Оцените этот текст:




     End
     Анонс

     Они стали одной  семьей -- Бригадой, и  мир окончательно разделился  на
своих и чужих. Это для Белова и  его друзей существуют  свобода, равенство и
братство,  завоеванные  в  ходе   Великой  криминальной  революции,  но  для
конкурентов  они --  захватчики.  А завоевать легче, чем удержать: тот,  кто
держит масть, постоянно находится под ударом...

     Часть I
     ВЕСНА 1991 ГОДА
     ЛЮДИ ГИБНУТ ЗА МЕТАЛЛ



     Ехали-ехали и, наконец,  доехали.  Фашисты  под Москвой! Двое фрицев на
мотоцикле,   не  торопясь,  словно  у  себя  дома,  катили  по  подмосковной
проселочной  дороге. Один  из них, водитель  в очках-консервах, изо всех сил
вцепился в руль, стараясь  удержаться  в разбитой колее. Второй, офицерик со
шрамом  на  щеке, в лихо заломленной  фуражке,  громко  и  слегка  фальшивя,
распевал на  весь лес "Милого Августина".  Похоже, он был  пьян  -- то ли от
шпанса, то ли от весеннего воздуха России.
     "Ах,  майн либер Августин, Августин, Августин! Ах, майн либер Августин,
Августин,  Августин",  -- его голос  был  слышен  издалека, он пугал птиц  и
нарушал торжественное спокойствие природы...
     --  Я этих сволочей всех  перестреляю! --  прохрипел напарнику  русский
партизан в ушанке и очках  с замотанной бечевкой дужкой, крепко сжимая  ключ
адской   машинки.  Народные   мстители  прятались  за  пригорком,   поджидая
обнаглевших фашистов.
     Неожиданно справа  от  них  из-за  стволов  сосен  показался аккуратный
плакат  с  надписью  "Achtung!  Partisanen!".  Захватчики   даже  не  поняли
последнего предупреждения. Поздно, подлые фрицы!
     Твердой  рукой  очкастый  партизан  повернул ключ. Оглушительный  взрыв
взметнулся столбом  пламени, подбросил так  и не допевшего песню немца и его
напарника в негостеприимное русское небо. Из клубов дыма на поляну выкатился
пылающий мотоцикл. Уже без седоков.
     А  мгновенно  обрусевшие  оккупанты  беспомощно   повисли  над  землей,
раскачиваясь  и   разгоняя   дым   руками.   Страховочные   тросы,   надежно
прикрепленные к спрятанным под  формой поясам,  в последнее мгновение  перед
взрывом успели выдернуть незадачливых "немцев" из седел.
     -- Ох ты, куда это меня? -- прохрипел тот, что в очках-консервах.
     -- Иваныч, ты как? -- отозвался второй.
     -- Вроде ничего, а ты?
     --  А... -- отмахнулся "Августин"  со шрамом и заорал вполне узнаваемым
голосом Фила. -- Слава, твою мать, ну сколько можно объяснять было! Взрывать
нужно под передним колесом! Давай, опускай меня!
     Все это выглядело довольно забавно, но Филу было наверняка не до смеха.
Все-таки он  совсем  не  любил оказываться  в дурацком положении, тем  более
сегодня, когда он еще и пацанов пригласил на съемки.
     В конце  концов  с  помощью ассистентов  и "такой-то матери" Фил  и его
напарник оказались на земле.
     Раздражение  Фила  еще  окончательно не прошло,  но,  почувствовав  под
ногами  почву, он  смог  наконец  внятно  и  членораздельно  высказать  свои
претензии не в пространство, а конкретно Славе, тому самому, который головой
отвечал за выполнение трюка:
     --  Ну,  договорились  же,  как  только пойдет  первое колесо --  сразу
взрывать! -- сейчас Фил до смешного был похож на обиженного подростка.
     --  Теперь все, уже ничего не  изменишь, --  ассистент похлопал Фила по
плечу.
     -- Да  нормально все было, хорошо, --  одновременно  и примирительно  и
успокаивающе отозвался спокойный как танк Слава.
     Тут  из  клубов едкого  дыма  донесся голос  режиссера, которого сейчас
меньше всего волновали сиюминутные разборки:
     -- Еханый бабай! Опять сколько дыма-то! Говорил, меньше надо! -- однако
в  голосе его вместе  с тем слышалось и удовлетворение: трюк  был отснят  и,
похоже, все в норме. Остальное -- при монтаже.
     Фил, похоже, тоже успокоился и почувствовал, как это часто бывало с ним
в стрессовых ситуациях, жуткий приступ голода:
     --  Юсуп Абдурахманыч!  -- истошно  заорал он,  наискосок пересекая еще
дымящуюся поляну. -- Когда обед-то?
     Чуть  в  стороне  от   съемочной  площадки,  через  которую  ассистенты
торопливо   тащили  всякого  рода  съемочный   инвентарь,   стоял   знакомый
"линкольн", а за  ним  -- вечно хохмящий Пчела,  очень  серьезный  Космос  и
чему-то своему улыбавшийся Саша Белов.
     -- Пацаны, ну что, не голодные? Может, пообедаете? --  Фил по лицу Саши
попытался понять, не очень  ли глупо выглядел в подвешенном состоянии. В  то
же время он явно гордился своим участием в съемках.
     Саша  лишь едва заметно кивнул,  но в это время к Филу, едва не  хватая
его за грудки, бросился Космос с горящими от возбуждения глазами.
     --  Фил,  знаешь  что,  --  зачастил  Космос.  --  Слышь,  познакомь  с
режиссером-то, а? Может,  мы тоже  пригодимся? Ну  там, знаешь,  прикинемся,
типа как артисты. Че  там надо -- ну, накостылять кому, ты ж знаешь, а? -- В
завершение  этой тирады Космос  схватил фашистскую фуражку и, пижонски держа
ее двумя пальцами за лакированный козырек, водрузил  себе на  голову. Самому
себе Космос нравился чрезвычайно.
     -- Ну давай, договорились, -- чуть снисходительно усмехаясь, сказал Фил
и вполне серьезно и даже с ноткой недовольства бросил: -- Положи фуражку-то.
     Но Космосу было уже не до нее, он представил себя, такого классного, на
экране:
     -- Пусть меня в кино возьмут! -- его просто распирало от восторга.
     -- Сеня, позвони Птиченко!  Где обед-то? -- щекастенький, кругленький и
в  то же время очень  живой  режиссер  в  зеленой  панаме,  нахлобученной на
затылок, как раз оказался в поле зрения друзей.
     --  Андрюш, можно тебя? -- крикнул Фил,  направляясь  в  его  сторону и
махнув  ребятам рукой, мол, вперед.  Он-то знал, что режиссеру сейчас ни  до
кого, но и  отказать  в  просьбе  ребятам он  не  мог. -- Это мои друзья, --
улыбнулся он, подталкивая вперед Космоса.
     -- Космос, -- протянул тот ладонь.
     -- Очень приятно, Андрей, -- отозвался, пожимая руку, режиссер: он даже
бровью не повел, услышав странное имя.
     -- Виктор, -- Пчела улыбался во все тридцать два зуба.
     В  этот момент  к  ним подкатила такая  же кругленькая, как и режиссер,
ассистентка  с новеньким  фанерным  плакатом  с давешней  надписью "Achtung!
Partisanen!".
     -- Ну как? -- ей хотелось получить оценку немедленно.
     --  Отлично! Прямо сорок первый  год! -- бросил Андрей,  возвращаясь  к
процессу завершения знакомства.
     -- Александр,  -- Саша Белов внимательно и  с  неподдельным  интересом,
чуть склонив голову набок, разглядывал режиссера.
     Того  уже взял в оборот Космос, подхватив под  руку и увлекая куда-то к
одиноко стоящей елочке.
     Режиссер -- забавный такой, -- добродушно улыбнулся Саша, направляясь к
"линкольну".
     Краем  глаза он отслеживал мизансцену у  елки, где  Космос,  размахивая
своими  длинными руками,  что-то впаривал понуро переминавшемуся перед ним с
ноги на ногу режиссеру.
     --  Ну, девчонки,  кто-нибудь будет кормить меня или нет? --  гнул свою
гастрономическую  линию  Фил,   поудобнее  усаживаясь  на  переднем  сиденье
"линкольна".
     -- Что за девки-то? Что за девки? -- забеспокоился Пчела.
     Но Фил не ответил, ибо в этот момент у  него в руках уже дымилась миска
с каким-то не очень понятным варевом -- не то собачий  корм, не то тушенка с
перловкой. Однако Фил это сомнительное блюдо уплетал за обе щеки.
     -- Ну что, пацаны, -- подскочил возбужденный Космос,  -- я договорился.
Будем сниматься, -- уверенным голосом сообщил он, будто все уже было решено.
     -- У "Интуриста", -- прыснул смешливый Пчела.
     Секундой спустя, когда до всех, наконец,  дошло, к нему  присоединились
остальные. Только в Космосе еще, наверное, с минуту  боролись два чувства --
восторженность и обида непонятого артиста.
     Продолжая забрасывать в себя алюминиевой ложкой свой собачий  корм, Фил
серьезно и с чувством причастности философически жаловался:
     -- Ну, везде, бардак. Даже в кино. То ли дело у фашистов, --  его мысль
сделала какой-то очень замысловатый зигзаг. -- Я тут брал у  режиссера "Майн
кампф" почитать... -- Фил посмотрел вверх, в пространство,  и процитировал с
чувством и почти торжественно: -- "И тогда меч начинает играть роль плуга, и
тогда кровавые слезы войны орошают всю землю"... Везде орднунг унд арбайтен,
-- закончил он назидательно.
     --  Ага, --  ехидно отозвался Пчела,  -- а  мы  их с  этим орднунгом  и
арбайтеном...  -- Пчела  похотливо  причмокнул и  до  неприличия  откровенно
изобразил, как именно мы их поимели. -- И Гитлер -- капут! -- закончил  он с
веселым удовлетворением.
     Саша Белов, посмеиваясь,  вдруг вспомнил  свою  встречу с длинноволосым
каскадером Александром, благодаря протекции которого Фил  стал таким  крутым
киношником...
     Тогда,  вернувшись  из уральской ссылки, буквально  на  следующий  день
после  встречи с  Олей, Саша позвонил Александру. Тому самому, с которым они
сначала никак не могли поделить щенка.
     Киншакову  Белов был благодарен  вдвойне,  если подобное  чувство можно
определить арифметически. Совсем  уже  было  распрощавшись с  песиком,  Саша
места себе не находил,  как  вдруг  Александр практически подарил  ему этого
"щенка  раздора",  показав  себя  человеком  широкой  души  и  стопроцентной
порядочности.
     Однако судьба распорядилась так, что Саше стало не до собаки. Александр
был единственным, кому и следовало  вернуть щенка  на  воспитание. Друзья об
этом, к счастью, позаботились.
     На самом деле Саше не только хотелось посмотреть, как вырос  "его" пес,
но и просто встретиться с этим так и оставшимся для него загадкой человеком.
Конечно,  Саша за  последнее время посмотрел  несколько  фильмов, в  которых
Александр  Киншаков был и  постановщиком, и виртуозным исполнителем  трюков.
Посмотрел он и еще одну  картину, где Александр  сыграл бизнесмена,  который
практически в одиночку расправился с целой оравой бандитов. И победил! Самое
странное,  уже  зная, как подобные  разборки происходят  в действительности,
Саша все равно не мог не доверять образу  современного супермена, созданному
Киншаковым. Уж больно тот был убедителен. В кино. Не дай ему бог столкнуться
со всем этим в жизни реальной.
     Александр, казалось, узнал его просто  по голосу, прежде чем Саша успел
даже представиться:
     -- Приезжай, приезжай, тезка. Мы тебя тут давно поджидаем...



     Александр жил  в  поселке киношников недалеко  от Внукова. Среди других
дачных строений  его  дом  выделялся  не  размерами, а  какой-то  изысканной
простотой. Стоял он  в глубине довольно обширного участка и чем-то напоминал
одновременно  и   сказочную   избушку   с   островерхой   крышей,   и  башню
средневекового замка -- вокруг всего второго этажа  тянулся балкон,  похожий
на сторожевую площадку.
     Выйдя из машины у  калитки, Саша увидел справа от дома в  глубине двора
Александра  --  голого по пояс  и с  лопатой в руках.  Тот расчищал дорожку,
которая вела от порога к зеленой круглой беседке.
     -- Александр Иванович! -- радостно крикнул Белов.
     -- А, тезка,  привет!  Поднимайся  на крыльцо, я  сейчас. --  Александр
несколькими  широкими  взмахами закончил дело, сделал несколько  дыхательных
упражнений и легким шагом направился  к гостю. -- О, совсем большой стал! --
Он протянул руку, радушно улыбаясь.
     -- Это в каком смысле? -- удивился Саша.
     -- В  прямом, я  же  человек прямой.  Когда мы  с  тобой  в  первый раз
встретились, ты  был  похож  на обиженного  ежика, готового в  любой  момент
выпустить иголки.
     Дверь, что вела  в  дом, вдруг странно задрожала  -- будто  на отдельно
взятом участке Александра Ивановича началось маленькое землетрясение. Баллов
этак в пять-шесть.
     -- Вулкан проснулся, -- усмехнулся Александр, распахивая дверь.
     Сотрясатель земли по имени  Вулкан вывалился на  крыльцо  всеми  своими
семью десятками кило, четырьмя лапами и складчатой слюнявой мордой.
     -- Вулкан, Вулкан, -- опустился на колени Саша.
     Пес,  казалось,  сразу  узнал его и,  по-щенячьи  повизгивая,  радостно
обслюнявил бывшего хозяина.
     -- Спасибо,  что имя не поменяли, -- растроганно сказал Белов, поднимая
глаза на улыбающегося Александра.
     -- А как  же иначе, тезка. Имя  -- оно  ведь не просто так  дается. Да,
Вулкан?
     Вулкан  ответил  довольным   рыком,  пытаясь  втиснуться  в  дом  ровно
посередине между Сашей и Александром.
     --  Видишь, каков характер?  Он  просто  обязан всегда  быть  в  центре
внимания.  В  общем, парень  вырос строгий,  но  добрый.  Сторож  и защитник
хороший,  а  просто  так  в  драку  не полезет.  По-нынешнему  --  идеальный
представитель  породы  мастифов.  Что,  кстати,  пара  собачьих  выставок  и
подтвердила. Он у  нас победитель породы и среди  щенков, и среди юниоров. А
сейчас уже и даму ему подбираем. Есть у нас на примете парочка первоклассных
сук, да,  Вулкан?  Так  что, Саш,  если  вернулся к оседлой жизни, то первый
щенок -- твой.
     -- Договорились, -- кивнул Саша.
     Хозяин  принялся  варить кофе, а Саша тем временем рассматривал медали,
яркие  дипломы  на разных  языках и  уйму фотографий, на  которых  Александр
Иванович  был  снят  с  людьми,  лица которых  Саша  знал  исключительно  по
телевизору. Это были актеры, телеведущие и политики не последнего десятка.
     -- В основном -- мои ученики. Или друзья, что практически одно и то же,
-- перехватив его взгляд, прокомментировал Александр.
     -- Здорово, -- восхитился Саша, поглаживая морду не отходившего от него
Вулкана. -- А сейчас где-нибудь снимаетесь?
     --  В  данный  момент -- нет. Консультирую три  фильма. Один --  времен
Великой Отечественной,  второй -- самое что ни на есть средневековье, ну а в
третьем, до  кучи, действие происходит в далеком будущем. Так что скучать не
приходится.  И еще  добиваю  сценарий,  где все  происходит в двух временных
пластах. Современность и Ирландия накануне принятия христианства.
     -- То есть про кельтов?
     -- Про них, родных.  Отчасти. И про нас с  тобой.  Чем больше  влезаю в
материал,  тем  лучше  понимаю,  что  меняются  не   столько  люди,  сколько
декорации.  Отличаются  лишь   обстоятельства  жизни  да   немного  меняются
традиции. Ну  представь, еще несколько лет назад в каком  страшном сне могло
присниться, что  в  нашей России, в конце двадцатого века,  найдутся умники,
которые     практически    буквально    возродят    практику    человеческих
жертвоприношений? Причем  именно в  кельтской  традиции,  которая отличалась
максимальной изощренностью. В основе-то фильма -- реальные факты!
     -- Что, прямо настоящие жертвоприношения?
     --  Именно, и притом  в  самой  провинции, в самой  глубинке. Калужская
область. Сейчас многие в мифы играют да заигрываются.
     -- Идиоты,  --  сказал Саша, --  руки бы поотрывать  этим...  Тоже  мне
друиды нашлись, духовная элита, мать ее. А кельтов я все равно уважаю. Тогда
же время другое было.
     -- Время всегда другое. По-своему. Сам-то как? Чем думаешь заниматься?
     -- Чем  сейчас  все  занимаются?  -- пожал плечами  Саша.  --  Бизнесом
каким-нибудь.
     -- Что ж, дело хорошее. Хотя и небезопасное.
     -- Знаю, -- улыбнулся Саша.
     -- Ну, если что, помощь какая понадобится, обращайся, тезка.
     -- Спасибо, Александр Иванович. Пока своими силами обходимся. А вот  по
вашей профессиональной части есть у меня одна просьба.
     -- Излагай.
     -- Друг у меня есть. Валера Филатов, бывший боксер. И  вообще спортсмен
и человек хороший. Из спорта  его ушли, а ему энергию девать некуда.  Может,
он  вам в каскадеры сгодится? Не знаю,  как на кельта, но на какого-никакого
фашиста или бандюгана точно потянет.
     -- Присылай  своего  боксера. Глядишь,  и  впрямь сгодится.  И  сам  не
пропадай. Звони, появляйся.
     Так Фил и стал по совместительству еще и артистом...
     Саша в  последний  раз бросил взгляд на суету съемочной  площадки. Пора
было спускаться на грешную землю, а то что-то все витают в облаках. Артисты,
понимаешь!
     -- Я вот  что  думаю, братья,  -- сказал Саша, и улыбка погасла на  его
губах.  --  С автосервисом  ясно.  Вот  северные  рынки, где  у  нас доля --
Рижский, Петровско-Разумовский и т.д. Что они нам дают?
     -- Кусок  хлеба  с маслом,  -- не  понимая,  к  чему ведет Саша,  пожал
плечами Космос.
     -- А что еще?
     --  Геморрой,  -- ухмыльнулся Пчела,  который интуитивно  почувствовал,
куда клонит Саша.
     --  Именно.  Мы  имеем дикий геморрой  с  лохами,  ментами, дольщиками,
ломщиками,  отморозками, -- а получаем, по  сути,  по большому счету, фигу с
маслом. Никто нас по тому же большому счету не уважает.
     -- Ну, я так не сказал бы, Сань, -- обиделся Космос.
     -- Короче, братья,  я  о  чем  хочу  сказать.  Расти  надо. Почему  при
одинаковых  условиях производства,  скажем,  с  солнцевскими  бригадами,  мы
получаем в пять раз меньше? -- Саша окинул друзей взглядом.
     -- А ты сам как считаешь? -- вопросом на вопрос ответил Космос.
     -- Потому  что пора  менять политику.  Как говорил  Дэн  Сяопин,  пусть
расцветают сто цветов.
     Фил,  доскребывая  ложкой   остатки  своей  непонятной  пищи,  серьезно
констатировал:
     -- Цветы азеры не отдадут.
     Друзья переглянулись: похоже, Фил  все еще не  выбрался  из своего кино
или же неудачно стукнулся головой в последнем трюке.
     --  А  вот компьютеры как? "Эста", "Видикон", "Омега" -- по району штук
десять фирм, на кого можно наехать, -- с ходу включился Космос.
     Пчела молчал, и было очень похоже, что какая-то мысль  вызревает  в его
голове. Чуть отвернувшись  в сторону, он пальцами правой руки  делал быстрые
странные движения, будто пытался нащупать в воздухе тонкую ниточку,  которая
приведет  их  всех  к ответу на  главный вопрос всех  времен  и народов: что
делать?
     --  Компьютеры  --  это  хорошо,  --  как  бы  отмахиваясь  от Космоса,
задумчиво  произнес Саша. Он постучал пальцами по капоту "линкольна", словно
по компьютерной клавиатуре. -- Только бум скоро спадет.  Как  с белых яблонь
дым. Еще год-полтора максимум.
     --  Ну, Белый, ты сам не знаешь,  чего хочешь.  -- Космос развел своими
длиннющими  руками  и  изобразил  на   физиономии   окончательное  и  полное
непонимание.
     И тут созрел Пчела, точнее, его идея: -- "Курс-Ин-Вест", -- по слогам и
чуть ли не сладострастно выговорил он. Космос присвистнул:
     -- Ну, ты махнул.
     -- А че махнул? -- напрягся  Пчела. -- Они только-только взлетели, люди
говорят, их пока никто не ведет.
     -- О чем речь, братья? -- живо заинтересовался Саша.
     -- Малое предприятие "Курс-Ин-Вест",  -- словно школьному учителю, стал
отвечать урок Пчела. -- Артурик Лапшин, сосед мой бывший. Месяц назад въехал
в офис на Цветном. Компьютеры, недвижимость, цветные металлы. Одна сложность
-- неясно, откуда такой подъем.
     --  Комсомольцы,  небось. Интересно. Очень  интересно. -- Саша  закусил
губу  и,  похоже, начал обретать  то обостренно-легкое  настроение,  которое
всегда возникало в нем перед "большой битвой". Короче, поймал кураж.
     Космос, зная за Сашей эту черту, попытался охладить его пыл.
     -- Знаешь, Сань,  лучше  синичка в руках, чем перо в боку, -- не очень,
впрочем,  уверенно  и  почти  скороговоркой  пробормотал  он.  И  уже  почти
смирившись с  тем, что, как он  знал,  все равно произойдет,  раз  уж  Белый
закусил удила,  Космос махнул  рукой, едва  не  задев Пчелу по носу. -- Если
тебе по фигу, сам и пробивай.
     -- Легко. Поехали, -- твердо сказал Саша, открывая дверцу "линкольна".



     Как  почти  всякий предприниматель, Артур Лапшин  любил  рассказывать о
том,   как  трудно  все  начиналось.   Как   в  разгар   перестройки,  когда
только-только  отпустили   административные   вожжи  и  разрешили  создавать
кооперативы, он  смело, с  головой, бросился в эту никому неведомую  пучину.
Артур прозрачно  намекал  на то,  что в отличие  от многих,  кто  начинал  с
изготовления всякого  самострочного ширпотреба, он с присущим ему размахом и
предвидением     вкладывал    деньги    в     разработку     всякого    рода
научно-производственных проектов. На самом-то деле уже в тот  момент,  когда
все  с  советской  властью умным людям  было ясно, его, тогдашнего секретаря
комитета  комсомола  вэпэкашного  НИИ,  вызвал к  себе  серьезный товарищ из
горкома партии и объяснил, чем ему следует теперь заниматься.
     Артур    Лапшин   возглавил    один   из   так   называемых    "Центров
научно-технического творчества молодежи",  которые были  созданы под  эгидой
комсомола   по   всей   стране,   а   в   реальности   являлись   настоящими
"фабриками-прачечными" по отмывке партийных денег.
     Конечно, нельзя было отрицать и  наличие определенного организационного
таланта  у бывшего  комсомольского секретаря.  Что греха таить,  был  он, ко
всему прочему, еще и везунчиком  -- в жуткой неразберихе конца восьмидесятых
даже стройные  комсомольские  ряды  недосчитались  множества  бойцов: кто-то
напрочь  проворовался,  налетел  на   пулю  или  вынужден  был  скрыться   в
каких-нибудь  заграницах. Другие утратили доверие  вышестоящих  товарищей  и
вышли  в  тираж. Третьи же,  как это  часто бывает в  жизни, высоко взлетев,
потом  больно  ударились мордой об стол, банально разорившись и спившись  до
такой степени, что уже не имели никакого шанса подняться.
     Нет,  Артур был себе на  уме,  но всегда старался находить общий язык с
теми, от кого в той или иной степени зависел. И обычно ему  это удавалось. В
последнее время он  стал  уже вполне не зависимым от своих бывших кураторов.
Естественно, как у всякой хорошо развивающейся фирмы, у него была бандитская
крыша.
     Но  везунчику-Артуру  и  здесь  выпала  счастливая   масть.  Тогда  как
"крышеватели"   многих   коллег   по   бизнесу   периодически   наглели   до
бесчувственности, выставляя  условия  практически  не  выполнимые,  Артуровы
защитнички вели себя по отношению к нему чуть ли не интеллигентно. Порою его
даже  самого  удивляло,  что в  их тандеме он все же бесспорно играл  первую
скрипку.   Но  этот   феномен  он  предпочитал   списывать   на  собственные
предпринимательские и дипломатические таланты.
     Фирма "Курс-Ин-Вест" сильно взлетела за последний год, более чем хорошо
заработав  на  перепродаже  крупных  партий  компьютеров. Но  лишь  в  самое
последнее время, когда кураторы вывели Артура на действительно золотую жилу,
связанную  с  поставками стратегических металлов,  он  понял,  что  выскочил
практически на самый верх. Теперь он мог свысока смотреть на своих приятелей
и  коллег.   Меркурий,  бог  торговли,  явно  споспешествовал  ему  во  всех
начинаниях.
     Офис  "Курс-Ин-Веста"  был  оборудован  по последнему слову современной
техники. Любой посетитель, бросив взгляд на настоящие дубовые двери, изящную
итальянскую мебель, немецкие глубокие кожаные  кресла, новейшую оргтехнику и
длинноногих секретарш,  никогда бы  не подумал, что  еще  несколько  месяцев
назад это помещение  на первом  этаже  старинного доходного дома на  Цветном
бульваре  занимало   общество   инвалидов  по  зрению.  Тогда   все   здесь,
естественно, напоминало классическое  советское учреждение, даже лампочки не
везде горели. А запах стоял тот самый, специфический, названия которому ни в
одном   словаре   не   сыщешь.   Слабовидящие,   правда,  оказались  еще   и
слабонервными, поэтому с проблемой собственности удалось  легко разобраться.
Так что дела шли неплохо. И по преимуществу, все больше в гору...
     Охранник  Кокошкин аж  присвистнул,  увидев,  как  у  ограды,  скрипнув
тормозами, остановился  "линкольн" безумной расцветки. За ним припарковалась
новенькая  "девятка".  Кокошкину все это мало  понравилось,  особенно  после
того,  как  из иномарки вывалились трое молодых парней с нагло ухмыляющимися
физиономиями, не  предвещающими ничего хорошего. Из "девятки" появились  еще
трое, оставшихся стоять в отдалении. Первая троица  остановилась у ограды --
точно  напротив Кокошкина. Поправив резиновую дубинку на правом боку, он, не
торопясь, сделал пару шагов в их сторону:
     -- Вы к кому?
     Пчела,  оглядев охранника,  аккуратно упакованного в  черную  униформу,
бросил уверенно:
     -- Скажи Артуру, Витя Пчелкин приехал.
     -- Подождите, --  подчеркнуто вежливо сказал  Кокошкин и  отправился  в
дежурку. Охранник с трудом сдерживал  раздражение -- не  любил он таких вот,
молодых и борзых.
     Пару минут  спустя, позвонив куда следует, Кокошкин вышел и остановился
возле дежурки, шагах в пяти-шести от решетчатых ворот.
     -- Проходите, -- кивнул он так не понравившимся ему визитерам.
     -- А  че, открыть  в  обязанности не входит?  --  язвительно, но вполне
миролюбиво поинтересовался Пчела. Однако заводиться не стал, еще не время.
     Он сам, перевесившись  через невысокую ограду, отодвинул засов, и лихая
троица направилась к арке, за которой и располагался собственно офис.
     Лишь Фил, поравнявшись  с  охранником, задержался.  Изобразив  на  лице
приторно-любезную улыбку, он двумя пальцами тронул бейдж на груди охранника.
     -- Руки! -- напрягся Кокошкин.
     Фил  тоже  не  стал лезть на рожон  и вполне миролюбиво  констатировал,
сравнивая фото на бейдже с лицом оригинала:
     -- Похож. Иду, иду, -- крикнул он торопившим его пацанам.
     Они шли по чисто выметенному двору,  заставленному дорогими машинами, и
молодая энергия, тот самый  кураж, который так легко и с кайфом поймал Саша,
охватил уже и Пчелу,  и Фила. Сейчас они сейчас чувствовали себя той  силой,
против которой никому и ничему не устоять...



     К Артуру подскочил Хлебников, один из его замов.
     --  Артур Вениаминыч, подпишите, пожалуйста!  -- заныл  он,  протягивая
шефу красную папку с вложенной в нее бумагой.
     -- Твою  мать!  -- выругался  Артур. --  Сколько раз говорил, чтоб  все
документы на  подпись  до десяти  подавали,  --  но,  тем  не менее,  бумагу
подмахнул. Дела -- они прежде всего.  Какой черт  еще этого козла принес! --
Какие люди! Витя! -- с деланным радушием  воскликнул он, распахивая руки, но
так и не обняв старого приятеля.
     Это  движение  за  него завершил  Пчела:  обхватив толстячка Артура  за
плечи,  он  резко приблизил его к себе и тотчас  почти оттолкнул.  Опешивший
Артур снова захлопал глазами, но Пчела так и не дал ему опомниться, пару раз
дернув за гавайской расцветки галстук:
     -- Давно не виделись, Артурик. Че-то ты разбух.
     -- А на свои ем. Не то что некоторые, -- неловко отшутился хозяин.
     По  суетливым  движениям  Артурчика нетрудно было  догадаться,  что  он
чрезвычайно торопится, посему пора было брать его за жирные бока и  вести на
санобработку.
     -- Познакомься -- Саша, Валера, -- представил Пчела друзей.
     Растерянно   улыбаясь,   Артур   машинально   пожимал   руки,   коротко
представляясь:
     -- Артур... -- почему-то он сразу понял, что "Артур Вениаминович" здесь
не пройдет.
     --  Рад  познакомиться,  Артур.  Много  слышал  о  тебе,  --   довольно
доброжелательно произнес  Саша,  переводя взгляд с  бегающих глаз Артура  на
мужиков, переставлявших ящики в дальнем конце офисного коридора.
     -- А я о тебе -- нет,  -- все еще продолжая улыбаться не то пошутил, не
то серьезно сказал предприниматель.
     Приобняв Пчелу,  он  буквально  подтолкнул его вперед и, оглянувшись на
Сашу и Фила, почти приказал:
     -- Давайте в переговорную. У меня совсем мало времени.
     Незваные гости  разместились в кожаных креслах  вокруг длинного  стола.
Артур  оглядывал  поочередно ребят. Ситуация  начинала  его  одновременно  и
забавлять, и злить:
     -- Ребята, чай, кофе не предлагаю. Мне ехать надо.
     -- Спасибо, мы пиво пили, с воблой, -- благодушно отозвался Фил, лениво
постукивая  пальцем по  крышке доски для  нардов,  лежавшей  на  самом  углу
директорского стола, заполненного всякого рода модной канцелярской мелочью.
     В одном из углов переговорной, ближе  к  окну, стоял  шкаф под  красное
дерево, за стеклянными дверцами которого поблескивала череда разнокалиберных
бутылок.  Напротив  застыл  закованный  в  броню рыцарь,  по всем  признакам
средневековые доспехи были настоящими, не какой-то там новодел.
     Артур  уже начал нервничать.  "Что за хрень", -- выругался он про себя,
посмотрев на часы. А вслух, пытаясь сохранять полное спокойствие, добавил:
     -- Ну что, Витя, я  так понял, у вас дело какое-то. Давай, излагайте...
-- нетерпеливо выкрикнул он. -- Да еду я, еду! -- совсем  другим, чуть ли не
нежно-извиняющимся  тоном  проговорил  он  в  телефонную  трубку.  --  Через
пятнадцать минут буду.
     Саша, прицениваясь, как покупатель на рынке, пощупал обивку кресла:
     -- Хорошая кожа. Как в салоне БМВ. Ты на чем, Артур, ездишь?
     Тот наклонился вперед к Белову и выдохнул ядовито:
     -- Саша, а ты выйди, посмотри.
     Белов изучающе посмотрел на Артура, а Фил тем временем, как Бельмондо в
"Великолепном",  занял  самую  удобную переговорную позицию,  развалившись в
кресле и чуть ли взгромоздив ноги на стол.
     -- Договорились, Артурчик, -- ласково кивнул Саша. -- Только ты сначала
посмотри вот сюда.
     Артур едва успел откинуться в кресле, инстинктивно прикрыв лицо ладонью
от просвистевшего чуть ли не в сантиметре от его носа огромного тесака.
     -- Что это? -- словно удивляясь, спросил Саша.
     -- Тесак, -- спокойно пожав плечами, ответил Фил, и  в  ту  же  секунду
вновь махнул чудовищным орудием перед лицом  оцепеневшего Артура. И еще раз.
И еще. Тесак  был  из тех, с какими ходят на самую серьезную охоту, готовясь
завалить  если не медведя, то  хотя бы средней  руки  лося. Любую тушу таким
освежевать -- дело плевое и даже приятное.
     Артур  уже готов  был распрощаться если не с  жизнью, то с какой-нибудь
выдающейся частью лица.
     --  Это еще  зачем? --  спросил  Саша, имея  в  виду  этот самый тесак,
кромсавший воздух перед глазами Артура.
     -- Зачем, зачем? Резать, -- ответил весьма довольный Фил.
     -- Знаешь,  --  задумчиво, с  философским выражением лица сообщил Белов
Артуру, -- отрубленная голова еще сорок секунд думает и  понимает, что с ней
случилось.



     Не, сводя  глаз  с тесака, побледневший Артур  недоверчиво усмехнулся и
как к последней надежде обратился к Пчеле:
     -- Витя, ты где этих психов нашел?
     --  Дай,  карандашик  поточу,  -- примирительно  сказал  Саша  и,  взяв
чудовищный тесак из рук Фила, аккуратно заточил короткий карандашик.
     Придирчиво  осмотрев  со всех сторон результат своих трудов, он любезно
вручил его Артуру. Тот  взял его на автомате, но тут же, словно ему  всучили
некое мерзкое и скользкое  насекомое, бросил на стол. Пчела  пожал плечами и
дружески, самым благожелательным тоном посоветовал:
     -- Артур, ты слушай Сашу, он плохого не скажет. Точно говорю.
     Белов между тем почувствовал, что прелюдия завершена.  Клиент  готов  к
следующему этапу. Он потянулся к нардам и раскрыл на столе доску.
     --  Скажи  секретутке -- совещание...  --  Но, видя,  что Артур  впал в
ступор, взглядом переадресовал приказ Филу.
     -- Как  у  него отчество-то? --  легко соскочив со стола и сделав шаг к
двери, поинтересовался Фил.
     --  Вениаминович...  -- подсказал Пчела. Высунув голову за  дверь,  Фил
заявил не терпящим возражений тоном:
     --  У  Артура Вениаминовича  совещание, -- и  захлопнул  дверь, едва не
прищемив нос подскочившей было секретарше. Та в ужасе отпрянула.
     Такое в их солидной  конторе  случалось впервые. Конечно,  нельзя  было
сказать, что  Артур Вениаминович отличался ангельским характером и  манерами
джентльмена, но все же он никогда не нарушал серьезных договоренностей.
     Тем более тех, которые были связаны с получением денег.
     Сегодня же, когда появилась  эта троица, шеф мало того что не  поехал в
банк за кредитом,  но даже не отвечал на телефонные звонки, которые  Людочка
пыталась перевести на его телефонный аппарат.
     И вот уже два часа,  как жизнь  в их  офисе,  можно  сказать,  замерла.
Именно   сейчас  на  этом  малоприятном  примере  окончательно   стала  ясна
иерархическая  составляющая работы их фирмы --  практически ни  один даже не
слишком значительный вопрос не решался без Артура Вениаминовича.
     Людочка  осторожно  приблизилась  к  двери  и  приложила ухо к  теплому
дереву. Ужасных криков она не  услышала, только странный дробный звук, будто
кто-то  рассыпал по  столу  деревянные карандаши.  Сзади  послышались чьи-то
шаги.
     -- Очень, очень важное совещание, -- объяснила Людочка трем розовощеким
офисным клеркам, похожим на Артура, словно клоны.
     Те попереминались  с ноги на  ногу,  а затем, пожав плечами и обреченно
вздохнув, понуро побрели к своим рабочим местам.
     "Совещание"  между  тем  продолжалось.  Пчела  с  Филом уже  откупорили
бутылку  коньяка,  по-хозяйски  выуженную Пчелой  из стратегических  запасов
Артура.
     --  Хороший коньяк! "Мартел"! Помню, Косу отец с конференции  привозил,
-- облизнулся Пчела, как кот на сметану.
     -- Как же, как же,  ты нажрался тогда, потом в туалете Ихтиандра искал,
-- изящно поставил его на место Фил.
     Саша с Артуром доигрывали уже седьмую партию в нарды. Саша бросал кости
с  видимым азартом, Артур нехотя, словно под дулом пистолета. Хотя почему --
словно? В какой-то  момент, когда Саша  отвернулся, Артур увидел торчавшую у
того из-за пояса рукоятку "Макарова".
     -- Давай,  Артурчик,  выпей. -- Пчела плеснул  в  фужер коньяка  и, как
заправский бармен, пустил емкость по зеркальной поверхности стола.
     Артур коньяк перехватил, но пить почему-то не стал. Он  тупо смотрел на
игровую доску.
     -- Ага... Так, так и так. -- Саша поставил последние фишки на свободные
места,  полностью  закрывая  "дом".  -- Семь:ноль.  Ты бы  хоть для приличия
партийку выиграл...  Какой из тебя руководитель,  если в  "кашу"  играть  не
умеешь?
     Артур на сей раз не сдержался:
     -- Ты, блин, псих, что тебе надо? Саша осуждающе покачал головой:
     -- Глупый ты, Артур. Давай еще партию...



     Оля начинала  нервничать.  Конечно, она пыталась  привыкнуть, что  Саша
всегда все делает по-своему, но надеялась, что  ее просьбы будут для него не
менее важными, чем все  дела  на свете. Но пока  все оставалось по-прежнему.
Вот и  сегодня  Саша  опаздывал.  А  ведь  до свадьбы  -- всего ничего.  Эта
примерка последняя, потом уже ничего не изменить.
     И перед бабушкой неудобно.  Она и так не в восторге от ее новой жизни и
тем более планов на будущее. Саша снял эту квартиру на Ленинском, как только
они подали  в ЗАГС  заявление. Для  бабушки  этот  официальный  шаг  был тем
минимальным условием, при котором она  готова была отпустить любимую Оленьку
из  родного дома. Правда, бабушка не скрывала, что сомнительная "профессия",
точнее, отсутствие таковой у женишка ей было совсем не по душе.  И  это даже
при том, что бабушка до конца не понимала, чем все-таки пробавляется суженый
ее единственной  внучки. Оля  и сама не  отдавала себе  отчета  в  том,  чем
занимается Саша. Ясно было одно: делами опасными и не  вполне законными. Или
-- совсем незаконными. Но об этом меньше всего хотелось думать.
     --  Ай,  -- вскрикнула  Оля,  когда  очередная  иголка  кольнула  ее  в
предплечье.
     -- Проштите, рука дрогнула, -- сквозь зубы извинилась портниха.
     Она  кружила вокруг  Оли,  держа в  зубах штук двадцать  булавок, ловко
закалывая складки белой ткани прямо на многострадальной живой модели.
     Через  плечо укоризненно  посмотрев на  насупившуюся портниху,  невеста
капризно выговорила, пытаясь сдерживаться из последних сил:
     --  У  меня ощущение,  будто я  -- кашалот,  а  вы -- гарпунер. --  Оля
попыталась сдунуть со лба упрямую  прядку  волос, которая,  в довершение  ко
всему, постоянно падала ей прямо на глаза.
     Портниха без тени иронии и довольно строго отреагировала:
     -- А вы не вертитешь!
     Понимая,  что   она   злится  не   столько   на  портниху,  сколько  на
опаздывающего Сашу, Оля улыбнулась и вновь  перевела взгляд  на зеркало, где
встретилась глазами с бабушкой. Та укоризненно покачала головой.
     --  Вы  уж, милая, все-таки поаккуратнее,  -- поджав губы, посоветовала
бабушка и поправила внучке волосы.
     -- Мадам, крашота требует жертв. Невешта будет...  --  наконец закончив
скалывать ткань,  портниха  разогнулась  и вынула изо  рта булавки,  которые
теперь,  к  счастью,  были  для Оли  абсолютно безопасны. Пару  раз заставив
девушку  повернуться  вокруг  своей оси, портниха,  похоже, осталась  вполне
довольна творением своих рук и продолжила прерванную фразу:
     -- Невеста будет -- как березка стройная... Жених-то кто?
     Вопрос был не  в бровь, а  в глаз.  Что называется, в тему. Оля,  пожав
плечами, быстро и  чуть лукаво глянула на  бабушку и опустила глаза. Бабушка
привычно вздохнула:
     -- Жених не пойми кто...
     Оля,  еще секунду  назад вполне солидарная с бабушкой, резко и уверенно
перебила ее:
     -- Ученый. Вулканолог.
     -- Вот именно, ученый. Как это... учу-верчу, выиграть  хочу, --  бабуля
даже при посторонних не считала нужным сдерживать свое ехидство.
     Ну никак, никак, не могла полюбить она жениха внучки по-настоящему!
     А сам жених,  как назло,  все не ехал  и  не ехал! Где  его носит? Ведь
обещал же...



     За   окном  смеркалось.   Настенные  часы  над  дверью  в  переговорную
показывали  почти  восемь.  Уже  всерьез и  окончательно перепуганная  и  не
находившая  себе  места Людочка  тихонечко  узкими  ноготками поскреблась  в
дверь.  Не услышав  никакого  ответа, она несколько  раз костяшками  пальцев
постучала в кабинет шефа:
     -- Артур Вениаминович... Артур Вениаминович... Артур...
     И,  наконец, дождалась. Из-за  двери раздался истерический, сбивающийся
на фальцет вопль Артура:
     -- Заткнись!!! Бестолочь!
     Такого Людочка уж точно не ожидала! Это ее-то,  ее -- и такими словами.
Оскорбленная до глубины души, она вернулась на свое место за конторкой и, на
всякий случай оглянувшись вокруг,  показала дурацкой двери, а вместе с ней и
Артуру Вениаминовичу язык. Сам -- бестолочь. Сволочь!
     "Сволочь"  опустил голову  и  неподвижным  взглядом уставился  на  свое
отражение в полированном столе. Исподлобья посматривая на Артура, Саша катал
на ладони кости. Все устали.
     -- Ну,  ты понял,  наконец, чего  я хочу? --  Белов обратился  к своему
визави так, будто разговаривал с умственно отсталым ребенком.
     Саша сейчас  и в  самом  деле  напоминал то  ли учителя,  то ли  врача,
которому без конца приходится иметь дело с полными придурками. Для общения с
ними нужно терпение, терпение и еще раз терпение.  Иначе все  бесполезно. Ну
не по голове же их бить в самом-то деле!
     Артур неопределенно покачал  головой,  и Саша продолжил терапевтический
сеанс:
     -- Фуфло. Люди по делу пришли, а ты себя ведешь, как черт последний.
     Артур, кажется, оцепенел окончательно.  Прямо  не  человек  --  соляной
столб, не сдвинуть.
     А Саша по-прежнему гнул свое, капля -- она и камень  точит, а  соль тем
более.
     --  Ладно.  Ты человек умный, ты ж видишь,  это  не накат, а реакция на
твое поведение.
     --   Артурка!   Твое  здоровье!  --  влез   в   разговор  уже  порядком
поднабравшийся Пчела.
     Фил,  устроившись   в  глубоком   кресле,  острием   тесака   осторожно
выковыривал грязь из-под ногтей.
     Артур  что-то  тихо бормотал  себе под  нос.  И лишь в  какой-то момент
вскинулся и произнес в пространство членораздельно и тоскливо:
     -- Мне в банк надо было. Я, блин, кредит просрал.
     Саша дружелюбно потрепал его по плечу:
     -- Да не сердись, Артур, ну, кредитом больше, кредитом меньше... Слушай
лучше. Ты дела  большие  ведешь, наверняка  без заморочек  не обходится. А у
меня юрист есть, международник, очень толковый. Давай я его подгоню,  он там
посмотрит контракты, то-се, может, посоветует что дельное. А?
     Саша ласково посмотрел  Артуру  в  глаза.  В них отражались  вселенская
тоска  и  Пчела,  нахлобучивший  на голову  рыцарский шлем.  При этом  Пчела
ухитрялся еще и курить. Дым валил изо всех щелей.
     -- Дай-ка померять, --  заинтересовался игрушкой и Фил,  но  Пчела лишь
отмахнулся.
     Тогда  Фил, похоже, не  рассчитав силы,  тупым концом  тесака  засветил
рыцарю по блестящей макушке. Звон металла слился с воплем Пчелы:
     -- Озверел, что ли?
     -- Опричники, тихо! -- по-отечески улыбаясь, прикрикнул на шалунов Саша
и вновь повернулся к Артуру, ожидая ответа.
     "Родишь ты когда-нибудь, козел, или как?" -- сказал он про себя.
     Артур устало потер лоб пятерней. Похоже, он сломался:
     -- Если действительно толковый юрист, почему нет?
     -- Толковый, толковый. Ас... -- успокоил его повеселевший Саша.
     Склонившись над нардами, Саша бросил кости  в последний раз. Выпали две
шестерки. Артур, не веря своим глазам, несколько раз  посмотрел на  кубики и
на Сашу. Эти две последние  шестерки удивили его едва ли  не больше, чем все
то, что ему пришлось пережить  за  последние  восемь часов.  То  есть, можно
сказать, за классический рабочий день.
     -- Ладно, опричники, пошли, -- бросил Саша, надевая свой черный кожаный
плащ.  И  добавил  специально  для  Артура:  --  Я,  кстати,  тоже  кое-куда
опоздал...



