спорт и трудовую книжку скоро пришлют; пробавляюсь случайными заработками,
мелкими кражами мне не фартит.
Правда, две последние линии не совсем н. в., не основные: такие
крайности, как и вчерашняя, только другого знака. Через сны я возвращаюсь и
из них, как из кошмара, с невыразимым облегчением.
Но сейчас по закону маятника могло занести и в них. Неужели?.. Ой, не
хочу!
Но нет на стене у двери гвоздя со стеганкой культурная вешалка на три
крюка, на ней на плечиках два плаща: синий мой, кремовый Сашкин. На столе
возле окна стопка книг, логарифмическая линейка лежит... уф! Подхожу, смотрю
книги: "Полупроводниковые материалы и приборы", сборник "Микроэлектроника за
рубежом", курс теории вероятностей. Значит, инженер, работаю в институте.
...Перемещения по вариантам во снах отличаются от таких же наяву
пространственными скачками. Квартира, где я засыпал с Люсей, несостоявшейся
моей женой. На Ширминском бугре, в пяти кварталах отсюда, сейчас там этого
дома нет. Квартира Лиды, Лидии Вячеславовны, другой несостоявшейся моей
супруги, в центре города. А я вот где. При переходах наяву должна
сохраняться пространственно-временная непрерывность сны от нее освобождают:
в пространстве многие километры, а по Пятому измерению рядом
Одеваюсь медленно и небрежно, будто и впрямь непроспавшийся грузчик.
Состояние психического похмелья: был вчера на пиру, на славном пиру
возвышенной жизни, прогулялся вдрызг и вот... аист-солнце-пальма.
Я плохой вариаисследователь. Просто никудышный, дисквалифицировать
такого. (Не дисквалифицируют, нас всего-то два с половиной: я, Кепкин да
"мерцающий" Стриж).
Теоретически все понимаю, могу объяснить другим даже с перлами из
индийской философии про "морковку счастья", все такое. А на деле... как я
вчера страстно цеплялся за ту жизнь, где Люся, отец, биокрылья, моя
лаборатория с "мыслящим веществом" с Меркурия! Как боялся сейчас стеганку
свою на гвозде увидеть. И это чувство тяжелой похмельной досады об упущенной
"морковке счастья".
Прекрасно понимаю, что все варианты просто слагаемые, составные части
Пятимерного Меня, как, скажем, детство, юность, зрелость части моей жизни,
или, еще проще, пальцы, нос, волосы слагаемые моего облика... а все равно.
Нет, слаб, только и хватает отрешенности на сам переброс, да и то не
всегда.
Постой, но где же Сашка? Раскладушка собрана и задвинута за печку, у
окна нет его красно-желтой "Явы". Только плащ. Помирился, что ли? Или?..
Размыто все, неопределенно, пока не сориентируешься как следует.
Выхожу на затуманенный двор, умываюсь по пояс под водопроводным краном.
Вытираюсь, осматриваюсь.
Клубничные грядки уходят в перспективу. Вдали, у забора, над ними
склонились хозяева: Александра Левчун, дородная матрона, величавой осанкой
напоминающая памятник Екатерине II у Ленинградского оперного, и ейный муж
Иван Арефьевич, язвенник и пьяница, афишных дел мастер. Собирают ягоду в
корзину. Они сейчас в самой цене.
Вечером Иван Арефьевич с выручки крепко поддаст (а в варианте, где я
грузчик, так и в компании со мной), начнет дерзить своей супруге,
скандалить, за что будет вышвырнут ею на крыльцо; а там станет барабанить
кулачками в дверь и кричать: "Жизнь ты мою заела, зараза!"
...Вот представил эту сцену и сразу ностальгия по вчерашнему.
Приглядываюсь: калоши темных брюк Ивана Арефьича будто пляшут то
завернуты, то опущены. Видно, колебался человек, не завернуть ли, чтоб не
замочить о росу. Кофта на Александре Владимировне тоже мерцает, меняет фасон
и цвет с синего на желтый.
Это означает, что я все-таки надвариантник. Уж коли стал им, приобщился
к Пятому, от эффекта мерцающего восприятия близких вариантов не избавишься.
Да и не надо.
Не спросить ли у них о Сашке? Нет, могу попасть в неловкое положение.
Может статься, что им это имя ничего не говорит.
Возвращаюсь во времянку, бреюсь, жарю на электроплитке непременную
яичницу. Завтракаю. Несколько минут сижу за столиком, собираюсь" с мыслями.
...В сущности, никаких сверхъестественных качеств это сверхзнание не
дает. И пить-есть надо, и на жизнь зарабатывать.
Правда, при перебросе в камере эмоциотрона наблюдаются шикарные
эффекты: исчезновение из поля зрения наблюдающих или даже прохождение сквозь
стену.
Только все это кажимость. Накладываются друг на друга многие сходные
варианты, вот и кажется, что человек расплывается в пустоту, но если ткнуть
в ту пустоту палкой (Кепкин, зараза, такое разок проделал со мной), будет ой
как больно. А со стеной и вовсе в варианте, в который ты перешел, нет в этом
месте стены, только и всего.
