не
ваше настоящее имя?
     В этот миг его вдруг озарило.
     -  Вот  черт!  - воскликнул он. - Можете не  трудиться.  Я  узнал  вас,
капитан Мендвилл.
     Человек, стоящий перед  ним,  вздрогнул, по его  лицу,  словно рябь  по
воде, пробежала судорога. Но тут  же он снова стал спокоен, как прежде, едва
заметно улыбнулся и слегка наклонил голову.
     - Майор Мендвилл, с вашего позволения, - уточнил он. - К вашим услугам.
     После  этого  они  долго  стояли, пронизывая друг  друга  взглядом. Оба
хранили  мрачное  молчание, и каждый пытался угадать,  какие чувства владеют
другим.  Когда  Лэтимер  наконец  заговорил, то  речь  его могла  показаться
странной:
     -  Я всегда думал,  что глаза у вас  голубые.  Вот что с  самого начала
ввело меня в заблуждение...
     -  Одна  из  тех  деталей, на которые  я  рассчитывал,  -  с  легкостью
подтвердил Мендвилл, будто они  обсуждали какой-нибудь посторонний  предмет,
не имеющий к нему отношения. Он просто констатировал факт: со светлыми кожей
и  волосами  обычно ассоциируются  голубые  глаза,  и темные глаза Мендвилла
придавали его маскировке дополнительное правдоподобие.
     Лэтимер   прошел    мимо   него    к   письменному   столу.   Мендвилл,
полуобернувшись, провожал его взглядом.
     - Наверное, нет смысла продолжать нашу беседу, - сказал американец.
     - Это означает расстрел, - отрешенно пробормотал Мендвилл.
     - Вы ждали чего-то иного? Ставка  в игре была  вам известна. -  С этими
словами Лэтимер потянулся к звонку.
     - Стойте! На вашем месте я не стал бы звонить в этот колокольчик.
     Лэтимер чуть  задержался, но, тем не менее, позвонил. Мендвилл скрестил
руки на груди.
     - Вы, конечно, понимаете,  что мой арест повлечет за собой арест вашего
тестя?
     - И что с того?
     - Пораскиньте мозгами, что за этим последует.
     Дверь открылась и показался Миддлтон.
     - Вызовите охрану, - коротко приказал майор.
     -  Вы  -  болван!  -   Мендвилл  процедил  это  слово  со  максимальным
презрением, на которое только был способен.  -  Вас  не волнует судьба вашей
жены?
     - Моей же...  -  не  договорил  Лэтимер  и на секунду остался стоять  с
приоткрытым ртом; глаза его расширились. - Моя жена что-то знает? Знает, что
вы не квакер?
     Но это  был уже не столько вопрос, сколько горькое  восклицание. Стоило
Мендвиллу  упомянуть  Миртль,  как  перед  ним, будто  при  вспышке  молнии,
предстала  жуткая правда и лавиной обрушились воспоминания, наполняя  сердце
ужасом и свинцовой тяжестью. Излишними были  уже пожатие плеч и  насмешливая
улыбка - ответ Мендвилла; Гарри понял,  каким он оказался  тупицей, полагая,
что Миртль, подобно ему самому, поверила в Джонатана Нилда.
     Снаружи  донесся  печатный  шаг, слова  команды  и  стук  приставленных
мушкетов. Вновь появился Миддлтон.
     - Охрана здесь, сэр.
     Лэтимер справился с собой.
     - Пусть подождут, пока я снова не позвоню, - сказал он.
     Миддлтон, думая, что допрос  не окончен, вышел и закрыл за собой дверь.
Бледный Лэтимер, ощутивший  вдруг дурноту, повернулся  к Мендвиллу, на губах
которого кривилась ухмылка.
     -  Итак, сэр, может быть, вы объяснитесь во избежание недоразумений? На
что вы намекали, говоря о моей жене?
     - Так  ли  уж это необходимо?  Что  подсказывают вам  ваши  собственные
извилины? Думаю, вы все прекрасно поняли, иначе не задержали бы охрану.
     - Тем  не менее, сэр, мне хотелось бы услышать от вас. Какая  опасность
может ей угрожать, если вы и сэр Эндрю предстанете перед трибуналом?
     Рука  Мендвилла  опустилась  в  карман. Лэтимер  выхватил  из-за пазухи
пистолет и навел на него.
     - Поднимите руки, немедленно!
     -  Всего лишь  табакерка, - засмеялся Мендвилл. Он достал  табакерку  и
постучал  указательным пальцем по крышке.  - Немного успокоительного мне  не
повредит -  нервы  шалят.  -  Он  открыл  крышку и,  набрав  щепоть  табаку,
продолжал:  -  Успокойтесь, при  мне нет оружия,  наличие которого смогло бы
оправдать  ваши действия, если вы  застрелите меня в целях самозащиты.  - Он
втянул порошок  ноздрями, после  чего,  спрятав коробку в  карман и отряхнув
пальцы от крошек, добавил с усмешкой:  - А жаль, это был  бы удобный  способ
избавиться от меня.
     -  Мендвилл, отвечайте  на мой вопрос, или, ей-Богу, через десять минут
вас  поставят  к внутренней  стене этого  сада перед командой с мушкетами. Я
расстреляю  вас  своей властью и  приму на себя  всю ответственность за этот
поступок.
     -  Ответственность -  не то  слово. Безусловно,  друг  мой, безусловно,
губернатору будет что сказать вам. Неудобный человек этот Ратледж. Он начнет
доискиваться причин... И где, как вы думаете, он будет искать? Он приволочет
к себе сэра Эндрю Кэри, а тот ему кое-что объяснит...  То  же самое, кстати,
произойдет,  если вы предадите меня  суду военного  трибунала. Впрочем, даже
если Ратледж не станет этого делать, будьте уверены - я принял свои меры. Не
воображайте, что я шел сюда по вашему вызову, в  цели  которого трудно  было
ошибиться,  не  приняв на крайний  случай надлежащих мер предосторожности. Я
слишком  старый  солдат,  дорогой мой Лэтимер,  чтобы,  собираясь в бой,  не
подготовить пути к отступлению. Вам следовало бы помнить  об этом. Видимо, в
прошлом  я  переоценил  ваши  умственные  способности.  Ваше  поведение   не
подтверждает  мою старую  оценку.  Правда, вы чрезмерно возбуждены,  поэтому
позвольте призвать вас к спокойствию, дабы вы могли трезво все обдумать.