     Саша не просто опоздал на примерку, а появился на пороге, когда Оля уже
собиралась ложиться спать. Одна. Назло.
     "Буду  спать по  диагонали", -- подумала  Оля, держа в руках фату и  не
зная, куда ее приспособить. В конце концов она повесила ее на тот же крючок,
на котором висела скрипка. И этот неожиданный натюрморт расстроил ее -- фата
показалась могильным венком, который кто-то возложил на всю ее сегодняшнюю и
будущую жизнь.
     Тут, как ни в чем не бывало, и явился Саша.
     --  Если хочешь  знать,  это  подлость  просто! -- с  обидой  в  голосе
обратилась Оля к дражайшему жениху.
     Саша встряхнул свой кожаный плащ и аккуратно повесил его на плечики:
     -- Здрасьте. Подлость -- это когда, извини, спид в нагрузку получают.
     -- При чем здесь спид, когда у нас свадьба?!
     Она стояла  в  дверном проеме, скрестив  руки  на груди. Сквозь  легкую
ткань  голубого халата просвечивало ее худенькое тело, выглядевшее в  лунном
свете особенно соблазнительно.
     Саша  прислонился к стенке и  внимательно  посмотрел на  подругу, потом
сбросил испачканные грязью ботинки:
     -- Оленька, конечно, ни при чем. Это я так, к слову.
     Оля  не собиралась  сдаваться,  бабушка  хорошенько попилила  ее  перед
уходом, прямо как заправская скрипачка:
     -- Мы тебя, идиотки,  два часа ждали!  Последняя  примерка,  теперь  не
изменишь ничего. Она сразу шить будет.
     Саша уже стянул и джемпер:
     --  Ну и замечательно.  Я вам целиком  доверяю. В  платьях  ни-че-го не
понимаю, правда, Оль.
     --  Меня бабуля замучила  просто! "Вот, он необязательный, он такой, он
сякой"...
     Саша улыбнулся, как Чеширский кот -- от уха до уха:
     -- А ты отвечай: "Любовь зла, полюбишь и братка".
     Пристально глядя  на нее, Саша методично  расстегивал  пуговицы, снимал
рубашку,  майку, взялся за брючный ремень. Оля,  слегка обалдев,  продолжала
говорить по инерции, непроизвольно меняя тон:
     -- Я хотела вместе, чтоб ты одобрил, а ты как всегда...
     Не отрывая  смеющегося  взгляда  от  невесты,  Саша начал  расстегивать
брюки.
     -- Хотела вместе, говоришь? Хорошая идея. Главное  --  своевременно! --
брюки отправились вслед за рубашкой.
     -- Ну да... А ты что, в стриптизеры записался? -- Ольга не  могла долго
сердиться на него, но и отступление тоже было не в  ее  правилах. Хотя какие
уж тут правила!
     -- Не-а. Соскучился, -- честно ответил Саша.
     Уже смеясь, Оля развязала пояс халатика:
     -- Видела бы бабуля... -- с притворной горечью вздохнула она.
     Над  ними  фата  венчала  скрипку, как  праздничный  букет,  подаренный
замечательной исполнительнице поклонником ее таланта...



     Умиротворяющая тишина, которая, казалось, невидимым куполом накрыла Олю
и Сашу, время от времени  нарушалась шумом проезжающих за окнами машин. Оля,
приподнявшись  на  локте,  осторожно  указательным  пальцем  дотронулась  до
пулевого шрама на Сашином боку:
     -- Саша, брось все это, а?
     -- Что именно?
     -- Ну, ты же умный, одаренный, а разбойник,  -- вкрадчиво сказала она и
прижалась лицом к его ладони.
     -- Разбойник...  --  усмехнулся  он  и погладил  ее, как маленькую,  по
голове. --  Думаешь, я об  этом не думал? Думал... Так странно... Понимаешь,
был момент, казалось, все: убьют или сяду.  Даже клятву дал пацанам. А потом
раз -- и все утряслось! Да ты же помнишь, тогда, на даче.
     Оля шумно вздохнула:
     -- Но сейчас-то два года прошло.
     --  А  мне нравится, Оль.  Это такая  жизнь... реальная, что ли.  Как в
мезозойскую  эру, -- помолчав, Саша  встряхнул ее за плечи. -- И море, море,
огромное море денег! Знаешь,  как мы года через два заживем?  Даже не  через
два года, через год!
     Оля вздохнула: ну что он,  прямо ребенок, честное  слово,  будто  все в
игрушки играет в песочнице:
     --  Ой,  Саш, да  при чем здесь деньги? Страшно это  все... Знаешь, мне
родители  сегодня  приснились.  Будто  они живы, мы все в  Анапе и  купаться
пошли. И  я заплыла так далеко, за буйки, что их  не вижу. Фигурки какие-то,
как мураши на  берегу. Плыву, и только  слышно,  мама  меня  зовет: "Олюшка!
Плыви назад! Олюшка, я боюсь!"...
     Саша наклонился к Оле и нежно поцеловал глаза, щеки, теплые губы:
     -- Ну что ты, зайка? Я же с тобой, я люблю тебя, что ты?
     Оля  погладила  рукой  Сашино  плечо, на котором был выколот небольшой,
величиной с  пол-ладони кельтский  крест. Мизинцем  она провела по очертанию
странного креста:
     -- Саш, а ты во все это веришь? И почему  этот  крест  не  такой, как у
всех?
     -- Но я ведь тоже не такой, как все, -- почти всерьез  ответил ей Саша.
--  А крест такой потому, что кельты, в отличие от многих других, не предали
своих предков, а просто  соединили  в своей религии, в  образе как раз этого
креста, языческое солнце  и веру в Христа. А верю ли я во  все это?  Знаешь,
Оль, мне иногда кажется, что  не  в свое время родился. А  может, я когда-то
уже и рождался. Вовремя. И был настоящим кельтом.
     -- Но они же жестокие были, Саш.
     -- Они были просто воинами. Строгими, но справедливыми. Кстати, забавно
-- кельтская знать,  что  женщины,  что мужчины, носили  холщовые  рубахи  и
что-то   вроде   шерстяных  плащей.  Штаны,  как   это  ни  смешно,   носили
исключительно простолюдины.
     Оля засмеялась:
     -- Так что, Белов, ты в прошлой жизни без штанов ходил, что ли?
     -- Ест-ст-но.
     -- То есть, ты там, конечно, самый главный был?
     -- Насчет самых главных --  не  поручусь, но что  не среди последних --
это точно.  Голову  на отсечение дам. --  Саша  подмигнул  ей обоими глазами
сразу.  -- У кельтов ведь оно как было? Да  как, как? Собственно, как у нас.
Одни пашут  в поте  лица,  другие  их в страхе  держат, а третьи  всем  этим
управляют. Всегда существует только три класса: народ, воины и...
     -- Политики?
     -- У кельтов они назывались друиды.
     -- Вроде священников?
     --  Отчасти. Но они не только были посредниками между верхним  и нижним
миром, но и  сами  обладали  почти божественной мистической силой. Они умели
повелевать не только людьми, но и стихиями -- ветрами, водами, огнем. Зато и
отвечали за все. И всех.
     -- Так ты хочешь сказать,  что ты был именно друидом? --  не без язвы в
голосе поинтересовалась Оля.
     -- Я не волшебник,  я пока  только учусь, -- рассмеялся Саша, но тут же
снова  стал  серьезным:  --  Сейчас  я  пока  воин.  Быдлом  я  не стану.  Я
обязательно поднимусь. Мой путь -- только вперед и вверх.
     -- А я? Куда же я?
     -- Как куда? За мной. Со мной. Я же тебя люблю больше всех на свете.



     Юра,  Юрий Алексеевич Кошко, недавний выпускник престижного МГИМО, спец
по международному праву,  последнее  время все более охотно оказывал  услуги
Белову и его команде.  Уж больно хорошо платили. Причем  налом, иногда  даже
валютой.
     Кто  бы  мог подумать!  А  что ему  было  делать,  если  он, Юра Кошко,
закончивший с красным дипломом самый престижный в  стране институт, оказался
никому не нужен?
     О поступлении в Институт  международных отношений он мечтал с  восьмого
класса. И  хотя  все  вокруг  убеждали его,  что  без блата  поступить  туда
невозможно,  он упрямо гнул свою линию. Школу Юра окончил с золотой медалью,
но она его не спасла. Его элементарно зарезали на первом же экзамене. Причем
так беззлобно и даже сочувственно: типа, куда ты, парень, в  калашный ряд со
своим-то свиным рылом?
     Юра понял, что единственный его шанс -- отслужить в армии, вступить там
в партию, а  уж  после, через рабфак,  пытаться  вновь  одолеть эту вершину,
которая казалась сияющей. Так оно и случилось.
     Поступив, он был уверен, что уж теперь-то весь мир  будет у его ног. Но
к третьему курсу понял, что его  ждет в лучшем случае место юрисконсульта  в
какой-нибудь внешнеторговой организации, впаривающей сеялки-веялки населению
занзибарских пустынь.
     Вышло  же --  и  того  хуже.  Страна как раз пошла  в  полный разнос, и
юрисконсульты   без   волосатой  лапы   никому  не  были  нужны.  Во   вновь
образовывающиеся фирмы и фирмочки брали  не  столько хороших спецов, сколько
людей со связями.
     И все-таки  сработал пусть скромный, но блат. Родственная, так сказать,
протекция.   Мать   устроила   его   в   свой  загибающийся   НИИ   среднего
машиностроения, в юротдел. Смешно сказать,  его месячной зарплаты хватило бы
разве что на  блок импортных  сигарет. Но  Юра  не  курил.  Так что подобный
расклад его не особо-то радовал. И он затосковал.
     Поэтому  когда  к  нему  домой  заявился  нагловатый сосед  из  второго
подъезда,  носивший дурацкое имя Космос,  и попросил  помочь  с  оформлением
документов, Юра сразу, без раздумий и разговоров, согласился. Начав работать
на  Космоса  и Белова, Юра  скоро сообразил, во  что он вляпался. Но в таких
случаях, как говорится, вход -- рубль, выход -- два.
     Для  Юры же  главная проблема заключалась поначалу  в  том, чтобы найти
моральное оправдание  своей новой деятельности.  Куда было деваться?  Он его
нашел. И успокоился. Теперь все так  работают, страна у нас такая --  ничего
здесь не попишешь! Не без труда, но он вывел для себя эту формулу.
     Так что просьбу съездить в фирму "Курс-Ин-Вест"  и посмотреть контракты
за  последние  полгода  он  воспринял  как  обычное  рабочее  задание.  Надо
посмотреть -- посмотрим, надо оценить -- оценим.
     В  "Курс-Ин-Вест" он поехал на такси  -- так  распорядился  Белов.  Фил
предлагал послать с  Юрой своих бойцов,  но  Саша сказал, что не стоит, если
они обо всем договорились...



     Выйдя из  машины,  Юра указательным  пальцем поправил очки. Перед самой
оградой он остановился и, что называется, привел себя в порядок -- аккуратно
заправил  шарф, разгладил на груди белый  модный плащ и, взявшись за козырек
кепки, слегка сдвинул  ее  на затылок.  Он немного нервничал, но  всем своим
видом пытался  излучать  уверенность. Это было  важно прежде  всего для него
самого.
     Юра подошел  к  воротам.  К  нему  неторопливо, вразвалочку  направился
охранник в черной униформе:
     -- Вы к кому?
     Взявшись  пальцами  за дужку очков, Юра разглядел  фамилию охранника на
бейдже  --  Кокошкин.  "Почти  однофамилец  -- улыбнулся про себя  юрист. --
Кошко-кокошка. Рифма, однако".
     -- Добрый день,  --  вежливо  поздоровался он. -- Я от  Белова.  У меня
встреча с Артуром Вениаминовичем.
     -- Подождите, -- кивнул  охранник и отправился в  дежурку.  Сняв трубку
внутреннего телефона он проговорил, словно передавая оперативную информацию:
     -- Он прибыл.
     Кошко от делать нечего рассматривал  окрестности, но  остановить взгляд
было  не  на  чем. Справа возвышался  глухой брандмауэр, в стене левого дома
лишь одно слепое окошко. За офисной  оградой, в  глубине, начиналась высокая
арка. Чем-то этот мрачноватый пейзаж напоминал не Москву, а Питер.
     Он  услышал, как  позади него  прошелестели  шины  уезжающего такси.  А
Кокошкин уже открывал ворота:
     -- Проходите. Знаете, как идти? Прямо и за угол.
     -- Спасибо.
     Поправив  еще  раз шарф  и  переложив  кейс из руки в руку, Юра вошел в
арку.  В  ее  полумраке  после яркого солнца он практически  ослеп.  Постояв
несколько секунд,  чтобы привыкнуть к новому  ощущению,  он вошел во двор  и
свернул направо, за угол.
     Навстречу ему быстро двигались  два темных силуэта. Юра не успел ничего
подумать,  все   случилось  мгновенно.  Чудовищный  удар  бейсбольной  биты,
казалось,  расколол его голову надвое. Но это было, наверное, уже  в прошлой
жизни...
     Вечером в один из переулков около Ленинского проспекта свернула красная
"копейка".  Проехав через двор к  гаражам, машина  приостановилась.  Из  нее
прямо на дорогу выпихнули тело в грязном окровавленном плаще...
     Юра  упал на спину. Следом  из  взревевшей  и рванувшей с  места машины
вылетел кейс.  Он раскрылся  в воздухе: белые  бумажные  листы закружились в
воздухе, медленно опускаясь на асфальт, серые сугробы и черные лужи.
     Уцелевшие  очки чудом  удержались на лбу  Кошко. Сквозь  толстые  линзы
кровавая рана на лбу юриста казалась еще более страшной...
     В  приемном покое  Склифа в этот поздний  час было малолюдно. Только на
одном  из  деревянных диванчиков, словно  три богатыря с конфетной  коробки,
восседали Космос, Фил и Пчела. Они были явно не в настроении, с чего  уж тут
радоваться, но их печаль выражалась весьма своеобразно. Нервно хихикая,  они
хрустели  чипсами  и  синхронно  провожали  взглядами  ножки проходящих мимо
медсестер.
     -- Да, -- задумчиво протянул Пчела, -- облом.
     --  Я говорил, надо было ребятишек с  ним посылать,  --  рубанул  рукой
воздух Фил.
     -- А заигрался Белый, -- раздраженно подытожил Космос. -- Думает, он --
комиссар Миклован.



     В  глубине  гулкого  бесконечного  коридора  Саша  в  накинутом  поверх
кожаного  плаща   белом  халате  разговаривал  с   солидной   врачихой.   Он
внимательно,  мрачно   сдвинув  брови  и  чуть  склонив  голову,  слушал  ее
профессиональный отчет.
     --  Множественные  переломы.  Ушибы. Черепно-мозговая  травма. Пришлось
делать трепанацию. Жить, безусловно, будет, но инвалидность гарантирована.
     -- Его вы оперировали? -- тихо спросил Саша.



     Мимо них  прошла  хорошенькая  медсестра  в  слишком коротком халатике.
Пацаны,  как  один,  сделали охотничью  стойку.  Но  всех,  по  обыкновению,
опередил Пчела:
     --  Девушка, тут такая проблема, -- вкрадчиво заговорил  он.  -- У меня
температура. Примерно пятьдесят -- пятьдесят шесть.
     Углубившиеся ямочки на щеках медсестры наглядно продемонстрировали, что
она вполне принимает правила игры:
     -- В таком случае вас надо немедленно изолировать.
     Пчела, казалось, готов был взвиться,  как пламя костра, а изолироваться
-- ну хоть прямо сейчас...



     -- К вам отдельно заедут, поблагодарят, -- заканчивал разговор Саша. --
Пожалуйста, проследите, чтобы за ним как следует ухаживали.
     Саша вежливо пожал врачихе руку и, махнув Пчеле и ребятам, скомандовал:
     -- Ладно, пошли, опричники.
     -- Сань, ну что врачи говорят? -- подскочил к нему Фил.
     -- Херово, -- бросил Саша.
     --  Подождите! Подождите! -- раздался  в конце коридора нервный женский
голос.
     Все  обернулись.  Женщина  с  опухшим  от слез  лицом  и  с  выражением
совершенного отчаяния в глазах быстрыми шагами приближалась к ним.
     -- Вы Белов, да? -- задыхаясь, выговорила она, глядя Саше в глаза.
     -- Я, -- уже почти понимая в чем дело, спокойно ответил он.
     Отодвинув Фила,  женщина со всего размаха влепила Саше  пощечину.  Саша
вздрогнул  и  отвернулся, лицо его на  мгновение  окаменело.  Повисла гулкая
пауза...
     -- Вы его видели? Вы видели его?! -- кричала мать Юры Кошко, а это была
именно она. -- Из-за вас  он живой  труп теперь!  -- она беспомощно опустила
руки. -- Сколько я ему говорила -- не связывайся с уголовниками!..
     -- Извините, -- сухо сказал Саша, бросив на женщину быстрый взгляд.
     Он швырнул халат на диван и, уже не оглядываясь, зашагал к выходу.
     -- Господи, из-за этого щенка! -- растерянно,  но уже словно самой себе
или просто в пространство сказала женщина.
     На ходу, через плечо, Саша бросил:
     -- Пчела, поможешь ей деньгами, не забудь...
     Пчела, стоя вполоборота к матери Кошко, достал бумажник.
     -- Ну почему у  вас на  уме  одни  деньги? --  обреченно  махнула рукой
женщина и медленно побрела в глубь коридора.
     Пчела, искренне не понимая ситуации, пожал плечами, спрятал  бумажник в
карман и вслед за ребятами двинулся к выходу...



     Один из сидящих за длинным столом клерков заглянул в пришедшую по факсу
бумагу:
     --  Шестьсот  тонн  алюминия.  Пятьдесят  процентов  предоплата. Налом,
остальные по факту.
     Физиономия Артура вытягивалась на глазах. Видимо, то, что он только что
услышал, превосходило меру его разумения:
     -- Так сколько?! Я не понял, повтори.
     Хлебников,  его верный  зам, для порядка проверил сообщение и,  победно
улыбаясь, повторил цифры.
     --  Ни хрена себе...  --  присвистнул  Артур.  --  А кто это? Ты  Петру
звонил?
     -- Он проверял -- реальные люди...
     Артур, нервно расхаживая взад-вперед по узкому пространству кабинетного
предбанника, теребил свой цветастый галстук и причитал, как актер в античной
трагедии:
     -- Риск-то, конечно, большой, но наличка... Чай с лимоном! -- бросил он
секретарше Людочке. -- Наличка, наличка, наличка... -- едва не пел он.
     И, наконец, решился,  словно  после  жаркой бани всем  своим  упитанным
телом ухнул в ледяную прорубь.
     --  О'кей, -- махнул он Хлебникову, бодро проходя в кабинет. -- Звони в
Душанбе, пусть  Бако готовит поставку.  Заключай  контракт пожестче и  давай
тоже туда, проследишь за отгрузкой.
     Хлебников,  который изначально  шел  к  шефу с  каким-то документом  на
подпись, по инерции протянул  Артуру  красную папку с бумагами. Но сделал он
это зря. Артур  словно  взбесился --  от раздражения, радости и нетерпения в
одном флаконе. И этот флакон взорвался:
     --  Что ты стоишь?!!  -- завизжал Артур. -- Бегом,  бегом, бегом!  -- И
Артур,  неожиданно  бодро   для   своей   комплекции   изобразил  резвый   и
целенаправленный бег на месте.
     Спровадив таким экзотическим образом бестолкового зама, Артур плюхнулся
в кресло  и, как это  обычно  делают  крутые  парни в  американских фильмах,
закинул ноги на стол. Душа его пела. Вместе с ним и весьма фальшиво:
     -- А в Таджикии родимой распускаются каштаны!..
     В кабинете  было  душно. Воздух  переполняли запахи хорошего одеколона,
дорогого коньяка и пота. Артур всегда  потел в  сложных  ситуациях,  будь то
большое  горе,  сильная  радость  или   крупная   сделка.  Сейчас  к   этому
сложносоставному запаху  прибавился  еще  один  --  запах  денег.  Причем не
фигурально, а буквально.
     Сотрудники  фирмы  вытряхивали  на  полированный  стол  пачки денег  из
огромных  резиновых  мешков. За процессом  наблюдали Артур  и двое  солидных
мужчин министерского вида. Один грузный и щекастый, второй поджарый, с седым
ежиком. Это были покупатели, и алюминий нужен был им позарез.
     По внешнему виду банковских упаковок можно было с легкостью определить,
что банкноты, прежде чем попасть на  этот стол, прошли через многие руки.  И
пахли, точнее, пованивали, соответственно.
     -- Надо пересчитать, -- деловито заявил Артур.
     -- Артур, -- укоризненно покачал головой щекастый, -- мы не первый день
в бизнесе.
     -- Считайте, -- не терпящим возражения тоном повторил Артур и сам начал
засучивать  рукава. Вслед  за  ним  и  Хлебников  стал  покорно  развязывать
галстук, словно это могло поднять его работоспособность.
     -- Считайте. Здесь пятьдесят процентов, -- жестяным  голосом проговорил
щекастый. И, поднимаясь из кресла, добавил: -- Ждем металл...



     Спустя два  часа деньги, наконец, были пересчитаны.  Все было  тип-топ.
Можно было считать, что первый этап  завершен: денежки,  они вот уже, вот, у
Артура в кулаке.
     Он расхаживал по кабинету и возбужденно говорил в телефонную трубку:
     --  Бако!  Бакошка,  слышишь? Отправляйте  срочно!..  Что значит много?
Такой контракт!.. Да... Да...  Ну хорошо,  хорошо, только  не дольше. У меня
очень жесткие сроки...  Ну, я верю в тебя... Да... Привет Далеру. До звонка.
--  Дождавшись  коротких   гудков  отбоя,   Артур,  паясничая,  склонился  к
телефонному микрофону и ласково, игриво проворковал туда:  --  Чурбанчик  ты
мой ненаглядный!!!
     Чувства  переполняли его,  Артур  готов  был  лопнуть.  Лишняя  энергия
требовала немедленной нейтрализации.
     Неуклюже приплясывая, он  все  более входил в раж и в одиночестве начал
свой  коронный номер, который позволял себе лишь в сильном подпитии, --  как
Кинг-Конг, он  прыгал на полусогнутых ногах,  бил себя  кулачками в  грудь и
подпевал,  ритмично  выпячивая  массивный  подбородок:  "Куба  далеко,  Куба
далеко, Куба рядом! Это говорим мы!"
     Секретарша с подносом зашла именно в тот момент, когда Артур отплясывал
уже на рабочем столе.
     Людочка мелко задрожала от смеха,  изо всех сил стараясь сдержать себя.
Но  чайная  ложечка  предательски  дребезжала  на  блюдце,  а  чай  едва  не
выплескивался из стакана.
     Артур Вениаминович, увидев ее наконец, сделал строгое лицо:
     -- Люда! Сегодня из Нью-Йорка факс пришел.
     Людочка, словно в замедленной съемке, сменила смеющуюся маску на сугубо
деловую. Все-таки она была профессионалом:..



     Погода стояла прекрасная. Настоящая весенняя. Здесь, на железнодорожных
путях "Москвы-Сортировочной", где пахло  креозотом, дымком и угольной пылью,
весна ощущалась еще острее. Утреннее солнце еще едва-едва пригревало, но уже
было видно, что день будет прекрасным.
     За  Артуром  и   Хлебниковым,  стремительно  шагающими  вдоль  длинного
состава, едва  поспевали  начальник станции, грузчики  и сияющие  сотрудники
"Курс-Ин-Веста".
     -- Ну давай, докладывай, -- приказал Артур Хлебникову.
     --  Значит,  так, -- деловито начал  тот.  --  Докладные  подписаны,  с
начальником все договорено. Ну, надо подмазать, сам понимаешь... Грузчики на
месте.
     Остановившись у головного вагона, Артур как дирижер взмахнул рукой:
     -- Ну, вскрывайте. Глянем  на наш таджикский алюминий. Крылатый металл.
Здорово поднимает!
     Пока  Хлебников с  начальником станции обменивались  накладными,  Артур
продолжал дирижировать:
     -- Где шампанское?
     -- Все как положено, -- успел подскочить с видом именинника Хлебников.
     Под скрежет дверей вагона, вскрываемого работягами в оранжевых жилетах,
в  голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий пенный  напиток, расплескивая
на  землю,  разлили  в пластмассовые  стаканчики,  расставленные  рядком  на
поленнице шпал.
     -- Итак, уважаемые товарищи! -- вовсю актерствовал Артур. -- Перерезана
алая лента, и первая партия таджикского алюминия хлынет  на  наш  московский
простор!
     Публика зааплодировала.
     И вот он, последний аккорд! Тяжелая дверь с жутким металлическим лязгом
отъехала, наконец,  в сторону. Солнечные  лучи, пробившиеся  сквозь  дощатые
щели вагона, весело заиграли по его стенам.
     На  лицо  Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским  выпал из
его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки.
     Вагон  был пуст.  Девственно  чист  и пуст.  Если, конечно, не  считать
роскошной цветочной  корзины,  чьей-то заботливой  рукой водруженной прямо в
дверном проеме.
     -- Так, я не  понял. Не понял, --  действительно ничего не понял Артур.
-- Что это за фигня?
     Хлебников,  не отвечая  шефу  и не веря собственным глазам,  метнулся в
вагон. Окончательно  убедившись  в его  безоговорочной  пустоте, он  истошно
заорал кому-то вдоль вагонов:
     -- Проверяй все вагоны!
     Артур,  готовый, казалось, расплакаться, мешковато  уселся  на  грязную
просмоленную   шпалу.   В  руках  он  держал  дурацкую  цветочную   корзину,
издевательски украшенную траурной лентой.
     У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные
милицейские околыши.
     Подскочил запыхавшийся Хлебников.
     -- Ну?
     Хлебников смог лишь развести руками.
     -- Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое?
     -- Все. Все, --  едва  переводя дух, просипел  несчастный Хлебников. --
Все выгребли подчистую.
     Артура затрясло:
     -- Я тебя сейчас сам выгребу!
     Отвернувшись от всего  опостылевшего мира,  Артур, вперив бессмысленный
взгляд в голубые  небеса, машинально  вытирал пот со  лба  уголком  траурной
ленты.
     Солнце   уже   залило  светом   все   огромное   пространство   станции
"Москва-Сортировочная". И кого-то, в отличие  от  Артура,  оно грело гораздо
ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то
в каком-то другом месте обязательно много радости.
     Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного
пустого  состава стоял  другой, точная копия  предыдущего.  Отличие ситуации
было  только  в том,  что вдоль него быстрыми уверенными  шагами  шла группа
людей во  главе  с Сашей Беловым,  Филом и  Космосом.  Вслед  за  ними  едва
поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады.
     В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела:
     -- Советский цирк  умеет  делать чудеса, --  вопил  он,  имея на то все
основания.
     За  его  спиной тускло  поблескивали аккуратные  штабеля  металлических
чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз.
     Космос ласково приник к волшебному грузу:
     -- Теперь это  все  наше,  прикинь!  --  ясное дело, кому, как не  сыну
астрофизика, было оценить возможности крылатого металла.
     -- Золото Маккены, -- восторженно и  одновременно снисходительно подвел
итог Саша.
     --  В  Уфе,  на  сортировочной,   вагоны  отцепили,  поставили  пустые,
опломбировали,  и  ту-ту-ту!  Вперед, с песнями, --  из  Пчелы так  и  перли
восторг  и гордость  за  содеянное  с  таким  блеском,  он  даже  попробовал
изобразить движущийся паровоз.
     -- Орлы. Ну просто орлы. -- Саша по-ленински щурился на солнце и Пчелу.
-- Теперь этот урод никуда не денется.
     Махнув бойцам, он браво отдал приказ:
     -- Закрывайте. Вместе с Пчелой.
     Хохочущий Пчела, изо всех сил отмахиваясь от протянутых к нему рук, все
же  не отбился. Его схватили и несколько раз  подкинули в небо,  по-прежнему
голубое. Что и говорить, это был, конечно же, Пчелин триумф.
     Один  только  Фил остался  серьезным,  отдавая  последние  распоряжения
пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке:
     -- Слышь, командир. Как договорились:  закрываешь, пломбируешь, а бабки
потом.
     Командир согласно кивал.
     Роли  переменились.   Если  еще  недавно  Артур  был   полным  хозяином
положения,  то сейчас "министерские" заказчики  были  вправе диктовать  свои
условия. Оговоренный срок Артур элементарно просрал. А еще пальцы гнул.
     -- Артур, пойми, мы очень зависим от этого металла, -- беззлобно, но со
значением говорил щекастый.
     Артур суетливо оправдывался:
     -- Я понимаю, но  вы тоже меня поймите, -- наискосок через весь кабинет
Артур  перебежал к карте Советского  Союза, висевшей на стене. -- Посмотрите
на эту карту наших  долбаных железных  дорог. Здесь  -- Москва,  -- ткнул он
толстым пальцем,  -- здесь -- Таджикистан...  Они  и  в  нормальное-то время
очень  плохо функционировали,  -- будто  двоечник  перед учителем  географии
оправдывался  он,  прекрасно  при  этом  понимая,  что  оправдания  выглядят
неубедительно и чудовищно глупо.
     Естественно, ответ он получил вполне ожидаемый:
     --  Артур,  это  твои  трудности,  --  тон  щекастого  стал  уже  более
раздраженным.
     Прыжки и ужимки  Артура его трогали меньше  всего. Его волновал  только
алюминий.
     -- Да, я понимаю, но подождите...
     Второй  гость,  с  седым  ежиком,  всегда  отличавшийся  исключительной
корректностью  и молчаливостью,  почти  по-хозяйски  взял  с  Артурова стола
первую попавшуюся папку, потряс ею в воздухе и демонстративно бросил обратно
на стол. Это, очевидно, была точка в разговоре:
     -- В общем, мы готовы ждать, ну, еще неделю, не больше.
     Мужчины  молча  поднялись.  Щекастый  исподлобья  глянул  на  Артура  и
оценивающе оглядел обстановку  его  кабинета. Достав из  кармана монетку, он
крутанул ее по столу  в сторону Артура. Монетка завертелась быстро, волчком.
Артур, сидя в кресле, завороженно смотрел на нее.
     --  Знаешь, Артур,  такую  арию,  --  на выходе из  кабинета  обернулся
щекастый, -- "Люди гибнут за металл"?
     -- До встречи, -- без тени улыбки завершил разговор седой.
     Артур остался  один  на  один  со  своими  невеселыми  "металлическими"
мыслями. Монетка слишком вещественно напоминала о том, что он попал. Как кур
во щи. Точнее, в тысячу раз хуже.
     -- Артур Вениаминович, -- заглянула Людочка. -- Вам Белов звонит.
     -- А?
     -- Белов. Александр.
     --  Кто? -- по его  интонации  Людочка поняла,  что до шефа  наконец-то
дошло.
     -- Он спрашивает, как у вас настроение?
     -- Да понял, понял... -- безвольным жестом отмахнулся Артур.
     Буквально   за  несколько  секунд  на  лице  его  сменилось   несколько
противоречивых  чувств:  растерянность,  бешенство  и  проблески  решимости.
Голова его, наконец, начала соображать. И главное, что она сообразила, --  к
разговору с Беловым он не готов. Пока не готов.
     -- Скажи, меня нет. Я скоропостижно скончался. Меня вообще здесь нет. Я
уехал. В Таджикистан. Нет, в Монголию. Так. Стоп.
     Артур швырнул монетку в корзину для бумаг.
     -- Соедини меня срочно с Петром.
     Он закурил сигарету и чертыхнулся -- чуть было не зажег с фильтра.
     -- Сволочь, -- бормотал он едва ли не с восхищением. -- Скотина...



     Саша свернул  на  Герцена. Время  еще  в  запасе было, поэтому  он ехал
настолько  медленно, насколько мог. Оля сидела рядом  спокойно, глядя вперед
на мокрую мостовую. Но он чувствовал,  как она волнуется. Все-таки сегодня в
каком-то  смысле  решалась  ее  судьба.  Комиссия  консерватории  определяла
сегодня, кому из вчерашних выпускников что светит.
     -- Ну вот, прикинь, --  излишне  бодро предположил Саша, -- тебе сейчас
говорят: "Распределяетесь в "Ла Скала"!" Или куда там?
     -- В Бостонский симфонический оркестр, -- подсказала Оля, и на щеках ее
обозначились ямочки.
     Значит -- немного расслабилась.
     -- Во.  В Бостонский.  Что будешь  делать?  Бросишь меня, да? Поедешь в
Америку проклятую? -- он покосился на Олю и подмигнул памятнику Чайковского,
сворачивая во двор консерватории.
     -- Во-первых, я хочу сольно выступать, -- не без пафоса заявила Оля. --
А во-вторых, никуда я от тебя не поеду, знаешь прекрасно.
     -- Знаю, маленькая моя. Давай, ни пуха. Я тебя жду.
     Оля подставила  щеку,  но не тут-то  было. Саша не мог отпустить ее без
полноценного поцелуя.
     -- Ты с ума сошел, Белов, -- не сразу вырвалась Оля.
     Он лишь улыбнулся, наблюдая, как  она поправляет ничуть не пострадавшую
прическу.
     Взглядом  проводив  Олю  до  самых дверей консерватории, Саша  вышел из
машины. Он пнул  переднее колесо  своей синей БМВ. Нет, ему не показалось --
можно чуть-чуть подкачать. Саша открыл багажник и потянулся за насосом.
     -- Пойдешь со мной. Быстро. -- Белов почувствовал, как в  левый бок ему
уперлось дуло пистолета.
     -- Сейчас. Багажник закрою.
     -- Бегом.
     Ох, как Саша не любил, когда ему приказывают! Да еще и  таким тоном. Но
в данном случае следовало согласиться с неоспоримым доводом, упиравшимся ему
теперь прямо в спину.
     Рядом тормознула черная "Волга". Бросив  взгляд на дверь консерватории,
Саша сделал пару шагов и опустился на заднее сиденье  рядом с молодым бугаем
в черной кожаной куртке. Другой, с пистолетом, втиснулся рядом, не без труда
захлопнув дверь.
     Выехав на Герцена,  машина резко  набрала  скорость и рванула в сторону
площади Восстания. Все молчали. Говорить пока было не о чем.
     Стиснутый  с двух сторон  "быками", Саша смотрел вперед,  на  дорогу  и
увеличивающееся на глазах здание островерхой высотки. Мужик, сидевший  рядом
с  водителем, внимательно и  с любопытством рассматривал  Белова  в  зеркале
заднего  вида.  У мужика  был крепкий  коротко выбритый затылок  и  глубокий
бледный шрам на правой стороне лица -- от середины лба до середины щеки.
     Быстро проскочили Пресню,  потом Хорошевку и уже через минут пятнадцать
съехали  на  едва  заметную  дорожку, ведущую куда-то  в глубину Серебряного
бора.  Саша невозмутимо поглядывал по сторонам. Место было  хорошее. У самой
Москвы-реки.
     Здесь и остановились.  От воды  медленно поднимался туман. И ни единого
человека не было видно. Будний день. Весна, не лето.
     -- Пацаны, погуляйте, -- приказал тот, со шрамом.
     "Быки"  и водитель выбрались из машины,  открыли багажник  и  разобрали
заранее  приготовленные  обрезки труб. Один намотал  на  руку крупноячеистую
цепь. "Психологическая обработка, так сказать", -- про себя усмехнулся Саша.
     Ну, ничего, к такому он всегда готов. Не первый день в школе. Хотя рожи
у них были все же малоприятные.
     -- Ну что, фраер, колись. -- Меченый, наконец,  соблаговолил обратиться
к нему.
     -- Что именно тебя интересует?
     -- Где металл?
     -- У меня. Артур получит его только тогда, когда введет моего  человека
в состав  учредителей, --  не  задумываясь --  ибо  это было  давно принятое
решение, -- высказал свою деловую позицию Саша.
     -- Это с какого хрена? -- взвился Меченый, и шрам его заметно побелел.
     -- А не надо бить по голове моего юриста, -- назидательно пояснил Саша.
     -- Ты пришел к Артуру  с наездом. -- Меченый постарался выдержать столь
же дидактичный и спокойный тон.
     -- Я пришел  поговорить по  делу. Хамить козла  никто  не заставлял, --
спокойно закончил Саша.
     -- Ладно, дело прошлое, -- не споря и уже вполне  примирительно  сказал
Меченый. -- Верни металл, и вопрос закрыт.
     -- А  найди! Шестьсот  тонн -- не иголка. Давай!  --  В  Сашином голосе
прозвучала неприкрытая издевка.
     Меченый всем своим видом  теперь демонстрировал, что  спокойный деловой
разговор окончен:
     -- Ты отвечаешь за свои слова?
     --  Я всегда отвечаю за свои слова, --  без тени сомнения ответил Саша,
крепче сжимая кулаки.
     -- Ну, молись,  сука.  -- Меченый, похоже, вышел из себя, прямо-таки --
выскочил. И, резко отвернувшись, взялся за ручку двери: пора было кончать со
всем этим.
     --  Погоди,  родной... Меченый с еще большим любопытством,  чем прежде,
взглянул на Белова в зеркало.
     -- Сюда смотри, -- медленным движением глаз Саша указал -- куда именно.
     В  Сашиной  левой руке,  почти  уютно, как-то  по-домашнему  уместилась
аккуратная граната.
     Противопехотная.  Такие ласково  и нежно  кличут  "лимонками".  Большой
палец предусмотрительно был продет в кольцо. Граната  находилась в идеальной
боевой готовности.
     Меченый судорожно дернулся, а скулы у него напряглись. Шрам обозначился
еще резче.
     Саша,  не  повышая  и  не  понижая тона,  продолжал.  Каждое  слово  он
произносил  четко  и  раздельно,  словно  ставил  ударения  --  для  большей
доходчивости:
     -- Когда  меня задевают,  я иду  до  конца.  Я смертник, ты  понял?  --
Меченый, судя по мгновенному взмаху ресниц, понял, уяснил. -- Скажи "быкам",
пусть подождут,  а мы  поедем  в  город.  Считаю до трех и  вынимаю чеку.  К
едреной матери.  Раз. Два...  --  на  слове  "три" Саша  и вправду  выдернул
кольцо.  Теперь достаточно было просто разжать  пальцы. Следовало к  тому же
признаться, что Сашина рука ребристое тельце  тяжелой  и опасной игрушки уже
порядком устала держать.
     Но Меченый и без Сашиных слов это понял. Он опустил стекло и крикнул:
     -- Пацаны, погуляйте, мы отъедем.
     --  Оценка  "пять". Давай, садись за руль. Только не  тряси -- я кольцо
обратно вставлю. -- Саша улыбнулся Меченому как лучшему другу.
     Тот,  больше  не  оборачиваясь, пересел  на  водительское место, и  они
тронулись -- сначала медленно-медленно, а потом -- в карьер.
     Туман  по-прежнему  неторопливо  плыл  вдоль  реки,  куда-то  в сторону
видневшихся вдалеке высотных жилых домов.
     -- Так я не понял, что случилось? -- ошарашенно вопрошал приятелей боец
с  намотанной  на  ладонь  цепью. -- Мы  приехали?..  --  И  лишь удивленное
молчание было ему ответом.



     Это была  катастрофа.  Неужели все  было зря:  годы учебы, сотни  часов
упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого начала подавала
огромные надежды.  А теперь  -- что? В никуда?  Домашней хозяйкой  при муже.
Пусть и с консерваторским образованием.
     Ей  при  распределении   не  предложили  ничего.  Ничего.  Даже  самого
захудалого  оркестра.  А  она,  дура, размечталась.  После этого  позора Оле
захотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным,
так  прежде  любимого, здания  консерватории. Но уже на выходе  из  зала  ее
остановил, взяв  под локоток, профессор,  Валентин  Георгиевич. Ни  слова не
говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в  их класс, где, как она до
сих пор считала, прошли ее лучшие годы.
     В   окружении   портретов  великих  композиторов  и  исполнителей   Оля
чувствовала теперь себя совсем чужой.  Она слушала Валентина Георгиевича, но
мысленно была уже далеко отсюда.
     -- Олечка, поверь  мне, старому профессору, я сам через все это прошел.
Нужно обладать экстраординарным  талантом, чтобы добиться  таких вот вершин.
--  Валентин  Георгиевич, артистично всплеснув  руками,  призвал в свидетели
портреты великих.  --  Ты человек способный,  но скажи, неужели тебя устроит
шестой пульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом?
     Оля  понимала,  что  ей абсолютно  нечего возразить. Да  и  желания  не
возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:
     -- Оленька, я очень уважаю твоих  родителей, они мне были очень близки,
я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал...
     Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.
     --  Я  поняла все, Валентин Георгиевич,  --  неожиданно для самой  себя
спокойно  и почти безразлично проговорила  она. --  Мне надо идти, извините.
Меня просто ждут внизу. До свидания.
     Вымученно  улыбнувшись,  Валентин   Георгиевич  лишь  беспомощно  пожал
плечами -- он сделал для нее все, что мог.
     Тяжелые  двери  консерватории  медленно  закрылись  за  ней.  Наверное,
навсегда.
     Машина была  не заперта, но Саша куда-то исчез.  Посмотрев по сторонам,
Оля  села в машину. В  салоне  невыносимо громко звучал фрагмент  скрипичной
сюиты  Рахманинова.  Оля  резко повернула  ручку  настройки  --  из динамика
полилась какая-то тупая попса. Но в данный  момент эти звуки  раздражали  ее
меньше.
     Невидящим взглядом Оля смотрела  сквозь  лобовое  стекло на  счастливых
студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С нее хватит.
     Наконец  явился  Саша.  Такой  запыхавшийся,  будто  бегал  на  длинные
дистанции.
     -- Ты где был? Что машину оставил?
     -- Я  за сигаретами  бегал,  -- ответил он, заводя  машину. --  Ну, что
сказали?
     -- В Москве остаюсь, -- впервые ей ничего не хотелось объяснять Саше.
     -- Ну и  славненько, Олька,  --  отозвался он весьма  довольно.  -- Все
нормально. Будем жить-поживать и -- как это говорится -- добра наживать!
     Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный взгляд на Олю:  да,
похоже, не повезло сегодня его девочке.  Ну да  ничего, прорвемся. И теперь,
еще более внимательно, он посмотрел в зеркало  заднего вида. Все было чисто.
Надо было  только избавиться от  гранаты,  которая оттягивала  карман плаща.
Жизнь продолжается.



     Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел, что его уже
ждут. Рядом с черной "Волгой" по тротуару прохаживался Силантьев. "Ну и рожу
он себе отъел. Прямо член ЦК комсомола", -- привычно констатировал Петр.
     Остановившись  метрах в десяти,  Петр  вышел из машины и подождал, пока
Силантьев подойдет к нему сам.
     -- Опаздывать нехорошо. -- Силантьев  изо  всех сил  старался выглядеть
начальником.
     Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего не ответил.
     -- Ладно, ладно, -- примирительно замял Силантьев. -- Ну как?
     Окинув  его взглядом, Петр указательным пальцем провел  по своему шраму
на щеке:
     --  Вел себя  достойно.  Не трухал, угрожал гранатой. -- Петр эти слова
произнес едва ли не с гордостью за своего "клиента". -- У пацана стержень.
     -- Хорошо, давай кассету. Ты записал?
     -- Да, -- ответил Петр и достал из кармана  диктофон. Вынув кассету, он
передал ее "комсомольцу". -- Что мне Артуру сказать?
     -- Инструкции в рабочем порядке, -- деловито ответил Силантьев. -- Все,
будь здоров.
     Машины  --  черная "Волга" Силантьева и БМВ Меченого  -- развернулись и
разъехались. Каждая в свою сторону.



     Несмотря на все внешние  изменения в жизни страны, в здании на  Лубянке
продолжалась обычная рутинная работа. Шпионы в мире еще не перевелись, да и,
судя по всему, никогда не переведутся.
     Но  те  сотрудники,  что  собрались  сегодня в  кабинете генерал-майора
Хохлова, шпионами никогда не занимались.
     Собравшиеся были действующими сотрудниками знаменитого Пятого  Главного
управления КГБ  СССР. И прежде по роду  своей деятельности  занимались,  так
сказать,  вопросами   исключительно  идеологическими.  То  есть  следили  за
собственными  гражданами.  Их же,  родных,  брали  в  разработку.  Объектами
деятельности  этих  "суперпрофессионалов"  были всякие диссиденты  и  прочие
недовольные политикой партии и государства отщепенцы...
     Перестройка, казалось, все  поставила с ног на уши. Но ситуация полного
разброда  продолжалась в "Пятерке"  совсем недолго. Появились гораздо  более
интересные  и, что куда  важнее, более  выгодные  сферы  применения  сил.  А
именно:   контроль   за  новыми   политическими   движениями,  нарождающимся
российским бизнесом и матереющим криминалом. В действительности все это было
связано между собой столь прочно, что работать с каждым днем становилось все
интереснее и интереснее.
     Мудрые люди  в партии и органах  давно поняли, куда  катится  страна, и
теперь  стремились  создать систему,  при  которой  контроль  за  процессами
окажется полностью в  руках спецслужб. Рыцари  плаща и  кинжала  меньше всех
хотели упустить свой шанс в новой жизни. Собственно, для реального внедрения
в финансово перспективные сферы и был создан отдел генерала Хохлова.
     За длинным  полированным  столом в  его кабинете сидело  семь  человек,
каждый отвечал  за свое направление. А все  нити в руках  держал  сам Андрей
Анатольевич Хохлов.
     Докладывал майор,  обращаясь не  только к собравшимся, но и к  портрету
человека с  мефистофельской  бородкой.  Феликс Эдмундович, казалось,  вполне
сочувственно взирал на майора.
     -- Субъект находится в  поле  зрения территориала  с  девяностого года.
Вновь обратил на себя  внимание при  попытке рэкета входящего в нашу  орбиту
предприятия.  Примененная  им   схема  показывает  незаурядные   тактические
способности, учитывая  его возраст  -- двадцать  три года. По моему указанию
агент, легендированный как  бандитская крыша, вступил с субъектом в  силовой
контакт.  Специалисты отдела  "Ф" проанализировали  полученную  запись.  Вот
фрагмент  из  их   заключения:  "...отличается  экстраординарными   волевыми
качествами, эмоционально стабилен и имеет ярко выраженную установку лидера".
     Я  связался  с  особистами  по месту  службы  субъекта.  Характеристики
совпадают. -- Введенский замолчал.
     Надо  заметить,  что  Игорь  Леонидович Введенский  обладал  внешностью
идеального чекиста. То  есть никакой. Среднего роста. Вполне благообразен. В
меру мужествен. Спортивен. Наверное, мог даже  нравиться женщинам. Разве что
блеск  глаз изредка выдавал скрытое тщеславие.  Но это, в конце  концов,  не
такой уж порок, особенно в условиях нового времени.
     Генерал  отеческим  взором обвел  собравшихся. Вопросов  к Введенскому,
похоже, не было.
     -- Игорь Леонидович, твои предложения коллегии. -- Генерал, сжав руки в
кулаки, тяжело опустил их на полированную столешницу.
     -- Предлагаю  взять  Белова в  разработку. Генерал Хохлов  одобрительно
кивнул...