И сегодня для того, чтобы перейти в Нуль (откуда начинаются все
перебросы), мне надо просто идти на работу жить и действовать обыкновенно.
Только с большим пониманием всего.
ГЛАВА III. ВАРИАНТ С ТОЛСТОБРОВОМ
(Первое приближение к Нулю)
Опыт: перевернем включенные приемник и телевизор.
Результат: а) звучание приемника не изменилось; б) изображение в
телевизоре перевернулось.
Обсуждение: опыт обнаруживает разную природу передаваемой этими
приборами информации о мире. В приемнике она не зависит от системы
координат, в телеке же зависит. Становится спорной, сомнительной
объективность существования т. н. "телестудий" ведь если, к примеру,
перевернуть на 180 градусов трубу телескопа, то показываемые им звезды и
созвездия не перекувыркнутся же!
...С этого может начаться новая теория относительности и очередной
"кризис физики".
К. Прутков-инженер. Исследователь, т. 5.
Я шагаю по булыжной улице, узкой и грязноватой, мимо заборов, из-за
которых свешиваются ветви яблонь с капельками осевшего на листьях тумана,
мимо одноэтажных особняков и клубничных гряд. Начинаю путь в институт и к
Нулю. В институт-то просто, час хору пешком или 20 минут в переполненном
автобусе. А в Нуль-вариант попаду ли сегодня?..
Вот дом, в котором живет Ник-Ник, единственный многоэтажный на всю
Ширму. Живет ли? Сейчас определимся.
Поднимаюсь на второй этаж, прохожу по коридору, стучу с замиранием
сердца в дверь: кто откроет? Если незнакомый, извиняюсь: ошибся, мол,
этажом. Открывает Толстобров, бормочет:
Ах, ты... входи!
В комнатке (не больше моей во времянке) мало мебели: диван, стол, стул,
но глухая стена до потолка закрыта стеллажами с книгами. На столе среди
бумаг и журналов электроплитка, на ней в кастрюльке варится кофе.
Ник-Ник, а почему не на кухне?
А, ну их!
Понятно: соседи. Ох, эти соседи!
Ник-Ник это Николай Никитич Толстобров, ведущий инженер. Если быть
точным, он не толстобров, а толстонос, бровей у него нет совсем. Он стар,
разменял шестой десяток. Сейчас у него утренняя неврастения: движения
замедленны, как у игуанодона, сопит, сосет сигарету.
Кофе взбадривает его. Он облачается в костюм из коричневой эланы,
выпускает поверх воротник не очень свежей клетчатой рубахи. Нерешительно
проводит ладонью по серебряной щетине на щеках: "А!.." и берется за сапоги.
Для меня его щетина сразу начинает мерцать.
...Значит, вот я где, в вариантах, близко примыкающих к Нулю, в
джунглях наиболее вероятного. Их много таких, отличающихся не только на
бритость-небритость щек или кто во что одет (это вообще мне не надо
замечать), но и малыми событиями, ведущими к Нулю или уводящими от него, а
также тем, кто из близко знакомых в них есть, а кого нет.
В Нуль-варианте Николая Никитича нет. После провала последней
разработки он, человек самолюбивый и .знающий себе цену, положил на стол
Уралову заявление об уходе: "Тошно глядеть на ваш бардак!" Ах, если бы он
знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его
головой, опытом.
Вообще Нуль-вариант образовался как-то странно, не из лучших
работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора
скорее естественного, чгм разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее
долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою
повторяемость.
Ник-Ник... Он во многих вариантах не здесь. В одних он в Москве и не
ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный
физик-экспериментатор, автор известного "эффекта Толстоброва" в
полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других
его давно нигде нет.
Вот и сейчас он присутствует предо мной не совсем целым: левая кисть
мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости
предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых
пальца, на клешню.
...В войну капитан-лейтенант Толстобров командовал подразделением
торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая
подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и
Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт
переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло:
все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли,
когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть) .
Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к
борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.
А мерцающая для меня кисть-клешня признак колебания врачей: не оттяпать
ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными
ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.
И снова шагаем по улице мимо особняков и заборов, мимо автобусной
остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но
переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их
скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы.... А мы себе идем: я
справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо
ходить пешком в этом мы с ним солидарны.
...Самое время определиться.
Ник-Ник, когда вернется Стрижевич? и с замиранием сердца жду
удивленного взгляда, возгласа: "Так он же погиб!" или ответа типа: "Годика
через три, если будет себя хорошо вести..." (есть такой вариант и без
блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим
любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух
потерпевших... ох, Сашка!), а то и вовсе: "Стрижевич?.. Не знаю такого". Мир
зыбок.
Конференция окончилась вчера, подумав, говорит Ник-Ник. Значит, завтра
должен быть.
Ясно! Предполагаемое стало реальностью. Стриж укатил на своей "Яве" в
Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы
именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я
чувствую себя бодрее' я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и
вернусь.
...Из Нуль-варианта мы переходим в иные через камеру эмоцитрона.
Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все
же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая
проблема.