     Лэтимер сделал над собою  усилие, но  дело было  не в  этой язвительной
речи. Пожалуй, ему действительно  необходимо  взвесить создавшееся положение
на холодную  голову.  Он  убрал  пистолет, сел  за стол и попытался говорить
спокойно:
     - Только что здесь была моя жена. Она знает, кто вы?
     -  Ну, конечно.  Она  знает это три месяца - с  тех  самых пор, как  мы
впервые встретились на Трэдд-стрит. Вы с генералом Молтри находились тогда в
Пьюрисберге.  Первый  же  допрос  сделает  этот факт достоянием  гласности -
старый Кэри позаботится об этом.
     -  Вы  собираетесь  меня   убедить,  что  Кэри  желает  погибели  своей
собственной дочери? - крайне недоверчиво спросил Лэтимер.
     - Прежде всего он желает погибели вам, майор,  но чтобы добиться этого,
он без колебаний  пожертвует  своей  дочерью. А  с нею он уничтожит  и  вас,
потому что вы неизбежно будете впутаны - это вам должно быть понятно.
     Но Лэтимер не  понимал, да сейчас он и не стремился понять. Для него во
всем  этом заключалось нечто гораздо  более ужасное,  чем угроза его доброму
имени.  Пока  его  мысли были  заняты чем-то одному  ему известным, Мендвилл
развивал наступление.
     - Она регулярно сновала между штаб-квартирой Молтри  и отцовским домом.
Кэри поклянется -  и его не понадобится принудительно приводить к присяге, -
что она приносила сведения для передачи британцам.
     - Ну уж это, по крайней мере, вранье!
     - Да? В таком деле  доказательства мало чего стоят. Ложь это или правда
- все охотно в  нее поверят, и здесь  наивно рассчитывать  на непредвзятость
судей.
     И  Лэтимер  с  горечью   понял  справедливость   этих   слов,  вспомнив
оскорбительную рекомендацию Ратледжа запретить Миртль  посещать Трэдд-стрит.
Рекомендацию, которую он с негодованием отверг.
     Мендвилл вкрадчиво возобновил свою речь:
     - Если  ее отец поклянется  в этом  -  а  он поклянется  -  то трибунал
сделает вывод, что  переданная ею информация могла исходить  только от  вас.
Как вам нравится такая перспектива, а, Лэтимер?
     - Пф-ф, это меня не волнует. - Лэтимера и впрямь терзало другое.
     - Допустим.  Пусть собственная судьба вас не волнует. Но здесь замешана
Миртль. Вы думаете,  я забочусь  о себе? Думаете, я распинаюсь, чтобы спасти
свою шкуру? Нет.  Я делаю это потому,  что если я  предстану перед судом, то
перед ним неизбежно окажется  и Миртль; и какова бы ни была уготованная  мне
судьба, ее судьба  будет  не легче. А уж насколько  в  эту историю окажетесь
втянуты вы, лично меня, разумеется, ни на грош не интересует.
     Лэтимер тяжело  навалился на стол  локтями и прикрыл  ладонями лицо. За
эти несколько минут оно успело осунуться и словно бы постареть.
     Мендвилл, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век, продолжал:
     - Интересно,  верно ли вы себе представляете, как сильно ненавидит  вас
Кэри. Помешав отомстить  вам законным  способом, вы нанесли ему  смертельное
оскорбление. Вы связали ему руки, оставив за собою выстрел в ту ночь на балу
у Брютона. Способны ли вы представить, как его  это бесит? Он не мог драться
с вами как мужчина с мужчиной; невозможность  повторного вызова непрерывно и
со  временем все сильнее  подхлестывала его ненависть. Чтобы расправиться  с
вами,  он заставил  себя пойти на  мировую  с  Миртль.  Грубая комедия.  Его
отвращение  к  ней  лишь   немногим   уступает  отвращению  к  вам.  В   его
представлении  она - неблагодарная,  бессердечная дочь,  предавшая отца ради
его  злейшего врага. Если угодно,  считайте  его сумасшедшим - ей-ей, я тоже
склоняюсь к этому мнению. Только не рассказывайте обо всем этом Миртль.
     Мендвилл  закончил,  а  Лэтимер  сидел неподвижно, продолжая  отрешенно
смотреть  в  пространство.  Пауза  затянулась;  Мендвилл  тихонько застегнул
рубашку и, глядя в зеркало над камином, повязал на шею косынку.
     - Так что  вы  решили? - нарушил он наконец молчание.  -  Больше нельзя
тянуть, это вызовет подозрение.
     Лэтимер пробудился от мрачных раздумий, судорожно вздохнул и поднялся.
     - Я не имею права  дать вам уйти. Не в моих правилах спасать себя путем
предательства интересов страны.
     - А,  вы  об  этом, - сказал Мендвилл.  - Можете не беспокоиться. Любые
ваши   действия  не  отвратят   неизбежного.  Завтра  или,   самое  позднее,
послезавтра  Превост вступит в Чарлстон. Я - агент, но не связной, а связных
у  меня  несколько.  Одного из  них  вы утром  захватили, но  есть и другие,
которых вы  не поймали и не поймаете. Они  будут, как и  раньше,  передавать
важные сведения. Город обречен, сэр, и мой провал положения не спасет.
     - Может быть. Но, слава Богу, мне  дан приказ задержать вас  при  любых
обстоятельствах.
