Ирина Данилова, Ида Мартовская. Рассказы --------------------------------------------------------------- © Copyright Ирина Данилова Email: aragorn_99@hotmail.com Date: 6 Aug 1999 Date: 21 Sep 1999 --------------------------------------------------------------- Ида Мартовская. О-ля-ля Этой ночью выпал дождь, этим утром, звеня медной серьгою в морщинистом ухе, цыганка гадала, за ручку брала, обещала - все сбудется, девица, позабудется, красная, пойди в рощу на Купала, нарви цвета папоротникова, чудодейственного, сорви, заплети в косу русую, да иди, да, смотри, не оглядывайся, вдоль по берегу высокому, красно солнышко встречать.... О - ля - ля! Выбралась из дома. Белокурый парик а-ля Клавочка Шифер, каблуки от бедра, на коже - кожа, сверху - костяной амулет. Здравствуйте, милые! В тенистом кафе, на столиках- стойках жирными пальцами по непременной пыли: "Здесь был я. " - Яблочного сока, пожалуйста! Мальчик - красивый бармен, раньше не видела, наполняет одноразовый пластик желтым прохладным питьем. Медленно поднеся ко рту, ощутить кисловатый запах, осмотреться по сторонам, покачаться на толстой, как боа- констриктор лиане. Живем! Это было когда- то. Подснежники, розы, и самой бы купить - только выйдет неловко. Выйдет - кто, да и выйдет ли - что - то больно сомнительно. За фигурой фигура. Мимо, в спешке. Проносятся. Ну, и ладно, а мне хорошо. Влагой волосы полнятся, тонкой струйкой по краешку крыльев носа тонко точеного что- то густо соленое- да ты спятила, девица- ты в ответе за всех, кто тебя приручил. Платформою об асфальт, соскользнула с дощатого стула, шляпку на голову, юбку шелковую поправить, и вперед, согреваема солнышком, сочиняя письмо на ходу, как бы это, а может - " Здравствуй, время вышло из берегов, стало безбрежным, седым и смолистым. Золотистые капли стекают по заплывшей причудливыми наростами коре, библейские листья шершаво щекочут босые ступни, розовато- лиловая, сочащаяся млечной сукровицею, мякоть наполняет пресыщенный рот давно позабытой сладостью уходящего лета. Прозрачный, стрекочущий полдень, время кобылок и трав, виноградной лозы и извитой округлости гончих улиток. Время пить квас из ущербных стеклянных стаканов; слившись с мелованной поверхностью стен провинциального универсама , тонкими пальцами аристократа туго скатывать запретную папироску. Вдруг подумаешь, взгляд обращая назад - метаморфозы преследуют нас. Нарядные глупые куколки оказываются суггестивными грибками, а в гуманном японце именем Акутагава точит отравленные стрелы хитрый индеец Авагатука. Мир колодцев- дворов, водопадов и грабов вдруг становится тесен и жмет, натирая мозоли- водянки... Может быть, мы растем? Может быть, нет больше движения, кроме стремления внутрь? Может быть, прав тот улыбчивый кот, бывший везде и всегда, и немного совсем не в себе? Может быть, то, что мы ищем - лишь равновесие душ, легкость, тепло и покой? Этой зимою сугробы летели вверх, дамы дрались на дуэлях, а мужчины рожали детей. Почему и зачем мы хотим перемен, отчего и за что кто-то, выдумав слово Любовь, приписал к нему следом Безумие? А с другой стороны - а о чем и писать-то? Все о том же, о вечном- то - это, то- то. Толи мы, толи нас, кто- то, где- то, когда- то. По экрану, послушный нажатию клавиш, пробежал человек, через дверку прошел, по другому, злодею, ногой за принцессу, за веру, как Чак Норрис, Шварцнеггер и Слай. Залепи, засвети, наподдай. А нужны ли кому- нибудь книги-то? Как ты, думаешь, друг, ну, не грустно ли... " О - ля-ля.. Вдруг, не жданно не гаданно, загремело, заухало, всполохами небо заполонилось, да капли защелкали звонко, по бананам, по смуглым прохожим. - Эй, народ, мы не в Африке часом? Человечки идут, он, она и в коляске сокровище, а над ними... - Вот это да!... Синий с белым, в полоску шатер, на изогнутой, в крапинку ручке! Словно чистого неба глоток... Он, почти поравнявшись: - Что, нравится? - сам- само ожидание. С восхищеньем, от чистого сердца: - Ну, еще бы! Этот - то встрепенулся как - подбородок наверх, плечи развернул, жену поплотнее прижал и чеканной походкой - знай наших! - дальше, сияя довольством. Эх, люблю вот таких! И сама, припеваючи - па - папара - парара... Оп, и дырка на чулке, как накаркала - вот и слушай женские песенки. В парикмахерскую что - ли забежать, говорят, мастер новый. А в холле сидя, и иголкой с ниткой поработать, не ходить же, в самом деле, в неглиже. А то еще фломастером паутинку нарисовать - а что - у Сколе одна так делала, бойкая бабенка. Забежала между танцами в сортир и - стрелочку к бедру от щиколотки - на одной ноге, на другой, шик! Кончики пальцев погрузила в горячую воду, зубы стиснула - инквизиторша ты, красота, а