пиро -- тот, чья дружба мне дана -- Поможет мне и здесь сейчас предстанет! -- Что ты так разорался-то? -- послышался замогильный голос. -- Отлично слышу и всегда готов -- только попроси! Вот он. Призрак летел над полом, вдвое больше, чем был при жизни -- едва видимый в тусклом свете тронного зала. Придворные, испуская крики ужаса, попятились. На возвышении, дрожа, стоял Ребозо. Его стоны были еле-еле слышны. Мэт испустил вздох облегчения. -- Прости великодушно, -- сказал он призраку, -- на самом деле я понятия не имел, какие преграды тебе суждено преодолеть по пути сюда. -- Да уж, паутины заклинаний тут понаплетено -- это точно, -- согласился Спиро. -- Какая тебе нужна помощь, лорд Маг? Теперь-то я знаю, кто ты есть на самом деле! Даже в Чистилище мертвые знают больше, чем при жизни! В толпе придворных кто-то простонал и упал в обморок. Те, кто был рядом, бросились поднимать упавшего. -- Спасибо, друг, -- поблагодарил Мэт Спиро. -- Призрак! -- воскликнул Бонкорро голосом, в котором явно слышалось неподдельное волнение. -- Но как это вышло, что ты в Чистилище, а не в адском пламени? Призрак медленно развернулся и смерил короля взглядом пустых глазниц. -- Я не обязан тебе отвечать. -- Ну, сделай же такую милость, умоляю тебя! Мне так нужны ответы на духовные вопросы, а кто их может дать, как не дух! Ответь, молю тебя! -- Не-е-е-ет! -- простонал Ребозо. -- Нет, нет, нет! -- Ладно уж, так и быть, отвечу, -- смилостивился Спиро. -- Совершить милосердный поступок -- это мне сейчас очень выгодно. Знай же, король, что я не был грешен настолько, чтобы моей душе понадобились жесточайшие из пыток, дабы она сумела очиститься и попасть на Небеса. Я обитаю в пустыне. Весь день меня обжигает палящее солнце, а по ночам я замерзаю от холода. Но я не жалуюсь, я заслуживал худшего. -- Благодарю тебя, -- прошептал Бонкорро с широко распахнутыми глазами. -- Не за что. -- Призрак обернулся к Мэту. -- Что тебе надобно, чародей? -- Мне нужно поговорить с двумя духами, -- ответил Мэт. -- Один из них, вероятно, в Аду, но может быть и в Чистилище. Другой же дух скорее всего в Раю. Мы полагаем, что он мученик. -- Мой голос не услышат на Небесах, -- сказал призрак. -- Но я обыщу Чистилище и брошу клич в Ад. Как имя погибшей души? Мэт с шумом втянул в себя воздух. -- Король Маледикто Латрурийский! Придворные дружно ахнули. Ребозо перестал стучать зубами и затих. -- Этот в Чистилище, -- ухмыльнулся Спиро. -- Я видел его в страшных безднах. Его я тебе вызову. Мэт понял, что король Маледикто был старше, чем он думал, гораздо старше. -- Ты не имеешь права вызывать короля? -- вскричал Бонкорро. -- Мирские титулы там ничто, -- бросил ему Спиро. -- Только душа что-либо значит, есть ли в ней хоть капля добра. И вот явился призрак короля -- ростом ниже, чем Спиро. В его облике не осталось ничего зловещего. Лицо Маледикто искажала гримаса муки. -- Что тебе надобно от меня, сквайр? -- жалобно выдохнул призрак бывшего короля. -- Верни то, что должен живущим и Небесам, бывший король! -- Спиро обернулся к Мэту. -- Спрашивай! -- Кто вас убил? -- потребовал ответа Мэт, у которого волосы на затылке встали дыбом. -- Кто вас убил и почему? -- Почему? Потому что я раскаялся и попытался исповедоваться! -- В измученных глазах Маледикто вспыхнул победный огонь. -- И я успел это сделать, хвала смелым рыцарям, которые удержали моего убийцу. Их нет в Чистилище. Я думаю, они попали в Рай вместе с монахом, который исповедал меня! -- Но... как же это! -- вскричал Бонкорро. -- Ты, который стольких убивал и пытал! Ты, который вызвал столько мучений, будучи преданным силам Зла! Как вышло, что ты покаялся? -- Кто это спрашивает? -- Призрак короля повернулся. -- А, это мой внук! Ты остался жив! Рад видеть тебя живым и здоровым! Береги свою душу! Не иди по моим стопам! -- Не пойду! -- заверил его Бонкорро, которому, казалось, совет придал сил. -- Но почему ты покаялся? -- Смерть сына истерзала мое сердце, -- отвечал призрак, -- а твое исчезновение совсем лишило покоя. Ничего у меня в жизни не осталось. Если бы я знал, что ты жив, я, вероятно, собрался бы с силами, что-то предпринял, потому что ты был моей единственной надеждой на будущее. Но без тебя завтрашний день лежал во прахе. В моей жизни вдруг не стало никакого смысла, ничто меня не радовало. Десять лет я размышлял обо всем этом. Я готовился к смерти. Я провел испытание совести и тайно отправился к исповеднику. Но как только я начал исповедоваться. Дьявол узнал об этом --а я и не сомневался -- и послал переодетого колдуна на огнедышащем чудовище, чтобы убить меня. Хвала моим верным рыцарям -- всего лишь они двое при моем дворе были тайно верующими, их я и взял с собой. Они дрались с колдуном, покуда я исповедовался. Едва я закончил, как колдун убил и меня, и священника, который отпустил мне грехи. -- Но кто был тот