Кроме того, школы различаются по уровню. Есть школы, где человек NoNo 1, 2, и 3 учится быть человеком No 4 и приобретает знания, необходимые для того, чтобы такая перемена произошла. В школах следующего уровня человек No 4 учится быть человеком No 5. Нет надобности говорить о дальнейших уровнях: они слишком далеки от нас.
Теперь возникает интересный вопрос: можем ли мы назвать себя школой? В каком-то смысле -- да. Мы приобретаем определенные знания и вместе с тем учимся менять свое бытие. Но в связи с этим я хочу сказать, что, начиная нашу работу в Петербурге в 1916 году, мы поняли, что школа в полном смысле слова должна состоять из двух ступеней, иначе говоря, в ней должно быть два уровня: на первом уровне человек NoNo 1, 2 и 3 учится быть человеком No 4;
на втором -- человек No 4 учится быть человеком No 5. Если в школе присутствуют оба уровня, школа обладает большими возможностями в силу того, что такого рода двойная организация может дать более разнообразный опыт, ускорить работу, сделать ее более эффективной. Следовательно, если в определенном смысле мы и можем назвать себя школой, правильнее все-таки было бы употреблять этот термин в отношении более крупных организаций.
Что делает школу таковой? Прежде всего, понимание принципов школьной работы и особого рода дисциплины, связанной с соблюдением определенных правил. Когда люди приходят на лекции, им сообщают о том, что они должны придерживаться школьных правил. Только при этом условии они будут приняты в школу и получат определенные знания. Соблюдением этих правил или условий они вносят свою первую плату.
Первое правило, о котором я услышал, заключалось в том, что я должен пообещать не писать ни о чем из того, что я узнаю. Позднее я расскажу вам, что я на это ответил и каким образом проблема была решена. Согласно этому правилу, вы не можете ничего писать без разрешения человека, ведущего работу, от которого вы узнаете то, о чем намереваетесь написать. Если же разрешение писать вами получено, вы обязательно должны указать, от кого вы узнали эти идеи и каков их источник.
Когда я опубликую "Фрагменты...", вы тоже сможете писать. Но сейчас, пока книга не напечатана, вы не имеете права это делать. После опубликования книги это условие будет снято, но не ранее того.
Существует еще одно правило: вы не должны говорить. Это означает, что получаемые в школе идеи нельзя делать предметом обычной болтовни, не преследуя при этом никакой цели. Если же с людьми, не принадлежащими к школе, вы ведете беседу с определенной целью, то все равно вы должны соблюдать осторожность и не рассказывать слишком много. Нужно помнить, что за все, о чем люди услышат, они должны платить. Таков принцип работы, и у вас нет права делиться с людьми идеями, за которые они не платят; более того, никто и не ожидает от них того, что они будут платить. Лучше в каждом отдельном случае просить разрешения рассказать что-либо.
Теперь я хочу сказать еще об одном очень важном правиле, которое было введено в группах, подобных нашей. Я должен объяснить, каким образом оно возникло, но сначала я коротко изложу вам историю нашей работы. С этим учением я познакомился в 1915 году в России. Тогда в Москве существовала группа, руководимая Г. И. Гурджиевым, греком кавказского происхождения, приехавшим в Россию из Центральной Азии. Работая в этих группах, я очень многому научился, но в 1918 году я ушел из них в связи с тем, что с моей точки зрения они начали отступать от большей части самых важных принципов, первоначально лежащих в основе их работы. Вскоре после моего ухода большинство членов этих групп также расстались с Гурджиевым. С ним остались только четыре человека.
Я снова встретился с Гурджиевым в 1920 году в Константинополе и опять попытался с ним работать, но очень скоро понял, что это невозможно. В начале 1922 года, когда я уже жил в Лондоне, Г. пришел ко мне и рассказал о своих планах начать работу в Англии или Франции. Я не слишком верил в возможность осуществления его планов, но тем не менее решил сделать последний эксперимент и пообещал ему помочь в организации работы. В ото время я уже вел группы в Лондоне. Через некоторое время Г. начал работу во Франции. Я собирал для него деньги, и несколько моих учеников отправились в Фонтенбло, замок, который он приобрел на их деньги. Я сам неоднократно ездил туда вплоть до того времени, когда в конце 1923 года я увидел, что в Фонтенбло все идет не так, как хотелось бы. Тогда я решил окончательно расстаться с Г.