     Артур просто не находил себе места. Да еще куда-то Петр  запропастился.
Именно тогда,  когда он  больше  всего  был  нужен. В офисе  "Курс-Ин-Веста"
стояла  непривычная,  мертвая  тишина. Там, где  вчера бурлила живая  жизнь,
сегодня впору было справлять поминки.
     Людочка от  вынужденного  безделья  гоняла  по  экрану  принца  Персии,
которому  никак  не  удавалось  перепрыгнуть через пропасть.  Раз  за  разом
незадачливый  принц  падал на дно  каменного колодца, и острые  безжалостные
шипы-кинжалы пронзали его тщедушное виртуальное тельце.
     Но не зря  она  считалась профессионалкой. За те  несколько секунд,  во
время  которых  посетитель должен  был сделать  несколько шагов от  входа  в
приемную до двери кабинета шефа, она успела нажать кнопку селекторной связи:
     -- Артур Вениаминович, к вам!
     Радостно  отбросив бессмысленные  бумаги,  Артур вскочил  из-за  стола.
Прямо как молоденький. Он и боялся дурных вестей, и надеялся на чудо.
     Дверь открылась,  и  на пороге  появился Меченый,  человек со шрамом на
правой щеке.
     --  Ну, Петр,  наконец  ты пришел! --  засуетился Артур.  -- Ничего  не
говори. Проходи, садись.
     Артур кинулся к заветному шкафчику, выхватил коньяк и два фужера.
     -- Подожди, --  он плохо  слушавшимися  руками разлил напиток. --  Меня
здесь скоро гасить начнут.
     Артур заглянул в бесстрастные глаза Петра и протянул ему коньяк:
     -- Ну, ничего, мы же с тобой старая команда, -- в голосе его  звучали и
надежда, и почти униженная просьба.
     Петр кивнул, но это, как оказалось, вовсе не было знаком солидарности:
     -- Прости, Артура. Я  тебе ничем  не могу помочь.  Теперь у  тебя новая
защита -- Саша Белый.
     Ну,  уж такой подлянки от жизни в целом и от  Петра в  частности  Артур
совсем не ожидал:
     -- Что?! -- задохнулся он от злости и бессилия.
     -- В вопросе с алюминием только он тебе помочь сможет, -- завершил свою
мысль Петр.  И  добавил,  чтобы  не оставалось  ни малейших сомнений:  --  И
запомни, это -- без вариантов.
     У Артура на несколько мгновений перехватило дыхание. Оттягивая душивший
его галстук, Артур просипел:
     --  Пошел  вон,  сволочь!  --  свои  слова Артур попытался  сопроводить
решительным жестом, но жест вышел решительно жалким.
     А вот  у  Петра получилось. Уже в  дверях он повернулся к  Артуру и два
вытянутых  пальца  --  указательный  и  средний  --  приставил  к  Артуровой
переносице.  Вроде -- пиф-паф. Легкий тычок  этих пальцев отбросил Артура  к
стенке.
     Впору было стреляться...



     Юрист  Кошко,  чья голова  была  закована  в  гипсовый  шлем,  лежал  в
отдельной палате Склифа и размышлял о жизни и ее превратностях. Не зная, чем
его  развлечь, мама  читала ему детскую книжку про индейцев. У  индейцев все
было просто: стрелы, яды, скальпы. Очень детская попалась книжка.
     -- Как ты? -- ласково спросила она, дочитав очередную страницу.
     Юра пробурчал  что-то успокоительное в  ответ. Но тут тишину стерильной
больничной палаты буквально взорвало фейерверком.
     Посетителей было  всего  четверо, но шума они производили, будто  целый
взвод.
     В  глазах  у  Клавдии  Семеновны  зарябило от  улыбок, цветов, фруктов,
блеска бокалов, фольги на шампанском.
     Цветы ей галантно  преподнес Саша  Белов. Он посмотрел  ей в глаза  так
по-доброму, так обезоруживающе, что она не смогла сдержать улыбку:
     -- Спасибо.
     -- Ну, как самочувствие больного?
     Клавдия  Семеновна неопределенно пожала плечами, но  выражение ее  лица
свидетельствовало: пациент жив, но...
     Пчела уже громко откупоривал шампанское.
     --  Тише,  тише, сейчас  сестра  придет,  --  попытался урезонить своих
кромешников Белый.
     --  Какая, беленькая?  -- сделал моментальную стойку Пчела. --  А  что,
пусть заходит, -- добавил он, разливая шампанское по бокалам.
     Весна бушевала  вовсю. И  везде. Теперь, казалось,  она  пришла и в эту
палату.
     Фил  и   Космос,  опережая  других,  сдвинули  свои  бокалы,  продолжая
беспричинно, совсем по-детски гоготать.
     -- Ладно, все, -- поднял бокал и Саша. -- Ну, что, брат, твое здоровье.
     Он чокнулся с загипсованной рукой Юры. Тот в ответ сдержанно улыбнулся.
     -- Не зря пострадал, -- философски заметил Фил.
     Из-за  его  спины  вывернулся  Космос  --  ему  не  терпелось  сообщить
радостную новость:
     -- Теперь вон Пчела у нас -- соучредитель в "Курс-Ин-Весте". Ты рад?
     Саша очень внимательно смотрел в Юрины глаза. И только когда заметил их
ответное движение, достал из кармана халата новенькие  очки в тонкой золотой
оправе и протянул их больному.  Тот, левой рукой расправив  дужки, с трудом,
чуть наискось, надел их.
     -- Ты  же не сердишься на меня, брат? -- спросил Саша участливо, однако
его  интонация  и выражение глаз  предполагали  и ожидали  лишь один вариант
ответа.
     Юрист прикрыл глаза и, слабо улыбнувшись, отрицательно покачал головой:
     -- Я не сержусь на вас, Саша.
     Таким  образом,  ритуал  во  всех  формальностях  был  соблюден. Сашино
настроение тотчас приблизилось  к  точке  кипения. Слава богу, поводов  было
предостаточно.
     -- А у меня свадьба скоро, -- торжественно провозгласил он. --  Кстати,
я вас приглашаю, -- перевел он взгляд на Клавдию Семеновну.
     -- Спасибо, -- растроганно и чуть растерянно кивнула она, все еще держа
в руках букет роз и так и не пригубленный бокал шампанского.
     -- Жаль, тебя не будет,  -- сказал Саша Юре. Юре,  наверное,  тоже было
жаль.



     Расписывались в Грибоедовском, самом модном и крутом ЗАГСе Москвы.
     Хотя  новые веяния, похоже, его даже не коснулись.  Видимо, регистрация
жизни  и смерти дело настолько  консервативное,  что  новшества  в эту сферу
приходят последними.
     По этой  простой  причине гости усердно  посмеивались, кто в ладошку, а
кто и открыто, слушая торжественную речь регистраторши.
     Еще  не старая, но порядком  утомленная  существованием  тетка, раскрыв
огромную папку с  изображением сплетенных обручальных колец,  торжественно и
пафосно зачитывала ритуальный текст:
     --  Дорогие молодожены! Помните, как поэтично сказал Энгельс: "Семья --
это  не просто союз  любящих сердец,  а главное  звено  в  бесконечной  цепи
поколений, орудие эволюции, опора государства и первичная ячейка общества".
     Кажется,  над  мудростью  Энгельса  не смеялась,  кроме  регистраторши,
только еще Сашина  мама. Татьяна  Николаевна  была абсолютно серьезна,  а  в
глазах ее стояли  слезы.  Зато уж Фил с  Космосом  отрывались  вовсю.  Более
сдержанно вел себя Пчела, облеченный особым доверием  и ответственностью. Он
был  свидетелем  жениха,  но больше  всего  на  свете  ему  сейчас  хотелось
оказаться на месте Саши.
     Наконец премудрости кончились. Регистраторша подняла взгляд на молодых.
Приближалось главное таинство гражданского бракосочетания.
     -- Итак, Сурикова Ольга  Евгеньевна,  согласны ли Вы стать женой Белова
Александра Николаевича?
     Оля с лукавой улыбкой покосилась на Сашу. Он слегка пожал ее ладонь.
     -- Согласна.
     --  Белов Александр Николаевич,  согласны  ли Вы взять в  жены Сурикову
Ольгу Евгеньевну?
     -- Согласен.
     -- Невеста, поставьте свою подпись.
     Оля, подобрав подол своего  воздушного платья, присела на край кресла и
расписалась. Саша поставил свой росчерк, не присаживаясь.
     -- Теперь свидетели...
     Конечно,  Пчела  и  тут  оказался самым  первым, рванув  к столу прежде
свидетельницы.
     --  Молодой  человек,  вы  торопитесь,  -- с улыбкой приостановила  его
регистраторша.
     -- А он у нас невоспитанный,  --  раздался  замогильный голос  Космоса.
Довольный  собственной  шуткой,  Кос  добавил:  --  Хе-хе-хе.  --  Ну  точно
Фантомас, только что сбросивший с очередной крыши очередную жертву.
     Гости засмеялись, а  Саша  с Олей, наконец, почти расслабились.  Ритуал
подходил к завершению.
     -- А теперь в знак уважения и любви обменяйтесь кольцами.
     Саша и Оля переглянулись и приступили к процессу кольцевания.
     -- Ой, кольцо не влезает... -- прошептала Оля. -- Я люблю тебя.
     -- Тс-с, сейчас... Вот, --  тоже  едва слышно говорил Саша. -- И я тебя
люблю.
     --  Объявляю  вас   мужем  и  женой,  --  в  последний  раз   вмешалась
регистраторша.
     Гости  весело  и  вразнобой  закричали,  зашумели.   Захлопали   пробки
шампанского.
     Горько!!! Кажется, Оля с Сашей даже не заметили, как оказались уже не в
ЗАГСе, а во главе праздничного  стола.  Классическое "горько!"  не только не
утихало, но становилось все настойчивее. Поцелую, казалось, не будет конца.
     -- Пятнадцать!! Шестнадцать!! Семнадцать!! -- скандировали гости.
     Под  свадьбу  сняли не банкетный  зал,  который оказался тесным, а весь
ресторан  "Будапешт". Столы  были  составлены  буквой "П", во  главе которой
сидели новобрачные, свидетели, родственники и ближайшие друзья.
     По  правую руку  от Саши столы занимали  гости  со стороны невесты. Это
были солидные  мужчины,  декольтированные  дамы, девушки и  молодые  люди  с
утонченными манерами.
     По левую  руку картина  наблюдалась  иная.  Крепкие  пацаны  с  бритыми
затылками, их смазливые, но не отличающиеся изысканным  воспитанием подруги,
солидные дядьки в  разноцветных пиджаках и  перламутровых галстуках. По всей
видимости, это были крупные бизнесмены.
     -- Восемнадцать! Девятнадцать!  Двадцать!.. --  продолжали скандировать
дружным хором все -- как левая, так и правая оппозиция.
     Олю надо было спасать. А то так можно и задохнуться.
     -- А теперь -- нальем и выпьем! -- прервал гостей Саша. -- По седьмой и
до дна!
     --  Саш,  я не могу  больше,  у меня губы болят, --  пожаловалась  Оля,
поправляя сбившуюся фату.
     -- А мы притворяться будем, -- заговорщицки прошептал он ей на ухо.
     Сашина тетка  Катя,  видя, что  Татьяна Николаевна все  никак не  может
оторвать взгляд от сына  с невесткой, бодро  ткнула ее в бок.  Она  положила
сестре крабового салатика и приобняла ее за плечи.
     -- Видел бы его сейчас отец, -- вздохнула Татьяна Николаевна.
     -- Космос, налей-ка нам!
     --  Теть  Кать, тетя  Таня,  вам красного  или  белого? -- встрепенулся
Космос.
     -- Знаешь, Космос, давай-ка нам с сестренкой горькой. Сын  женится, как
в бой уходит.
     Рядом  с  Олиной  бабушкой  расположился  восторженный  друг  семейства
Георгий,  импозантный  седовласый  эстет. Музыковед, между  прочим. Заодно и
театровед.
     Время от времени бросая заинтересованные взгляды на вульгарных красоток
из "дружеского" лагеря, он выговаривал между тем:
     -- Невеста напоминает о Брюллове, Блоке и Сен-Сансе одновременно. И это
в эпоху поздней перестройки...Алмаз!
     -- Вы забываете,  Георгий, что алмаз требует соответствующего фона,  --
вздохнула Олина бабушка.
     Двое официантов внесли на  подносе огромную запеченную  рыбину. Увидев,
что они направляются прямо к новобрачным, Саша с притворным ужасом закричал:
     -- Рыбу -- братьям!
     Воспользовавшись  моментом, со  стороны жениха  поднялись  двое.  Прямо
сладкая парочка. Два мужичка-боровичка, плотно упакованных и крепко сшитых.
     -- Дорогие наши Саша  и Оля, -- торжественно  начал боровичок постарше.
-- Так сложилось,  что от наших  нас здесь  только двое. Но  Кабан и  пацаны
просили передать, что уважают тебя, Саша, и  поздравляют с  днем свадьбы,  с
такой красавицей женой... И вот наш тебе подарок.
     Боровичок  номер  два  достал из-под  стола  большой  кожаный футляр  и
раскрыл   его.   Первый   вынул  из   футляра  охотничье   ружье   с  богато
инкрустированными цевьем и прикладом:
     -- Сделано для короля Афганистана. Ручная работа, Сань.
     Из-под того же стола появился и букет из нескольких десятков белых роз:
     -- Желаем невесте цвести, как тысяча роз, а тебе, Саша, удачной охоты!
     -- Коля, спасибо! -- приложил  руку к  сердцу  Саша. -- Короче, передай
Кабану -- первого зверя я посвящаю ему. А второго -- всем присутствующим.
     -- А Саня-то у нас  самый  благородный,  -- шепнула Татьяна  Николаевна
Кате, любуясь сыном. -- Кать, а что, Санька на охоту ходит?
     -- На охоту, на охоту, -- отмахнулась Катя, подливая сестре водочки.
     --  Боже,  боже,  какой мезальянс!  --  в который  уже  раз запричитала
огненно-рыжая декольтированная  дама  постбальзаковского  возраста.  -- Наша
Олюшка  и  этот предводитель команчей!  А каково его  окружение? Встретишь в
темном переулке --  заикой станешь...  Были бы  живы родители, не отдали  бы
Олюшку в руки троглодитов.
     -- Шампусик, мадам, -- сосед  внимательно и с  интересом заглянул ей  в
декольте.
     Саша, очищая  для  Оли  апельсин,  услышал  эту замечательную репризу и
склонился к Оле:
     -- Ну, Монтекки и Капулетти, ей-богу. Оля засмеялась:
     -- По-моему, все нормально.
     -- Съешь апельсин, моя  хорошая. -- Саша легонько поцеловал ее в  щеку,
приподняв фату.
     За этой сценой  в свою  очередь внимательно наблюдал  Пчела, планомерно
накачиваясь  коньяком. А Космос тем временем подкалывал  слишком серьезного,
на его взгляд, Фила:
     -- Ты что не пьешь?
     -- Это я не пью? -- искренне удивился Фил.
     -- Прямо перед  людьми неудобно,  -- отворачивая  от друга хитрую рожу,
гнул свое Кос.
     -- Ты хочешь,  чтобы  я показал, как  я  умею  пить? Кос  кивнул. А Фил
всерьез начал показывать.
     Позабавившись с  Филом, Космос, наконец, ткнул локтем все еще неотрывно
глядевшего на счастливую Олю Пчелу:
     -- Что, пора?
     Пчела посмотрел на часы и кивнул, уже поднимаясь:
     -- Дорогие гости, дорогие гости! Минуточку! Внимание!
     Шум  в  зале  постепенно  утих  --  гости почувствовали,  что всех ждет
какой-то сюрприз, настолько загадочным и многозначительным  тоном призвал их
к молчанию свидетель жениха.
     -- У  нас  сегодня  большой день, вообще. И мы  с вами будем  гулять до
утра, а потом до следующего утра. И дальше, пока не посинеем. Но вот молодые
скоро уедут, потому как, сами понимаете, у них есть дела поважнее.
     Даже Саша  с  интересом  поглядывал на Пчелу,  уж больно  тот  светился
изнутри.
     -- Поэтому, -- продолжал Пчела, --  мы с друзьями задумались, а куда же
поедут  молодые  в  свою брачную  ночь?  В  суперлюкс "Националя"?  В  чужую
квартиру на Ленинском?.. Нет. Мы посчитали это неправильным и  решили вопрос
по-другому. Космос, Фил...
     Пацаны с донельзя счастливыми физиономиями встали рядом с Пчелой. А тот
победно поднял вверх руку со сжатым кулаком. Прямо командантэ какой-то.
     -- Короче, сегодня и навсегда молодые поедут в  свою собственную  новую
квартиру. В высотку на Котельнической набережной.
     Сначала  в зале  наступила  абсолютная, звенящая  тишина.  Пчела разжал
кулак. С его указательного пальца с легким звоном упала и повисла на цепочке
аккуратная  связка  ключей. И тут  зал взорвался.  Слава  богу,  не в прямом
смысле,   а   от  грохота  аплодисментов  и   восторженных  криков.   Причем
интеллигенция вполне могла бы дать фору браткам.
     Саша, принимая ключи, обнял сразу всех троих:
     -- Спасибо, родные.
     И тихонько, с улыбкой, поинтересовался у Фила:
     -- Вы что, хозяев грохнули?
     -- Да ты что? Жильцов расселили, -- рассмеялся Фил.
     А за столом Катерина переводила вопрос уже в практическую плоскость:
     -- А интересно, сколько там комнат?
     --  Да что  ты,  Кать.  Наверное,  это  розыгрыш, -- недоверчиво качала
головой Татьяна Николаевна.
     --  Брось, какой розыгрыш... Вить,  -- крикнула  она Пчеле,  -- а ордер
есть?
     -- На арест? -- в свойственной ему ернической манере отшутился тот.
     К Олиной бабушке склонился седовласый музыковед:
     -- Вот ведь как, дорогая моя. А вы говорите, фон не тот!



     Через огромную арку высотки въехал белый лимузин, а вслед за ним  целая
кавалькада машин. Сашин водитель Миха  бодро вскочил со своего водительского
места и открыл  дверцу салона.  Саша вынес Олю буквально на руках. Как и всю
дорогу, они продолжали целоваться.
     Тут из подтянувшихся машин повысыпали и остальные. "Ой, цветет калина в
поле  у-у-у  ручья",  -- разгульная  нетрезвая  песня огласила  темный  двор
престижного  дома.  Кое-где  даже  зажглись окна.  В ответ  захлопали пробки
шампанского.
     -- Эй-эй, мою жену не облейте! -- забеспокоился Саша.
     --  Во-он  три  окна.  Видишь?  --  ткнул   Космос  пальцем  куда-то  в
пространство.
     -- Вижу, вижу. Космик, мы пошли, ладно? -- попросил Саша.
     Но Космос не мог расстаться с другом так вот, сразу:
     --  Погоди.  Короче,  осмотритесь  --  нам помашите, да?  Мы за  вас по
шампанскому и поедем.
     -- Помашем. Все, братья, спасибо за подарок. Клянусь, не забуду.
     -- Я тебя умоляю, Сань, -- всплеснул руками Пчела. -- Квартирой больше,
квартирой меньше...
     --  Это да. Ну, завтра  увидимся, -- крепче прижимая к себе Олю, кивнул
Саша.
     -- Сань,  я ж  завтра  улетаю,  -- напомнил о  себе  Фил.  --  В  Ялту,
каскадерить.
     --  Улыбнитесь,  каскадеры!  --  истошно  заорал  Космос,  расплескивая
шампанское. -- Сань, не забудь, помаши!
     -- Удачи, Теофило, -- обнял Фила, а за ним и всех остальных Саша.
     -- Саня, мальчика! -- заорал  неугомонный Кос, вызвав приступ всеобщего
хохота.
     Саша,  уже не оглядываясь, помахал всем рукой. Массивная дверь подъезда
закрылась за новобрачными. Веселье же продолжалось.
     -- На спор. Двойня будет, не меньше, -- уверенно заявил Фил.
     -- Сань, в  душе мы с  тобой!  -- почему-то  грустно улыбаясь, закончил
тему Пчела.
     Лифт  медленно  и почти  бесшумно  поднимал  Олю  и  Сашу. Наконец  они
остались одни.
     -- Вот кони, -- ласково усмехнулся Саша.
     --  Ну  а  что, здоровые  инстинкты,  -- словно оправдывая  перед Сашей
буйных его друзей, ответила Оля. -- А ты кого хочешь?
     -- Сверхчеловека, -- ответил он, и это прозвучало почти серьезно.
     -- Мишка, тащи ракету! -- приказал Космос белобрысому водителю Михе.
     -- Какую ракету? -- забеспокоился Фил.
     --  Они помашут, а мы --  салют,  -- пояснил Кос,  потрясая  в  воздухе
массивным пистолетом-ракетницей.
     Задумчивый лифт наконец добрался до нужного этажа.
     -- Какая у нас квартира? -- спросила Оля, помахивая ключами.
     -- Сто тридцать пять.
     -- Вот  сто  тридцать три... Сто тридцать четыре...  --  Оля в полутьме
двигалась по коридору вправо, вглядываясь в квартирные номера.
     -- Темно что-то. --  Саша внимательно  посмотрел наверх, на потолок, и,
сделав еще полшага,  наступил  на осколки  лампочки.  Мерзко  хрустнуло  под
ногами стекло.
     -- Разруха... Саня, а мне нравится. Как в замке Иф.
     -- Оля, стой! -- Сашин голос был почти спокоен. -- Не шевелись.
     -- А что случилось? Крысы, что ли?
     -- Крысы, крысы. Стой  на месте,  -- добавил  он,  доставая из  кармана
зажигалку.
     -- Саш, что...
     -- Стой на месте, -- уже более жестко попросил Саша.
     -- Да что такое... -- Оля растерянно смотрела на мужа.
     -- Береженого... Бог бережет.
     Саша  щелкнул  зажигалкой  и  медленно  опустился  на корточки.  Язычок
пламени  выхватил  из  темноты  яркий  круг.  Этот  световой  круг  наискось
пересекала  натянутая  леска. Медленно-медленно, вслед  за огоньком двигаясь
вправо, Саша  обнаружил то, о чем и подозревал. На аккуратно вбитом  в стену
гвоздике висела граната.
     Туго натянутая леска была продета сквозь ее кольцо.
     --  Мать!  Стой  смирно.   Ради  бога,  не  шевелись...  Растяжка  была
установлена  профессионально,  хотя  разрядить  гранату  труда   особого  не
представляло. Если бы... Если бы не эта дурацкая розочка. Пришитая к  подолу
Олиного воздушного платья. Матерчатый цветок зацепился за леску.
     -- Оля, подержи, -- протянул Саша горящую зажигалку.
     -- Мама!  -- только и могла сказать в ответ Оля. Теперь и она поняла, в
чем дело.
     -- Дай заколку.
     Оля вынула  из  прически  заколку и  протянула  ее  Саше,  стоявшему на
коленях. Розочка, мать ее, прицепилась намертво.
     -- Саша, мне горячо.
     Саша,  не  глядя,  протянул руку  и  забрал  из  дрожащих  пальцев  Оли
зажигалку. Розочка почти поддалась.
     --  Оля, сейчас  ты  медленно, осторожно идешь вниз. Спустишься  на два
пролета, тогда крикнешь мне. -- Саша даже смог перевести дыхание.
     Оля успела дойти почти до угла.
     И вдруг темноту коридора резанула полоса света. Вслед за радостным лаем
соседского боксера на  лестничную клетку вышла соседка с  поводком в  руках.
Жизнерадостный пес рванул знакомиться.
     -- Назад!!! -- закричал Саша.
     Но было поздно.  Тут  уже и  дуновения  бы хватило, не то что собачьего
веса. Натянутая леска рванула чеку, и та с отвратительным звоном упала.
     -- На пол! -- заорал Саша.
     Зажав  в руке гранату,  он  кинул ее вниз, за железную  шахту лифта. И,
одним прыжком сбив с ног Олю, он накрыл ее собой.
     -- Ну  что они, прямо  в лифте начали? -- глядя на все еще темные  окна
квартиры и нетерпеливо размахивая ракетницей, поинтересовался Космос.
     -- Ща появятся, ты готовься, готовься, -- успокоил его Пчела.
     Но  Кос,  беспокойное  сердце,  направил  вверх  ракетницу  и  радостно
пальнул.
     Буквально в ту же секунду яркая вспышка взрыва буквально вынесла наружу
оконную  раму на  пятом этаже. Грохнуло так,  что осколки стекол  посыпались
дождем. На разные лады взвыли автомобильные сигнализации.
     Из шока друзей вывел лишь яростный и отчаянный вопль Космоса:
     -- Белый!
     Хором протрезвев, пацаны рванули к подъезду.
     Боксер,  скуля, бросился  под  ноги  оцепеневшей хозяйки. Оглохший Саша
опустился на колени перед неподвижно лежавшей Олей.
     -- Цела? -- снова склонился он к ней.
     Олю колотила мелкая холодная дрожь.  Саша обнял жену и едва ли не силой
усадил спиной к стене, судорожно ощупывая ее руки, лицо. Кажется, все было в
полном порядке. Если, конечно, не считать...
     -- Смотри за ней! -- вскакивая, крикнул он соседке и гигантскими шагами
понесся вниз.
     Где-то на площадке третьего  этажа Саша увидел  мчавшихся  к нему снизу
друзей, и впереди всех -- Пчелу. С  диким животным криком Саша прямо  сверху
бросился на него.
     Клубок тел покатился вниз по  ступеням. Саша наотмашь колотил Пчелу  по
чему ни попадя, готовый его задушить, разорвать. Взбесившегося Белого Фил  и
Космос едва оторвали от почти не сопротивлявшегося Пчелы,  но Саша еще успел
несколько раз  достать  того ногами.  И  только когда Фил и Кос заломили ему
руки  за  спину,  Саша охнул  от  боли и  как-то осел. В уголках губ  у него
выступила  пена.  Совершенно  безумные  глаза его, казалось,  не видели  уже
ничего.
     Пчела, сидя  на кафельном  полу, прислонился к стене. По подбородку его
стекала струйка крови:
     -- Ты, Белов, охерел?!
     Космос и Фил, словно боксера после тяжелого нокдауна, встряхнули Сашу и
поставили его на ноги.
     -- Сука, -- стирая кровь тыльной стороной ладони, добавил Пчела.
     Держась за стенку, он с трудом поднялся и, прихрамывая, стал спускаться
вниз.
     -- Братуха, что случилось? -- пытался заглянуть в глаза Саше Фил.
     -- Оля в порядке? Оля! Где Оля? Где? -- тряс друга Космос.
     Саша лишь бессмысленно кивал, обводя товарищей невидящим взглядом.
     -- Бегом за  ней, -- приказал Филу Кос. -- Сейчас  менты понаедут, надо
сваливать.
     Фил через пять ступенек рванул наверх.



     В общем, все оказались  в квартире у Космоса. Куда  еще было ехать?  На
сегодняшнюю ночь приключений и так всем хватило.
     Юрий Ростиславович, встретив их  в прихожей,  ничего  расспрашивать  не
стал, а отправился на кухню  варить кофе. Побольше и покрепче. Олю  положили
спать в комнате Холмогорова-юниора.
     Совет в Филях все никак  не начинался. В гостиной висели клубы  дыма  и
тягостное молчание. Пчела угрюмо сидел в стороне ото всех в углу комнаты, не
глядя на друзей.  И  только  Саша  бросал  время  от  времени в его  сторону
короткие взгляды.
     -- Короче,  братва,  --  из  кабинета  отца выплыл Космос, наряженный в
академическую  мантию и  в черной квадратной  шапочке  на  голове.  Прямо --
оксфордский профессор-звездочет. -- Раз вы здесь все такие тупые, то  Космос
Юрьевич Холмогоров все за вас уже решил.
     Вошедший в гостиную Юрий Ростилавович бросил строго:
     -- Сейчас же сними.
     -- Папа, я думаю, -- отмахнулся Космос.
     -- Интересно,  о  чем? --  как  бы  сам  у  себя  поинтересовался  Юрий
Ростиславович, ставя горячий кофейник на журнальный столик.
     -- В  общем, ясно одно, -- продолжил свою мысль  Космос. -- Крыса среди
тех, кто знал о квартире.
     -- То есть среди нас, -- уточнил Фил.
     -- Не факт, -- позволил себе не согласиться Космос.
     Не сговариваясь, все уставились на Пчелу.
     -- Что пялитесь? -- не выдержал тот.
     -- Да не  о тебе речь, -- заткнул его Космос. -- Короче, Склифосовский.
Идея, конечно, дурная, но чем черт не шутит. Фил, ты ж каскадер?
     -- Участвую. Вот завтра -- на съемки в Ялту с Иванычем.
     Космос понимающе кивнул и продолжил:
     -- Собираем всех. И ты с Сашей едешь в Ялту. Ну, типа, каскадерить.
     -- Ну и что? -- как всегда, с первого раза не понял Фил.
     --  Сань, ну  до  тебя-то хоть  доперло? -- воззвал  к  здравому смыслу
вдохновленный своей идеей Космос.
     -- Это ежик? -- Саша вместо ответа ткнул под нос Косу засушенное тельце
какого-то морского  гада, усеянного острыми иглами. В  квартире Коса  всегда
было предостаточно всякой экзотической дряни.
     --  Нет, колобок,  --  огрызнулся Кос, машинально схватив мертвое сухое
животное. В тот же момент оно укололо его. И пребольно. Космос чертыхнулся и
бросил колючий колобок на стол, едва не расплескав кофе.
     -- Ладно, давайте, -- резко поднялся Саша.  -- Фил, собирай всю братву.
Завтра  с утра едем в  аэропорт.  Сейчас  -- всем спать, -- приказал он.  И,
почувствовав,  что  это  прозвучало  слишком  резко,  решил исправиться,  не
слишком, впрочем,  удачно: -- А то у меня первая брачная ночь как-никак.  Вы
мне украсили ее, нечего сказать. Спасибо,  братья,  -- в слова благодарности
Саша, казалось, вложил всю желчь, на какую только был способен.



     Оля, оказалось, заснула. Она спала на кушетке прямо в свадебном платье,
укрывшись пледом. "Бедная  моя", --  подумал  Саша, садясь в ее ногах. Мятая
фата печально свешивалась со стула.
     -- Бедная моя девочка, -- уже вслух прошептал он, поправляя прядь волос
на щеке любимой.
     --  Так  странно, --  совсем  не  сонным  голосом проговорила  Оля,  не
открывая глаз, -- сегодня я могла бы маму с папой увидеть...
     Саша с трудом проглотил комок, как колючий еж, застрявший в горле:
     -- Я... я не знаю, что ответить.
     -- Саша, зло возвращается злом. -- Оля так и не открывала глаз.
     -- Я не делаю зла. Я  живу, -- тихо ответил он. Не столько ей,  сколько
себе самому.
     --  Значит, твоя жизнь  -- зло, -- спокойно пояснила она. Так маленьким
детям втолковывают, что такое хорошо, а что такое плохо.
     Саша упрямо молчал. Оля все-таки открыла глаза  и смотрела на него так,
будто жалела. Его. И себя. И такую теперь лишнюю фату.
     -- Оля, мне так стыдно. Прости меня, -- опустил он виновато голову.
     -- Тс-с, милый, -- погладила она его по волосам. -- Я же знала, кто ты.
Просто я люблю тебя так -- больше жизни.
     Саша  опустил  голову  еще ниже,  чтобы  скрыть  подступившие слезы. Он
легонько и нежно коснулся губами запястья любимой.
     -- Оленька моя, Оленька,  -- бормотал он, уже не  скрывая слез, -- будь
со мной.
     Она обнимала его все крепче, стараясь стать еще ближе, ближе:
     -- Муж мой, любимый мой...  --  И,  уже  после:  -- Боже  мой... Люблю,
люблю...



     В своем  собственном  лубянском кабинете  Игорь  Леонидович  Введенский
выглядел более уверенным, чем на совещании  у генерала Хохлова. Здесь он был
царь  и  бог.  У  него даже  проявились яркие  индивидуальные черты: волевая
складка над переносицей, уверенные жесты и даже металл в голосе.
     Зато троих его сотрудников словно размножили на ксероксе. Очевидно, это
такая  профессиональная черта  кадровых  чекистов --  уметь  всегда и  везде
выглядеть в соответствии с исполняемой ролью. Высокого артистизма профессия.
     Демонстративно прикалывая  кнопками фотографии бригады Белова к стенду,
Игорь Леонидович расположил снимки  так, что  получилось нечто вроде креста.
Символ, однако!
     --  Вот  они  все  тут,   голубчики.  --  Введенский  довольно  оглядел
композицию.
     Вернувшись к столу, он продолжил оперативку:
     --  Итак, ситуация  вокруг  "Курс-Ин-Веста" чревата большой  кровью. Мы
будем наблюдать за конфликтом, пока не наступит критическая точка. Тогда  мы
вмешаемся.  И Белов ляжет под  нас, --  сказал,  как отрубил,  он.  -- Или в
могилу. Задача ясна?
     -- Так точно, -- хором ответили рядовые невидимого фронта...
     "Начинается  посадка  на  самолет  рейса  двадцать  три  семнадцать  до
Симферополя.  Повторяю..."  --  голос  дикторши  разносился под сводами зала
ожидания аэропорта "Внуково".
     Возле выхода на посадку,  с дорожными  сумками в руках, стояли  Саша  с
Филом.  Рядом  с ними --  Космос, чуть  в стороне  хмурый Пчела и  несколько
бойцов.
     -- Ну все, братва, мы полетели. -- Саша помахал всем сразу.
     --  Осторожнее здесь, -- назидательно посоветовал Фил, легко забрасывая
на плечо тяжеленную сумку.
     Космос снисходительно похлопал его по плечу:
     -- Разберемся, не волнуйся.
     -- Космос, береги себя, -- поддел напоследок друга Саша. И обнял Пчелу:
-- Брат, прости меня. Я вчера обезумел совсем.
     -- В принципе, проехали, --  пожал плечами Пчела  и несколько вымученно
улыбнулся. -- Но я еще не отошел, если честно, -- тем не менее добавил он.
     Шутка ли -- изрядно помятые бока и ссадина под глазом.
     -- Ты прав. Не держи зла, ладно? -- И Саша крепко пожал ему руку.
     Пчела едва заметно кивнул.
     -- Кос, живот прихватило, -- подскочил к  Космосу белобрысый Миха. -- Я
в туалет, потом сразу к машине.
     -- Давай, Мих.
     Саша и Фил двинули на посадку.
     -- Фил, билеты у тебя? -- полуобернувшись, спросил Саша.
     -- У меня, у меня, -- успокоил его Фил, помахивая билетами.  -- Банзай!
-- махнул он Пчеле.
     -- Банзай! -- вскинул руку повеселевший Пчела.
     Слева  от  выхода  из  аэропорта  Миха  обнаружил  работающий  телефон.
Поминутно оглядываясь, он быстро набрал номер:
     --  Але,  это  я.  Облом...  Слушай,  я  все  сделал,  не  свезло...  В
аэропорту... Да не мог раньше. Он вылетает...
     И тут чья-то рука  выхватила у  него трубку. Это был Пчела. Он приложил
трубку к уху, но услышал лишь гудки отбоя.
     Миха  с  ужасом смотрел на пацанов,  окруживших  его.  Он, конечно,  не
надеялся найти у них сочувствие.  Но никогда не  думал, что  его  будут  так
ненавидеть.
     -- Ошибся, тупоголовый, -- смотрел на него в упор Белый. -- Никуда я не
вылетаю.


     ВЕСНА-ЛЕТ0 1991 ГОДА
     НАКАНУНЕ



     Квартира была огромной. И, конечно, это впечатление создавали в  первую
очередь высоченные, в три с половиной метра, потолки. Окна выходили прямо на
Яузу. А дальше открывался прямо-таки  открыточный вид  на старую Москву. Меж
двух крыш даже была видна звездочка на одной из кремлевских башен.
     -- Это  самая большая комната?  --  оторвавшись от окна,  спросила  Олю
бабушка.
     --  Ну  да,  гостиная,  -- равнодушно  ответила Оля.  --  Бабуль,  тебе
цейлонский или бергамот?
     -- Цейлонский... -- крикнула бабушка, перемещаясь в другую комнату.
     На прикрытых мешковиной коробках лежало  несколько сабель. Некоторые --
в богато украшенных ножнах, другие -- просто так, наголо.
     -- Кудряво живете,  молодежь. -- Елизавета Павловна осторожно потрогала
острие одной из сабель. А потом, воровато оглянувшись на дверь, взяла в руку
саблю,  оказавшуюся  легкой, и несколько  раз молодцевато  взмахнула ею  над
головой. Прямо красный командир в юбке. На пенсии.
     -- А здесь что будет? -- вернулась она к мирной жизни.
     -- Не знаю, может, кабинет, -- из кухни крикнула Оля.
     -- Кабинет?! -- бабушкино  удивление  было безмерно.  -- Да детская, --
решила она по-своему.
     --  Спальня-то!  Зачем  такая  огромная?  --  старушку  здесь  удивляло
решительно все.
     -- Нормальная.  Воздуха много...  Иди, остынет, --  умоляюще позвала ее
Оля, которая уже обалдела от всех этих бабулиных вопросов.
     Но  та  никуда  не  торопилась.  Она  достала  монетку  из  старенького
портмоне.  И, с трудом наклонившись, засунула  денежку  в щель  между  двумя
паркетинами. На  счастье.  Так  делали всегда. И  ее бабушка. И  бабушка  ее
бабушки...  Замечательная  все-таки  у Оленьки квартира. Просто роскошная. И
кухня какая... Большая!
     Аккуратно  расправив  подол  парадного  платья,  она  присела  напротив
внучки.
     -- Ох, Олюшка, я так рада, что у вас есть  свой дом... Я все вспоминаю,
как мы в эвакуацию с твоим  отцом по углам кочевали... Ему  тогда еще и двух
лет не было.
     -- Сахар класть?
     --  Нет,  я с  тортом...  -- И  бабушка  задумалась. Посмотрев  на  Олю
повлажневшими глазами, она принялась за  торт,  попутно рассуждая:  --  Нет,
все-таки Саша  юноша  хороший, по-своему порядочный.  И  друзья его уважают.
Такую квартиру подарили...
     -- А мы, может, переедем отсюда, -- неожиданно вырвалось у Оли.
     -- Вот те на! -- всплеснула руками бабушка. -- А что случилось?
     Оля поняла, что  погорячилась. Вот  уж с  кем  не стоило  обсуждать эту
тему!
     --  Да... Не, я так, брякнула. Мы пойдем на Кремера? --  ловко перевела
она разговор.
     -- Пойдем,  пойдем. Только чай допьем. Прежде чем выпустить бабульку на
лестничную  площадку, Оля выглянула  за  дверь  сама  и внимательно оглядела
порог и все углы. Сегодня гранат и прочей пиротехники не  наблюдалось. И  то
хлеб. -- Бабуль, пойдем пешком, а то  лифт сломался. -- Оля потянула бабушку
за  рукав,  стараясь,  чтобы та не  заметила следов взрыва.  Но  бабушка все
продолжала о своем:
     --  Лифт-то  починят.  Только не  вздумайте  переезжать.  Мне  квартира
понравилась.
     -- Осторожно, здесь ступеньки крутые, -- предупредила Оля.
     Но  следы недавнего  происшествия  трудно было не  заметить. Вся  стена
лестничного  пролета была абсолютно черной, буквально как  грифельная доска.
Только  в  отличие  от  доски  пачкалась  не  мелом,  а  сажей.  Под  ногами
похрустывало стекло и мелкие кирпичные осколки. В стенах  зияли  выбоины,  а
металлические перила выгнулись так,  будто  какой-то безумный силач долго  и
упорно проверял на них силу своих мускулов.
     -- Да-а, вот подъезд, конечно, запущен, что здесь было-то? -- удивилась
бабушка.
     -- Баллончик взорвался, -- отворачиваясь в сторону, соврала Оля.
     -- Ничего себе баллончик, -- фыркнула бабушка. -- Как после бомбежки!



     В густом еловом лесу было  сумрачно.  Из неглубоких овражков поднимался
слоистый  туман.  День  уже  близился  к  закату.  Красноватые  лучи  солнца
пробивались  меж  еловых стволов  и  ветвей,  подсвечивали  туманный воздух,
придавая ему бледно-розовый оттенок. Остро пахло смолой и почему-то дымом --
видимо, на ближних дачах жгли костры.
     Было тихо до звона в  ушах. Городские звуки до этой чащобы не долетали.
Кто бы мог подумать, что до кольцевой дороги всего каких-то пять километров!
     И только голос кукушки вдруг тревожно ворвался в тишину.
     -- Семь, -- загибая пальцы, считал Космос.
     -- А я восемь насчитал, -- поправил Пчела.
     -- Мало что-то, -- невесело подытожил Фил.
     -- А такой жизни год за два. -- Космос подтолкнул плечом мрачного Фила.
     Но тот почему-то не развеселился:
     -- Один черт, мало.
     Бригада в полном составе выходила из леса на опушку. Впереди --  Белый,
за ним Космос, Фил и Пчела. Следом -- бойцы, их маленькая грозная армия.
     До сих пор молчавший Белый обернулся. Вгляделся в лица пацанов:
     -- Фил, я только сейчас въехал, а где Скиппи с Гошкой?
     Фил ответил не сразу. Ему  совсем не хотелось поднимать эту тему именно
сейчас. Но вопрос был задан.
     -- У Скипона сотрясуха... -- И он немного виновато пожал плечами.
     -- А у Гохи нос загнулся, как клюшка Кохо Революшн, -- пояснил Космос.
     -- А что такое-то? -- напрягся Саша.
     -- На  рынке  с залетной  братвой схватились.  Саша нахмурился. Что  за
хрень? Во-первых, почему  вовремя не доложили?  Во-вторых, до  каких пор его
люди будут отгребать там, где вроде бы все схвачено?
     --  Говорят, с  Сибири  каждую  неделю новые бригады  подтягиваются. --
Космос со злостью пнул подвернувшуюся еловую шишку. Набросали тут, козлы!
     -- Не знаю насчет Сибири, -- задумчиво проговорил Фил. -- По-моему, так
из Шаолиня. Скиппи говорит, даже отмахнуться не смог.
     Белый ускорил шаг. Расстояние  между ним и остальной бригадой неуловимо
увеличивалось.
     Сегодня был его, Сашин, день. Но это ему почему-то совсем не нравилось.
Конечно, все  знали, зачем  они поперлись в  этот  лес  и  что  должны  были
сделать. Но окончательного решения  ждали от него.  И он отдал приказ. И еще
он заметил, что многие отвернулись. Он же заставил себя смотреть до конца.
     Теперь они  все были  повязаны.  Одним  делом. Одной кровью.  Этим  вот
еловым  лесом.  И  все!  Бардака больше  не будет.  За это  он,  Саша Белый,
отвечает.
     Саша резко остановился и обернулся к бригаде. Все замерли.
     -- У  нас  не  безопасность, а хор  мальчиков-зайчиков,  --  заводясь с
пол-оборота и глядя исподлобья на Фила, бросил он.
     -- Белый, ты  же знаешь, всяко бывает, -- попытался замять тему Фил. --
На каждого бойца всегда найдется покруче. Я-то знаю.
     Но Саша уже рассвирепел:
     -- А что  еще ты знаешь? -- глаза его были  совершенно ледяными. -- Что
человек, которого ты привел, мне гранату подложил?.. Это твои  люди, Валера.
За их подготовку я с тебя спрошу. Это, кстати, всех касается! -- Белый обвел
взглядом притихших бойцов.
     Машины ждали их на берегу водохранилища.
     -- Ну, поехали, зайчики! -- скомандовал Саша, подходя к "линкольну".
     Космос, глядя на простор воды, остановился и негромко сказал:
     -- Пусть земля ему будет пухом.
     И всем было ясно, что сегодняшний день они не забудут. Никогда...



     Саша встряхнул кожаный плащ и повесил его на плечики. На пол посыпались
еловые иголки. В квартире было почти темно, только в дальнем конце коридора,
из кухни,  падал  свет. Наверное, Оля уже легла. Это было  совсем  некстати.
Саша  был  страшно голоден.  Сейчас  ему меньше  всего  хотелось  ужинать  в
одиночестве. Однако он ошибался. Оля даже и не думала ложиться:
     -- Мрачный муж пришел, -- вышла она из кухни. -- Ужинать будешь? Мясо.
     -- Привет. Мясо буду.
     --  Еще  горячее.  Мы  были  на чудном концерте Кремера.  А  ты что, за
грибами ходил? -- она смахнула иголку, застрявшую в обшлаге плаща.
     -- Ну, типа да, -- устало согласился Саша.
     Он притянул Олю к  себе и легко поцеловал в щеку. Но когда он потянулся
к ее  губам, она  отстранилась. На мгновение. И тут же  приникла к  нему. От
Саши пахло лесом и немного дымом.
     Они прошли  в комнату, и  Саша  тяжело  опустился  в  кресло,  зачем-то
прихватив со стола маленькую скрипку.
     --  На  скрипке  черти играют, дьяволы,  ты в курсе?  --  он  приставил
инструмент  к  левому плечу,  будто  собираясь извлечь  из нее  какую-нибудь
мелодию. Не иначе как дьявольскую.
     -- Не говори  глупостей, -- нахмурилась  Оля. -- Это  самая моя первая,
бабуля нашла.
     Саша перехватил  скрипку  попривычнее  --  наперевес,  как  автомат,  и
прицелился прямо в Олю.
     -- Белов! Положь инструмент, --  строго приказала Оля и снова вернулась
на кухню.
     -- Ты мебель смотрела? -- крикнул ей Саша. -- Обставляться надо как-то.
     -- Смысл? -- донеслось до него. -- Переедем -- будем обставляться.
     --  Куда переедем? -- не понял Саша. -- Тебе что, здесь не нравится? --
спросил он уже на пороге кухни.
     Оля, не оборачиваясь, что-то колдовала над кастрюлей.
     -- Не  нравится?  -- Она  недоуменно  пожала плечами. --  Нет, мне  все
нравится, даже очень. -- Иронии она почти не скрывала.
     -- А в чем тогда проблема? -- Саша ее иронию принимать не желал.
     --  Ни  в  чем. Все чудесно,  --  мерзко спокойным  тоном ответила Оля,
накладывая в тарелку тушеное мясо.
     Саша сдерживался уже с трудом. Что ж за день такой гребаный!
     -- Оля, вот  это плохая  политика  -- капать на мозги, -- ссориться ему
совсем  не хотелось.  --  Я  тебе сто раз  сказал  --  все  улажено.  Что ты
начинаешь-то?
     --  Саша, надо съезжать отсюда. -- Оля резко  сбросила  обороты: ирония
уступила  место усталости. -- Это  все,  чего я прошу. Не  хочу  вздрагивать
каждый раз, когда подхожу к дверям.
     -- А ты -- не вздрагивай.
     Почувствовав, что переборщил, Саша постарался сгладить:
     -- Оль, квартира -- подарок пацанов, они старались, нашли алкашей этих,
расселяли...
     -- Блин! -- вспыхнула  Ольга. --  Да кто тебе важнее -- жена или пацаны
твои?
     -- Не задавай тупых вопросов. Сейчас.
     Оля же эти слова приняла почему-то слишком близко к сердцу.
     --  Тупых? А ты с каких  пор  таким умным стал? Ты у нас кто, профессор
Капица?
     Саша откашлялся и вполне беззлобно парировал:
     -- Нет. Я ежик с окраины.
     -- А в честь  моего деда зал назван в консерватории! -- Оля уже чуть не
плакала. -- И не надо со мной так обращаться! -- прикрикнула она.
     --  Да  ты  меня осчастливила  просто... -- хмыкнул Саша  с  неприятной
улыбкой.
     -- Ну, может, мы не такие богатые... -- по инерции продолжала Оля.
     Но это была уже лишняя капля.
     --  Короче! -- перебил он ее.  -- Запомни, я такой, какой есть.  И  чем
скорее ты это поймешь, тем лучше для нас обоих. Все, базар окончен.
     Оля,  ни слова  не говоря,  выскочила, как  ошпаренная, из кухни. Дверь
хлопнула так, что посыпалась штукатурка.
     Да, денек, что и говорить, выдался на славу.



