Ольга Лаврова, Александр Лавров. Волшебные узоры --------------------------------------------------------------- Подготовка текстов: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского --------------------------------------------------------------- Присутствовать в суде на слушании своих дел у следоватенлей не принято. Хотя иногда было бы полезно увидеть иначе -- глазами прокурора, адвокатов, сундьи -- увидеть спрессованным в несколько дней то, над чем бился менсяцами. Но кто-то где-то может раснценить твое присутствие как психонлогическое давление на свидетелей и обвиняемых. И вообще -- моветон. Вот если вернут на доследование, тогда беги читать судебные протоконлы и соображай, почему ты оказался лопухом. Однако на сей раз Знаменский решил пренебречь неписаным запнретом. Дело по ресторану "Ангара" засело в душе слишком больной заннозой. Едва наполовину он размотал его, дальше уперся в "кирпич". Знал, что такое случается, как не знать. Но сам впервые был подведен работой к черте, за которой располагались "неприкосновенные". С кем контактировал наверху? кто его прикрывал, предупреждал о ревизиях? что за это имел? От подобных вопросов Кудряшов отмахивался со смешком: -- На данную тему, Пал Палыч, не будем даже без протокола. Да если я и расскажу, куда вы с этим денентесь? А когда Знаменский, подобрав по крохам все, что косвенно свидетельствовало о высоком покровительстве, попробовал нажать, Кудряшов окрысился: -- У вас на Петровке давно ли начальника ОБХСС сняли? Полетел комиссар милиции за такие как раз штучки -- раскручивать дела вверх! Забыли? Пал Палычу аж скулы свело -- все негодяи знают! Может быть, и про то, что вскоре на широком совещании следователям разъясняли: не мусольте дела, кого схватили за руку -- на тех закрепляйте доказательства и передавайте материалы в суд. Вы зря тратите силы и время. Не тяните новых эпизодов, лишних людей. "Рубите концы!" -- совсем уж без околичностей распорядился большой в прокуратунре города человек по кличке Красавец Эдик. Не исключенно, что и про Эдика Кудряшов знал. -- Не забыли? -- переспросил он. -- А если я, Пал Палыч, поинтересуюсь: почему засыпалась именно "Аннгара"? Другие ресторанщики делают то же самое, а в козлы отпущения попали мы! Какая причина? Может, я кому недодал? Может, мое место кто-нибудь перекупил? Или мой шеф вашему в картишки продул, а? Знаменский что-то возражал негодующе. Искренне негодовал. Да только не против одного Кудряшова. Если совсем честно, было у того право на хамские предполонжения. Неведомо -- случайно влипла "Ангара" или пал на нее черед при некоей жеребьевке. К такому невозможно привыкнуть. Нельзя притернпеться, что тебя не пускают за черту, где остаются благонденствовать "руки" разнообразных Кудряшовых. Мысль эта не то что донимает -- она свербит в голове! Толкает к далеко идущим выводам, грозит профессиональным циннизмом. Каждый борется с ней по-своему. Некоторые, вероятно, сдаются. Частично или целиком. Вероятно -- не наверняка -- потому что сдавшиеся не оповещают сослунживцев... Подумав о переполненном зале суда, Знаменский переоделся, потер пуговицы давно не надеванного китенля. Милицейская форма позволит не протискиваться впенред силком, чтобы услышать и увидеть. Она создаст зону отталкивания среди потных, слегка поддавших кладовщиков, официантов, поваров. Кто еще явится морально поддержать Кудряшова? Руководителей ресторантреста, ревизоров Знаменский знал в лицо, все перебывали в его кабинете. Знал кое-кого из Минторга -- по иным поводам. Казалось важным высмотреть их здесь, запомнить на будущее. На какое-то будущее, которое когда-нибудь наступит. Надо надеяться. На втором этаже горсуда и впрямь было тесно. Приход следователя вызвал в публике шевеление двоякого рода: одни любопытно оглядывались, другие (немногие) отвонрачивались. Его интересовали те, что отворачивались, привлеченные вдруг видом из окон. Два затылка опознал с ощущением оправдавшегося предчувствия. Третий был неожиданным, побивал самые смелые подозрения и заднним числом многое прояснял в поведении Кудряшова. Вот так: век живи -- век учись. Обидно, что дураком помрешь. А не обидно подозревать всех и каждого? Как Знаменский и рассчитывал, шел к концу допрос Кудряшова. В первых рядах какая-то женщина робко понздоровалась и потеснила соседей, освобождая Знаменснкому место. Кто она? А, да, уборщица из "Ангары". Он сел и обратился к скамье подсудимых. Кудряшов приветствовал его беглой улыбкой. Он приноделся для процесса: свежайшая белая водолазка, новый костюм в синевато-серую клетку. И сам такой умытый, голубоглазый и искренний. Убран с лица умный прищур, надета маска простодушного достоинства -- словно челонвек, проигравший в покер, с легким сожалением платит партнерам, что положено. "Получил... отпустил... нет, не оприходовал... да, дивинденды из черной кассы выплачивал я... разумеется, раскаиваюсь в содеянном..." И так по всем эпизодам, мило и чистосердечно. -- Каким образом удавалось скрывать имевшие место хищения и недостачи? -- До поры до времени везло. Знаменский обнаружил, что Кудряшов крепко сценпил пальцы; ждал следующего хода судьи. Ждали, очевидно, и затылки. -- Есть вопросы? У защиты? У подсудимых?