Если вы спросите о том, что же там происходило, я скажу только одну вещь, которая сама по себе является достаточной для того, чтобы все разрушить. К этому времени Г. отказался от большинства принципов, которым он сам учил нас в России, в особенности от принципа, касающегося выбора людей и подготовки их к работе. Он стал принимать людей, не имеющих никакой подготовки, давал им власть, позволял им говорить о работе и тому подобное. Я понимал, что все вот-вот рухнет, и поэтому расстался с Г. ради того, чтобы спасти работу в Лондоне.
В январе 1924 года я сказал своим ученикам в Лондоне о том, что разорвал все связи с Г. и его группами и намереваюсь продолжать работать независимо от него, так, как я зто делал в 1921 году. Я предложил им выбор: остаться со мной, следовать за Г. или совсем оставить работу. В это же время для тех, кто остался со мной, я ввел новое правило, состоящее в том, что никто не должен был говорить о Г. или обсуждать причины провала работы в Фонтенбло. Я ввел это правило потому, что хотел положить конец всяческим фантазиям. Постольку поскольку никто ничего толком не знал о происходящем в Фонтенбло, вес разговоры на эту тему были бы чистейшим вымыслом или передачей злых сплетен, исходящих от новоявленных последователей Г., которых с моей точки зрения вообще нельзя было допускать к работе. Я сказал, что если кто-то хочет что-либо узнать по этому поводу, он может обратиться непосредственно ко мне.
Это правило существует до сих пор, никто его не отменял, но люди так и не поняли до конца его смысла. Они находили для себя всевозможные оправдания, а зачастую даже заявляли, что правило это касается всех остальных, но к ним не имеет никакого отношения. Вам следует понять, что вес правила направлены на самовоспоминание. Каждое правило, во-первых, имеет конкретную цель, во-вторых, оно помогает самовоспоминанию. Нет таких правил, которые бы не способствовали самовоспоминанию, хотя сами по себе они могут быть введены с другой целью. Без правил нет работы. Если человек не понимает, насколько правила важны, он лишается возможностей, которые даст школа.
Вопрос. Почему вы сказали, что не нужно говорить о системе, не упоминая о том, где это знание получено?
Ответ. Потому что говорить о системе, не называя источника информации, было бы равносильно краже. Например, вы не можете позаимствовать идеи из книги и не упомянуть ее названия. С моими книгами это нередко происходит: люди постоянно крадут из них идеи.
В. Как долго существовала школа в Москве?
О. Что касается Москвы, то она просуществовала там несколько лет.
В. Как велика была эта школа?
О. Нельзя сказать, что школа существует в каком-то определенном месте. Ранее она находилась в Центральной Азии. Что касается того, как долго школа существовала до этого, есть основания предполагать, что в данной форме и на данном языке школа была создана в начале 19-го века.
В. Претендует ли это учение на связь с эзотерическим знанием?
О. Безусловно, иначе оно не имело бы смысла. В основании любой школы лежит другая школа, в противном случае мы бы имели дело с искусственным построением.
В. Следовательно, это неразрывная цепочка?
О. Да, хотя мы не можем полностью ее проследить. Можно только заметить некоторую связь идей и терминологии. Эта школа пришла с Востока, но она использует европейскую терминологию. В области терминологии она очевидно связана через русское масонство 19-го века с некоторыми более ранними авторами, например, доктором Флуддом.
В. Вы обещали объяснить, в каком смысле можно называть нашу группу школой.
О. По-моему, я уже ответил на этот вопрос. Только двухуровневые школы устойчивы. Любая другая школа может сегодня ею быть, а завтра -- нет, как это и произошло в Москве. Кроме того, когда-то я говорил, что организация, которая является школой для одного, может для другого таковой не быть. Очень многое зависит от отношения к школе каждого отдельного человека и от его собственной работы.
