Полом. --... Мне не нравится ваше состояние, оно пугает меня. -- Да? -- тоскливо поинтересовалась она,-- разве подобное аристократическое общество еще можно чем-то напугать? Он усмехнулся. -- Я боюсь, что вы здесь скучаете, я боюсь, что ваш визит сюда будет первым и последним... -- И не я одна здесь скучаю... -- Разве общество нагоняет на вас тоску? -- поинтересовался Пол. -- Скука -- заразная болезнь. Я вижу вашу сестру, сидящую в углу и делающую вид, что она изучает Британскую энциклопедию, вот уже два часа, как одну и ту же страницу... -- Как! -- воскликнул Ричард,-- Пол, у тебя есть сестра?! -- Я тебе сто раз про нее говорил. -- Нет, ты не понял.-- Ричард вновь изобразил удивление.-- Как! Пол, разве здесь присутствует твоя сестра?! Оливия театрально зевнула и, не дослушав ответ Пола, заявила: -- Наверное, она согласится разделить со мной свою скуку. Оливия присела на ручку кресла. Девушка посмотрела на нее с какой-то непонятной благодарностью. -- Спишь? -- спросила Оливия, ласково улыбнувшись,-- а не боишься страшного пробуждения? Девушка натянуто засмеялась. -- Нет, я не сплю. Просто я здесь в первый раз и... -- "Неуютно себя чувствую"? -- Да, немного,-- она смущенно улыбнулась. -- Немудрено,-- заметила Оливия -- Ричард слишком уж сверкает остроумием. Об него можно и руки обжечь. При имени "Ричард" девушка покраснела. --... А вас зовут Молли, верно? -- Да, а вас -- Оливия? -- Да. -- Мне Пол о вас рассказал.-- она сделала паузу, собираясь с духом (Оливия, кажется могла визуально наблюдать ее мыслительный процесс). -- Оливия,-- наконец сказала она,-- а вы давно знакомы с Ричардом? -- Так... встречала пару раз.-- бросила Оливия, придав своему голосу напряженный оттенок,-- красивый мужчина, верно? -- Да, это точно,-- произнесла та. Краска вновь до ушей залила ее лицо. -- Даже чересчур красив для такого пустозвона, как он.-- слишком уж резко бросила Оливия. Молли метнула на нее испепеляющий взгляд. Оливия мысленно рассмеялась. "Ладно,-- подумала она,-- я не буду прикасаться своими грязными лапами к вашей "чистой любви". -- По-моему, он достаточно умен и остроумен,-- возразила Молли робко, но упрямо. -- Да, даже слишком. И, увы, это некоторых слишком сильно ранит. Молли с трепетом взглянула на нее: Оливия дернула за самые сокровенные струны ее души и теперь больше видела, чем догадывалась о том, что та насторожилась и решила выведать мысли своей собеседницы, сама играя при этом в равнодушие. -- Что вы имеете в виду? Он вас разве чем-то обидел? Оливии было лень играть по серьезному. Вчерашний разговор о сестре Пола, видевшей Ричарда несколько раз и, с недавних слов последнего первому, успевшей уже по уши влюбиться, ровно как и замысел потрепать девочке нервы, не казался Оливии чем-то особенно сложным. Молли, скромная студенточка, неделю назад приехавшая в Лондон и, хотя и наслышанная от брата об Оливии, но ничего еще не знающая о ее отношениях с Ричардом, представлялась ей "минутной забавой", с которой даже не стоит чрезмерно усердствовать в выборе средств. Она решила, что толку в "вытягивании души" будет мало. -- Нет, напротив,-- томно произнесла она, смущенно опустив ресницы,-- Он слишком эффектен, чтобы я могла быть к нему равнодушной. Она подняла на собеседницу восторженный взгляд, словно упоенная экстазом откровения, продолжая: -- Всего два или три раза видеть его и сходить с ума так, будто знаю и люблю его целую вечность. Это как сон, как наркотик. Зачем я здесь? Чтобы видеть его, чтобы чувствовать его присутствие, знать, что когда-нибудь он взгля