-- не поднимая головы, произнес судья. Н-да, здравомыслящий товарищ! Тем и удовольствовался, что "везло". Зачем попусту копья ломать -- "кирпич". -- На предварительном следствии, -- поднялся очкаснтый адвокат, -- немало внимания уделялось тому, как вы получали продукты сверх выделенных нормативно. Объясните сейчас коротко. -- Проявлял настойчивость в работе, вот и все, -- скромно потупился Кудряшов. Вот и все. И обвинитель помалкивает. А народные заседатели вообще сидят истуканами. Хотя уж их-то служнба не связывает, могли бы рот раскрыть. Знаменский только единожды слышал -- как диво пересказывали, -- что заседатель вмешался в течение процесса. Дело было построено на споре между инспектором ГАИ и водитенлем, и водитель выходил кругом виноват. Заседатель, сам работавший шофером "скорой", поставил несколько квалифицированных вопросов, и, как ни протестовал пронкурор, дело направили на доследование. Нечего здесь дольше торчать, убивая такой редкий свободный день перед ночным дежурством. Может быть, теплилось тайное крохотное упование, что дело завернут из суда "как не выявившее всех преступных связей"? -- Суд переходит к допросу следующего обвиняемонго, -- пробурчал судья. Знаменский встал и зашагал вон. А Маслова, между прочим, так и не заметила его. Целиком была устремлена к мужу, вся переливалась в прикованный к нему взгляд. Сколько ни определит ей суд, все будет непомерно много, раз главные воротилы даже не названы! Сегодняшнее дежурство было кстати. Во-первых, хонрошо, что с друзьями. Во-вторых, город не позволит зашкаливаться на унылых раздумьях. Пятница, конец нендели, жди впечатлений. И действительно, рассиживаться не довелось. Они еще обменивались первыми фразами, а динамик уже зачастил: "Оперативная группа, на выезд! Ножевое раненние в подъезде по адресу..." Приехали за считанные секунды до "скорой". Успели сфотографировать, как он лежал -- плашмя, правой щекой на замусоренном полу, с неловко раскиннутыми руками. Плотный, сильный, едва дышавший. Под левой лопаткой рубаха была пришпилена к спине гладнкой, с медными заклепками, рукояткой ножа. Успели очертить мелом силуэт распластанного тела. Затем ворвались белые халаты, раненого увезли, Томин сел в машину рядом с ним. Остался пустой меловой контур, из которого вытеканла лужица крови, уже холодной, но еще тревожно яркой, еще живой. Низко пригнувшись, Кибрит собирала ее в пробирку. Через открытую дверь тянуло со двора цветунщими липами, и дух этот, соединяясь с запахом густеюнщей крови, делался фальшив и неприятен, вызывал дуншевную дурноту. Дом был в четыре этажа, дореволюционной постройнки, широкая лестница служила сейчас амфитеатром для сгрудившихся на ней жильцов. -- Кто-нибудь прикасался к потерпевшему? -- спронсил Знаменский. -- Ни в коем случае! -- возбужденно заговорил рыженватый мужичок на нижней ступеньке. -- Это я его обнанружил! Спускаюсь за газетой, он лежит. Думал, пьяный. И вдруг вижу -- нож торчит! Я звонить... -- Откуда? -- Вон от них, из первой квартиры, -- он оглянулся на женщину в пестром ситцевом халате. -- Так. Потом? -- Выскочил обратно, гляжу, Дикарев стоит. -- Это я, -- отозвался немолодой мужчина из группы на площадке. -- Вы дотрагивались до тела? до ножа? -- Нет. Стоял, примерно, где старшина. Милиционер у двери переступил с ноги на ногу. -- Вы возвращались домой? -- Да, -- и, помедлив, добавил: -- Вас интересует отнкуда? Знаменский скользнул по нему внимательным взглядом. -- Нет. Рыжеватому не терпелось продолжить повествование: -- Я ему говорю: Дикарев, человека зарезали! А он: не ори, сам вижу. Но рассказ был Знаменскому неинтересен. И Дикарев неинтересен. А вот женщина в пестром халате... -- До того, как товарищ прибежал звонить, вы слыншали на лестнице какой-нибудь шум? крик? Женщина замотала головой. -- Ничего не слыхала, честное слово! Я телевизор смотрела! "Честное слово" лишнее -- заметил себе Знаменский. -- Кто еще есть с нижнего этажа? Вы что-нибудь слышали? Двое-трое отозвавшихся заверили, что нет. Вероятно, так оно и было: без ссоры, без драки. Удар в спину исподнтишка. Чуть-чуть только не точный, не окончательный. Сзади заполыхало: Зина фотографировала со вспышнкой общий вид места происшествия. Со двора появилась молодая пара и замерла в изумлении. -- Обойдите сторонкой, -- сказал старшина. Сделав крюк, те приблизились к лестнице. Парень продолжал