вокруг, в зеркалах- люди в белых халатах в упоении щелкают ножницами, только пряди да брови летят, что бы мне с головой сотворить? - Есть Наташа, Аврора, Диана, полубокс, карате, тхеквандо... - Мне бы Линдочку...... Линдочку? Что это? Линдочка- прелесть и счастье мое, высока, хороша, статна, уникум. И дружок у нее, то что надобно- куртка черная и на спине, во всю ширь, меж разверстых лопаток: " FBI. " Душка Купер Твин- Пиксовый. А еще есть, в приватном порядке: Джагер, Леннон, Тим Рот, с пистолетом Траволта, Ален Делон да знакомый один, или даже и несколько. И на всех угодить. Незнакомкою быть. Улыбаться улыбкой Джоконды, сразу всеми гнилыми зубами. О- ля-ля!.. Салфеткою влажной освежить шелудивую / недостаток, поди, витамин / голову, чтобы было на чем прорастать. И, уж будьте любезны, не жалейте одеколона, я вас знаю, мужчин- вы ведь только от нас ожидаете вечной свежести, гладкой гладкости: " Покажи-ка локоток, милая, что это у тебя там за растительность? "- а сам ножками фавна сучит, вы смотрите мне, милые... Снова - из, на просторы и площади, да и солнышко, гляньте же! Постучалось, небритое, сонное. - Эй, хозяева, дома вы? - Это кто там? - Я! - Я?! Ну, входи, коль не шутишь... И вошло, и присело на стульчике. - Ты чайку- то себе наливай! И выходят поштучно, сердешные, в полосатых просторных халатах, посмотреть, кто там в гости пожаловал. - Здравствуй, солнышко, здравствуй, ясное! Ты откуда взошло, появилося? - Да с дежурства, понятное дело. - А-а... И как там? - Да вроде бы мирно все. - Это радует! - Радо стараться... А кстати, народ, тут нельзя ненароком, помыться? - Да пожалуй, попользуй водичкою. Полотенце в шкафу. - Да вы знаете, взял случайно с собой, да и мыло зачем- то попалось. Сполоснулось и самую малость посидело еще, покурило, песни новые хором повыло. " Мексиканец я, старый и преданный, Я в фигваме далеком сижу, По утрам не гимнастику делаю, А с Поповым смолю анашу. " А сама от трамвайного грохота, сверток вкусный в руках, шасть в метро и - до Пражской, кимаря дорогою. Полусвет- это что- то ужасное. И к тому же ведь- духота, толкотня, караул кричать сил не станется. "Двери, мать твою, закрываются!... " Пол вагона целующиеся парочки, нежные, страстные, всех возрастов и сословий. Брожение масс по весенней Москве. Удивительно трогательно и заманчиво, ну, да нечего отвлекаться от главного- там вдали, за дверьми, обитают внутри человечки веселые, милые. К ним идти- только с радостным сердцем и с цветком-стебельком, с мягкой булочкой. Пробежавши трусцой закоулочком. И с порога- ура! - где тут чудо- лиса?! Где хомяк с папы бряк?! А подать сюда Лапкина- Тапкина! Я такого себе же хочу. Или, лучше, другого, не девочку. Кто родился- то, сын? Нет. А кто же тогда? Вот вам, други, загадка природы. Потихоньку прокралась под окнами, ан, смотри ж ты, увидели, зайчики: - Заходи, заходи, тетя Ива, только тапти надень, не забудь. Вот ведь, верба и ясень, клен и тонка рябинушка, над застольем струится жасмин. Только зябкие лапы протягивай. - Что, часок уделишь? - Ну конечно! - Шалишь- не побегать галопом по комнатам, на плоды рукоделий любуясь. А потом- до метро, да про это, про то, по дороге, втроем с малой барышней. - Так смотри же, как выпадут листья, побежим по дорогам и тропам, в златоцветных коронах изрезанных, к родниковой воде, к ключевой полынье, окунать и сырами закусывать. И опять- стук да стук, час за часом, за дверцами станции. Ногти, что ли, пока отрастить, там на ногти особая мода, длинные, ухоженные. Ими еще удобно шкурку на картофеле поддевать. А цвет должен быть светлый. Пастельный, роза или беж, мне это больше идет. Да, и запах. Орхидея - от волос, бергамот- межключичная впадина, руки- в розовом масле, розоватые ступни- арбузная мякоть, и немного жасмина и, обязательно, сирень, нарцисс и черемша, сочно зеленый лист, придавленный правильным прикусом. И - во что-то в обтяжку, плечи свободные, пышный узел и длинный, до пояса, шарф. И пол горсточки жемчуга. Там- известным маршрутом, точно высчитав время- ну, а вдруг повезет?! О- ля-ля!.. - ... так, болталась, наверное, минут двадцать... Где черти-то носили? - ... "Е", одним словом... Не замерзла? Ветер гудел, автобусы грохотали, слышимость еле-еле позволяла улавливать суть. Сырым вечером, куртка да линялые джинсы, пуховик да латаная юбка. Стояли, ждали автобуса. - Сигареты?... - Пожалуй. Если с ментолом, дамские и твои. - ... с удовольствием, - над сплетением пальцев взметнулось желтое пламя, - сумасшедшие москвички... - ... насчет, бывает? - с явным намеком. - ... неурожай, а впрочем, если... - явно не против. Дождались, влезли, тронулись. За вокзалом вспыхивают огоньки, маленькие, уютные. Едем