В. Если школы представляют собой живые существа, то почему они умирают?
О. Что вы имеете в виду, говоря о том, что школа -- это живое существо? Вы выражаетесь неопределенно и не совсем ясно. Но если понимать вас буквально, то становится вполне очевидно, почему школы умирают. Все живое рано или поздно умирает. Если люди умирают, то и школы тоже должны умирать. В лекции я уже говорил о том, что школе необходимы определенные условия. Нарушение этих условий приводит к разрушению школы. Если бы в Кантоне или Вансьене существовали школы, их можно было бы сейчас уничтожить, и они прекратили бы свое существование.
В. Идеи остаются?
О. Идеи не могут летать. Идее нужна человеческая голова. Школы не состоят из идей. Вы все время забываете о том, что школа учит нас совершенствовать свое бытие.
В. В прошлом никакие идеи не записывались?
О. Может быть и нет, но идеи могут быть записаны в различных формах; они могут быть записаны так, что никто не поймет их без объяснений знающих людей или без изменения бытия. Возьмите Евангелия: они зашифрованы. Чтобы расшифровать их, нужно иметь ключ. Иначе они превращаются в обычное повествование, сомнительное с исторической точки зрения и нередко оказывающее на людей нежелательное воздействие.
В. Даст ли система ключ к пониманию Евангелия?
О. Некоторые ключи. Вряд ли можно ожидать, что вы получите все ключи сразу. Многие из них приходят только с изменением бытия: знания бывает недостаточно. Вы опять забываете о бытии. Изменение бытия означает связь с высшими центрами. Высшие центры могут понять многие вещи, обычным центрам недоступные.
В. Являются ли школы саморазвивающимися?
О. Что вы под этим понимаете? Если ваш вопрос касается происхождения школ, то саморазвивающимися их назвать нельзя, потому что одна школа должна обязательно вырастать из другой.
В. Может ли какая-либо школа достичь более высокого уровня, чем та, из которой она выросла?
О. Да, если она работает в соответствии с методами и принципами школьной работы. Тогда школа может развиваться. Но не забывайте, что уровень школы зависит от уровня бытия находящихся в ней людей.
В. Вы сказали, что о том, как спастись, можно узнать только от тех, кто спасся сам?
О. Совершенно верно, я говорил об этом, когда приводил аллегорию с тюрьмой. Это как раз и означает то, что одна школа должна иметь свое начало в другой.
В. Вес ли, находящиеся в школе, могут из человека No 4 стать человеком No 5, или такая возможность существует лишь для немногих?
О. В принципе, никаких ограничений нет. Но вы должны понять, что между человеком No 4 и человеком No 5 существует огромная разница. Человек No 4 --а это человек, который обрел постоянный центр тяжести, но во всем остальном он ничем не отличается от других людей. Человек No 5 -- это нечто совсем иное. Он обладает единством, он имеет постоянное "я", ему присуще третье состояние сознания, то есть самосознание. Это означает, что он пробужден, что он может всегда, когда ему нужно, помнить себя, что в нем функционирует высший эмоциональный центр, и это даст ему многие новые возможности.
В. Следовательно, нужно стремиться к тому, чтобы стать человеком No 5?
О. Сначала вы должны подумать о том, как стать человеком No 4, иначе вес это будет не более чем фантазиями.
В. У человека No 4 меньше "я"?
О. Может быть даже больше, но он лучше умеет их контролировать.
В. Ближайшая цель, которую вы рекомендуете нам перед собой поставить, заключается в полном прекращении эмоциональной жизни?
О. Нет, как раз наоборот, эмоциональная жизнь очень важна. Система говорит об устранении негативных эмоции. Негативные эмоции -- это промежуточное состояние между нормой и безумием. Человека, центр тяжести которого находится в негативных эмоциях, нельзя назвать здоровым. Он не в состоянии развиваться. Сначала он должен стать нормальным.
В. Я задал вопрос о прекращении эмоциональной жизни потому, что вы говорили, что вес наши эмоции потенциально негативны.