обнимать спутницу за плечи, но жест из развязного стал охранительным. -- Будьте добры, ваши фамилии и номер квартиры, -- сказал Знаменский. -- Завьяловы... Квартира шесть. А... что тут такое? -- Тут скверная история. Давно из дому? -- Примерно час назад. -- В подъезде никого не было, когда уходили? Ничего необычного? -- Н-нет... -- парень косился на истекающий кровью меловой силуэт. -- Во дворе кого-нибудь встретили? Девушка дернула подбородком куда-то вверх: -- Мария Семеновна с собачкой гуляла. -- Есть тут Мария Семеновна? Через перила свесились седые распущенные кудри. -- Не припомните, когда вы вернулись с прогулки? Мария Семеновна помнила: ровно в десять, у нее режим. Возвратился Томин, проводив потерпевшего до паланты с надписью "Реанимация". Передал Зине обернутый салфеткой продолговатый предмет, в котором наэлектнризованная толпа угадала нож. Нож прошел мимо сердца, но при падении человек сильно ударился виском. Травма черепа может дать любые последствия. Пока везли, на миг очнулся, на вопрос: "Кто вас?" -- прохрипел: "Не видел". В карманах нашлось шесть рублей мелочью, использованный билет на сегоднняшний футбол и паспорт. "Серов", -- прочел Знаменский и задержался на карнточке. В стрижке, в складке губ угадывалась приблатненность. Но лицо вызывало симпатию. Судя по прописке, он жил неподалеку. -- Саш, к родственникам, ладно? Томин понимающе кивнул и скрылся. Кроме печальнной вести надо сообщить о неведении Серова, пусть слух расползется, преступник будет поспокойней. Покончив со своими обязанностями, Кибрит принянлась переписывать для Пал Палыча фамилии присутствунющих. А он пустил паспорт по рукам в надежде, что кто-нибудь все же знал потерпевшего. У молодой пары паспорт застрял -- о чем-то зашептанлись. -- Ну? -- поторопил Знаменский. -- По-моему, с соседнего двора, -- нерешительно сканзал парень. -- Верно. Что еще? -- Мы тем двором на автобус ходим... Там стол и, как ни идешь, доминошники стучат. -- И Серов играл? -- По-моему, да... А из наших там Володька бывал. Дюжий Володька, щелкая шлепанцами по голым пятнкам, протолкался вниз со второго пролета. -- Ты чего метешь? чего метешь? -- Не шуми, Володька, я тоже видел! -- обрадованно встрял рыжеватый мужичок. Володька посмотрел на фотографию, брови нахмурились. -- Ну... допустим, встречались, -- и, повышая тон: -- Ну и что? Я один, что ли? Игнат с Афоней чаще моего там торчали! : -- Никишины? Правильно, и Никишиных видел! -- подтвердил рыжеватый. -- Все-то ты, дядя, видел, -- с неприязнью процедил Володька. (Явственно недоговаривая: "Держал бы при себе".) -- Есть Никишины? -- окликнул Знаменский. -- Нету, -- донеслось сверху. -- Позвать? Все тут друг друга знали -- преимущество старого дома. -- Не надо, все равно придется по квартирам идти. -- Они в десятой квартирке, -- услужливо доложил рыжеватый. -- Найду. Пока все, товарищи, можно расходиться. Вас попрошу быть дома, -- кинул он вслед Володьке. -- Пожа-алуйста... Только я скоро спать лягу. А ведь и ляжет. И уснет безмятежным сном. Кого там порезали, кто порезал -- для него полное наплевать. Да и все прочие тут... взбудоражены -- да, но не потрясены. У нас, слава богу, не на каждом шагу режут -- откуда им было привыкнуть к насилию, к крови? Но вот смотрят и не ужасаются. Почему? Почему нам с Зиной не напленвать? Томину не наплевать? Вот, пожалуй, еще Дикареву. Наверное, воевал, у тех со смертью свои счеты. -- Разрешите, позвоню от вас? -- шагнул Знаменский к женщине в пестром халате. Телефон был в передней. Знаменский прикрыл за собой дверь, мягко произнес: -- А теперь прошу сказать то, что вы скрыли. Женщина отшатнулась. -- Почему вы думаете... -- Разве я не прав? Она зябко обхватила плечи, зашептала: -- Знаете, как мне там было страшно! Вдруг он тут же стоит и слушает... -- Но сейчас нас никто не слушает. Ну же! Что она столь боязливо утаивает? -- Кто-то крикнул на лестнице. Непонятно так: "Ах!" -- и все. И потом пробежали под окнами. -- Сколько? -- Как будто один... да, один. -- Выглянули в окно? -- Нет, что вы! Я послушала под дверью -- на лестнинце тихо. Включила телевизор. И все? Всего-то навсего? Эту малость было так трудно выговорить вслух? Шут бы побрал запуганных свидетенлей! Он выяснил, какая шла передача, что именно изобнражал экран. Ответы звучали уверенно. -- Спасибо большое, вы помогли уточнить время. Женщина осталась в убеждении, что отважно исполннила свой гражданский долг. К кому же сюда направлялся Серов? Что его привело в чужой подъезд? Квартирный опрос жильцов начали с Никишиных. Чем отсиживаться в оперативной машине, Зина присоендинилась к Пал Палычу. Комната, куда их впустили, большая, но захламленная, выдавала все секреты хозяев: их сиротство и бедность, безалаберность и неумелые попытки навести чистоту. Ютились неубранные