     -  Задерживайте  сколько вздумается. Но  если  вам  хоть сколько-нибудь
дорога жизнь Миртль,  не говоря  уж  о вашей собственной,  не предпринимайте
ничего сверх того.
     - Я должен подумать,  - через силу выдавил  Лэтимер. Затем, совладав со
своим  голосом,  он  объявил:  - Вы временно  задержаны -  согласно  приказу
губернатора.
     Ни  проблеска  торжества  не  отразилось  в глазах  Мендвилла; ничто не
выдавало  его  облегчения.  Однако он еще раз остановил Лэтимера, когда  тот
взялся за колокольчик.
     - Минутку, прошу вас! Мне нужно послать записку - всего пару строк - на
мою квартиру.  Я  должен  сообщить,  что  пока  не  вернусь  и...  мне нужно
предотвратить то, что должно случиться, если от меня не поступит известий.
     Лэтимер кусал губы, преодолевая свои колебания.
     - Ну, посудите сами, - убеждал  Мендвилл, -  допустим,  меня  задержали
просто   как   подозрительную   личность   из   обычной   в   военное  время
предосторожности  -  моя  просьба  и  ваше  согласие должны выглядеть вполне
естественными.  -  Он  помолчал и, не дождавшись  ответа,  добавил: -  Скажу
больше: если  вы  этого  не  сделаете,  можете с  равным успехом сразу  меня
выдать, ибо Кэри начнет действовать, как мы с ним условились на случай моего
провала.
     Лэтимер еще целую минуту никак не мог решиться.
     -  Ладно,  -   произнес  он,  сломленный   страхом  и  какой-то  смутно
шевельнувшейся в мозгу мыслью, - здесь все, что нужно для письма.
     Мендвилл быстро  набросал на листке бумаги  несколько  строк.  Когда он
сложил записку, Лэтимер протянул руку через стол:
     - Дайте мне.
     Шпион с удивлением поднял глаза, затем подчинился.
     Записка   была  короткой:  "Меня  задержали   дела.  Возможно,  сегодня
вернуться не успею. Джонатан Нилд".
     - Условный код, надо полагать.
     - Конечно,  - сказал  Мендвилл. - Я объясняю мое положение, но сообщаю,
что поводов для тревоги пока нет.
     -  Очень хорошо. -  Лэтимер сложил  записку. - Надпишите адрес. - Когда
это было сделано, он спрятал ее в карман.  - Что бы с вами ни случилось, она
будет вручена до наступления ночи.
     - Что?! - Мендвилл вскочил на ноги. - Вы нарушаете уговор!
     - Нет. Я с вами  пока ни  о чем не договаривался. Однако мне необходимо
подумать над своим выбором. Мне требуется время, чтобы поразмыслить.
     Мендвилл глубоко вздохнул. Он даже чуть-чуть улыбнулся.
     - Вы меня надули, - посетовал он, но беззлобно.
     - Может быть, и нет, - ответил Лэтимер. - В лучшем случае  я, вероятно,
получил отсрочку. Вы будете извещены... Уведите арестованного,  -  сказал он
вошедшему Миддлтону, - он задержан до следующего допроса.
     - Пройдемте, сэр. За дверью - направо.
     Мендвилл снова преобразился в квакера Нилда с подшаркивающей походкой и
выговором через нос.
     - О, нет, друг. Уверяю, я ничего не знаю о твоих военных приказах.
     Он ушел, и Лэтимер остался наедине со своими мыслями.



        Глава XI. Via crucis[39]

     Не нужно иметь богатого воображения, чтобы  повторить путь, по которому
Гарри  Лэтимер мысленно  поднимался на  Голгофу. Все, чем он дорожил, отныне
было растоптано.
     В  этот час он  забыл о войне, о том, что враг стоит у ворот, о грозной
опасности, нависшей над Чарлстоном. Вновь и  вновь мучительно вглядывался он
в  свое  прошлое,  и  оно  затмило мысли  о  настоящем;  настоящее  на время
перестало существовать.
     Оставшись в  библиотеке один, он вспоминал начало своей семейной жизни,
ссоры  с  Миртль, отравлявшие их  существование до того самого дня, когда  в
битве за форт  Салливэн он решил, что лучшим  выходом из положения будет его
смерть. В ушах снова звучали в  сердцах вырвавшиеся слова  жены: "О, зачем я
только вышла за тебя! Я  десять лет жизни отдала бы, если бы это  можно было
исправить!"
     Он вспомнил,  как  она молча признала, что согласилась на замужество из
жалости,  либо  для успокоения своей  совести,  лишь бы вынудить его уехать.
Ведь  он  обнаружил тогда  какую-то связь между  нею  и  Мендвиллом, поэтому
упорно не желал бежать из Чарлстона, несмотря на маячившую впереди петлю.
     Он вернулся еще дальше  в прошлое, к тому дню, когда в  Фэргроуве Гарри
своими  глазами  видел  такие  доказательства,  какими   только  глупец  мог
впоследствии пренебречь.
     О, все было ясно и прозрачно до  омерзения. Вся его супружеская жизнь -
ложь  на лжи;  ее любовь -  сплошное бесстыдное притворство; их ребенок... О
Боже!  Их ребенок  родился не в счастливом браке, а в издевательской пародии
на брак.
     Лэтимер  обхватил  голову  руками.  Перед  закрытыми глазами проплывали
райские картины  жизни благодушного недоумка.  И  вот их окончательная цена,
вот расплата за самообман. Все дело  в  том, что любила-то она всегда одного
Мендвилла. Может быть, даже и замуж-то вышла, чтобы спасти не только его, но
и  Мендвилла  тоже.  Гарри ведь предупредил  ее,  в каком  опасном положении
окажутся Мендвилл и лорд Уильям, если попытаются его повесить.