в тепло, к чаю и вкусностям. - Что-то долго ползем? Вроде, идти минут пять? - Ну, да, так я тебе и пошел! В гору, вечером. Вот тебя когда провожу, опять поеду. - Ну, ты, браток, и лентяй... - Не лентяй, а педагог... - Один черт... Всхлипнув тормозами на последнем повороте, высадили, предоставив взору обшарпанную лестницу. Последний рывок почти молча. - Здравствуйте, Инночка! - это неизменно приветливая мама, - Проходите ! Сквозь полутемный коридор налево, к креслам и аппетитному столику. - Ух ты! - с одобрением. - Ну так! - с гордостью. Умастилась, слилась с горделивою спинкой, глядь- а уже - чай налит, лимон плавает кролем, а приятель напротив застыл с щедро политой шоколадом зефириной: - А это- тебе.. - Ам!... - Гуси, гуси! Га- га- га! Есть хотите? Нет, нет, нет... - А помнишь- сидели, на крыше, со звездами, дымом костра и вином? - Я тогда еще был с... - А мне не хватало... - Еще или уже? - Смотря кого.. - А чая? - Чая всегда не хватает. А в нем- ломтика лимона. - Не, ломтика лимона не хватает в коньяке. Но самый нужный продукт- это сыр. Мне в армии очень не хватало сыра. Как, бывало, приду в столовую, а мне и говорят: " Что, сыра хотели, товарищ, а вам- то и не хватило... " Ничего, ничего, вот пойдет сынок этого хлебореза в школу, и как начнет учить английский язык, будет мне этот сыр килограммами носить, да не какой - нибудь пошехонский, а отборный, бри да рокамболь, и еще посмотрю, хватит ли на него троек... - Да ладно тебе, я же знаю, что ты добрый. - Нет, я злой. - "Злой", положим, не ты... - Да, действительно, про него- то я и забыл. Зато веселый и циничный. - А к тому же - кулинар. Варение, правда, не в твоем стиле. Сам творил? - Не, маменька. А помнишь, как мы с Сережиком в первый раз у тебя в гостях были? - Да уж... Та, другая маменька, только заглянув в комнату, вызвала дочь в коридор и, прижав к ободранной соседскими детишками стенке, свирепо поинтересовалась... - А это что за отвратительные типы?! - Почему- отвратительные?! - Потому что небритые, волосатые и с пивом. И вообще, чем ты их кормила ? - Чаем с конфетами... - Что- что?! Разгневанная родительница гордо скрылась в коммунальных недрах и через некоторое время снова появилась в дверях с двумя благоухающими тарелками. - Так, так, южные гости, стало быть... Ну, угощайтесь, гости! - Грибной супчик!!! - нет предела радости наконец-то накормленных гостей. - Да уж, помню. И много чего. Вот, к примеру... И пошло, понеслось, то галопом, то шагом размеренным, а к тому- философия вечера в комнате - как и кто, где и с кем, почему, отчего, да и нужно ли ждать и надеяться, можно ли потихоньку, украдкой, честно ли безответно, но " до смерти ", и как лучше, спокойней, уверенней. - Славный ты человечек, друг Витенька! - Ну, ты - то мне сразу понравилась. - А ты- то мне! - И вам спасибо! - И вас туда же! Ну, проводишь, али как? - Непременно!... На посошок? - Но не бренди! - Сумасшедшая москвичка... Что ж я- провинциал какой- нибудь? Лето то жаркое было. Из таверны в кабак, по десятку засаленных кружек пива светлого, по бутылке вина, да по баночке джина-тоника, ром, рюмка виски, где-то дремлет тот "Датский король "? Вчетвером / впятером? или- на трое? / " Берег солнечный " не осилили. Посмотрели, вздохнули да не было сил - и случиться ж такое.... - Вино " Сочи "! - Даешь!... Город спит, пальмы спят, спят автобусы. Потихоньку, пешком, без поспешности. За вокзалом огни, за горами огни, одиноких прохожих шаги. Доброй ночи, просоленный город! Почивай на боку забияка, бретер, друг поэт и островской философ; мирно вежды сомкнув, красны девицы до утра видьте сладкие сны. Ш- ш, тихонько, на цыпочках, завтра новый рассвет, чемодан и стальные колеса, чердаки, переулки, Кремлевский дворец, Фестивальный, музей " Метрополитен ", буквы М как каймана глаза, ночь как взлетная полоса в новый день и улыбку, там, напротив, ну, здравствуй же, милый мой... 28 Ноябрь, 1997  * Ирина Данилова. Sensorium vitae *  SENSORIUM VITAE Artemisia Absinthium, верный дружок. - утоли печали, выросла высокая; по лугу пройдясь, запах горьковатый уносишь в волосах; васильки цветут, шмель гудит басовито, звонкие трели жаворонка; Близорукий глаз приоткрыв, на тебя смотреть хорошо; стройность и красота украшение есть и опора; ты присядь на минуточку рядышком, кисть мою тонкую подкинь на ладони; теплота и шершавость, нежность мягкая кож человеческих; Верность и ветреность, вечер и ветер, скрипка на крыше, усталость чуть сонная, липы цветущая сень; Города шум и толпы силе прибоя подобен, барашки снующих машин и жемчужны старых церквей за железными створками оград, из моря вышли и в море уйдем солью соли на влажном песке ; Детские игрушки заглянут на чай- паровозик, медведь да тигренок; скрип да скрип , престарелая ножка ; как во сне полетать над оврагами, нос в чернике и кровь на коленках ; Есмь глагола добро и скрипучей двери прилагательное, сказуемых щедрость листов запылившихся в стопочке книг; что писать, как писать, по добру, по здорову ли, толи гуся пером, толи мышкою, толи модный роман, толи сказочку про Арбатские улицы вещие; иж прокрался тайком в ежевики кусты; Жить хочу, как любить, нежно, пламенно, щедро, журавлей в облаках наблюдая; Заноза- зазноба, заряд- заусеница, залежь- зверинец, запястье-захват ; Ибис, чибис, ирис и Анубис, Египет и Месопотамия, радуга стекла китайских флаконов и ветви сакуры над склонами горы; картины импрессионистов, танцовщица Дега, медведи по утру в сосновом бору; Йог сидит на ветке, кушает конфетки, Йошкар-Ола, Йорш - Олаим, йод как спасенье от йогурта, сфера йо-йо в руках косоглазого самурая; Кисть белоснежная кистью водила по шершавой бумаге, по гулкому шелку, расцветали ирисы, меж сказочных древ выходили гулять златокудрые эльфы, саркастично взирал Н.В. Гоголь; златошвейка верблюда прогнала сквозь ушко, крест за крестиком, ладно и гладью; шерстяные барашки бродили стадами, плюш беззубых собак избегая; между пальцев скользила размятая глина, порождая бородатых гномов и красных с чешуйчатыми хвостами крыс, торопливо поглощающих круги парафинового сыра; Легкость невероятную бытия подвергая ежечасно сомнениям, неуловимым обаянием буржуазии попранный и повергнутый, этот безумный, безумный, безумный мир снова бьется в окно, поедая вечернее время; Море, ночь и маяк, чаек пронзительный крик, лай огромных породистых псов, круглые столики, новые лица, незаметно кинуть монетку, втихомолку опрокинуть бутыль; неслышно крылами махая, витать в упоении рядом; Нервы шалят и играют в казаки да разбойники, нетуть шныряет кругами, корчит рожи и веселится, склизкая, тошнотворная, чур, меня, сгинь, нечисть нетленная; Обитатели коммуналок выползают, как тараканы изо всех коммунальных щелей наблюдать и подсматривать, воровать неучтенные спички, наущать и заподличать; день за днем, с неизменными швабрами, создают разношерстые очереди на подходах к помывочным и телефонным рубежам; Пространствами площадей Петербурга переполнилось подсознание, пирожками, плацдармами, прибрежными памятниками, Петродворцом, полуночными переулками; призрачными пешеходами, прокладывающими плоскостопьями путь; Редкая птица - Кар, кар !- пролетела за мокрым окном, прикорнула на ложе карниза, а под руками моими - все клавиши, клавиши, до- ре- ми, фа- соль- я положить позабыла в кастрюлю, речь нелепую сочиняючи ; С - по сути, безделица, мало ль, что приключается с тем и теми, которые С; город Со спит, сморкается сумрачно, суету сотворяет, скучает в смятении, слюдяную сосульку сосет, сушит скупо седую ставриду, собирает созревшую смокву, сигареты смолит суеверно, солнцем слепит соседа Суху; Тра-та-та да тра-та-та, тыр-тыр-тыр да трали-вали, не поймали, не узнали, не ходили за крота, ты не веришь, ты не врешь, не посеешь, не пожнешь, да как водиться, здоровеньким помрешь; Уши ходили холодные, бледные, снежком растираемы, сделались красными, ловились на звуки доверчиво речи, внимали послушно, да, видно напрасно - не все правда есть, что устами глаголется, не всяк молодец, что таким прозывается, зелень с деревьев ветром уноситься; тушь да помада водою смываются; Филигранью и чернью покрыты дорожки, форма школьная - было ли это, фармазоны, фортуна, сукно казино, дом казенный с резными наличниками, фиолетовость сумрачных будней ; Хитренький ты, милый мой, я же - хитрее стократно, сколько ни лги - раскушу, разотру зубом белым, так что - лучше не пробуй, чтоб потом не терзаться - мол, какая зловредная; Церемониальным маршем проскакали увитые славой герои, Цербер в скуке завыл на ущербную в чем- то луну, цыц, на цыпочках цыкнуть не смей , цыпа- цыпа, цыплятки мои, цепь серебряную отдать запаять, только времени, времени нет ; Чемодан под сидением, карты в руках, снова, летом- зимою, на юг, выйти пива попить на прокуренный полустанок, осчастливить торговку седую изъятьем вязанки лещей, пирожка откусить, да картошки с огурчиком, малосольным, заметьте, и - снова в тепло, анекдоты травить; на ночь глядя в окошко, посчитать придорожных овец, тук- тук- тук, тук- тук- тук; Шуршики заворчали - ворочайся быстрей, мол, дорога не та, печь не топлена, брат лежит, помирает, ухи не допросится, как тебе не ай- ай , недотепа не приуроченная, чебурахнулась что ли, ан- сдуру- то, да по тонкому льду, на салазочках , только ветер усами шумит; Щегольству щегла не уступить, щурясь на щербатое светило, щуплым