остатки ужина с краю массивнного, на массивных же ногах стола. Остальную его плонщадь занимали краски, кисти, карандаши и многочисленные листы с набросками. Над ними трудился один из Никишиных, лет на вид двадцати. Услыхав: "Следователь Знаменский, эксперт Кибрит", -- он поднял суховатое, скептического склада лицо, сказал неприветливо: -- Меня зовут Игнат. Младший, долговязый, нескладный подросток с хонхолком на макушке присел в шутовском реверансе: -- А меня Афанасий. В просторечии -- Афоня. Он был полон любопытства и пялился на Зину, завороженный ее желтыми глазами. -- Садитесь. Кибрит заинтересовалась стенами. Они были густо увешаны картинами и рисунками, по большей части в абстнрактном стиле. Но попадались и реалистические полотна и гравюры, выполненные уверенной смелой рукой. Среди гравюр она встретила персонажей "Мертвых душ", сцену булгаковского бала у Воланда и возле нее задержалась, тронутая поэтической и горькой фигуркой Маргариты. Пал Палыч последовал приглашению Игната -- сел. -- Слышали о происшествии? -- Конечно. На лестнице стоял гвалт, бегали смотреть. -- А чем вы занимались до того, как начался гвалт? -- Вернулись с футбола и вот, -- Игнат указал на свои листы. -- Вы узнали лежащего человека? -- Нет. -- Близко Дикарев не пускал, -- жизнерадостно поясннил Афоня. -- Так что с птичьего полета. -- Но вы ведь знакомы с потерпевшим. -- Сейчас парень один заскочил, говорит, это дядя Леша. Говорит, кто с ним "козла" забивал, велено дома сидеть. Пал Палыч положил поверх рисунков раскрытый паснпорт. -- Он? Игнат кивнул, Афоня перегнулся из-за плеча брата. -- Ага, он. Законно играл!.. Хоть выживет? -- Прогноз неопределенный. Характерно, что понятия не имеет, кто его. Что можете рассказать о Серове? Игнат пожал плечами, Афоня следом. -- Только, что хорошо играл в домино? -- Но не настолько, чтобы его за это прирезать, -- усмехнулся Игнат. -- Есть лучше играют, а живут. В дверь коротко стукнули, вошел Томин. -- Уголовный розыск. -- У нас что, самая просторная комната в доме? Здесь теперь будет штаб ЧК? -- Но-но, молодое поколение, -- мельком оглянулся Томин на Игната. -- Паша, на два слова. Ничего нового Знаменский не получил. У родственнинков были сбивчивые предположения и ни единого факта. Серов сидел за кражу, освободился семь месяцев назад. Похоже, завязал, пил мало. Любил футбол и домино, копил деньги на мотоцикл. Детей, по счастью, нет. Томину дали координаты двух его приятелей. Пока обсуждали, что еще можно незамедлительно предпринять, Афоня крутился возле Кибрит, продолжавншей рассматривать стены. -- Вы вдвоем? -- спросила она. -- Мать умерла три года назад, а отец давным-давно. И как вам? -- указал он на стену. -- Кое-что, по-моему, здорово. Эта тоже ваша? -- она взяла с полки деревянную статуэтку -- выразительную голову негритянки с дремотным взглядом. -- Моя, -- небрежно ответил Игнат. -- Когда провели паровое отопление, знаете ли, осталось много хороших дров. Жаль было бросать. Кобеня, подумала она. Знает, что талантлив. А самонирония -- особого пошиба кокетство. -- Какие-нибудь родные есть? -- обернулась к Афоне. -- Тетки. Но они из первой половины века. Этакие доисторические материалистки. -- До старости комсомолки тридцатых годов, -- уточнил Игнат. -- А вы? -- подключился к разговору Пал Палыч, отпустив Томина. -- Я?.. Инакомыслящий тростник. -- Ясно. И свободный художник? -- Свобода творчества есть осознанная необходимость денег. Афоня беззвучно зааплодировал брату. -- Есть, кстати, разница между творчеством и искуснством, -- работал Игнат на Зину. -- Когда делаешь то, что хочется, -- это творчество. Что начальство велит -- уже, знаете ли, искусство. Вот, например, дали заказ -- занимаюсь искусством. Новая обертка для конфеты "Накось, выкуси". Кибрит улыбнулась: -- В смысле "Ну-ка отними"? Знаменский тоже пустился в обход комнаты. -- За что сидел Серов, не знаете? -- Вам лучше знать, -- отрезал Игнат. -- Я-то знаю. Интересно, что знаете вы. Он о себе рассказывал? -- А нам было до лампочки! -- хмыкнул Афоня. Пал Палыч приостановился. Какие-то рубленые плоснкости. Серовато-зеленые. Книзу расширяются несимметнричным веером. Вон кружок, похожий на глаз. Нет, пронфан я в живописи, не понимаю. Хотя... -- Это рыбы? -- Надо же! -- изумился Афоня. Игнат промолчал, дернул щекой. Ему досадно, что я догадался, сообразил Пал Палыч. Совершенный еще мальчишка. Самолюбивый, в чем-то ущербный. -- Вы с Серовым не захаживали друг к другу в гости? Парня словно заподозрили в чем-то унизительном: -- С какой стати? Тут он обнаружил у себя на локте прореху, поспешно закатал рукава рубашки. Разозлился. -- А с кем, кроме вас, он был знаком в этом подъезде? -- Товарищ начальник, я художник, а не участковый! Афоня -- ехидный подголосок -- ввернул: -- Улавливаете разницу? Нет, не получится разговор, пора откланиваться. Дранный рукав вконец испортил атмосферу. -- Ребята, ну что вы ерепенитесь? -- не утерпела Зина. -- По-моему, Игнат, вы достаточно серьезный и взрослый человек... Тот решительно прервал: -- Я не содержался, не привлекался и не намеревался. Но я не серьезный человек. Я человек легкомысленный. -- Легкое отношение к жизни часто ее осложняет, -- машинально бормотнул Знаменский. -- Серьезное отношение к жизни тоже ее осложняет. Да откуда тебе взять легкомыслие-то? Не баловень судьбы, ничей не сынок. Один на один с миром. Да еще младший на руках. ...