     Но пусть все-таки единственным мотивом было чувство жалости - она потом
открыто  раскаивалась  в  своем  поступке.  Раскаяние  неизбежно,  когда  за
один-единственный   порыв   приходится   расплачиваться   всю   жизнь.   Она
неоднократно сокрушалась по этому  поводу, причем столь явно, что опять-таки
нужно  было  быть  таким  круглым идиотом, как он, чтобы забыть ее упреки  и
поддаться  новым лживым уверениям в  любви. Его оправдывает лишь то,  что он
был тогда на волосок от смерти.
     Ясно,  что  все это время она любила Мендвилла.  Не нужно новых горьких
доказательств - хватит тех, что имеются. Пожалуйста -  ее примирение с отцом
по времени  совпало с приездом  Мендвилла. Разве это не доказывает,  что они
состояли в  постоянной  переписке? Вся  эта история с болезнью  сэра Эндрю -
очередная выдумка с целью  обвести его  вокруг пальца. И  пока Мендвилл  жил
здесь  под  чужой  личиной,  она  ежедневно  виделась  с  ним  у  отца.  Она
встречалась с врагом своего  мужа. Могло  ли  ее предательство  ограничиться
только  встречами  с ним?  Недаром Мендвилл намекнул, что она передавала ему
информацию, собранную  по  крохам  в  штаб-квартире Молтри. Если она предала
мужа в одном, то что  ей стоило предать его и в другом? К  тому же, не  надо
забывать, что она была  воспитана в традициях верности короне, и  ее  измена
интересам  колоний  - сущая  безделица  по  сравнению с  изменой влюбленному
простофиле-мужу, который так безоглядно ей доверял.
     Если  вдуматься,  и  тут  в  доказательствах  нет  недостатка.  Чем  не
доказательство ее признание Молтри, что  она встречала Нилда  - вынужденное,
как он  теперь понял, признание,  потому что отрицательный  ответ  вызвал бы
дополнительные вопросы  и был чреват разоблачением.  И разве можно  хоть  на
мгновение  поверить,  что  она  не  узнала  в  Нилде  Мендвилла?  Даже  если
допустить, что  Мендвилл и ее дьявольски коварный отец состояли в заговоре и
через  нее подстраивали  ему ловушку - разве не начали бы  они  с  того, что
открыли бы ей, кто такой Нилд? Короче говоря, так или иначе, но она не могла
этого не  знать.  И,  зная, Миртль  продолжала встречаться  с  Мендвиллом  в
отцовском  доме. Будь она  честной,  она сразу сообщила бы о нем губернатору
или, на  худой конец, Гарри  после  его  возвращения,  останься  у нее  хоть
капелька прежней  привязанности.  Но она  погрязла во лжи - сначала тем, что
промолчала, затем солгала,  отвечая Молтри.  И сегодня, когда  он час  назад
застал их вместе в этой комнате, она снова солгала ему и своим поведением, и
речью. Она  - соучастница  Мендвилла.  А стала бы  она соучастницей, если бы
дорожила  жизнью  и  честью  Гарри,  жизнью  всех  жителей  города? Выходит,
Мендвилл значит для нее много больше.
     Все  улики  были  налицо,  и  безжалостная  правда  заставила  Лэтимера
содрогнуться...
     Дневной  свет  померк. Обеспокоенная Миртль  пошла  на  поиски  мужа  и
обнаружила его все еще сидящим в библиотеке.
     - Гарри!
     При  звуке  ее  голоса  он  испуганно  вскочил,  как человек,  которого
внезапно  разбудили. Упреки и обличения готовы были сорваться  с его уст, но
остались  непроизнесенными.  В  тот краткий промежуток  времени,  когда  она
приближалась к  нему, Лэтимер передумал. Он принял новое решение - хитростью
раскрыть всю правду до конца.
     "Правду!" - зло  рассмеялся он про себя. Как будто за последний час  он
не пресытился  до  тошноты этой гнусной правдой! Ладно,  тогда он сыграет на
этой ее отвратительной самоуверенности;  посмотрим, какова глубина ее позора
и подлости.
     - Гарри, что ты здесь делаешь?  Уже  темнеет. - В ее  милом голосе, так
ласкающем слух, звенело беспокойство.
     Но Лэтимер догадывался  о  подлинной  причине  ее тревоги. Он зевнул  и
потянулся.
     - А?.. Я, должно быть, заснул, - выговорил он сонно.
     Услыхав затаенный вздох облегчения,  он понял, о чем  она подумала. Раз
Гарри был в состоянии заснуть после разговора с мистером Нилдом, значит, все
в порядке, волноваться не о чем.
     - Бедный Гарри! - Голос ее был полон нежности и заботы. - Ты так устал.
Я рада, что ты чуть-чуть поспал.
     - Да, -  пробормотал он,  - да.  Если  бы в  полдень  не заявился  этот
окаянный квакер, я отдохнул бы как следует. Видит Бог, мне это необходимо.
     - Что ты с ним сделал? С мистером Нилдом? - небрежно спросила Миртль, и
Лэтимер проклял ее в душе за предательство.
     - Задержал, - ответил он коротко.
     -  Ты  его задержал?  -  Ее  тон  теперь  не  был  небрежным  -  скорее
испуганным. - Но почему?
     - Приказ Ратледжа, только и всего.
     - У него есть какие-то основания?
     - Никаких, насколько мне известно. Но Ратледжу вздумалось подержать его
в  каталажке  на всякий случай - а  вдруг  он все-таки  шпион? Ратледж хочет
полностью исключить риск передачи  сведений врагу. - Лэтимер  сел  и закинул
ногу за ногу. Миртль осталась  стоять,  вцепившись пальцами в край стола.  -
"Она не выдерживает, - подумал он, - ее выдает дрожь в ногах".
     - Но... ты... как ты думаешь - он шпион?
     Гарри непринужденно засмеялся.
     - Судя по голосу, тебя  бы это потрясло.  Но нет, нет, документы  этого
парня в порядке, он похож на того, за кого себя  выдает.  Но мы задержим его
до тех  пор, пока это просто не будет больше иметь никакого значения, вот  и
все. Однако...
