т право на скидку на проезд. Ну, и что дальше? Что дальше? После тупой, молчаливой паузы директор сново обронил свое "моментино", поднял телефонную трубку, долго и нудно говорил с кем-то, явно своим начальством, после чего начал писать доклад в восьми экземплярах, причем самым медленным образом, выписывая его на бумаге большими буквами времен Юлия Цезаря. Как только очередной лист был готов, он сразу же отправлялся спецкурьером государственной контрольной службы. В процессе этого директор бросал на меня столь свирепые взгляды, что я, в конце концов, начал задаваться вопросом, не собирается ли он вместо разрешения на скидку выписать ордер на арест. Настал момент, когда этот длиннейший протокол был завершен. Как только это произошло, директор, не медля более, умчался посоветоваться с министром внутренних дел, на самом высшем уровне. Только раз потом он сунул голову в дверь и спросил, чего же мы все-таки хотели. Самая лучшая из всех жен, и это невозможно отрицать, была на грани нервного срыва, у нее срывались с губ лишь короткие резкие крики: "Quanto costa? Quanto costa?". Тут и сам директор заметил, что мы стали слишком нетерпеливы, позвал портье и поручил ему немедленно принести нам какой-нибудь итальянский журнал. В конце концов мы уснули. Когда мы проснулись, то обнаружили, что нас окружает весь персонал Уффицио Стампа. И все улыбались. В центре стоял директор и собственнноручно протягивал мне заветное удостоверение. Жаль только, что я не мог прочитать текст, поскольку он был на итальянском, но дружеское окружение согрело наши сердца, и мы с надеждой вышли в холодную ночь... - Удостоверение? Что удостоверение? - спросил портье отеля на ломаном немецком. - Бумага писать, ты завтра едете министерство транспорта. Transportino. Скорее мертвыми, чем живыми чувствовали мы себя на шелковых постелях под парчовыми балдахинами. За это время Гранд-отель сдал наш крошечный, до смешного маленький пятидесятидолларовый номер, и теперь оставались свободными только бывшие апартаменты Его величества короля Виктора-Эммануила Первого, ежедневная цена сто пятьдесят долларов. После спокойного, освежающего забытья продолжительностью в десять минут меня разбудила моя жена и предложила более не заниматься вопросом скидок на проезд, даже ни самую малость, поскольку даже самая малость сведет нас в могилу. - Женщина, - возразил я, - дело не в семидесяти процентах. - Дело в человеческом достоинстве, как таковом... С небрежно брошенного слова "Transportino" начали мы следующим утром наше новое турне на такси. Мы даже начали испытывать известное расположение к римским шоферам. Водитель понимал нас с полуслова. Вскоре мы остановились перед грандиозным дворцовым порталом, вход в который охраняли двое с алебардами в помпезных старомодных одеяниях. Мы вошли внутрь, пересекли музей Ватикана, вышли из него с другой стороны, сняли двуколку, только в этот раз сказали не Transportino, а Transportatia, и достигли Сорренто, этого известного, расположенного среди прекрасных дубрав, курорта. Признаюсь, к этому моменту я был совершенно сломлен в духовном, душевном, физическом и финансовом отношении. Со страхом я покосился на жену. Оказалось, что я имею настоящего спутника жизни. Самая лучшая из всех жен, сжав губы, повторяла с горестной решимостью: - Гад будет, кто сдастся. Мы все равно найдем это проклятое министерство транспорта, даже если придется погибнуть. Невозможно описать душевное состояние, в котором мы снова пустились в поиски. Должно быть, так же чувствовали себя первые христиане, выходящие в Колизее на рандеву со львами... И еще до заката мы стояли у министерства транспорта. Как мы его отыскали? Не хватит времени и места описать эту совершенно невероятную историю, в которой сыграли ведущие роли один терпеливый водитель авобуса, один южноафриканский пилот и один добросердечный официант, чей дядя в --> Ферраре , по счастью, немного понимал по-английски. В министерстве транспорта нас приняли с явной антипатией, ослабленной только неожиданностью нашего появления. Полагаю, что я оказался первым иностранным журналистом, пробившимся сюда за последнее время. С новой силой предприняли мы атаку. Нами управляла на всех стадиях служебная клавиатура от --> piano superiore через --> andante cantabile вплоть до --> allegro moderato . С помощью выразительного языка жестов, который мы постоянно использовали, нам удалось разъяснить свою просьбу: Мы - чш-чш-чш - поезд - (дополнительное пф-пф-пф) - giornalisti - чш-чш-чш - --> riduzione - 70% (специальная запись). Новые формуляры по предоставлению соответствующих субсидий были заполнены и отправлены. Была созвана конференция. Телеграфные провода загудели. Уже в потемках покинули мы благословенное здание. В моем левом нагрудном кармане возлежал документ в обложке из искусственной кожи, украшенный