     Генерал Чуйков ценил опера Каверина. Конечно, старый милицейский лис на
голубом глазу видел, что этот Володя Каверин далеко не так прост. Более того
-- этот опер был явно из тех, кто мать родную ни за  понюшку табака продаст.
Однако сыскарь  он был классный.  От бога или от дьявола -- кому  что больше
нравится.
     Поэтому Чуйков взял за обыкновение вызывать Каверина  непосредственно к
себе, в кабинет в Главке. И поручал ему те дела, которыми, будь он помоложе,
занялся бы сам.
     -- Да,  по  поводу этих бриллиантов, -- говорил он, прихлебывая горячий
чай с лимоном. -- Свяжись с прокуратурой и возьми показания с потерпевшего.
     --  Хорошо,  беру  на контроль,  --  с  готовностью отозвался  Каверин,
аккуратно фиксируя  в  блокноте  приказ генерала. --  Еще  что-нибудь,  Петр
Ильич? -- с готовностью, но без подобострастия спросил опер.
     -- Еще?.. -- Чуйков  задумчиво пополировал  ладонью лысину. -- Еще один
глухарь, вот глянь.
     Взяв со стола несколько черно-белых фотографий, генерал протянул снимки
Каверину.
     Каверин сначала перетасовал их  быстро, но  потом,  вглядевшись,  начал
перекладывать фото все медленнее и медленнее.
     Генерал оседлал любимую тему про птичек-глухарей и не обратил внимания,
что Каверин аж с лица спал и заметно побледнел.
     -- Грибники обнаружили.  В ельнике. Сволочи. И чего им дома не сидится?
Расхлебывай теперь...
     -- Откуда? -- не по чину перебил его Каверин. Чуйков не придал значения
нарушению субординации:
     -- Утром из области прислали.
     --  Вы дайте мне,  я проверю. Может,  и  не  глухарь  вовсе, -- собирая
фотографии в папочку, попросил Каверин.
     -- Орел! -- генералу нравилась такая наглая и здоровая самоуверенность.
     Через полчаса Каверин был уже в офисе "Курс-Ин-Веста".
     Бросив на стол  Артура  фотографии, он по-хозяйски уселся на вертящийся
стул. И дал Артуру время полюбоваться на одутловатое лицо покойника  Михи --
ибо это именно он  был  запечатлен  на фото,  явно  не  предназначенном  для
семейного альбома.
     -- Вот этот  пацан, должник мой. Должен был Белова грохнуть.  Но что-то
там  не срослось. -- Каверин состроил  гримасу сожаления и развел руками. --
Что наша жизнь -- игра, -- деланно вздохнул он и добавил: -- Случая.
     -- Так подожди, подожди... -- остановил  его сбледнувший  с лица Артур.
-- А какой-то он неживой, парнишка-то твой на фотографии...
     -- Есть маленько, -- не мог не признать Каверин.
     -- Так это ж...  -- раздулся от  возмущения  Артур...  -- его грохнули!
Слушай, ты ж урод просто, понимаешь? -- заорал он, потрясая фотографиями. --
Ты ж меня подставил. Ты мне что обещал? Я тебе бабки давал?
     --  Давал, давал,  --  успокоил его  Каверин. -- Акела промахнулся.  --
Каверин побарабанил по столу пальцами. -- Да ты не  трясись так. Он не знал,
кто, что... Все через посредников.
     Артур, ничего  не  говоря, лишь  посмотрел на  опера  полным  ненависти
взглядом и достал из шкафа литровую бутылку водки. Налил себе рюмку и залпом
выпил.
     -- Белый что, идиот? -- вытер он ладонью влажный рот. -- Сам не доедет,
кому надо было?
     -- Есть такое дело,  -- согласился  Каверин. И  то  ли  в шутку, то  ли
серьезно  предложил  вдруг:  -- А  ты  не  хочешь, пока  такое  дело, уехать
куда-нибудь? В Монголию там? В Улан-Батор?
     -- Да пошел ты! -- огрызнулся Артур.
     -- Я, -- стукнул  себя кулаком в грудь Каверин, -- могу его  устранить.
Есть у меня еще один казачок на примете.
     -- Ты уже один раз устранил, терминатор херов.
     -- Теперь  вот  с  этим, --  он схватил со стола  фотографии, --  я его
совершенно   официально  закрою.   Сядет,  а   на  этапах  с  зэками  разное
случается... Но это уже немножко  другое  вознаграждение, --  Каверин набрал
цифру на калькуляторе  и развернул его к Артуру. На дисплее мерцала цифра 10
000.
     -- Вот ты его сначала посади, а там поговорим насчет вознаграждения, --
ответил Артур, лишь мельком глянув на цифру.
     -- А у тебя выхода нет -- масляно улыбнулся Каверин. -- Белый -- парень
жесткий, ломом подпоясанный. Если я тебе не помогу, то кто ж тебе поможет?
     Артур задумался.
     Каверин положил перед ним чистый лист бумаги:
     --  В общем, так. Вот тебе бумага,  перо.  Пиши заяву, как тебя злостно
рэкетировала группа Белова.
     Не глядя, Артур скомкал лист и запустил им в урну. Надо же, попал.
     --  Володя, а не пошел бы ты... -- Артур  не успел закончить, а Каверин
-- ответить.
     Из селектора раздался голос секретарши:
     -- Артур Вениаминович! К вам Белов и Пчелкин.
     Товарищи  по несчастью  переглянулись. И, ровным  счетом  не  зная, что
делать,  уселись  друг  напротив друга на  подоконнике. Артур  вытер рукавом
пиджака  лоб и  отхлебнул  водки прямо из бутылки. Каверин,  как это у  него
обычно бывало в минуты волнения, по-утиному  зашевелил губами, вытягивая  их
трубочкой.
     -- Артур Вениаминович! -- Людочка без стука ворвалась в кабинет. -- Они
уже поднимаются.
     Их там несколько машин приехало. Они же не спрашивают...
     Положение становилось  критическим. Да  что -- становилось! Они  были в
полной заднице.
     Они пулей выскочили  из кабинета.  Правда, Каверин не забыл  прихватить
фотографии мертвого Михи, а Артур так и не расстался с бутылкой.
     -- Быстро, быстро! -- Каверин  втащил за собой неповоротливого Артура в
туалет  и  защелкнул   задвижку.   Уф!  Успели!  За  дверью   уже  слышались
приближающиеся шаги.
     Людочка тоже едва успела занять  свою позицию. Принц Персии перешел уже
на шестой уровень.  За  сегодня ему  снова  не  повезло. Что и  говорить  --
привходящие обстоятельства.
     В приемную уже  ввалилась вся компания  во главе с  Пчелой и  Космосом,
которые приветливо лыбились. Как крокодилы.
     --  Привет,  Люда,  Артур  у  себя? --  спросил Пчела  и, не дождавшись
ответа, заорал дурным голосом: -- Артурчик!
     Секретарша изумленно подняла брови:
     -- А вы его не встретили? Он только что уехал.
     -- Ладно, подождем его.
     Белый с Космосом были уже в Артуровом кабинете.
     -- Извините, туда нельзя! -- запоздало запричитала секретарша.
     -- Я же соучредитель! -- солидно напомнил ей Пчела.
     -- Люда! Сделай мне кофе! -- крикнул Саша из глубин кабинета.
     Люда не тронулась с места, всем своим видом изображая глухонемую.
     --  Ну, в чем дело? Тебя же попросили?  Что, непонятно?  Кофе. А мне --
водочки с лимоном. Где это?
     Людочка поняла, что сопротивление бесполезно и бессмысленно:
     -- Здесь, --  указала она  на дверь кухни. Пчела, игриво приобняв Люду,
скрылся с ней за этой дверью.
     Фил довольно заржал:
     -- Саша, ты кофе не дождешься. Пчела с ней вместе пошел.
     -- Места много. Я там грушу повешу, -- мечтательно проговорил Фил.
     -- Нет, я здесь бильярд поставлю, -- успокоил его Саша.
     Пчела вылетел из кухни. Один -- без кофе, водки и даже без Люды.
     -- Ну что, облом, Пчелкин? -- участливо поинтересовался Саша.
     -- Она не в моем вкусе, -- равнодушно отмахнулся Пчела.
     -- Облом, облом! -- дружно проскандировали друзья.
     -- Пчела, проверь эти текущие бумаги, -- распорядился Саша, указывая на
папку с документами. -- Посмотри, может, там есть что-нибудь интересное.
     Космос,  приватизировав  бутылку марочного  коньяка,  уже  приступил  к
дегустации:
     -- А  приличный конь. Рекомендую.  У меня отец с конгресса астрофизиков
привозил такой. Две бутылки.
     -- Кос, кончай бухать! -- Саша отнял  у Космоса бутылку и сам отхлебнул
глоток. -- Что-то наш друг совсем пропал.
     Устроившийся у окна Фил разглядывал стоянку у офиса:
     -- Вообще странно, -- задумчиво протянул он. -- На чем он уехал-то? Вон
его "Волга" стоит.
     -- А  может, он  и не  уехал  вовсе? -- озвучил  напрашивающийся  вывод
Космос.
     --  Точно, точно,  пойду проверю, --  радостно  отложил  бумаги  Пчела.
Терпеть он не мог всю эту канцелярщину.
     --  Только  точно  проверь,  --  предупредил  Саша.   Пчела,  казалось,
распространился по всему офису. Его крики раздавались сразу отовсюду.
     Почему-то особенно хорошо их было слышно в туалете.
     -- Артурака, выходи, подлый трус! -- вопил  Пчела. -- Где ты прячешься,
радость моя? Маленький, я тебя все равно найду.
     Каждый его  выкрик Артур,  сидя на крышке  унитаза, запивал полноценным
глотком водки. Каверин, с  ненавистью оглядываясь на него, вытащил "Макаров"
и взвел курок. Угораздило же его связаться с этим козлом. Который, вдобавок,
все норовил  то  кашлять, то  чихать, то  сморкаться. И носит же земля таких
уродов!
     -- Артурка! Малыш, откликнись!
     Пчеле,  похоже,  надоели  бесплодные  поиски,   и  он  снова  прилип  к
секретарше:
     -- Людочка, что у нас с кофе?  -- Он  интимно склонился над нею, но она
демонстративно пялилась в экран компьютера. -- О! Строга, но справедлива.
     -- Люда, ты же знаешь -- Артур где-то здесь, -- вкрадчиво  сказал Саша,
подойдя  к девушке.  -- Скажи, где  он? -- голос его был  ласков,  но  глаза
оставались холодными.
     -- Я же сказала. Он уехал, -- монотонно повторила секретарша.
     Саша повернулся к пацанам:
     -- Кос, тебе Люда нравится? -- Голос его не предвещал ничего хорошего.
     -- Что, обалдел, что ли? -- попытался вразумить его Космос.
     -- Она мне нравится. -- Пчела, похоже, не был столь сентиментален.
     Саша молча кивнул.
     Пчела  и  Фил приблизились к Люде,  демонстрируя полную  решимость. Фил
сзади  обхватил Люду за  шею, а  Пчела  деловито принялся задирать ей  юбку.
Девица заорала, будто ее уже насиловала толпа нанюхавшихся коки негров.
     -- Стоп! Хватит! -- прервал заигравшихся  приятелей  Саша. -- С Артуром
будем решать в рабочем порядке.
     -- Да  что с ним решать? -- легко бросил несостоявшуюся жертву Фил.  --
Голову отрезать на хер -- и все!
     Затрезвонил телефон. Учредитель Пчела взял трубку:
     -- Але...  -- внимательно  послушав,  Пчела  зажал  ладонью  микрофон и
перевел Саше: -- Саня, звонит  какой-то чебурек. Говорит, Артур не проплатил
вторую часть за алюминий.
     Саша  на мгновение  задумался.  Решение созрело  само  собой. Может,  и
неправильное, зато прикольное:
     -- Пошли его на хер, -- беззаботно ляпнул он.
     --  Слышь,  друг,   --  охотно  ретранслировал  Пчела,   --  тут  сидят
влиятельные  люди, они  говорят, чтоб  ты шел на  хер... Что?..  --  Положив
трубку,  он  передал ответ с того  конца провода: -- Сказал,  завтра  они  в
Москву вылетают, а нас с Артуром на куски порежут.
     Пора было сваливать.
     -- Людочка, ты испугалась, что ли? Да мы пошутили.
     -- Извини, Люда, -- неожиданно серьезно наклонился к ней Космос.
     Фил,  уходя последним, дернул несколько раз запертую дверь  туалета.  И
пару раз своим кулачищем долбанул в нее.
     Каверин в очередной раз взял наизготовку "Макаров",  а уже  в  дупелину
пьяный Артур громко глотнул из бутылки. Уф, кажется, пронесло.
     --  Людочка, ты,  умница, --  осторожно выходя из  туалета,  облегченно
вздохнул  Каверин. Крупные капли пота  катились по его  вискам. --  Тот,  --
большим пальцем он  ткнул  за спину, --  тебе по гроб  жизни обязан. Забирай
его.
     Верная Людочка  отправилась за шефом. Вернее,  за его  телом. Артур был
пьян абсолютно -- литровая бутылка практически опустела.
     Сидя на  кафельном  полу, он  размахивал  пустой тарой  и  по  привычке
выражал недовольство:
     -- А где мы ходим?.. Бумаги нет... Пол холодный...
     Каверин  понял, что толку  от  Артура сегодня как  от козла молока.  Но
ситуацией   надо  было   воспользоваться   сполна.  Пока  Артур  тепленький.
Практически горячий.
     С  Людочкиного  стола  он  взял  стандартный  лист  бумаги  и  написал:
"Заявление".
     Секретарша, наконец, справилась с шефом и выволокла его из места общего
пользования.
     -- Подпиши, -- распорядился Каверин.
     -- Легко, -- пробормотал Артур, не глядя подмахивая бумагу.
     Все,  теперь  Белова  можно  было  гасить. Официально.  С  возбуждением
уголовного дела. И всеми прибамбасами. Впору было плясать.



     Пора  было  наводить порядок в своем хозяйстве.  Иначе ситуация  выйдет
из-под контроля.
     Москва стала  действительно слишком  лакомым  куском, и со всех  сторон
необъятной  родины  в царствующий  град полезли голодные  крепкие  парни без
лишних извилин в мозгу, зато с крепкими кулаками.  Это ж только подумать! На
законной  территории  Бригады  ее же бойцов мочат  по-черному!  Саша  твердо
понял:  уж если они ввязались в этот  своеобразный бизнес,  то заниматься им
надо профессионально. Прежде чем  двигаться  вперед, следует создать крепкие
тылы и подготовить бойцов. Настоящих.  Пока  же все это было  дилетантством.
Еще немного -- и их начнут задвигать по всем пунктам.  А задвигать должны не
их, а они.
     Своими соображениями Саша поделился с друзьями.
     -- Киншаков классный тренер,  вот  ты  с  ним  и  потрещи,  -- выслушав
Белова, предложил Фил.
     Правда, получалось немного смешно. К Александру-каскадеру Фила  устроил
Саша, теперь же, к Александру-каратисту, Сашу  вел Фил. Будто бы  речь шла о
разных людях. Но Киншаков был един. Просто в разных лицах.
     Спортивный зал, где работал Киншаков, располагался  на Соколе, недалеко
от церкви, в глубине квартала.
     Белов,  в  отличие  от  Фила,  впервые  попал  в  зал,  где  занимались
восточными  единоборствами.  Он  с интересом осматривался. У шведской стенки
разминались  парни,   будто  они  какие-то  гимнасты.  В  одном  углу   двое
размахивали друг  перед другом нунчаками.  В  другом сражались на деревянных
мечах. В центре на жестких матах единоборцы самозабвенно колотили друг друга
руками и ногами, время от времени издавая гортанные резкие звуки.
     В  воздухе стоял  смешанный  запах крепкого мужского  пота  и  каких-то
восточных курений.
     К Филу и  Саше, замершим в дверях, подошел  широкоплечий парень в белом
кимоно:
     -- Вы к Учителю?
     -- Ну да, -- кивнул Фил.
     -- По додзе только в  ногах не ходите, ладно? Тем не менее в зал  Фил с
Сашей войти постеснялись, остались у входа.
     -- Внимание, Учитель пришел, -- хлопнув в ладоши, крикнул шкафообразный
парень в белом кимоно с черным поясом.
     Из  небольшой  двери в противоположной  стене вышел Александр Иванович.
Все, кто был в зале, бросили свои занятия и дружно поклонились ему. Киншаков
деловито оглядел зал и тут заметил Сашу с Филом:
     -- О, тезка! Ты как здесь? Валера, привет.
     -- Привет.
     -- Здрасте, вот  не ожидал... -- пожал  протянутую руку Саша.  И сказал
уважительно и немного  удивленно. --  Я  слышу "учитель, учитель" --  думаю,
китаец какой-нибудь древний.
     Из  раздевалки  на  середину зала  вышел  человек. Он  поклонился  всем
присутствующим,  а  затем, куда ниже, Александру. У человека было невероятно
знакомое  лицо.  Напрягшись, Саша вспомнил.  Это был ведущий  теленовостей с
одного из центральных каналов.
     --  Разные  люди к  вам ходят,  --  то ли поинтересовался, то ли просто
отметил Саша.
     -- Разные. Вон  Басманов,  он из  МИДа. Валя,  с усами,  альпинист,  на
Эверест  ходил.  Володя  Молокин,  следователь  Генпрокуратуры.  А  вон того
разгильдяя, -- Александр Иванович указал глазами на парня, который первым их
встретил на входе, -- недавно из МГУ выгнали...
     Киншаков взгянул на часы и крикнул "шкафу":
     -- Сергей, начинай разминку.
     Тот что-то прокричал то ли по-японски, то  ли по-китайски, и спортсмены
моментально выстроились в ровную шеренгу.
     "Вот это -- нормальная организация", -- с завистью подумал Саша.
     -- А ты сам не хочешь попробовать? -- подначил Сашу Александр.
     --   Да  надо  как-нибудь  выбрать  время.  А  вот  мои   братья  хотят
позаниматься, попросили реального тренера найти.
     -- Чего  он  гонит, какие  братья? --  с деланным удивлением  Александр
подмигнул Филу.
     -- Какие, какие? У меня семья  большая -- Саша мотнул головой куда-то в
пространство.
     --  Саш,  у  нас  что, сроки  увеличили  за  хранение  огнестрелки?  --
усмехнулся Александр.
     -- Да  нет,  -- застенчиво  улыбнулся Белов,  --  чисто  для  духовного
развития.
     -- Мутишь ты что-то, Санька, --  вроде бы с иронией, но  уже и серьезно
сказал  Киншаков.  --  И  Валерку  путаешь. Заблудитесь... Кстати, от  пули,
никакая физкультура не спасет. И  еще, знаешь, у кого из живых тварей больше
всех правил,  ограничений?  --  Александр  стал  совсем серьезным.  Перестал
улыбаться и Саша. -- У хищников. У них зубы слишком большие, поэтому природа
дала им много законов, чтобы они не перегрызли друг друга.
     -- Это вы к чему? -- напрягся Саша.
     -- А к тому, что все, кто здесь тренируется, должны жить по закону. Это
тебе любой мастер скажет, не только я. Если б ты ко мне пришел за помощью, я
б для тебя сделал все. А тренировать  твоих быков... Не хочу. Извини. Насчет
же  духовной  пищи -- пусть  твои товарищи  в  шахматы играют.  Ну  давайте,
ребята, до встречи. -- Аудиенция у Учителя была закончена.
     Но  еще на несколько минут Саша с Филом задержались. Уж  больно красиво
Александр Иванович провел несколько мгновенных спарринг-встреч. Последним он
уложил на лопатки шкафообразного владельца черного пояса.
     --  Кинг-Конг  мертв,  --  констатировал  Саша.  --  Фил,  надо  оружие
закупать.
     -- Причем автоматическое, -- на полном серьезе ответил Фил.



     Ну ладно, солистки из нее не  получилось. Но с  высшим  консерваторским
образованием  просто сидеть  дома было тоже глупее глупого. Муж уходил  рано
утром и появлялся  поздно  вечером.  Приготовление ужина  занимало  не более
полутора часов. Остальное  же время приходилось убивать, а к  этому  Оля  не
привыкла, приученная с самого детства к ежедневным занятиям.
     "Ни  дня  без  скрипки", -- так  говорили еще ее  родители. Но  вот уже
несколько месяцев  она  не притрагивалась  к  инструменту,  вспоминая  слова
своего профессора: "Музыка  -- это дело  жестокое, кровавое"... Но не только
вынужденное безделье мучило ее. Между нею и Сашей как будто пробежала черная
кошка. Он не хотел ее слышать, его дела, его  "пацаны" все-таки  оказывались
для него важнее. Что бы он ей ни говорил.
     Иногда у  Оли  просто  опускались руки. Однажды в  молодежной  передаче
показали  небольшой  сюжет  про  джазовый  коллектив "Стиль-модерн", которым
руководил ее  однокурсник Виталий  Майский. Мало  того, Виталик в свое время
звал  ее  в  этот  самый  "Стиль-модерн".  Правда,  главным  мотивом   этого
приглашения, как это  ей тогда показалось,  были не  столько ее  музыкальные
способности,  сколько  интерес  Виталика  к ее  женским  прелестям.  Короче,
ухлестывал за нею Виталик со страшной силою. И с нулевым эффектом.
     Телефон Виталика  она обнаружила,  разбирая старые ноты.  И,  почти  не
колеблясь, позвонила.
     Они встретились у памятника героям Плевны. Виталик совсем не изменился,
был все такой же жизнерадостный, самоуверенный и лохматый -- да, в общем-то,
и  времени  не так  много  прошло,  хотя  событий в Олиной  жизни  случилось
столько, что  другому  на  несколько  лет  хватило  бы.  Она была уже не той
беззаботной студенткой, что всего полгода назад.
     В кафе,  за  столиком, уже  заказав салаты  и вино, Виталик  достал  из
пакета  пластинку.   На  обложке  диска  "Стиль-модерн"   среди   фотографий
музыкантов  Оля  обнаружила  несколько  однокурсников  и самого Виталика. Он
ослепительно улыбался. А вот гриву свою так и не расчесал.
     -- Ого! -- подобающе восторженно протянула Оля.
     --  Здесь могла  быть  и твоя  фотка, --  подслащивая пилюлю,  объяснил
Виталик -- Я  ж  тебе,  если помнишь,  еще на пятом  курсе предлагал  с нами
играть, но ты тогда свою личную жизнь строила.
     --  Помня  об   этом,  я  и  решила  с  тобой  связаться,   --  излишне
холодно-официально сказала Оля, но улыбнулась совсем не официально.
     -- А как же муж, -- объелся груш? Не запретит? -- подколол Виталик.
     -- Ты за себя боишься? -- Она уже откровенно кокетничала, чувствуя, что
нравится ему по-прежнему.
     -- Я даже не  знаю, у нас состав уже сложился... -- тем не менее  пожал
плечами Виталик. Надо же было ему тоже пококетничать.
     -- Знаешь, -- разоткровенничалась  Оля, -- после распределения я совсем
потерялась.  Валентин  Георгиевич  сказал:  "Вы,  Оленька,  талантливы,  как
молоток,  так  что  идите  преподавайте". Но это  -- ведь неправда.  Я  могу
играть.
     -- Ну,  Оленька,  конечно, можешь. Я,  допустим, всегда  к  тебе хорошо
относился и считаю талантливой скрипачкой. -- Глаза Виталика говорили  еще и
о том, что он считает ее очень и очень привлекательной. -- Другое дело, надо
работать. Ведь и мне, знаешь с неба ничего не падало.
     -- Так что, берешь? -- исподлобья посмотрела на однокурсника Оля.
     Не отвечая, он протянул ей руку:
     -- Пойдем потанцуем.
     Они медленно закружились под неторопливую мелодию местного оркестра.
     -- Нам ведь  иногда  и в кабаках лабать приходится -- деньги нужны,  --
кивая на музыкантов, сказал Виталик.
     -- Подумаешь, мне-то что.  -- Оля была  готова на что  угодно, лишь  бы
играть, лишь бы не сидеть сутками дома...



     Подъезд наконец-то привели  в божеский вид.  Давно  надо было. А  то  и
вправду -- выходишь из лифта, будто попал на поле боя. Саша, переложив букет
пушистых хризантем в  левую руку, провел ладонью  по  стене -- от выбоин  не
осталась  и  следа. Молодцы, хорошо сделали. И перила заменили. Умеют  ведь,
когда деньги хорошие платишь.
     Он отряхнул руку, чуть измазанную побелкой,  и открыл дверь квартиры. В
коридоре было темно.
     --  Оля! Оля!  --  гулко разнеслось по коридору. Не дождавшись  ответа,
Саша  громко запел любимое из "Наутилуса": --  Гуд бай  Америка, о! Где я не
был никогда...
     Тишина его раздражала:
     -- Оль, ты где? -- крикнул он еще раз.
     Как  всякий мужчина,  который  много  времени проводит  на  работе,  он
страшно не любил возвращаться в  пустой дом. Уж как-нибудь жена могла бы все
свои дела сделать днем! Включив свет на кухне,  Саша окончательно понял, что
Оли нет  дома. И давно -- в раковине громоздилась  целая гора  еще  утренней
посуды.
     Петь  расхотелось.  Бросив  букет  в мойку,  Саша  набрал  номер Олиной
бабушки:
     --  Але,  Елизавет Пална, здравствуйте,  разбудил? Извините, а Ольга  у
вас? Нет... Странно...
     Услышав   звук   открывающейся   двери,   Саша    поспешил    успокоить
заволновавшуюся бабушку:
     -- Вот она, пришла. Спокойной ночи. Оля была весела. Даже слишком.
     --  Ваша  мать пришла, грампластинок принесла, --  игриво начала она от
самого порога. -- Здравствуй, милый. -- И Оля потянулась поцеловать мужа.
     От нее пахло духами и вином. Саша резко и демонстративно отстранился.
     -- О-о, какие мы сердитые. Ну и ладно.
     Осторожно обойдя мужа, Оля прошла  в  комнату.  Не  глядя  на него, она
достала из конверта подаренную Виталиком пластинку и включила проигрыватель.
Из динамика раздались первые звуки. Несколько, надо сказать, необычные.
     --  А что ты кипятишься-то? -- с некоторым вызовом продолжила Оля. -- Я
с однокурсником встретилась...
     -- С кем? -- усмехнулся Саша, разглядывая конверт от пластинки.
     --  Посидели в кафе,  --  посчитав ненужным отвечать на дурацкий вопрос
мужа, объясняла Оля. -- Он талантливый. Вот свою новую пластинку подарил.
     -- Чего-о-о? -- Саша продолжал делать вид, что он тупой. Еще тупее.
     У него была  такая отвратительная манера,  когда что-то  было не по его
хотению. Оля притворилась, что не обращает внимания на этот деланный тупизм.
Чересчур внимательно она слушала музыку.
     -- И музыку хорошую пишет. Симфо-джаз.
     -- Какой джаз?
     -- Симфо, -- объяснила Оля, которой все это уже начинало надоедать.
     -- Он на бензопиле играет? -- Саша все никак не мог остановиться.
     -- Ну и зануда ты, Белов!
     Саша ничего не  ответил, внимательно изучая обложку  пластинки.  Но Оля
уже завелась.
     -- Нет.  Ну  почему ты такой, а? Ты хочешь оставаться самим собой. Ради
бога, кто тебе мешает?.. Но я тоже имею на это право!
     Неопределенно хмыкнув, Саша все-таки отложил конверт и изволил обратить
внимание на жену:
     -- А  кто тебе  мешает?  -- с искренним  интересом  спросил  он,  делая
ударение на слове "тебе".
     --  Кто? -- взвилась Оля.  --  Мы  живем  в  разных  измерениях!  Я все
понимаю,  это  твой  мир,  тебе  это  нравится,  риск,  все  дела... --  Она
беспомощно всплеснула руками.  -- А рожать я в  бронежилете буду?  Ты можешь
понять, что я-то женского пола?..
     --  Ну, давай переедем, в конце концов, тоже проблема, -- примирительно
попытался перевести разговор Саша.
     Но Оля, похоже, решила сегодня высказать все, что накопилось.
     -- Да не в этом дело.  Ты за  полгода хоть раз спросил,  что  у меня  с
распределением, почему я играть бросила? Хоть раз?
     -- Ну, я спрашивал, по-моему...
     -- Это по-твоему, а по-моему, не спрашивал. Потому что тебе по фигу...
     Саша поморщился:
     -- Оль, что мы как в кино разговариваем? Можем мы по-людски поговорить?
     -- А о чем? О чем с  тобой говорить? -- Оля в упор  смотрела на мужа и,
похоже, не ждала ответа на свои вопросы. Но и  остановиться уже не могла. --
О чем? О сабельках? О Брюсе Ли? Может, о бультерьерах, ну о чем еще?
     --  Ну зачем? -- рассудительно  возразил Саша.  В  голосе его  сквозила
ярость.   --   Давай   о   музыке,   о   твоем   заслуженном    дедушке,   о
пидорах-однокурсниках.  Ну  давай, расскажи,  поделись болью!.. -- Последние
слова он выкрикнул уже ей в спину.
     Выключив проигрыватель, она молча прижала к себе пластинку. Обойдя Сашу
как мебель, загородившую путь, она вышла из комнаты.
     На часах был почти час ночи. Удивительно вовремя зазвонил телефон.
     --  Але! --  Саша  поднял трубку. И  продолжил отвратительным  гнусавым
голосом. -- Кого? Олю? А кто ее спрашивает?
     Похоже,  собеседник  не  рискнул  представиться.  Бросив  трубку,  Саша
схватил свою коллекционную саблю с рубином на  эфесе и со всего маху рубанул
по стулу, превратив его в два. Сабля была заточена идеально...



     Стрелку с таджиками  забили в районе Южного речного вокзала. Здесь было
предостаточно пустынных мест. Слева шоссе ограничивалось  бетонными заборами
промзон,  справа,  за  узким перелеском,  широко  разлилась  Москва-река  --
корпуса жилых домов виднелись только на том, далеком берегу.
     Урбанистический   бетонный   пейзаж   удачно  дополняли  мощные   линии
электропередач.    Провода   тревожно   гудели,    как   струны    какого-то
нечеловеческого музыкального инструмента.
     Бригада  прибыла  на   место   первой.  "Мерс",  "вольво"  и  бээмвэшка
остановились так, что шоссе впереди было видно как на ладони. Саша, Космос и
Пчела  вышли  из машин  первыми  и остановились,  внимательно глядя на ленту
дороги, туда, где оно поворачивало и уходило круто вверх.
     -- К реке! Ставьте машины ближе к реке! -- распоряжался Фил.
     Водители ловко выполнили его приказание.
     -- К воде прижмем, -- деловито объяснил Фил Белому.
     -- Война -- фигня, главное -- маневры, -- бодро улыбнулся в ответ Саша,
будто все, чем занимался сейчас Фил, его касалось меньше всех.
     -- Да ты что, Фил вообще стратег, каких мало, -- вмешался Космос.
     -- Ну что, может, посадим пару человек в кустах? -- предложил Фил.
     -- Давай, -- кивнул Белый.
     Пчела и  Космос  курили  вместе  с  бойцами. На  шоссе впередсмотрящими
остались лишь Белый с Филом. Фил почувствовал, что он  должен  именно сейчас
сказать то, что давно собирался. Не  ровен час...  Хотя думать  о худшем  не
хотелось.
     Похоже, о  чем-то подобном размышлял и Белый. Хотя всем  своим видом он
демонстрировал  полное  самообладание. Но немножко  переигрывал.  Внутреннее
напряжение проявлялось именно в этом слишком явном  спокойствии, чуть ли  не
равнодушии. Впрочем, Фил не  был  слишком хорошим психологом. Хотя  даже  он
заметил, как подрагивают Сашины ресницы.
     -- Брат, ты меня прости... -- начал Фил. Саша скосил на него глаза, при
этом не упуская из вида шоссе.
     -- Прости за ту гранату, в подъезде...
     -- Да ладно, все в порядке, -- примирительно отозвался Саша.
     С пригорка, из-за перелеска вывернули три машины. Конечно же, "мерсы".
     -- Едут! -- раздался напряженный голос одного из бойцов.
     -- Приготовили стволы! -- распорядился Фил.  Бойцы  мгновенно разобрали
укороченные "калаши" из багажника.  В  углу остался лежать явно лишний здесь
предмет из параллельной, мирной жизни -- футбольный мяч с черными шашечками.
     Как и рассчитывал Фил, таджики остановились  очень удобно. Для Бригады,
конечно.  Они  встали  на повороте шоссе -- так,  что от них до невидимой им
воды было всего-то метров двадцать -- тридцать.
     Таджикские  бойцы с оружием в руках заняли, что называется, оборону. Из
головного "мерса" вышли  трое. Один -- пожилой,  со стриженой седой бородой.
Второй -- с круглым  лицом, всклокоченными  воздушными  волосами и тоненькой
ниточкой усов над  верхней губой.  Третий был гладко выбрит,  зато глянцевые
черные волосы  падали на плечи. Глаза его прикрывали щегольские  темные очки
овальной формы. Длинное летнее пальто доходило почти до пят, из-под обшлагов
виднелись  белоснежные  манжеты  рубашки,  поблескивали   массивные  золотые
запонки.
     Длинноволосый собрал волосы в  хвостик, стянул резинкой. И неторопливо,
в гордом одиночестве двинулся по шоссе в сторону противника.
     -- Пчел, тебе страшно? -- хихикнул, подначивая, Космос.
     -- Очень, -- в тон ему ответил Пчела.
     --  А  уж  мне  как  страшно...  --  Космос  скорчил  гримасу,  как  на
африканской маске из коллекции отца.
     -- Сначала я хочу увидеть того, -- с сильным восточным акцентом крикнул
длинноволосый, -- с кем я говорил по телефону. Если ты мужчина, иди сюда!
     -- Что? -- дернулся Пчела. -- А ну, урюк, иди сюда!
     Он уже сделал шаг вперед, но Белый довольно  резко остановил его. И сам
направился к таджику.
     Космос оглянулся на бойцов, а Фил скомандовал тихо и четко:
     -- У кого стволы, приготовились.
     Двое  неумолимо  сближались.  Прямо как  в  американском  боевике,  где
действуют неуязвимые для пуль супермены с железными нервами. От них исходило
такое напряжение, такая энергия, что все вокруг замерло. Даже электричество,
казалось, перестало гудеть в проводах.
     Их войска  тоже застыли в ожидании. Но были готовы в любое  мгновение в
пух и прах разнести противника. Если что-нибудь, не дай бог...
     И  тут  в  глазах  Белова  появились  несвойственные  ему  смущение   и
изумление. Замедлил шаги и таджик, снимая на ходу свои темные очки.
     --  Твою мать!  Белый!  --  заорал он дурным голосом,  но без малейшего
намека на недавний акцент.
     -- Рядовой Джурабов! --  в ответ  ему заорал счастливый  Саша.  --  Два
наряда вне очереди! Упал -- отжался!
     -- А-а-а! Белый!
     -- А-а-а! Фара!
     Они завопили  так,  как  когда-то  в  Ленинской  комнате,  перед  самым
дембелем. И бросились в объятья друг к другу.
     Вооруженные  до зубов бойцы  двух  противоборствующих фронтов застыли в
бесконечном недоумении.
     --  Все   нормально!  Это  мой  корешок  армейский,  --  крикнул  Саша,
обернувшись к своим.
     Нечто подобное, похоже, крикнул и Фара на своем гортанном таджикском.
     -- Отбой! Свои! -- передал по команде приказ свыше Фил.
     -- А я  бы их все равно постриг, --  с искренним сожалением пробормотал
Пчела.
     Космос довольно похоже изобразил истово молящегося мусульманина, сложив
ручки на груди и мелко-мелко бесконечно кивая головой в такт молитве.
     Бой не состоялся. Провода могли спокойно гудеть себе дальше.
     Оружие вновь побросали  в  багажник,  а  оттуда хохочущий Саша  вытащил
неожиданно пригодившийся футбольный мяч. Надо  же было им  с Фарой выпустить
распирающую  их  энергию. Так  они и шли  по шоссе,  перекидываясь мячиком и
воспоминаниями.   А   позади  них  параллельными   курсами   ехали  классные
автомобили. Шесть штук. С поразительной скоростью -- километров пять-шесть в
час.
     -- Фарик, ты помнишь, как мы второе отделение сделали?
     -- Да...  У  них  вратарь,  Махмудов,  был.  Шикарный  вратарь.  Сейчас
чебуреки продает на базаре, ко мне не пошел...
     От воспоминаний перешли к делу,  по  инерции все  еще  пиная друг другу
мячик.
     -- С деньгами решим, скажи своим -- через неделю проплатим.
     -- Угу,  -- согласно хмыкнул Фара  и, улыбаясь,  ткнул Сашу  кулаком  в
плечо. -- Ну, Белый, я до сих пор поверить не могу. Важный стал!
     -- А  ты просто  эмир  бухарский,  --  отдал  ему  пас  Белов.  --  Чем
занимаешься, кроме алюминия?
     --  По-разному,  на  Востоке  всего  много...  Я  вообще-то   к  Артуру
предложение вез от моих друзей.
     -- Давай обсудим, чего там, -- предложил Саша.
     -- У нас в горах есть плантации -- мак, -- объяснил Фара. -- Мы хотим в
Москву возить.
     -- Идея хорошая. А как возить? Курьерами? -- прикинул Саша.
     -- Курьеров ловят, везут мало. Хочется больше. -- Фара поцокал языком.
     -- Надо думать. Пасуй!
     -- Опа!  --  И  Фара ловко набросил  мяч прямо под правую  ногу старого
друга.  Тому  оставалось  только  добить  мяч  в  ворота,  которых,  правда,
поблизости не наблюдалось.
     На  бригадирском  "мерседесе" Саша с Фарой подкатили к  парадному, ярко
освещенному входу ресторана "Узбекистан".  Их команды отстали. Если уж  Саша
садился за руль, то выжимал из машины все, на что она была способна.
     -- Мне бээмвэшка вообще больше по кайфу, -- признался он сидящему рядом
Фаре.
     -- Да брось ты, -- отмахнулся тот, -- "мерседес" -- супермашина!
     -- Ну, где там мои опричники? -- оглянулся Саша.
     --  А где  мои?  --  оглянулся  и  Фара.  --  Будешь?  Фара  достал  из
внутреннего кармана пальто миниатюрную серебряную шкатулку.
     -- Да нет, -- отказался Саша, смеясь.
     Фара  щелкнул безделушкой,  крышка  открылась. Зачерпнув длинным ногтем
порошок,  Фара привычным  жестом "зарядил"  нос, а остатки  порошка с пальца
размазал по зубам.
     --  Кровный  брат  из  Афгана  подарил.  --  Он  защелкнул  шкатулку  и
перебросил ее Саше в ладони. -- Попробуй открой.
     Белый покрутил коробочку и неожиданно легко вскрыл ее.
     -- Ну, гений, -- восхитился Фара. -- Осторожнее, не рассыпь.
     -- Гроб какой-то, --  вновь захлопнув волшебную шкатулку и приблизив ее
к глазам, подивился Саша.
     -- Не надо нам никаких гробов, -- отбирая зелье, неловко пошутил Фара.
     -- Слушай, алюминий же в чушках у вас? -- вдруг спросил Саша.
     -- Ну да. А что?
     -- Да я придумал вроде. -- Саша хитро улыбнулся.
     -- Что придумал? -- насторожился Фара.
     -- Да ничего, -- решил помучить его Саша.
     -- Давай, Белый, колись.
     -- Ну что, еще не сообразил? -- Сашины глаза откровенно смеялись.
     -- Нет, -- честно признался Фара.
     -- Эх, -- вздохнул Саша. -- Ну ладно... Значит, берем чушку. Делаем там
полость. Забиваем наркоту.  Ни одна собака, ни один рентген не найдет. -- Он
счастливыми глазами смотрел на Фару. Тот ошарашенно молчал. -- Пять чушек на
сто -- двести тонн. И ни одна собака...
     -- Значит, я тупой, -- задохнулся Фара от восторга, -- а ты... ты... Ты
-- гений! Ты -- Аристотель! Ты -- Ницше!
     -- В "Жигулях" ездить надо! -- подначил его Саша.
     -- Потому что  я  -- чурка, --  не слушая Сашу,  уже выходил  из машины
Фара. Он ладонями обхватил голову, будто в припадке жуткого горя.
     -- В хорошем смысле, парень, -- откомментировал его "чурку" Саша.
     Тут подкатили остальные.
     -- Где вы ездите? -- беззлобно прикрикнул на них Саша.
     День сегодня выдался по кайфу: и друга встретил,  и  новое дело обещало
деньги. Море денег. Море-океан.



     Командный  состав  Бригады  и  таджиков  расположился  в  одной из  ниш
ресторанного зала. Рядовые бойцы сидели в общем зале.
     Фил  успел  переброситься несколькими словами с  солнцевскими,  которые
частенько  проводили  здесь вечера  -- кормили здесь  по-восточному вкусно и
обильно, да и место было не чужое, спокойное.
     -- Сань, у Кабана проблемы, -- шепнул Фил Белому.
     -- Давай об этом  потом.  -- Саша глазами указал  на гостей. -- Ну что,
друзья... -- поднял рюмку Саша и проследил, у всех ли налито.
     -- Если позволите, -- с заметным акцентом начал седой Абдула-Нури. -- Я
скажу, а Фархаджун будет переводить. Один великий мыслитель сказал следующие
слова...
     И  он заговорил гортанно  и красиво.  Но абсолютно непонятно.  Напевная
речь была похожа на стихи.
     Пацаны, переглядываясь, томились с поднятыми рюмками. Когда Абдула-Нури
окончил торжественную речь, повисла напряженная тишина.
     -- Не тормози, Фарик, -- ткнул в бок чуток отлетевшего друга Саша.
     Фара встрепенулся  и действительно  заторможенно, но от этого еще более
торжественно начал переводить:
     --  Уважаемый  Абдула-Нури  говорит: "Никогда не теряй  своих друзей. И
пронеси эту  дружбу в своем сердце  через  всю свою жизнь". Короче,  за вас,
пацаны! -- скомкал перевод Фара.
     -- Коротко и ясно, -- одобрил Саша. Несколько заплетающимся языком Фара
продолжил, перебирая длинными красивыми  пальцами свои небесно-голубые четки
из горной бирюзы:
     -- Всю красоту и мудрость этого четверостишия невозможно  перевести, --
многозначительно завелся он.
     -- Начинается, Фарик! -- Саша с удовольствием встряхнул друга за плечи.
--  Ты  мне еще в  армии  мозги компостировал  мудростями своими. Ты  короче
скажи!
     -- Ты мне друг, -- как мог коротко сказал Фара.
     -- Ну это по-нашему, по-пацански! -- обнял его Саша.
     -- Честно говоря, -- тихо сказал Фархад, -- я  этих с равнины через раз
понимаю, но то, что они вас зауважали, -- это точно.
     Абдула-Нури, поглаживая свою короткую седую бороду, что-то спросил Фару
на своем наречии.
     -- Он говорит, как здоровье твоих родителей, жены и детей?  Ты, кстати,
женат?
     -- Месяц скоро, -- признался Саша.
     -- Ну? -- обрадовался Фара. -- И молчишь!.. А кто она?
     Саша достает  из  бумажника  фотографию  Оли  в  вечернем платье  и  со
скрипкой в руках. Это был снимок с выпускного концерта в консерватории. Саша
не  зря носил с собой именно этот снимок. На нем Оля необычайно была  похожа
на себя: веселая, задорная, настоящая.
     -- О! Красавица! -- цокнул языком Фара. -- Выступает?
     -- Нет, дома сидит, -- кратко ответил Саша.
     -- Можно я своим покажу?
     Саша кивнул и передал фотографию.
     Ни  Саша Белов, ни  его друзья,  накинувшиеся  на закуски,  ни  Фара со
своими таджиками, которые, уважительно цокая  языками, передавали друг другу
фото Сашиной ханум, не смотрели на эстраду.
     Джазовый оркестр, выступавший там,  играл  тихо  и  ненавязчиво. Партию
скрипки в  оркестрике исполняла не кто иная, как Оля, та самая жена, которой
он сейчас так гордился.
     -- Уважаемый  Абдула-Нури  говорит, что  ты  поступаешь  как  настоящий
мужчина -- старшая жена должна хранить дом и воспитывать детей.
     Саша согласно закивал:
     --  У  нас  в России следующий тост  принято выпивать  за  родителей. Я
предлагаю выпить за родителей. Тех, которые живы...
     Одновременно  Саша услышал знакомый  голос и  увидел  вытянувшиеся лица
таджиков: они,  все трое, как один,  смотрели то на фотографию, то на сцену.
Оля,   стоя   вполоборота   к  залу,  пела  композицию  из  репертуара  Эллы
Фицджеральд.
     Деликатные таджики опустили глаза в тарелки.
     Космос опрокинул в  себя внеочередную рюмку. А Пчела на противоположном
конце стола  медленно и демонстративно зааплодировал. Дальнейшую сцену можно
было бы назвать немой, если  бы  Оля не пела. Она смотрела на поднимающегося
Сашу, и голос ее  звучал все тише и тише. Словно кто-то поворачивал рукоятку
настройки громкости.
     -- Я сейчас, -- резко поднялся из-за стола Саша...