     -  Да?  -  сказала  Миртль.  Он не  отвечал,  словно  впал  в  глубокую
задумчивость. - Однако - что? - напомнила она.
     Он сделал вид, что стряхнул с себя задумчивость, и взглянул на жену. Ее
лицо смутно выделялось в сумеречном свете.
     - Я не могу  отделаться от  ощущения,  что  этот парень не тот, за кого
себя выдает. Ты знаешь, Миртль, в нем есть что-то до странности знакомое. Но
это  что-то все  время ускользает от меня.  Кого-то он  мне напоминает, но я
никак не могу вспомнить, кого. Скажи, у тебя не возникло такого же ощущения?
     - У меня? Нет, - ответила она громче, чем хотела. - Нет.
     - Но ты же его неоднократно видела.
     -  Я?  -  воскликнула  она снова; было похоже,  что  она и  на этот раз
собирается все отрицать.
     - Ну да, - ответил он, - у твоего отца.
     - Ах, да, конечно. Я встречала его там пару раз.
     - И ты, конечно, говорила с ним.
     - Нет... совсем немного.
     - Нет?  Ну,  хорошо,  но... ведь  ты  пробыла с ним  здесь  перед  моим
приходом четверть часа  или даже  больше.  Должна же ты была  о чем-то с ним
беседовать и как-то его разглядеть?
     - Да, конечно.  - Неестественный голос выдавал ее  напряжение; ей стало
трудно им управлять.
     - И  за все  время ты не заметила  в этом человеке  ничего  такого, что
напомнило бы тебе кого-нибудь?
     Она издала нервный смешок.
     - Разумеется, нет. У тебя разыгралась фантазия, Гарри.
     -  А, да ладно! -  Он  вздохнул  и встал.  -  Может,  и так. -  И очень
небрежно, будто подшучивая над  нею,  спросил: - Но о  чем,  ответь мне ради
Бога, ты так долго разговаривала с этаким тупицей?
     -  О  чем?  -  Миртль  вроде  бы силилась  вспомнить, потом  хрипловато
сказала: - Ох, я и забыла.
     - Забыла? - Тон Гарри выражал удивление. - Но постой, Миртль, была же у
тебя какая-то  причина  для разговора с ним,  когда Миддлтон  сказал, что он
здесь. Ее-то ты помнишь?
     - Почему... почему ты меня об этом спрашиваешь?
     -  Но... -  он замолчал,  словно опешив.  - Что  удивительного  в  моих
вопросах?
     -  Нет, нет.  Но...  Хорошо, если ты так  настаиваешь - я хотела узнать
новости об отце.
     - Ты же только вчера с ним виделась.
     - Да, но  когда мистер  Миддлтон  сообщил,  что пришел  мистер Нилд,  я
вообразила, что  он  пришел  с каким-нибудь поручением  от  отца.  Я ведь не
знала, что это ты за ним послал.
     - О, понимаю. И, конечно, вы начали обсуждать причину этого вызова?
     - Конечно. Ему это показалось странным. Он недоумевал, что тебе от него
понадобилось.
     - А  потом?  Видишь ли,  дорогая, я стараюсь разобраться -  может быть,
что-то промелькнувшее в вашей беседе  даст мне какой-нибудь ключ к разгадке.
Попытайся вспомнить, о чем вы говорили.
     Она потерла лоб, делая вид, что вспоминает, затем  нетерпеливо, с нотой
раздражения, выпалила:
     - О  Господи, не могу. Это было так... так скучно! Он разглагольствовал
о  табаке.  Это единственный  интересующий  его  предмет.  Он ведь  табачный
плантатор.
     - Ты в этом уверена? Я имею в виду, что он табачный плантатор?
     - Ну да, а разве нет?
     -  Он  таковым  представляется.  Но   у  меня  на   этот  счет  имеются
определенные сомнения. А кроме этого ты ничего о нем не знаешь?
     - Да что  ж я могу  знать? - Миртль проявляла все больше раздражения. -
Это смешно, Гарри. Я пришла, чтобы позвать тебя к ужину. Генерал Молтри ждет
нас.
     - Прости меня, дорогая. Я несколько устал и рассеян.
     И они вместе направились в  столовую - она со страхом,  поселившимся  в
сердце, а он -  пылая ненавистью.  Он дал ей шанс сознаться, но она отвергла
его,   отделалась  ответами,  в   которых  каждое   слово   было  ложью  или
замалчиванием правды.  И это женщина, которую он любил всем своим существом,
его жена,  мать его  ребенка!  Лицемерка!  Оставалось только  решить,  какую
тактику выбрать в дальнейшем.
     Во  время ужина  Лэтимер  между  делом  сообщил  генералу  Молтри,  что
приходил  квакер  Нилд,  документы его в порядке,  но  он,  согласно приказу
Ратледжа, задержан до особого распоряжения.
     Молтри  добродушно хохотнул.  Его  позабавил  комизм положения квакера;
подозрительность Ратледжа казалась генералу еще комичнее.
     - Парень попал как кур в ощип. Ну, ничего,  зато  спокойно выспится под
надежной охраной.
     Миртль,  за которой  Гарри  искоса наблюдал,  была мертвенно бледна  и,
опустив  голову, притворялась, что поглощена едой.  Но ему показалось  этого
мало  и  он  запугал  ее  еще  сильнее. Когда  ужин  подходил  к  концу,  он
неожиданно, самым небрежным тоном, задал вопрос, который поверг ее в панику.
     - Миртль, что-то давненько  ничего не  слышно  о  твоем  кузене Роберте
Мендвилле. Что с ним сталось, тебе не известно?
     Нож  громко  звякнул  о  тарелку. Ужас метался  в  глазах  Миртль,  под
которыми пролегли глубокие тени.
     - Почему... почему ты об этом спрашиваешь?
     Лэтимер поднял брови.
     - Но... - он выглядел обеспокоенным, - что уж  такого необычного в моем
вопросе? Чего ты так испугалась?