Есть детская игра типа рулетки: отбитый пластинкой вверх шарик
скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки
или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие
от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из
"лунки"-варианта Но куда дальше занесет, неясно.
Улица выводит нас на бугор, сворачивает влево вить петли спуска. Мы
идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами
вдоль межи тропинке; так если и не быстрей то короче. Тропинку окаймляют
рыжие кустики сорняков. Справа, за оврагом, аккуратные домики поселка
Монтажников, слева роща молодых липок.
А дальше, внизу, город, та сторона, откуда я вчера летел сюда в дом на
бугре. Он залит утренним туманом, только самые высокие здания да заводские
трубы выступают из него по пояс. Он тот, да не тот. Видна вдали и серая
лента реки, но мостов через нее всего четыре. Больше труб и дыма из них,
меньше высоких белых зданий на окраинах, вместо не построенных еще
жилмассивов сыпь частных домиков и дач среди огородов и садов. И, конечно
же, нет ажурных стартовых вышек; торчит, правда, в центре одна
телевизионная.
Впрочем, согласно Тюрину, все, помнимое мной, наличествует здесь и
сейчас, только гиперплоскости, в которых находятся недостающие вышки, мосты
и дома, повернуты к нашей реальности ребром.
А еще дальше за рекой, за городом, за сизым лесом на горизонте
одинаковое во всех гиперплоскостях реализации восходит солнце. Алые с сизым
облака в этом месте встали торчком, будто их разбросал взрыв. Правее и выше
облаков, сопротивляясь рассвету, блистает Венера.
Природа и в той части, где ее не затронули дела человеческие,
однозначна и надвариантна. Вариантность признак ноосферы.
2
Так! Место и настроение подходит для попытки выскочить из "Лунки".
Нужна еще отрешающая мысль, чтобы подготовить момент абстракции. Ну,
скажем... в ритм шага под горку и с некоторой натугой вот такая:
если взирать на нашу планету со стороны и еще быть, для общности,
существом иной природы (я-надвариантный и есть иной природы, ниточка
сознания, петляющая в многомерном континууме возможностей), то увидится
совсем не то, что видим мы с Ник-Ником, два спешащих на работу инженера: не
облака, не здания, не машины, не люди... иное;
как вслед за перемещением по крутому боку планеты размытой линии
терминатора, оттесняющей тьму, оживляется материя. Все замершее на ночь
начинает шевелиться, колыхаться, сливаться в потоки и растекаться ручьями
действия, пульсировать, закручиваться круговертями динамических связей,
пузыриться. Так-то оно понятно, что пузырение материи суть возводимые
здания, промышленные конструкции, емкости всякие, что потоки состоят из
грузов и стремящихся на работы людей, а пульсируют, к примеру, скопления
пассажиров на платформах и остановках. Но со стороны это имеет иной,
какой-то простой первичный смысл: взошедшее над материками светило разжигает
мощный ноосферный пожар дел и действий. И так ли уж существенны
конкретности: не только в виде машин, людей, зданий но и языки пламени
действий, "разумного пожара"? Разве что самые крупные очаги его города,
вихри космической жизни на поверхности Земли.
Вот он, момент абстракции. Какой простор! Все множественно,
неопределенно, размыто... и я будто не иду, а лечу.
Опомнился. Свекольное поле позади, тропинка ведет мимо ограды Байкового
кладбища. Я на ней один, Ник-Ника нет. Почему? Я не зашел за ним? Он
уволился? Не нашли ту шлюпку в Баренцевом море?..
И это тоже будто все равно.
Тропинка пересекает овраг, ведет в гору и постепенно расширяется в
улицу. Слева на кладбищенской стене из красного кирпича сейчас будет
табличка с названием белые литеры по синей эмали, снизу эмаль отбита,
выступила ржавчина. Ржавчина-то неколебима, а название?.. Приближаюсь,
смотрю: все в порядке "Чапаевская".
...Мне даже смешно: что в порядке? Что я оказался в "лунке" более
своей, более родной, чем другие? Этого-то как раз мне и не нужно.
Поднимаюсь по тропинке, вспоминаю завершение вчерашнего разговора с
батей уже за обеденным столом.
Бать, а Кутяков носил усы?
Не... они у него не росли, молодой слишком был.
А почему его убили?
Почему, почему... война, стреляют, вот и убили. Почему польскую
кампанию профукали, вот ты что спроси!
Ну, почему?
Бестолковщины было много, разнобою между фронтами! Отец снова начинает
горячиться. Наш командующий Егоров Александр Ильич одно, а Тухачевский
другое. А ведь до Львова дошли, до Варшавы!
Егоров, Тухачевский это которых расстреляли? брякаю я, не подумав.
У бати отваливается челюсть. Он смотрит так, что я помимо воли втягиваю
голову в плечи: сейчас стукнет.
Ты... в своем уме?! Кто же бы это их расстрелял. Маршалов Советского
Союза! Кто бы такое допустил?! Ты думаешь, что говоришь?