моей собственной фотографией: --> Ferrovie dello Stato ... --> a tariffo ridutto del 70% ... Молча шагали мы под блистающими на небе звездами. Слезы радости и избавления текли по нашим ввалившимся щекам. Ни одну бумагу в жизни мы не могли бы назвать столь важной. И не имело никакого значения то, что она уже была нам вообще не нужна. Потому что мы, как это и предполагало многоотраслевое правительство Италии, уже объехали полcтраны. Правда, за полную стоимость. Турция Турецкие фрукты Стамбул - большая столица с числом жителей, которое почти достигает Израиля. Однако никто и слыхом не слыхал о Стамбуле, пока не начали крутить фильм об этом городе. Этакий триллер под названием " --> Топкапы ", в котором Питер Устинов выкрал драгоценные камни из короны, ну, вы помните. Так что нет ничего удивительного в том, что самая лучшая из всех жен изъявила настоятельное желание посетить этот город, чтобы лично осмотреть место происшествия. Мы наняли экскурсовода и отправились в Токапы, который уже успели превратить в национальный музей, чтобы шаг за шагом обследовать с открытыми ртами лабиринты великолепного дворца. Я решительно утверждаю: в том, что касается величия и блеска, нигде невозможно найти что-либо подобного, - ну, разве что, современный Кремль, возможно, представляет собой исключение. - Этот объект, действительно, является сокровищницей древней культуры и цивилизации, - произнес экскурсовод, надуваясь от официальной значимости. - Здесь собрано неисчислимое количество произведений искусства. Здесь находится знаменитая библиотека султанов, а также гигантское собрание миниатюр со всего света. Что бы вы хотели посмотреть в первую очередь? - Гарем, - ответил я. Самая лучшая из всех жен хотела уже съязвить, что-то вроде того, что я пошлейший пошляк, но экскурсовод правильно понял, от кого он потом получит чаевые, и потому кратчайшим путем повел нас в эту прекраснейшую, расточительно обставленную часть дворца. Мне кажется, Топкапы вообще был построен исключительно для целей этого отдела. Каждая комната гарема была сокровищем. Мягкие постели с пухлыми подушками действовали на меня сногсшибательно, равно как и богато обставленные будуары, из которых сладкие пчелки уходили на свою посменную работу. - Здесь, на этом самом месте стоял заботливый султан, - сказал экскурсовод и указал на окно, - чтобы рассматривать своих жен там, внизу, в ванной, когда хотел выбрать ту из них, которую хотел. Я подошел к окну и задумался о них и о нем, пока самая лучшая из всех жен не вырвала меня из моих полигамных грез, чтобы известить, что хотела бы еще посмотреть на мозаичные панно. Я огрызнулся, что ей не следовало бы быть столь нетерпеливой, что у нас и дома достаточно мозаики, и вообще, мне бы хотелось осознать общественно-политическое значение всего этого заведения. Рассматривая через окно этот античный бассейн, который при его огромных размерах вполне мог вместить тысячу и одну даму, я размышлял, как же, черт побери, султан мог всю эту толпу объяснить своей жене. - Абдул-Гамид, - говорила ему, должно быть, как-то вечером его жена, - мне хотелось бы знать, почему ты все время стоишь у этого окна? - Кто, я? - переспрашивал султан. - Я только хотел посмотреть, дорогая, какая будет погода. - А что это за женщины? - Похоже, будет дождь. - Я тебя спросила, что означают все эти женщины там, внизу. - Женщины? Какие женщины? - Вот эти банные русалки. Может скажешь, что ты их никогда не видел? - Я смотрю только в небо, сердце мое. Красный закат сулит хорошую погоду, верная примета, знаешь ли. А вниз я и не взглянул. Но раз уж ты настаиваешь, - это там, внизу, действительно, выглядит как турецкие бани. Ну, что ж, люди ведь должны где-то мыться. - И с каких это пор внутри дворца появились общественные бани? - Понятия не имею, дорогуша, но я распоряжусь выяснить. Если это архитектор допустил такую ерунду, полагаю, ему следует отрубить голову. - Абдул-Гамид, ты от меня что-то скрываешь! - Ну, ну, мышонок, неужели ты мне опять не веришь? - Тогда объясни мне, пожалуйста, чем ты, собственно, занимаешься каждую ночь, когда незаметно отсюда улизываешь? - Я? - Да, ты! Ты сгребаешь банный халат и выскальзываешь из спальни1 - Только разве что в туалет, моя сладость. - На три дня? - На все требуется свое время. Кроме того, если я не могу заснуть, я иногда играю в шахматы с евнухом. Ты же знаешь этого толстяка с мечом. Недавно я сыграл с ним вничью. А ведь у него был лишний конь, но тут я пожертвовал свою ладью, и знаешь... - Три дня! - У меня были проблемы с моей королевой. - И потому ты вернулся полностью опустошенный, так что едва держался на ногах. - Ну, знаешь ли, когда у него лишний конь... - А музыка? - Какая музыка? - Ты знаешь, какая именно! Ни один человек во дворце глаз сомкнуть не может от постоянно грохочущего танца живота! - Ты