щупальцем одним другое мыть, щекотаться, щебеча, щучку щучить сгоряча ; Ь - шелка мягкая нежность, спинка потягивающегося дремотно кота, вкус взбитых сладостно сливок ; Ы -- ы - ы - дурацкий подростковый смешок, так и прет, так и лезет, настырный, ну, чего, скажи на милость, веселого-то, так нет, заливается, слюнями брызжет, - ы - ы - ы ; Ъ - удар кулаком по столу, сирена нагоняющей милицейской машины, пулеметная очередь в ночи за рекою, дробот паровозных колес; Эго - этика эстетствующего эпатажа, эталонами эстампов Эрмитаж экипирован, это ли не эрос, не этнография эгофутуризма; Юкку, Юлю, юлу как юродивый клянчу, Юту, Юрмалу мне, юрких юношей, в пропасти неба Южный крест ювелирной работы; Я - была, буду и есть в каждой ящерке малой, яшме, якоре, яликом плыть буду я по волнам, ясным Ярилом явлена. Ноябрь, 97 СКАЗОЧКА ПРО СКАЗОЧНИКОВ / Титаевым им / Ну, так, стало быть, на опушке липового такого с березками лесу, и живут себе, попиваючи утром кто чаю с конфеткой, кто кефирчик с бифидумом, а что - чай - не чаем одним, не кофейником, бактерий - он тоже пользителен. Трое их как бы нынче. То есть поначалу- то , один был, да еще одна, две избушки стояло на просеке. И движения всякие наблюдались - туда-сюда, сюды - туды, то лешачья с балалайками набежит, то еще какой лесной альтернативы принесет, только за голову- то и хватаешься, опять же- повышенная засаленность волосяного покрова производится да бражки в закромах убытие нескромное. Потом- то , конечно, съехались и милиционера на перекрестке поставили, мол, регулируй, братец, движения масс, да не в том суть и малинничек . Бывало, встанут на зорьке, ближе к полудню, покумекают на предмет сусеков, закрома подметут, и давай жизнь веселую друг дружке обустраивать, только перья да бумага разлетаются. - Ты чего, - хозяин, стало быть, хозяйке кричит, - бельмесы- то распластала, не пройти, не проехать, самосвалом не собрать ?! Щас как дам щелбана, черепушка- то и треснет... Молодуха словам таким не нарадуется - сразу уполовничек хвать и супруга дорогого поперек позвоночника чуть пониже спины потчует, да приговаривает: - Ах ты, чудище небритое, ужасное, тебе чем бельмесы мои не угодили? Ну, потом конечно, нежности ослабевают, крупа перловая в сковородке с лучком подрумянивается, обедать пора. А после обеда - и за дела, сказки творить принимаются. Потому - что за сказка такая на голодный желудок? Это не сказка - страшилка выйдет, Робин - Бобин - Барабек со всеми, прямо скажем, последующими для холодильника катастрофами. Или на местной этнографической почве не в меру прожорливая баба Яга и трехголовый ее собутыльничек произрастут, а тебе потом перед народом ответ держать. Куда это годится ? А манер да стратегий у каждого свой - хозяин, к примеру, тепло и покой любит. Тут то и располагается он и ждет - когда значит, крылышки прорежутся и полетит он на них на гору на Парнас, выберет там местечко поукромнее и засядет в засаде - ждать, когда рифма да сюжет к водопою пойду. Их главное что - тащить и не пущщать, а там - только успевай записывать, чего только не расскажут, чтобы отпустили-то. Хозяйка же другой дорожкой ходит - рукодельной. Возьмет шкатулочку расписную, по крышке постучит - " Просыпайтесь, дружочки ", а там, глядь - вылезают- потягиваются нитки шелковые да шерстяные, сестры- спицы да иголка- нержавейка. Садятся они кружком и начинают думать да гадать - чтобы такого веселого да красивого сотворить. И придумывают, ведь, и тебе начинается - овечек стада по столу бегают - б-э-э-э и куклы танцуют веселые, и мышки шныряют сытые, гладкие, а если вдруг семейство карандашей да кисть какая подоспеют, то только держись... Так вот и жили они, день за днем, зима за осенью, да дедка за бутылочку с бальзамом, мирно да ладно, как вдруг объявился в тех краях старик- телевизионщик. Ходил он по дворам и всем желающим предлагал в волшебный ящик сыграть. И к хозяину с хозяйкой заглянул - подивитесь, мол, на диковинку- судьбу свою узнаете. Разобрало сказочников любопытство - стулья подхватили и - шасть за дверь, будущее созерцать. А там - что за диво - сидят за столиком Филя с Хрюшей: "- Добрый вечер, девочки и мальчики!...