Ой, бать, извини! спохватываюсь я. Это я о процессе одном вспомнил,
нашумевшем... там валютчики, налетчики. Фамилии у них похожие. Что-то в
голове не так щелкнуло.
Э, Алешка, тебе пить больше нельзя! Отец отодвигает недопитую бутылку.
... В его варианте 1937 год ничем не отличается от других. Да и про
остальное подумать: ведь слава полководца помимо дел и подвигов его всегда
содержит еще два ингредиента: а) геройскую смерть и б) талант описавшего все
литератора (если он вообще наличествовал). Название "Чапаевская" присвоено
двадцать пятой дивизии после гибели Василия Ивановича; а ежели погиб не он,
а Кутяков, ежели Фурманов и вовсе прославил Владимира Михайловича Азина?.. В
сущности, здорово, что людей и дел для легенд всегда гораздо больше, чем
самих легенд. Разве менее легендарной фигурой, чем В. И. Чапаев и И. С.
Кутяков, был их преемник на посту комдива-25 Иван Ефимович Петров герой
обороны Одессы и Севастополя, затем командующий 4-м Украинским и 2-м
Белорусским фронтами? А вот не повезло человеку в литературе, в эпосе да и
войну пережил...
3
Солнце поднялось, Венера стушевалась в его блеске. Улица ведет меня под
гору, в нашем городе они все с холма на холм. В редеющем тумане внизу, как
киты, плавают троллейбусы. Отсюда до института два квартала вниз да один
вверх.
Подхожу к двойным дверям без трех минут восемь. Сотрудник валит валом.
Малиновая вывеска с золотыми буквами "Институт электроники" и
республиканским гербом над ними. Ничего не имею против. В уме сразу
определяется.
работаю б лаборатории ЭПУ (электронных полупроводниковых устройств)
четвертый год, но все еще рядовой инженер не лажу с начальством и разработки
были неудачные; сейчас занимаюсь микроэлектроникой, диодными матрицами;
здание это моложе института, строительство задержалось из-за того, что в
выемке под фундамент обнаружили остатки древних хижин да пещеры времен
палеолита, археологи свою науку двигали, неандертальца искали, а мы первый
год работали по чужим углам, преимущественно в городских библиотеках.
У электрочасов, на которых мы отбиваем время прихода, толчея и обмены
приветствиями.
Привет, Алеша! Ты не в отпуске?
Привет, нет и нескоро буду... Здравствуйте, Танечка! С хорошей погодой.
Здрасьте. Спасибо. И вас...
Здоров, Алеш! Тянет руку Стасик, мой и Сашкин школьный приятель, ныне
сотрудник отдела электронных систем самого важного, на него весь институт
работает. Ну, как там твои матрицы идут?
Здоров... пожимаю руку. Как тебе сказать... чтоб нет, так да, а чтоб
да, так нет.
Давай-давай, ждем их!
Ну вот, пожалуйста: уже "давай-давай"! С порога обдает меня терпкий
аромат институтских дел, проблем, взаимоотношений. Здесь выскочить из
"лунки" потрудней, чем на бугре. Там я хожу здесь работаю. И не просто, а
вкладывая в свои дела и относящиеся к ним проблемы ум и душу.
...При всем том институт зона наибольшей повторяемости меня (как и
Кепкина, Стрижа, Уралова, Тюрина), а тем и зона наиболее вероятных
переходов. Здесь мы бываем чаще всего и взаимодействуем во всех вариантах. В
эту зону входит с радиально убывающей вероятностью окрестность института и
весь город. Но главное место ее, самый центр, три комнаты в конце левого
крыла на четвертом этаже: две исконно лабораторные и третья бывшая "М-00".
(Лаборатория переполнялась людьми и оборудованием, в двух комнатах
стало не повернуться. Стрижевич, предприимчивый человек, обмерял "М"
складным метром, вышел задумчивый. "Тридцать квадратных метров под
естественные надобности, мыслимое ли дело! Можно бегать и на другой этаж..."
Мы надавили на Пал Федоровича, он на директора, и из "М" получилась (в
варианте ЭПУ) технологическая комната. Пригодилось обильное снабжение этого
места водой, сливы. Соорудили вытяжной шкаф, кафельный химстол; оснастились
работаем.
Но я сильно подозреваю, что "М" присуседилась не к электронным и не к
полупроводниковым нашим делам, а к Нулю. К лаборатории вариаисследования.
Именно как место наибольшей повторяемости. Всем местам место.
...Ведь неспроста мой первый постыдный, прямо сказать, переброс
произошел так: когда накатила ПСВ (полоса сходных вариантов), и мне надо
было совершать переходные, приспосабливающиеся к иной ситуации действия, то
они выразились в том, что я подошел к левому, выступающему в бывшую "М",
краю помоста и принялся расстегивать штаны. Злоехидный Кепкин уверят потом,
что я не полностью расплылся в камере, когда присаживался на унитаз... и все
видели, и Алла видела; это он, пожалуй, врет, ведь должна восстанавливаться
и стена между "М" и комнатой с эмоциотроном.
Конечно же, директор колебался: отдать нам "М" под наук} или нет,
объяснил великий теоретик Кадмич. Где-то она и сей час исполняет свое
первоначальное назначение.