что, полагаешь, что я исполняю танец живота? - Не ты. Они. - Кто? - Твои девушки. - Любимая! Я бы просил тебя!.. - В прошлую ночь я подошла к окну и крикнула им туда, вниз, чтобы они прекратили этот шум, у меня мигрень. Так одна из этих баб подняла такой хай: "Заткнись, ты, там, наверху, не беспокой султана!". Что, по-твоему, это должно означать? - Откуда я знаю? Может быть, какая-нибудь из этих девушек замужем за парнем по имени Султан, или что-то в этом роде. Или, может быть, так зовут директора бассейна... - Но я не видела там, внизу, ни одного мужчины. - Значит, это, наверняка, очень целомудренные, стыдливые девушки. - Целомудренные, говоришь? Они же совершенно голые! - Кто? - Эти твои грязные шлюхи. - Шутишь! Ты имеешь в виду, они совсем без одежды? - Ты меня правильно расслышал! - Безобразие! Я проинформирую министерство полиции. Подумать только - в моем собственном дворце! Я тебе очень признателен, что ты открыла мне на это глаза, любимая. Голые! Тут надо срочно что-то предпринять! Я сейчас же иду туда и лично займусь этим вопросом, и если обнаружится, что у них нет разрешения на организацию нудистского пляжа, то я их... - Абдул! Зачем ты берешь свой банный халат? - Я должен идти, мышоночек. Я хочу выяснить, что там делают эти девушки. Это вопрос принципа, ты понимаешь. Я вернусь в мгновение ока, мой голубочек, может быть, уже в эти выходные, но уж никак не позже следующей весны. Франция --> Tour d'Oblisque Поздним утром мы прибыли в Париж. Все шло своим чередом, царила прекрасная погода, путешествие было приятным, и в отеле "Сен-Поль" по улице Сент-Оноре, 15, был забронирован для нас номер. Вдобавок, еще в поезде мы встретили старого друга, который временно проживал в Париже и снабдил нас парой добрых советов: - Вы должны быть особенно осторожны, нанимая такси, - советовал он нам. - Просто садитесь и говорите название и адрес вашего отеля, и до выхода не произносите ни слова. Парижские таксисты чуют инстранцев за сотню метров против ветра. Ну, и вы знаете, какие последствия это может иметь для вашего кошелька. - Мы это знаем, - подтвердили мы и немедленно провели маленькие тесты на знания языка. Поскольку самая лучшая из всех жен, происходя из чистопородных --> сабров , хорошо владела гортанным "р", ей было поручено произносить адрес, бегло используя нижеследующее предложение: - --> Quinze rue St.Honor, Htel St.Paul ... Кенз, рю Сент-Оноре, отель "Сен-Поль"... Далее, наш друг советовал нам при сообщении адреса и других важных деталей заседания катать в углу рта сигарету, что выглядело не только типично по-французски, но и камуфлировало бы некоторые известные неровности в нашем произношении. И когда поезд уже подкатывал к перрону, он закончил: - Ваш отель находится недалеко от --> Place de la Concord , в нескольких минутах езды от вокзала. Так что такси должно вам обойтись не больше, чем в 6 новых --> франков . Как только мы нашли такси, и пока мы наш багаж под бдительным взглядом шофера запихивали в багажник, наш друг открыл беглый разговорный огонь по-французски, который мы лишь иногда прерывали крохотными частичками из своего богатого словарного запаса вроде " --> Oui ", "Non" или немым пожиманием плечами. Так все и шло. После того, как мы кивнули напоследок нашему другу, моя жена воткнула сигарету в рот, включила свое самое лучшее врожденное "р" и сказала: - Quinze rue St.Honor, Htel St.Paul. Нельзя не признать, что мы были чересчур возбуждены. Но водитель ничего не заметил. С деловым молчанием он завел мотор и поехал. Все было в самом лучшем виде. Мы откинулись на сиденья, тесно прижавшись друг к другу, как парочка влюбленных, так, чтобы наше дальнейшее молчание не бросалось в глаза водителю. Через несколько минут мы миновали обелиск на площади Согласия. Моя жена схватила французскую газету, которую я демонстративно держал в руке, и нацарапала мне на ее полях своим карандашом для подведения бровей: - Мы уже почти у отеля. Идиот-водитель считает нас французами. Непостижимы пути твои, Господи, воистину непостижимы. - Через пару секунд моя жена открыла свою сумочку, кинула туда испуганный ищущий взгляд и побледнела: - Ой! - крикнула она на громком, неподдельном иврите. - А где, черт побери, наши паспорта? Я быстро прикрыл ей рот (паспорта находились, как обычно, в моем правом нагрудном кармане) и попытался рассмотреть лицо водителя в зеркало заднего вида. Тщетно. Во всяком случае, оно не преобразилось. Только мне показалось, что его уши пару раз вздрогнули. А больше ничего. Разве что он внезапно и резко повернул руль налево и дал газу. Нас охватил беспокойство. Никакого сомнения: испуганный возглас моей супруги разоблачил нас как иностранцев. Надо было что-то предпринимать, иначе все потеряно. В напряженной тишине - и так, чтобы водитель мог слышать - я выпустил лучшее из своего французского: --> - Comment allez vous? La plume da ma tante est plus belle que le jardin de mon oncle. Garon, je voudrais manger. L'addition, s'il vous plait . Я еще не договорил фразы, когда увидел в зеркале заднего вида глаза водителя, устремленные на меня, прямо на меня, большие, серые, стальные, неумолимые глаза. Я затрясся и почувствовал, что весь покрылся испариной. В это мгновение самая лучшая из всех жен, интуитивно почувствовав неладное, бросилась на меня и стала целовать --> la Parisienne , поскольку только француженки понимают толк в том, как надо целоваться публично... Когда поцелуи закончились, счетчик показывал 9,60 франков. Водитель нас разгадал. Он понял, что мы никакие не французы. Он, Жан-Пьер, это знал. И способ, которым он вел машину, доказывал это. Все новые и новые левые повороты бросали нас в правый угол заднего сиденья. Едва мы пересекли Сену, последовал новый резкий поворот налево, - и снова Сена. Мы пересекали ее несколько раз. Затем мы проследовали каким-то длинным туннелем, - и снова обелиск. Я не мог более сдержать укоризненного замечания: - Уж эти мне французы с их бесконечными обелисками, - шепнул я супруге. - Этот обелиск мы уже проезжали, - возразила она беззвучно. Счетчик стоял уже на отметке 18 франков. Это было втрое больше суммы, скалькулированной нашим другом. Возможно, благосклонный читатель поинтересуется, почему мы не попытались остановить этот постепено уходящий в космические просторы спутник? Этому есть разные объяснения. Во-первых, мы оба по натуре робкие. Во-вторых, мы оба - и благосклонный читатель, возможно, помнит об этом - весьма плохо изъяснялись по-французски. И в-третьих, что нам оставалось делать? Взять другое такси? В конце концов, этот Жан-Пьер уже провез нас по весьма значительной части Франции, мы уже знали его приемы, его особенности и слабости, - так зачем нам нужно было экспериментировать с новым шофером? Кроме того, мы еще не полностью капитулировали. Моя жена снова попыталась провести мероприятие la Parisienne, однако, я уже был не в состоянии оставаться ей полноценным партнером. Нам следовало поберечь силы, чтобы по возможности уменьшить потери и бороться дальше. Жан-Пьер, и это не оставляло никаких сомнений, ехал с нами по кругу. Мы проезжали мимо обелиска с равномерным интервалом в шесть минут, то есть примерно десять раз в час. Сам о собой, если учесть некоторую поправку, когда мы в часы пик попадали в транспортные пробки, это составляло 240 объездов обелиска в день, что, соответственно, в неделю... Когда счетчик взлетел до 27 франков, водитель открыл бардачок и достал оттуда свою первую трапезу, состоящую из бутербродов, маленьких маринованных огурчиков и фруктов. При обсуждении сложившегося положения, проведенном на иврите, мы установили, что наши собственные запасы, состоявшие из двух яблок, одного апельсина, высохшей булочки и небольшого количества жевательной резинки, весьма ограниченны. Если мы будем экономны, может быть, сможем продержаться до завтрашнего вечера. Внезапно озабоченное лицо моей жены озарилось вспышкой надежды: - Бензин! - ликующе вырвалось у нее. - Ведь этот тип израсходует весь бензин! Когда-то он дожен ведь остановиться для заправки - и мы будем спасены! Я наклонился, чтобы взглянуть на датчик топлива. Бак был наполовину пуст. А счетчик стоял на 35,50. С наступлением темноты мы предусмотрительно решили хотя бы часок поспать по очереди, чтобы Жан-Пьер не смог потихоньку заправиться и ехать дальше. Пять или шесть раз мы пытались вызвать его благосклонность, выкрикивая при виде обелиска восхищенное "О!". Жан-Пьер не реагировал. Его широкая, могучая спина оставалась неподвижной даже при резких поворотах влево. Счетчик показывал 45 франков. Я взял пилочку для ногтей и нацарапал на обшивке следующую надпись: - В этом такси 23 августа умерли с голоду Эфраим Кишон с женой. А потом, когда мы уже теряли последнюю надежду, такси вдруг остановилось, уж и не знаю, как и почему. Возможно, Жан-Пьером овладела усталость, возможно - какой-то гуманный порыв, быть может, мысль о жене и детях, - во всяком случае, после обелиска на площади Согласия он вдруг более не свернул налево, а проехал еще сотню метров прямо и остановился у отеля "Сен-Поль". - --> Cinquantecinq , - сказал он. Он имел в виду франков, 55 франков, с чаевыми 58. Все же меньше, чем 60. --> Рапсодия в зеленом Я стоял у окна отеля и любовался великолепным видом парижской телевизионной антенны. Внезапно я услышал громкий испуганный возглас у себя за спиной: - --> Ой-вэй ! Я обернулся и увидел, как самая лучшая из всех жен с растерянным взглядом и лихорадочными движениями роется в своей сумочке. Я выстоял на стороне своей жены большинство ближневосточных войн. Более того, мы вместе выбили из городских властей Тель-Авива разрешение на стоительство. Но в столь безудержном