     -- Оленька, ну что ты так переживаешь? -- выпятив нижнюю губу, выпустил
струю дыма Виталик. -- В конце концов, ты ведь не в стриптизе танцуешь.
     Они курили  в закутке  перед кухней. Когда  в конце  коридора показался
Саша,  Оля  по  инерции  хотела  спрятать  сигарету,  но  пересилила  себя и
затянулась, глядя прямо в глаза приближающегося мужа.
     -- Можно тебя, -- проходя мимо, приказным тоном бросил Саша.
     Оля  даже не подумала двинуться  вслед за  ним. В то же время ей  очень
хотелось  перевести  ситуацию  в  обычное  человеческое русло.  Ведь  ничего
ужасного-то не случилось. Мы же все-таки цивилизованные люди!
     -- Познакомься, это мой муж, Саша, -- кивнула она Виталику.
     Почувствовав,  что Саша уж точно не рвется пожать ему  руку, Виталик не
стал подставляться и остался сидеть за столом, переводя взгляд с Оли на Сашу
и обратно.
     -- Поздравляю вас с супругой, Саша. Мы с Олей учились вместе, она очень
талантливая. Кстати, Оля, --  будто вспомнил он,  --  приглашай  супруга  на
банкет. Хотим отметить ее премьеру, -- пояснил он Саше, туша сигарету.
     --   Ну  что,  такое  событие   стоит   отметить.  --   Саша  обращался
исключительно к Оле, будто  Виталика не  существовало вовсе.  -- Желаю  тебе
успехов. Особенно творческих.
     Достав  из  кармана  пачку  денег,  Саша  бросил  сторублевую  купюру в
тюбетейку, оставленную кем-то из официантов.
     Посмотрев презрительно  на деньги и удивленно вслед удаляющемуся  Саше,
Виталик произнес значительно, как со сцены:
     -- Да, ну он и мавр!
     Когда  они  вновь вышли на  маленькую  ресторанную сцену и  Оля  начала
играть, ни  Саши, ни его  компании за  столом уже не  было. Скрипка  звучала
нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано
-- за фоно сидел Виталик.  Так музыканты обычно  помогают одиноко поющей  на
сцене солистке.
     Мучительный вечер,  наконец, закончился.  Оля стремительно  собралась и
почти бегом выскочила из ресторана.
     --  Ну, Оль,  неловко  получается, ну... --  Виталик выскочил  за  нею,
что-то дожевывая на  ходу.  --  Я  столик  заказал, ребята  поздравить  тебя
хотели...
     --  Потом отметим, я  поеду,  -- отмахнулась Оля, поднимая руку.  Такси
тормознуло в момент.
     -- Ну давай хоть я тебе провожу,  -- не отставал Виталик, держа ее  под
руку.
     Оля, не глядя на него, высвободила руку и села в машину:
     -- Извини, Виталик, мне надо ехать. Счастливо.
     -- Завтра в семь репетиция, не забудь. Оля кивнула:
     -- Счастливо.
     Виталик  еще  с  минуту  смотрел вслед укатившей машине,  ухмыльнулся и
пошел доедать. Ну их, этих баб, с их капризами и мужьями!
     Когда  Оля  вернулась домой, Саши там  не было. И, по всей видимости, в
ближайшее время не ожидалось...



     Саша с Фарой на самом деле  никуда  из  "Узбекистана"  не  уехали.  Они
только,  отпустив своих  бойцов,  переместились  в  маленький  кабинет,  где
расслабились по полной программе.
     Наконец  часам  к  трем  ночи  они  выбрались на  ресторанное  крыльцо,
продолжая свой давно начатый бесконечный разговор.
     -- Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? -- настаивал Саша.
     Швейцар, уже  порядком подмерзший  в ожидании  выхода последних гостей,
сделал  стойку, моментально  оценив  платежеспособность  клиентов.  Конечно,
такие вот загульные гости порядком  удлиняли его рабочий день, точнее, ночь.
Зато от них перепадали  и самые сладкие чаевые.  Он  сложил брови  домиком и
услужливо поклонился, забыв о холоде.
     -- Сань, я же ариец, -- взяв Сашу за пуговицу пиджака, доказывал Фара.
     -- Ага, иранский, -- ржал Саша.
     -- Да, настоящий иранский ариец, -- согласился Фара.
     -- Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! -- воскликнул Саша.
     --  Ну да.  Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый. -- И они
заржали уже хором, радостно, как малые дети.
     Саша не забыл достать из  бумажника  и вручить привратнику сторублевку.
Тот, взглянув  на  купюру,  умудрился  одновременно  отдать честь и  сделать
книксен, что еще больше развеселило друзей.
     -- Заходите, -- напутствовал их швейцар.
     -- Обязательно зайдем, -- успокоил его Саша.
     -- Я здесь жить буду! -- с пьяной уверенностью добавил Фара.
     Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу доставая ключи.
     -- Стой, стой! На машине не надо! -- попытался образумить его Фара.
     -- Я ее не брошу, -- упрямо твердил Саша.
     --  Она же железная, -- увещевал Фара. -- Стоит себе и  стоит. Никто ее
не украдет. Сейчас поймаем машину...
     Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось куда-то ехать,
мчаться, вперед,  дальше,  не разбирая дороги. И словно  по волшебству вдруг
прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь.
     На  самом-то деле  никакого волшебства  --  две  девчонки,  рыженькая и
беленькая,  из  уголка  Дурова уже  давно  подрабатывали здесь  экзотическим
извозом.  Себе на молочко  или, скорее, пиво, лошадке  -- на  овес  и  сено.
Сегодня, правда, они что-то припозднились.
     -- Фарик,  не  может быть! -- прижимая щеку  к теплой лошадиной  морде,
воскликнул Саша. -- Это знак судьбы! Можно прокатиться?
     --  Пятьдесят, -- окинув  его  оценивающим взглядом,  определила  таксу
рыженькая.
     -- На, держи сто! -- Саша достал купюру.
     -- Что-то дороговато за такую клячу, -- проворчал Фара. -- Как его там,
у Дон-Кихота? Типичный Росинант. -- Фара похлопал коня по напряженной шее.
     --  Я  буду  всадник без башни!  --  гордо ответил  Саша,  перехватывая
поводья у рыженькой.
     --   Ты  будешь  всадник  Апокалипсиса!   --   торжественно  и   мрачно
провозгласил Фара.
     Саша, не без труда вставив  ногу в стремя, перевалился в седло и тронул
поводья -- "Росинант" лишь вяло переступил ногами.  И только когда  Саша дал
ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в карьер.
     Фара  с  гордостью  проводил  взглядом  друга,  вскоре   скрывшегося  в
перспективе Неглинки.
     Спустя  час  Саша  все  еще  не появлялся. Протрезвевший Фара  сидел  в
"мерседесе", не зная, что предпринять. Уже в  который раз к  нему приставали
девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться:
     -- Ну, где его носит?
     Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру:
     -- На, иди пива купи.
     -- Да  не  лезет  уже ваше  пиво! -- недовольно  пробурчала  та,  но от
денежки, впрочем, не отказалась.
     Саша  же  был  в это время уже далеко. И мыслями, и буквально. Выжав из
коняги все, на  что тот был способен, Белый  за этот час  добрался до самого
Битцевского лесопарка.  Для этого ему пришлось проскакать через Манежку мимо
Кремля,  пересечь  Москву-реку  по  Большому  Каменному мосту, добраться  до
Гагаринской  площади, а там двигаться уже почти по прямой -- по Профсоюзной,
а потом -- дворами до самого лесопарка.
     В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из  Саши вылетел, зато
невеселым мыслям в голове стало просторно. Оля, упрямо курящая сигарету, так
и стояла у него прямо перед его глазами.
     Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже  цоканье
"Росинанта" не было слышно -- трава глушила звук.  Лишь мерное  дыхание коня
немного  нарушало, впрочем,  вполне  гармонично, тишину просыпающегося леса.
Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым.
     Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня
на мостике, Саша долго смотрел в воду.
     Злость  совсем  вышла  из  него,  выветрилась  вместе с  алкоголем.  Он
смотрел, как туман, поднимаясь от  воды,  клубится  и  тает в  воздухе. Этот
речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади.
     Эх,  Оля,  Оля...  Саша  пристально  смотрел на  воду,  словно  надеясь
прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода.
     А, собственно,  что произошло-то?  Ну,  решила поработать.  А  ведь  он
впервые  после  свадьбы,  точнее, после  того  распределения, увидел  ее  со
скрипкой  в руках! Почему он не думал об этом прежде? Ах да, своих наворотов
хватало... Ну и --  лабала  в  кабаке, и  что же? Ну, увидели ее таджики  --
неловко получилось. Да  хрен с ними, не детей же вместе им крестить, а бабки
зарабатывать.
     Перетопчутся.
     "А Фара...  Фара -- друг Фара поймет  и  простит. К  тому ж  он, хоть и
восточный человек, но ведь не настолько же... Ариец!"  --  вспомнил  Саша  и
засмеялся, трогаясь с места.



     Толстая угрюмая дворничиха  остервенело мела  асфальт  около телефонной
будки. Окурков-то набросали, вот ведь люди называется! Урна же совсем рядом!
Равномерные  звуки  разрушали  утреннюю  тишину, будто  целью  женщины  было
разбудить  всю округу,  а не навести  чистоту. И  вдруг  она остолбенела:  к
шварканью  метлы прибавилось звонкое  цоканье. Прямо  на нее из-за  поворота
выехал всадник на белой лошади.
     Саша  подъехал к телефону-автомату  и, не слезая  с  коня,  набрал свой
домашний номер. Оля сняла трубку почти сразу -- наверное,  поставила телефон
в спальню.
     -- Але! Але! -- голос жены был нежным и немного хриплым. Спала, похоже,
без задних ног, пока он бороздил московские улицы.
     Он молчал и словно  бы видел ее всю.  Теплую, сонную. Он  видел как она
своим,  только  ей  свойственным  движением  прижимает  плечом  трубку,  как
откидывает  прядь волос со лба. Видел, как  бьется, пульсирует голубая жилка
на виске.
     --  Але, -- еще раз сказала она и замолчала. Но трубку не положила.  Он
слышал ее осторожное дыхание. Олька, любимая!
     -- Ну и зараза ты, Сурикова! -- ласково сказал он и повесил трубку.
     Он не  мог слышать, как она счастливо засмеялась. "Простил, -- подумала
она, проваливаясь обратно в сон. -- Сашка, любимый..."
     И как она могла всерьез злиться на него?



     На  лице Игоря Леонидовича  Введенского играла отвлеченная улыбка.  Ему
чрезвычайно  нравилось  то,  что он  слышал.  Он  уже  в  третий раз  подряд
прокручивал  магнитофонную  запись. Лейтенант  Коноваленко  все никак не мог
понять, доволен начальник добытой информацией или она его раздражает.
     "Восток -- дело тонкое...", -- прозвучал в магнитофоне голос Фархада.
     -- Это таджик? -- спросил Введенский.
     -- Он  считает  себя  иранцем, -- уточнил Коноваленко, проведя кончиком
пальца по своему тонкому, с горбинкой, носу.
     Введенский жестом заставил его замолчать.
     "Значит, берем чушку... делаем там  полость... забиваем наркоту... и ни
одна собака, ни один рентген не найдет... пять чушек  на сто -- двести тонн.
И ни одна собака..."
     "Значит, я тупой... -- это снова голос Фары,  -- а ты... ты -- гений...
ты -- Аристотель! Ты -- Ницше!.."
     Введенский выключил магнитофон и чуть было не подмигнул Коноваленко:
     -- В самом деле, ничего идея... И вообще, Белов -- голова! Учись, орел.
Он и вывернулся и нашел  способ, как дальше подняться. Пора подключаться. --
Игорь  Леонидович пробарабанил  пальцами  по  столу,  изобразив нечто  очень
похожее на простенький ритм "Чижика-пыжика".



     Конь стоял  в одном ряду с автомобилями на стоянке перед офисом бывшего
"Курс-Ин-Веста". Прямо с асфальта он собирал мягкими губами соленые чипсы.
     А в офисе, в бывшем предбаннике кабинета Артура Лапшина, из угла в угол
метался Фархад:
     -- Саня, я опоздаю, уже регистрация началась! -- кричал он Белову через
дверь, из-за которой слышался плеск воды.
     Фархад  нервничал и,  чтобы чем-то  занять руки, перетаскивал горшки  с
цветами  на стойку секретарши,  устраивая  из  них  какой-то  необыкновенный
ботанический сад.
     -- Иду, Фарик! -- наконец вышел Саша, вытирая полотенцем чисто выбритый
подбородок.  -- Все, летим. Мне уже положение не  позволяет небритым ходить.
Что ты мне здесь наставил? -- Изумленно уставился он на зеленые заросли.
     -- Лес, --  кратко объяснил Фара. -- Дарю! --  И  он  взмахнул рукой  в
широком жесте.
     Саша захохотал:
     --  Собрал все  цветы  в  моем  офисе  -- лес  он  мне подарил!  Как  я
секретаршу в этом лесу увижу?
     -- Увидишь, увидишь...
     -- Все, ладно. Тогда я  тебе часы дарю. -- И Саша принялся расстегивать
браслет.
     -- Золотые? -- почти всерьез поинтересовался Фара.
     -- Золотые, золотые, -- успокоил его Саша.
     -- А у меня -- бриллиантовые,  --  то  ли в шутку, то ли всерьез сказал
Фара. -- Оставь  себе. -- И  он  заставил Сашу  застегнуть браслет. -- Очень
мало времени. Давай быстрее. -- И он чуть не силой вывел Белова на улицу.
     -- Адрес тех  девчонок  узнал?  -- увидев припаркованного коня, спросил
Саша.
     --  Саш, они  совсем малолетки, ты понял?  -- Фара еще и  издевался!  А
утверждал, что на самолет опаздывает.
     --  Не  болтай... --  легонько толкнул  друга Саша.  --  Надо  же  коня
вернуть.
     -- Не надо. Я его купил. Катайся, Саня!
     -- Ты что, сдурел? На кой он мне?
     -- А  на кой  мне?  Думаешь,  я его в Душанбе  повезу? Он не залезет  в
самолет, -- очень серьезно стал объяснять Фархад.
     Но  Саша  уже  смотрел не на  него.  В  противоположной  стороне  двора
остановилась красная "пятерка". Из нее вышел человек, по чьему внешнему виду
Саша  моментально  догадался:  посланец  из  органов.  Эти  самые  органы  в
последнее время, по  отчетам службы безопасности Бригады, проявляли к нему и
его  делам все  возрастающий интерес. Дабы Саша окончательно  убедился,  что
гости  точно к нему, "пятерка" несколько  раз зажгла и выключила фары. Точно
подмигивала.
     -- Фарик, извини, я не смогу  тебя проводить. Сейчас  Пчеле позвоню, он
тебя подбросит.
     -- Проблемы?  -- Фара посмотрел на Сашу и бросил взгляд на  человека  с
круглым румяным лицом, стоявшего у красной "пятерки".
     -- Да нет! -- отмахнулся Саша.
     -- Вот, у меня еще подарок есть для тебя. Для твоей супруги, -- уточнил
Фара.
     Из  внутреннего  кармана  шикарного  пиджака  он  достал  носки  грубой
домашней вязки с ярким восточным орнаментом.
     -- Носки? Фарик! -- умиленно удивился Саша.
     --  Это  не носки,  это  джурабы, --  пояснил Фархад. --  Бабушка  сама
вязала. Здоровье супруги -- это здоровье твоих детей.
     -- Спасибо, парень, -- растроганно обнял его Саша. -- Счастливо!..
     --  Александр Николаевич? --  явно для  формы  спросил  круглолицый. --
Садитесь в машину.
     Ох  уж эта Контора! Ни слова в простоте, все тайны, тайны. Будто нельзя
поговорить  прямо здесь, в  офисе. Но  Саша  кривил  душой  --  он прекрасно
понимал, что говорить в офисе не следует.
     --  Игорь  Леонидович,  -- представился  человек,  сидевший  на  заднем
сиденье.
     Руки он не протянул, так что Саше  не пришлось решать дилемму: отвечать
на рукопожатие или нет. Представляться  в ответ он тоже не посчитал  нужным.
Молча сел на заднее  сидение  и всю дорогу  демонстративно  смотрел  в окно.
Игорь Леонидович тоже молчал.
     Они пересекли Трубную площадь и по Неглинке выехали на проспект Маркса.
Свернули налево. Похоже, его везли на Лубянку.
     "В святая святых..." -- усмехнулся про себя Саша.
     Однако    они   быстро   проскочили   площадь   Дзержинского,   оставив
монументальное здание  Конторы по  левую руку. Когда  же от  площади  Ногина
машина свернула на Солянку, Саше  ничего не  оставалось думать, кроме как  о
том,  что любезные товарищи  решили подбросить его домой  --  основная башня
Котельнической высотки была отсюда видна как на ладони.
     Но  красная "пятерка", свернув в переулок, остановилась, чуть не доехав
до Яузы. Войдя  через решетчатые  ворота  в  церковный  двор,  Саша  и Игорь
Леонидович оказались  в своеобразном коридоре, с одной стороны  ограниченном
церковной  стеной, с другой -- парапетом Яузской набережной. "Отличное место
для  дуэли!"  --  подумал Белов, выходя  вслед  за чекистом из  машины.  Они
остановились у парапета.
     -- Я так понял... -- начал Саша.
     -- Считайте, -- перебил его Игорь Леонидович, -- что мы из Министерства
добрых дел.
     -- А в чем ваш интерес?
     --  В  том,  чтобы  наркотики сбывались  не  в  Москве,  а  где-нибудь,
например, в странах Бенилюкса, для начала. А об остальном поговорим позже.
     -- Хотите помочь Западу окончательно загнить? -- усмехнулся Саша.
     -- Давайте на будущее сразу договоримся, чтобы я не отделывался глупыми
ответами, вы не задаете глупых вопросов, -- поморщился Введенский.
     -- Вы не рано о будущем заговорили? Я еще не решил. -- Саша внимательно
и с вызовом посмотрел на собеседника.
     Введенский ответил ледяным взглядом, тон его стал еще более жестким:
     -- А у вас есть выход? -- задал он, по его мнению, риторический вопрос.
--  По совокупности  можете лет двенадцать  получить. А уж в лагере  мы  вам
устроим сладкую жизнь.
     -- Ну, носочки у меня уже есть, чего уж там, -- отвернувшись в сторону,
пробормотал себе под нос Саша.
     Введенский  его  то ли  не  услышал, то  ли  не  пожелал  услышать.  Он
продолжал свой ликбез:
     -- Сотрудничество  с  нами  -- процесс обоюдный.  С одной  стороны,  вы
можете рассчитывать  на нашу поддержку в критических ситуациях. С другой  --
мы будем предъявлять к вашей деятельности свои требования.
     -- А критические ситуации будете создавать сами? -- съязвил Саша.
     Введенский вновь сдержался, но уже с большим трудом:
     -- У  вас больше  врагов, чем  вы  представляете.  Как  раз  сейчас  вы
находитесь в такой ситуации, когда от вашего решения зависит, выберетесь или
нет.
     -- У меня есть время подумать? -- мрачнея, спросил Саша.
     -- Нет, -- отрезал Введенский.
     Он  резко  повернулся и  зашагал  прочь,  оставив  Сашу в  одиночестве.
Негромко выругавшись, Белов  в сердцах  стукнул по парапету ладонью. Похоже,
ему и вправду не хотели оставлять выхода. Ладно, поживем --  увидим. В конце
концов, он не сказал пока ни "да", ни "нет".



     Однако Игорь Леонидович Введенский был уверен в том, что  они с Беловым
обо всем договорились. Ну, не идиот же этот мальчик в самом деле!
     С утра пораньше он позвонил  генералу  Чуйкову и договорился о встрече.
Надо  было  срочно  нейтрализовать  зревшее уголовное  дело  против  Белова.
Прихватив для верности несколько оперативок на капитана Каверина, Введенский
многое добавил и на словах.  Слава богу, было  что  добавлять, в  конторских
разработках компромата на Каверина было выше крыши.
     -- На  кого  угодно  мог  подумать,  только не  на него,  -- сокрушенно
потирал  лысину Петр  Ильич. -- Пять лет вместе работаем... Огромные надежды
возлагал на него... Один из лучших офицеров -- и в криминале запачкаться...
     --  Причем --  впрямую,  --  смакуя коньяк, усугубил  ситуацию  опытный
Введенский, похожий  сейчас  на библейского змия-искусителя. -- Причем он не
сошка-участковый,  многим честным  людям может жизнь испортить.  Этим-то, --
закатил  он  глаза к  потолку,  намекая на  высшее  начальство, --  звания и
заслуги  до  лампочки,  найдут  виноватого,  проведут  показательную  чистку
руководящих кадров...
     Генерал тяжело  вздохнул  и расстегнул воротник кителя.  Но воздуха все
равно не хватало. Ему всего-то пару лет оставалось дотянуть до пенсии, а тут
-- такая подстава! Как назло, зазвонил еще и телефон спецсвязи. Взяв трубку,
генерал Чуйков вытянулся по стойке смирно:
     -- Да, товарищ министр... Есть, товарищ министр!..
     Игорь Леонидович Введенский лишь  посмеивался в свою рюмку.  Такая уж у
него была работа.



     Володя  Каверин  сегодня  имел  право  быть  счастливым.  Собранных  им
документов вполне  хватало для того, чтобы генерал, не задумываясь, подписал
ордер на  арест Белова. Сам ордер  он подготовил, можно  сказать, с любовью,
собственноручно.
     --  У  себя?  --  скорее  для формы  поинтересовался он  у  секретарши,
прекрасно зная, что генерал его ждет. Что подтвердила и секретарша:
     -- Он только что вас спрашивал. Злой... -- протянула она участливо.
     --  Счас  развеселю,  -- не  очень-то  поверил  в  генеральскую  злость
Каверин.
     Для кого злой, а для кого и отец родной. Каверин молодцевато  расправил
плечи, открывая дверь в кабинет.
     Позабыв поздороваться, так его распирало, Каверин начал прямо с порога:
     -- Ну, Петр Ильич, висяк-то я размотал...
     Труп -- дело рук преступной группировки Белова.
     Приблизившись  к огромному генеральскому столу, он, как козырного туза,
выложил перед Чуйковым ордер.
     -- Есть факты, доказательства. Ордер подпишите.
     Петр Ильич ордер взял в руки, внимательно прочитал его и,  вместо  того
чтобы  поставить  на нем  свой размашистый автограф, бросил  бумагу в нижний
ящик своего безразмерного стола.
     Челюсть  Каверина начала медленно отвисать:  он ровным счетом ничего не
мог понять из того, что происходило.
     Между  тем физиономия  генерала  Чуйкова приобретала несвойственный  ей
алый оттенок.
     --  Белов,  говоришь? -- генеральская шея багровела прямо на глазах. --
Ну-ну... -- Он стал медленно подниматься из-за стола  и заговорил с уже едва
сдерживаемым  бешенством. --  Ты,  Владимир  Евгеньевич,  знаком  с  Артуром
Лапшиным, предпринимателем?
     -- Да знаком, ясный перец! Вот и заява от него, -- он стал доставать из
папки заявление, подписанное Артуром. -- А что стряслось-то?
     Чуйков побагровел теперь весь --  от кончиков ушей до лысой макушки. Он
несколько  раз  вздохнул,  все еще пытаясь сдержать ярость, но это  было уже
выше его  сил. Он заорал  так,  что задрожала люстра и  жалобно  подпрыгнули
чернильницы,  когда  генерал   со   всего  маху  опустил  кулак  на  дубовую
столешницу.
     Генеральский  кабинет слышал, конечно,  многое, но  такой отборный мат,
скорее всего, прозвучал здесь впервые.
     -- Ты что, па-адлец, совсем (здесь  генерал употребил все  знакомые ему
возвратные  глаголы  сексуального  характера)!!! Думаешь  (генерал  вспомнил
дальних  и  близких  родственников  подчиненного,  совершавших  необдуманные
поступки опять  же остро сексуального характера)...  умник  (генерал  достиг
высот  виртуозности  --  на  два  слова, прилагательное  и  существительное,
приходилось  четыре матерных)!.. А из-за тебя и  меня (глагол  был  один, но
опять же нецензурный и очень емкий)!..
     В общем, бумагу генерал подписал размашисто. Только это был не ордер на
арест  Белова,  а  приказ  об  увольнении  капитана  Каверина В.Е.  из рядов
доблестной советской милиции...



     Лейтенант Коноваленко в темных очках сидел за столиком  Шереметьевского
бара с развернутой "Financial Times".  Поверх  совсем  не интересовавшей его
газеты он поглядывал на Артура Лапшина, нервно пившего рюмку за рюмкой.
     Диктор аэропорта объявила рейс на Дюссельдорф.
     --  Кажется,  ваш?  -- участливо поинтересовался  лейтенант  у  бывшего
предпринимателя.
     Тот  словно  бы  проснулся.  Тяжело  поднявшись  из-за  стола,  Артур с
ненавистью глянул на усмехавшегося соседа. Набрав в легкие побольше воздуха,
он вложил в свои слова всю накопившуюся ненависть:
     -- Пошел ты в  жопу со  своей вонючей родиной!  И со своими гэбистскими
березками!
     Коноваленко  нехорошо улыбнулся. Артур,  неуклюжий и  нелепый в излишне
пестром галстуке, подхватил саквояж и двинул в сторону конторки регистрации.
Все, хватит! Сюда он больше не ездок!
     Коноваленко, глядя вслед Артуру, склонился к воротнику плаща и произнес
в микрофон:
     -- Объект  отправлен  на регистрацию, прием!  Лейтенант  нравился  себе
чрезвычайно.  В  этих  темных  очках,  длинном светлом плаще  с микрофоном в
воротнике он чувствовал себя Джеймсом Бондом. В исполнении Шона Коннери.



     Каверину   оставалось   пройти  только   формальности.   Правда,  самые
неприятные.  Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не  силы,  то ее
символов.
     "Дерьмо, дерьмо,  дерьмо!" -- стучало  в  голове  Каверина, забивая все
мысли и чувства.
     Первым  делом  ему пришлось сдать оружие.  За железной  дверью оружейки
сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом  не было никакого дела  до
треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский "Макаров", не
иначе  как  на  предмет порчи  казенного имущества, и  внимательно, пальцем,
пересчитал патроны.
     В  отделе  кадров,  сдавая  свое  красное удостоверение, Каверин из уст
грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия:
     -- Ну что, куда дальше?
     -- Поглядим, -- независимо повел плечом Каверин,  а про  себя  подумал:
"Ах ты, дерьмо собачье!"
     С  полученным в  зубы обходным листом  он направился  получать дурацкие
подписи -- в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в  медицинском кабинете.
"А это-то на хрена!" -- стиснул зубы Каверин.
     Хорошо  хоть  анализы  не   заставили  сдавать!  Развели  бездельников!
Силовые, блин, структуры!
     Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но  не этому долбаному
зданию.  И не  заплеванному  знамени. А  собственному  фото,  которое еще не
успели снять с Доски Почета Управления.



     Джазовый коллектив  Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников
у  Трех вокзалов. Их туда пускали два раза  в неделю на два часа. Бесплатно.
Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для
тех же железнодорожников. Бартер -- по-современному называл это Виталик.
     Сегодня Виталик  лютовал,  так  как играли его новую  композицию. После
седьмого прогона он, наконец, смилостивился:
     -- Ну  что,  ребята,  на сегодня  -- все.  Репетиция  окончена.  --  Он
взглянул на часы: -- Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке.
     Музыканты принялись  складывать  инструменты  и  отключать  аппаратуру.
Виталик,  покосившись  на Олю,  которая  была явно не  в  лучшем настроении,
напомнил:
     -- Завтра -- как всегда, в семь.
     Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на  руку,  спустилась
со сцены в зал:
     -- Счастливо, ребята! До завтра!
     В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть:
     -- Я провожу.
     -- Ну, проводи, -- мягко высвобождая руку, не  слишком охотно разрешила
Оля.
     Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру:
     -- Ну как твой мавр, сцены не устроил? -- иронично поинтересовался он.
     -- Нормально все. -- Оля была на удивление спокойна.
     -- Ну, видишь как. А ты волновалась.
     Они  прошли  партер,  и  Виталик  снова  взял   ее  за  руку,  заставив
обернуться:
     -- Оленька! -- Он пристально смотрел ей прямо в глаза. -- А мы премьеру
твою так и не отметили.
     -- Ну, какие проблемы? -- на его интимный  тон Оля отвечала нейтрально,
по-дружески. -- Приезжайте к нам, отметим...
     -- Ну, это само собой, -- перебил ее Виталик и  продолжал вкрадчиво: --
А может,  поедем ко  мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не
вошло.
     -- Не, Виталь, спасибо, мне домой надо.
     -- Оленька,  ты же музыкант -- надо  быть  свободнее... -- не  отставал
Виталик.
     -- Надо, надо, -- только чтобы он отстал, согласилась Оля.
     -- В конце  концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? -- В
его голосе  прозвучал  уже  не интимный  намек,  а  едва  ли  не  требование
расплатиться за оказанное благодеяние.
     --  Самое  непосредственное,   спасибо  тебе,   Виталик...  --   устало
улыбнулась Оля, в который  раз  освобождая руку  от  его пожатия.  -- Но  я,
понимаешь, имею отношение к своему мужу...



     Сверху,  с  балкона,  за этой  сценой  уже давно  наблюдал  Саша.  Ему,
конечно, не  нравилось, что этот хмырь липнет к его  жене.  Но в то же время
ему было по-детски интересно,  чем все это кончится. То есть в жене он особо
не сомневался,  посмотреть на брачные игры  этих пидоров-однокурсников  было
занятно...



     -- То  есть у  вас любовь? Морковь... -- поняв, что здесь ему ничего не
обломится, протянул Виталик.
     --  Да, --  спокойно  и твердо  ответила Оля, не принимая  его игривого
тона.
     -- А я думал, по расчету, -- откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик.
     -- Не хами, -- оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась  к выходу
из зала.
     Виталик уже готов был махнуть на нее  рукой, но его все же распирало, и
он не смог остановиться:
     -- Хотя,  Оль, знаешь, подожди. --  И  он  побежал за нею, нагнав  ее в
вестибюле.  -- Я тебя понимаю и  даже как-то поддерживаю.  Если ты  бездарь,
надо устраиваться, работать известным местом...
     Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего
размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку:
     -- Тихо-тихо! Что люди подумают?
     И они  оба опять не увидели, как из двери  позади них в вестибюль вошел
Белов.  Но  зато  Виталик это мгновенно почувствовал.  Саша  двумя  пальцами
схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно.
     -- Привет, милый, -- ласково улыбнулась мужу Оля.
     -- Привет, моя хорошая? Вы закончили? -- Саша  поцеловал  ее в  щеку, а
стонущего Виталика заставил опуститься на колени.
     -- Закончили.
     -- Поехали домой? --  Саша отпустил  Виталика и носовым  платком  вытер
окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях.
     -- Поехали, -- радостно согласилась Оля.
     -- Как бабуля? -- поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду
поверженного маэстро.
     -- Хорошо, -- ответила Оля, взяв мужа под руку. -- Пойдем отсюда...



     На улице  было  тепло и  влажно после  дождя.  Когда  они  свернули  на
Бульварное  кольцо, Саша отпустил  машину. Дальше они  решили до  дома пойти
пешком. Благо  до Котельнической  неторопливым шагом всего-то минут двадцать
ходу.
     Обнявшись,  они  шли  по  вечерним бульварам  и,  казалось, не замечали
никого. Ни влюбленных  парочек, ни пьяных  москвичей и  гостей  столицы,  ни
проносившихся мимо автомобилей.
     --  Саш, так странно,  -- говорила Оля,  --  мне  даже  не  обидно. Я с
детства думала -- музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся,
девочка, играй... И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.
     Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:
     -- Оль,  да ну, -- у него с консерваторией и музыкой были связаны свои,
гораздо более приятные воспоминания. -- Если б ты  не играла на  скрипке, мы
бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.
     -- Ой, точно ведь! -- обрадовалась Оля, будто впервые подумала  об этом
странном совпадении.
     -- Ну вот! -- поддакнул  Саша. -- А  то, что этот пидор сказал,  это от
зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.
     Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.
     -- Нет, Белов, ты бы так не сказал... Ты  бы, скорее... Как дал мне! --
И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.
     -- У! Врезал бы! -- Саша повторил ее жест. -- Да я бы убил вааще!
     -- Вот поэтому я за тебя замуж вышла, -- очень серьезно сказала Оля.
     Саша рассмеялся:
     -- За то, что побил бы, да?
     -- Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.
     -- А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и
пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно
таким, как вчера, как позавчера. Точно -- колючий ежик. Который все и всегда
перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь
она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.
     Саша,  похоже, идеально почувствовал  ее настроение, и  ему  захотелось
сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?
     Они  стояли  на  мосту и смотрели друг на друга. Будто  в  первый  раз.
Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился  окнами
их общий дом.
     -- Смотри! -- Саша осторожно  освободил свою руку и одним махом вскочил
на перила моста.
     -- Сань, ты что, дурак, что ли? -- в ужасе выдохнула Оля.
     Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие -- шириной в Олино запястье!
     --  Тихо-тихо. Все нормально,  --  успокоил  ее  Саша, раскинув руки  и
балансируя над бездной.
     Поймав  равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам
вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.
     Оля  прижала руки к груди  и  столь же медленно, как и  Саша, двигалась
вслед за ним:
     -- Саша, не надо! Они мокрые...
     Саша  лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше.  Пройдя
несколько  метров,  он  остановился  и,  не без труда удерживая  равновесие,
повернулся к жене:
     -- Вот это мне нравится. Понимаешь?
     -- Понимаю. Только слезь, а? -- умоляюще протянула к нему руки Оля.
     В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.
     --  Господи, ну и чучел ты... -- Она обняла его,  словно  после  долгой
разлуки.
     -- Оль, ну ты что? -- провел ладонью по ее влажным волосам Саша.
     -- Знаешь,  я  сейчас на тебя  смотрела  и  вспомнила. У меня в детстве
подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на
самом краю.  Спиной,  глаза закрыты, и раскачивается... Мне  иногда кажется,
что  я,  как лунатичка, иду за тобой  с  закрытыми глазами... И  боюсь, если
открою -- упаду.
     -- Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду...



     Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через
двадцать  метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По  дороге домой он
перехватил по сто грамм еще в паре мест.  Но, понимая, что коктейль из злобы
и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки  воли в кулак и
-- через  гастроном, естественно,  --  отправился  домой, к  Светке. Пусть и
стерва, но все же жена. Родная.
     Ученая Светка,  увидев его в таком  всклокоченном виде и с  горючим, ни
слова  не  говоря,  стала готовить  закусь.  Посолиднее.  Из  стратегических
запасов.
     Глотая  водку  стаканами, Каверин  вспоминал  о  закуске, только  когда
Светка буквально вкладывала ему  кусок в  рот. В  остальное время он рычал и
матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так
дорожил.
     Наконец,  найдя  какую-то  бледную   ксерокопию,  он   издал   особенно
воинственный вопль.
     С  ксеры,  уже  почти  выцветшей, на  него смотрел  Белов.  Собственной
персоной. Сволочь!  Это  был один из тысяч экземпляров, которые еще два года
назад висели  на  каждом  столбе и призывали  найти  и обезвредить  опасного
преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными
руками!
     Поздно! Поздно...
     Схватив  вилку, Каверин пригвоздил  рожу  Белова  к  капустному кочану,
который  Светка оставила на  подоконнике. Замороженным взглядом он был готов
просверлить дырки в портрете. А лучше -- в голове Белова.
     От бессилия  Каверин  готов  был  заплакать, но не мог  себе даже этого
позволить.  Ярость  благородная достигла у  него  последней  точки  кипения.
Огромным  столовым  ножом, которым  Светка  как раз-таки и собиралась рубить
кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать  ненавистную физиономию,
заодно  начав  шинковать  капусту.  Но  Светка даже не  рассмеялась  --  она
опасалась раздражать мужа в таком состоянии.
     -- Все, хватит, иди закуси! -- Светка решительно  отобрала у мужа нож и
пододвинула тарелку с жареной колбасой.
     Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и
налил до краев, начисто игнорируя закуску.
     -- Вот  за десять лет сколько! -- Он хватал вываленные из красной папки
бумаги и совал их жене под нос. -- Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания!
В капитанах,  говорит,  засиделся!  А за паршивого щенка, за щенка  погнали!
Тогда еще надо было его валить, понимаешь, Светка,  тогда! Светлана тоскливо
смотрела  на мужа, по-бабьи подперев подбородок ладонью. Как  он ей  сегодня
надоел! Кто б знал! Когда ж он угомонится? Завтра на работу к восьми...
     --  У-у-у... Вот он  гад, вот его  морда, --  выудил Каверин  еще  одну
фотографию Белова, из старого уголовного дела.
     Это дело надо было запить.
     -- Вот свело меня  с ним! -- выпив и  уже совсем не почувствовав  вкуса
водки, снова завелся он. -- Знаешь, как на  Востоке говорят: кысмет! Кысмет.
Судьба,  значит!  Ну, ничего... Побарахтаемся! Меня  везде с руками оторвут.
Таких спецов поискать!..
     -- Все,  все, тихо, тихо. -- Светка  обняла мужа за плечи и прижала его
непутевую лысеющую  голову  к своей груди. "Дурачок ты  мой...", -- подумала
она.
     Каверин на мгновение притих, словно душа его чуть оттаяла. Но  это была
только   видимость.  Прошло   время  эмоций.  Каверин   принял   решение  --
окончательное! Вдвоем им на этой земле места не будет.
     -- Свет, а  Свет, --  притянул он  к  себе  жену  и  стиснул ладонью ее
затылок.  --  Я ведь  способ  изыщу.  --  Он  дышал тяжело  и  жарко, больно
захватывая ее волосы потной рукой. -- Я его загрызу. Живого, веришь?
     Светка уже согласна была поверить во что угодно.



     Макс Карельский жалел только об  одном. О том, что слишком долго не мог
расстаться  с армией.  И, когда  вернулся,  наконец,  в Москву, то  к дележу
самого лакомого пирога не успел. Засиделся на старте.
     Биография его ничем особым не отличалась от биографий ровесников. Разве
что успел повоевать в Афгане  и Таджикистане,  был замечен,  попал в спецназ
ГРУ, но  выше старшего сержанта  не поднялся, несмотря на всю свою крутость.
Когда  он  понял, что в армии ему ничего  не светит, кроме возможной дырки в
башке,  он  написал  рапорт  и  отправился  домой,  в   родную  подмосковную
Малаховку.
     По  своей  мирной  профессии  сварщика,  полученной  до  армии  в  ПТУ,
устроиться на работу  Сухов мог запросто.  Но  платили за это так  мало, что
даже  матерые  прорабы  опускали  глаза,  называя  зарплату.  А  вокруг  шла
настоящая жизнь. Деньги, тачки, красивые девчонки. В общем, соблазнов было в
тысячу раз больше, чем возможностей.
     Пришлось вспомнить навыки, полученные в спецназе. И  потрясти торгашей.
Наели тут рожи, пока он в окопах, можно сказать, вшей кормил.
     Собрав под свое начало старых приятелей из тех, кто не спился и не сел,
Макс  сколотил  свою  команду.  Небольшую,  но  крепкую.  По  старой  памяти
Малаховку  они  достаточно легко взяли  под свой  контроль --  все лотошники
моментально легли  под  них.  Так  продолжалось  примерно  с  полгода,  пока
Карельскому не пришлось загасить чеченского бизнесмена.
     После этого на них начали  наезжать с двух  сторон. С одной  -- менты в
лице опера Каверина, расследовавшего убийство, который тоже хотел иметь свою
долю,  с  другой  --  чечены,  зверье,  как  их  называли  за  склонность  к
беспределу. Вторые были гораздо хуже -- с ними невозможно было договориться.
Ни при каких обстоятельствах. Башни у них у всех были свинчены напрочь. Надо
было что-то делать.
     Под  свой  штаб команда Макса снимала небольшую автомастерскую. В ней и
правда  иногда ремонтировали чьи-нибудь  автомобили.  В  основном  свои  или
знакомых. Да еще разбирали на запчасти угнанные "жигулята". Макс любил и сам
повозиться  с железом, это его успокаивало. Когда  он надевал маску  с синим
стеклом и брал в руки сварочный аппарат, это доставляло ему почти физическое
удовольствие.  Но  это  вовсе  не   значило,  что  он   готов   был  обратно
переквалифицироваться в сварщики. Делу -- время, потехе -- час.
     Тем не менее ситуация становилась  критической. Правда, в последний раз
на  стрелке они хорошенько пощипали зверьков, но это совсем  не успокаивало.
По многим признакам к тем должно было прийти значительное подкрепление. Да и
с ментами чечены, похоже, уже снюхались.
     Макс  понимал,  что  самим  им  не подняться.  Это  чувствовалось  и по
настроению внутри команды.
     Не  то  чтобы  попахивало  предательством,  но  кое-кто  уже  все  чаще
заговаривал о том, как кудряво живут пацаны в других, более крутых командах.
     В конце  концов,  можно  было  разбежаться и каждому начать  все снова,
по-своему.  Но Макс  рассудил иначе: надо идти на переговоры к  тем, кто уже
поднялся  круто. Чечены, естественно, отпадали по определению. К солнцевским
и  не  подойдешь  -- они  такие вступительные  взносы  назначат,  что  потом
полжизни будешь на них горбатиться.
     Оставалась   Бригада  Белова.  От  людей  Макс  слышал,  что  Белый  не
беспредельщик  и  живет по понятиям.  Но все  же  риск  был. Могли и  просто
послать  подальше, а  могли  и  образцово-показательно.  С  непредсказуемыми
последствиями.  Но выбора  -- все  равно  не было. Гарик,  второй человек  в
команде после Макса, был против. Однако  ничего более дельного он предложить
не смог. Да и вообще, последнее слово все равно было  за Максом. Как раз  на
сегодня, через надежных людей, он договорился с Белым о встрече...



     Макс  нервничал,  хотя и старался не показывать виду. Чтобы  отвлечься,
он,  надев защитную маску и  раскочегарив свой  сварочный аппарат,  принялся
лечить старый карданный вал, пытаясь привести его в божеский вид.
     --  Макс,  где ты там?  Завязывай! --  Гарик посмотрел  на часы.  Время
встречи, которая ему была так не по душе, неумолимо приближалось.
     -- Да иду, иду! -- Сняв щиток, оторвался от работы Макс.
     --  Зажигалка где?  --  спросил  Гарик,  осматривая тем  временем  свой
"Макаров".
     -- Там, на столе. -- Макс вытирал руки старой ветошью.
     -- Как думаешь, получится? -- прикуривая, Гарик исподлобья посмотрел на
Макса.
     -- Обещаю, Гарик, все будет тип-топ, -- успокоил его тот.
     --  Он, говорят,  весь из себя крутой. Артура  Лапшина в офисе  чуть на
капусту не порубал.
     Макс  посмотрел  на свои  руки, потом  на  Гарика. И  криво  улыбнулся,
по-волчьи оскалив зубы:
     -- Ладно, мы тоже не пальцем деланые.
     -- Страшно? -- то ли спросил, то ли просто сообщил Гарик.
     --  На серпантине  было страшнее.  --  Макс забрал у него "Макарова"  и
передернул затвор...



     В офисе Белова их встретили без особого энтузиазма.
     -- Оружие есть? -- Пчела подозрительно оглядел вошедших.
     -- Есть, -- ответил Макс.
     -- Сдай.
     Макс выложил "Макаров" на полированный стол  и  легонько толкнул  его в
сторону  Пчелы. Тот  взял пистолет в руку,  внимательно осмотрел его: оружие
было в полной боевой готовности.
     -- Откуда ствол? -- деловито поинтересовался Саша.
     --  Да  так,  у зверьков  отобрали,  --  объяснил Макс, не  вдаваясь  в
подробности.
     -- Садитесь. -- Саша указал гостям на два стула прямо перед собой и еще
раз внимательно всмотрелся в лица пришедших.
     Оба были примерно ровесниками Белого.  Тот, который Макс, даже  немного
походил на Фила -- это  к  нему как-то неожиданно располагало. Взгляда он не
отводил,  не  трусил.  Второй, Гарик,  явно на  вторых  ролях.  Но  держался
независимо, хотя и посматривал подозрительно.  Похоже, не засланные казачки.
Ну да ладно, пощупаем.
     -- Вы  с чеченами чего-то  не поделили, и у вас проблемы... Я зачем вам
нужен?
     --  Мы  вам,  Александр Николаевич, долю принесли.  --  Макс достал три
пухлых  пачки стодолларовых бумажек  и  положил их  на стол  в  рядок  ровно
посредине между собой и Белым.
     -- Долю за что? -- усмехнулся Саша.
     -- В знак уважения, -- без тени  иронии ответил Макс. -- В общем, -- он
на полсекунды замялся, -- мы хотели,  чтобы вы приняли нас  к себе... И дали
право  ссылаться на вас  при решении  разных там вопросов.  --  Макс  твердо
глядел Саше в глаза, ожидая ответа.
     -- Сколько вас?
     -- Восемь.
     -- А что за ребята?
     -- Ребята все спортивные, в районе нас уважают.
     -- Служил?
     -- Было дело.
     -- Где?
     -- Под Кандагаром. В спецназе ГРУ. Потом в Таджикистане.
     Саша одобрительно кивнул, бросил взгляд на напряженно молчавших Пчелу и
Космоса и вновь посмотрел на Макса:
     --  В Таджикистане кто у вас полканом  был? -- запустил он  проверочный
вопросик.
     -- Савельев.
     -- Савва?
     -- Вы что, знаете? -- Макс искренне изумился.
     -- Слышал.  -- Саша  едва сдержался,  чтобы  не  рассмеяться: кто же  в
Таджикии не  знал  полковника  Савельева.  Только тот, кто  там  никогда  не
служил. -- Ладно, считайте, что  вы работаете с  нами,  -- протянул он  руку
сначала Максу, потом и Гарику.
     -- Ну, спасибо, -- позволил себе немного расслабиться Макс.
     -- Чего такой мятый? -- уже дружелюбно поинтересовался Саша.
     --  Да  так,  -- тронул  Макс  припухшую губу,  --  менты  попрессовали
немного.
     -- Ну, понятно. Ладно, отдыхайте.
     -- Ладно, до свидания, -- разговорился под конец и Гарик.
     -- Савва... --  глядя  на закрывшуюся за  ними дверь,  задумчиво сказал
Саша.  --  Такой  дундук  был,  прости  господи!  -- И тут  же  вернулся  из
заоблачных  высот на грешную  землю:  -- Пчел, позвони  Филу, пусть  пробьет
пацанов, узнает:  кто, что, чем дышат... А  я, если позволите,  -- несколько
двусмысленно пошутил  он, -- поеду в  Ялту.  С Олей.  Должны  же мы когда-то
урвать у жизни свой медовый месяц?