колдун? -- спросил нетерпеливо Бонкорро. -- Это мне неведомо, -- вздохнул Маледикто, -- он был в маске, а моя душа еще не так очищена, чтобы знать больше, чем знала при жизни. -- Вдруг около призрака короля взметнулось пламя. -- Я должен возвращаться, я не могу больше оставаться здесь! Благословляю тебя, мой внук! Повернись лицом к Богу и Добру! При упоминании Бога Ребозо взвизгнул, как от острейшей боли, а вместе с ним многие из придворных. Пламя вспыхнуло ярче, а когда угасло, призрак короля уже исчез. -- Сам я на большее не способен, -- проговорил Спиро. -- Мой голос не долетит на Небеса, но среди вас есть один человек, чей голос там услышат. Бонкорро в шоке уставился на призрака. -- Кто это? -- дрожа от волнения, вопросил он. -- Кто? -- эхом вторил ему Мэт, нервно поглядывая на Ребозо. -- Он! -- И палец Спиро указал на Аруэтто. -- Жизнь его была небезупречна, но почти такова, единственным его пороком было то, что он не видел всех пороков человечества и не старался делать добра для своих ближних. Он помогал тем, кто к нему обращался, но не пытался искать, кому бы помочь. И все же душа его пока довольно чиста и может обратиться к Небесам! -- Так вот почему ты хотел, чтобы он ушел от меня. -- Король Бонкорро одарил Ребозо взглядом, в котором была не только убежденность, но и приговор. Мэт смотрел на канцлера. Тот выпучил глаза и затрепетал. Мэт приготовился к неприятностям: в таком состоянии люди способны на все, а этот человек был колдуном. -- Молись, ученый! -- воззвал к Аруэтто призрак. -- Молись, чтобы душа принца Касудо явилась на твой зов! Настало время, пробил час. Если Небеса услышат твою молитву, мученик может явиться сюда. Аруэтто, дрожа, опустил голову на сцепленные руки и пробормотал несколько слов по-латыни. В тронный зал ворвалась вспышка света, и Спиро не стало видно. Он померк, сжался, а перед изумленными людьми предстала сияющая призрачная фигура в три человеческих роста -- фигура мужчины лет тридцати, стройного, бородатого, с восторженными глазами. -- Отец! -- вскричал король Бонкорро, а Ребозо мешком опустился на колени. Призрак принца Касудо обернулся и посмотрел сверху вниз. Вот его лицо смягчилось. -- Сын мой! Как наполняется радостью мое сердце: я вижу тебя выросшим и неиспорченным! О, прости меня, что я тебя покинул! -- Я простил, давно простил! -- воскликнул Бонкорро. -- Ты же не виноват! Но я не могу простить твоего убийцу и Бога не могу простить за то, что он отобрал тебя у меня! -- Ах... -- Лицо принца стало печальным. -- Бога винить не нужно, сынок. Вини меня, ибо я хотел умереть. -- Ты... хотел покинуть меня? -- Из уст Бонкорро вырвалось сипение, глаза его были широко раскрыты. -- О нет, не тебя, никогда! -- Касудо так протянул руки, словно хотел обнять сына прижать к себе. -- Но я хотел умереть, потому что я запятнал свою душу искушением, которое, как я знал, стало моим грехопадением! -- Искушением? -- изумился Бонкорро. -- Ты? -- О да! Не думай, сынок, что, устояв против стольких искушений, я не испытывал мук! -- Но какое же искушение могло соблазнить тебя, поистине святого человека? -- То искушение имело вид прекрасной служанки, -- вздохнул Касудо. -- Ее доставил ко двору канцлер Ребозо и каким-то образом уберег от лап моего отца. Она была так мила, хотя и не была девственницей. Ее лицо, фигура -- от этого растаяли бы камни! А я ведь был не каменный, сынок, о нет... но она была слишком низкого происхождения для того чтобы я, принц, мог на ней жениться... -- Ты любил другую женщину, не мою мать? -- Бонкорро побелел. -- Любил? О нет, к моему стыду: любви в моем чувстве было мало, но много похоти -- целый океан похоти, и его волны бились о берег моего безбрачия! Но не думай обо мне дурно, молю тебя, помни, что восемь лет я прожил без жены, и знай, что эта служанка была очень привлекательна и кокетлива и так искушала меня, что я был близок к грехопадению. Но я слишком хорошо знал себя. Я знал, что, совершив грех, я постараюсь как-то оправдать его, найти ему какое-то объяснение, стану убеждать себя в том, что этот грех -- благое дело и что я смогу сделать эту женщину своей любовницей, не женясь на ней! Эти оправдания мало-помалу привели бы к тому, что я воспринял бы дьявольские богохульства, а потом, уверовав, что проклят, я бы объявил себя прислужником Сатаны. Тогда мне перешел бы по наследству престол, и, вместо того чтобы спасти Латрурию, я бы вместе с собой подверг страну проклятию. Нет! Я терпел ее заигрывания, я отказывался от ее безмолвных намеков, отказывался от приглашений в словах, которые последовали затем, но кровь моя так бешено бушевала в жилах, что я понимал: терпеть такие муки всегда я не смогу! Я стучался своими молитвами во врата Рая, просил Господа избавить меня от этого искушения! Я вновь и вновь твердил себе, что Господь не пошлет мне испытания, какое я был бы