отчаянии я ее еще никогда не видел. - Б-же мой, - голосила она, - я его потеряла! И ушла прочь, чтобы пропасть в теснинах большого города. И оставила меня одного, как перст, посреди руин наполовину опустошенных чемоданов. Проходили часы, и я потихоньку уже начал беспокоиться. Только мое скверное французское произношение удерживало меня от того, чтобы обратиться в полицию... Внезапно дверь распахнулась и самая бледная из всех супруга, рыдая, рухнула на кровать и затихла недвижно. - Я не могу его отыскать... Его нет во всем Париже... - Кого же, во имя Г-спода?! - Моего зеленого карандаша... Оказалось, что по нашему прибытию моя дорогая лишилась нечто такого, что она обычно берегла как зеницу ока: толстый зеленый карандаш, который единственный мог обеспечить ее миндалевидным глазам правильные очертания. Обыкновенный цветной карандаш. После его пропажи она прочесала весь Париж, от бутиков до парфюмерных лавок, и снова назад, были испробованы дюжины карандашей, чтобы в конце концов с прискорбием констатировать, что его особую зелень в Париже не найти. В море подробностей я между прочим выяснил, что речь идет о продукции под названием "зеленый вельвет", поставляемом известной фирмой "Мейбелин" из Мичигана. Все остальное не годится. - Но, милая, - попытался я утешить ее, - за твоими очками и так никто не увидит зеленых контуров твоих прекрасных глаз. - А что, если, дурья твоя голова, я сниму очки, чтобы их протереть? Я всегда утверждал, что женщин и их неизведанную душу невозможно постичь. Слабый пол одинаково живет во всем мире по одним и тем же законам и с одними и теми же зелеными карандашами. Просто женщины совсем не такие, как мы, мужчины. И по-другому сходят с ума. Моя жена, например, осознала всю серьезность происшедшего и принялась стенать: в этих условиях она будет не в состоянии завтра вечером идти на прием в посольство. - Без своего обычного макияжа мне будет казаться, что я голая, - пояснила она. - Иди один. Она показала мне свои покрасневшие глаза. - Глянь-ка, вот это я еще своим старым карандашом красила. А тут, на моем левом глазу, ты можешь видеть, какая ужасная штука, это я уже здесь, в Париже, намазала. Видишь разницу? Я сравнил оба глаза со всей приказанной старательностью и не смог установить ни малейшей разницы. Зеленая линия, она и есть зеленая линия. Точка. Может быть, разве что, левый глаз был немного красивее. А может быть, и правый. - Ты абсолютно права, - сказал я. - Никакого сравнения с "зеленым вельветом"... Наша незабываемая неделя в Париже превратилась в зеленую трагедию. Самая лучшая из всех жен пережила бессонную ночь. Время от времени она вставала, чтобы посмотреться в зеркало. Потом будила меня: - Ты только посмотри, на кого я похожа! Катастрофа! И она была в чем-то права. Со своим залитым слезами лицом и распухшими глазами она представляла действительно безрадостное зралище. В результате долгих раздумий я вспомнил, что цветные линии вокруг женских глаз мне никогда и в глаза-то не бросались. Кроме, может быть, миссис Пигги из Маппет-шоу. - Давай-ка спать, дорогая, - пробормотал я из-под одеяла, - а утром попросим американского посла прислать эту штуку с дипломатическим курьером прямо из Мичигана. Следующим утром она не встала с постели. Поскольку проблема не разрешалась, ее следовало перевести в другую плоскость. Я как-то слышал об одной даме, потерявшей пластмассовую заколку, которой она скрепляла свои волосы в пучок аккурат под мозжечком... Оказалось достаточно, чтобы выпрыгнуть в окно... Из-за какой-то заколки! - Я знаю, как это произошло, - причитала моя женщина. - Я в такси открывала сумочку, вот карандаш и мог вывалиться. А все почему? Потому что у меня нет ни одной сумочки, которая бы нормально закрывалась... У нее дома этих сумочек просто чудовищное изобилие. Они имеет их всех мыслимых оттенков радуги. Сумочки из кожи, шелка, нейлона, перлона, дралона, соломы, --> фибергласа , плексигласа, и даже одну из дерева. И еще две из жести. - Завтра, - объявила она, - мы купим новую сумочку. Покупка новой сумочки казалась решением всех проблем. Особенно за границей. Однажды, - это было в Риме - мы попали на забастовку транспортных рабочих. Она тут же купила себе красную сумочку. На Кипре я вывихнул себе лодыжку. Она срочно пошла и купила - угадайте, что? Причем, это была особенно большая и, если я правильно припоминаю, из желтого полиэтилена. - Минуточку! - сказал я своей причитающей женщине, стремительно прокручивая мысль в мозгу. - А что, если поискать в торговом центре американской военной базы? Я почти уверен, что мы сможем там найти твой карандаш. - Не смеши меня, - ответила она, но я уже был в пути. На кону было наше счастье, быть может даже, наш брак. Но прежде всего, конечно, наша отпускная неделя в Париже. Прежде всего я зашел в ближайший магазин с парикмахерскими