     Наконец-то, уже сегодня к вечеру они будут купаться в море. Самом синем
Черном море! Чемоданы Оля собрала еще с вечера.
     Ох, купальник-то  положить  забыла! Но вставать не  хотелось  -- Сашка,
казалось, спал так сладко. Оля потянулась  и взяла с тумбочки часы. Ого! Уже
скоро десять. Через два с половиной часа выходить. Так что хватит лениться.
     Она решила,  ради  праздника, встать первой, так и быть...  Она  начала
потихоньку выползать  из широкой  супружеской постели и,  когда ей это почти
удалось,  цепкая  рука  мужа  в  последний  момент  удержала  ее.  Проснулся
все-таки.
     --  Ты  куда?  --  с напускной  строгостью спросил  совсем почему-то не
сонный Саша.
     -- Купальник забыла положить, --  отбивалась Оля. -- Сашка, ну некогда,
на самолет опоздаем!
     -- Не опоздаем. -- Он притянул ее к себе, пытаясь найти губы.
     -- Ну, Саш! -- Она отбивалась скорее для виду, медленно сдавая позиции.
Ну, не улетит же без них самолет, в конце-то концов?
     Целуя  Олю,  такую  теплую  и  сонную, Саша рукой  нащупал  выключатель
телека: сейчас как  раз время новостей, --  они интиму не  помеха. Наверняка
покажут что-нибудь  интересное, например заседание  Верховного Совета. Пусть
Олькины   вопли  нарушат   скучные  рассуждения  государственных   мужей   о
перераспределении собственности, приватизации и прочей хрени.
     Что за  черт! Показывали  "Лебединое озеро".  Он  переключил программу.
Опять "Лебединое"! Отрываясь от  Оли, он  щелкнул  снова.  Лебеди!  Еще раз.
Лебеди!
     -- Саш, ты чего? -- нетерпеливо теребила его Оля.
     --  Подожди,  Оль.  --  Он  лихорадочно  перескакивал  с  программы  на
программу. Везде были только они -- лебеди!
     Резко зазвонил телефон -- Саша схватил трубку. Это был Пчела.
     Закончив  разговор,  Саша  повернулся к  жене  и  выключил  бесполезный
телевизор:  -- Ялта отменяется, --  сказал  он нарочито  спокойным тоном. --
Горбача скинули...
     У  него  осталось   чувство,   что  тревожная  музыка  балета,  мрачная
сценография  и ритмичные  движения балерин  предвещали  перемены. Какие? Бог
весть.  Ясно было лишь одно -- прежней жизни,  прежней страны  уже  не будет
никогда...


     ОКТЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 1993
     ЧЕТКИ ФАРХАДА



     Все-таки наших не переделаешь. В этом чертовом Майами пили круче, чем в
каком-нибудь Урюпинске. Да и то сказать -- братва понаехала со всего бывшего
Союза. Уточняли сферы влияния. Уточнили.  Это  теперь мода такая,  серьезные
вопросы перетирать или в горах  Швейцарии, или  здесь. Черт!  Как же  трещит
голова! Саша даже застонал, приложив холодную бутылку пива ко лбу. Так пиво,
похоже, помогало лучше, чем при употреблении внутрь.
     Впрочем,  в Майами  не только  пили. И не только делили. Серьезные люди
свели Сашу с крупными  местными бизнесменами.  Из  наших, из эмигрантов. Эти
разбогатевшие  бывшие  советские  очень хотели вкладывать  деньги  в Россию,
особенно в Москву. Но, мягко говоря, побаивались. Да и вправду, если  судить
о ситуации по штатовскому телевидению и газетам, то создавалось впечатление,
будто в России на сегодняшний день оставались одни сплошные отморозки. И это
если даже учитывать беременных женщин и младенцев обоего пола.
     Местных  Саша, конечно,  успокоил и  обещал  всяческое  содействие.  За
определенный процент, естественно, вполне, кстати, божеский.  Не в последнюю
очередь и потому  божеский, что в этих вот очень серьезных деловых контактах
Саша увидел возможность  выбраться  на иной  уровень  бизнеса. Легального  и
престижного  бизнеса.  Пора  было   соскакивать  с  криминальных  рельсов  и
становится под стать фамилии пушистым и белым.
     В   современной   России   открывались  колоссальные   возможности   --
приватизация, неисчерпаемые запасы нефти и газа, банковское дело, инвестиции
в  бурно развивающееся строительство. Это было золотое дно. Точнее, пока это
была золотая вершина, которая звала и манила. Но как же болит голова!!!
     -- Простите, вы хорошо себя чувствуете?
     -- А? -- оторвавшись от иллюминатора, Саша не  сразу сообразил, чего же
от него хотят. Миловидная стюардесса с сочувственной  улыбкой склонилась над
ним и еще раз повторила свой вопрос.
     -- Ох, маленькая моя,  --  страдальчески поморщился Саша, -- не дай бог
тебе так же...
     -- Извините. -- Похоже, стюардесса его хорошо поняла.



     "Уважаемые  дамы и господа! --  раздался ровный  голос из динамиков. --
Просьба занять  свои места и пристегнуть ремни. Наш  самолет через  двадцать
минут  совершит  посадку  в  аэропорту  Шереметьево-2. Сегодня  понедельник,
третье октября 1993 года. Московское  время 11 часов 44  минуты. Температура
воздуха в Москве -- плюс семь градусов".
     Фил с Космосом  в VIP-зале аэропорта ожидали самолет из  Майами.  Ждать
было не скучно: благодаря прямой  трансляции CNN они развлекались по полной.
Русские пушки обстреливали русский же Белый дом! Тот самый, который два года
назад вышла  защищать  вся  Москва. Их пацаны тоже возили туда  бутерброды и
медикаменты, которые тогда, к счастью, не понадобились. Зато теперь, судя по
всему, все может закончиться кровавой баней.
     Наконец  объявили посадку  рейса Белова.  Резво  поднявшись  из кресел,
пацаны  с  хрустом  потянулись  --  засиделись уж  -- и  направились в  зону
прилета.
     -- Вот  где  реальный  беспредел, --  ткнул в огромный экран телевизора
Космос.
     -- Да, понедельник день тяжелый, -- со вздохом согласился Фил.
     -- Три по пятьдесят...  -- Космос на  ходу  отдал распоряжение бармену.
Фил махнул водителю:
     -- Володь, машину подгоняй...
     Саша  в белоснежном плаще и  белых  штанах показался  в  дальнем  конце
аэропортовского коридора, ярко освещенного солнцем:
     --  А  что  ж  так рано,  ей  же  месяц еще?..  --  кричал он  в трубку
мобильного телефона. -- Кать, ну ты гинеколог, не я... Да еду, еду... Давай,
не  прощаюсь.  --  Саша,   помахав   рукой   пацанам,  уже   проходил  через
металлоискатель: -- Привет, братья!
     -- Здравствуй, брат! -- Фил и Космос приветственно вскинули вверх руки.
     -- Что у вас тут творится-то? -- с несколько вымученной улыбкой спросил
Саша, поочередно обнимая друзей.
     Космос,  как  это  у  него  обыкновенно  бывало  при  особом  волнении,
зачастил:
     -- Сань, прикинь, там у Белого дома реальная разборка.  На Арбате танки
стоят, не проехать.
     -- Вертолет надо в таких случаях! -- пошутил Саша.
     Ему сейчас только вертолета не хватало. Для полного-то кайфа.
     -- Какой  вертолет! --  почти всерьез возразил  Фил. -- Собьют на хрен.
Счас поедем, сам увидишь.
     -- Ладно,  это все суета, -- приобнял Сашу Фил, участливо посматривая в
несколько затуманенные Сашины глаза. -- Как сам-то?
     -- Да хреново, -- признался Саша. -- Со вчерашнего. Выпили там вчера...
     Фил с Космосом  за спиной Саши многозначительно  переглянулись.  Космос
щелкнул  пальцами официанту. Поднос с тремя хрустальными  рюмками и веточкой
винограда возник перед ними, словно в восточной сказке.
     -- О, клево! Кстати... -- проглотив слюну, Саша потянулся к рюмке.
     -- За свободу демократии! -- поднимая рюмку, ляпнул Фил.
     Тут уж настала очередь переглянуться  Саше с  Космосом:  вечно  Фил  со
своим неуместным гражданским пафосом! Прямо пионер -- всегда готов!
     -- Хорош, хорош! -- приостановил его Космос.
     И провозгласил торжественно: -- За будущего сына, Сань!
     -- Не  дай  бог,  если  дочь... -- пробормотал  как  заклинание Саша  и
закусил виноградиной.
     -- За настоящего пацана! -- опрокинул в себя рюмку Космос.
     -- Ладно, пошли.
     На  Ленинградском  шоссе   никаких   признаков   событий,   сотрясавших
телеэфиры,  не наблюдалось.  Наоборот  --  вовсю светило  солнце  и хотелось
радоваться  жизни.  Единственное, что  смущало  Сашу, это  отсутствие свежей
информации. А нужна она была ему каждые пять минут. Еще бы -- Оля рожала, да
еще  и  на месяц раньше  срока.  Номер  роддома все  время отвечал короткими
гудками.
     -- Ну что, Сань, как слетал-то? Отлично?  --  Космос не пытался отвлечь
друга от беспокойных мыслей, ему и вправду было интересно.
     В отличие от него, Саше было не до деловых  разговоров,  тем более если
речь шла о дне вчерашнем.
     -- Да так, более-менее ничего, -- отбрехнулся он.
     -- Ну, а погода-то как в Майами? -- не отставал Космос.
     Они  с  Филом,  вольготно  развалившись  на  заднем  сиденье,  все  еще
надеялись  на   подробный  и  красочный  отчет  о  заграничной  командировке
командора.
     --  Да  я  не  помню,  я и океана-то  не  видел.  Там  братва  с  Урала
подтянулась,  мы пили  в основном, -- слабо защищался Саша,  все  набирая  и
набирая злосчастный номер.
     -- А кто был? Кабан был? -- решил прояснить обстановку и Фил.
     -- Был, и Мурат был.
     -- Ну, и как Кабан?
     --   Да   так...   --  неопределенно   хмыкнул   Саша.   Фил  эту   его
неопределенность воспринял как сигнал  тревоги, все-таки  безопасность  была
его головной болью:
     -- Чего, какие-то проблемы, что ли?
     --  Да  нет...  --  отрицательно  мотнул  головой  Саша.  О,   кажется,
дозвонился.
     -- Вообще Кабан проблемный... -- нахмурился Фил.
     -- Да  что  Кабан! -- жизнерадостно  встрял Космос.  -- Вот когда  я на
островах  был, там  такая  негритяночка  была...  --  И  он  смачно зачмокал
влажными губами.
     -- Братцы, я не слышу ни хрена! -- рыкнул на раздухарившихся опричников
Саша.
     Космос убавил звук, но остановиться не мог, продолжая тихо втолковывать
Филу:
     -- А  она,  прикинь,  раздевается, а там  --  все белое... Сань,  да ты
расслабься, -- хлопнул он по плечу Белова, у которого опять сорвался звонок.
-- Подумаешь, на месяц раньше...
     -- Я вообще семимесячным родился,  -- с неподдельной гордостью  сообщил
Фил.
     --  Ну! А разве  по нему скажешь?  -- радостно  завопил Космос. --  Все
будет  по уму, Санек!  Родится Ванька --  ножки  обмоем, свозим,  окрестим в
Свято-Даниловском...
     --  Постучи  по  дереву.  --  Саша сам постучал костяшками  пальцев  по
иконке,  закрепленной  у лобового  стекла.  --  Ладно. Лирика...  Что  там у
Фархада?
     Фил удрученно покачал головой:
     -- А у Фархада, Саня, полный аллее...



     "Дамы  и  господа!  Наш  самолет, следующий  рейсом Душанбе --  Москва,
совершил  посадку  в  аэропорту  Домодедово. Температура  за  бортом -- семь
градусов тепла", -- даже профессионально  бодрый  голос  стюардессы не вывел
Фархада из оцепенения. Перебирая в руках четки, он был словно не в Москве, а
в своем доме, в Душанбе. Одни и те же мрачные мысли не оставляли его ни там,
ни здесь. Теперь к ним добавились еще и воспоминания...



     В  своем благоухающем  осенними  плодами  саду  Фархад не находил  себе
места. Неприятности  он предчувствовал заранее  -- как зверь,  инстинктивно.
Пытаясь отвлечься, он вытащил из кухни повара Рахмата. Все равно после обеда
тот ничем не занимался, бездельничал, подкручивая холеные усы.
     -- Сейчас мы с тобой поиграем в Робин Гуда.
     -- Это  кто?  -- не  понял Рахмат,  но напрягся.  Голос  хозяина ничего
хорошего не предвещал.
     --  Конь в  пальто,  --  по-русски  пояснил Фархад  и  добавил опять на
родном: -- Вставай туда. И яблоко возьми.
     -- Куда яблоко? -- Рахмат точно ничего не знал про Робин Гуда.
     Пришлось  Фархаду  самому  организовать  полную диспозицию. Он  взял за
локоть повара, подвел его к щиту,  куда обычно прикреплял мишень, упражняясь
в стрельбе из лука. Когда же Фархад установил на голове несчастного  Рахмата
большое красное яблоко,  тот прозрел. По  меньшей  мере  догадался, каким же
образом развлекался этот загадочный Робин Гуд.
     --  Фархад,  может,  не  надо? --  жалобно простонал  Рахмат, когда уже
третья стрела вонзилась на расстоянии двух пальцев от его правого уха.
     -- Надо, надо. Должен же  я когда-нибудь попасть... -- снова прицелился
Фархад.
     -- Фархад, -- окликнули его от дома, -- к нам гости!
     Оглянувшись,  Фархад  одновременно  отпустил  тетиву.  Стрела вонзилась
точно в яблоко, пригвоздив его к щиту.
     Рахмат, не веря, что остался жив, кончиками пальцев стер капли со лба и
лизнул  влажные пальцы.  Вместо вкуса крови он  почувствовал  восхитительную
сладость яблока.
     -- Аллах акбар! -- прошептал он еле слышно.
     -- Вы видели,  вы видели?!  -- восторженно закричал на весь сад Фархад.
Ему хотелось, чтобы весь мир разделил его триумф.
     Но пришедшие к  нему  "старшие  товарищи" были далеки  от  его  детских
восторгов.
     -- Фархад, есть  разговор, -- суровый Абдула-Нури поглаживал свою седую
бородку, что само собой не предвещало ничего хорошего.
     -- Какой? -- Вопрос этот просто так сорвался с его губ.
     Будто Фархад не знал, о чем с ним хотят говорить!
     -- Фархад, они деньги заберут.  Нам не  оставят. Толку от них не будет,
--  тонкие  усики  Далера  топорщились от  возбуждения. Сквозь  его  длинные
воздушные волосы просвечивало синее небо.
     --  Он  правду  говорит.  Этот  Белый  --  как  черная  нить  на  нашем
дастархане, -- вмешался лощеный Ораз, который несмотря на свой исключительно
европейский вид всегда выражался по-восточному пышно.
     --  Вы  что,   с  ума  сошли?  Какой  дастархан?  --  всплеснул  руками
возмущенный Фархад: достали эти их иносказания!  -- Да Белый  весь риск, всю
опасность взял на себя. Он создал эту дорогу. И вообще, он мой кровный брат.
     --  Постой, Фархад. Успокойся. -- Абдула-Нури по-отечески  положил  ему
руку на плечо и легонько сжал. Его голос из вкрадчивого стал жестким. Он уже
не уговаривал, а приказывал. -- Сядь на  место. Ты до сих пор юнец. Ты забыл
об уважении к старшим. Тебе ближе этот Белый, чем все твои родные и близкие.
-- Он  тяжело  ронял слова, будто  ледяные  капли  на раскаленный камень. --
Завтра же поедешь в Москву, к этому Белому.  И если не сможешь завершить это
дело, то -- мы  поедем! Я два раза не  повторяю. Не повторяю! -- повторил он
тем не менее дважды...



     -- Молодой человек,  Москва, -- стюардесса тоже повторяла эту фразу уже
не в первый раз. Заснул он, что ли, этот восточный красавец?
     -- Спасибо, -- очнулся наконец Фархад.
     Достав из сумки сотовый телефон, Фара набрал номер. Саша ответил сразу:
     -- Але, Фарик! Здорово, брат!
     -- Я в Москве.
     -- Привет от нас  передай -- Космос  с Филом  строили Саше  приветливые
рожи.
     Саша глазами показал им: не мешайте, пацаны, не до вас.
     Справа по  ходу промелькнули  огромные  буквы "МОСКВА"  -- бригадирский
кортеж въезжал в мятежную столицу.
     -- Не по телефону,  брат,  -- нахмурился Саша. -- Встретимся, перетрем.
Тебя Пчела встречает.  -- Закончив разговор, он  повернулся  к водителю:  --
Сейчас, Володь, заезжаем в офис, берем Фару и в роддом, все равно по пути.
     Оля рожала в Институте матери  и ребенка, это было  на Юго-Западе, чуть
ли не единственное место в  Москве,  где  роженицу  можно было  поместить  в
отдельную палату. Правда, и за отдельную плату.
     Но,  увы, никакими деньгами нельзя облегчить страдания всех женщин всех
времен и всех народов.
     Схватки  терзали  Олю  уже  несколько  часов.  Процесс не столько  шел,
сколько  затягивался. Больно было  нестерпимо. Когда  накатывало, Оля вообще
ничего   не   соображала.  Существовала  только   боль,   она  занимала  все
пространство,  не оставляя места ни  мыслям, ни чувствам, ни желаниям. Кроме
одного: скорее бы все это кончилось.
     -- Тужься, тужься. Старайся, -- уговаривала Олю пожилая акушерка.
     -- Больно, -- жалобно простонала Оля, когда боль на минуту отступила.
     --  Э-э, милая,  -- ласково улыбнулась  акушерка,  -- а  ты как думала?
Просто  так, что  ли,  над  детками потом так  трясутся?  Ты старайся,  дыши
глубже.
     -- Дыши, Оленька, дыши. -- Катя, Сашина тетка, погладила Олю по руке.
     Вновь накатила боль. Боже, когда-нибудь это кончится?



     Едва проскочили Речной  вокзал, как тормознули гаишники.  Вечно  они не
вовремя.
     -- Ну что, командир, лавэ  готовь, -- раздраженно пробормотал Белый. --
Счас будет...
     --  Ребятки,  всем спокойно,  без кипежа, -- передал  по рации Фил.  --
Никто из машин не выходит. Если что, сам разберусь.
     Однако гаишник в оранжевом жилете к ним даже не подошел. Похоже, у него
была другая задача. Он только заставил их машины прижаться к обочине.
     Мимо них  тяжело и неторопливо  проследовала  в сторону центра  колонна
бэтээров с расчехленным вооружением.
     -- Вот и они, родненькие, ничего себе! -- ошарашенно произнес Саша.
     Он, конечно, уважал военную технику. Но в мирное-то время, да в столице
нашей Родины...
     --  А  чего  ты хотел, свободная  страна.  Так  и  живем,  братишка, --
философски вздохнул Космос.
     Дальше,  по Ленинградке  и Садовому  ехали  почти без задержек, если не
считать обычных остановок у светофоров...
     Телевизор в кабинете  транслировал все одно и то же.  Правда, по Белому
дому уже не стреляли, но из окон верхних этажей валил черный дым.
     --  Слышь,  выключи  телек,  ну  его  на фиг.  --  Саше  сейчас  только
общегосударственных проблем не хватало. -- Слышь, где Фарик?
     -- Да приедет, куда денется, -- пожал плечами Фил.
     Саша  только  сейчас  обратил   внимание,  что  на  фарфоровой  кружке,
сиротливо  стоявшей  возле малахитового чернильного  прибора,  была  надпись
"ПАПА". "Подхалимаж, что ли? -- про себя усмехнулся он. -- Вот чудаки! Вроде
они все братья!"
     И все-таки поинтересовался, когда Фил потянулся за кружкой:
     -- Фил, папа кто у нас? -- подначил он.
     И тут только до него дошло. Никаким подхалимажем и не пахло. А папа он,
Белов  Александр  Николаевич,  в  чисто человеческом  виде.  Правда, малость
поторопились.
     -- Кружка твоя. -- Фил поставил было кружку на место.
     -- Да ладно, пей, шучу я, -- рассмеялся  Саша.  Неужто на самом деле --
папа?
     Космос, больше всех уставший от бесконечного ожидания, выудил из  ящика
стола стрелки для дартса с разноцветным оперением.
     -- Ну что, Фил, тебе какие?
     -- Желтые, -- не задумываясь, выбрал Фил.
     -- А мне розовенькие, что ли? -- заржал Космос.
     -- Это что такое? -- заинтересовался Саша.
     -- А  это новая игра, -- серьезно, "для  непонятливых", пояснил Космос.
-- "Смертельная стрела"  называется.  -- И  тут  же  вместо  мишени запустил
стрелкой в Фила.
     Ошарашенный  подобным произволом,  Фил  выхватил из  его рук  несколько
стрелок  и  принялся  планомерно  расстреливать  обидчика.  С пол-оборота  в
дурацкую  игру включился и Саша. И даже немного заигрался, зачем-то выхватив
пистолет и размахивая им в воздухе.
     -- Спокойно, спокойно, -- закричал он.
     --  Осторожнее с оружием! --  напомнил  ему глава  службы безопасности,
нажимая кнопку на запиликавшей рации. Охранник снизу просил его  спуститься.
Что-то там, видимо, стряслось.
     -- Сейчас  иду, --  бросил он,  отмахиваясь от  летевших в него с  двух
сторон стрел. Уже в дверях в спину ему  вонзилось целых три -- две розовых и
одна желтая.
     -- Фил, не снимай, так лучше! -- хором орали ему разрезвившиеся друзья.
     Фил быстро сбежал вниз, в комнату охранника.
     -- Валер, глянь! -- показал ему тот на экран монитора. В зоне видимости
камеры, как раз на площадке перед дверью их офиса, метались два парня, почти
мальчишки. Один  из них  обнаружил, наконец, звонок и теперь жал на него, не
отпуская.
     -- Пусти их, -- распорядился Фил. -- Белый! -- заорал он во весь голос,
напрочь  забыв о  существовании внутренней  громкой связи,  которую сам же с
такой любовью налаживал.
     Мальчишки в пятнистой форме и кроссовках вбежали в коридор.
     -- Стоять! -- рявкнул Фил.
     На военных мальчишки походили не особо, но приказание выполнили четко.
     -- Кто, откуда? -- отрывисто спросил Белый.
     -- Ребят,  времени нет, -- взмолился тот, что  был  чуть повыше и  явно
побойчее. -- Мы из Белого дома, нас ОМОН ищет.
     -- Белый, не вздумай! -- на ухо Саше прохрипел Космос.
     -- Ребята, что делаем? -- обернулся к ним стоявший чуть ниже Фил.
     -- Пропустите! -- приказал Саша.
     --  Давайте наверх,  --  уточнил  его  приказ  Фил,  энергично  замахав
парнишкам рукой: поторапливайтесь, дескать...



     --  Может все-таки стимуляцию,  Екатерина Николавна?  -- в  который раз
спросила акушерка Катю.
     -- Нет. Сама должна. Ну, давай, девочка, давай. Еще немного... -- Катя,
опытный  врач,   считала,   что  не  стоит  идти  против  природы.  Все  эти
обезболивания, кесаревы, стимуляции бог знает как  еще скажутся в будущем на
здоровье ребеночка.  Пока есть  возможность  родить по  старинке,  не  стоит
вмешиваться.
     Снова отпустило.
     -- Саша... Где Саша? Он прилетел? -- Оля с трудом шевелила губами.
     -- Прилетел,  позвонил из аэропорта, -- терпеливо  и ласково улыбнулась
Катя. -- Сказал, любит тебя, скоро будет здесь... Думай о себе, Оленька...
     Оля, уже не слыша, вдруг застонала-закричала неожиданно низким голосом.
Катя обернулась к акушерке:
     -- Давайте стимуляцию.
     И снова боль. Еще более непереносимая. "Нет,  -- кричала Оля, -- так не
бывает!" На самом деле она только чуть слышно стонала...



     Очнулась Оля от ненатурально бодрого голоса Кати:
     -- А вот и Иван Александрович собственной персоной... Ну-ка, ну-ка...
     Оля приоткрыла глаза. Катя стояла  перед  ней и  торжественно поднимала
над головой красного пищащего младенца:
     -- Точно, Ванька! -- провозгласила Катерина, и Оля слабо улыбнулась.
     Надо же, оказалось, она не разучилась улыбаться...
     Поначалу,   как   только  выехали  из  аэропорта,  Пчела   все  пытался
растормошить  Фархада.  Но потом понял, что  Фарик сегодня  как никогда мало
расположен  к  общению  с  крутым  "металлом".  Так,  молча,  но под  грохот
динамиков и доехали до самого Цветного.
     -- Не спи, замерзнешь, -- еще раз попробовал улыбнуться Пчела.
     --  Приехали?  --  только-то  и  спросил  в ответ  Фара,  помрачневший,
казалось, еще больше.
     --   Приехали.   Ты  вообще   был   здесь?   --   показал   на  недавно
отремонтированное парадное крыльцо их офиса.
     -- Был, был. Раз сто уже был, -- невесело усмехнулся Фара.
     --  Ух,  счас  кофейку  дернем, --  потянулся  Пчела.  -- Я  что-то  не
выспался, -- пояснил он и, поднявшись на крыльцо, надавил кнопку домофона. С
той  стороны  никто  не  отозвался.  Пчела  приблизил  физиономию  к  глазку
телекамеры и состроил рожу.
     И  тут же  получил  по  почкам! Да  еще так, что едва дыхание  перевел!
Фарины, что ли, восточные шутки?
     Но Фарой тут и не пахло. Точнее, Фаре тоже, как и ему самому, мгновенно
заломили руки бойцы в черных  масках, выскочившие невесть  откуда, -- словно
черти из табакерки.
     -- Менты! Не открывайте! -- благим  матом орал Пчела, пытаясь отскочить
подальше от двери,  чтобы там  свои увидели,  кто к  ним  на Пчелином хвосте
пожаловал.  Но держали его такой  железной хваткой, что  он и  дернуться  не
смог. Только губами шевелил. Весело это, должно быть, смотрелось!
     В общем, и вправду весело. Обхохочешься...



     --  Что-то  домофон  сломался,   --  нажимая  на   бесполезную  кнопку,
пожаловался флегматичный охранник вошедшему в дежурку Филу.
     Прихлебывая из "кружки-папы" кофе, Фил посмотрел на  искаженное оптикой
и  гневом лицо  Пчелы в мониторе. Позади него маячил  мрачный Фара,  который
тоже что-то кричал.
     -- Открывай, заснул, что ли? -- беззлобно рявкнул на охранника Фил.  --
Пусти, а то обидятся!
     Электронный  замок щелкнул, и дверь, как показалось Филу,  распахнулась
так,  будто  с  внешней  стороны  ее  выбили  небольшой  бомбочкой.  Этак  в
полкилограмма, в тротиловом эквиваленте!
     Пятнистые черти в  черных масках  и  с  десантными автоматами наперевес
хлынули в образовавшуюся брешь, мгновенно, как ядовитый газ, распространяясь
по всему офису.
     -- Белый, у нас  гости! --  заорал  Фил, стараясь  перекричать матерный
боевой ор бравых омоновцев. Мгновенно оценив перевес нападавших,  он вскинул
вверх  руки,  --  "кружка-папа"  упала на мягкий  пол,  расплескивая во  все
стороны так и не допитый кофе.
     Мерзкая вонь кирзы и пота вмиг перекрыла все прочие запахи.
     --  Все  на пол! Лицом вниз!  -- скорее для острастки прорычал один  из
чертей, судя по интонации, старший.
     И Сашу в  белоснежном  плаще, и  Космоса  уже и так  завалили  на  пол,
заламывая руки. Это они хорошо умели! Выучились.
     --  Командир,  я  не  понимаю,  в  чем  дело?  --  попытался  сохранить
спокойствие Белый. -- Это офис частной фирмы! -- Он охнул от боли -- кованый
кирзовый башмак врезался ему в бок, аккурат по печени.
     -- Обыщи его! -- приказал Старшой.
     Чьи-то руки  обшарили Сашины  карманы.  Быстро и  без затей -- будто не
живого человека,  а труп. "Изъятые" ключи от сейфа один боец ловко перекинул
другому.
     -- Где  они?  Падла, тебя спрашивают? Где они?!  -- заглушая в сознании
все звуки, клацнул затвор автомата, и холодное  дуло больно уперлось в Сашин
затылок.
     -- Повторяю вопрос. Где мятежники?!
     --  Я тебе говорил... --  из последних сил  выворачивая голову в Сашину
сторону, просипел Космос. На его запястьях тоже щелкнули наручники.
     -- Шпаны нет, -- крикнул кто-то из соседнего кабинета  -- именно  того,
куда они пустили мальчишек.  "Что за  бред! Что за..." -- матерился про себя
Белый.
     Старшой, удовольствия ради поддав Саше еще раз в бок, убрал автомат.
     -- Окно  разбили и ушли,  -- доложили ему. В  ответ тот лишь  виртуозно
выругался. -- А эт-то что?
     Его подручные выволокли на середину комнаты брезентовый мешок с оружием
-- там был весь бригадный арсенал, хранившийся в сейфе.
     -- Коммерсанты, мать вашу... Полный боекомплект. Ты знаешь, на  сколько
это потянет? -- глянул он на поднявшего голову Белова.
     -- У нас разрешение, -- сквозь зубы отбрехался Саша.
     -- И у нас тоже разрешение,  --  издевательским тоном  прокомментировал
Старшой. -- Я тебе сейчас такой шмон, бля, устрою, мало не покажется.  Морду
в пол, руки на голову!
     Перед крыльцом  под  омоновскими  стволами уже  лежали  Пчела и Фархад.
Пчела еще пытался крутить курчавой головой из стороны в сторону, пока у него
в  кармане  не  заверещал  сотовый.  Тут он получил  сполна -- прикладом меж
лопаток:
     -- Лежать!
     Фархад с отсутствующим взглядом бормотал молитву.
     А  с  крыльца  уже  сводили  остальных пацанов  и  охрану,  всех  --  в
наручниках и с руками на затылке.
     -- Больно, сука! -- огрызнулся кто-то.
     -- Руки, руки не переломай! -- морщился и Саша.
     -- С  приездом,  брат, --  успел он крикнуть, встретившись  взглядом  с
"отдыхающим" на асфальте Фарой.
     -- Здравствуй, брат! -- через силу усмехнулся тот.
     "Воронок"  не задержался  -- будто  давно  уже  стоял наготове, тут, за
углом.



     -- Первый, пошел!
     Космос в синей рубашке и  сбившемся набок галстуке спрыгнул на землю из
приоткрытой двери  автозака.  Его  обычно подвижное лицо напоминало гипсовую
маску.
     -- Поживее, поживее. Руки за спину! Направо, лицом к стене!
     -- Второй, пошел!
     Фил, расстегнув воротник, будто тот душил его, был следующим.
     -- Руки за спину, поживее!
     -- Третий, пошел!
     Пчела  перед  прыжком вниз  аккуратно  придержал полы длинного  желтого
пальто.  Он был  спокоен и  вроде как  даже равнодушен. Выплюнув  жвачку, он
шагнул в сумрак "приемного отделения".
     Фархад   с   развевающимися   волосами,   весь  в   черном,   напоминал
лермонтовского Демона.
     Белов даже  попробовал  улыбнуться.  "Вовремя  вырядился,  -- про  себя
усмехнулся он, -- весь в белом. Белый всадник без белого коня!"
     -- Направо, лицом к стене!
     Саша, подвинув плечом Фила, занял свое место. Точно по центру.
     -- Лицом к стене!
     Перед этой безликой машиной они сейчас были не людьми, а фамилиями.
     -- Пчелкин!
     -- Чего?
     -- Ничего, отвечайте на поставленные вопросы. Фара  бормотал  по-своему
не то молитву, не то стихи.
     -- Не нервничай, Фарик, -- подмигнул ему Саша.
     -- Пчелкин Виктор Павлович.
     -- Год рождения?
     -- Шестьдесят девятый.
     -- Место рождения?
     -- Москва.
     -- Проходите.
     -- Куда нас привезли? -- поинтересовался коренной москвич Космос.
     -- Да в Бутырку, -- снисходительно пояснил Фил.
     -- Прекратите разговоры! Филатов!
     -- Да молчу я, молчу.
     Фара все бормотал свой бесконечный восточный стих.
     -- Филатов Валерий Константинович.
     -- Год рождения?
     -- Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
     -- Место рождения?
     -- Город Москва.
     -- Проходим.
     -- Фамилия, имя, отчество?
     -- Космос Юрьевич Холмогоров.
     -- Год рождения?
     -- Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятый от рождества Христова.
     -- Место рождения?
     -- Город-герой Москва.
     -- Проходим.
     -- Фамилия, имя, отчество?
     -- Джураев Фархад Гафурович.
     -- Год рождения?
     -- Шестьдесят девятый.
     -- Место рождения?
     -- Город Душанбе, Таджикистан.
     -- Проходим.
     Один за другим подходили они к  зарешеченному окошку, где  бесстрастный
представитель государственного  механизма в погонах  прапорщика с малиновыми
петлицами снимал  с них информацию. Если  бы  машины  умели уставать, то эта
сегодня  устала  бы  наверняка.  Из-за  беспорядков  в  Москве  камеры  были
переполнены. А задержанных все везли и везли.
     -- Фамилия, имя, отчество?
     -- Белов Александр Николаевич, шестьдесят девятый, Москва.
     -- Проходим.
     Последующее напоминало прием молодого пополнения в армии. Только вместо
бани и душа был полный, унизительный шмон с раздеванием догола. Одежду потом
снова выдали. Но не  новую,  казенную, а пока свою, собственную. Правда, без
ремней, шнурков и галстуков...



     -- Ну, как тут наша молодая мама? -- Катя ворвалась в Олину палату, как
вихрь, неся за собой запахи цветов и фруктов. -- Привет, Светик, --  кивнула
она  медсестре,  выгружая  ей  в  руки  пакеты  с  яблоками,  грушами, киви,
апельсинами. --  Ах ты моя красавица! --  Катя  обняла  присевшую на кровати
Олю, затормошила, чмокнула в щеку.
     -- Что,  Саша приехал? -- смеясь, спросила Оля. И насторожилась -- ведь
если приехал, почему он не здесь? А?
     -- Знаешь, -- Катя суетливо стала помогать медсестре выгружать снедь из
пакетов. -- Он вот передал тебе целый мешок вкуснятины. -- Она протянула Оле
один из пакетов, старательно отворачивая  лицо. -- А сам выбраться не  смог,
потому что дороги перекрыли...
     -- Даже записки не  передал? -- Оля разочарованно перебирала аппетитные
осенние яблоки.
     --  Записка?.. --  на  секунду  остолбенела  Катерина,  но  моментально
нашлась.  -- Ах,  да...  Слушай...  Куда  ж я ее..?  По-моему, я ее  куда-то
выложила. В какой-то карман.
     Она излишне  старательно  рылась в карманах, стараясь не  встречаться с
испытующим  Олиным взглядом.  В  халате  записки не  оказалось,  в  карманах
пиджака почему-то тоже.
     -- Ну Ка-ать! -- укоризненно протянула Оля.
     --  Постой-ка, неужели  выронила?  Вот  ворона! Какая ворона!  --  Катя
захлопала  крыльями, то есть руками, по бедрам. -- Свет,  а Свет, посмотри в
коридоре! Может, там?
     Медсестра, понимающе  кивнув, для виду  вышла в коридор и  почти тотчас
снова вошла. Надо же было навести порядок. Фруктов Катя нанесла немеряно. Не
иначе как с перепугу.
     Она и вправду боялась -- Сашка-негодяй мало того что не звонил, так еще
и не  отзывался на вызовы по мобильному. Катя ругала его про себя почем зря,
скорее,  впрочем,  для самоуспокоения. В глубине души  она молилась, чтобы с
племянником ничего не случилось. Стреляют-то в самом центре! Что за страна!
     Пока  оборону удавалось  держать: вроде  бы и Оля,  и  сестра верили ее
путаным объяснениям. У Тани  слабое сердце,  у  Ольки молоко может пропасть,
так что держать  оборону надо до последнего. А ведь Сашка-дурень, еще  и  не
знает, что у него -- сын! Господи, пронеси!
     -- Ну,  как  же  так, Кать?  --  Оля чуть  не плакала из-за  мифической
записки.  --  Слушай,  дай-ка  я позвоню! --  Она  потянулась к  мобильнику,
предательски высунувшемуся из Катиного халата.
     -- Что  звонить-то? -- Катя отпрыгнула от Оли, как  укушенная. --  Да у
меня и аккумулятор сел.  -- Она тыкала пальцем  в кнопки, стараясь  вырубить
телефон. -- Свет, у тебя нет зарядного устройства?
     Вместо зарядного устройства сообразительная Света принесла запеленутого
как бревнышко Ваньку, и Катя, облегченно вздохнув, радостно запричитала:
     -- Большой, большой какой! Посмотрите, кто к нам пришел! Какой красивый
мальчик! Ты посмотри, посмотри, как он на Сашку похож! Копия!
     -- Ты  разбудишь  его. -- Слава  богу,  Оля  полностью переключилась на
ребенка.
     -- Да  он не  слышит сейчас ничего. Кормить пора, -- уже без сюсюканий,
тоном  врача  распорядилась Катя. Ну,  Сашка, отольются тебе  теткины слезы!
Только появись! Появись, пожалуйста!
     -- Мне кажется, у меня молока нет. -- Оля подтянула Ваньку к груди.
     -- Все у тебя есть. Корми!
     Ванька, мгновение помедлив, принялся завтракать. Впервые в жизни.



     Местным вертухаям надо  было  отдать должное.  Обшмонали не  только все
карманы, но и каждый шов на одежде.  Но, в общем, вежливо, если здесь вообще
в ходу такие понятия.
     -- Одеваемся, на выход!
     Хорош выход. Лучше  бы с вещами --  на  волю.  Как в  кино.  Но о  кино
напоминали  только   знакомые   по  фильмам   о  революционерах  "интерьеры"
знаменитого  Бутырского  замка. Мерзкой  масляной краской измазанные  стены.
Лязгающие под ногами металлические лестницы. Ряды дверей  камер с глазками и
"кормушками". Стойкий кислый запах.
     -- Лицом к стене! Проходим по одному. Руки за спину!
     Камера  была,  видимо,  не самой  большой  --  человек на пятьдесят.  В
напряженных   лицах  встречавших   их   арестантов  сквозило   между  тем  и
любопытство. Кто такие? С чем пожаловали?
     На всякий случай, войдя, они как бы выстроились клином -- с Сашей Белым
во главе.
     -- Здравствуйте, -- поприветствовал будущих сокамерников Фил.
     -- Здорово...  здравствуйте...  --  ответила  камера  нестройным  гулом
голосов.
     Сделав несколько шагов, они остановились.
     -- Смотрящий кто? -- Белый сразу  выделил  из всех  коротко стриженного
парня умеренно-блатного вида, судя по всему -- старшего по камере.
     -- Тут  смотрящих нет,  -- ответил  тот вполне  дружелюбно.  И  добавил
философически: -- Мы все здесь гости.
     -- Мы пройдем? -- "по правилам" продолжил разговор Белый.
     -- Без проблем, -- кивнул стриженый.
     -- Аккуратней, не  зацепись, -- с некоторым  вызовом  бросил  кто-то из
старожилов. Но на него не обратили внимания.
     Пчела  пристроился на тумбочке, привалившись  спиной к стене. Космос --
на широком  и  не  слишком  чистом  подоконнике.  Фархад  и  Саша по-турецки
расположились  на  нарах, а Фил остался стоять, широким  своим плечом как бы
прикрывая вход  в их  отдельный  закуток. И внимательным взглядом  оглядывал
камеру.
     --  Сань, какого  черта ты их  впустил?  -- всплеснул  длинными  руками
Космос. -- Сидели бы сейчас, водку пили...
     -- А ты вспомни, -- строго, исподлобья глянув на него, ответил Саша, --
как нас четыре  года назад менты гоняли, и все  поймешь. -- Косу  оставалось
только грустно согласиться с Сашиными резонами.
     -- Фарик, я  знаю, что нам надо поговорить... --  тронул Саша  за плечо
Фархада,  которому  явно  не  терпелось  ему  что-то  сказать.  Важное, чего
откладывать  нельзя  буквально  на  минуту.  Фара  быстро-быстро   перебирал
пальцами  свои  лазурные  четки,  которые невесть как ухитрился  пронести  с
собой. Впрочем, Саша помнил, что даже в армии Фарик не расставался с ними.
     -- Сань, я так попал, -- извиняющимся жестом Фара сложил на груди руки.
-- И тебе будет плохо...
     -- Фара, давай  потом, не здесь, да?.. -- остановил его Саша. -- Я суть
дела понял.
     -- Как ты догадался? -- почти с восхищением расширил глаза Фархад.
     --  Птица Говорун отличается умом  и сообразительностью, --  с чувством
законной гордости подмигнул Саша.
     -- Ну, а Красная Шапочка говорит, -- неунывающий Пчела травил бородатый
анекдот,  --  бабушка,  бабушка,  почему  у  тебя такие  большие  уши? Сань,
посмотри,  -- без паузы  и с той  же интонацией продолжил он, -- вон  того в
красном пиджаке не узнаешь?
     В противоположном углу камеры  на нарах пристроилась  весьма колоритная
троица.  Лысый бугай  карикатурно  "новорусского"  вида. Латиноамериканского
типа красавчик  с  четким  пробором.  И  третий -- с  большими залысинами  и
бегающими глазками, тот самый -- в красном пиджаке...



     -- Не дергайтесь, утром отпустят, --  слишком уверенно, словно стараясь
самого себя убедить в собственной правоте, вещал тот, что в пиджаке.
     И  Каверин, а это  был именно он,  повел носом, словно  охотничий  пес,
взявший след. Враг был совсем рядом, и сначала матерый опер учуял его запах,
а уж после, тотчас же,  впрочем,  и  увидел -- Белов  со своей  свитой сидел
близко.  Слишком близко.  Каверин  скрипнул  зубами.  И, стараясь оставаться
спокойным, объяснил бугаю:
     -- Сегодня всех метут, кто попадется.
     --  А кто  дергается?..  Только ты один,  Володенька,  и дергаешься.  А
нам-то,  пацанам, чего?  --  развязно  и  несколько  свысока "пригасил"  его
лысый...



     Белый  внимательно  проследил   за  направлением  Пчелиного  взгляда  и
зафиксировал "картинку":
     -- Кто такие?
     -- Чего, Космос,  не узнаешь?  -- разминая сигарету, скривился в улыбке
Пчела.
     -- Морда вроде знакомая... -- сложный мыслительный процесс отразился на
Космосовой физиономии. -- Из  мафии? --  предположил он не слишком уверенно.
Эта  хитрая  рожа  с рыскающими  глазками и  высокими  залысинами  была ему,
кажется, знакома. Наверняка мудила тот еще.
     -- Да с чего! Околоплавающий какой-то... -- определил Фил. --  Подожди.
-- Он сощурил глаза, пристально вглядываясь. -- Может, из люберецких?
     --  Точно, Мухин родственник! -- врубился  Белый.  -- Но он же мент! --
резко  вскинулся  он. --  В чем дело? --  вопрос его прозвучал раздраженно и
очень по-деловому: типа, почему непорядок?
     --  Да, счас, мент!  --  заулыбался Пчела.  -- У него  частное охранное
агентство. Кстати. -- И Пчела назидательно поднял палец. -- Крышу дает Лешке
Макарову.
     -- А с ним кто?
     --  Вот справа. -- Пчела прищурил правый глаз  и  чуть наклонил голову,
чтобы лучше видеть,  -- Бек, серьезный  мужчина. А другого... Раз  в "Метле"
видел. Кто такой, чем дышит, не в курсах...
     --  Да  кончай на  них пялиться!  --  подернул  плечами Фархад. Похоже,
только он не знал, чем кончается Пчелин анекдот. -- Дальше-то чего?
     -- А, ну вот. Красная шапочка и спрашивает: "Бабушка, бабушка, а почему
у  тебя такой большой  хвост?" --  А это не  хвост,  -- ответил волк и густо
покраснел.  -- И вообще,  у тебя  молоко  на губах не  обсохло. --  А это не
молоко сказала Шапочка, и волк покраснел еще гуще.
     И все, вместе с Фариком, густо заржали, будто и вправду слышали историю
про Шапочку и Волка в первый раз...



     Лысый Бек недовольно поморщился, глянув на ржущую компанию:
     -- А это что за молодежь?
     --  Щас  кого  ни  спроси,  все  солнцевскими откликаются, --  лениво и
немного снисходительно отозвался Лева-латиноамериканец.
     -- Эти -- хуже, -- сквозь зубы прошипел Володя Каверин. Он прямо  взмок
от  напряжения, хотя в  камере  было совсем  не жарко,  разве что  душно. --
Зверье, каких мало.
     --  Вон тот  рыженький, возле  стены,  в  "Метелице" часто зависает, --
проявил осведомленность Лева.
     Бек презрительно хмыкнул и перевел взгляд правее:
     -- А в белом что за пацанчик?
     Бывший опер сделал страшные глаза и беззвучно, шевеля только  губами  и
нижней челюстью, просипел:
     -- Саша Белый.
     -- Этот пионер -- Саша  Белый?!! -- В заплывших глазах Бека промелькнул
искренний интерес с изумлением пополам.
     --  Пионер!.. -- Желваки Каверина заходили  так,  будто он  пережевывал
непроваренную  конину.  --  Волчара  почище  многих.  Пионер!..  --  Он   аж
задохнулся  от возмущения: Белый был  его  кровным  врагом, а  врагов, их...
знать надо! Чтобы бошку не оторвали!