Поднимаюсь на свой этаж широкими лестничными маршами шагаю через
ступеньку; лифт у нас хлипкий и всегда забит. Коридор сходится в перспективу
паркетным лоском и вереницами дверей к высокому окну с арочным верхом и
урной около месту наши; перекуров. Последняя дверь направо моя.
Вхожу в комнату в момент, когда Ник-Ник, целый и невредимый
переобувается возле двери в мягкие туфли. Хо! Значит, я всего лишь не зашел
за ним или, зайдя, не застал? (Чему я, собственно, обрадовался? Ближе к Нулю
не он, а Мишуня Полугоршков, ведущий конструктор... но тот мне не
симпатичен. Вот она, раздвоенность!) Толстобров распрямляется с багровым
лицом, ставит сапоги в угол, подходит к щиту, поворачивает пакетные
выключатели. Вспыхивают сигнальные лампочки на осциллографах и термостатах.
Наш техперсонал: моя лаборантка Маша и техник Убыйбатько, подручный
Стрижа, тоже здесь, о чем-то калякают у вытяжного шкафа; при виде старших
замолкают, расходятся по рабочим местам. Маша запускает вентилятор, включает
в вытяжном шкафу электроплитки и дистиллятор над раковиной. Убыйбатько сел
за монтажный стол, включил лампу и паяльник.
Наши с Ник-Ником столы у окна. У нас здесь микроскопы, точные
манипуляторы, чашки Петри с образцами и заготовками пластинками германия; на
моем еще осциллограф ЭО-7 и тестер АВО-2. Сашкин, сейчас пустующий, стол в
правом углу.
Сажусь, достаю из ящика лабораторный журнал, ставлю дату, просматриваю
прежние записи ориентируюсь.
...Стало быть, разрабатываем мы с Толстобровом здесь и сейчас
микроэлектронные матрицы для вычислительных машин. Я, как уже сказано,
диодные, для перекодирования информации; он фотоматрицы для устройств ввода.
Мы изготавливаем их способом Микеланджело, так мы его называем в память о
его девизе: "В каждой глыбе мрамора содержится прекрасная скульптура, надо
только убрать все лишнее". Мы так и делаем: на пластины трехслойного (n-p-n)
германия осаждаем через маски ряды металлических шин с двух сторон, а затем
травителями убираем все лишнее, так что на перекрестиях остаются соединяющие
шины столбики полупроводника с n-p или n-p-n структурой. Они составляют
схему сразу на сотни диодов или фоточувствительных точек. Только наши
"глыбы" германия имеют толщину в доли миллиметра, а размер в сантиметры.
Если же такие матрицы собирать из обычных диодов и фототриодов, то они имели
бы размеры книги. Выигрыш!
Еще недавно все это целиком заполняло мою душу. Сколько идей вложили мы
в эти матрицы и своих и чужих! Сколько отвергли! А некоторые еще ждут своего
часа, ждут не дождутся... Вот последняя в моем журнале просится, аж пищит:
образовывать диоды не искусными сложными травлениями пластинки, а в готовой
микроматрице пробивать электрическим импульсом один из встречных барьеров в
столбике полупроводника. Заманчиво, как и все, сводимое к электричеству.
Нешто попробовать?
...Нет, стоп, не надо. Такие опыты не делаются одной квалификацией
необходимо влезть всей душой, печенками. И готов, застряну в этой "лунке"
надолго. Я надвариантный, мне нельзя. Я только ориентируюсь.
Значит, напрасно я тужился на бугре с великими мыслями: почти не
сдвинулся, перешел в вариант почти такой же только что за Ник-Ником не
зашел. Все по-прежнему. Стрижевич на конференции в Таганроге... то есть в
целом ситуация после провала "мигалки", но еще до катастрофы, в которой он
погиб. И погибнет?!.. Ой, не хочу. Да-да, я понимаю: у надвариантника много
жизней и много смертей, каждая имеет свою вероятность и свою логику я не
хочу, и все. От одной мысли об этом боль и злость. Надо дождаться,
предупредить.
...Мы называем переходы из варианта в вариант "вневременными". Строго
говоря, это не так, на них расходуется время, как и на другие дела. Но
изменения обстановки и предыстории часто несравнимы с временем переброса;
они куда больше как для месяцев, лет, десятилетий. При этом многие варианты
выглядят будто сдвинутыми во времени одни в прошлое, другие в, будущее
относительно исходных. Мы еще не понимаем, почему так получается: вольная,
казалось бы, комбинаторика событий, решений-выборов... и на тебе! но
благодаря этому можно по известным вариантам предвидеть логику развития
сходных с ними.
А по логике этого Сашка доживает свой последний год. И это будет самая
глупая из его смертей глупей даже, чем разбиться на мотоцикле.
4
Комната между тем наполнилась привычными звуками: шипит вытяжка,
сдержанно щелкают реле в термостатах, журчит в раковину струйка теплой воды
из дистиллятора, мягко, как шмель, гу-1ит стабилизатор напряжения.