принадлежностями и купил там самый простой зеленый карандаш без какой-нибудь товарной марки. Затем я разыскал ювелира недалеко от Оперы и попросил его на футляре карандаша выгравировать золотыми буквами слова "зеленый вельвет, Мейбелин из Мичигана". Ювелир даже не поморщился. Он уже знал этих туристок. Короче: несколько часов спустя я вернулся в отель, подошел к выплакавшей глаза самой лучшей из всех жен и протянул ей карандаш. - Мне очень жаль, дорогая, я перетряс весь военный магазин сверху донизу, но это все, что мне удалось найти. Моя дорогая увидела мой карандаш и ее лицо просветлело. - Ты, дурачок! - воскликнула она. - Это же он! Это именно то, что я тут везде понапрасну искала! Она подлетела к зеркалу и нанесла несколько очень зеленых линий на свои сияющие глаза. - Ну, вот! Видишь разницу? - Конечно, я же не слепой. И моя благодарная супруга вручила мне все 43 карандаша для глаз, которые она купила в 43 парижских магазинах. Она предоставила на мое усмотрение, как с ними поступить. И я сел и написал - в отличие от Джорджа Гершвина, чья супруга, вероятно, предпочитала --> голубые карандаши для глаз - эту Рапсодию в зеленом. Протирка очков Я сел на первый попавшийся автобус, идущий до Монмартра, вышел там и поихоньку втерся в радостную пеструю компанию народов всего света. Попросту говоря, уселся в кафе, заказал вермута и стал рассматривать окружающую сутолоку. И впрямь сутолоку! За соседним столиком всхлипывала крашеная блондинка на плече у молодого юноши в бакенбардах и очках. Немного подальше пожилая секс-бомба делилась с заинтересованными слушателями воспоминаниями о своей загубленной молодости. Неподалеку небритый, дикой наружности тип в пуловере держал транзистор у своего уха. А там дискутировали шесть длинноволосых юношей по поводу выявленных ими противоречий между нео-даосизмом и Кафкой, тут две неподвижных, изрядно накрашенных женщины в немом объятии изготовились к новым ударам судьбы. Какая-то полуголая, захватывающе красивая девица уселась напротив африканского матроса, вытащила книгу и начала читать. В углу некий меланхолически настроенный студент пытался покончить жизнь самоубийством через проглатывание ложки, но официант, отвечавший за комплектность столовых приборов, вцепился ему в руку. Две театральных актрисы сочли жару столь непереносимой, что начали раздеваться, вследствие чего официант немедленно вызвал полицейских, видимо, чтобы они разделили с ним удовольствие созерцания. Страдающий слоновостью скульптор выдавливал из миниатюрной флейты электронную музыку, известная поэтесса водила свою самку бульдога от столика к столику и собирала подаяние для ее якобы вчера народившегося помета, белобрысый аккордеонист преследовал сентиментальной мелодией обнимающуюся парочку, повсюду мелькали сигареты и спички, обрывки разговоров и смех пробивались через клубы дыма и алкогольных паров. И посреди этой оргии единения и радости жизни за своим столом сидел один одинокий человек, и это был я. Еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким, таким забытым, покинутым и потерянным. Не будь у меня привычки в жаркую погоду (которая стояла в тот день) одевать спортивную рубашку навыпуск, я бы, пожалуй, никогда не вступил в контакт с окружающей средой. Но и это, должен сказать прямо, был весьма безрадостный контакт. Поскольку я отчетливо ощутил, что нижняя левая часть моей выпущенной рубашки отворачивается. Я осторожно оглянулся и обнаружил: мой сосед по столу завладел уголком моей рубашки и протирал им стекла своих очков, большие, толстые линзы в черной роговой оправе. Я этого господина в жизни никогда не видел. А сейчас он сидел рядом и протирал свои очки моей рубашкой. Примерно минуту царила тишина, прерываемая только ритмичным шорохом протирания. Затем я собрался: - Месье, - сказал я. - Что это вы делаете? - Вы же сами видите, - прозвучал ответ. - И не таращитесь так тупо. - Может быть, вы будете протирать свои очки вашей собственной рубашкой? - Моя рубашка заправлена в брюки. Вы же это видите. Он поднял стекла на свет, чтобы убедиться, что они протерты основательно. Очевидно, это было не так. Но когда я заметил, что он собирается продолжать свою протирочную деятельность, я потянул рубашку на себя; однако, тут меня ожидало нечто весьма милое: - Ну, что такое? - проворчал он. - Дайте же мне, любезнейший, протереть очки! - Только не моей рубашкой! - Но почему же? - Ну, скажем, потому, что мы не знакомы. - Боско, - с легким наклоном головы представился мой сосед. - И прекратите уже таращиться. Такое развитие событий шло мне против шерсти. Теперь, когда мы уже лично познакомились, мне стало гораздо сложней отказывать ему в рубашке. - Да, но... - пролепетал я. - Это же совершенно новая, чистая рубашка. Надо заметить, что я привел не особо убийственный аргумент, но ничего другого