     Она попыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкой.
     -  Нет,  нет,  что ты... Просто  я себя неважно чувствую, - сказала она
жалобно и,  собрав последние  силы, добавила: - Я все время пугаюсь... этого
грохота пушек.
     - Бедное дитя, бедное дитя! - сочувственно пробормотал Молтри.
     - Понимаю, дорогая, понимаю. - Голос мужа был ласковым и успокаивающим.
- Я спросил потому, что весь вечер меня странным образом преследует мысль  о
Мендвилле.  Бог знает почему. Как  будто нет причин его вспоминать. Полагаю,
ты ничего о нем не знаешь?
     Миртль покачала головой.
     - Ничего.
     Молтри отодвинул стул и поднялся  из-за стола, поставив тем самым точку
в  разговоре. Впрочем,  он  и  так уже  был закончен: Лэтимер  не  собирался
истязать жену до бесконечности.
     - Пойдем, Гарри, - поторопил  генерал. - Дело не ждет. Полчаса назад  я
получил от Ратледжа записку. Он уже на укреплениях.
     Чтобы усыпить подозрения  Миртль, Лэтимер  подошел и поцеловал ее.  Она
встала и на мгновение прижалась к мужу. Он погладил ее по плечу, сказал, что
они  уходят  не надолго,  а этой  ночью штурма  не  предвидится, и  поспешил
вдогонку Молтри.
     На пороге его внезапно остановил ее резкий возглас:
     - Гарри!
     Он  обернулся.  Она стояла,  тяжело оперевшись на  стол и смотрела мимо
него остановившимся взглядом. Что-то явно не давало ей покоя.
     - Я... я хотела...  - она  осеклась,  затем, помедлив, продолжила,  - я
хотела сказать, береги себя. Я не лягу, пока ты не вернешься.
     Лэтимер видел - совсем не то она пыталась сказать - и вышел, уверенный,
что Миртль все же хочет вырваться из трясины лжи,  в которую погружается все
глубже.



        Глава XII. Проверка

     Всю ночь  Лэтимер провел в поле на  укреплениях, где  в  неровном свете
множества горящих бочек с дегтем стояли наготове солдаты и офицеры.
     Ранним вечером в город  с  позиций донеслись звуки нескольких  пушечных
выстрелов. Взбудораженные  горожане  решили, что началась атака. Однако  это
была всего лишь нелепая  случайность, впрочем, оказавшаяся прямым следствием
слишком  неограниченных полномочий губернатора Ратледжа. Незадолго до  этого
происшествия   губернатор  потребовал   отдать   под  его  командование  все
ополчение, которое он привел из Оринджберга. Обнаружив прошлой ночью брешь в
земляном валу, он приказал отряду  своих людей под  началом майора  Хьюджера
заделать  их. Передвижение  отряда  вблизи  передовой  встревожило  часовых,
охранявших вал  и получивших однозначный приказ генерала  Молтри стрелять по
всякому, кто приблизится в темноте к их позициям. Вообразив, что имеют  дело
с отрядом противника, часовые  произвели  несколько  смертоносных  залпов по
движущимся фигурам, а солдаты в траншеях приняли  их за сигнал к бою. Беглый
огонь из мушкетов и даже из нескольких орудий быстро охватил переднюю линию,
шквалом сметая все на открытой местности перед нею.
     Суматоха  вскоре  улеглась,  но  за  это  время успели погибнуть  майор
Хьюджер  и двенадцать его солдат. Последовала острая стычка  между  Молтри и
Ратледжем.  бригадный генерал требовал  положить конец двойному  руководству
армией,  иначе,  считал   он,  поражение  неминуемо.   Ратледж,  подавленный
происшествием, уступил гораздо легче, чем можно было от него ожидать.
     Другим   результатом  нелепой  гибели   храброго  и   всеми  уважаемого
Бенджамина Хьюджера стало  назначение Тома Айзарда, которому не давала покоя
некоторая   праздность   его   нынешнего   существования,   командиром  роты
ополченцев.
     В три часа  утра Молтри и Лэтимер ехали верхом, направляясь к городским
воротам. Они возвращались с  южного крыла обороны, где саперы все еще спешно
достраивали   укрепления.   Из   темноты   их  окликнул   офицер,  посланный
губернатором.  Когда они натянули поводья,  он  подъехал  и сообщил, что его
светлость ждет генерала на военный совет.
     У ворот  они увидели  полдюжины  офицеров,  приглашенных  на  секретное
совещание, в том числе  Кристофера  Гедсдена. Губернатор  сидел  на  завале,
представлявшем  собой  груду  булыжников  перед  въездом  в  город;  офицеры
расположились  около  него  полукругом.  Вся  группа освещалась  красноватым
светом  пламени  горевшего  в   бочках  дегтя.  В  отдалении,  за  пределами
освещенного участка,  наполовину  сливаясь  с темнотой, стояли с их лошадьми
ординарцы.
     Молтри  и  Лэтимер  спешились  и,  оставив  своих   лошадей  ополченцу,
присоединились к  собранию. Подошел негр  Гедсдена с кувшином и  налил вновь
пришедшим по чарке  антигуанского рому - к великой радости обоих, ибо в этот
предрассветный  час  в  воздухе   резко  похододало.  Молтри  воспользовался
заминкой,  чтобы   набить  и  раскурить  свою   трубку.   Негр  скрылся  под
одобрительные и благодарные возгласы в адрес Гедсдена, и Ратледж приступил к
делу, ради которого собрал совет.
     Он сидел на валуне  в унылой позе, уронив руки на колени, и  лицо его в
красноватых отсветах выглядело мрачнее обыкновенного.
     - Я получил донесение, что Превост готовится с рассветом двинуть вперед
основные силы своей  армии. Она насчитывает от семи до восьми тысяч человек.
Это,  по  меньшей мере, на тысячу  больше,  чем  я предполагал.  Они  хорошо
экипированы и имеют сильную артиллерию. Сколько у нас людей, генерал Молтри?