Травитель, раствор перекиси водорода, закипая в высоком стакане на
электроплите, пенится, как шампанское; раскаленная спираль окрашивает
жидкость в рубиновый цвет. Маша склоняется над стаканом и, наморщив лоб,
опускает в раствор пинцетом серебристо-серые пластинки германия. Хорошо мне
сейчас здесь, уютно. Дома я. ...Между прочим, Маша мне не нужна, в Нуле ее
нет. ...А техник Андруша Убыйбатько ничего, нужен. Во всех вариантах он
паяет схемы, во всех сачкует. Вот и сейчас сидит в картинной позе, чистит
нос. Темный кок навис над лбом. Паяльник, поди, давно нагрелся.
Между прочим, не выдерживаю я, Александр Иванович завтра возвращается.
Техник косит глаз в мою сторону, очищает палец о край стула, бурчи г:
Двухваттные сопротивления кончились.
Вот так материально-ответственный, дожился! Выпиши.
Так и на складе же нет! кричит Андруша.
Хочу посоветовать поискать в ящиках, одолжить в других лабораториях, но
спохватываюсь. До всего-то мне дело!
...Ник-Ник, который мне-надвариантному тоже ни к чему, трудится вовсю.
Набычился над микроманипулятором, смотрит на приборы, слегка касается
острием контакта края шин измеряет характеристики своей матрицы. Солнце,
мимоходом заглянув в комнату, просвечивает его редкую шевелюру, обрисовывает
выпуклости черепа, пускает зайчики от никелированных деталей ему в глаза.
Толстобров морщится, подносит пинцет с образцом к лицу, вставляет в правый
глаз цилиндрик с лупой. Он сейчас похож на Левшу, который блоху подковал. Да
и предмет у него не проще.
Откинул голову, надул щеки, выпустил воздух: не то! Кинул эту матрицу в
коробку с браком, добыл пинцетом из чашки Петри другую, укладывает ее на
столик манипулятора под зажимы.
Я люблю смотреть, как работает Ник-Ник. Его руки не сильные, не очень
красивые, с желтыми от табака подушечками пальцев и ревматически красными
суставами в работе становятся очень изящными, умными какими-то, точными в
каждом движении. Это руки экспериментатора.
Можно выучить формулы, запомнить числа, описывающие свойства веществ,
но в прикладной работе от них будет мало толку, если ваши руки не чувствуют
эти свойства: хрупкость стекла и германия, гибкость медной проволоки,
чистоту протравленной поверхности кристалла, неподатливость дюралюминия,
вязкость нагретой пластмассы и согласованность их в опытной конструкции...
Вот, пожалуйста: Толстобров взял полоску отожженного никеля, приложил
плоскогубцы, примерился раз, раз, раз! три изгиба. И готов никелевый
держатель для матриц, который нечувствителен к травителю и захватывает
образец нежно и плотно.
Покажите, Ник-Ник!
Я неделю придумывал конструкцию держателя с винтами и пружинами,
собирал их и все было не то. А это и для моих матриц годится.
Мелочь? Без таких "мелочей" не было бы ничего: ни колеса, ни ракет.
Руки экспериментатора... Мы почитаем мозоли на ладонях рабочих и
хлеборобов, воспеваем нежные руки женщин, удивляемся изощренной точности
пальцев хирургов и скрипачей-виртуозов. Но вот руки экспериментатора. Их
загрубил тысячеградусный жар муфельных печей, закалил космический холод
жидкого азота; их обжигали перекиси и щелочи, разъедали кислоты, били
электрические токи при всяких напряжениях. Загоревшие под ртутными лампами,
исцарапанные (всегда поцарапаешься, а то и порежешься, пока наладишь
установку) они все умеют, эти руки: варить стекло и скручивать провода,
передвигать многопудовые устройства и делать скальпелем тончайшие срезы под
микроскопом, орудовать молотком и глазным пинцетом, снимать фильм и паять
почти незримые золотые волоски, клеить металлы и поворачивать на малую долю
делений кониусы манипуляторов. В них соединилась сила рабочих рук и чуткость
музыкальных, методичная искусность пальцев кружевницы и точная хватка рук
гимнаста. Все, чем пользуются люди, что есть и что будет в цивилизации,
проходит еще несовершенное, хлипкое через эти руки. Проходит в первый раз.
Потому что повторяться не по нашей части. Наше дело: новое, только
новое.
А ведь предо мной сейчас, можно сказать, ущербный Николай Никитич
Толстобров упустивший из-за войны свое время, растерявший здоровье и силу.
Каков же он в полном блеске своих способностей?
...Обобщающая мысль и сразу побочный эффект надвариантности: замерцала
вперемежку с левой кистью у Ник-Ника та культя-клешня, расщепленная на два
громадных сизо-багровых "пальца". Но главное, и ею он работает: вставил в
щель между "пальцами" хитроумный зажим, держит в нем на весу свою
фотоматрицу а в правой, здоровой, поправляет в ней что-то пинцетом. При
хорошей голове и одна рука не плоха. ; ...Но я знаю и крайний вариант
Толстоброва (смыкающийся и с моим таким же, где я "по фене ботаю, по хавирам
работаю"):
седой побирушка с одутловатым, красным от пьянства а может, и от стыда?