просто не пришло на ум. И что с соседних столиков на меня воззрились недоброжелательные взгляды, тоже не облегчало моей позиции. Боско, сразу же почувствовавший свое тактическое преимущество, снова ухватил край моей рубашки, готовый к действию: - Если бы это не была чистая рубашка, я бы не использовал ее для протирки своих очков. У меня ведь очень дорогие и очень чувствительные линзы. А ну-ка. - Вы хотя бы не рвите так, - предостерег я слабеющим голосом, пока он продолжал протирать. - А кто рвет? - сердито спросил Боско и достал из нагрудного кармана своей спортивной рубашки другие очки с темно-зелеными стеклами. - Нет! - энергично запротестовал я. - Пожалуйста, больше не надо очков. - Вы меня утомляете, - парировал Боско. - Успокойтесь уже, наконец. Сейчас ситуация представлялась мне просто глупой. В конце концов, я турист, иностранец, увеличивающий число иностранных туристов, проще говоря, гость этой страны. Я едва знал Боско, и уж в любом случае, недостаточно хорошо, чтобы предоставить ему свою рубашку на чистку всего запаса очков. Но общественное мнение явно стояло на его стороне, в этом выражение лиц сидящих вокруг не оставляло сомнений. "Вы ябеда и слабак, - говорили их взгляды. - Вы незваный гость. Вы эгоист. Вы заносчивый задавала. Вы ведете себя так, будто ваша рубашка - самая дорогая вещь на земле. Радуйтесь, что она хоть на что-то годится. Вы вообще не понимаете, что такое единство, у вас никакого чувства коллективной ответственности, никакого чувства коллективизма. Вы недостойны того, чтобы сидеть тут, вы ходячее никто в убогом тряпье"... Поскольку тучи сгущались, я собрался с силами: - Хватит! Я больше этого не желаю! - А почему, собственно? - Я не собираюсь давать вам отчет! Я что, обязан каждому давать свою рубашку для протирания очков? - Каждому?! Почему каждому?! - посыпались на меня возгласы со всех сторон. - Кто, кроме Боско, протирает очки? Кто еще покушается на вашу идиотскую рубашку? Почему вы говорите "каждому", когда только Боско... Остальное я не слышал. Я был уже у дверей. Однако там я остановился и с вызывающей медлительностью заправил свою рубашку в брюки. --> Vive L'Empereur ! Среднестатистический француз терпеть не может иностранцев, поскольку он чувствует, что ими будет продана и предана вся вселенная, включая солнце и луну. Он любит Францию и сиамских кошек, чтит генерала Де Голля и всю его долгую жизнь на земле, ненавидит правительство, войну, дождь, иностранных туристов, французов и себя самого. На мой личный, не совсем научно обоснованный взгляд, этот душевный настрой происходит от слишком крутых подъемов в метро; это также могло послужить причиной того, что предпоследний --> Тур-де-Франс выиграл бельгиец. Между прочим, истинные мастера держать дистанцию - не англичане, как общепринято, а французы. Они даже ликвидировали таблички с именами живущих на входных дверях, чтобы гарантированно оставаться неуловимыми. Все же Жан-Пьер делал великодушные жесты не из простого каприза. Израильтяне, с тех пор, как они в --> Суэцкой кампании плечом к плечу с французами воевали против американцев, рассматривают Францию как союзника, и этот союз приносит иногда неожиданные плоды. Я, например, однажды получил частное приглашение от одного француза. Частное. От француза. В его дом. В самую его обитель. Иностранцы, которые уже лет двадцать живут во Франции, уверяли меня, что в славной истории этой страны не было прецедента такому приглашению. Еще никогда инстранец не преступал порога француза, это было что-то невообразимое. Причем я хотел бы особо подчеркнуть, что хозяин, когда приглашал меня, не был пьян, наоборот, выражаясь соответствующим слогом, находился в полном сознании и трезвом уме. Речь шла, таким образом, о редчайшем стихийном явлении. Правда, познакомились мы с ним на театральном фестивале, что является существенным минусом. Во время спектакля израильской труппы я уселся рядом с пожилым господином, который непрерывно интересовался, что же, собственно, к чертям, происходит на сцене. Я объяснил ему, что он смотрит сценки из жизни так называемого "киббуца", коллективного сельскохозяйственного поселения, где люди работают добровольно, в одной руке держа плуг, в другой оружие, а в третьей Библию. Мой новый друг, месье Рапу, сообщил мне в ответ, что и он тоже, а точнее говоря, его дед воевал против Пруссии. Отсюда мы перевели наш разговор на Китай, на рулетку и на последние съеденные блюда. Возможно, эта последняя тема и побудила месье Рапу забыть о традиционных предрассудках и пригласить меня к себе домой. - Приходите в пятницу вечером после обеда, - сказал он. - После обеда придет еще одна пара. - Мерси, - ответил я. - Понял: буду в пятницу вечером после обеда. - Садитесь на метро на станции "Бонапарт" и езжайте до остановки "Обелиск Наполеона". Перейдете площадь Великой