Когда они уже за полночь садились в машину, занвершив беседы с жильцами -- абсолютно безрезультатнные, -- окно Никишиных еще светилось. Легкомысленнный человек продолжал корпеть над своими листами. x x x На следующий день Афоня Никишин впервые сидел в ресторане. Да и старший ощущал себя в этой крахмальнно-гастрономической обстановке новичком. Третьим, который заказывал и платил, был Сергей Филиппович, немолодой поджарый человек с умным лицом в резких морщинах. Его глубоко посаженные, обнведенные тенью глаза жестко смотрели на все вокруг и с сердечной симпатией на Никишиных. В особенности уминлял его щенячий аппетит Афони. Раскрыв на четвертом, свободном, стуле принесеннную Игнатом папку и нацепив непривычные очки, Сернгей Филиппович пристально изучал гравюры. Иногда принкрывал лист ладонями, вычленяя отдельный штрих или изгиб линии, и оценивал по какой-то неведомой Игнату шкале. Здесь были лучшие гравюры Игната, и он ревниво ждал похвальных слов. Вот бал у Воланда. Сергей Филиппович дотошно иснследовал его вдоль и поперек. Игнатом овладело обидное подозрение, что тот не судит о содержании, о трактовке образов -- да и не может судить, потому что не читал Булгакова. Но он не спросил, чтобы не прозвучало упренком. Сам с трудом раздобыл книгу, а Сергею Филиппонвичу с его тяжелой судьбой подавно извинительно. Сергей Филиппович снял очки, затер ногтями дырочнки от кнопок и на углах гравюры и наконец нарушил молчание: -- Дар! Несомненный дар! Афоня с набитым ртом радостно промычал: "Угу". -- За это надо выпить! -- Афоне хватит. -- Да что ты, Игнаша, сухое, чистый виноградный сок! Тем паче суббота, завтра не вставать. -- Заниматься ему надо. Экзамены на носу. -- Ну, тогда символическую, -- Сергей Филиппович налил Афоне на донышко, себе и Игнату по края. Чокнулись, выпили. Их столик находился в углу, и ресторанный шум не очень мешал разговаривать. -- Да, год для вас решительный: у тебя распределенние, у него аттестат. Как в школе дела-то? -- Нормально, -- тряхнул Афоня хохолком на затылке. Игнат усмехнулся. -- "Нормально!" Представляете, что недавно учудил -- вышел к доске на уроке астрономии и заявил, что Земля плоская. -- Силен! -- Наш звездочет прямо обалдел! -- радостно сообнщил Афоня. -- Он мне про горизонт, про фотографии из Космоса, а я -- свое. Девчонки визжали от восторга! -- Двойку схватил? -- Ну, Сергей Филиппович, все-таки не третий класс. Теперь уважительно. Если, говорит, ты так считаешь, докажи. -- И что он, думаете, сделал? -- подхватил Игнат. -- Добыл какую-то бредовую брошюру, проштудировал и произнес публичную речь на двадцать минут. -- Что Земля плоская? -- Хотите, докажу? -- Упаси бог! Плоская так плоская, по мне один черт! Балансируя подносом, появился официант. Афоня с энтузиазмом приветствовал новую порцию закусок и все же пожалел о недоеденном салате с крабами, который унесли из-под носа. Рыбное ассорти, украшенное дольканми малосольного огурчика, мясное ассорти, и по центру горка тертой свеклы... с чего начать? Сергей Филиппович снова обратился к гравюрам. -- Я, видимо, старомодный человек: люблю точнность, люблю тщательную проработку деталей... -- он испытующе и задумчиво смотрел на Игната. -- Из тебя может получиться толк... Возьму кое-кому показать, не возражаешь? Игнат покраснел от радости: у Сергея Филипповича были знакомства среди художников. -- Как говорили в старых романах, весьма польщен. -- Вот и ладно. -- Собеседник сложил листы в папку, завязал тесемочки. -- Ешьте, ребята, ешьте! Не брезгуй свеклой, Афоня. Стимулирует кишечник -- легче переванривать то, что творится вокруг. Афоня беспечно переваривал все, что творилось на свете, но послушался и зачерпнул ложку свеклы. Оркестр заиграл что-то дежурно-ресторанное, пары потянулись танцевать. Игнат следил за светловолосой, очень юной и очень декольтированной девушкой, которую рискованно кружил и перебрасывал с руки на руку рослый самоувенренный партнер. -- Я вас могу угощать вполне свободно. Разбогател на старости лет. -- Наследство из Америки? -- спросил Афоня. -- Разве Балашиха в Америке? Хотя, если Земля плоснкая... Сестра у меня в Балашихе умерла. Оставила дом, хозяйство. Полно