Константин Паустовский. Сказочник
---------------------------------------------------------------
OCR: algor@cityline.ru
---------------------------------------------------------------
(Христиан Андерсен)
Мне было всего семь лет, когда я познакомился с писателем Христианом
Андерсеном.
Случилось это в зимний вечер, всего за несколько часов до наступления
двадцатого столетия. Веселый датский сказочник встретил меня на пороге
нового века.
Он долго рассматривал меня, прищурив один глаз и посмеиваясь, потом
достал из кармана белоснежный душистый платок, встряхнул им, и из платка
вдруг выпала большая белая роза. Сразу же вся комната наполнилась ее
серебряным светом и непонятным медленным звоном. Оказалось, что это звенят
лепестки розы, ударившись о кирпичный пол подвала, где жила тогда наша
семья.
Случай с Андерсеном был тем явлением, которое старомодные писатели
называли "сном наяву". Просто это мне, должно быть, привиделось.
В тот зимний вечер, о котором я рассказываю, у нас в семье украшали
елку. По этому случаю взрослые отправили меня на улицу, чтобы я раньше
времени не радовался елке.
Я никак не мог понять, почему нельзя радоваться раньше какого-то
твердого срока. По-моему, радость была не такая частая гостья в нашей семье,
чтобы заставлять нас, детей, томиться, дожидаясь ее прихода.
Но как бы там ни было, меня услали на улицу. Наступило то время
сумерек, когда фонари еще не горели, но могли вот-вот зажечься. И от этого
"вот-вог", от ожидания внезапно вспыхивающих фонарей у меня замирало сердце.
Я хорошо знал, что в зеленоватом газовом свете тотчас появятся в глубине
зеркальных магазинных витрин разные волшебные вещи:
коньки "Снегурка", витые свечи всех цветов радуги, маски клоунов в
маленьких белых цилиндрах, оловянные кавалеристы на горячих гнедых лошадях,
хлопушки и золотые бумажные цепи. Непонятно почем, но от этих вещей сильно
пахло клейстером и скипидаром.
Я знал со слов взрослых, что этот вечер был совершенно особенный. Чтобы
дождаться такого же вечера, нужно было прожить еще сто лет. А это, конечно,
почти никому не удастся.
Я спросил у отца, что значит "особенный вечер". Отец объяснил мне, что
этот вечер называется так потому, что он не похож на все остальные.
Действительно, тот зимний вечер в последний день девятнадцатого века не
был похож на все остальные. Снег падал медленно и очень важно, и хлопья его
были такие большие, что, казалось, с неба слетают на город легкие белые
цветы. И по всем улицам слышался глухой перезвон извозчичьих бубенцов.
Когда я вернулся домой, елку тотчас зажгли и в комнате началось такое
веселое потрескиванье свечей, будто вокруг беспрерывно лопались сухие
стручки акации.
Около елки лежала толстая книга - подарок от мамы. Это были сказки
Христиана Андерсена.
Я сел под елкой и раскрыл книгу. В ней было много цветных картинок,
прикрытых папиросной бумагой. Приходилось осторожно отдувать эту бумагу,
чтобы рассмотреть эти картинки, липкие от краски.
Там сверкали бенгальским огнем стены снежных дворцов, дикие лебеди
летели над морем, в котором отражались розовые облака, и оловянные солдатики
стояли на часах на одной ноге, сжимая длинные ружья.
Я начал читать и зачитался так, что, к огорчению взрослых, почти не
обратил внимания на нарядную елку.
Прежде всего я прочел сказку о стойком оловянном солдатике и маленькой
прелестной плясунье, потом - сказку о снежной королеве Удивительная и, как
мне показалось, душистая, подобно дыханию цветов, человеческая доброта
исходила от страниц этой книги с золотым обрезом.
Потом я задремал под елкой от усталости и жара свечей и сквозь эту
дремоту увидел Андерсена, когда он обронил белую розу. С тех пор мое
представление о нем всегда было связано с этим приятным сном.