Армии в направлении Триумфальной арки. На перекрестке авеню 7 ноября с улицей 28 мая найдете дом --> Маренг о. Вы узнаете его по прикрепленной слева от входа мраморной доске, из которой следует, когда был заложен этот дом. Это произошло ровно через 104 года, как Наполеон разгромил итальянскую армию на мосту Маренго. Итак, до свидания в пятницу после обеда. В пятницу вечером я очень плотно пообедал и отправился по указанному адресу. Обелиск, поставленный Наполеоном в честь победы при --> Фридланде , я отыскал без труда, но там, где должна была быть площадь Великой Армии, находился музей керамики, размещенный в здании бывшей кадетской школы. После нескольких минут безуспешных поисков я обратился к дорожному полицейскому за справкой. Он пояснил мне, что искомый мною обелиск - это не обелиск Фридланда, а обелиск в честь победы в Египте, и стоит он между улицей 11 января и улицей 12 января. Наконец, он спросил меня о моей национальности. Я представился израильтянином и увидел, как загорелись его глаза. Наполеон, как он объяснил мне, перед покорением Египта, занял знаменитые Аккру и Яффо. Я понимающе кивнул, хотя даже не предполагал, что крепость --> Аккра была покорена Наполеоном. Примерно полчаса спустя я стоял перед домом Маренго и еще через четверть часа у дверей в квартиру месье Рапу. Там уже собралось маленькое, но аристократическое общество. Все разговаривали на беглом французском, языке моей безнадежной любви. Спустя некоторое время разговор закрутился вокруг событий на Ближнем Востоке. Господствовало полное единство по вопросу о стратегическом значении государства Израиль. - Уже во времена, когда император перед покорением Египта занял Аккру и Яффо, - начал один из гостей и ушел в подробное описание гениального тактического маневра, который корсиканец провел в тени пирамид. Особенно воспламенило фантазию говорящего явление этого великого полководца, когда он подскакал к белой палатке на одиноком холме в лучах заходящего пустынного солнца, и его силуэт тонул в золотистых отблесках. Это, как он мечтательно выразился, достойно отображения на великолепной картине (две таких картины, выполненных маслом, уже висели тут же, на стене). Я, со своей стороны, как недавно приехавший и имеющий более, чем практический интерес, поинтересовался достопримечательностями, которые за время пребывания тут следовало бы обязательно посетить. Мне назвали следующие: Могила Наполеона. Триумфальная арка. Все без исключения военные музеи, особенно, посвященные битве при --> Йене , под --> Аустерлицем и при --> Ваграме , ну, и все остальные. Все без исключения любимые замки императора, особенно, в --> Мальмезоне , Сен-Жермене, в... У меня закружилась голова. Разумеется, Наполеон по праву носит гордое звание "Орел", но что-то должно оставаться и для прочих воробьев. Конечно же, я был --> ниже его , поскольку он все-таки покорил мир, а я нет. Но если присмотреться, в своем покорении мира он зашел не так уж далеко. Наш преподаватель истории в гимназии однажды так ответил на невежливый вопрос, зачем вообще Наполеон предпринял египетский поход: просто генерал хотел перенести во Францию египетские пирамиды. Никто лучше меня не знает, что вместо них он довольствовался самодельными обелисками... Пока такие или подобные харизмы лезли мне в голову, прочее общество занялось битвой при Ваграме, где император размолотил объединенные армии русских, пруссаков и австрийцев, перед тем, как начать свой знаменитый зимний поход и покорить Москву. - Никакой полководец, кроме Наполеона, прежде ни разу не покорял Москву, - заметил присутствующий спортивный журналист непререкаемым тоном. - А после того? - поинтересовался я. - Что "после того"? - Я имею в виду - после того. - Ах, после того... Конец истории. Наш хозяин глотнул своего коньяка "Наполеон" и сказал заметно язвительным тоном: - А после того собралась реакционная банда императоров и королей и задушила этого гения революции. Я возразил полушепотом: - Но разве Наполеон не был сам императором? И королем Италии? - Вот именно! - прозвучала едкая реплика. - Именно этого эти снобы не могли вынести... - Я прощаю всех англичан, - вставил другой, поглаживая стоящий на кимине бюст Наполеона. - В конце концов, они никакие не европейцы. Но вот садиста-губернатора Святой Елены, который обращался к императору на "сир" - его не прощу никогда. Чтобы сменить тему разговора, я предложил стоящим поблизости господам сигареты. Они демонстративно отвернулись от меня. Только теперь я осознал оплошность, которую допустил: это были сигареты " --> Нельсон ", и портрет легендарного адмирала был отчетливо вытиснен на пачке. Он выглядел столь удовлетворенным, как будто только что уничтожил французский флот. Это было ужасно. И даже мое оправдательное бормотание, с которым я вынужден был спрятать свое вульгарное