не в силах понести! Но в конце концов я стал молить Бога, что раз уж он не может избавить меня от соблазна, не может искоренить похоть в моем сердце, то пусть заберет меня к себе, в Рай! В этом мой грех -- в том, что я просил Бога лишить меня жизни! Это только моя вина, но не вина Бога! Он услышал мои молитвы и ответил на них -- он ослабил свою защиту и дал ножу убийцы избавить меня от мучений, вызванных моей слабостью. -- Воистину слабостью! -- вскричал Бонкорро. -- Ты был призван думать о стране, о сыне, которому в один прекрасный день досталась бы по наследству забота о благе этой страны! Как ты смел вот так меня покинуть?! И как ты смел покинуть свое королевство?! -- Но я никогда не покидал ни тебя, ни королевство, никогда, поверь! -- воскликнул призрак. -- Верно, я покинул жизнь и не смог находиться рядом с тобой во плоти, не мог обнять тебя, когда тебе было грустно и тоскливо, не мог дать тебе совета, когда ты не знал, как быть, -- и все же я всегда был так близко к тебе, как только мог. Я всегда находился рядом и старался утешить твое сердце и укрепить твой разум. Увы, я не сумел полностью оградить тебя от набегов Сатаны, но когда твое сердце билось часто, а потом вдруг успокаивалось, знай, это был я, это я призывал на тебя милость Господню! И если тебе снился страшный сон, если мучили сомнения и ужасы, а потом являлся я и прогонял от тебя чудовищ, показывал тебе волшебные чудеса, знай, это были не просто сны, это был мой дух! Если ты чувствовал искушение кого-либо возненавидеть, кому-то отомстить, но холод сковывал твою руку, знай, это я помогал тебе! Нет, на самом деле я никогда не покидал тебя, сынок, я всегда оставался с тобой, в твоем сердце, и разуме, и -- насколько мог -- в твоей душе. Я укреплял тебя, чтобы ты мог выстоять против искушений, я давал тебе советы против греха похоти. Это был я, это всегда был я, и я постоянно буду с тобой, чтобы уберечь тебя, чтобы дать тебе покой, если уж ты не хочешь истинно обратиться к Господу Богу! Бонкорро сидел, не сводя глаз с призрака отца. Щеки его постепенно покрывались краской. Наконец он как-то обмяк, и по его щеке сбежала одна-единственная слеза. -- Да благословит тебя Господь, отец! Я вновь прощаю тебя, ибо на твоем месте я не смог бы сделать больше для спасения своего королевства и своего сына. Только в страшном сне мне может привидеться то, что могло бы стать с моей жизнью, если бы ты пошел в услужение к силам Зла! Ответом королю было молчание. Замер и тронный зал. Король Бонкорро смотрел на отца -- более не мальчик, а взрослый и сильный мужчина -- мужчина телом, душой и волей. -- А Бога простить можешь? -- вопросил призрак. Когда Бонкорро заговорил, голос его прозвучал приглушенно: -- Да, могу, но только потому, что сейчас, когда ты говорил со мной... скажи, это ты сейчас открыл мое сердце для милости Божьей? Призрак не ответил, но его глаза сияли радостью. -- Я смутно понимаю, -- продолжал Бонкорро, -- что Господь сделал все так, как было бы лучше для всех нас, что, не стань я сиротой, я не стал бы тем человеком, каким являюсь сейчас, и, наверное. Бог этого хотел почему-то, но, может быть, и для того, чтобы славно жилось народу Латрурии. Ребозо, торчавший за спиной у короля, жутко вздрогнул. -- Да, я могу начать прощать его, -- продолжал Бонкорро. -- Хотя мне нужно будет как можно больше узнать о Его божественном плане, прежде чем я соглашусь. Но скажи мне то, что для меня имеет величайший смысл! Почему тебя убили? -- Ты ведь уже догадался почему, и догадался верно, -- сказал призрак. -- Как только мой убийца понял, что я вознамерился обратиться к Богу и обратить к Боту всю страну, если мне перейдет трон, он попытался не дать мне этого сделать. Около меня стали виться наемные убийцы... -- Конюх Ачерезе? -- Нет, не он. Ни в коем случае! Этот бедняга только лишь нашел мое мертвое тело -- не он пронзил меня ножом! Нет, Ачерезе обитает здесь, в Раю, среди святых, ибо маленькие грехи его жизни были искуплены мучительной смертью и тем, что он до последнего мгновения был предан Господу! -- Вот и весь толк от твоих пыток, Ребозо, -- буркнул Бонкорро, даже не оглянувшись через плечо на скрюченного канцлера, который дергался при каждом упоминании Бога. -- Но Господь защищал тебя, отец? -- Да, -- ответил призрак. -- Но и я не оплошал. Я был бдителен, я истязал себя бессонными ночами и многих убийц остановил сам -- когда делал обманное движение, а когда и встречал смертоносный удар выставленной для защиты рукой. Такому учишься, вырастая при дворе, где кипят интриги. -- Верно, -- негромко проговорил Бонкорро. -- Этому учишься. -- И тебе пришлось поучиться, сынок. Когда твой канцлер понял, что и ты тоже собираешься стать реформатором, он послал убийц охотиться за тобой, но ты оказался для него слишком крепким орешком, а твое волшебство не подпускало к тебе