Тогда я еще не знал, конечно, двойного смысла андерсеновских сказок. Я
не знал, что в каждой детской сказке заключена вторая, которую в полной мере
могут понять только взрослые.
Это я понял гораздо позже. Понял, что мне просто повезло, когда в канун
трудного и великого двадцатого века мне встретился милый чудак и поэт
Андерсен и научил меня вере в победу солнца над мраком и доброго
человеческого сердца над злом. Тогда я уже знал пушкинские слова "Да
здравствует солнце, да скроется тьма!" и был почему-то уверен, что Пушкин и
Андерсен были закадычными друзьями и, встречаясь, долго хлопали друг друга
по плечу и хохотали.
Биографию Андерсена я узнал значительно позже. С тех пор она всегда
представлялась мне в виде интересных картин, похожих на рисунки к его
рассказам.
Андерсен 'всю свою жизнь умел радоваться, хотя детство его не давало
для этого никаких оснований. Родился он в 1805 году, во времена
наполеоновских войн, в старом датском городе Одензе в семье сапожника.
Одензе лежит в одной из котловин среди низких холмов на острове Фюн. В
котловинах на этом острове почти всегда застаивался туман, а на вершинах
холмов цвел вереск.
Если хорошенько подумать, на что был похож Одензе, то, пожалуй, можно
сказать, что он больше всего напоминал игрушечный город, вырезанный из
почернелого дуба.
Недаром Одензе славился своими резчиками по дереву. Один из них
средневековый мастер Клаус Берг вырезал из черного дерева огромный алтарь
для собора в Одензе. Алтарь этот - величественный и грозный - наводил
оторопь не только на детвору, но даже на взрослых.
Но датские резчики делали не только алтари и статуи святых. Они
предпочитали вырезать из больших кусков дерева те фигуры, что, по морскому
обычаю, украшали форштевни парусных кораблей. То были грубые, но
выразительные статуи мадонн, морского бога Нептуна, нереид, дельфинов и
изогнувшихся морских коньков. Эти статуи раскрашивали золотом, охрой и
кобальтом, причем клали краску так густо, что морская волна не могла в
течение многих лет смыть ее или повредить.
По существу эти резчики корабельных статуй были поэтами моря и своего
ремесла. Не зря же из семьи такого резчика вышел один из величайших
скульпторов девятнадцатого века, друг Андерсена, датчанин Альберт
Торвальдсен.
Маленький Андерсен видел замысловатые работы резчиков не только на
кораблях, но и на домах Одензе. Должно быть, он знал в Одензе тот
старый-престарый дом, где год постройки был вырезан на деревянном толстом
щите в рамке из тюльпанов и роз. Там же было вырезано целое стихотворение, и
дети выучивали его наизусть. А у башмачников висели над дверью деревянные
вывески с изображением орла с двумя головами в знак того, что башмачники
всегда шьют только парную обувь.
Отец Андерсена был башмачником, но над его дверью не висело изображение
двуглавого орла. Такие
вывески имели право держать только члены цеха башмачников, а отец
Андерсена был слишком беден, чтобы платить взносы в цех.
Андерсен вырос в бедности. Единственной гордостью семьи Андерсенов была
необыкновенная чистота в их доме, ящик с землей, где густо разрастался лук,
и несколько вазонов на окнах.
В них цвели тюльпаны. Их запах сливался с перезвоном колоколов, стуком
отцовского сапожного молотка, лихой дробью барабанщиков около казармы,
свистом флейты бродячего музыканта и хриплыми песнями матросов, выводивших
по каналу неуклюжие барки в соседний залив.
Во всем этом разнообразии людей, небольших событий, красок и звуков,
окружавших тихого мальчика, он находил повод для того, чтобы радоваться и
выдумывать всякие истории.