всякого добра, и я -- единственный наследник. Ну-ка, за упокой ее души, -- радушный хозяин налил и подмигнул Афоне: -- Отпустим Игнашу танцевать? Он там на кого-то глаз положил. Игнат помрачнел. -- Благодарю. Не так одет, чтобы лезть к незнакомым девушкам. -- Кстати, о покойниках, -- сказал Афоня. -- У нас в подъезде вчера человека чуть не убили. -- Музыка как раз оборвалась, и последние слова раздались слишком громко. Сергей Филиппович вскинулся: -- Как это "чуть не убили"? Афоне помешал ответить пожилой мужчина интеллигентной наружности с "Курьером Юнеско" в кармане пиджака. -- Простите, я вижу четвертое место у вас не занято. Если разрешите... -- Нет, -- безапелляционно отрезал Сергей Филиппович. Мужчина был, вероятно, приезжий, из постояльцев гостиницы (при которой располагался ресторан), и пришел скромно поужинать после суматошного столичного дня. Устало и беспомощно он огляделся и отважился проявить настойчивость. -- Еще раз простите, но место явно свободно, а больше нигде в зале... Сергей Филиппович привстал и с внезапно прорвавшимся бешенством ухватился за спинку свободнонго стула. -- А ну, светильник разума, чеши отсюда! -- Невероятно... -- произнес интеллигент и поспешно отступил. Никишины оба испытывали некоторую неловкость после разыгравшейся сцены, но Игнат не мог оторваться от разительно изменившегося лица Сергея Филипповича. Собственно, лицо было то же, но глаза... Глаза расширинлись и буквально пылали. Казалось, что тени вокруг них -- это закопченные пламенем веки. "Портрет... я просто обязан", -- который раз думал Игнат. Но как передать этот яростный огонь? Он быстро потухал, и Сергей Филиппович говорил ровным тоном: "Нервишки шалят. После всего пережитого". Вот и сейчас помянул нервишки и спокойно вернулся к прерванной беседе: -- Так, значит, чуть не убили? -- Пырнули ножом, лежит в больнице без сознания, -- подтвердил Афоня. -- А за что? -- Никто не знает. Самого спрашивали -- тоже не знает. -- Как же спрашивали, раз без сознания? -- Очнулся на минутку, -- Афоне нравилось пересканзывать страшную историю. -- И кто такой? -- Да вы его даже видели. Он вчера на стадионе рядов на пять ниже сидел. И все нам рукой махал. А вечером его... представляете? -- На стадионе? Нет, не обратил внимания. -- Вообще-то, жалко дядю Лешу, он был малый нинчего. Игнат слушал вполуха: снова танцевали, снова взлентала и рассыпалась волна светлых волос по обнаженным плечам. Сергей Филиппович заговорил между тем веско и внушительно: -- Что поделаешь, детки, в жестокий век живем. Однного Кеннеди убили. Другого убили. Кинга убили. Уже на Папу Римского с ножом кидались. На этом фоне случай с каким-то дядей Лешей -- пустяк. Почти естественный отбор. А, Игнат? Обернувшись, тот увидел, что Афоня стащил сигаренту из его пачки и курит. -- Афанасий! -- Подумаешь... -- протянул Афоня и ткнул сигарету в остатки свеклы. -- Извините, не уловил про естественный отбор. -- Эх, Игната, много я чего повидал на своем веку? Стариковские мысли, они едкие. Иногда этак раздумаешься о жизни... Вот волк идет за оленьим стадом. Кого он ест? Слабого, больного. Без него олени выродятся. Он -- как санитар. А у людей? Ты посмотри хоть направо, хоть налево. Тупые, спина колесом, глазки сонные. А вон тот? Часть брюха, выпирающая из воротничка, называется головой. Ну как их не есть? Нет, людям тоже нужны волки! Истории нужны санитары. Лихо закручено, отметил Игнат. -- Но против волков есть дядя милиционер! -- дурашнливо фыркнул Афоня. -- Правильно, так и получается, ребятки! Закон что делает? Вяжет сильных. Хочет, чтобы все были одинаковые и поступали одинаково. А ведь сильному закон не нужен, нет. Он нужен, чтобы дохляков охранять. Чтобы им тоже что-то в жизни доставалось! Афоня зааплодировал. -- А если, скажем, я -- волк, -- сжал Сергей Филиппович сильный жилистый кулак, -- за каким чертом мне вкалывать рядом с Красной Шапочкой? Она кушает маннную кашу, а мне нужно мясо! Официант, пробегавший мимо, принял реплику на свой счет: -- Помню-помню, три филе. Сию минуточку будет готово. Все засмеялись. -- Еще по одной, -- взялся Сергей Филиппович за бутылку. -- Люблю я вас, ребята. Хочется сделать из вас таких людей, чтобы как нож в масло!.. Я ведь тебя вот этаким помню, -- показал он Игнату чуть выше коленна. -- Афони еще и на свете не было. -- Не могу понять, как без меня обходились? -- С трудом, -- ответил Сергей Филиппович. Всего три месяца назад постучал в их дверь этот нежданный человек. Отрекомендовался давним другом семьи и таким сначала показался обременительным! Угонщай его чаем, проявляй внимание, рассматривай пожелтевшие фотографии, с которых бесплотно улыбается монлодая красивая мама, а крошечный Игнат сидит на плече этого самого Сергея Филипповича -- тогда еще без залынсин и морщин. А