     - Около трех тысяч, - ответил тот.
     Ратледж устало вздохнул.
     - Боюсь, это слишком смелое округление.
     Молтри с ним не согласился. Он принялся детально доказывать губернатору
его неправоту, и отчасти преуспел в этом.
     -  Даже  если так,  -  возразил  наконец  Ратледж,  - этого  отнюдь  не
достаточно, чтобы противостоять грозной армии, выставленной против нас.
     Молтри засмеялся:
     - Нас никогда не было достаточно, даже с точки зрения людей, обладающих
военным опытом. Генерал  Ли,  помнится, говорил мне  то  же  самое,  когда я
командовал  фортом Салливэн. У  него  была одна забота - наведение  надежной
переправы   для  отступления.   Надеюсь,   вы,  ваша  светлость   не   столь
"предусмотрительны".
     Обстановка немного  разрядилась;  даже  те офицеры, которым  передалось
уныние Ратледжа, сдержанно засмеялись. Молтри презирал опасность,  упорно не
желая  оценивать  свои  силы только их  численностью. Он  не только сам  был
храбр, но и вселял уверенность в других.
     -  Смею вам напомнить,  господа, - произнес Ратледж жестко, - что  если
британцы преодолеют наши  укрепления, то погибнут и пострадают многие жители
города.
     - Не об этом надо думать в такой момент, Ратледж, - раздраженно вставил
Гедсден.  При  обсуждении  военных вопросов  полковник  впадал  в  такие  же
крайности, как и в политических дебатах.
     - Для вас, возможно, так оно и есть. Вы  - солдаты, и перед  вами стоит
ясная  задача;  вам  не  нужно  думать  ни  о  чем, кроме  выполнения своего
солдатского  долга.  Но  я отвечаю за жизнь и  благополучие всех, кем  волею
судьбы  поставлен   править.  Вы  обязаны  представлять  себе,  какие  ужасы
сопутствуют штурмам городов, и, я уверен,  не хотите подвергнуть этим ужасам
Чарлстон. Однако слабость нашей обороны не является для вас секретом.
     -  Черт возьми! -  возмутился  Молтри, вынув трубку  изо рта.  - Уж  не
предлагаете ли вы нам сдаться, не дожидаясь первого удара?
     - Нет  смысла обсуждать  какие-либо предложения,  пока  британцы  их не
выдвигали.
     Раздался   возмущенный  ропот,   кто-то   схватился  за  голову.  Общее
недоумение выразил Молтри:
     -  О  Господи,  что  с  вами,  дружище?  Разве   наше  положение  более
безнадежно, чем в форте Салливэн? Тогда генерал Ли,  который никогда  не был
ни дураком, ни трусом, советовал мне эвакуировать  гарнизон. Но  ты-то  ведь
писал мне  перед боем, что скорее  отрежешь себе правую руку,  чем подпишешь
приказ об отступлении. Это твои  собственные слова,  я прекрасно их помню. А
теперь - как прикажешь тебя понимать?..
     Его слова потонули  в недовольном  хоре  упреков в  адрес  губернатора.
Ратледж переждал, пока утихнет волна протестов.
     - Господа, ваше возмущение делает  честь вашей доблести, но не здравому
смыслу.   Никто   ведь  не  станет  отрицать   ненадежность  наших  земляных
укреплений.
     -  Однако  укрепления  остаются укреплениями, -  парировал Молтри, -  и
британцам придется их атаковать. Я знаю, на чьей стороне в подобных  случаях
преимущество.
     - Не будь у вас за спиною города, я бы согласился, генерал.
     -  Город  был  за  нами и  тогда, на  острове  Салливэн,  - нетерпеливо
закричал Молтри.
     Ратледж сохранял хладнокровие.
     - Есть небольшое,  но очевидное различие  между тем, что  было тогда, и
тем, что есть теперь. Тогда городу не угрожала артиллерийская бомбардировка,
теперь  же  ее  не избежать. Кроме того, первый же  обстрел может превратить
наши валы  и  траншеи  в непригодные  для  обороны груды земли. Будет  лучше
всего,  генерал,  если вы  пошлете  парламентера  и выясните,  какие условия
склонен выставить нам генерал Превост.
     Молтри выругался с несвойственной ему грубостью.
     -  Я  не стану  посылать  никакого  парламентера, -  заявил  он.  - Мне
поручена оборона, а не сдача этого города. Я уверен, что его можно защитить,
и намерен сделать все ради этого.
     Губернатор поднялся.
     - А если я вам прикажу?
     -  Прежде чем  предпринять такой  серьезный  шаг,  вы  обязаны получить
полномочия у вашего Совета. Решит Совет вас поддержать - тогда я должен буду
подчиниться. Но  если  этого  не  произойдет,  я  не  приму  на  себя  такую
ответственность.
     Остальные  офицеры  единодушно  поддержали  своего  генерала, и Ратледж
вынужден был  смириться. Собственно, он не слишком рассчитывал их уговорить,
зато ему удалось воздействовать на Совет, который на рассвете собрался в его
доме. В сквернейшем  расположении духа, сгорая от стыда, комендант Чарлстона
писал под диктовку при свете утренней зари:
     "Маневры Вашей  армии  свидетельствуют о  намерении приступить  к осаде
города. Генерал Молтри хотел  бы  узнать,  на  каких  условиях  Вы  согласны
принять капитуляцию, если он склонится к таковой".
     Молтри  настоял  на  заключительном обороте,  утверждая,  что  какие бы
условия  Превост ни  выдвинул,  вопрос  о капитуляции все равно нужно  будет
обсуждать сызнова.
     Солнце поднялось уже довольно высоко, когда майор Лэтимер,  как главный
адъютант Молтри, выехал за первую линию  укреплений с белым  флагом, который
держал  один  из  сопровождавших его  кавалеристов, и тронулся в направлении
британского лагеря.