В доме Андерсенов у мальчика был только один благодарный слушатель -
старый кот по имени Карл. Но Карл страдал крупным недостатком - он часто
засыпал, не дослушав до конца какую-нибудь интересную сказку. Кошачьи годы,
как говорится, брали свое
Но мальчик не сердился на старого кота Он все ему прощал за то, что
Карл никогда не позволял себе сомневаться в существовании колдуний, хитреца
Клум-пе-Думпе, догадливых трубочистов, говорящих цветов и лягушек с
бриллиантовыми коронами на голове.
Первые сказки мальчик услышат от отца и старух из соседней богадельни.
Весь день эти старухи пряли, сгорбившись, серую шесть и бормотали свои
нехитрые рассказы. Мальчик переделывал эти рассказы по-своему, украшал их,
как бы раскрашивал свежими красками и в неузнаваемом виде снова рассказывал
их, но уже от себя богаделкам. А те только ахали и шептали между собой, что
маленький Христиан слишком умен и потому не заживется на свете.
Прежде чем рассказывать дальше, надо остановиться на том свойстве
Андерсена, о котором я уже вскользь говорил, - на его умении радоваться
всему интересному и хорошему, что попадается на каждой тропинке и на каждом
шагу.
Пожалуй, неправильно называть это свойство умением. Гораздо вернее
назвать его талантом, редкой способностью замечать то, что ускользает от
ленивых человеческих глаз.
Мы ходим по земле, но часто ли нам является в голову желание нагнуться
и тщательно рассмотреть эту землю, рассмотреть все, что находится у нас под
ногами. А если бы мы нагнулись или даже больше - легли бы на землю и начали
рассматривать ее, то на каждой пяди мы бы нашли много любопытных вещей.
Разве не интересен сухой мох, рассыпающий из своих кувшинчиков
изумрудную пыльцу, или цветок подорожника, похожий на сиреневый солдатский
султан? Или обломок перламутровой ракушки-такой крошечный, что из него
нельзя сделать даже карманное зеркальце для куклы, но достаточно большой,
чтобы бесконечно переливаться и блестеть таким же множеством неярких красок,
каким горит на утренней заре небо над Балтикой.
Разве не прекрасна каждая травинка, наполненная пахучим соком, и каждое
летучее семечко липы? Из него обязательно вырастет могучее дерево.
Да мало ли что увидишь у себя под ногами! Обо всем этом можно писать
рассказы и сказки, - такие сказки, что люди будут только качать головами от
удивления и говорить друг другу:
- Откуда только взялся такой благословенный дар у этого долговязого
сына башмачника из Одензе? Должно быть, он все-таки колдун.
Детей вводит в мир сказки не только народная поэзия, но и театр.
Спектакль дети почти всегда принимают как сказку.
Яркие декорации, свет масляных ламп, бряцанье рыцарских доспехов, гром
музыки, подобный грому сражения, слезы принцесс с синими ресницами,
рыжебородые злодеи, сжимающие рукоятки зазубренных мечей, пляски девушек в
воздушных нарядах - все это никак не походит на действительность и, конечно,
может происходить только в сказке.
В Одензе был свой театр. Там маленький Христиан впервые увидел пьесу с
романтическим названием "Дунайская дева". Он был ошеломлен этим спектаклем и
с тех пор стал ярым театралом на всю свою жизнь - до самой смерти.
На театр не было денег. Тогда мальчик заменил подлинные спектакли
воображаемыми. Он подружился с городским расклейщиком афиш Петером, начал
помогать ему, а за это Петер дарил Христиану по одной афише каждого нового
спектакля.
Христиан приносил афишу домой, забивался в угол и, прочитав название
пьесы и имена действующих лиц, тут же выдумывал свою, захватывающую дух
пьесу под тем же названием, которое стояло на афише.
Выдумывание это длилось по нескольку дней. Так создавался тайный
репертуар детского воображаемого театра, где мальчик был всем: автором и
актером, музыкантом и художником, осветителем и певцом.
Андерсен был единственным ребенком в семье и, несмотря на бедность
родителей, жил вольно и беззаботно. Его никогда не наказывали. Он занимался
только тем, что непрерывно мечтал. Это обстоятельство даже помешало ему
вовремя научиться грамоте. Он одолел ее позже, чем все мальчики его
возраста, и до пожилых лет писал не совсем уверенно и делал орфографические
ошибки.