потом -- очень скоро -- братья обнаружили, что ждут его нечастых визитов, что с ним далеко не скучно и словно бы не так беззащитно на свете. О себе Сергей Филиппович говорил мало и с горечью: был художнинком, успеха не добился, сменил множество профессий, долго жил в северных краях, подробности когда-нибудь после... Ребята подозревали, что он сидел, но в их представлении сидеть он мог только "за политику", а это добавляло уважения. -- Смотрю я на тебя, Игнаша, и будто себя в молодонсти вижу. Тоже без отца, тоже без порток, в башке планов вагон, а что впереди -- неизвестно... Когда Сергей Филиппович начинал вспоминать родинтелей Никишиных, бабушку, Игнату делалось приятно-печально, но и неловко, потому что старик (всех, кому за пятьдесят, Игнат относил к этой категории) впадал в сентиментальность, а сентиментальность Игнату претила. Но сегодня, под хмельком, он и сам как-то размяк, настроился на чувствительный лад. -- Почему вы бросили живопись, Сергей Филиппонвич? -- спросил он. -- Молодой был, жадный до жизни. А чистым искуснством сыт не будешь. Да и что за искусство было? Меня с приятелем пригрел один тогдашний мэтр, -- он желчно скривился. -- Приятель сапоги писал, я -- погоны и пунговицы. Поточным методом... Приятель ныне член Союза. А у меня смирения не хватило. И пошло носить... -- Жалко. У вас ведь глаз есть. -- Был. Много чего было. Был талант -- погиб. Была любовь, и тоже... не осилил. Трудно все складывалось. У нее был муж, ребенок. Разводов тогда не давали... Да что говорить! Афоня уже некоторое время беспокойно ерзал, наконнец поднялся: -- Извините, я... -- Валяй. Вон туда, по коридорчику, -- Сергей Филиппович проводил его отеческим взглядом: дойдет ли? Порядок, дойдет. И придвинулся к Игнату: -- Давай о тебе. Перед тобой сейчас выбор. Поедешь по распределению на чертовы кулички, станешь рисовать этикетки для халвы. Женишься с тоски на какой-нибудь провинциалочке, пацанята пойдут, -- и рубанул: -- Все! С тобой покончено! А ты истинный художник. Тебе нужны условия, свобода. Прав старик. Игнат сам себе твердил это сотни раз, но... -- Пока я тут добьюсь условий, -- сказал он, -- мы с Афоней усохнем. Вы представляете себе наше, так сказать, материальное положение? Пенсия на Афоню, плюс моя стипендия. Иногда халтура по части халвы. Сколько можно так существовать? Уже вот тут! -- провел он горлу. Официант принес обещанные филе. Переждав его возню, Сергей Филиппович продолжал: -- А про брата ты подумал? Ему надо в институт, а ты в глушь потянешь. Комнату в Москве потеряешь. И это все правильно. Только зачем старик душу растравляет? Мелькнула бредовая мысль: вдруг предложит оставить на него Афоню, отработать по распределению и вернуться? Но нет. -- Нельзя уезжать, Игнат. Нельзя! Я постараюсь что-нибудь устроить. Афоня вернулся повеселевший, любовно обозрел свою тарелку. -- Ого, какой кусище! С волками жить, -- отвесил он поклон в сторону Сергея Филипповича, -- по-волчьи питаться! -- и основательно принялся за мясо. -- А куда вы хотите Игната устроить, Сергей Филиппович? -- Если все пойдет, как я задумал... если получитнся... -- он погладил папку с гравюрами, -- славы не обенщаю, а деньги будут. Выпьем за успех. После этой рюмки разговор потек уже вразброд, о чем придется. -- А кто же все-таки вашего знакомого пырнул? -- вспомнил Сергей Филиппович между прочим. -- Никанких следов? Афоня покрутил в воздухе вилкой, капая соусом на скатерть. -- Весь дом переворошили. У нас с Игнатом целый угрозыск сидел. Здорово мы с ними потолковали!.. Как считаете, найдут того бандюгу или нет? Сергей Филиппович скомкал в горсти салфетку, отнвернулся. В отключке старик, перебрал малость -- снисходинтельно определил Игнат. Но запоздалый ответ Сергея Филипповича прозвучал трезво и язвительно: -- Чтобы найти, надо мно-ого извилин иметь. Если бы Шерлок Холмс, а то дядя Степа-милиционер. У него больше спинной мозг развит... -- требовательным взманхом руки он подозвал официанта: -- Кофе и мороженое! x x x К протоколу с места происшествия в деле ничего существенного не прибавилось. А шел понедельник, трентьи сутки. Серов был плох, недоступен для расспросов, друзья его разводили руками в недоумении, оставалось рассчитывать на себя да на удачу. Пал Палыч и Томин из ничего лепили версии -- зародыши версий. -- Служебные отношения. Отрицательное движение головой. Томин зачеркнул строку в блокноте. -- Грабеж. -- Перерыл за полгода... -- Рубим? -- Это будет сплеча. -- Ладно, рисую вопрос. Версия "на почве служебных отношений", в которую оба изначально не верили, отняла четыре часа на кабельнном заводе, где Серов работал. "С целью грабежа" сожрала у Пал Палыча все воскресенье: искал в сводках что-то похожее по почерку. Не нашел. Да и карманы не обчищенны. Но мало ли... нес, может