убийц. Вот теперь-то Бонкорро развернулся и посмотрел на Ребозо. Тот вскочил, раскинул руки, потом выставил их перед собой, готовый защищаться. --Ваше величество, нет? Это все ложь! Признаюсь, я действительно поначалу подсылал к вам... у... убийц, но когда я понял, что вы не собираетесь ударяться в религию, то я им сразу сказал, чтобы они убирались! Потом я только старался вас соблазнять, портить роскошью, показывать вам разные восторги, радости власти, буйства и веселья! -- И многого добился, не так ли? -- Бонкорро взглядом сверлил старика насквозь. -- Да, покуда не притащился этот меровенсский заклинатель! -- выкрикнул Ребозо. -- И мне не было нужды пытаться убить вас! -- Да, зачем же... -- хмуро кивнул Бонкорро. -- Я слушал тебя. Я не устоял перед искушением и завел гарем! Я узаконил проституцию и тем самым повел женщин к гибели! О, ты славно нес службу у своего повелителя, Ребозо, но я уже начинал догадываться, что твой повелитель не я! -- Король обернулся к призраку. -- Кто убил тебя, отец? -- Нет, сын мой! -- Призрак предостерегающее поднял руки. -- Я не хочу, чтобы ты пытался отомстить за меня! Эта дорога ведет в Ад! Бонкорро с минуту смотрел на призрака, прищурившись. Затем он проговорил: -- Совет твой мудр -- мстить я не стану!-- Между тем король расправил плечи и приподнял подбородок с такой гордостью, какой никогда не выказывал его отец. -- Но я король, а ты королем никогда не был, и я обязан судить по справедливости, чего ты никогда не делал! Скажи мне во имя справедливости: кто убил моего деда? Кто убил тебя? -- Как это он может знать, кто убил вашего дедушку? -- заверещал Ребозо, дрожа с головы до ног. -- Он тогда уже был мертв! -- Мертв, но в Раю, хотя святые не всеведущи, им дано знать намного больше, чем живым. Верно, отец? Знаешь ли ты без тени сомнения, кто убил моего деда? -- Знаю, -- признался Касудо. -- Тот же, кто убил и меня, когда понял, что меня не подкупишь и не возьмешь соблазном, он не знал, что еще неделя, и я лишусь милости Божьей. Он убил короля Маледикто, когда узнал, что тот исповедуется в грехах, а потом стал плакать о нем громче всех. -- Но кто же он?! -- вскричал Бонкорро, и в голосе его зазвучала сталь. Это более не был сын, говорящий с отцом, -- это был просто один мужчина, говорящий с другим. -- Увы! -- воскликнул призрак. -- Это единственный человек, которому более других доверял и твой дед, и ты сам... -- Ты лжешь, мерзкий призрак! -- взвыл Ребозо и замахнулся посохом. -- Это был канцлер Ребозо! -- прокричал призрак. ГЛАВА 26 Ребозо выкрикнул какое-то злобное стихотворение на древнем языке, и его посох выплюнул зеленоватое пламя. -- Умри, мерзкий призрак! Убирайся отсюда сейчас же! Но принц Касудо только сложил руки на груди, закрыл глаза и откинул голову назад в молитве. Его объяли языки пламени. А король Бонкорро в упор уставился на канцлера. Он шевелил губами, и его голос не был слышен за воплями Ребозо, полными жгучей ненависти... Но вот огромная змея начала подниматься от пола, обвивая канцлера. Ребозо в ужасе глядел на приплюснутую остроконечную голову, покачивающуюся всего в футе от его лица, в ужасе вскрикнул, и тут кольца змеиного тела туго сжали его грудь, и он начал задыхаться. Его посох со стуком упал на пол, зеленое пламя угасло, и оказалось, что призрак принца Касудо никуда не делся, он только засветился еще ярче, чем прежде. Король Бонкорро поднялся с трона, нахмурив брови и прищурившись. Он шагнул к канцлеру и выхватил из поясных ножен стилет. -- Нет, ваше величество! -- прошелестел Ребозо, испуская последний воздух из легких. -- Этот призрак -- он ненастоящий! Это фантазм, созданный ученым Аруэтто! -- Неужели ты меня считаешь таким глупцом? -- Король Бонкорро дал приказ змее: -- Ослабь немного кольца, пусть он подышит. Он умрет от моего клинка, а не от того, что ты его задушишь! Он не чародей, -- король снова повернулся к Ребозо, -- он всего лишь ученый, и ему ничего для себя не нужно -- он бескорыстен! -- Он владеет знанием! А если он знает, как что делать, он может сделать все, что пожелает. И он совсем не бескорыстен, ему очень много чего нужно для себя, ибо он истинный и законный престолонаследник Латрурии. Бонкорро окаменел. Развернувшись, он гневно уставился на Аруэтто. -- Правда? -- Не извольте сомневаться -- сущая правда. -- Это сэр Ги шагнул вперед, держа руку на эфесе меча. Он заслонил собой Аруэтто, встав всего в шаге от короля. -- Он -- последний потомок последнего Цезаря. -- Но я совершенно не желаю править! -- вскричал Аруэтто. -- Я не люблю дворцовую жизнь, а еще меньше люблю всяческие интриги! Я отрекаюсь от престола здесь и сейчас, во всеуслышание! Отрекаюсь в пользу короля Бонкорро, ибо его правление способно излечить все язвы Латрурии! Я же хочу, чтобы мне оставили мои книги и покой, -- больше мне ничего не надо! -- Это я уже слышал, -- вздохнул