- Добрый вечер, р-р-ребята! "- да мультфильмы, знай, показывают. - Дяденька телевизионщик, кто такие эти ребята, что им такое обхождение? - А вы своих заведите, а там, глядишь и разберетесь ... - Да как же их заводят- то ? - Ну, это вы уж как - нибудь сами, али не сказочники, а прозаики какие? И исчез, как в мусоропровод провалился. Ну и ну... А любопытство- то осталось, и такое зловредное- так и точит, так и пилит- хочу, вопит, знать, понимаешь. Первым делам по энциклопедиям полезли: всю Молоховец перерыли, ничего не нашли, в атлас географический заглянули - среднерусскую возвышенность узрели, напоследок была - не была - в словаре юного филолога справились, и смотри ж ты - Ура!!! - обнаружили себе информацию, лежит, понимаешь под корягой и усами шевелит. Сачком - то ее быстро выволокли, давай, говорят, раскалывайся, а то в уху пустим и листиком лавровым заправим, что- то он у нас залежался. - Ой, не надо меня в уху, люди любознательные, сказочники разлюбезные! Аллергия у меня на лаврушечку - то. Я вам вот что скажу - вы аиста поищите. Это такой чувак - что хош достанет. Только капусты с собой побольше прихватите, очень он до нее охоч... - А какой, - интересуются, - капусты, белой али цветной? - Вот чего не знаю, того не знаю, только, старики сказывают, главное - ее конвертировать. Ну, что- что, а конверт сказочнику сотворить- что в тот колодец плюнуть. Ради великой цели постарались, поднатужились, вышло просто трехслойное загляденье - внутри байка, в середине клеенка, снаружи - одеяльце стеганое в медведях - ничто теперь капусте не страшно - ни холод, ни дождь, ни ухабы дорожные. А кочанов наложили разных - и простой белокочанной, и брюссельской и кольраби и цветной, да и красную не забыли; взяли с собой горшочек волшебный да вечно полную бутыль " Ессентуки No 7 " и пошли пешими маршрутами аиста искать, а для ориентиру самолетик бумажный пускают - куда сядет, туда и идут. Долго - ли коротко ли шли, о том история болезни умалчивает, Рип Ван Винкль вон, за день сотню прожил, но месяцев с десяток набежало, как сытому пить дать. Измучились страшно. Хозяйка извелась - дальше некуда - еще один день вынесу, больше не смогу, кричит, а сама от волнения все из горшочка- самовара отхлебывает, весу прибавила- любо дорого смотреть. Хотя, смотреть- то, конечно, надо б не на нее, а по сторонам, а то так далеко уйти можно. И под ноги не мешает, а то о жерди какие, посреди дороги лежащие, спотыкнешься, впрочем, те тоже попались не лыком шитые, как вскочат, как заверещат: - Вы чего это мне косточки перемалываете, здесь вам не мукомольный комбинат! - Ой, извиняемся, ой, не хотели, не думали!!! А не скажете ли вы, как нам аиста найти? Косточки задумались, стали кругом хозяина с хозяйкой выхаживать и критически поглядывать, да краем крыла клюв все поглаживают. - А точно не думали, не умышляли? - Нет- нет, что вы , как можно ?! - Ну, тогда, я - аист. Чего надобно- то ? - Да вот, добрые люди сказывали, ребятишек можете подкинуть... - Тогда пройдемте, поговорим... И пошли через топи болотные к дровяному сарайчику. Заходят, а там - ну и ну - стол дубовый, гроссбухами заваленный, кресло кожаное, кушеточка колченогая, да лягушки препарированные в котелочке со специями варятся. Глядь - поглядь, а аист уже в белом халате за столом восседает, на голове- зеркальце металлическое и пером по бумажке чирк- чирк. - А что это вы такое пишите, любезный аист? - спрашивают вежливые сказочники, а сами друг друга локтями пихают, мол, пойди, подсмотри, а то ведь интересно. - А это мой новый роман, - отвечает, - " Суровый анамнез." Так что там, насчет ребеночка-то? - Да так, мол, и так, - ответствуют, - смутил, понимаешь, покой и сон коварный телевизионщик, напоказывал всякого разного, а мы уж который месяц маемся. - Точнее! - Ну, восемь с половиною точно будет. - Так, так, понятненько. Небось, и под елочками смотрели и в Детском мире справлялись? - Ну, так, слегка... - Вы бы еще к Кашпировскому обратились, ну народ пошел, пока к специалисту соберутся, состояние переходит в необратимое, знаете вы это? - Знаем, знаем. - А сами конвертик с капустой ножками придвигают, чтобы виден был, значится. Аист как увидел, как подскочит: - Это что, - кричит, - взятка?! - Да что вы, что вы, как можно! Это вам к лягушечкам вашим, для гарниру, диво хорошо выходит... - А я-то надеялся, взятка... - И до того погрустнел, бедный, что свалился обратно в кресло свое и заплакал слезами горючими, авиационными. Сказочники, как известно, души тоже ранимые, сразу к аисту подбежали, стали утешать, перышки гладить. - Ну, простите, простите вы нас, нехороших стяжателей, хотите, мы вам споем что- нибудь или спляшем, или барашка шерстяного подарим, будете с ним гулять по утрам, здоровье поддерживать и развивать... - А правда, подарите?!