Больше всего времени Христиан проводил на старой мельнице на реке
Одензе. Мельница эта вся тряслась от старости, окруженная обильными брызгами
и потоками воды. Зеленые бороды тины свешивались с ее дырявых лотков. У
берегов запруды плавали в ряске ленивые рыбы.
Кто-то рассказал мальчику, что прямо под мельницей на другом конце
земного шара находится Китай и что китайцы довольно легко могут прокопать
подземный ход в Одензе и внезапно появиться на улицах заплесневелого
датского городка в красных атласных халатах, расшитых золотыми драконами, и
с изящными веерами в руках.
Мальчик долго ждал этого чуда, но оно почему-то не произошло.
Кроме мельницы, еще одно место в Одензе привлекало маленького
Христиана. На берегу канала была расположена усадьба старого отставного
моряка. В своем саду моряк установил несколько маленьких деревянных пушек и
рядом с ними - высокого, тоже деревянного солдата.
' Когда по каналу проходил корабль, пушки стреляли холостыми зарядами,
а солдат палил в небо из деревянного ружья. Так старый моряк салютовал своим
счастливым товарищам - капитанам, еще не ушедшим на пенсию.
Несколько лет спустя Андерсен попал в эту усадьбу уже студентом. Моряка
не было в живых, но юного поэта встретил среди цветочных клумб рой красивых
_и задорных девушек - внучек старого капитана.
Впервые тогда Андерсен почувствовал любовь к одной из этих девушек, -
любовь, к сожалению, безответную и туманную. Такими же были все увлечения
женщинами, случавшиеся в его беспокойной жизни.
Христиан мечтал обо всем, что только могло прийти ему в голову.
Родители же мечтали сделать из мальчика хорошего портного. Мать учила его
кроить и шить. Но мальчик если что-либо и шил, то только пестрые платья для
своих театральных кукол .( у него уже был свой собственный домашний театр).
А вместо кройки он научился виртуозно вырезать из бумаги замысловатые узоры
и маленьких танцовщиц, делающих пируэты. Этим своим искусством он поражал
всех даже в годы своей старости.
Уменье шить пригодилось впоследствии Андерсену, как писателю. Он так
перемарывал рукописи, что на них не оставалось места для поправок. Тогда
Андерсен выписывал эти поправки на отдельных листках бумаги и тщательно
вшивал их нитками в рукопись - ставил на ней заплатки.
Когда Андерсену исполнилось четырнадцать лет, умер его отец Вспоминая
об этом, Андерсен говорил, что всю ночь над умершим пел сверчок, в то время
как мальчик всю ночь проплакал
Так под песню запечного сверчка ушел из жизни застенчивый башмачник,
ничем не замечательный, кроме того, что он подарил миру своего сына -
сказочника и поэта
Вскоре после смерти отца Христиан отпросился у матери и на жалкие
сбереженные гроши уехал из Одензе в столицу Копенгаген - завоевывать
счастье, хотя он сам еще толком не знал, в чем оно заключалось.
В сложной биографии Андерсена нелегко установить то время, когда он
начал писать свои первые прелестные сказки.
С раннего детства его память была полна разных волшебных историй Но они
лежали под спудом Юноша Андерсен долго считал себя кем угодно - певцом,
танцором, декламатором, поэтом, сатириком и драматургом, но только не
сказочником Несмотря на это, отдаленный голос сказки давно слышался то в
одном, то в другом из его произведений как звук чуть затронутой, но тотчас
же отпущенной струны
Свободное воображение ловит в окружающей нас жизни сотни частностей и
соединяет их в стройный и мудрый рассказ. Нет ничего, чем пренебрег бы
сказочник, - будь то горлышко пивной бутылки, капля росы на пере, потерянном
иволгой, или заржавленный уличный фонарь. Любая мысль - самая могучая и
великолепная - может быть выражена при дружеском содействии этих скромных
вещей.