сэр Ги. -- И я выслушал твое отречение. Да будет так. Он более не наследник. Престол ваш. Долго-долго тянулась минута, в течение которой король Бонкорро смотрел на Аруэтто и сэра Ги. Наконец он сказал: -- Спасибо тебе... спасибо вам, ученый. Вы получите книги, но вот покоя не обещаю. Я сохраню за собой престол, но мне потребуются ваша помощь и ваши советы. Ребозо уже трижды предал меня. За это он умрет. Вы станете моим новым канцлером. -- Бонкорро развернулся и занес стилет, намереваясь свершить приговор. -- Нет, сын мой! -- вскричал призрак. -- Не отправляй его в Ад! Дай ему исповедоваться в грехах, дай покаяться! Бонкорро растерялся, опустил клинок. -- Глупо отпускать змею, которая тут же ужалит тебя в пятку, отец! -- Не отпускай его! Найди священника, пусть исповедует его сегодня же, а потом обезглавь его и вели сжечь тело! Но не отягощай душу свою его проклятиями! -- Это неразумно, -- возразил Бонкорро. -- Добродетельный путь не всегда благоразумен, но он всегда мудр! Сделай так ради меня, сынок, хотя я знаю, что не заслуживаю этого от тебя! -- Ты заслуживаешь в десять раз больше. -- Бонкорро убрал стилет в ножны. -- То, что ты покинул меня, не перевешивает десяти лет моего детского счастья. Он получит свой шанс попасть в Рай. Бонкорро взмахнул рукой, быстро пробормотал стихотворение, и змея, звякнув, превратилась в цепи и кандалы, которые тут же обхватили запястья и лодыжки Ребозо. Но Ребозо получил время для передышки и не преминул им воспользоваться. Одним быстрым движением он наклонился и поднял с пола свой посох, после чего, распрямившись, возопил: -- Эй, верные мои подручные! Вступайте в бой или будете прокляты! Убейте королишку и, если понадобится, умрите за это. Затем канцлер прокричал что-то на непонятном языке, указал посохом на Бонкорро, и змея снова появилась на полу, только на этот раз принялась оплетать кольцами короля. -- Тревога! -- крикнул сэр Ги, вспрыгнул на возвышение, размахнулся мечом, намереваясь отрубить голову змее. Бонкорро заметил рыцаря и, не обращая внимания на злобную рептилию, принялся жестикулировать и читать собственное стихотворение... Но тут прозвучало сразу голосов пятьдесят -- это выступили вперед придворные. Они выхватили из рукавов жезлы и принялись распевать что-то на древнем языке... И вот между Ребозо и королем возникло огнедышащее чудовище и принялось изрыгать на Бонкорро пламя, а канцлер-предатель отскочил в сторону от создания своих рук... Однако изрыгаемое мерзкой тварью пламя наткнулось на стену из тысячи мелких лезвий, устремившихся к Ребозо. Эти лезвия вместо канцлера угодили в зверя. Он взревел от боли, покачнулся, но все же бросился на короля... Тем временем тронный зал наполнился прочими созданиями из страшных снов: ламиями, горгонами и другими фантастическими чудищами со множеством рогов и зубов. Чудовища радостно визжали и кидались на Мэта и его друзей. Некоторые из них кинулись к Бонкорро. Савл развел руки в стороны и продекламировал нараспев: Сонный разум рождает чудовищ, Разум бодрый их уничтожает. Нам не надо богатств и сокровищ, Сгиньте, мерзкие, вас не бывает! Мэт подхватил: Ну а если вы есть -- так и быть: Выполняйте мой замысел четкий: Не успев ничего натворить, В клетки марш! За стальные решетки! Половина чудовищ замерла на бегу, как бы окаменела, остальные пугливо сжались и принялись повизгивать, а повсюду рядом с ними появились клетки. Клетки опускались на мерзких тварей сверху, подскакивали к ним сбоку, щелкали задвижками, хлопали дверцами, и звери оказывались внутри. Но и приспешники колдуна не остались в долгу -- они уже распевали новые строчки, и по всему залу вспыхнуло пламя. С потолка дождем посыпались ножи и мечи, пол покрылся ковром из гадюк и скорпионов. Мэт и Савл вертелись как угорелые, стараясь ликвидировать все эти кошмары один за другим. Они выкрикивали стишки, представлявшие собой весьма странную смесь классической поэзии и рекламных роликов. Рядом с ними возникали баллоны с инсектицидными аэрозолями, поливавшие гадов смертоносным ядом, откуда ни возьмись появлялись огнетушители и принимались плевать пеной на колдовское пламя, а для того чтобы защититься от колющей и режущей утвари, падающей сверху, друзья сотворили огромные стальные зонты. Но все это были лишь защитные действия. Друзья оборонялись, а инициативой по-прежнему владели колдуны. На помосте волчком вертелся Бонкорро. Он выкрикивал стихи на всевозможных языках -- древних и новых, по его лицу струйками стекал пот, он отбивал одно чудище за другим. Кто-то сделал пол помоста черной трясиной -- король снова превратил его в прочный, каменный. Ребозо напустил на короля уйму оружия -- Бонкорро выставил защиту в виде множества щитов и мечей. Тем временем сэр Ги мужественно сражался с огнедышащим чудовищем -- первым созданием Ребозо, принимая языки пламени на