лицом. Промышляет в пригородных поездах. Завернутые рукава гимнастерки
обнажают две культи. К ремню пришпилена консервная банка для мелочи. Я тоже
ему кидал когда медяки, когда серебро.
Огрызок, который, не дожевав, выплюнула война. Без рук и голова не
голова.
Э, к черту, прочь от этих вариантов! Мне надо в другую сторону. Волевое
сосредоточение. Восстановились нормальные кисти Толстоброва с желтоватыми
пальцами, ревматическими суставами, четким рисунком синих вен.
...И повело в другую сторону: руки эти напомнили мне руки моего отца
тоже неплохого вояки и мастера. Только у бати кисти пошире да ногти плоские,
а не скругленные.
Как он вчера горделиво посматривал, когда те двое пришли за советом!
Никогда я не видел ни отца, ни рук его. Судить о них могу только по
своим родичи говорят, что мы похожи. Командир разведроты двадцать пятой
Чапаевской дивизии Е. П. Самойленко погиб при обороне Севастополя в том
самом 42-м году, в котором родился я. Неизвестно даже, где похоронен, в
какой братской могиле. Только и знаю его по той фотографии комсостава
дивизии, где он с краешку, молодой лейтенант.
А в варианте, где он жив, до обороны Севастополя дело не дошло. И
близко там немцев не было.
5
Маша приближается ко мне походкой девушки, которая уверена в красоте
своих ног; несет образцы.
Алексей Евгеньевич, поглядите хватит?
Рассматриваю образцы, сам думаю о другом. Поверхность пластинок
германия серебристо блестит, нигде ни пятнышка, контактные графитовые кубики
притерты проводящей пастой точно посредине и паста не выступает из-под них.
У меня даже улучшается настроение: что значит школа!
Маша пришла к нам после десятилетки, сразу попала ко мне. Она смешлива,
целомудренна, очень усердна но умения, конечно, не было. И немало пережила
огорчений, даже пролила слез от придирок этого зануды (моих то есть),
порывалась уйти в другую лабораторию, пока научилась работать. Зато теперь в
ней можно быть уверенным, не гадать всякий раз при неудаче опыта: кто
подгадил природа или лаборантка?
...Но дело же не в том, соображаю я сейчас, при такой ее дрессировке и
аккуратности здесь и за Сашку можно быть спокойным:
не перепутает Машенька наклейки на ампулах. А раз так, то зачем мне она
и зачем мне быть здесь! Эта возня с образцами и матрицами для меня
бездействие в форме действия. Действие же мое совсем в ином...
Колеблюсь (как не заколебаться, когда решаешься на заведомое свинство!)
и разделяю реальность альтернативными ответами:
Ну, блеск!
Никуда не годится, грязно. Переделай все.
В "варианте числителя" Маша со скрытым достоинством откликается:
Нет, а что же! И щеки ее с двумя тщательно замаскированными прыщиками
краснеют: приятно.
В варианте знаменателя она говорит растерянно:
Алексей Евгеньевич... ну, я уже просто не знаю как! И щеки ее краснеют
от досады и обиды.
Она поворачивается, отходит... все, ее нет. Точнее, меня-надвариантного
нет более там, где похваливший Самойленко-ординарный начинает работать с
этими образцами, ни там, где обиженная вконец Маша исполняет тягомотную
последовательность причин и следствий: подает Уралову заявление об уходе,
объясняется с ним, он вызывает для объяснений меня-не-меня ("Что это на вас,
Алексей... э-э... Евгеньевич, никто угодить не может?!"), затем отдел кадров
и т. д., и т. п.
Эти грани реальности повернулись ко мне ребрами. И перешел я, похоже,
весьма удачно.
...На высоком табурете за химстолом восседает, не доставая ногами до
пола, миниатюрная брюнетка двадцати пяти лет. Белый халат эффектно облегает
ее фигуру. Карие глаза, аккуратный прямой носик, четкий подбородок, округлые
щеки это однозначно, ибо от природы. А все остальное мерцает... боже, как
мерцает: волосы то собраны в тюльпан, то распущены по плечам, то завиты на
концах, то с пегими прядями над выпуклым лбом, то стянуты в жгут, то уложены
на затылке кренделем; брови то широкие, то тонкие, то выщипаны и вовсе и
наведены тушью; веки то с росчерком, то с изгибом, то подсинены, то в
прозелень. А цвета и фасоны кофт, которые выглядывают из-за отворотов
халата! А формы сережек и клипс в маленьких розовых ушках! А декоративные
гребни и фигурные шпильки в волосах! А... Сколько же она времени проводит
утром перед зеркалом в поисках варианта, который окончательно погубит
мужчин? Сейчас она ощетинилась всеми ортогональными прическами, фасонами
клипс и кофт, веками и бровями в n-мерном пространстве, как ежиха.
Во всех ты, душенька, нарядах хороша, золотце наше Аллочка. Крест наш,
выдра чертова Сашка из-за нее погиб!