     Ну  и  денек! Спятить можно! Введенский  посмотрел  на  часы:  было уже
двадцать минут второго. Похоже, сегодня придется  заночевать на службе. Весь
мир сошел с ума. И центр безумия -- Москва.
     Введенский посмотрел  на хорошо знакомый  ему  портрет, что висел в его
кабинете всегда. Дзержинский мрачно улыбался.
     --  Разрешите?  --  В  дверь  аккуратно  постучали.  Это   Коноваленко.
Введенский мог узнать  каждого из  своих подчиненных за версту. По шагам, по
запахам  и -- по стуку. Коноваленко ходил крадучись, пользовался французским
одеколоном от Армани польского производства, а стучал аккуратно и никогда не
открывал двери, не дождавшись  разрешения.  За  что  и  ценил его Введенский
больше других своих джигитов. Да еще и за энтузиазм в работе. И, пожалуй, за
некоторую, умеренную, впрочем, романтичность.
     -- Входи, -- распорядился он.
     --  Белов  прилетел, все  нормально,  -- доложил  Коноваленко,  потирая
тонкий, с горбинкой, нос. -- А  потом -- вложений в  почтовый  ящик не было.
Звонка не было.  Я послал людей, его офис уже вверх дном.  Я  рискнул, -- он
внимательно посмотрел на  шефа, но тот вроде был  спокоен,  хотя  и выглядел
усталым, -- позвонил на мобильный. Не отвечает. -- Он удрученно поджал губы.
     -- Ну,  сегодня что за день-то? --  вздохнул Введенский. Точно, поспать
не придется.  -- Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру
доложишь, а я  сейчас наверх... -- Он со значением указал пальцем в потолок.
Кабинет  вышестоящего начальства находился  ровно над  ними.  -- Там  сейчас
такое творится -- не поверишь!



     -- Дело  было так, Сань,  можно я расскажу?  --  Фара уже  заходился от
смеха,  предвкушая  финал  своей  истории.  --  Ну,  короче, всех  на  плацу
построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на
погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.
     -- Сань, ты первый раз тогда, что ли? -- встрял Космос.
     --  Ну  да,  только  попробовал...  Афганка,  зеленая,  знаешь, она  же
крепкая.
     -- Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, -- переведя взгляд с Космоса
на  Сашу, продолжил  Фара,  -- тот  стоит,  крепится,  генерал так  на  него
посмотрел,  как  отец родной,  да, и  говорит:  "Как служба, сынок?" А Саня:
"Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ
генерал".
     -- Эй, кончай базар! -- раздался чей-то недовольный голос.
     --  Брат, чего орешь,  я не  пойму? Ты  можешь  вежливо  попросить?  --
огрызнулся Кос.
     -- Что, серьезно, что ли? -- недоверчиво переспросил Фару Фил.
     -- Клянусь Заратустрой!  "Раз косяк, два косяк, и граница на  замке"...
-- От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера...



     -- Да  что  такое!  -- заворочался Бек и поднял  голову. -- Это  что за
чурка? -- указал он на Фархада.
     -- Не знаю, -- раздраженно ответил Каверин.
     -- А  должен знать, Володенька, -- поучал его  Бек. -- Ты мент или кто?
На хрен я тебя брал?
     --  Ребят,  ну  имейте  совесть,  дайте  поспать!  -- с верхних нар  по
соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.
     --  Отец,  прости.  Возраст мы  уважаем, --  серьезно  ответил Саша.  И
распорядился: -- Все, давай спать.
     --  Раз  косяк,  два  косяк...  Потом  губа,  конечно...  --  бормотал,
укладываясь, Фара.
     --  Отец,  базара  нет. --  Естественно,  последнее слово  должно  было
остаться за Космосом.
     Осталось оно, однако, за Белым:
     -- Жена рожает, а я на нарах... -- тоскливо сказал он, глядя на грязные
стены  камеры. Да уж, ситуация, какой  и  врагу  не  пожелаешь.  Ладно, утро
вечера мудреней...



     Оля  проснулась от боли. Ныл  живот. А на  душе скребли  кошки.  Тысяча
ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться.
     В палате тускло светил  ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не
делать резких движений, вышла  в коридор. Слава богу, никого. Тут только она
поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала.
     В  закутке дежурной сестры Оля  присела  на край стула и набрала  Сашин
номер.
     --  Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста,
позднее, -- ответил чересчур  вежливый  механический голос. Господи,  где же
он? Кошки радостно принялись за свое черное дело...



     Мобильники  трещали  без  умолку. На  разные  лады. Прямо птичник, а не
тюрьма!  Один  даже  нагло  выдавал  звуки  государственного гимна.  Пожилой
прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут...
     Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов "гимнюка" и попробовал
заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд.
     -- Мать твою, заколебали, -- вслух ругнулся он, когда телефон уже молча
завибрировал в его руке.
     Чтобы  перекрыть трели,  он включил  телевизор. На экране черный-черный
дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче!
     --  Понедельник  -- день  тяжелый,  --  вздохнул  прапорщик  и  вырубил
гребаный ящик...



     Он  так  и  проспал  остаток  ночи  --  одетый,  скрючившись  на  узком
диванчике,  под  недремлющим  оком  железного  Феликса.  Солнце   разбудило.
Невзирая   на  бурные  ночные  события,  оно  сегодня  светило  чуть  ли  не
по-весеннему.  Казалось,  природе  нет  ни  малейшего  дела  до политических
катаклизмов.
     Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день -- новые заботы. Надо
быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там
оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на  первый заряд  бодрости
хватит.  Он  плеснул коньяку  в бокал,  вдохнул  его аромат и с наслаждением
опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки.
     -- Разрешите? -- постучали в  дверь.  Ну  наконец-то Коноваленко, где ж
тебя носило?
     -- Входи. -- Введенский поставил пустую бутылку под стол.
     -- С добрым утром,  Игорь  Леонидович. --  Коноваленко цвел,  как роза.
Определив  состояние шефа  по  заблестевшим  глазам,  подчиненный  осмелился
пошутить. -- После первой не закусываете?
     -- Не борзей, -- оборвал его Введенский. -- Ну, что там?
     -- Нашли  его.  --  Коноваленко  моментально вытянулся  в струнку. -- В
Бутырке.
     -- Да что ты! -- восхитился Введенский. -- Жив-здоров?
     -- Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного.
     -- Ну, ничего, до свадьбы заживет. -- Введенский был доволен.  "Объект"
и  в  самом деле  всего  лишь попал  под "гребенку".  --  Ладно --  молодец,
Коноваленко. Иди домой, отсыпайся.
     -- Есть, -- козырнул Коноваленко.
     Самому  Введенскому отдыхать  пока не светило. Надо было еще  вызволять
своих. Пока они еще свои.
     Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил
к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску
бумаги. "Траур по недолгой российской демократии, -- усмехнулся он про себя.
-- Аминь".



     Гостеприимные двери  Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня,
в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И  без эксцессов.
Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили?
     -- Ну,  Саня, это  тебе не  гауптвахта,  понимаешь, --  веселый  Фархад
размахивал  голубыми,  под цвет октябрьского неба,  четками.  Саша  улыбался
отстраненно  --  ему  надо было  дозвониться прямо  сейчас, немедленно,  еще
вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то?
     --  Братва,  я не понял, в чем  дело? Метут без предъявы. Что за  дела?
Гонят  ни  свет, ни  заря.  Ну  извиниться-то хотя бы  можно?  --  несколько
запоздало качал права Фил.  Но ему никто не  отвечал.  Космос подставил лицо
солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей --
у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за
страну и за сына.
     -- Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть
едут... --  наконец отозвался Саша и тут  же закричал на всю улицу:  -- Але,
Кать?



     -- Ты куда пропал -- мы с ног сбились!.. -- разъяренная Катерина вопила
в  трубку так, что слышала, наверное, вся  Бутырка.  -- Что значит "не ори"?
Немедленно звони матери, она там с ума сходит!..
     --  Кать,  а...  --  Он  не  успел  спросить,  как  голос  тетки   стал
сладким-сладким:
     --  Да, родился, мальчик, конечно.  Такой хорошенький, на три двести...
Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся...  Ну, в общем, я
тебя поздравляю, папаша... -- повесив трубку, Катя  налила себе из  мензурки
пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И,
сильно выдохнув -- спирт  все-таки, не крюшон, --  она  радостно помчалась к
Оле:
     -- Олечка, кормить пора!



     С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его  был  совершенно
отсутствующим.
     И,  наконец,  до него окончательно дошло, что же произошло! Какое  чудо
свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас.
     -- Мужики, у меня сын родился! -- все еще не до конца веря  собственным
словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что задрожали окна
соседнего дома и  едва не сработали сигнализации припаркованных автомобилей,
Саша понял  -- все  правда истинная, как и то, что они теперь свободны и над
ними чудесное голубое небо без единого облачка.
     Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили Сашу и начали
качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не могли смотреть
даже те люди, что стояли у  бутырских  стен в ожидании того  времени,  когда
начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались ключи и мелочь,
подпрыгивая  и  крутясь на  асфальте.  Кто-то  из пацанов собрал все  это  и
заботливо положил  Саше в  карман, когда  его, наконец, опустили  на грешную
землю.
     Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине:
     -- Най-най-на-на-най... Саня, дела  потом, -- махнул он рукой.  -- Вези
меня смотреть сына! Для мужчины сын -- первое дело, клянусь Аллахом!
     Космос, как всегда, слова в простоте сказать не мог:
     -- В семье самурая  дочь  --  кошмар,  а  сын  --  праздник,  --  очень
многозначительно шевеля губами, вымолвил он. И глаза его округлились.
     --  Одно  смущает, в понедельник родился... -- посетовал  Саша, на чьем
лице продолжала блуждать счастливая улыбка.
     -- А кто тебе сказал, что  понедельник плохая примета? В понедельник --
это  очень хорошо;  понедельник  -- так наш  город  называется,  Душанбе! --
уверенно успокоил его Фара.
     -- Володя, -- наклонился Саша к водителю, -- едем в роддом. Но не забыл
и  о делах: -- Космос, пошли людей в офис, скажи,  чтоб прибрали  все, --  и
опять вернулся к главной, самой важной теме: -- Фарик, я не верю! Йо-хо-хо!



     Под дикарский вопль  счастливого  отца на  бутырском крыльце  появилась
мрачная  троица  в  лице  Бека,  Левы  и  Каверина.  Каверин  как  вкопанный
остановился  на  верхних  ступеньках   и  наблюдал  за  всей  этой   веселой
вакханалией -- его враг опять был на коне.
     -- Ну,  что встал? Поехали, -- прервал  его  размышления  Бек, которого
сейчас волновало только одно -- как бы скорее пожрать. Ну никак не мог он не
есть больше трех часов подряд, даже ночью.
     -- Ты знаешь, Бек, -- многозначительно ответил ему Каверин,  усаживаясь
в  машину,  --  мы  сегодня  здесь  не  зря  ночевали.  Я  чурбана-то  этого
вспомнил...



     Саша  торопил  водителя,  приказав ехать  через  центр.  Фил  советовал
рвануть на МКАД, но Саше казалось, что это то же самое, что ехать, например,
в  Петербург  через Калининград.  Поэтому  поехали  прямо  по  Лесной  --  к
Белорусскому.
     И  все  вроде бы шло ничего. Только  уже посредине  Большой Грузинской,
перед огромным сталинским домом  с высоченной аркой,  наперерез им  выскочил
спецназовец  в  пятнистой  форме,   закамуфлированной  каске  и...  опять  с
десантным автоматом наперевес. Как  они надоели! Все одно и то же, словно по
дурному кругу!
     -- Чего ты машешь,  еханый ты бабай! Я все  равно проеду! Я к сыну еду!
-- психанул Саня. -- Давай, Володь, поворачивай. Дворами поедем.
     -- Стоять! -- заорал спецназовец, опускаясь на одно колено и совершенно
определенно наводя автомат на Белова.
     -- Э-э, смотри, да он же запросто стрельнет!  -- глаза Космоса выражали
неподдельное  изумление и вместе с тем абсолютную  уверенность в собственных
словах.
     -- Ладно, ладно, -- пробормотал Володя, потихоньку сдавая назад.
     Удрученно вступил в обсуждение и Фил:
     -- Говорил я тебе, Белый, что не надо через центр ехать.
     И зря он это сделал -- Белый был сейчас, как сухой порох: только спичку
поднеси.
     -- Ты  мне будешь  указывать, что мне делать! -- заорал он уже на Фила,
вымещая на нем свои злобу и бессилие.
     Из арки  тем временем медленно выезжал армейский "уазик", а за  ним  --
огромный "Урал". В таких  обычно перевозят солдатиков.  Именно эту  колонну,
видимо, и ждали спецназовцы, чтоб пропустить ее вперед всех.
     Грузовик свернул направо и приостановился перед светофором.
     -- Пацаны, ни хера себе, глянь, глянь! -- ахнул Фил.
     Глаза его будто бы  остекленели.  Из-под  брезента,  которым был накрыт
какой-то бесформенный груз, свешивалась окровавленная  рука человека. В том,
что он был мертв, сомнений не было. Как и не  было  их в том, что весь кузов
"Урала"  забит человеческими телами, то  есть,  если быть точным  до  конца,
трупами.
     -- Сань, чего это, а? -- изумленно спросил Космос.
     -- Это те, кому не повезло этой ночью, -- ответил Саша. И добавил, имея
в виду не  только судьбу этих  несчастных, но и многое, многое другое: -- Не
дай бог...



     -- Дороги  перекрыты, но мы  прорвались!  -- наскоро  поцеловав тетку и
оставив ей охапку роз, Саша рванулся в палату к Оле. И, страшно вымолвить, к
сыну.
     Оля сидела на кровати.  Она нежно улыбалась  мужу, а в  руках у нее был
аккуратный кулечек. Кулечек  сладко  посапывал и  таращил светлые  глазенки.
Сын.  Ванька! У Саши  перехватило дыхание. Легонько коснувшись губами Олиных
губ, он осторожно взял сына. Руки моментально  стали  деревянными. Глядя  на
маленькое смешное личико, он тихо сказал Оле:
     -- А я думал, они лысыми родятся...
     --  Вот  так, голову  держи...  -- Оля поправила  его  руку,  чтобы  та
поддерживала голову младенца. А Саша всматривался в крошечное существо и все
не мог  поверить. Неужели вот  так, вдруг, еще вчера его не  было, а сегодня
уже настоящий человечек: реснички, белесые бровки.
     -- Оля, а он на тебя похож,  -- восторженно прошептал  Саша.  Он боялся
говорить  громко,  хотя  Ванька  не спал,  а вовсю  таращился  на  папу.  --
Настоящий человеческий детеныш.
     -- Я уже не могу  без него... -- Оля погладила мужа по  плечу, глядя на
сына. Глаза ее наполнились слезами.
     -- Я люблю тебя, моя хорошая, не плачь, не плачь, ну...
     -- Ты где был? Я так тебя ждала... -- слезинка скатилась по щеке.
     --  Зайка,  верь мне.  Я  не  могу  тебе  сказать,  где,  но  я не  мог
выбраться... Правда...  --  Руки совсем онемели, ему хотелось обнять Олю. --
У, колени дрожат... Страшно, оказывается, детей-то иметь... Кать, возьми, а?
-- Он осторожно передал Ваньку Катерине и наконец обнял жену.
     -- Что, Иван Александрович, напугал отца? -- Катя умело взяла кулечек и
вышла из палаты на цыпочках.



     В маленьком  коридорчике, который  отделяло от палаты стекло,  стояли и
смотрели на сцену встречи супругов Елизавета Павловна и Татьяна Николаевна.
     -- Учтите сразу: воспитание я возьму в свои руки. Хватит одного бандита
в  семье. -- Елизавета Павловна строго, поджимая  губы, посмотрела на Сашину
маму.
     -- Не смейте  моего сына  оскорблять! --  тихо, но твердо вступилась за
сына Татьяна Николаевна.  И добавила укоризненно: --  Что  ж вы  за  человек
такой? У вас правнук родился...
     Они  не  входили в палату, через стекло  умильно и ревниво разглядывая,
как Катя забирает ребенка у Саши.
     -- Оленька!  Тебе не пора  кормить?  -- вздорная старушка все же решила
показать, кто здесь главный.
     --  Она уже кормила, -- успокоила ее Катя, закрывая за собой  дверь. --
Девочки, -- примирительно сказала она, -- пойдемте пить  чай. Пусть  они тут
полюбезничают, -- она оглянулась на шепчущихся супругов...



     --  Я  завтра   заеду.   Тебе  что  принести?  --  Саша   поправил  уже
успокоившейся Оле выбившуюся прядь.
     -- Напиши мне записку, ладно?  -- вспомнила Оля о "потерянной" записке.
Она твердо знала:  мужья  должны в роддом писать женам трогательные  письма,
так было во все времена.
     -- Напишу, -- засмеялся Саша.
     -- Только не на компьютере, -- предупредила Оля.
     -- Прямо сейчас  напишу.  --  Саша взял лист из стопочки,  лежавшей  на
белой  тумбочке, и быстро, но аккуратно, почти  печатными  буквами  вывел на
первой страничке:  "ОЛЕНЬКА МОЯ". --  А остальное потом допишу,  -- пообещал
он, отрывая листок. И махнул рукой. -- А это -- для тебя!
     По  его  знаку  жалюзи на окне палаты  как по  волшебству раскрылись, и
обомлевшая Оля увидела Сашину команду. Космос, Пчела, Фил и Фара, размахивая
огромными букетами, дружно грянули:
     -- С днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван, с днем  рожденья, Иван
Александрович,  с днем рожденья, родной! -- К их на удивление стройному хору
присоединился и Саша, радостно подмигивая ей уже из-за стекла.
     Она не могла  не рассмеяться.  Ну и  шум  они  устроили  в роддоме! Вот
дуралеи, честное слово!



     В  офисе не только прибрали, но и стол  накрыли.  Водка, икра, копченое
мясо, колбаска, брусника Все как у людей. Человек родился!
     Фил  в газетной треуголочке, как заправский  строитель, внес  последнюю
черту -- подвесил люстру. Новехонькую,  только из магазина.  Старая во время
обыска-разгрома  рассыпалась  на  мелкие кусочки,  омоновцы  потрудились  на
славу. Орлы, да и только!
     Но Саша  и Фара не праздновали. Дела, дела.  Саша, нервно  затягиваясь,
курил  одну  за  другой.  Фара казался  спокойным, но его тонкие  породистые
пальцы нервно  и  быстро перебирали  бусинки четок. Одну за другой,  одну за
другой.
     --  Фара, брат,  я тебе  сразу  сказал.  Это  не  катит,  --  терпеливо
втолковывал Саша. -- Что ты уперся?!
     -- Ты мне брат, Саша, клянусь Аллахом! Но против своих я тоже не пойду.
Ты  это знаешь... -- Саша хотел перебить, но Фара остановил  его решительным
жестом.  --  Дай  досказать, я  тебя  долго  слушал...  Я между  вами как на
границе! Дома  мне  говорят!  пускай  Софет товар в Москве сбывает,  и  наши
доходы увеличатся втрое. А что мне говорит Софет? Софет --  значит, Белый...
--  объяснил Фара.  --  Да  погоди!.. Он  мне  говорит:  "Фара, брат,  пошли
подальше всю свою родню, потому что я в Россию дурь гнать не стану". Так?
     Саша, конечно,  понимал, что  так. Но не мог  он рассказать Фарику  про
Контору,  Министерство, мать  их,  добрых дел. Не  мог, и  все тут! И --  не
хотел. Он находил все новые и новые доводы, стараясь быть убедительным.
     -- Я тебе тридцатый раз говорю! Наркота -- не сигареты! Все сыплются на
сбыте,  на  мелкой рознице. На хрена  мне это  надо?! Я  два  года отлаживал
оптовую линию на Запад! И сейчас, когда  все заработало, ты  хочешь, чтобы я
все бросил, послал на хрен?
     Иногда  именно  этого  ему и  хотелось больше всего -- послать  всех. И
Введенского,  который  день  ото   дня  становился   все  требовательнее,  в
особенности. Но -- коготок увяз.
     -- Саша, ты пойми, мне  условие поставили.  -- Фара  решил открыть свои
карты.  -- Если  я  не  улажу  этот  вопрос  с тобой,  они будут  решать его
по-своему.
     -- Здравствуй, жопа, Новый  Год, -- вскинулся Саша.  -- Дошли до  ручки
совсем. Это что, стрелять меня будут?
     -- Будут, -- уверенно ответил Фара.
     -- Не угрожай мне, Фарик! -- Саша с силой затушил сигарету в пепельнице
и полез в пачку за новой. Черт, неужели всю пачку уже высадил?
     --  Я не угрожаю,  --  печально  откликнулся Фархад, поднимаясь.  Четки
жалобно стукнули о край стола.
     -- Тем более. Угрожать мне бессмысленно. -- Саша через силу улыбнулся.



     Перекрестье оптического прицела переместилось  по стене дома и замерло,
добравшись до  нужного окна.  В проем между  жалюзи просматривался  накрытый
по-праздничному стол. За столом сидели Саша, Космос  и Фархад. Они беззвучно
шевелили губами, словно рыбки в аквариуме. Прямо как на ладони...
     Поколебавшись,  прицел  остановился  на  Сашином  лице,  в  перекрестье
загорелась красная точка, и...
     ... сразу же, сквозь помехи эфира, стали слышны голоса:
     --  Тем  более угрожать мне бессмысленно, -- это говорил Белов. Каверин
стиснул зубы, словно вспоминая, как обещал загрызть его  живьем. Ничего, еще
не  вечер,  загрызу.  А  пока  --  пусть  покувыркается.  Под  оптическим-то
прицелом.
     Прослушку Каверин  установил в  пустой квартире, в доме прямо  напротив
офиса Белова. Эти  "академики" о настоящей безопасности имели,  видно, самые
смутные  представления.  "Дилетанты  хреновы..."  -- злорадствовал  Каверин.
Оторвавшись от оптики, он посмотрел на Петровича.
     --  Пишешь?  --  спросил  он  верного подручного.  Петрович  не  слышал
Каверина, его слух услаждали совсем иные звуки -- беседа о наркоте оказалась
интересной. Ишь, какой благородный клиент попался  -- в России дурь не хочет
продавать. Из  патриотов, не иначе. Но беседа -- беседой,  а от уровня новой
техники  даже у  видавшего  виды бывшего топтуна  Петровича  съезжала крыша.
Технический, блин, прогресс!
     --  Пишешь? -- Каверин тронул Петровича за плечо  и пощелкал пальцем по
внешней стороне наушника -- уж так-то он его услышит.
     -- Ага...  -- Петрович приподнял наушники. Он не мог  больше сдерживать
восхищение. -- Ни черта себе приборчик. А как это действует?
     -- Да  лазер элементарный, --  объяснил Каверин,  не  уточняя, впрочем,
сколько эта "элементарщина"  стоит.  --  Луч считывает  вибрации  воздуха  с
оконного стекла.
     -- Беда!  -- Петрович снова  надел наушники и приник к окуляру. Как там
пациенты? Не перестреляли случаем друг друга? Без присмотра-то.



     Фара сдерживал гнев  и разочарование уже из последних сил. Он, конечно,
знал, что Саша человек упрямый, но не настолько же. Самое главное, он никак,
ну никак не мог понять, почему тот так упорствует. Фара  не видел  для этого
причин. Поэтому и злился все больше и больше.
     -- Саша, ты же знаешь, ты мне как брат. Я тебе последнее отдам...
     -- Фара, я люблю тебя как брата, -- но личное  есть личное, а дело есть
дело.  Это бизнес, какого черта!.. Все, короче. --  Саша  вскочил со  своего
места и  начал нервно ходить по кабинету, словно рубя  ладонью воздух. --  В
Москву я наркоту не пропускаю. Скажешь родне. -- Он поднял взгляд на Фару и,
хотя увидел в его  глазах окончательную, какую-то вселенскую  тоску, резко и
безапелляционно закончил: --  Белый в отказе. Пусть хоть бомбу бросают,  мне
по фигу.
     -- Ох, брат!.. -- Фарин взгляд не смог передать весь спектр  его чувств
--  от обиды  до восхищения.  Да, даже восхищение  выражал  его  взгляд.  Но
все-таки  не  это  было  в нем главным. Заканчивалось  сегодня что-то  очень
важное, может быть, это был последний день, последний вечер их дружбы.
     Фархад,  поняв,  что сказать  ему больше  нечего, лишь  сжал  в  тонких
пальцах рюмку, едва не раздавив ее.
     -- Фара, ты устал, -- решил перевести  разговор на более спокойные темы
Саша. -- Поезжай в гостиницу, отоспись...
     -- Саша, я уйду! -- вскочил теперь и Фара: ему еще будут указывать, как
себя вести, когда  и что делать.  -- Но  ты помни, -- потряс он перед  собой
пальцем, -- что ты  своего брата кинул! Ты  кинул... --  Фара,  схватив свой
длинный  черный  плащ,  выскочил  из кабинета  и буквально  через  несколько
ступенек понесся вниз. Полы плаща развевались -- и Фара еще больше напоминал
Демона, того самого, который --  хочешь, не хочешь -- вынужден  нести  людям
зло.
     -- Фара! -- крикнул вслед ему Белый. -- Ребята, проводите!
     -- Фара, стой! Чего ты кипятишься? -- Пчела  нагнал Фару уже в коридоре
перед дверью.  И только потому, что тот остановился там на время, поглядывая
вверх и бормоча какие-то родные заклинания.
     -- Ты  не  понимаешь!  --  ну, может,  хоть мудрый  и расчетливый Пчела
поймет всю опасность ситуации. -- Сначала  они убьют меня, -- и он убежденно
ткнул себя пальцем в грудь,  -- потом  убьют его, -- и Фара показал  куда-то
наверх, имея в  виду, впрочем,  всего лишь  Сашу Белова, а  не какого-то там
небожителя. Даже если последний себя таковым уверенно считает.
     -- Фара!  -- с неменьшим убеждением и даже немного назидательно ответил
ему Пчела. -- Саша зря ничего не делает!
     К ним  двоим  присоединился и  Фил, спустившийся  по лестнице с  банкой
красной икры, которую  он  уплетал  ложкой, правда, не столовой, а чайной --
столовая бы в такую банку просто не влезла.
     Фара  посмотрел  на  почти  безмятежно  пожирающего  икру главу  службы
безопасности  и  окончательно понял: каши с ними  сейчас не  сваришь.  И он,
уходя, бросил уже совершенно обреченным гоном:
     -- Наивные вы, как  дети.  Вы моих  басмачей не знаете!  Э-э-э...  -- И
скрылся в ночи.
     -- Вить, не ломай  голову,  --  махнул  рукой  на  все Фил.  --  Пойдем
накатим.
     -- Подожди, -- закурил по новой Пчела. -- Пусть потрещат.
     У всех у них оставался последний шанс, что Космос все же сможет убедить
Сашу. У него это  иногда получалось, хотя в последнее время все реже и реже.
Белый предпочитал все решать сам. Фил с таким положением давно смирился,  но
Пчелу и Космоса оно не совсем устраивало, если не сказать больше.
     -- Надоела. Не  могу ее больше жрать. -- Фил поставил недоеденную банку
с икрой на подоконник.  А Пчела затушил прямо в икру недокуренную  сигарету.
Завоняло, надо сказать, премерзко.



     Каверин в своей темной комнате отобрал наушники у Петровича:
     -- Давай-ка езжай за азиатом, узнай, где живет.
     --  Есть!  --  по-военному  ответил  тот.  Каверин  же  с  нетерпеливым
интересом стал слушать:  он чуял, что  не  все еще  было  сказано  --  самое
интересное, оно, может быть, как раз еще впереди.
     Космос  и вправду надеялся  исправить положение.  Он не слишком-то  был
напуган угрозами  Фары.  Но он  тоже  никак  не  мог  понять  почти ослиного
упорства Белого. Уж в чем, в  чем, а в особом  чистоплюйстве Саша замечен не
был.
     -- Белый, послушай меня... Только сразу не заводись, ладно? -- попросил
Космос.  По  его  примирительному тону Саша  сразу  почувствовал,  куда  тот
клонит.
     -- И ты туда же?
     -- Ну ты послушай! -- Кос почувствовал, что Сашино настроение несколько
переменилось. Он был сейчас намного спокойнее.  И поэтому  надо  было ловить
шанс. -- Это же выгодно для нас!
     -- Космос! Ты  ни черта не знаешь. --  Саша понимал, насколько  все его
доводы  выглядят  пустыми  и  неубедительными,  но  что  ему  было   делать?
Рассказать о Введенском прямо сейчас? Это было невозможно!
     -- Зато считать умею! -- принялся  загибать пальцы Космос. -- Мы теряем
колоссальные бабки! Это  Москва, блин, порт пяти морей.  Не мы будем, тут же
найдутся другие...
     Саша с тоской посмотрел на Фила и заученно повторил, по-прежнему ничего
не объясняя:
     --  Повторяю!  Ты ничего не знаешь.  Я не буду гнать  наркоту в Россию.
Только транзит. Все. -- Разговор был окончен.
     --  Ну,  как  знаешь... --  Космос  почувствовал себя в положении Фары,
когда понимаешь,  что  никакие  доводы  не действуют.  Хоть  стреляйся.  Или
стреляй. Ну не в Белова же?!
     Он  поднялся, обреченно махнул рукой и направился к двери -- тут ловить
было больше нечего.
     -- Кос! -- услышал он Сашин голос и обернулся. -- У меня, между прочим,
сын вчера родился.
     Наконец  и  до  Космоса дошло,  насколько они  все сегодня заигрались в
дела.  Наркота, конечно, тема  не  последняя,  но  о  Сашкином-то сыне  они,
подлецы, за  всем этим забыли. Хотя именно ножки-то и хотели  обмыть -- всей
дружной компанией. Ой, как нехорошо получилось. Выражение Космосова  лица не
только  сменилось,  но,  казалось, лицо  его  буквально  просветлело в  этот
момент.
     -- Лови. -- Саша запустил по полированному столу рюмку водки.
     -- Прости, брат!  --  с чувством поднял рюмку  Кос. -- За Ивана твоего.
Чтоб рос настоящим пацаном.
     -- А почему не профессором астрофизики? -- подколол его Белый.
     И вдруг неожиданно даже для самого себя принял решение. Пошли они все в
задницу, эти  умники из Министерства добрых, мать их, дел. Неужто они дороже
ему старого друга? Не надо его подставлять. А то и вправду убьют, на хрен.
     -- Ладно. -- И  он хитро посмотрел на  тут же вскинувшегося Космоса. --
Чего  Фару  под  пресс  ставить?  Дадим  ему  килограммов...  десять.  Пусть
отстегивает нам долю с доставки, а продажами занимается сам. И волки сыты, и
овцы целы...
     Глаза Космоса просто сияли.



     Как нельзя больше  доволен был и  Каверин. Щелкнув кнопкой магнитофона,
он сбросил наушники и  залился тонким вибрирующим смехом. Раскачиваясь,  как
Ванька-Встанька, на табуретке, он пробормотал:
     -- Насчет  овец ты это зря... --  И голос его гулко разнесся по  пустой
квартире.



     Праздник  --  так  по полной! Даже охраннику налили  стопарь,  оставив,
правда, на  страже. Но  с собственной бутылочкой "Абсолюта".  Так  что Костя
Шишин на  судьбу не жаловался.  А служба, она и  есть служба. Никто на  нашу
землю не ступит, не пройдет!
     Не  забывая  прикладываться   к  водочке,  он  внимательно  смотрел   в
черно-белый  экран монитора,  показывающий  совершенно неизменную  картинку:
темные машины,  безлюдную  улицу.  Город,  казалось,  вымер.  Отдыхал  после
вчерашних безумств.
     Из кабинета Белова неслось нестройное пение пацанов.
     -- А на черной скамье, на скамье  подсудимых, ее сын дорогой и какой-то
жиган!..  --  пели  там,  наверху.  Костя  тихонько  подпевал.  Ох, любил он
хорошие, правильные песни!
     Космос прервал пение первым,  еще Саня  не отложил гитару. Коса все  не
оставляла в покое мысль о будущей профессии Сашиного сына, первого ребенка в
их компании.  Рождение этого малыша словно заставило их всех  вспомнить, что
они когда-то  тоже  были маленькими,  тоже хотели  чего-то  достичь,  кем-то
стать...
     -- Саня!.. Саня, блин, братан... -- Космос расчувствовался не на шутку.
-- Я ведь в первом классе думал, тоже буду профессором...
     --  А  я  сначала космонавтом,  потом  артистом порнофильмов,  -- Пчела
вскочил и манерно завихлял бедрами, -- а потом...
     -- Пчел, а я уже артист, ты понял, да? -- перебил его гордый Фил.
     -- Ты артист? -- возмутился Пчела. -- Ты массовка!
     -- А я хотел вулканы изучать, -- неожиданно грустно сказал Саня. И, уже
зло, добавил: -- сука.
     Костя-охранник  набрался уже основательно. Он старался не отрывать глаз
от монитора. Но там не менялось ничего. Ни-че-го.
     -- Ну, блин,  и  телевизор, --  задумчиво  удивился Костя,  наливая  по
новой.  Чего-то  он уже  поплыл.  Ну да  за  сына  Белого грех не выпить!  И
немедленно выпил.



     --  Подождите!  -- Катя ворвалась в  квартиру первой  и едва  заставила
остановиться Сашу и всех остальных. Сегодня она снимала фильм века.  Фильм о
Ваньке.   Ну,  и  об  остальных,  Ванькиных   родственниках.  Главное,  чтоб
получилось. Кинооператор  из нее еще тот -- практики маловато,  только вчера
немного потренировалась. Она включила видеокамеру:
     -- Двадцать восьмое  октября одна  тысяча девятьсот девяносто  третьего
года! --  торжественным  голосом  произнесла  Катерина,  стараясь,  чтобы  в
объектив попали все. И племянник с Ванькой на руках, и Оля с охапкой цветов,
несколько  растерянная  после больницы,  и  сестрица  Татьяна,  и  Елизавета
Павловна, всю  дорогу  ревниво посматривающая на Сашу. -- Теперь входите, --
милостиво   разрешила  она,  выискивая  новые  ракурсы  и  выстраивая  новые
запоминающиеся мизансцены. Эх, надо было  не в медицинский,  а во ВГИК идти!
Такие таланты в землю зарыла!
     -- Ну, с новосельем, Вань!  -- Саша  шагнул первым, точнее, первым  был
Иван. Саша  осторожно  держал  сына, разглядывая серьезное  детское  личико.
Ванька не спал. Не иначе, как  в  виде  исключения. Чувствуя торжественность
момента. А ведь в машине сопел, как паровозик, даром, что кроха.
     -- Здесь у тебя детская будет... -- под внимательным  присмотром камеры
Саша знакомил сына с квартирой.
     --  А ванночку  купили? --  заботливо спросила Елизавета Павловна.  Она
осталась в  стороне  от  хозяйственных забот,  и это  ее немного раздражало.
Наверняка ведь что-нибудь забыли!
     -- Купили, купили. Все купили, -- успокоила ее Татьяна Николаевна. -- И
ванночку, и кроватку. Памперсов целый контейнер.
     -- А сюда мы железную дорогу купим... -- показывал Саша Ваньке уже свой
кабинет.  -- Ну все, пора  на бочок.  -- Счастливый  папаша  положил сына  в
кроватку.
     -- Саш, улыбайся! А где Оля-то? -- Катя решила, что пора  бы и невестке
появиться в историческом ее фильме. Как-никак, молодая мама.
     Оля гремела на кухне посудой -- надо было куда-то пристраивать огромных
размеров  букеты,  от  запаха  цветов  уже  кружилась  голова.  Или   это  с
непривычки?   От  свежего-то  воздуха...  Все-таки   долго   они  с  Ванькой
провалялись в больнице -- почти три недели.
     -- Наш Ванечка... -- почти хором умильно прошептали Татьяна  Николаевна
и Елизавета Павловна, глядя  на сонного ребенка. И  переглянулись. Елизавета
Павловна даже соизволила улыбнуться.
     -- Поцелуй для истории! -- Катя, наконец, выстроила  мизансцену. И Саша
приник  к Олиным  губам сначала для камеры, а потом уже по-настоящему, забыв
обо всем на свете...
     -- А коляску  купили?  -- все-таки не удержалась Елизавета Павловна. И,
надо же, попала! Коляски пока не было.



     Фархад был  почти счастлив. Все-таки Белый все понял и согласился с его
предложениями. Иначе бы точно не обойтись без большой беды.
     Зато сейчас он был на  коне, встречая в  Домодедове  земляков,  которые
прибывали по реальному делу, а не просто так -- в гости. Или еще хуже -- для
разборок с ним и с братом Белым.
     Наконец стеклянные двери зоны прилетов распахнулись  и выпустили Далера
в сопровождении  двух охранников. По обычаю обнялись. Чувствовалось, что все
довольны и искренне рады видеть друг друга. А как же иначе может быть, когда
все так хорошо складывается? Уже ведь и плантации решили увеличить под новые
заказы и новые проекты.
     -- Рад тебя видеть. Как семья? -- спросил, улыбаясь, Фархад.
     -- Слава Аллаху, все  здоровы, --  серьезно ответил  Далер, приглаживая
свои  непослушные воздушные  волосы. Которые почему-то в последнее время еще
поседели. -- Весь род гордится тобой. Ты доказал, что заботишься о семье.
     Обычные вроде  бы восточные комплименты были все равно приятны Фархаду.
Прежде  всего потому, что ему не  придется доказывать,  что он  не  верблюд,
корабль пустыни. И объяснять, что  бессилен договориться с Белым. Теперь все
пойдет как по маслу. Главное -- хорошо организовать первую продажу, наладить
связи. Ну, не хочет сам Белый в это  ввязываться, пусть остается в  стороне.
Главное, чтобы не мешал. Тогда всем будет хорошо.
     -- Для начала взял у Белого десять килограмм из общей партии, -- выходя
из зала аэропорта, объяснил он Далеру. -- Скоро  начнем свое дело. Все будут
довольны. -- Больше всех этим словам верил сам Фархад. И это было главное.



     "Все-таки нельзя из жратвы делать  культа", -- думал  Каверин, глядя на
поглощающих жирные креветки Бека и Леву. Так или примерно так сказано было в
каком-то фильме, чуть ли не про Остапа Бендера.
     Если на Леву еще можно было смотреть, то Бек  вызывал просто  омерзение
-- он  за  столом напоминал какое-то животное,  точнее -- зверя.  Жадного  и
нечистоплотного.  Но что  было  делать. Володя вынужден был работать с этими
людьми. Хотя бы пока.  Пока  не накопит собственных сил. Приходилось терпеть
эти  застолья, на которых у него напрочь пропадал  аппетит. По крайней мере,
так  он  себе  это  объяснял.  Потому  что  ему  просто  ни  разу ничего  не
предложили. Он  присаживался за этот стол просто как бедный родственник. И в
лучшем случае мог выпить минералки из чистого фужера.
     -- Чего  морщишься, Володенька? -- обратил, наконец,  на  него внимание
Бек, сплевывая креветочную шелуху и вытирая жирные руки  белой салфеткой, на
которой тотчас же проступили мокрые желтые пятна.
     --  Послушай, Бек,  я  знаю  человека,  -- Каверин сделал  паузу, чтобы
последующие слова прозвучали позначительнее, -- который хочет продать десять
килограммов героина.
     -- Кто такой? -- прихлебнув вина, спросил Лева.
     -- Абсолютно левый азиат, -- нарочно не вдаваясь в подробности, пояснил
Каверин. -- Он работает с Белым, но не при делах.
     Бек подцепил на вилку огромный кусок зажаренной свинины и впился в него
зубами. Чавкая, он родил, наконец, оперативное решение:
     -- Ну, тогда сведи его с пацанами.
     "Ага", -- кивнул Каверин.  Рыба,  похоже,  начинала клевать.  Большая и
маленькая. Это его больше всего и устраивало.



     Разговаривая  по телефону  с  мамой, Саша  чертил  на листочке  предмет
разговора. Коляска удавалась на  славу. Главное, четыре  колеса.  Только вот
вентилятор немного мешал -- листок то и дело норовил улететь со стола.  Саша
уже начал штриховать кузов супермашины:
     -- Да, мам, понял, на Комсомольском проспекте. Не доезжая дворца... Там
левый разворот есть?  Ну, я с набережной заеду. Ну, давай, мы подхватим тебя
и вместе поедем, какие проблемы?
     Коротко  стукнув,  в  рабочий кабинет ввалился Космос и устало упал  на
диван.  Саша  не отреагировал  --  Кос любил  подурачиться.  Космос пощелкал
пальцами, но Саша все чертил и чертил что-то на листке.
     "Не иначе, Белый продумывает новые схемы транспортировки грузов", -- но
Космосу  все  же позарез надо  было отвлечь  Саньку  от телефона.  Он  сунул
указательный   палец   под  лопасти   вентилятора  и   остановил   его.   О!
Подействовало!
     Саша поднял голову, прикрывая трубку ладонью.
     -- Ты чего, Кос?
     -- Завтра груз приходит, я подвериться хотел, мы Фаре-то отдаем?
     -- Ну,  мы  ж  договорились,  --  подтвердил Саша.  --  Кто покупатель,
знаешь?
     --  Он  ведь гордый,  молчит. -- Космос  недовольно пожевал  губами. --
Говорит, приличные люди. -- Он пожал плечами. Какие-такие приличные? Хрен их
разберет. -- Нет, я все же думаю, пусть Фил ему даст пацанов, подстрахуют.
     -- Эх, Фарик, с огнем  играет! -- Саша сжал  губы. -- Дурак... -- И  он
качнул головой, словно  отгоняя дурные мысли -- Да не волнуйся, подберем, --
заговорил он снова в телефон, отнимая ладонь. -- Я?.. Я хочу темно-синюю. Ну
ладно, мам, договорились.
     Космос  убрал  палец из-под лопастей вентилятора и  вышел из  кабинета,
насвистывая нехитрый мотивчик. Отдаленно напоминавший чижика-пыжика.



     Теперь  их  было трое. Иван Александрович  лежал посередине. Только что
плотно поужинав,  он  спал так безмятежно, как  спят только в  самом  раннем
детстве. Саша и Оля переговаривались тихо-тихо, боясь спугнуть этот сон.
     -- Такой сладкий,  да? -- Оля готова была любоваться на  Ваньку часами.
Особенно на спящего.
     -- На червячка похож, -- разглядывая лысую макушку, усмехнулся Саша.
     Так смешно  -- у Ваньки  была  самая  настоящая лысина -- в  обрамлении
мягоньких  беленьких  волос.  А  там, в самом  ее  центре --  родничок,  как
называла  его  Оля,  где   билась,  пульсировала  голубая  жилка.  Оля   еще
утверждала,  что через этот вот родничок Ванька общается с космосом. Как все
младенцы.  Это  лишь  потом  человек  полностью  остается  на  земле.  Когда
зарастает родничок. Оля слегка толкнула мужа ладонью. В лоб.
     -- Белов!.. Какой червячок! Убью.
     -- Да  ладно,  -- смеялся Саша. -- Я  же любя,  --  защищался он  одной
рукой.
     -- Как интересно... -- Оля ничуть не сердилась, она  любила, когда Саша
вот так,  беззлобно, подкалывал ее.  А теперь вот  и  Ваньку. Сына.  --  Вот
вырастет потом такой большой-большой, представь... Кем будет?
     -- А кем после Оксфорда бывают?  -- Саша  казался  вполне серьезным, но
Оля лишь махнула рукой. Вечно Сашка скажет тоже! Оксфорд!
     -- А  что? -- Саша приподнялся на локте. -- Он за меня все сделает, что
я  не успел.  Знаешь,  я вот думал, ночью, когда ты рожала, а я  приехать не
мог, я вдруг понял,  что вообще такое  дети. -- Ванька  смешно засопел, Саша
поправил завернувшееся одеяльце. -- Это шанс  от Господа все исправить.  Что
это, типа, ну, искупление такое, что ли. Не знаю, как сказать...
     --  Саша,  давай покрестимся,  -- тихо  и серьезно  произнесла Оля. Она
давно уже об этом думала, еще в роддоме. -- И его покрестим...
     -- Да я еще не решил... -- Саша задумался на минуту. -- Нет, Оль, давай
попозже.
     Оля вздохнула. Что ж, позже, так позже. Совсем не отказывается -- и  то
хлеб.
     -- Оль, -- вдруг вкрадчивым,  прямо лисьим голосом заговорил Саша, -- а
тебе совсем нельзя пока, да?
     Он смотрел на нее глазами опереточного соблазнителя.
     Оля прыснула от неожиданности:
     -- Хитрый какой, Белов. Я думаю, что это он? А он издалека зашел. -- Но
она  быстро сменила шутливый  тон, понимая, как трудно сейчас  Сашке. Хоть и
хитрец  первостатейный, но родной ведь  человек.  Муж  как-никак.  -- Нельзя
пока, милый. И долго еще нельзя будет, роды тяжелые были.
     -- Ну маленечко?.. -- Сашин голос источал мед.
     -- Нельзя, Санька, потерпи чуть-чуть, -- она удрученно покачала головой
и предложила тихо, чуть слышно. -- Ну, давай по-другому. Хочешь?
     -- Да ладно, потерпим. -- Саша с сожалением потянулся. -- По-настоящему
хочется,  чтоб  с криками.  Ладно, давай  спать.  Как  говорится  в  детских
сказках, утро вечера мудреней...
     День завтра, как, впрочем, и почти  всегда в последнее время, предстоял
тяжелый. Фарик со своими басмачами  должны были первый раз продать  товар  в
Москве. Ох,  как Саше не нравилось  все это. Но все. Поезд ушел.  Оставалось
только надеяться на лучшее.
     Саша  посмотрел  на  жену,  уже  прикрывшую  глаза   и,  кажется,  даже
задремавшую. И на сына, так и сопевшего между ними. Привстав с кровати, Саша
выключил торшер. И  только теперь стало видно, что в небе  над Москвой вовсю
светила полная луна.