щит, который волшебным образом не просто заслонял рыцаря от огня, а растворял его. Сэр Ги получил-таки ожоги и был трижды ранен в лицо, но и зверюга испускала огонь из десятка ран, яростно и отчаянно вопя. Рыцарь прыгал около зверя и ни за что не желал подольше задержаться на одном месте, поэтому зверю никак не удавалось цапнуть сэра Ги, а что еще ужаснее, он пел: Во имя неба и земли Руби, мой меч, мой меч, коли! Х Еще удар -- от сэра Ги Бегите, мерзкие враги! Это была его собственная магия -- воинское волшебство, и вот те придворные, которые колдовством не владели, перестали жаться около стен, осмелели, подняли головы, засверкали глазами. Тут Мэт понял, что сейчас нужно... Allons, enfants de la patrie! Le jour de gloire est arrive! Centre nous de la tyrannic! L'etandard sanglant est leve! L'etandard sanglant est leve! Endendez-vous, dans la campagne, Mugir, ces feroces soldats, Qui vienent jusque dans nos bras! Egorgez nos fils, nos compagnes! Aux armes, mes citoyens! Formez vos bataillons! Marchons, marclions, quand le sand impur Abreuve nos sillons![33] Язык этот для придворных, конечно, чужой, но и слова, и боевой дух, заложенный в песне, возымели действие. Дружно вскричав, придворные бросились на приспешников канцлера, а те развернулись и стали биться с ними... Но тут от входа послышался безумный, леденящий кровь вой, и в тронный зал вбежал мантикор, чьи иглы стояли дыбом. Зверь обрушился на колдунов. Он хватал их острющими зубами и разбрасывал в стороны. Те, кому еще не досталось от Манни, завизжали от ужаса и попятились. Увы, стали пятиться и ставшие на сторону друзей придворные. И вот шум, стоящий в тронном зале, перекрыл боевой клич множества голосов снаружи, и в зал въехала сотня рыцарей. Они начали крошить в куски отвратительных существ и их создателей. Позади рыцарей виднелась фигурка светловолосой фурии. Поверх шлема на ней была тоненькая золотая корона. Она яростно кричала: -- Бейте мерзких врагов, бейте тех, кто угрожал моему любимому! Идите на помощь верховному Магу, Знахарю и Черному Рыцарю! За ее спиной в дверном проеме возникла громадная башка Стегомана. С .десяток колдунов в ужасе закричали и бросились преградить дорогу дракону, размахивая жезлами, но дракон гневно взревел, и колдуны, объятые пламенем, покатились по полу. Невооруженные придворные быстро расступились, а дракон поспешно рванулся к помосту, между тем как в двери следом за ним вломилась добрая сотня воинов, которые принялись расправляться с колдунами. Чудовище, созданное Ребозо, завидело Стегомана и скакнуло ему навстречу, завывая подобно пожарной сирене. Дракон в ответ зарычал, и пламя схлестнулось с пламенем. А позади них король Бонкорро, которому теперь ничто не мешало, развернулся к канцлеру-предателю и, распевая, стал вить в воздухе руками невидимую сеть. Ребозо встревоженно вскрикнул, воздел посох и начал декламировать стихи, но не успел он их закончить, как на него накинулось рыжеватое пламя, охватило его... Канцлер съежился в агонии, еще миг -- позади него возник черный рогатый силуэт, и канцлер превратился в кучку пепла на полу. В это же мгновение исчез и огнедышащий зверь, оставив в воздухе затихающий вопль. Все колдуны в тронном зале завизжали, как от чудовищной боли, повалились на пол и стали по нему кататься. Сэр Ги опустил меч и, тяжело дыша, сказал королю: -- Прекрасный удар, ваше величество! -- Но... я тут... ни причем, --задыхаясь, ответил ему Бонкорро, широко раскрытыми глазами глядя на кучку пепла. -- Я произносил заклинание, призванное вызвать мучения у предавших меня вельмож! А то пламя, что спалило его, я этого пламени не творил! -- Все равно... -- мрачно проговорил сэр Ги. -- Как только в зал ворвалось войско королевы, конец был предрешен, и Дьявол наказал своего приспешника за провал. -- Королева Алисанда? -- Бонкорро вгляделся в зал и увидел карающего ангела в объятиях верховного мага Мэтью. Наконец счастливый чародей отстранил от себя любимую жену и посоветовал ей: -- Знаешь, наверное, тебе пора что-то сказать войску, дорогая! -- Верно. А я благодарю ваше величество за помощь. -- Король Бонкорро снизу вверх посмотрел на призрак своего отца. Тот в ужасе взирал на последствия кровавой бойни. -- Отец, -- негромко проговорил Бонкорро, -- милосердие к такой погибшей душе -- это не мудро. -- Нет, -- прошептал призрак, отрицательно качая головой. -- Это всегда справедливо, всегда! А король всегда должен поступать справедливо! Теперь Бонкорро покачал головой. -- Думаю, иногда король должен делать то, что разумно, а не то, что справедливо, -- прости меня, отец, на этом свете я призван быть королем, а не святым. Мэт и король Бонкорро ненадолго задержались в дверях мастерской -- просторной комнаты, где при свете, проникавшем в широкие окна с северной стороны, работал скульптор. Мэт отошел от двери, окликнул короля, и