Что толкнуло Андерсена в область сказки?
Сам он говорил, что легче всего писат сказки, оставаясь наедине с
природой, "слушая ее голос", особенно в то время, когда он отдыхал в лесах
Зеландии, почти всегда окутанных неплотным туманом, дремлющих под слабым
мерцанием звезд. Далекий ропот моря, долетавший в чащу этих лесов, придавал
им таинственность.
Но мы также знаем, что многие свои сказки Андерсен писал среди зимы, в
разгар детских елочных праздников, и придавал им нарядную форму,
свойственную елочным украшениям
Что говорить' Приморская зима, ковры снега, треск огня в печах и сияние
зимней ночи - все это располагает к сказке. А может быть, толчком к тому,
что Андерсен стал сказочником, послужил один случай на улице в Копенгагене.
Маленький мальчик играл на подоконнике в старом копенгагенском доме.
Игрушек было не так уж много - несколько кубиков, старая бесхвостая лошадь
из папье-маше, много раз уже выкупанная и потому потерявшая масть, и
сломанный оловянный солдатик.
Мать мальчика - молодая женщина - сидела у окна и вышивала.
В это время в глубине пустынной улицы со стороны Старого порта, где
усыпительно покачивались в небе реи кораблей, показался высокий и очень
худой человек в черном Он быстро шел несколько скачу^ щей неуверенной
походкой, размахивая длинными руками, и говорил сам с собой.
Шляпу он нес в руке, и потому был хорошо виден его большой покатый лоб,
орлиный тонкий нос и серые сощуренные глаза.
Он был некрасив, но изящен и производил впечатление иностранца.
Душистая веточка мяты была воткнута в петлицу его сюртука.
Если бы можно было прислушаться к бормотанию этого незнакомца, то мы бы
услышали, как он чуть нараспев читает стихи:
Я сохранил тебя в своей груди, О, роза нежная моих воспоминаний .
Женщина за пяльцами подняла голову и сказала мальчику.
- Вот идет наш поэт, господин Андерсен. Под его колыбельную песню ты
так хорошо засыпаешь.
Мальчик посмотрел исподлобья на незнакомца в черном, схватил своего
единственного хромого солдатика, выбежал на улицу, сунул солдатика в р>ку
Андерсену и тотчас убежал
Это был неслыханно щедрый подарок. Андерсен понял это. Он воткнул
солдатика в петлицу сюртука рядом с веточкой мяты, как орден, потом вынул
таток и слегка прижал его к глазам,-очевидно, недаром друзья обвиняли его в
чрезмерной чувствительности.
А женщина, подняв голову от вышивания, подумала, как хорошо и вместе с
тем трудно было бы ей жить с этим поэтом, если бы она могла полюбить его.
Вот говорят, что даже ради молодой певицы Дженни Л\нд, в которую он был
влюблен - все звали ее "ослепительной Дженни" - Андерсен не захотел
отказаться ни от одной из своих поэтических привычек и выдумок.
А этих выдумок было много. Однажды он даже придумал прикрепить к мачте
рыбачьей шхуны эолову арфу, чтобы слушать ее жалобное пение во время угрюмых
северо-западных ветров, постоянно дующих в Дании.
Андерсен считал свою жизнь прекрасной и почти безоблачной, но, конечно,
лишь в силу детской своей жизнерадостности. Эта незлобивость по отношению к
жизни обычно бывает верным признаком внутреннего богатства Таким людям, как
Андерсен, нет охоты растрачивать время и силы на борьбу с житейскими
неудачами, когда вокруг так явственно сверкает поэзия и нужно жить только в
ней, жить только ею и не пропустить то мгновение, когда весна прикоснется
губами к деревьям. Как бы хорошо никогда не думать о житейских невзгодах!
Что они стоят по сравнению с этой благодатной, душистой весной.
Андерсену хотелось так думать и так жить, но действительность совсем не
была милостива к нему, как он того заслуживал.