- аист сразу успокоился. - Конечно! - И достают из кармана, да такого толстенького да гладенького, рожки витые, морда до того симпатичная, что просто симпатичнее и не бывает. - Ой, утешили старину аиста, ой, спасибо, дорогие. Я вам тоже подарочек сделаю - фокус покажу. Там у вас в конвертике - что? - Капуста... - Дайте-ка мне кочан на ваше усмотрение. - А какой лучше - тут у нас и белая и цветная и брюссельская? - А какой больше любите, тот и дайте! - Ну, мы больше белую любим, из нее и щи и соляночка, а уж квашеная хороша, просто объедение, вот в прошлый засол... - Давайте, давайте! Полезли в конверт, вытащили вилочек отборный, не крупный и не мелкий, листик к листику. Аист вилок схватил: - Смотрите внимательно... Вытащил из шкафчика клееночку, постелил на столе, сверху простынку накинул, потом взял кочан и - на весы электронные, взвесил, на бирочку записал, и бирочку ту к кочерыжке веревочкой прикрепил, положил кочан на простынку, сверху другой прикрыл, взял в крылья брошюру, не пойми, откуда взявшуюся, трижды прочел голосом Игоря Кириллова: - Настоящее свидетельство о рождении выдано, - и трижды же по кочану той брошюрой шлепнул, в продольном, поперечном и сагиттальном направлении соответственно. - Готово, господа сказочники! - и сдернул верхнюю простынку. Смотрят сказочники, а там - розовощекая такая, с бирочкой на ножке, лежит да улыбается. - Это что, наша?! - Конечно, чья же еще?! - Ура!!! И давай это дело лягушечками тушеными отмечать, а барашку травки свежей нарисовали на радостях целый стог, пришлось потом аисту его воображаемой касторкой отпаивать. Ну, а потом, ясное дело, ребеночка в конверт, конверт с собою, и в обратный путь. Напоследок на дорожку ковровую присели. - А скажите, уважаемый аист, - любопытно стало хозяину, - вот если бы мы не белую, а цветную капусту выбрали? - Гм...Вы как- нибудь ко мне заскочите вечерочком, мы эту проблему с вами вдвоем обсудим, очень это сложный, я бы даже сказал , философский вопрос....Ой, что это ?! А это- хозяйка. Подкралась тихонько и скалкой обоим по головам, чтобы, значит, крамолу не наводили на хрупкий плетень супружеских отношений. - Вы лучше, любезный аист, скажите, как у вас с записью на прием?! Заранее, али с утра на вечер? - Вас - всегда без очереди, как своих. И вот еще что: я слышал, у маленьких детей бывают бабушки... - Бабушки?! А кто это? Даже сказочники могут не все знать. Такая вот поучительная в некотором роде история. Ну, да разберутся. Не впервой. На то, понимаешь, и сказочники. Ноябрь 20, 1997 Октябрь, 97 Н.Н. Налево мчались облака, а справа выплывала звездочка, тая нелицеприятное предсказание, а в социалистическом Берлине шел адски промозглый дождь и ангелы Вендерса мечтали о реинкарнации. Где-то играют в любовь, обмороки, буриме и рок-н-ролл, разве это не здорово- однажды появиться на свет дрожащих на ветру азалий и сальсапариля? Спеть, что ли, песенку о чем-нибудь легком и светлом, чтобы никто не заметил и ни о чем не спросил... Сентябрь, 97 Лисенку с любовью... Хомячок гулял по крыше, тихо заспанные мыши егозили за углом, молоко деля с котом. Хомячок играл на крыше. Как у крошки хомячочка лапки, ножки - два крючочка, глазоньки как бусинки, сухонькие трусики. Хомячок шныряет ловко, где тут божия коровка, кисы, кати, дяди Во, вот ужо я их того... Шустр наш хомяк как рыбка, лишь чудесная улыбка расцветает тут и там, чехарда и тарарам. Милая, смешная рыбка. Сентябрь 24, 1997 ПОПУТНОЕ Настала пора - заводи мотор, набивай подержанный багажник снедью, полотенцем и палатками, выруливай на 95-ую, да смотри, не перепутай север с югом, иначе, того и гляди, попадешь вместо тепленького песочка в таежную глухомань. Ну, поехали, стало быть. Осенью, ближе к зиме, вьюгам и где новогодним, а где и рождественским елочкам-подарочкам тянет меня к солнышку ласковому, не жаркому, шуму просоленных с барашками волн да торжественному парению мыслей широкой русской души. Поэтому, был бы случай, а поддержать авантюру-это я всегда за. Не без того конечно, чтобы посопротивляться, куда это, мол, работа, дом, детишки / я / без присмотра. Но- еду. Скрипя зубами, гордо несу голову и часть груза. Карабкаюсь сквозь сплетение ремней на свое, заднее. Поехали! Я люблю машины, а вы? Блестящие коробочки из стали, руля и мягких обширных сидений, на коих можно с комфортом расположить падкое до удобств тело. За окнами несутся резвым аллюром всевозможные пейзажи, а лобовое стекло эффектно обрамляет изможденное морщинами зерцало многоопытного водилы, терпеливо разъясняющего то и дело возникающую ситуацию. Вечереет. Вдоль обочины, невдалеке от заправочной станции вытянулись рядком мужские фигуры, лицом к лесу... - Ну, ничего ж себе народ обнаглел !. Прямо как в России. А еще цивилизованное общество. До restroom дойти не могут... - Да не, это правоверные. Видишь шапочки? Они всегда перед закатом лицом на восток положенное число сулл и поклонов отбивают. - А... Смачно похрустывая кошерным огурцом, проплыл и скрылся в дымке Манхеттена чувак в смокинге и расшитом уборе. Ну и город... Пройтись по