они пошли дальше. На ходу Бонкорро негромко проговорил: -- Какая удивительная скорость! А вы говорите, будто бы Аруэтто лишь немножко покритиковал его и дал ему кое-какие советы всего две недели назад? -- Именно немножко, -- подтвердил Мэт. -- Но этот юноша очень уважает Аруэтто, понимаете? -- Несмотря на то что наш ученый утверждает, что он не скульптор? -- Нет, именно потому, что он утверждает, что он не скульптор! Но он утверждает между тем, что он знаток скульптуры, а с этим никто не спорит. По крайней мере не спорит дважды, хотя почему -- не знаю. То ли молодежь слишком сильно поражают приводимые Аруэтто аргументы, то ли им просто неохота высиживать лишний час и выслушивать очередную лекцию относительно достоинства той или иной статуи или картины, трудно сказать. Около другой двери они тоже остановились, в этой мастерской работали несколько художников, чуть дальше играл струнный квартет, а еще в одной мастерской Мэт и король послушали, как репетируют оперу. Покинув певцов, они пошли дальше, и Мэт сообщил королю: -- Аруэтто надеется, что ему удастся уговорить актеров с рыночной площади разыграть пьесу, которую сочинил один из его студентов. Это будет не так легко -- убедить их, что нужно запомнить слова ролей, а не выдумывать на ходу, как они привыкли, но, думаю, ему это удастся. -- Он очень упорный человек, -- признал Бонкорро. -- Это верно, -- согласился Мэт. -- Как тут не быть упорным, когда преподаешь... здесь. Они остановились у очередной двери. В этой комнате Аруэтто сидел в окружении парней и девушек из хозяйства Эскрибо. Шло серьезнейшее обсуждение какого-то вопроса. -- Но в том, чтобы видеть, что в мире существует мужское и женское начало, столько же смысла, как в том, чтобы видеть, что существует Добро и Зло! -- воскликнул Эскрибо. -- Чушь! -- возразил ему Лелио. -- В мире просто есть Добро и Зло, и недавняя победа нашего учителя -- тому подтверждение! -- Этого никто не отрицает, -- вступила в спор Берилла. -- Вопрос в том, что сильнее, вот и все. Лелио уставился на нее. -- Ты хочешь сказать, что женское начало может быть сильнее, чем Добро? -- Нет, я только хочу сказать, что оно может существовать внутри Добра! -- Берилла обернулась к Аруэтто. -- Я права или нет? -- Вероятно, -- отвечал Аруэтто. -- Если вспомнить дуалистическое учение, распространенное на Дальнем Востоке, которое утверждает, что Добро проистекает от мужчин и женщин, пребывающих в состоянии равновесия, а Зло проистекает от тех, кто это равновесие нарушает. -- Значит, Зло -- это отсутствие равновесия, а Добро -- равновесие, -- дерзко глянула на Аруэтто одна из девушек. -- Что-то в этом знакомое. Греки тоже так считали? Аруэтто кивнул, с трудом сдерживая удовольствие. -- Фламиния, ты, кажется, запомнила цитату! -- Всему своя мера[34], -- произнесла Фламиния, и глаза ее широко раскрылись, словно на нее вдруг снизошло озарение. -- Всему мера, в том числе и самой мере! -- Верно, -- кивнул Аруэтто. -- Ну а теперь скажите мне, может быть какая-то связь между этим и девизом: "Познай себя!" -- Это нечто большее, нежели просто девиз, учитель! -- воскликнул один из юношей. -- Согласен. -- Глаза Аруэтто загорелись. -- Но как ты это понимаешь, Арно? Арно начал отвечать, а Паскаль вдруг запрокинул голову и широко открыл глаза. Он вскочил и быстрым шагом отправился к стоявшему в углу столику, уселся около него и принялся быстро что-то писать. -- Вот откуда у поэтов берется вдохновение, -- прошептал Бонкорро, изумленно качая головой. -- Есть вещи, которых мне никогда не понять, верховный Маг! -- Не переживайте, ваше величество. О чем бы они ни толковали, никто из них ничего не смыслит в управлении государством. -- Мэт отвернулся и увел Бонкорро подальше от двери. -- Знаете, про эту виллу уже прослышали другие ученые и съехались сюда, чтобы участвовать в беседах и преподавать, -- всего-то за две недели! Один из них преподает логику, другой -- риторику, третий -- математику и музыку. -- Странное сочетание. -- Нет, просто он пифагорец до мозга костей. Я все пытаюсь разговорить его, чтобы он поведал мне воззрения Пифагора на предмет магии, а он все твердит, что этот гений мистики в такую чепуху не верил, что он просто учил, как устроен наш мир и как взаимодействуют его составные части. -- Но если понять это, всегда можно придумать, каким способом творить чудеса! -- К счастью, профессор этого не понимает. Он гений и витает в облаках. -- Мэт оглянулся на Аруэтто. -- А похоже, ваш новый канцлер в государственных делах тоже не слишком большим докой оказался? -- Он уже пытался упросить меня отправить его в отставку, но я уговорил, чтобы он остался на посту ради этого нового учебного заведения. Амбиций у него хватает: он надеется организовать содружество ученых, которые соберут воедино все знания человечества. -- Не собирается ли он назвать свое заведение