Было много, слишком много огорчений и обид, особенно в первые годы в
Копенгагене, в годы нищеты и пренебрежительного покровительства со стороны
признанных поэтов, писателей и музыкантов.
Слишком часто, даже в старости, Андерсену давали понять, что он "бедный
родственник" в датской литературе и что ему - сыну сапожника и бедняка -
следует знать свое место среди господ советников и профессоров.
Андерсен говорил о себе, что за свою жизнь он выпил не одну чашу горечи
Его замалчивали, на него клеветали, над ним насмехались. За что?
За то, что в нем текла "мужицкая кровь", что он не был похож на
спесивых и благополучных обывателей, за то, что он был истинный поэт "божьей
милостью", был беден, и, наконец, за то, что он не умел жить.
Неумение жить считалось самым тяжким пороком в филистерском обществе
Дании. Андерсен был просто неудобен в этом обществе - этот чудак, этот, по
словам философа Киркегора, оживший смешной поэтический персонаж, внезапно
появившийся из книги стихов и забывший секрет, как вернуться обратно на
пыльную полку библиотеки.
"Все хорошее во мне топтали в грязь", - говорил о себе Андерсен.
Говорил он и более горькие вещи, сравнивая себя с тонущей собакой, в которую
мальчишки швыряют камни, но не из злости, а ради пустой забавы.
Да, жизненный путь этого человека, умевшего видеть по ночам свечение
шиповника, похожее на мерцание белой ночи, и умевшего услышать воркотню
старого пня в лесу, не был усыпан венками.
Андерсен страдал жестоко, и можно только преклоняться перед мужеством
этого человека, не растерявшего на своем житейском пути ни доброжелательства
к людям, ни жажды справедливости, ни способности видеть поэзию всюду, где
она есть.
Он страдал, но он не покорялся. Он негодовал. Он гордился своей кровной
близостью к беднякам - крестьянам и рабочим. Он вошел в "Рабочий союз" и
первый из датских писателей начал читать рабочим свои сказки.
Он становился ироничен и беспощаден, когда дело касалось пренебрежения
к простому человеку, несправедливости и лжи. Рядом с детской сердечностью в
нем жил едкий сарказм. С полной силой он выразил его в своей великой сказке
о голом короле.
Когда умер скульптор Торвальдсен, сын бедняка и друг Андерсена, то
Андерсену была невыносима мысль, что за гробом великого мастера впереди всгх
будет напыщенно шествовать датская знать.
Андерсен написал кантату на смерть Торвальдсена. Он собрал на похороны
детей бедняков со всего Амстердама. Эти дети шли цепью по сторонам
похоронной процессии и пели кантату Андерсена, начинавшуюся словами:
Дорогу дайте к гробу беднякам, - Из их среды почивший вышел сам..
Андерсен писал о своем друге поэте Ингемане, что тот разыскивал семена
поэзии на крестьянской земле. С гораздо большим правом эти слова относятся к
самому Андерсену. Он собирал зерна поэзии с крестьянских полей, согревал их
у своего сердца, сеял в низких хижинах, и из этих семян вырастали и
расцветали невиданные и великолепные цветы поэзии, радовавшие сердца
бедняков.
Были годы трудного и унизительного учения, когда Андерсену приходилось
сидеть в школе за одной партой с мальчиками, бывшими моложе его на много
лет.
Были годы душевной путаницы и мучительных поисков своей настоящей
дороги. Сам Андерсен долго не знал, какие области искусства сродни его
таланту.
"Как горец вырубает ступеньки в гранитной скале,-говорил о себе под
старость Андерсен,-так я медленно и тяжело завоевывал свое место в
литературе".
Он толком не знал своей силы, пока поэт Ингемаи не сказал ему шутя: "Вы
обладаете драгоценной способностью находить жемчуг в любой сточной канаве".
Эти слова открыли Андерсену самого себя.