Сохо - одно из труднейших испытаний для чувственной женской души. Какие наряды, на каких манекенах! Открытые всем ветрам и взорам декольте, пышногубые негритянки в сиянии отблесков африканского неба и львиных шкур, услужливо подложенных под зябкие ножки, туловища без голов, головы с плечами, голова кругом, кошелек пуст, за углом Эдичка покупал Елене колготы. С Эмпайер - билдинг просматриваются Бруклинский мост, Аппалачи и советско-канадская граница. На вопрос, кто был первым президентом США отвечать смело и без запинки: " George Washington Bridge ". Он, кстати, тоже весьма недурен. От Нью-Йорка в сторону Чикаго, как ни крутись - трубы. Изогнутые во все стороны под немыслимыми углами стоят, зловещие, символизируя собой единение торжества цивилизации и животно-растительного апокалипсиса наших и последующих дней. Прочь, прочь оттуда, больше газу, шофер, больше, кожаная тужурка, клетчатая кепка и квадратные черные очки, жми на все педали сразу...А это кто? Полицейский? Какой такой полицейский? Да мы всего лишь того гая - гея обгоняли, да укрыться от ночи и сырости - да, вот в этом самом клоповнике с кошками в камине. Мечтали. Стремились. Взволнованно. А как вы относитесь к " школе для дураков "? Нет, это я про книгу. Нисколько не имея в виду. Да, пожалуйста учтите. Простыни в мотеле отдают дихлофосом, но это лучше дождя, полного хлестких капель, пробивающих стенки палатки посреди очередного, приторного как дюжина напудренных донатсов сна. Завтра прямая, ладно накатанная дорога вывезет к морю - Атлантическому океану, это прямо как в Сочи - выехать из Москвы и сутки крутить баранку, и увидишь вдруг - нет больше березок, татарских соседей и просоленной коричневатой жижи под протекающими, но все же резиновыми ботинками, а есть - гряда желанных гор, запахи повядших водорослей, да южного вида лица и фамилии, до безобразия привычные и трудно отделяемые. Да здравствуют железный век, Джефферсон и братья Черепановы - Монгольфьер! И монгольская орда, если уж такая пьянка, а что она будет - и не сомневайтесь. Просто там - водка и мировая нежность, а здесь - виски и метание дротиков, и везде люди, и ничто им не чуждо. Например, нелюбовь к раннему вставанию. - Слушайте, и это - университетский город? Неуклонно движется, заполняя поле зрения, чреда уродливых в своем тупом однообразии, низкорослых, безвкусно отделанных, полных неторопливо шляющихся толсто- и черномордых обитателей, без единого деревца, улиц. - Балтимор, что же вы хотели? Зря, что ли здесь По " Ворона " писал? - Ой, не зря... Где-то вдалеке, куском желанного миража- downtown , с ратушей, галереями, вечным портовым аквариумом и - котики. Примостившись на камне, пятачком вверх, задает Храповицкого увесистый самец, весьма напоминая почтенного главу многочисленного семейства, уютно свернувшегося вечерком в кресле у камина. Пижама, шлепанцы и газета, все как положено. На счет раз - и - хр-р-р... Машина на эмиттере, ноги в руки, руки, соответственно, в карманах. Туда- сюда, бегом на осмотр общепринятых небоскребов. А дальше - все близится юг, вот уже показались усатые в кепках торговцы. Чем торгует старина Ричмонд? - Арбузами ... Вот уж где, видать, тишь, спокойствие да провинциальная сонливость. И как это угораздило перебраться в подобное захолустье актерскую чету По? Из старушки Англии, через океан на дощатой посудине. Так вот и умирают в двадцать четыре года, оставляя троих детей - одного - умирать /в двадцать четыре года /, вторую - гениальную пианистку, страдать аутизмом, и третьего, настоящего извращенца - жениться в двадцать семь на тринадцатилетней кузине / умершей, разумеется, в двадцать четыре /и всю жизнь сочинять разные ужасы памяти ненаглядной своей Виржинии - Анабель - Ли. "Вышел Клинтон из тумана, Вынул вэлфер из кармана. Раз, два, три Не получишь его ты..." При свете солнышка пейзаж за окном менее хмур и неприветлив. На подъезде Вашингтон. Сразу в лицо - а где аптека? Людей и фонарей на улицах пруд пруди, не говоря о разномастных машинах, а зубной пасты купить, понимаешь, и не где. Куда смотрят правительство и президент? А кто куда. Сенат - на помпезного вида площадь с разлившимся в бетонированных берегах " зеркальным прудом ", уютным дендрарием и, воплощением демократии, серебристыми белочками с живыми карими глазами и теплыми шершавыми носишками, терпеливо вынюхивающими вкусненькие гостинцы. Президент - на ежеутренне выкашиваемую лужайку, где к вечеру так приятно исполнять вариации государственного гимна для саксофона с Хиллари. А вдалеке, за основательно чугунным забором , притаившиеся в немом восхищении, туристы методично щелкают затворами. Иногда при этом получаются неплохие кадры, по