университетом? -- Если вы подскажете ему это слово, я уверен, оно ему понравится. Между тем, когда я прошу у него советов, он щедро дарит мне их, а я уже начал привлекать других людей на государственную службу. Но такую неограниченную власть, какую я предоставлял Ребозо, я больше не дам никому. Так что Аруэтто сохранит титул канцлера, а для тех, кто будет вершить государственные дела, я придумаю другие наименования. -- Мудрая политика. Вот у вас с логикой все в порядке, ваше величество. -- Благодарю за похвалу, верховный Маг. Но от Мэта не укрылось: король защищает себя от лести, не поддается ей намеренно. -- Что ж... я рад, что вы приняли мое приглашение и побывали на тех занятиях, что проводит Аруэтто, но еще более я рад тому, что вы безо всякой просьбы с моей стороны пригласили всех во дворец. -- Вы бы все равно об этом попросили, но я не вижу в этом ничего удивительного. Я не настолько слеп, чтобы не замечать очевидного. -- Бонкорро улыбнулся. -- Уже теперь вельможи начали приглашать в свои поместья художников, а их жены стали звать ученых на вечеринки. А за поэтами, которых можно было бы приручить, все просто-таки гоняются! -- Значит, в скором времени разведется множество шарлатанов. Мог бы я посоветовать вашему величеству подвергать всякого, кто будет утверждать, что талантлив и образован, испытаниям? -- Мудрый совет. -- Бонкорро не стал говорить, что и сам уже подумывал об этом. Он только сказал: -- Мне придется превратиться в такого же знатока, как Аруэтто, но я думаю, что это принесет мне огромную радость, это замечательное времяпровождение и отдых после дневных интриг и забот. -- Да, в вечернем обучении есть свой смысл, -- признал Мэт. -- Ну а я, что греха таить, тут... гм... позволил себе, знаете ли, небольшую прогулочку по рынку в костюме менестреля, ну, и по предместьям прошелся... -- Опять шпионите, верховный Маг? -- Да, но на сей раз в вашу пользу. -- Но уж и в пользу королевы Алисанды как пить дать! -- О, ну это конечно! И представляете -- крестьяне уже за работой распевают арии, а кое-кто уже с любопытством поглядывает на обломки статуй, оставшихся со времен Цезарей. Люди даже спорят, собираясь на углах улиц, о том, что такое справедливость и благодетели. Но, правда, один из этих углов мне попался на улице "красных фонарей"... -- Что ж, даже там подобные обсуждения могли бы улучшить отношения между людьми, -- кивнул Бонкорро. -- Чего уж скрывать, верховный Маг, мои деяния были направлены на то, чтобы делать людям добро, ибо мой отец был добрым человеком, и этим качеством я всегда буду восхищаться. Оно для меня всегда будет на втором месте. -- На втором? А можно поинтересоваться, что будет на первом? -- Сила, -- ответил король. -- Живучесть. Но пойдемте, верховный Маг, а не то мы опоздаем навстречу с папским послом. Мэт радостно поздоровался с братом Фомой и представил его королю, после Чего встреча сразу стала менее официальной. Прежде чем затронуть государственные дела и цель визита, Мэт объяснил Бонкорро: -- Брат Фома занимается изучением магической силы. Он считает, что сила сама по себе не может быть ни доброй, ни злой и не происходит ни от Бога, ни-от Сатаны, но вот знание о том, как ею пользоваться, происходит из области Добра или Зла и делает магию такой, какая она есть. -- Неужели! -- с неподдельным интересом воскликнул Бонкорро. -- А-а-а... это так, но я не имею права говорить об этом, ваше величество, -- неловко проговорил брат Фома. -- Папа мне не позволяет об этом говорить. Он не уверен, прав ли я. -- Прав? -- Бонкорро заговорщицки подмигнул брату Фоме. -- Ну уж между нами -- между двумя людьми, которые стремятся к знаниям, а? Мы-то можем потолковать об этом с глазу на глаз? Это же далеко не то же самое, как если бы вы взялись проповедовать свои взгляды, забравшись на крышу? Ну а теперь скажите-ка мне, если магия не происходит от Бога, то что же тогда чудо? -- О, это нечто совсем иное! Брат Фома клюнул на королевскую удочку, сам того не поняв, и потянулся оживленный разговор, который продлился целый час. Король и монах и спорили, и радовались. В конце концов о цели визита было решено поговорить за обедом. -- Его святейшество шлет вам свою искреннюю благодарность, ваше величество, за свое освобождение и освобождение кардиналов, за то, что вы позволили им впредь служить открыто, без боязни преследований. -- Очень рад, -- улыбнулся Бонкорро. -- Теперь это вполне возможно, когда большая часть колдунов уже раскрыла себя с помощью Ребозо и мы с ними разделались. Скажи его святейшеству, что я благодарен ему за его участие. -- Всенепременно передам, -- кивнул брат Фома. -- Он надеется, что вы сумеете прибыть с визитом в Ватикан. Стало тихо. Наконец король нарушил молчание: -- Я благодарен его святейшеству за приглашение, но, боюсь, государственные дела пока не позволяют мне отлучиться. Сво