О. Потенциально -- да, но ото не означает, что все они становятся негативными. Эмоциональный центр является наиболее важным для нашего развития. Есть многие вещи, которые можно понять только с помощью эмоционального центра. Интеллектуальный центр весьма ограничен, он никуда нас не приведет. Будущее принадлежит эмоциональному центру. Следует, однако, понять, что в действительности негативные эмоции не находятся в эмоциональном центре. За них ответственен некий искусственный центр, и именно это и даст нам шанс от них избавиться. Если бы этот центр был не искусственным, а настоящим, никакого шанса избавиться от негативных эмоций не было бы, потому что тогда они были бы в чем-то нам полезны. Этот искусственный центр возник в результате длительной неправильной работы машины. Он не приносит никакой пользы. Поэтому от негативных эмоций можно освободиться; они не служат никакой полезной цели.
В. Значит, никто не использует правильно свой эмоциональный центр?
О. Почему?
В. Вы сказали, что у нас нет позитивных эмоций?
О. Позитивные эмоции -- это нечто совсем другое, они принадлежат высшему эмоциональному центру. Человек No 5 обладает позитивными эмоциями. Хотя все наши эмоции, как я сказал, могут стать негативными, это вес же не означает, что каждая эмоция обязательно превратится в таковую. Вместе с тем, на наши эмоции нельзя полагаться до тех пор, пока мы живем во сне и не можем контролировать себя. Но если мы будем постепенно просыпаться и приобретать контроль, эмоции станут более устойчивыми.
В. Страдает ли школа от того, что один из учеников не соблюдает какое-то правило?
О. Это определяется тем, насколько это правило важно. Нарушение правила может привести к разрушению школы. Или человек, который руководит школой, может ее закрыть, если некоторые правила не соблюдаются.
В. Вы говорили, что школа, которая включает в себя два уровня, более эффективна. Как связана одна ее часть с другой?
О. Это можно понять только на практике. Школа, где есть обе ступени, обладает гораздо большими возможностями.
В. Существует ли эта система в других европейских странах?
О. Я ничего об этом не слышал.
В. Жизнь коммуной имеет какое-то отношение к организации школ?
О. Смотря о какой коммуне идет речь. Например, некоторое время тому назад в России существовали так называемые Толстовские колонии. С большинством из них происходила одна и та же история. Люди принимали решение о том, что они будут жить вместе, покупали землю и так далее. Через три дня они начинали ссориться, и вес это ни к чему в итоге не приводило.
В. Я имею в виду группу людей, живущих в одном доме.
О. Это зависит прежде всего от того, кто организует такую коммуну. Если люди организуют ее сами, это не имеет смысла. Но если ее организует школа в соответствии с определенными правилами, в некоторых случаях это может оказаться полезным.
В. Обладает ли властью тот человек, который организует школу?
О. Он берет на себя ответственность, поэтому он должен обладать властью.
В. Откуда приходит эта власть?
О. Из его знания, его понимания и его бытия.
В. Лучше вообще не начинать работать по этой системе, чем начать и бросить?
О. Если вы начали, никто не может вам помешать, кроме вас самих.
В. Как это согласуется с вашими словами о том, что нет никаких гарантий?
О. Все зависит от вашей собственной работы. Как я могу гарантировать то, что вы будете работать?
В. Но ведь условия для работы останутся? Я имею в виду, если человек работает сам.
О. Да, если не происходят не зависящие от нас исторические события. Мы живем в неспокойные времена. Что касается гарантий: вес, что мы получаем, зависит от наших собственных усилий. Сначала мы должны работать на свой страх и риск. Но через какое-то время человек вдруг замечает: "У меня появилось вот это. Раньше этого не было". "У меня появилось еще и вот это. Раньше этого тоже не было". Таким образом к нам постепенно приходит уверенность.
В. Я думаю, что нет никаких гарантий и в отношении того, насколько объективно смогут люди оценивать свой опыт? Человек ведь может принимать иллюзии за реальность.
О. Да, это очень часто случается. Но если вы будете помнить все, что вам говорилось, вы научитесь делать различие.
23 сентября 1937 года.