...Не из-за нее, не держи сердца (да и не погиб еще здесь-то) просто
глупость случая. Она за свою оплошность наказана сполна.
Итак, Алла Смирнова, окончила исторический факультет пединститута,
уклонилась от направления в село, предпочла электронику на лаборантском
уровне. Меня она не празднует: во-первых, из-за равенства в образовании,
во-вторых, чувствует мое неравнодушие. У нас многие на нее глаз положили
хороша. Управиться с ней в работе может только Ник-Ник, да и то не всегда.
Вот сейчас она шлифует пластинки германия корундовой пастой с водой и
брови ее (во всех модификациях) страдальчески выгнуты: грязная работа!
Толстобров топчется около:
Алла, пять микрон сошлифовывайте, ровно пять! Прошлый раз вы сняли
больше. Да еще с перекосом.
Ну, Николай Никитич, отвечает та чистым, чуть вибрирующим контральто, я
ведь не электронный микроскоп! Если не получается. Придумали бы что-нибудь
вместо шлифовки!
Пустая все-таки девка. Только и достоинств, что за словом в карман не
лезет. Уж не приспособиться как следует шлифовать! Я знаю, чем это кончится:
придется пластины перешлифовывать самим. "Алла, опять вы забыли обезжирить
образцы в толуоле!" "Ну, Алексей Евгеньевич, я же не запоминающее
устройство!" "Алла, опять вы..." "Ну, Николай Никитич, я ведь не
кибернетическая машина!" Нахваталась.
Прощай, Машенька! Здесь ты в лаборатории оптроники и при встрече будешь
проходить, опустив голову. Для микроэлектроники лучше тебя нет. Но в
Нуль-варианте нужна вот такая. И ведь действительно нужна.
Ничего более не изменилось в лаборатории. Те же матрицы на моем столе и
столе Ник-Ника, так же журчит вода из дистиллятора, шипит вытяжка, светит за
окном солнце. Правда, Андруша Убыйбатько принялся за работу, тычет в схему
дымящимся от канифоля паяльником.
Вариант, как все "околонулевые". Тем не менее у меня в душе сейчас
чувство достижения, победы: я не перескочил наобум из "лунки" в "лунку", а
передвинулся по Пятому измерению хоть и на небольшую дистанцию в намеченную
сторону.
ГЛАВА IV. ИСКУШЕНИЕ ГЕРЫ КЕПКИНА
Прежде чем делать открытие загляни в справочник.
К. Прутков-инженер. Советы начинающему гению.
И мне надо бы заняться делом: здесь от меня ждут продукции, матриц.
Давай-давай. Сижу, как король на именинах. Но... образцы-заготовки, которые
я несправедливо охаял, исчезли вместе с Машей. А те, что подготовит Алла да
когда еще подготовит-то! воодушевления не вызывают.
Так, может, попробовать все-таки эту новую идейку, которая ну прямо
просится, собака, манит своей простотой. Что, действительно, будет, если на
перекрестке матрицы подать мощный разряд пробойный? Кто знает, темное это
дело электрический пробой в полупроводнике; сроду не бывало ничего хорошего
от пробоя... Мне ведь надо не просто сжечь барьерный переход в крохотном
столбике германия, а так, чтобы соседний, находящийся в ста микронах,
сохранился. А эффектно было бы: раз и диод...
...Замечательно, что я вариантоисследователь, умудренный бываньем во
многих вариантах, не знаю, что здесь и как. Ведь вроде и по специальности. В
любом новом здании есть что-то абсолютное.
Постой, одергиваю я себя, стоит ли эта проблемка, чтобы влазить в, нее
всей душой? Ну, решишь, достигнешь, запатентуешь, получишь авторское
свидетельство под шестизначным номером и что? Еще Ильф писал: "Раньше в
фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье
человечества. Но вот радио есть, а счастья нет". С тех пор чего только не
прибавилось: телевидение, кибернетика, ядерная энергия, космоплавание,
лазеры... а вопрос о счастье человечества остается открытым. Если на то
пошло, то исследование Пятого измерения куда больше может дать для понимания
природы "счастья", чем вся микроэлектроника не то что одна эта идейка.
Толстобров, распаренный от общения с Аллой, идет к своему столу.
Ник-Ник, что вы скажете о такой идее? Излагаю. Выслушивает. Опирается о
стол, скребет щетину на подбородке, морщит лоб:
Видишь ли-и... идея, конечно, заманчивая. И простая. Она годится не
только для матриц, но и для изготовления отдельных диодов. Вот это как раз и
настораживает...
Почему?
Видишь ли-и... диоды на кристаллах со встречными барьерами делают
десятки лет. И во всех технологиях один из переходов либо сошлифовывают,
либо проплавляют, либо стравливают... уничтожают как угодно, только не
электрическим пробоем. А это было бы проще, даже дало бы новые возможности:
например, формировать диоды в готовых схемах, в электронной машине, тем
перестраивая ее. Однако так не делают. Не знаю, не знаю!..
Ясненько. Если это действительно так просто, почему этого никто не
сделал до меня? Это была бы сенсация в полупр