быть, бутылку. И за бутылку случалось. -- На почве ревности, -- Томин перекинул Пал Палычу письмо. Кратко и не вполне грамотно Серову сулили, что он "получит" за какую-то Светку. Дата десятидневной давнности. Зазвонил телефон. -- Да, Зиночка. Разумеется, тебе всегда рад, -- сказал Знаменский. -- Ну, если полный идиот... -- вложил он письмо в конверт. Только идиот, намереваясь убить соперника, будет извещать его по почте и ставить на конверте обратный адрес. -- Из хулиганских побуждений. Томин в ответ вздохнул. Понимай -- никто не пронклюнулся. Да, тут самое неподъемное, жди чего хочешь... Когда Знаменский еще начинал работать, для следствия вопронсы "за что?", "для чего?" -- при нападении на человека -- стояли как самые главные, ключевые. Но год от года снижалась цена жизни -- чужой жизни. На нее замахиванлись уже просто так: от скуки, минутного раздражения, оттого, что не понравился встречный прохожий или не дал закурить. В городе и во всей стране менялся климат. Плодились не видевшие цели и смысла равнодушные, те, кому все до лампочки. И плодились безмотивные пренступления, где вместо причины срабатывает любой побундительный толчок. Сосед убил соседа по квартире после матча -- болели за разные команды. Зверски убил. А поченму это вспомнилось? -- подумал Знаменский. Да, Серов тоже был на футболе... из чего ни черта не вытекает. Конечно, хулиганов Саша будет дальше щупать, не его учить. Но им обоим чудилась в истории с Серовым неслучайность. Тот, кто ударил ножом, знал за что. Или зачем. Удар квалифицированный, рассчитанный, внезапнный. Либо поджидали, притаясь в подъезде, либо скользннули следом. И вторая неслучайность: что Серов оказался в этом подъезде. Добро бы, к примеру, дождь хлынул -- забежал укрыться. Но вечер был сухой. От кого-то прятался? Был бы настороже, не подставил спину. Словом, как ни крути ситуацию, существовала, видимо, цель. К кому он шел, зачем шел? -- Паша, отвлекся. -- Да, давай дальше. Старые счеты, месть. Учитывая прошлое Серова, версия серьезная. Томин зашуршал списком: -- Кто недавно от "хозяина"? На бумаге они, естественно, именовались иначе: "лица, вернувшиеся за последние месяцы из заключенния, в данном микрорайоне". Фамилии, статьи, сроки. В основном шпана. Плюс четверо проворовавшихся за принлавком. Один шофер за аварию с жертвами. Штудируя список по третьему разу, Знаменский понставил на полях галочки -- предложение Томину провенрить алиби. -- Плотвичка, -- обронил тот. -- Ну, на нашем безрыбье... -- В деле ничего? -- Нет, Саша, все довольны. Теперь если только занпросы. Прежнее дело Серова Знаменский читал сегодня с утра пораньше. Прочих обвиняемых Серов не топил, сели без взаимных претензий. А вот не нажил ли врагов в заключении -- это предстояло покопать. Первый шаг -- запросы в колонию, мрачная волынка. Они еще потолковали, и Томин собрался уходить, но подоспела Зина. С порога уловила настроение своих мужчин. -- Что, великие сыщики, туго? -- Хоть бы ты чем порадовала. -- Кроме новой кофточки, -- добавил Томин. Фразы были дежурные. Ничего Зина принести нем могла. -- Шурик, это называется блузка. -- Абы шла, -- он рассовывал по карманам свои блокноты и бумажки. -- Если не очень торопишься, советую задержаться, -- Зина присела к столу. Тут Пал Палыч встрепенулся, а Томин перестал шуршать. -- Маленькая информация. Как вы знаете, отпечатков на ноже нет. Но зато под рукояткой оказалась свежая кровь другой группы, чем у Серова. Видно, удар был такой сильный, что рука соскользнула немного вниз и задним выступом лезвия преступник порезал ладонь. Друзья отреагировали по-разному. Пал Палыч восхитился остротой придумки. Кому бы еще пришло в голову сравнивать кровь на лезвии и скрытых щелях! У Зины особый склад воображения: интуитивно воссоздавать возможные детали случившегося. Томина волновала практическая сторона вопроса. -- Царапина на ладони и группа крови... -- Мало, понимаю. Но биолог считает, что у преступника редкое заболевание крови -- не буду приводить мудреное название. Важно, что он почти наверняка обращался к врачу. А врач направлял его к гематологу! Пал Палыч встретился с Зиной взглядом и энергично кивнул: умница, спасибо, информация как нельзя кстати! Томин внутренне прикидывал: проверить все территориальные поликлиники, ведомственные, платные, еще и клиники, пожалуй... Ох, набегаешься! А он, может, и не лечился. Или вообще заезжий. -- Слушай, насколько редкое? -- спросил он. -- Сколько таких больных в городе -- десять, сто? -- Может быть, и пятьсот. Томин длинно присвистнул. Совсем прекрасно. Пятьнсот подозреваемых, пятьсот проверок на связь с Серонвым, пятьсот алиби! Он изобразил петлю на шее и свенсил голову набок: дескать, легче повеситься. Да, нереально, молча согласился Знаменский и стал прикидывать по-своему.