И вот-на двадцать третьем году жизни-вышла первая подлинно
андерсеновская книга "Прогулка на остров Амагер". В этой книге Андерсен
решил, наконец, выпустить в мир "пестрый рой своих фантазий".
Легкий трепет восхищения перед неведомым до тех пор поэтом прошел по
Дании. Будущее становилось ясным.
На первый же скудный гонорар от своих книг Андерсен устремился в
путешествие по Европе.
Беспрерывные поездки Андерсена можно с полные правом назвать
путешествиями не только по земле, но и по своим великим современникам.
Потому что, где бы Андерсен ни был, он всегда знакомился со своими любимыми
писателями, поэтами, музыкантами и художниками.
Такие знакомства Андерсен считал не только естественными, но просто
необходимыми. Блеск ума и таланта великих современников Андерсена наполняли
его ощущением собственной силы.
В длительном волнении, в постоянной смене стран, городов, народов и
попутчиков, в волнах "дорожной поэзии", в удивительных встречах и не менее
удивительных размышлениях прошла вся жизнь Андерсена.
Он писал всюду, где его заставала жажда писать. Кто сочтет, сколько
царапин оставило его острое-торопливое перо на оловянных чернильницах в
гостиницах Рима и Парижа, Афин и Константинополя, Лондона и Амстердама!
Я упомянул о торопливом пере Андерсена. Придется на минуту отложить
рассказ о его путешествиях, чтобы объяснить это выражение.
Андерсен писал очень быстро, хотя потом долго п придирчиво правил свои
рукописи.
Писал же он быстро потому, что обладал даром импровизации. Андерсен был
чистым образцом импровизатора.
Импровизация - это стремительная отзывчивость поэта на любую чужую
мысль, на любой толчок извне, немедленное превращение этой мысли в потоки
образов и гармонических картин Она возможна лишь при большом запасе
наблюдений и великолепной памяти
Свою повесть об Италии Андерсен написал как импровизатор. Поэтому он и
назвал ее этим словом - "Импровизатор". И, может быть, глубокая и
почтительная любовь Андерсена к Гейне объяснялась отчасти тем, что в
немецком поэте Андерсен видел своего собрата по импровизации
Но вернемся к путешествиям Христиана Андерсена.
Первое путешествие он совершил по Каттегату, заполненному сотнями
парусных кораблей. Это была очень веселая поездка В то время в Каттегате
появились первые пароходы. "Дания" и "Каледония". Они вызвали ураган
негодования среди шкиперов парусных кораблей.
Когда пароходы, надымив на весь пролив, смущенно проходили сквозь строй
парусников, их подвергали неслыханным насмешкам. Шкипера посылали им в рупор
самые отборные проклятья. Их обзывали "трубочистами", "дьшовозами",
"копчеными хвостами") и "вонючими лоханками". Эта жестокая морская распря
очень забавляла Андерсена
Но плавание по Каттегату было не в счет. После него начались "настоящие
путешествия" Андерсена. Он много раз объездил всю Европу, был в Малой Азии и
даже в Африке
Он познакомился в Париже с Виктором Гюго и великой артисткой Рашель,
беседовал с Бальзаком, был в гостях у Гейне. Он застал немецкого поэта в
обществе молоденькой прелестной жены-парижанки, окруженной кучей шумных
детей. Заметив растерянность Андерсена (сказочник втайне побаивался детей),
Гейне сказал
- Не пугайтесь. Это не наши дети. Мы их занимаем у соседей.
Дюма водил Андерсена по дешевым парижским театрам, а однажды Андерсен
видел, как Дюма писал
свой очередной роман, то громко переругиваясь с его героями, то
покатываясь от хохота
Вагнер, Шуман, Мендельсон, Россини и Лист играли для Андерсена свои
вещи Листа Андерсен называл "духом бури над струнами".
В Лондоне Андерсен встретился с Диккенсом. Они посмотрели друг другу в
глаза Андерсен не выдержал, отвернулся и заплакал То были слезы восхищения
перед великим сердцем Диккенса
Потом Андерсен был в гостях у Диккенса в его маленьком доме на взморье
Во дворе заунывно игол шарманщик-итальянец, за окном в сумерках блеснет
огонь маяка, мимо дома проплывали, выходя УЗ Темзы в море, неуклюжие
пароходы, а отдаленный берег реки, казалось, горел, как торф, - то дымили
лондонские заводы и доки
- У нас полон дом детей, - сказал Диккенс А4-дерсену, хлопнул в ладоши,
и тотчас несколько мальчиков и девочек - сыновей и дочерей Диккенса -
вбежали в комнату, окружили Андерсена и расцеловали его в благодарность за
сказки
Но чаще всего и дольше всего Андерсен быва I в Италии.
Рим стал для него, как и для многих иностранных писателей и художников,
второй родиной
Однажды Андерсен проезжал в дилижансе по Италии
Была весенняя ночь, полная крупных звезд В дилижанс село несколько
деревенских девушек Было так темно, что пассажиры не могли рассмотреть друг
друга Но, несмотря на это, между ними начался шутливый разговор Да, было так
темно, что Андерсен заметил только, как поблескивали влажные зубы девушек
Он начал рассказывать девушкам о них самих. Он говорил о них, как о
сказочных принцессах Он увлекся Он восхвалял их зеленые загадочные глача,
душистые косы, рдеющие губы и тяжелые ресницы
Каждая девушка была по своему прелестна в описании Андерсена и
по-своему счастлива.
Девушки смущенно смеялись, но, несмотря на темноту, Андерсен заметил,
как у некоторых из них блестели на глазах слезы. То были слезы благодарности
доброму и странному попутчику.
Одна из девушек попросила Андерсена, чтобы он описал им самого себя.
Андерсен был некрасив. Он знал это. Но сейчас он изобразил себя
стройным, бледным и обаятельным молодым человеком с д^шой, трепещущей от
ожидания любви.
Наконец дилижанс остановился в глухом городке, куда ехали девушки. Ночь
стала еще темнее. Девушки расстались с Андерсеном, причем каждая горячо и
нежно поцеловала на прощанье удивительного незнакомца.
Дилижанс тронулся. Лес шумел за его окнами Фыркали лошади, и низкие
итальянские созвездия пылали над головой. И Андерсен был счастлив так, как,
может быть, еще никогда не был счастлив в жизни. Он благословлял дорожные
неожиданности, мимолетные и милые встречи.
Италия покорила Андерсена. Он полюбил в ней все. каменные мосты,
заросшие плющом, обветшалые мраморные фасады зданий, оборванных смуглых
детей, померанцевые рощи, "отцветающий лотос" - Венецию, статуи Латерана,
осенний воздух, холодноватый и пьянящий, мерцание куполов над Римом,
старинные холсты, ласкающее солнце и то множество плодотворных мыслей,
которые рождала Италия в его сердце.
Умер Андерсен в 1875 году.
Несмотря на частые невзгоды, ему выпало на долю подлинное счастье быть
обласканным своим народом.
Я не перечисляю тут всего, что написал Андерсен. Вряд ли это нужно. Я
хотел только набросать беглый облик этого поэта и сказочника, этого
обаятельного чудака, оставшегося до самой своей смерти чистосердечным
ребенком, этого вдохновенного импровизатора и ловца человеческих душ - и
детских и взрослых
Он был поэтом бедняков, несмотря на то, что короли считали за честь
пожать его сухощавую руку
Он был простонародным певцом. Вся его жизнь свидетельствует о том, что
сокровища подлинного искусства заключены точько в сознании народа и нигч.е
больше.
Поэзия насыщает сердце народа подобно тому, как мириады капелек влаги
насыщают воздух над Данией. Поэтому, говорят, нигде нет таких широких и
ярких радуг, как там.
Пусть же эти радуги почаще сверкают, как многоцветные триумфальные
арки, над могилой сказочника Андерсена и над кустами его любимых белых роз.
1%5
Last-modified: Mon, 24 May 1999 15:47:01 GMT