     Вдали, на юго-западе, наблюдалось скопление алых  мундиров  и  блестело
оружие армии неприятеля, уже начавшего погрузку на паром и плоты.
     Лэтимер вернулся только к одиннадцати и, узнав, что генерал уехал домой
дожидаться  ответа британцев,  сразу поскакал к нему. Каким-то образом среди
защитников  города уже успели распространиться слухи  о миссии Лэтимера,  и,
когда майор со своим маленьким  отрядом прибыл на  Брод-стрит, он застал там
настоящее  столпотворение.  Недалеко  от  дома  люди  окружили отряд плотным
кольцом  и забросали Лэтимера тревожными  вопросами, на которые  он  не имел
права отвечать, даже если бы был посвящен в содержание привезенного письма.
     С трудом  ему  удалось  пробиться  сквозь толпу, которую  составляли, в
основном,  солдаты  и  офицеры,  смененные с  позиций.  Вместо  того,  чтобы
воспользоваться   передышкой   для   отдыха,   они   осадили  забор   вокруг
штаб-квартиры  командующего. Добравшись до тихой гавани за садовыми воротами
и спешившись, Лэтимер поспешил на поиски Молтри, но тот, разбуженный шумом с
улицы,  уже  встречал его в холле. Они  вместе проследовали в  библиотеку, и
генерал распечатал письмо, написанное, как оказалось не генералом Превостом,
а его братом - полковником, командующим авангардом. Молтри пробежал послание
глазами. В нем заключалось следующее:
     "Сэр,
     Льщу себя надеждой, что наше  мягкое обращение с жителями как Джорджии,
так и  Вашей  провинции, побудит  Вас принять настоящее  предложение  мира и
покровительства, которое я делаю по приказу генерала Превоста. Осада и штурм
города, если они начнутся, неизбежно закончатся его покорением, а бедствия и
разрушения, на которые он  тогда будет обречен, настолько очевидны и ужасны,
что  Вам, сэр,  из  гуманных  побуждений  следует  сделать  все, что в вашей
власти, для предотвращения  такого  развития  событий. Мы гарантируем, что с
нашей стороны будет проявлено  полное понимание  и  приняты все  необходимые
меры к недопущению беспорядков. Те  же из горожан, кто не согласится принять
это  великодушное  предложение   мира  и  покровительства,  будут  считаться
военнопленными, и судьбу их будут решать остальные жители колоний.
     Для  ответа Вам предоставляется четыре часа,  по истечении которых Ваше
молчание будет расценено как несомненный отказ.
     Имею честь, сэр, быть всегда к Вашим услугам,
     полковник Дж.М.Превост,
     командующий передовым отрядом.
     Писано близ переправы Эшли-Ферри".
     - Неслыханная наглость!  - прорычал  Молтри, закончив чтение. - Черт бы
побрал   губернатора  -  дал  ему   возможность   над   нами   поиздеваться!
Безоговорочная  капитуляция -  вот чего они требуют, если  выражаться яснее.
Все, что мы выгадали, это четырехчасовое перемирие.
     Он  вручил  письмо Гарри,  и едва тот успел  его  прочесть,  как прибыл
Ратледж, которому не терпелось ознакомиться с ответом британцев.
     Глаза губернатора  с  утра  еще больше  запали, однако  он  переоделся,
сменил  парик  и,  казалось,  вновь  обрел утраченное  спокойствие.  Стоя  у
высокого окна, он молча изучил послание. Окончив, в задумчивости потер лоб и
пошевелил губами, но никак не прокомментировал прочитанное. У него вырвалось
лишь одно восклицание: "Четыре часа!" - как будто это было важнейшей деталью
ультиматума, содержащего требование безоговорочной капитуляции.
     - Вам понятно, что он имеет в виду? - поинтересовался Молтри.
     Ратледж поднял  глаза от написанного. Он  не проявлял ни нетерпения, ни
гнева.
     - Вполне, - ответил он и сунул  письмо в карман. - Я должен  немедленно
ознакомить с этим Совет. - Он двинулся к выходу. - Вам, Молтри, не мешало бы
тоже пойти со мной; и еще напишите Пуласки и Лоренсу, что их мы тоже ждем. -
Открыв дверь, он снова оглянулся и позвал: - Майор Лэтимер, как вы поступили
с квакером Нилдом?
     - Задержал, как вы велели.
     - Ничего нового не выяснили?
     - Ничего определенного, - солгал Лэтимер. - Его документы в порядке.
     - Это я знаю. Еще вопрос: вы отсоветовали вашей жене посещать ее  отца,
как я сказал?
     Лэтимер чуть покраснел.
     -  Я  уже  имел  честь сообщить  вашей светлости, что  я  думаю об этом
приказе.
     - Меня  нисколько  не  заботит, сэр, что  вы думаете о моих приказах. Я
хочу,  чтобы  вы  им подчинялись. Вчера поздно вечером миссис  Лэтимер снова
приходила на Трэдд-стрит. Если это повторится, я буду вынужден принять меры,
и  это  не  придется  по вкусу  ни вам,  ни мне,  - и губернатор  вышел,  не
дожидаясь ответа.
     Молтри, глядя на Гарри, пожал плечами.
     -  Выполнил   бы  ты  его  просьбу.  Что  поделаешь,  если  у  человека
шпионофобия.  Боже, что с  ним происходит?  -  Затем он  круто сменил тему и
заговорил,  несколько  оживившись:  -  А  сейчас, если ты...  -  он  осекся.
Страдальческая гримаса, исказившая черты Лэтимера  заставила его передумать.
- Нет-нет,  ты  и без того измотан, тебе  необходимо отдохнуть, мой мальчик.
Кто тут у нас еще?
     Молтри отправился в холл, и Лэтимер,  еле волоча ноги, поплелся за ним.
Он  чувствовал,  что мог  бы  без  труда  перенести  и не  такую  физическую
усталость, если бы не  глодавшая  сер