     Холод завернул почти зимний.  Хотя  снега  пока как-то не предвиделось.
Оттого все выглядело как в дурном сне -- еще не успевшая окончательно опасть
листва чернела прямо на деревьях. Трава на газонах была белесой и  ломкой. И
птиц этим холодным утром не было слышно, будто они все повымерли.
     Из гостиницы "Космос"  вышли четверо. Они были в приподнятом настроении
и почти не замечали холода. Впрочем, эта нечувствительность могла  идти и от
излишней взволнованности. Буквально  на грани нервного срыва. Первый  раз --
он всегда  самый трудный. Фархад,  хоть и хорохорился, но уже немного жалел,
что  согласился с Далером  не  привлекать к этому делу людей  Белого. Далеру
очень хотелось доказать всем, что они сами с усами.
     Фархад с  Далером шли  впереди, на полшага опережая своих охранников. В
руках одного из  охранников была большая тяжелая десятикилограммовая сумка с
невинной надписью "VII съезд педиатров России".
     --  Короче,   если  все  хорошо,   говори  по-узбекски,   --  отрывисто
инструктировал Фархад. -- Если что-то не так -- по-таджикски.
     --  А  если  убивать  будут? -- с деланной небрежностью поинтересовался
Далер.
     -- Кричи по-русски, -- с нервным смешком ответил Фархад.
     Обнявшись на прощание,  они сели в две разные машины. Фархаду с товаром
было ехать совсем рядом,  на ВДНХ, так что пока  еще оставалось  время,  они
двинулись по проспекту Мира  в сторону центра, чтобы там позже развернуться.
Машина Далера -- в противоположную сторону, к Лосиному острову, где недалеко
от МКАД была  назначена встреча для получения денег. Все продумали вроде  бы
заранее. Так что особых проблем не предвиделось.



     На дело  приехали гастролеры. Их  только что пацаны Бека  встретили  на
Ярославском вокзале. И передали им металлический кейс с деньгами.
     Гастролеров было  двое. Никакими  особыми приметами  они не отличались.
Разве что ростом.  Одеты были  скромно и просто, как  и большинство  жителей
нашей необъятной  Родины.  Маленький -- в короткую  кожаную  куртку,  темные
джинсы  и темный же свитер. Большой  оказался непредусмотрительнее  по части
погоды. На нем были дутая  китайская куртка, стандартные джинсы и ботинки на
рифленой подошве.
     --  Ну и погода,  как  в Антарктике, -- ежился  Маленький.  --  Вроде с
севера приехал, а здесь холодней, чем дома.
     -- А  ты летом приезжай, -- хохотнув, бросил ему Грек,  его сегодняшний
напарник и водитель.
     --  Да  был  я,  ничего хорошего.  -- Маленький действительно здесь был
летом. Когда нужно было урегулировать отношения с бывшими коллегами, которые
чего-то там не хотели понимать. А чего именно -- Маленького не касалось.  Он
был просто исполнитель.  За  это  и получал  бабки.  Между прочим, неплохие.
Того, что ему заплатят за сегодняшнюю работу, хватит на классный джип. Пусть
пока и не новый. И еще хватит на хорошо погулять.. В Москве.
     Большой  приехал  днем раньше.  Давно  уж  пора перебираться в столицу.
Размах здесь другой. Настоящий.
     С Маленьким они знакомы были давно. Еще в Афгане вместе служили. Там-то
их  и прозвали Большой-Маленький.  С тех  пор так и повелось.  Но  последнее
время встречались в основном по работе, зато часто.
     -- Счастливо! -- машина Маленького рванула переулками к проспекту Мира.
Конечным пунктом была ВДНХ.
     -- Счастливо! -- водитель Большого выбрал маршрут через  Сокольники. Им
надо было поторапливаться.  На  дальний  край Лосиного острова  --  путь  не
близкий.



     "Рабочий  и  Колхозница"  встречали въезжавших  на  территорию выставки
вечным приветствием, высоко в небо взметнув навеки соединенные руки с серпом
и  молотом. Сразу позади  монумента  возвышался  стеклянный  фасад павильона
"Москва".  Чуть левее, ближе к центральному входу, медленно крутилось Колесо
обозрения. Чертово колесо.
     Фархад  с  Касымом прошли на территорию через  Восточный вход. Тот, что
поближе к монументу.
     Касым  отставал  на полшага -- его тормозила  тяжелая сумка.  Глянув на
раскачивающиеся кабинки, Фархад заговорил задумчиво:
     --  Слышь,  Касым, сто  лет  уж в  парке не  был.  Да,  точно, помню. В
восемьдесят втором я в последний раз на аттракционе катался.
     Касым не ответил, молча  кивнув направо. Оттуда  неторопливым шагом шли
двое: маленький неприметный мужичонка в короткой  кожаной куртке и  амбал  в
вязаной шапочке. Похоже, они.
     В кабинку с номером 32 вошли все четверо.
     -- Поехали! -- сказал Маленький и внимательно осмотрел окрестности. Все
было чисто...



     Успели вовремя. Повезло  -- пробок  не  было.  Большой  вышел из машины
первым,   поставил   металлический   кейс   под   ноги.  Разминаясь,   чуток
понаклонялся.
     -- Ну что, готов к труду и обороне? --  спросил он напарника, передавая
тому кейс.
     -- Всегда готов, -- отрапортовал тот.
     Лес  безмолвствовал.  Большой  с  напарником спустились по  тропинке  к
пруду. Вода была неподвижной и темной, почти черной.
     На берегу их уже ждали. Таджик с охранником.
     Далер посмотрел на часы. Было ровно девять.  Он приветственно улыбнулся
и махнул рукой.
     Большой коротко кивнул. И приказал напарнику:
     -- Давай.
     Кейс открыли прямо на влажной траве.
     Далер  пересчитал  купюры  в одной  пачке,  помощник считал  количество
пачек. Срослось.
     --  Хорошо,  хорошо.  --  Далер  аккуратно  протер  очки и  внимательно
посмотрел на Большого.
     Тот невозмутимо кивнул. Почти синхронно достали мобильники.
     --   Да,  Фархад,  все  в   порядке,   --  по-узбекски   сказал  Далер,
поворачиваясь спиной к Большому. Ему не хотелось, чтобы тот  видел выражение
его лица.
     -- Доля, все спокойно, я  передал. -- Фархад тоже говорил  по-узбекски.
Кажется, все шло по намеченному плану. Без осложнений.
     -- Я передал, -- условная фраза Большого означала начало операции.
     -- Я получил, -- спокойный голос  Маленького означал ровно то же самое.
-- Нож достану, -- сказал он уже Фархаду.
     Фархад моментально напрягся, но тут  же расслабился. Маленький,  открыв
нож, надрезал мешок с дурью и попробовал порошок.
     -- Гут, --  кивнул Маленький удовлетворенно. Товар был -- высший класс,
выше не бывает...
     --  Доля, деньги  у тебя?..  -- Фархад еще  говорил с  Далером. -- Будь
осторожен.   Аллах  акбар.   --   Он  напряженно  следил  за  Маленьким,  не
торопившимся   прятать  нож,  но   так   и  не   успел   заметить   быстрого
профессионального броска.  -- Э...  Ты чего? -- Фара беспомощно поднял руку,
пытаясь защититься от летящего ножа, но было поздно.  Слишком поздно. Второй
нож столь же  молниеносно  воткнулся под  левую лопатку опешившего  Фариного
помощника.  Это  уже  напарник  Маленького постарался.  Тоже не хухры-мухры.
Профессионал.
     -- Закрывай!  Бери,  быстро,  -- кивнул  Маленький на сумку "VII  съезд
педиатров России".
     И они на ходу выскочили из кабинки. Катайтесь без нас, ребята. Нам пока
рано на небо. Здесь еще дел много...



     Большой  работал  с  заточками абсолютно  виртуозно. Очкастый  чурка  и
пикнуть не  успел.  Чайник,  однако,  спину подставил прямо  как теленок  на
бойне...
     Работник аттракциона  усаживал  молодую пару в очередную  кабину. Вдруг
откуда-то сверху  на  лоб ему упала красная капля. Он провел  рукой  по лбу,
размазывая по лицу чужую кровь. Еще не врубаясь, он поднял голову, но увидел
только шестеренки могучего механизма.
     А в кабине, медленно удалявшейся наверх, сидели с ножами в горле Фархад
и его  охранник,  что прилетел  за нелепой смертью  из  далекого  солнечного
Душанбе...
     Тип-топ. Побеждает сильнейший. Кейс вернулся к прежним владельцам.



     --  Все,  снимаемся.  Документы  забери  у  них. --  Большой  несколько
брезгливо кивнул помощнику на трупы.
     Один  лежал  лицом в воде, его мертвая рука  все  еще сжимала в кармане
рукоятку пистолета, который он так и не успел вытащить.
     Далер  остался на суше. Уткнувшись лицом в  землю, он будто бы подложил
руку под голову. Вроде  как лег  отдохнуть.  Навеки.  Спи  спокойно, дорогой
товарищ! Пусть тебе приснятся деньги. Не твои. Чужие...
     Операция завершилась. Со счетом четыре:ноль. Всухую...



     Коляски стояли рядами. Прямо целая автоколонна. Всех цветов радуги и не
радуги, разнообразнейших размеров  и форм. Глаза разбегались.  Голова слегка
кружилась  от  механических  сладких мелодий,  которые вызванивала  какая-то
навороченная колясища с пестрым пышным балдахином.
     -- Нет,  это какие-то аляповатые. --  Оля напрочь отвергла балдахиновый
вариант и потянула мужа, застрявшего у маленьких  машинок: -- Идем дальше! И
вообще, нам не нужна прогулочная.
     -- А вот, смотри!  Как "харлей-дэвидсон"! -- неугомонный Белов все-таки
вытащил из стройной линии маленькую коляску и,  жужжа, лихо прокатил ее мимо
жены.
     -- Саш, ну нам же не мотоцикл  нужен. --  Оля укоризненно посмотрела на
него. Какой же все-таки Сашка несерьезный! А ведь правильно выбрать  коляску
-- это очень важно. Очень.
     -- Вот эта ничего, по-моему. -- Она, кажется, нашла  удобную по форме и
приятного цвета. Покатав ее взад-вперед, Оля убедилась -- на ходу машина. --
А, Саш? Как ты считаешь?
     -- Голубая? -- возмутился Саша.
     -- Да не голубая она, а синяя! -- Оля начинала сердиться.
     --  Голубая для  моего  сына?! -- Сашка вопил на весь  магазин. Хорошо,
хоть нет никого. -- Никогда! Вот, смотри какая. Серая!
     -- Серую  не хочу. А вот эта... --  Оля нашла еще  одну, тоже синюю, но
потемнее.
     Саша скептически оглядел ее выбор:
     -- Слишком простая.
     -- Ну, Саш, ну что, надо обязательно с бриллиантами? -- так они сто лет
будут выбирать!
     -- Мой сын на драндулете  кататься не будет, -- заносчиво заявил Белов,
поддразнивая жену. Уж больно серьезно та относилась к  покупке. Будто корову
торговала. -- А вот зеленая. Цвета хаки!  Этот мир цвета ха-аки...  -- запел
он из любимого "Наутилуса".
     Звонок мобильного прервал песню. Саша слушал, что ему говорил Космос, и
не  верил. Не  верил, не  верил, не хотел верить! Фара...  Не  может быть...
Фарик, брат... Как же так?
     Мир  вокруг  перестал существовать. Саша  быстрыми шагами пошел,  почти
побежал к выходу. Вслед ему неслись Олины слова:
     --  Не  хочу  цвета  хаки...  хаки...  хаки...  --  Ее голос  множился,
расслаивался, как в дурном сне. Но это был не сон.
     -- Саш! -- резкий окрик удивленной жены вернул его назад, в магазин.
     -- Какую ты хочешь?  --  Он подошел к Оле, стараясь не смотреть на нее.
Ей-то уж  совсем  ни  к чему знать о Фаре. Потом расскажет. Позже. Когда сам
осознает эту нелепую смерть. Первую смерть близкого друга. Эх, Фара, Фара...
     -- Вот эту, синюю, -- указала Оля.
     Саша   выдернул   коляску  из   общего  строя  и  взял  Олю  под  руку,
поторапливая:
     -- Поехали.
     Хотя спешить, в общем-то, было некуда. Мертвые умеют ждать...



     Бек с Левой, естественно, жрали.  Вообще, как понял,  наконец, Каверин,
это был сущий идиотизм -- устроить офис и, так сказать, штаб непосредственно
при ресторане. Только  идиот-обжора  Бек  мог  до такого  додуматься.  Ну да
ладно, может, не так долго ему жировать осталось. Будет и на Володиной улице
праздник.
     "Съездовскую"  сумку   с  героином  Каверин   тащил   в  правой   руке,
металлический кейс с непотраченными баксами -- в левой.
     -- Привет добрым  людям. Приятного  аппетита.  Как  ни  зайду,  вы  все
обедаете, -- с некоторой издевкой проговорил Каверин.
     --  А люблю  пожрать.  -- Бек даже  не  обратил  внимания  на  Володину
интонацию, отламывая хвост от огромного красного  омара. Ошметки  летели  во
все стороны. -- Ну что там?
     -- А все. -- Эти слова Каверин проговорил так, что даже толстокожий Бек
почуял, что за ними  стоит нечто  очень  серьезное. --  Чужим на нашей земле
ловить нечего, -- усмехнулся Каверин.
     Бек  покосился на  оба кейса,  которые Каверин поставил  на  четвертый,
пустой, стул.
     -- Деньги, дурь? -- для проформы поинтересовался Лева, уже все поняв.
     --  Все.  Все  здесь.  -- Каверин  был невероятно спокоен,  наслаждаясь
произведенным эффектом. Он умел ждать. И дождался. Теперь-то с ним все будут
считаться. Не  то,  что  раньше.  -- Дурь  продать? -- обратился  он к Беку,
игнорируя Леву. Вопрос, впрочем, прозвучал явно риторически.
     --  Продай,  Володя...  --  Возможно, сегодня  первый раз  в  жизни Бек
посмотрел на этого бывшего мента с искренним интересом.  Вытерев жирные губы
салфеткой, он добавил: -- А ты  свой хлеб не зря  ешь. Я доволен, -- добавил
он, отдуваясь как объевшийся котяра.
     Каверин, словно пес, получивший  долгожданную  команду  "можно",  налил
себе  вина и  оторвал солидный кусок  лаваша. Одним махом  опрокинув в  себя
содержимое  бокала,  он  откусил  лаваша.  И,  свысока  поглядывая  на своих
"хозяев", принялся остервенело жевать.



     Чартерный  рейс в Душанбе заказали через военных. Так что  лететь  надо
было не  из привычных  аэропортов, а из  Кубинки.  Зато там была пустота,  в
смысле пассажиров. И молчаливые, ко всему привыкшие летчики и спецы, которые
в  свое  время перевезли  из Афгана  тонны подобного  груза. Груза,  который
какие-то армейские бюрократы назвали грузом No200.
     Въехали прямо по бетонке к самому "борту", стоявшему под парами.
     "Груз No  200"  с телами  Фархада,  Далера и  Касыма  уже  был готов  к
отправке.  Цинковые  гробы  поместили  в  большие  деревянные   ящики  и  на
специальном погрузчике доставили на взлетную полосу.
     Белый дал команду открывать грузовой люк.
     -- Ну все,  братья. Давай! -- Саша, с окаменевшим,  казалось,  навсегда
лицом, обнимался на прощание с друзьями.
     --  Саня, ты  знаешь, --  попробовал зайти издалека хитрый Пчела, --  я
никогда ни во что не лезу, но сейчас ты делаешь грубую ошибку!
     --  Иначе  -- война!  -- отрезал Белый.  Все доводы "за" и  "против" он
продумал уже не трижды, а сто раз по трижды. И выходило одно и то же, как ни
крути. -- Первый, на кого бы я думал на их месте, -- он посмотрел на друзей,
-- это Саша Белый.
     Космос,  словно  мельница  размахивая  руками,  хватался  за  последнюю
соломинку здравого смысла, как сам его понимал:
     --  Саня,  да пусть  думают! Было  бы с кем воевать, правда,  Пчел?  --
апеллировал он к Вите, всегда отличавшемуся некоторой  бесшабашностью и,  уж
точно, бесстрашием в вопросах "войны".
     --  Нам  работать с ними надо, а не воевать, -- продолжал объяснять  им
Белый. -- Мы дорогу терять не можем.  -- Впрочем, все понимали, что  это все
не  те  доводы, которые заставили  Белого принять такое  решение:  лететь  в
гордом и опасном одиночестве.
     --  Сань,  нужно  лететь  вместе,  -- уже ни  на  что особо не надеясь,
проговорил Фил.
     -- Нет, Фил, я полечу один. Иначе с этими людьми вопрос не решить.
     -- Одного  тебя порвут! -- Фил старался быть  спокойно-убедительным, но
получилось излишне эмоционально, почти с вызовом.
     --  Все!  Базар  закончен.  -- Белый поднялся на  погрузчик,  на  крыше
которого стояли  деревянные ящики с  гробами.  -- Вы  пока тут  разберитесь,
откуда ноги растут, -- не приказал, а попросил он.
     За всех негромко, но уверенно ответил Фил:
     -- Братишка, мы их найдем.
     -- Погружай! -- скомандовал Саша.
     Через несколько минут самолет взмыл в небо и взял курс на юго-восток.



     В  Душанбе  его  встретили  и,  обыскав, усадили в  машину.  Молчаливые
"басмачи"  оставили ему  и бумажник, и сотовый телефон. Только забрали четки
Фархада. Оружия же у него с собой никакого не было. На кой оно было бы нужно
при таком раскладе?
     Была  уже полная темнота, именно та, что бывает осенью только в Средней
Азии, когда  не видно  буквально  ни зги.  Ехали они довольно  долго,  около
сорока минут, забирая все выше, в горы.
     Наконец  остановились возле  большого  дома,  вход которого был освещен
парой фонарей и обвит виноградной лозой.
     Сашу провели в большую комнату. И он не сразу увидел, что в глубине ее,
на низком диване сидит человек с короткой седой бородой, одетый в таджикский
халат и с повязкой на голове. Саша сразу понял, что это -- Гафур, отец Фары.
Саша  кивнул  ему и начал рассказывать свою  историю.  В какой-то неуловимый
момент такой  комок засвербил у него в горле, что он вынужден был замолчать,
едва сдерживая подступившие слезы.
     -- Почему он замолчал? -- куда-то в пространство вопросил старый Гафур.
     Один из  встречавших "басмачей" кивнул Белому и плеснул в пиалу немного
зеленого чая. Саша краем глаза увидел это, но не стал брать  в руки  пиалу и
продолжил. Уверенно и, насколько это было возможно, спокойно:
     -- Имея то, что я имею,  -- говорил он, глядя  прямо перед  собой, -- я
легко бы мог укрыться в любой стране мира и жить  там мирно и  спокойно хоть
до ста лет. И никто никогда не нашел бы меня. Но я прилетел...
     Старый Гафур едва заметно кивнул.
     --  Я мог бы сделать еще хуже,  -- чуть  громче сказал Белый. --  Я мог
послать к вам своих людей, и они устроили бы мои дела, пролив при этом много
крови...
     На руке второго "басмача" сверкнул  выхваченный из ножен кинжал. Старик
едва заметным движением глаз остановил его движение.
     --  Но  я  приехал сам  и  один...  --  продолжил  Саша.  И  как  бы  в
подтверждение его слов третий встречавший его таджик, тот, что сидел рядом с
Гафуром, достал из кармана четки Фархада и протянул их старику.
     -- Это его четки... -- объяснил всем очевидное Саша.
     И, наконец, сказал самое важное, самое главное:
     --  Я прилетел  потому,  что Фара  был мне как брат, и я любил его, как
брата...
     Взяв  четки, старик  опустил голову  и  несколько  секунд сидел  молча,
борясь  со слезами. Мужчины  не должны  плакать.  То есть: никто  не  должен
видеть, как мужчина плачет. Наконец он поднял глаза и посмотрел на Белого:
     -- Фархад говорил, что у тебя родился сын.
     -- Да, -- едва слышно ответил Саша.
     -- Как ты его назвал? -- почему-то всем было ясно, что именно ответы на
такие вот простые вопросы сейчас больше всего интересуют старика.
     -- Иваном.
     -- Когда умер твой отец?
     -- Я его почти не помню, -- отвернулся в сторону Саша.
     -- Я ему верю. Отпустите его к сыну, -- распорядился старик.
     И никто не мог его ослушаться.



     Мерный и мирный гул самолетных  двигателей навевал то  ли  сон,  то  ли
дрему с яркими, будто запечатленными на цветной пленке видениями.
     Вот  молодой  солдат  Фархад  набивает  косяк  и,  повернув   голову  к
подходящему Саше, улыбается и отдает ему папиросу. Так они познакомились...
     Вот Саша и  Фархад танцуют какой-то дикий танец  посреди казармы, обняв
друг друга за плечи. Это день, когда они узнали о дембеле...
     А вот они, обняв друг друга за плечи, идут по части, и солнце уже почти
скрывается  за гребнем  ближайшей вершины.  И говорят. О вещах,  которые  не
всегда можно выразить словами.
     -- Я не знаю, прощаемся вроде, получается? -- сказал тогда Саша.
     -- Да перестань! -- уверенно, как всегда, ответил Фархад. -- Ты знаешь,
один философ сказал: если души не умирают, значит, прощаться -- это отрицать
разлуку...
     А вот они с автоматами уходят в караул  по горной тропе. Саша почему-то
отстает,  не может нагнать друга,  а  тот постепенно скрывается  в  утреннем
тумане. Не догнать его. Никак не догнать...
     "Наш  самолет,  следующий  рейсом Душанбе-Москва  через двадцать  минут
произведет посадку в аэропорту "Домодедово"".
     Над Сашей склонилась стюардесса:
     -- Простите, вам плохо?
     -- Мне хорошо.
     Стюардесса протянула ему поднос с "Взлетными". "Какие "Взлетные", когда
уже Москва?" -- подумал он, но конфетку взял.



     Встречали его все вместе -- Космос, Пчела, Фил.
     -- Здорово, братья! -- как всегда, обнялся со всеми по очереди.
     -- Здорово! Ну, как погода? -- не удержался от любимого вопроса Космос.
     -- Жарко, -- усмехнулся в ответ Саша.
     Фил чуть придержал Белого перед выходом из аэропорта:
     -- Братишка, мы их нашли.
     -- Кто?
     -- Поехали.
     На крышу  головной  машины  нацепили  мигалку.  До  офиса  домчались за
двадцать минут -- с воем и ветерком.



     В  маленьком  серебристом  магнитофоне  крутилась  пленка. Звучал голос
Каверина: "Абсолютно левый азиат. Работает с Белым, но не при делах".
     Ему отвечал  голос  Бека, явно что-то в этот момент жующего: "Ну, тогда
сведи его с пацанами". Дальше все только трещало и шипело.
     Палец  Каверина  нажал  кнопку  "стоп", а  глаза  его  смотрели  то  на
стоявшего рядом Фила,  то на Пчелу, устроившегося в  глубоком кресле,  то на
Космоса, постукивавшего  пальцами по краю стола. Но все молчали, ожидая, что
скажет Белый, который стоял  в стороне  ото всех, отвернувшись к окну, будто
надеялся за ним найти ответы на все мучавшие их вопросы.
     Так и не обернувшись, Белый спросил довольно резко и неприязненно:
     -- А с чего ты нам помочь решил?
     Каверин  пожал  сначала левым,  потом  правым  плечом.  Физиономия  его
выражала полное недоумение и даже обиду:
     -- Я не знал, что Бек его валить будет... А с вами, -- и он вновь обвел
взглядом присутствующих, -- мне с вами ссориться не хочется.
     Саша резко повернулся от окна:
     --  Ты извини,  но мы тебя обыщем.  Вдруг ты и нас тоже пишешь, а потом
кому-нибудь пленку передашь?
     -- Это разумно, -- согласился Каверин едва ли не с удовольствием.
     Во  всяком  случае,  удивления  или  возмущения  он  явным  образом  не
демонстрировал.
     Фил быстро и профессионально  охлопал  Каверина по бокам,  спине, между
ног.  И отрицательно покачал головой:  весь  его "улов"  состоял из  початой
пачки "Мальборо", которую он тут же и отдал хозяину.
     -- Угощайся, -- предложил Каверин.
     -- Не курю, -- ответил ему Фил.
     Повисла неловкая пауза, которую разрешил, наконец, Саша Белый:
     -- Будем считать, что мы друзья.
     Рукопожатие  было  крепким. Но  не  слишком  дружелюбным.  Этот  Володя
показался  Саше  типом  достаточно скользким.  Хотя,  конечно,  об  истинных
чувствах Каверина Саша и не подозревал. И даже представить себе не  мог, что
его  скромная персона вызывает у этого лысоватого  потрепанного господинчика
столь сильные эмоции.



     К  новогодним  праздникам  Москва  была  готова, хотя  до  Нового  года
оставалась  почти  неделя. Но так уж повелось,  что  праздновать начинали  с
католического Рождества, чтобы потом гулять аж до Старого Нового года. Город
сверкал огнями,  на  улицах  было полно  народу,  хотя было  холодно.  Очень
холодно.
     Сашу  везли   культурно   отдыхать:  в  консерваторию.   Они  ехали  по
веселящейся что было сил Тверской.
     Порядком  подмерзший  Дед  Мороз отплясывал  негритянский  танец  возле
наряженной елки. Впрочем, он и был негром, этот заиндевевший "дед".
     -- Иси наступаюшьим Новьим Годом!  Тики-тики-тики-ту, я из пушки в небо
уйду! -- что было  сил вопил черный Мороз, выдавая замысловатые коленца. Его
тяжелая шуба  ходила  ходуном.  Окружавшая его  пьяненькая толпа  подростков
радостно кричала, запивая веселье водкой из пластмассовых стаканчиков.
     Из-за  пробок приехали впритык. У консерватории  было многолюдно и тоже
шумно, хотя водку, похоже, не пили.
     --  Бабуле  открой,  -- попросил  Саша Макса, сам  помогая выбраться из
машины Оле.
     Макс,  которому  Белов  наконец-то  начал   доверять,  последнее  время
совмещал должности его шофера и телохранителя.
     -- Сколько по времени концерт идет? -- нейтрально поинтересовался  он у
жены.
     -- Два часа, потерпи, мой сладкий, --  засмеялась радостно возбужденная
Оля.
     -- Ах ты, моя маленькая... -- он поцеловал  ее за ушком. Сладко пахнуло
духами.
     --  Мы  опаздываем? -- забеспокоилась Елизавета  Павловна. Она привыкла
приезжать на концерт за полчаса до начала, а не так вот, впопыхах.
     --  Нет,  нет,  время  еще  есть, -- успокоила ее Оля.  Их места были в
директорской ложе. В первом, между прочим, ряду.
     Усадив дам,  Саша  было достал мобильник  -- музыканты  еще настраивали
свои инструменты. Оля мягко, но решительно взяла телефон и отключила его.
     Наконец начали играть.
     -- "Щелкунчик", --  шепнула мужу  Оля. Саша прикрыл глаза. Два  часа --
это совсем не мало. Музыка  приятно  убаюкивала. Но Саша не спал. Не имел на
то права. Главное сегодня происходило не в этом зале, а в других местах.



     От "Белорусской" по Тверской катил Большой  в  своем почти новом  джипе
"чероки". Настроение  у него, понятное дело, было выше крыши,  как и  денег.
Мало  того, что пацаны помогли тачку у какого-то барыги  по дешевке  купить,
еще и новая работа намечалась на днях -- перед самым Новым годом. И это было
как раз кстати.
     Возле магазина "Подарки" его машину тормознула роскошная девица в шубке
едва ли не на голое тело.
     Большой, само собой, остановился, приоткрыл дверь:
     -- Ну, чего, принцесса, замерзаешь?
     -- До Маяковки подбросишь? -- кокетливо поинтересовалась та.
     -- Садись, если не боишься.
     -- Вы  на что намекаете? -- тоном, уже вовсе не оставляющим  сомнений в
ее любвеобильных намерениях, проговорила девица.
     -- Садись, холодно, -- поторопил ее Большой.
     --  Холодно,  черт, --  согласилась та, присаживаясь  рядом  с  ним  на
переднее сиденье.
     Но тут еще какой-то тип постучал в стекло со стороны Большого.
     -- Тебе чего? -- раздраженно рявкнул Большой, опуская стекло и глядя на
парня в светлой куртке.
     И это было последнее,  что в своей жизни  он  видел. Оказалось, что  не
только он был мастером втыкать заточки в жизненно важные места человеческого
организма. Его  сегодняшний визави оказался не хуже. Заточка вонзилась в шею
Большого ровно на три сантиметра ниже затылка...



     Маленький  решил справить с друзьями-нигерийцами католическое Рождество
в их общаге возле университета Патриса  Лумумбы.  Не очень-то роскошно, зато
-- экзотика, да и свежую дурь хотелось будущим коллегам продемонстрировать.
     Негры танцевали под звуки какой-то зажигательной мелодии. Маленький сам
готовил  на  всех  отвар  из чистейшего героина.  Его  подружка  Ритка, чуть
приплясывая, рядом с каждой тарелкой на уже сервированном столе раскладывала
по  одноразовому  шприцу и  по  жгуту.  Это они сами,  вместе  с  Маленьким,
придумали. Этакий прикол джентльменский.
     Кто-то постучал  в  дверь комнаты.  Чертыхнувшись  про себя,  Маленький
вышел в узкий  коридорчик и открыл входную дверь.  Некто  в черном капюшоне,
скрывавшем  лицо,  сделал быстрый шаг к нему.  Заточка вошла  легко, пронзив
сердце насквозь.  Все было кончено мгновенно. И тихо. Рита  еще не закончила
изысканную  сервировку,  а  чернокожие друзья были  слишком увлечены  своими
танцами. Только Маленького уже ничто в этой жизни не волновало...



     Бек и  Лева  только  что  выбрались из  парной.  Тяжело отдуваясь,  они
присели на  мраморную  скамью. Между раскаленным  паром  и  прохладной водой
бассейна надо было сделать хотя бы маленькую паузу.
     -- Ну что, мартышек, что ли, свистнуть? -- лениво предложил Лева.
     -- Давай, на дорожку, -- согласился Бек. -- А потом -- за стол.
     "Мартышки",  две голые девицы, уже и  сами  промчались мимо и со смехом
попрыгали в бассейн, подняв неимоверные брызги.
     --  Эй,  ты  кто? --  Бек с  изумлением  разглядывал  незваного  гостя,
появившегося в их заповедничке.
     -- Доктор, -- бросил,  не оборачиваясь, незнакомый мужик в белом халате
и марлевой повязке на лице. Откуда он взялся?
     --  Я  не  понял...  --  начал  возмущенно  подниматься со своего места
огромный Бек.
     "Доктор"   быстро   прошел   к  бассейну.  Он  сделал   девицам   столь
красноречивый жест, что  те мгновенно скрылись  под водой. В руках его будто
из воздуха материализовалась граната. Аккуратно вынув чеку, "доктор"  катнул
гранату по кафельному полу.  А сам  выскочил обратно за дверь, из-за которой
мгновением раньше и появился.
     Взрыв  не  заставил себя  ждать.  Девиц,  к  счастью,  не  задело.  Они
выскочили из  бассейна  и  с  визгом промчались в предбанник. Там  в  гордом
одиночестве  стоял богато  сервированный  стол.  А  Бек  опоздал, безнадежно
опоздал на эту трапезу.



     Все когда-нибудь  кончается.  Даже  "Щелкунчик". При последних аккордах
Саша включил мобильник, который тотчас же залился соловьиной трелью.
     --  Браво!  --  взорвался  зал.  Оля  и  Елизавета  Павловна  вскочили,
аплодируя. -- Браво!
     Саша выслушал звонившего и твердо сказал в трубку в унисон с залом:
     --  Браво! -- и, уже в зал, перекрывая  хилые женские голоса, крикнул с
чувством, разделяя слово на слоги. -- Бра-во!!!



     "Я  тебе тридцатый  раз  говорю!  Наркота не сигареты! Все  сыплются на
сбыте,  на мелкой рознице! На хрена  мне  это  надо?!  Я два  года отлаживал
оптовую линию!.." -- Голос Саши Белого был хорошо узнаваем.
     Володя  Каверин   в   который  раз  демонстрировал   свои   оперативные
способности. На сей раз -- перед капитаном Коноваленко. Уж Лубянка-то должна
оценить каверинские таланты! В этом он не сомневался.
     Они сидели в каком-то гараже в служебном "вольво" Коноваленко.
     -- Это еще цветочки,  -- гордо  добавил Каверин. -- У меня  еще столько
материалов на этого фрукта!
     --  Вопрос:  откуда?  --   с  едва  заметной  ухмылкой  поинтересовался
Коноваленко.
     -- Нас  давно свела судьба,  -- многозначительно отозвался  Каверин.  И
добавил  с понятной  грустью:  --  Дошло до  того,  что меня  из  управления
уволили...
     -- То есть вы решили помочь органам по личным мотивам? -- не без язвы в
голосе поинтересовался лубянский капитан.
     --  Из чувства гражданской  ответственности, -- вроде  бы как на полном
серьезе ответил Каверин, доставая  свое  "Мальборо".  Все ту  же,  никак  не
кончающуюся пачку. -- Курите.
     -- Спасибо, -- громче, чем требовалось, ответил Коиоваленко...



     Крестились  все вместе,  в  один  день,  в  церкви Воскресения,  что  в
Сокольниках.
     Держа на  руках сына, Саша со счастливой улыбкой вышел из церкви. Рядом
с ним, держа его под руку, спускалась по ступеням паперти Оля.
     -- Ты у нас полноценный теперь  человек, -- глядя в  глаза сына, сказал
Саша.
     Впрочем, слова эти он  говорил пока больше для себя  и для Оли, которая
так хотела, чтобы все это произошло. Сыну он потом, позже объяснит.
     -- С крещением, Ванечка! -- Сашина мама и Катя протиснулись, наконец, к
ним поближе.
     Увидев Макса, настраивающего фотоаппарат, Саша крикнул ему:
     -- Макс, теперь всех нас сними!
     --  Ну, что? --  Пчела  с некоторой иронией  поглядывал на  окрещенного
Космоса.
     --   Ну,  что,  поздравляю...  --  Космос,  хотя  и  улыбался,  но  все
произошедшее  с  ними  только что  воспринимал вполне  серьезно.  А еще  сын
профессора астрофизики!
     -- Поздравляю, -- обнимая Коса, повторил вслед за ним и Пчела.
     Они еще потоптались друг против друга. Пчела, наконец, решился:
     -- Слушай, ты меня прости, что я у тебя Таньку тогда увел?..
     -- Это ты  меня  прости,  -- ответил Космос, --  что я  тебе  тогда нос
сломал. -- Кажется, они  были квиты и зла  друг на друга больше и вправду не
держали.
     -- Макс,  давай!  -- кричали уже все,  выстроившись  полукругом на фоне
храма.
     -- Покучнее встаньте! -- руководил ими Макс.
     -- Ванечку, Ванечку разверните! -- причитала Олина бабушка.
     -- Есть! -- доложил, щелкнув кнопкой, Макс.
     -- С наступающим  всех! -- радостно крикнула Оля. -- Помните, в пятницу
-- у нас!
     Космос, развернувшись лицом  к церковным дверям, истово, широко  осенил
себя крестным знамением. Слева направо, соответственно.
     -- Справа налево надо, чукча, -- охладил его религиозный пыл Фил.
     -- Это тебе кто сказал? -- недоверчиво расширил глаза Космос, но совету
все  ж внял, еще раз перекрестившись. На  сей раз -- правильно. Но  не менее
истово.
     --  Ну,   как  ощущение,  Кос?  --  дождавшись,  когда  тот  обернется,
поинтересовался Саша.
     -- Сань, благодать! Ну, как заново родился! -- И было видно, что Космос
сейчас не паясничает ни на йоту.
     -- Поздравляю, братишка, -- обнял Белого Фил.
     -- Спасибо, крестный. -- Саша и вправду был растроган.
     Теперь все они -- полноценные люди.
     -- Ну что, теперь папа вроде я? -- нашел время и место подначить Фил.
     -- Нет, ты  -- крестный, -- на полном серьезе ответил Саша. -- А я  все
равно остался папой.
     Отстав от остальных, Саша вынул свой простой новенький крест, поцеловал
его и троекратно перекрестился.
     Бог  ты  мой!  По  ступенькам  в  храм  поднимался  не  кто  иной,  как
господин-товарищ Введенский с симпатичной женой в  дорогой  шубе и сыном лет
девяти.
     -- С наступающим! -- бросил на него испытующий взгляд Саша.
     --  Вас  также,  --  ответил тот,  пряча усмешку.  Пчела  издалека,  но
внимательно наблюдал за этой сценой на церковных ступенях.
     -- Сань, кто это? -- недоверчиво спросил он.
     -- Просто человек. Такой же простой,  как и мы, --  уточнил Саша. -- Из
Министерства добрых дел.
     -- Что-то я не  слышал о таком министерстве, --  что-то, видимо,  начал
понимать Пчела и достал сигарету.
     -- Значит, ты счастливый, Пчелкин! Не кури -- храм!



     Генерал  Хохлов  мог быть доволен. Дела  шли отлично:  социальные  бури
пережили,  бизнес  продолжал развиваться,  все было  под  контролем.  Как  и
завещал  Феликс  Эдмундович.  Сегодня Андрей  Анатольевич созвал  совещание,
чтобы подвести итоги уходящего года и наметить планы на год следующий.
     Докладывал Игорь Леонидович Введенский:
     -- Кстати, объект уволен из рядов МВД в девяносто первом году в связи с
превышением   служебных   полномочий.   Отличается   высокими   оперативными
способностями, способен на  решительные  действия, питает личную ненависть к
Белову. Находясь в тени, разработал и спровоцировал конфликт между Беловым и
группой  Бека,  приведший  к ликвидации  Бека. Став  у  руля  обезглавленной
группы, объект немедленно предоставил нам компромат на Белова. Единственное,
чего он не учел,  что последний  находится в нашей  орбите... -- ухмыльнулся
Игорь Леонидович. -- Ну, в конце концов, он не Джеймс Бонд.
     Сделав паузу, Введенский обвел взглядом коллег:
     --  Вообще-то  объект  --  порядочная сука, но  я считаю целесообразным
принять  его  в разработку  для создания  противовеса активно  развивающейся
бригаде Белова.
     Возражений не последовало.



     Володя  Каверин  был сегодня почти счастлив. По крайней мере,  до этого
гребаного  счастья оставалось еще всего-то несколько шагов. Светка --  дура,
еще ничего, ничегошеньки не понимает! Как они скоро заживут!
     Примеряя маску Деда Мороза, Каверин глядел на себя в зеркало:
     -- Гений! -- не мог он удержаться от комплимента самому себе.
     Но этого было мало. Уж так его распирало!
     Света в спальне натягивала на свое раздобревшее тело платье с  глубоким
декольте. Каверин, скинув маску, рванулся к ней:
     -- Светка! Твой муж -- гений!
     Светке возразить было нечего. Ровным счетом нечего!



     Новый год --  семейный праздник. Они и были большой семьей -- Бригадой.
Праздновали у Белого.
     -- Кабану привет. Давай, пока. -- Саша  закончил разговор по телефону и
отправился в детскую. Оставался у него в старом году еще один должок.
     Ванька спал. Саша тихонько сел к столу, задержав взгляд на портрете Оли
в  свадебном платье. Оля  загадочно улыбалась ему,  прижимая  к груди цветы.
Сейчас, моя маленькая,  я помню, что обещал... На большом листе он печатными
буквами писал жене записку. Ту, что не закончил писать тогда, в роддоме.



     А гости уже ввалились в квартиру. Шумные, веселые. Все друзья и коллеги
--  при  барышнях или  женах.  Как  же?  Праздник ведь!  Оля в длинном синем
декольтированном  платье встречала  гостей  одна -- Сашка  застрял где-то  в
недрах большой квартиры.
     Стол ломился. Оля  с  бабушкой целый день пекли, резали, жарили. Саша с
рынка возил еду аж три раза.
     -- Вить, потрогай, елка живая? --  белокурая Пчелина подружка кокетливо
повела плечиком.
     -- Реально, настоящая. -- Пчела потрогал празднично убранное деревце.
     Макс Карельский застрял  в коридоре. Что за дела! Побросали ему на руки
свои шубы и свалили к столу! Он огляделся -- вешалки не наблюдалось. Недолго
думая,  Макс кинул свой  груз прямо на пол.  Обнаружив,  наконец,  шкаф,  он
загрузил туда все это мохнатое  хозяйство. И  только тогда  присоединился  к
компании. В конце концов, у него тоже праздник!
     Только он облюбовал себе местечко за столом, зазвонил мобильник. Черт!
     -- Да! -- Макс поднес телефон к уху, но ответа дождался извне, от Фила.
     -- Макс, даю установку! -- Фил похлопал парня по плечу. -- Расслабься!
     Елизавета Павловна принесла из кухни последний салат, с лососем.
     -- Ну что, праздник-то будем начинать?  -- Филу уже хотелось  выпить. И
поесть, соответственно.
     --  А где Саша-то? Случайно не  приболел? -- Пчела с интересом взглянул
на  Олю,  немного повзрослевшую  и  необыкновенно  красивую  в этом  длинном
вечернем платье.
     -- Саш! -- крикнула Оля, собираясь  отправиться на поиски потерявшегося
в трех соснах мужа.
     -- Олюшка, не волнуйся, сейчас позову, -- остановила ее бабушка.
     Саша был обнаружен в детской комнате возле кроватки спящего сына.
     --  Саша, ну что вы как  лорд Байрон? -- укоризненно  покачала  головой
Елизавета Павловна. -- Давайте к столу. Все вас ждут.
     -- Сейчас  иду. -- Саша положил записку  в карман и осторожно, чтобы не
разбудить,  погладил Ваньку  по голове.  -- Вот  он, мужик!  --  восторженно
прошептал он и запустил карусель из погремушек. Сладкая мелодия сопровождала
кружение уточек, курочек  и  еще  каких-то  непонятных птичек, лебедей,  что
ли...



     --  А  вот   и  я!  --  появился  в   гостиной  Саша.   Не  один,  а  с
куклой-марионеткой. Он умело  вел  мальчугана, чем-то похожего на Ваньку. --
Иди, открой Кате, -- попросил он Космоса, среагировав на звонок в прихожей.
     -- А где мама? -- спросил Фил.
     -- Я ее в Анталию отправил. Пускай отдохнет немного.
     Пробравшись с "Ванькой" на центральное хозяйское место рядом с Олей, он
постучал ножом по бокалу. Дождавшись тишины, начал тронную речь.
     -- Уважаемые  братья и  сестры!  Извините, что заставил  вас  так долго
ждать. Я  хотел бы  поднять этот тост... --  сквозь  бокал  с  шампанским он
осмотрел готовых к празднику гостей. -- Сейчас Катя с Космосом подтянутся...
--  Саша  предвкушал  готовящийся  сюрприз,  --  поднять  тост  за  уходящий
девяносто третий  год. Он был нелегким, он был, надо сказать, очень трудным.
Но,  тем не менее, несмотря  ни  на что, мы  все-таки живы! А это главное  в
нашем деле. Поехали! --  он поднес бокал  к  губам,  но успел  предупредить,
смеясь: -- Пидорасы пьют сидя.
     В комнату шумно  ввалилась сладкая  парочка. Катерина, наряженная Дедом
Морозом, и Снегурочка-Космос со смешными длинными косицами.
     --  Тетка,  я  люблю  тебя! -- радостно заорал Саша,  перекрывая  общий
возбужденный гам. -- Катюха, я тебя обожаю!
     --  У  крылечка  на  площадке...  --  завела  детский стишок  Катерина,
поигрывая длинной седой бородой.
     -- Ковырял я снег лопаткой... -- подхватил фальцетом Космос, сверяясь с
записью, накарябанной ручкой прямо на ладони.
     -- Я не помню, что там дальше, про снег-то? -- запнулся Дед Мороз.
     -- Только снега было, типа там, мало... -- уже подпивший Кос отыскал на
шпаргалке нужную строчку.
     -- Я Снегурочку слепила... -- дальше Катя помнила.
     -- В коридор поставила... --  изо всех сил старался  говорить по-женски
Космос.
     -- А она растаяла!!! -- грянули они хором под дружный хохот.
     -- Я люблю вас! -- кричал Саша комичной парочке.
     Телевизор выдал картинку с торжествующим президентом Ельциным.
     -- Двенадцать! -- истошно завопила подружка Пчелы.
     -- Двенадцать! -- панически подхватили остальные.
     --  О, бьет!  Ну,  открывайте! Космос,  не спи! Осторожно! Ну,  скорей,
скорее! Не успеем! -- волновался народ.
     Захлопали пробки шампанского.  Пенящийся  божественный  напиток лили  в
подставляемые бокалы щедро. Скатерти тоже досталось.
     Телевизор выдал перезвон, предваряющий бой курантов.
     -- Дорогая братва! -- Саша заговорил голосом Ельцина. -- Поздравляю вас
с  наступающим  годом  Собаки. Желаю, чтоб  никто  из  нас  не  стал  сукой,
понимаешь.
     Елизавета Павловна поджала губки  и укоризненно посмотрела  на  внучку.
Оля сделала ей "страшные" глаза.
     -- Чтобы у нас  все было без базара,  -- продолжал Саша, ловко имитируя
характерные интонации президента, -- а в лопатах полно зелени!
     Дружное "ура!" совпало с боем курантов.
     Под  куранты Саша и отдал Оле мятый листок, который  выудил из кармана.
На нем крупными печатными буквами было написано: "ОЛЕНЬКА  МОЯ, В ОТЛИЧИЕ ОТ
МЕНЯ НАШ СЫН БУДЕТ ЧЕЛОВЕКОМ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ".
     -- А как я-то тебя... Ты даже не представляешь. Все у нас будет, как ты
говоришь, по уму, -- прошептала Ольга.
     Новый год они встретили поцелуем. Нежным-нежным. Длинным-длинным. Почти
как  когда-то на  свадьбе.  Только теперь --  исключительно  по  собственной
инициативе.
     -- Оленька моя, -- прошептал Саша. И посмотрел на своих. -- Ну, с Новым
годом, с новым счастьем!
     Год кончился. Они повзрослели, словно Фархад унес с собою их юность.
     Год начинался -- 1994. Каким-то он будет? Этого не знал никто.


Last-modified: Sun, 19 Oct 2003 09:21:40 GMT

Оцените этот текст: