К.Керам. Боги, гробницы и ученые --------------------------------------------------------------- Керам К. "Боги, гробницы и ученые". Роман археологии. М.,1963, СПб, "КЭМ", 1994. C.W. Ceram "Gotter, Graber und Gelehrte". Roman Der Archaologie. Hamburg 1955. OCR - YouRich --------------------------------------------------------------- Содержание Введение. О чем рассказывает книга 2 КНИГА СТАТУЙ Глава 1. Увертюра на классической почве 3 Глава 2. Винкельман, или рождение одной науки 7 Глава 3. Следопыты истории 9 Глава 4. Сказка о бедном мальчике, который нашел сокровище 13 Глава 5. Маска Агамемнона 19 Глава 6. Шлиман и наука 22 Глава 7. Микены, Тиринф, остров загадок 25 Глава 8. Нить Ариадны 27 КНИГА ПИРАМИД Глава 9. Поражение оборачивается победой 31 Глава 10. Шампольон и трехъязычный камень 37 Глава 11. Государственный преступник расшифровывает иероглифы 42 Глава12. "Сорок веков смотрят на вас..." 49 Глава13. Питри и гробница Аменемхета 57 Глава14. Грабители в Долине царей 65 Глава15. Мумии 69 Глава16. Говард Картер находит Тутанхамона 75 Глава17. Золотая стена 81 КНИГА БАШЕН Глава 18. В Библии сказано... 90 Глава 19. Ботта находит Ниневию 92 Глава 20. Дешифровка клинописи 95 Глава 21. Необычный эксперимент 99 Глава 22. Дворцы под холмом Нимруд 102 Глава 23. Джордж Смит ищет иголку в стоге сена 112 Глава 24. Кольдевей под пулями 119 Глава 25. Э-темен-анки - Вавилонская башня 122 Глава 26. Тысячелетние цари и всемирный потоп 127 КНИГА СТУПЕНЕЙ Глава 27. Сокровища Монтесумы 136 Глава 28. Обезглавленная цивилизация 141 Глава 29. Мистер Стефенс покупает город 147 Глава 30. Интермедия 156 Глава 31. Тайна покинутых городов 158 Глава 32. Дорога к колодцу 164 Глава 33. Ступени под лесом и лавой 172 КНИГИ, КОТОРЫЕ ЕЩи НЕ НАПИСАНЫ Глава 34. Новые исследования о древних царствах 176 В В Е Д Е Н И Е О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЕТ КНИГА Я советую читателю начать чтение этой книги не с первых ее страниц - я знаю, какое ничтожное впечатление производят все заверения автора о том, что он предлагает вниманию читателей чрезвычайно интересный материал. Тем более если книга озаглавлена "романом археологии" и, следовательно, посвящена истории древности, которая, как убежден чуть ли не каждый, является одной из самых сухих и скучных отраслей знания. Я рекомендую в первую очередь прочитать "Книгу пирамид". Тогда, я надеюсь, даже самый недоверчивый читатель более благосклонно отнесется к затронутой нами теме и подойдет к книге без предвзятого мнения. После этого, чтобы лучше разобраться даже в самых волнующих событиях, можно продолжать чтение книги подряд. Автор не задавался целью написать научный трактат. В гораздо большей степени речь идет о попытке представить развитие определенной отрасли науки таким образом, чтобы работа исследователей и ученых была видна прежде всего в ее внутреннем напряжении, ее драматических переплетениях, ее человеческих отношениях. При ЭTOM, разумеется, нельзя было отказаться от авторских отступлений, точно так же как от размышлений и сопоставлений. Так была написана книга, которая специалисту-ученому может показаться "ненаучной". Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, - это то, что именно таковы были мои намерения. Я исходил из того, что археология - наука, в которой переплелись приключения и трудолюбие, романтические открытия и духовное самоотречение, наука, которая не ограничена ни рамками той или иной эпохи, ни рамками той или иной страны, - была погребена в специальной литературе: в научных монографиях и журналах. Как бы высока ни была научная ценность этих публикаций, они ни в коем случае не пригодны для чтения. Да, как ни странно это звучит, до сих пор было сделано всего лишь три-четыре попытки рассказать об исследованиях прошлого, как об увлекательных приключениях; это странно потому, что вряд ли на свете существуют приключения более захватывающие, разумеется, если считать, что всякое приключение - это одновременно и подвиг духа. Несмотря на то что в этой книге я был далек от сугубо научного описательства, я тем не менее чрезвычайно обязан археологии как науке. Да и может ли быть иначе? Ведь моя книга является, по сути дела, хвалебным гимном этой науке, ее достижениям, ее остроумию и проницательности и прежде всего археологам, которые в большинстве случаев лишь из скромности (качество, достойное подражания) не сообщали о том, что заслуживало широкой огласки. Имея это в виду, я старался избежать излишних обобщений или акцентов. Романом же археологии эта книга называется потому, что в ней идет речь прежде всего о романтических, но не противоречащих действительности событиях и биографиях. Это роман, основанный на фактах, "фактологический роман", в данном случае в самом строгом значении этого слова: все то, о чем рассказывается в этой книге, не просто основано на фактах и разукрашено фантазией автора, но составлено, скомпилировано из фактических данных, к которым фантазией автора не добавлено ни одной даже мельчайшей подробности, ни одного, если так можно выразиться, завитка, которого бы не было в документах, относящихся к тому или иному периоду времени. Тем не менее я убежден, что специалист, которому попадет в руки эта книга, обнаружит в ней те или иные ошибки. Весьма вероятно, что кое-где в текст вкрались отдельные фактические ошибки; мне кажется, этого невозможно избежать, если предпринимаешь первую попытку спрессовать в одном обзоре материал, относящийся по меньшей мере к четырем специальным областям знания, и я буду только благодарен всем, кто меня поправит. Однако я чувствую себя обязанным не только науке, но и определенному виду литературы, точнее говоря, творцу того направления в литературе, к которому принадлежит и моя книга. Я имею в виду Поля де Крюи (Крайфа) - американского врача, который первым предпринял попытку изложить историю развития специальной отрасли науки так, чтобы она читалась с таким же захватывающим интересом и волнением, которые в нас вызывает разве только детективный роман. В 1927 году Поль де Крюи сделал то выдающееся открытие, что история бактериологии, если к ней приглядеться внимательно и соответствующим образом осмыслить важнейшие вехи ее развития, содержит немало романтического. Он открыл далее, что самые сложные, запутанные научные проблемы можно изложить просто н понятно, если описывать их как рабочие процессы, то есть если вести читателя по тому же самому пути, по которому шел сам исследователь с того момента, как он приступил к осуществлению своей идеи, и до конечных результатов исследования. Он открыл также, что обходные пути, тупики и закоулки, которыми шел или в которые попадал тот или иной ученый из-за своих недостатков, переутомления, болезни, из-за мешавших ему случайностей и тормозивших его работу влияний извне, иными словами, история любого научного открытия столь полна динамики и драматизма, что этого с избытком хватает, чтобы держать в напряжении читателя. Так возникла его книга "Охотники за микробами", и одно ее заглавие определило программу для нового направления в литературе, программу фактологического романа. После первой попытки создания такого рода романа, осуществленной Полем де Крюи, вряд ли осталась хоть какая-нибудь отрасль науки, в которой тот или иной автор, а иногда и несколько сразу не попытались бы применить новый литературный метод. И само собой разумеющимся кажется то обстоятельство, что в большинстве своем эти попытки предпринимались писателями, которые в лучшем случае были лишь дилетантами в избранных ими отраслях наук. Основным вопросом критического разбора, который еще предстоит сделать, является, как мне кажется, следующий: в каком взаимоотношении в этих книгах находятся наука и литература; что перевешивает - "факт" или "роман"? Мне представляется, что лучшими книгами этого типа будут те, которые черпают романтические элементы из самой "группировки" фактов и тем самым всегда отдают предпочтение фактам. Именно это я и имел в виду, когда писал свою книгу, и надеюсь, что я принес пользу тем читателям, которые хотят быть уверенными в фактах и желали бы использовать книгу, несмотря на то что она написана в форме романа, в качестве учебного или справочного пособия. Они могут это делать со спокойной совестью. Я упорно стремился к этому еще и потому, что у меня по части общей тематики есть предшественница, хотя ее книга принадлежит к другой категории. Я имею в виду Энн Терри Уайт и ее книгу "Потерянные миры", попавшуюся мне на глаза тогда, когда я почти закончил работу над книгой "Боги, гробницы, ученые". Мне бы хотелось выразить глубокое почтение своей американской коллеге за проделанную ею работу, но тем не менее я считаю, что принцип, согласно которому "роман" следует подчинять "фактам", является более правильным. Именно этим объясняется то, что в отличие от госпожи Уайт я решил при помощи ясных и безупречных в научном отношении справок и ссылок помочь тем читателям, которые пожелали бы и в дальнейшем интересоваться наукой о прошедших веках. Я не боялся прерывать в тех или иных местах свой рассказ, чтобы привести даты и дать соответствующие исторические обзоры. В заключение мне хочется выразить благодарность всем, кто помогал мне в работе. Немецкие профессора - д-р Эуген фон Мерклин, д-р Карл Ратьено и д-р Франц Термер - были столь любезны, что просмотрели рукопись - каждый по тому разделу, который относится к его специальности. Проф. Курт Эрдман, проф. Хартмут Шмекель и шлимановед д-р Эрнст Мейер внесли несколько важных исправлений. Все они дали мне немало ценных советов, оказали мне большую поддержку во всех отношениях, прежде всего в подборе литературы (за что я должен поблагодарить и проф. Вальтера Хагемана из Мюнстера), обратили мое внимание на несколько ошибок, которые мне еще удалось исправить. Я выражаю им всем благодарность не только за помощь, но прежде всего за то, что они, специалисты-ученые, проявили интерес к книге, которая совершенно не укладывается в рамки той или иной специальной отрасли науки. Мне бы хотелось поблагодарить Э. Рэнкендорф и Эрвина Дункера за то, что они освободили меня от части нередко весьма кропотливой работы по переводу. КНИГА СТАТУЙ Мы у тебя, земля, - что же нам шлешь из глубин? Или есть жизнь под землей? Иль живет под лавою тайно Новое племя? Иль нам прошлое возвращено? Римляне, греки, глядите: открыта снова Помпея, Город Геракла воскрес в древней своей красоте! Шиллер Глава 1 УВЕРТЮРА НА КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЧВЕ В 1738 году Мария Амалия Христина, дочь Августа III Саксонского, покинула Дрезденский двор и вышла замуж за Карла Бурбонского, короля обеих Сицилий. Осматривая обширные залы неаполитанских дворцов и огромные дворцовые парки, живая и влюбленная в искусство королева обратила внимание на статуи и скульптуры, которые были найдены незадолго до последнего извержения Везувия: одни - случайно, другие - по инициативе некоего генерала д'Эльбефа. Красота статуй привела королеву в восторг, и она попросила своего венценосного супруга разыскать для нее новые. Со времени последнего сильного извержения Везувия 1737 года, во время которого склон горы обнажился, а часть вершины взлетела на воздух, вулкан вот уже полтора года молчал, спокойно возвышаясь под голубым небом Неаполя, и король согласился. Проще всего было начать раскопки там, где кончил д'Эльбеф. Король посоветовался с кавалером Рокко Хоаккино де Алькубиерре, испанцем по происхождению, который был начальником его технических отрядов, и тот предоставил рабочих, орудия и порох. Трудностей было много. Нужно было преодолеть пятнадцатиметровый слой твердой, как камень, лавы. Из колодца шахты, проложенной еще д'Эльбефом, прорубили ходы, а затем пробурили отверстия для взрывчатки. И вот наступил момент, когда заступ наткнулся на металл, зазвучавший под его ударами, как колокол. Первой находкой были три обломка гигантских бронзовых коней. И только теперь было сделано самое разумное из того, что можно было сделать и с чего, собственно, нужно было начинать: пригласили специалиста. Надзор за раскопками взял на себя маркиз дон Марчелло Венути - гуманист, хранитель королевской библиотеки. За первыми находками последовали другие: три мраморные статуи одетых в тоги римлян, расписные колонны и бронзовое туловище коня. К месту раскопок прибыли король с супругой. Маркиз, спустившись по веревке в раскоп, обнаружил лестницу, архитектура которой позволила ему прийти к определенному выводу о характере всей постройки; 11 декабря 1738 года подтвердилась правильность сделанного им заключения: в этот день была обнаружена надпись, из которой следовало, что некий Руфус выстроил на свои собственные средства театр - "Theatrum Herculanense". Так началось открытие погребенного под землей города, ибо там, где был театр, должно было быть и поселение. В свое время д'Эльбеф, сам того не подозревая - ведь перед ним в окаменевшей лаве было множество других ходов, - попал прямо на сцену театра, буквально заваленную статуями. В том, что такое количество статуй оказалось именно здесь, не было ничего удивительного: бурлящий поток лавы, сметающий все на своем пути, обрушил на просцениум заднюю стену театра, украшенную множеством скульптур. Так обрели здесь семнадцативековый покой эти каменные тела. Надпись сообщала и имя города: Геркуланум. Лава, огненно-жидкая масса, поток расплавленных минералов и горных пород, постепенно охлаждаясь, застывает и вновь превращается в камень. Под двадцатиметровой толщей такой застывшей лавы и лежал Геркуланум. Во время извержения вулкана вместе с пеплом выбрасываются лапилли - небольшие куски пористой лавы - и шлак; они градом падают на землю, покрывая ее рыхлым слоем, который нетрудно удалить с помощью самых простейших орудий. Под слоем лапилли на значительно меньшей глубине, чем их собрат по несчастью Геркуланум, были погребены Помпеи. Как нередко бывает в истории, да, впрочем, и в жизни, наибольшие трудности приходятся на начало пути, а самый длинный путь частенько принимают за самый короткий. После раскопок, предпринятых д'Эль-бефом, прошло еще тридцать пять лет, прежде чем первый удар лопаты положил начало освобождению Помпеи. Кавалер Алькубиерре, который по-прежнему возглавлял раскопки, был неудовлетворен своими находками, хотя они и позволили Карлу Бурбонскому организовать музей, равного которому не было на свете. И вот король и инженер пришли к единому решению: перенести раскопки в другое место, начав на этот раз не вслепую, а там, где, по словам ученых, лежали Помпеи, засыпанные, согласно античным источникам, в тот же день, что и город Геркулеса. Дальнейшее напоминало игру, которую дети называют "огонь и вода", но с участием еще одного партнера - плута, который в тот момент, когда рука приближается к запрятанному предмету, кричит вместо "огонь" - "вода". В роли таких путаников выступали алчность, нетерпение, а порой и мстительность. Раскопки начались 1 апреля 1748 года, и уже 6 апреля была найдена великолепная большая стенная роспись. 19 апреля наткнулись на первого мертвеца, вернее на скелет; он лежал вытянувшись, а из его рук, застывших в судорожной хватке, выкатилось несколько золотых и серебряных монет. Но вместо того чтобы продолжать рыть дальше, систематизировав все найденное и сделав выводы, которые позволили бы сэкономить время при дальнейших работах, раскоп был засыпан - о том, что удалось наткнуться на центр Помпеи, никто даже не подозревал; были начаты новые раскопки в других местах. Удивляться этому не приходится. Могло ли быть иначе? Ведь в основе интереса королевской четы к этим раскопкам лежал всего-навсего восторг образованных невежд, да, кстати говоря, у короля и с образованием дела обстояли далеко не блестяще. Алькубиерре интересовала лишь техника дела (Винкельман впоследствии гневно заметил, что Алькубиерре имел такое же отношение к древности, "какое луна может иметь к ракам"), все же остальные участники раскопок были озабочены лишь одной тайной мыслью: не упустить счастливой возможности быстро разбогатеть - вдруг в один прекрасный день под заступом вновь заблестит золото или серебро? Заметим, что из 24 рабочих, занятых 6 апреля на раскопках, двенадцать были арестантами, а остальные получали нищенскую плату. Раскопки привели к амфитеатру, но, поскольку здесь не нашли ни статуй, ни золота, ни украшений, перешли опять в другое место. Между тем терпение привело бы к цели. В районе Геркулесовых ворот наткнулись на виллу, которую совершенно неправомерно - теперь уже никто не помнит, как возникло это мнение, - стали считать домом Цицерона. Подобным взятым, как говорится, с потолка утверждениям еще не раз будет суждено сыграть свою роль в истории археологии, и, надо сказать, не всегда бесплодную. Стены этой виллы были украшены великолепными фресками: их вырезали, с них сняли копии, но саму виллу сразу же засыпали. Более того! В течение четырех лет весь район близ Чивита (бывшие Помпеи) оставался забытым; все внимание привлекли к себе более богатые раскопки в Геркулануме, в результате которых там был найден один из наиболее выдающихся памятников античности: вилла с библиотекой, которой пользовался философ Филодемос, известная ныне под названием "Вилла деи Папири". Наконец в 1754 году вновь обратились к южной части Помпеи, где нашли остатки нескольких могил и развалины античной стены. С этого времени и вплоть до сегодняшнего дня в обоих городах почти непрерывно ведутся раскопки и на свет извлекается одно чудо за другим. Лишь составив себе точное представление о характере катастрофы, жертвами которой стали эти два города, можно понять и в полной мере представить себе, какое воздействие оказало открытие этих городов на век предклассицизма. В середине августа 79 года н. э. появились первые признаки предстоящего извержения Везувия; впрочем, извержения бывали и раньше, однако в предобеденные часы 24 августа стало ясно, что на сей раз дело оборачивается настоящей катастрофой. Со страшным грохотом, подобным сильному раскату грома, разверзлась вершина вулкана. К заоблачным высям поднялся столб дыма, напоминавший по своим очертаниям гигантский кедр. С неба, исчерченного молниями, с шумом и треском обрушился настоящий ливень из камней и пепла, затмивший солнце. Замертво падали на землю птицы, с воплем разбегались во все стороны люди, забивались в норы звери; по улицам неслись потоки воды, неизвестно откуда взявшейся - с неба или из недр земли. Катастрофа застала города в ранние часы обычного солнечного дня. Им суждено было погибнуть по-разному. Лавина грязи, образовавшейся из пепла, воды и лавы, залила Геркуланум, затопила его улицы и переулки. Поднимаясь, она достигала крыш, затекала в окна и двери, наполняя собой весь город, как вода губку, и в конце концов наглухо замуровала его вместе со всем, что не успело спастись в отчаянном бегстве. Судьба Помпеи сложилась по-иному. Здесь не было потока грязи, единственным спасением от которого было, по-видимому, бегство; здесь все началось с вулканического пепла, который можно было легко стряхнуть. Однако вскоре стали падать лапилли, потом - куски пемзы, по нескольку килограммов каждый. Вся опасность становилась ясной лишь постепенно. И когда наконец люди поняли, что им угрожает, было уже слишком поздно. На город опустились серные пары; они заползали во все щели, проникали под повязки и платки, которыми люди прикрывали лица, - дышать становилось все труднее... Пытаясь вырваться на волю, глотнуть свежего воздуха, горожане выбегали на улицу - здесь они попадали под град лапилли и в ужасе возвращались назад, но едва переступали порог дома, как на них обваливался потолок, погребая их под своими обломками. Некоторым удавалось отсрочить свою гибель: они забивались под лестничные клетки и в галереи, проводя там в предсмертном страхе последние полчаса своей жизни. Потом и туда проникали серные пары. Сорок восемь часов спустя вновь засияло солнце, однако и Помпеи и Геркуланум к тому времени уже перестали существовать. В радиусе восемнадцати километров все было разрушено, поля покрылись лавой и пеплом. Пепел занесло даже в Сирию и Египет. Теперь над Везувием был виден только тонкий столб дыма и снова голубело небо. Прошло почти семнадцать столетий. Люди другой культуры, других обычаев, но связанные с теми, кто оказался жертвами катастрофы, кровными узами родства всего человечества, взялись за заступы и откопали то, что так долго покоилось под землей. Это можно сравнить только с чудом воскрешения. Ушедшему с головой в свою науку и поэтому свободному от всякого пиетета исследователю подобная катастрофа может представиться удивительной "удачей". "Я затрудняюсь назвать какое-либо явление, которое было бы более интересным..." - простодушно говорит Гете о гибели Помпеи. И в самом деле, что может лучше, чем пепел, сохранить, нет, законсервировать - это будет точнее - для последующих поколений исследователей целый город в том виде, каким он был в своих трудовых буднях? Город умер не обычной смертью - он не успел отцвести и увять. Словно по мановению волшебной палочки, застыл он в расцвете своих сил, и законы времени, законы жизни и смерти утратили свою власть над ним. До того как начались раскопки, был известен только сам факт гибели двух городов во время извержения Везувия. Теперь это трагическое происшествие постепенно вырисовывалось все яснее и сообщения о нем античных писателей облекались в плоть и кровь. Все более зримым становился ужасающий размах этой катастрофы и ее внезапность: будничная жизнь была прервана настолько стремительно, что поросята остались в духовках, а хлеб в печах. Какую историю могли, например, поведать останки двух скелетов, на ногах которых еще сохранились рабские цепи? Что пережили эти люди - закованные, беспомощные, в те часы, когда кругом все гибло? Какие муки должна была испытать эта собака, прежде чем околела? Ее нашли под потолком одной из комнат: прикованная цепью, она поднималась вместе с растущим слоем лапилли, проникавших в комнату сквозь окна и двери, до тех пор, пока наконец не наткнулась на непреодолимую преграду - потолок, тявкнула в последний раз и задохнулась. Под ударами заступа открывались картины гибели семей, ужасающие людские драмы; последнюю главу известного романа Бульвер-Литтона "Последние дни Помпеи" отнюдь нельзя назвать неправдоподобной. Некоторых матерей нашли с детьми на руках; пытаясь спасти детей, они укрывали их последним куском ткани, но так и погибли вместе. Некоторые мужчины и женщины успели схватить свои сокровища и добежать до ворот, однако здесь их настиг град лапилли, и они погибли, зажав в руках свои драгоценности и деньги. "Cave Canem" - "Остерегайся собаки" гласит надпись из мозаики перед дверью того дома, в котором Бульвер поселил своего Главка. На пороге этого дома погибли две девушки: они медлили с бегством, пытаясь собрать свои вещи, а потом бежать было уже поздно. У Геркулесовых ворот тела погибших лежали чуть ли не вповалку; груз домашнего скарба, который они тащили, оказался для них непосильным. В одной из комнат были найдены скелеты женщины и собаки. Внимательное исследование позволило восстановить разыгравшуюся здесь трагедию. В самом деле, почему скелет собаки сохранился полностью, а останки женщины были раскиданы по всей комнате? Кто мог их раскидать? Может быть, их растащила собака, в которой под влиянием голода проснулась волчья природа? Возможно, она отсрочила день своей гибели, напав на собственную хозяйку и разодрав ее на куски. Неподалеку, в другом доме, события рокового дня прервали поминки. Участники тризны возлежали вокруг стола; так их нашли семнадцать столетий спустя - они оказались участниками собственных похорон. В одном месте смерть настигла семерых детей, игравших, ничего не подозревая, в комнате. В другом - тридцать четырех человек и с ними козу, которая, очевидно, пыталась, отчаянно звеня своим колокольчиком, найти спасение в мнимой прочности людского жилища. Тому, кто слишком медлил с бегством, не могли помочь ни мужество, ни осмотрительность, ни сила. Был найден скелет человека поистине геркулесовского сложения; он также оказался не в силах защитить жену и четырнадцатилетнюю дочь, которые бежали впереди него: все трое так и остались лежать на дороге. Правда, в последнем усилии мужчина, очевидно, сделал еще одну попытку подняться, но, одурманенный ядовитыми парами, медленно опустился на землю, перевернулся на спину и застыл. Засыпавший его пепел как бы снял слепок с его тела; ученые залили в эту форму гипс и получили скульптурное изображение погибшего помпеянина. Можно себе представить, какой шум, какой грохот раздавался в засыпанном доме, когда оставленный в нем или отставший от других человек вдруг обнаруживал, что через окна и двери выйти уже нельзя; он пытался прорубить топором проход в стене; не найдя здесь пути к спасению, он принимался за вторую стену, когда же и из этой стены ему навстречу устремлялся поток, он, обессилев, опускался на пол. Дома, храм Изиды, амфитеатр - все сохранилось в неприкосновенном виде. В канцеляриях лежали восковые таблички, в библиотеках - свитки папируса, в мастерских - инструменты, в банях - стригалы (скребки). На столах в тавернах еще стояла посуда и лежали деньги, брошенные в спешке последними посетителями. На стенах харчевен сохранились любовные стишки; фрески, которые были, по словам Венути, "прекраснее творений Рафаэля", украшали стены вилл. Перед этим богатством открытий очутился теперь образованный человек XVIII столетия; как человек, родившийся после Ренессанса, он был подготовлен к восприятию всех красот античности, но как сын того века, в который уже угадывалась грядущая сила точных наук, он предпочитал эстетической созерцательности изучение фактов. Объединить оба эти воззрения мог только человек, знающий и любящий античное искусство и в то же время владеющий методами научного исследования и научной критики. Когда в Помпеях раздались первые удары заступа, человек, для которого эта задача станет делом жизни, проживал вблизи Дрездена и занимал пост графского библиотекаря. Ему было тридцать лет, и он не совершил еще ничего значительного. Двадцать один год спустя не кто иной, как Готтхольд Эфраим Лессинг, получив известие о его смерти, писал: "За последнее время это уже второй писатель, которому я охотно подарил бы несколько лет моей жизни". Глава 2 ВИНКЕЛЬМАН, ИЛИ РОЖДЕНИЕ ОДНОЙ НАУКИ Анжелика Кауфман написала в 1764 году в Риме портрет своего учителя - Винкельмана. Он сидит перед открытой книгой с пером в руке. У него огромные темные глаза и лоб мыслителя, большой нос, придающий ему сходство с Бурбонами, мягкие, округлые очертания рта и подбородка. Он похож скорее на художника или артиста, чем на ученого. "Природа дала ему все, что необходимо мужчине, и все, что может его украсить", - сказал Гете. Он родился в 1717 году в Стендале в семье бедного башмачника. В детстве он излазил все окрестные курганы, и с его легкой руки поисками древних могил занялись все местные мальчишки. В 1743 году он стал помощником директора школы в Зеегаузене. "С величайшей тщательностью выполнял я обязанности учителя и заставлял ребятишек, головы которых были покрыты паршой, затверживать азбуку, сам же я в то время всей душой стремился к познанию красоты и восхищался гомеровскими метафорами". В 1748 году он стал библиотекарем у графа фон Бюнау и поселился близ Дрездена. Пруссию Фридриха II он покинул без всякого сожаления: он имел возможность убедиться в том, что это "деспотическая страна". Вспоминал он о ней с содроганием: "Во всяком случае, я чувствовал рабство больше, чем другие". Перемена местожительства определила его дальнейшую судьбу: он попал в круг выдающихся художников. Сыграло роль и то, что в Дрездене находилась самая большая в Германии коллекция древностей; это заставило его изменить свои прежние планы (он был одержим идеей отправиться в Египет). Первые же его работы, появившиеся в печати, получили отклик во всей Европе. Духовно независимый, отнюдь не догматик в своих религиозных воззрениях, он переходит в католичество, чтобы получить работу в Италии - для него Рим стоил мессы. В 1758 году он становится библиотекарем и хранителем коллекций кардинала Аль-бани, в 1763 году - верховным хранителем всех древностей Рима и его окрестностей, посещает Помпеи и Геркуланум. В 1768 году Винкельман был убит. Три произведения Винкельмана положили основание научному исследованию истории древности: "Донесения о раскопках в Геркулануме" ("Sendschreiben"), его основной труд "История искусства древности" ("Geschichte der Kunst des Altertums") и "Неизвестные античные памятники" ("Monumenti antichi inediti"). Мы уже говорили о том, что раскопки в Помпеях и Геркулануме пелись без всякого плана, но еще большим злом, чем отсутствие плана, была та таинственность, которой эти раскопки окружались по приказу эгоистичных властителей. Всем посторонним - будь то путешественники или ученые, то есть всем людям, которые могли бы поведать о раскопках миру, - доступ к ним был запрещен, и лишь некий книжный червь, по имени Баярди, получил от короля разрешение составить первый каталог находок. Он начал с предисловия, не дав себе труда даже осмотреть раскопки. Он писал, писал и, так и не приступив к основному труду, заполнил к 1752 году своими писаниями пять пухлых томов общим счетом в 2677 страниц! Завистливый и злобный, он сумел к тому же добиться распоряжения министра о запрещении публикации сообщения двух других авторов, которые, вместо того чтобы заниматься предисловиями, взяли, что называется, быка за рога и сразу перешли к делу. Если же какому-либо исследователю и удавалось получить доступ к находкам и ознакомиться с ними, то полная неразработанность вопроса и отсутствие основополагающих данных вели к столь же далеким от истины теориям, как, например, теория Марторелли: ссылаясь на то, что при раскопках была найдена чернильница, Марторелли доказывал на 652 страницах своего двухтомного труда, что в древности были распространены не книги-свитки, а обычные в нашем понимании книги, хотя свитки папируса из библиотеки Филодемоса лежали перед его глазами. Только в 1757 году наконец появился первый фолиант о древностях, изданный Валеттой. Средства для издания - 12 тысяч дукатов - были предоставлены королем. И вот в эту затхлую атмосферу зависти, интриг, учености пудреных париков попал Винкельман. Преодолевая неслыханные трудности - в нем заподозрили шпиона, - Винкельман все же добился разрешения посетить королевский музей, однако ему было строжайше запрещено зарисовывать находящиеся там скульптуры и статуи. Винкельман был разозлен этим запретом и, как оказалось, не был в своем озлоблении одинок. В августинском монастыре, где Винкельман остановился, он познакомился с патером Пьяджи, которого застал за весьма странным занятием. В свое время, когда была найдена библиотека Виллы деи Папири, всех привела в восхищение ее богатая коллекция старинных рукописей. Но стоило взять в руки тот или иной папирус, чтобы рассмотреть или прочитать его, как он тут же превращался в пыль. Спасти папирусы пробовали самыми разными способами. Все попытки были тщетны. Но вот однажды невесть откуда появился патер с "почти такой же рамкой, какой пользуются для завивки волос при изготовлении париков"; он утверждал, что с помощью этого приспособления ему удастся развернуть свитки, не повредив их. Ему предоставили свободу действий. К тому времени, когда Винкельман очутился в келье патера, тот уже несколько лет занимался своей работой. Его успехам в развертывании папирусов сопутствовал его явный неуспех у короля и Алькубиерре, которые ничего не смыслили в этой работе и не понимали всей ее сложности. Все время, пока Винкельман сидел у него в келье, озлобленный монах честил всех и вся. С величайшей осторожностью, словно перебирая пух, он буквально по миллиметру прокручивал на своей машинке обуглившийся папирус, браня при этом короля за равнодушие, а чиновников и рабочих за их неспособность к работе. Гордясь одержанной победой, он показывал Винкельману очередную спасенную им страницу из трактата Филодемоса о музыке, но вдруг снова вспоминал о нетерпеливых и завистливых невеждах и опять принимался браниться. Винкельман слушал речи патера с большим сочувствием: ведь и ему все еще было запрещено посещать раскопки; как и прежде, он вынужден был довольствоваться посещениями музея, как и прежде, ему запрещалось снимать копии. Благодаря тому, что он подкупил смотрителей, ему удалось увидеть некоторые находки, но через некоторое время к ним добавились новые, имеющие немаловажное значение для общей оценки античной культуры. Эти фрески и скульптуры были несколько необычны по своему содержанию. Король, человек чрезвычайно ограниченный, был шокирован, когда ему показали скульптуру сатира, сжимающего в страстных объятиях козу. Он приказал немедленно отправить все подобного рода скульптуры в Рим и держать их там под замком. Так Винкельману и не удалось увидеть эти произведения. И все-таки, несмотря на все трудности, он в 1762 году опубликовал первое донесение об открытиях в Геркулануме. Двумя годами позже он вновь посетил город и музей и опубликовал второе донесение. В обоих донесениях он ссылался на сведения, почерпнутые им из рассказов патера; и то и другое содержало резкую критику. Когда второе его донесение дошло во французском переводе до неаполитанского двора, там поднялась целая буря возмущения: этот немец, которому была оказана редкая милость - ведь ему позволили осмотреть музей, - отплатил за нее такой монетой! Разумеется, нападки Винкельмана были справедливы, а его гнев - не беспричинным. Впрочем, для нас это уже не имеет никакого значения. Основная ценность донесений заключалась в том, что в них впервые ясно и по-деловому были описаны начатые у подножия Везувия раскопки. В это же время появился и другой, по существу главный, труд Винкельмана - "История искусства древности". В нем он выступил как классификатор античных памятников, число которых непрерывно росло. Не имея перед собой никакого образца для подражания, как он сам об этом с гордостью говорил, он изложил впервые историю развития античного искусства. Он создал свою систему, опираясь на скудные и отрывочные сведения, почерпнутые им из трудов древних авторов, и с величайшей проницательностью истолковав все имевшиеся в его распоряжении новые данные; блестящее изложение, образные и яркие выводы произвели необыкновенное впечатление на весь образованный мир, всех охватило то горячее сочувствие античным идеалам и увлечение ими, которое породило век классицизма. Эта книга оказала решающее влияние на развитие археологии; она побуждала заняться поисками прекрасного, где бы оно ни таилось, она указывала путь, давала ключ к открытию древних цивилизаций с помощью изучения памятников их культуры; она пробуждала надежду найти с помощью заступа еще что-либо, столь же неизвестное, удивительное и прекрасное, как погребенные под землей Помпеи. Но только в своем труде "Неизвестные античные памятники", вышедшем в 1767 году, Винкельман дал в руки юной археологии в полном смысле научное оружие. Винкельман, который не имел перед собой образца для подражания, сам стал таким образцом. Изучив для определения и интерпретации памятников всю греческую мифологию и сумев использовать в своих обобщениях даже самые мелкие подробности, он освободил ранее существовавший метод от филологических пут и от опеки древних историков, свидетельства которых возводились до сих пор в канон. Многие утверждения Винкельмана были неверными, многие его выводы - слишком поспешными. Созданная им картина древности страдала идеализацией: в Элладе жили не только "люди, равные богам". Его знание греческих произведений искусства, несмотря на обилие материала, было весьма ограниченным. Он увидел лишь копии, сделанные в римскую эпоху и отбеленные миллионами капель воды и миллиардами песчинок. Между тем мир древности вовсе не был столь строг и столь белоснежен. Он был пестрым, настолько пестрым, что, несмотря на все тому подтверждения, нам сегодня трудно это себе представить. Подлинная греческая пластика и скульптура были многоцветны. Так, мраморная статуя женщины из Афинского акрополя окрашена в красный, зеленый, голубой и желтый цвета. Нередко находили статуи не только с красными губами, но и со сделанными из драгоценных камней сверкающими глазами и даже с искусственными ресницами, - что особенно непривычно для нас. Непреходящей заслугой Винкельмана является то, что он установил порядок там, где до него был только хаос, привнес знание туда, где до тех пор господствовали лишь догадки и легенды. Еще большей его заслугой является все то, что он сделал своим открытием античного мира для немецкой классики Шиллера и Гете; кроме того, Винкельман дал будущим исследователям оружие, с помощью которого они сумели впоследствии вырвать из тьмы времен другие, еще более древние цивилизации. В 1768 году, возвращаясь в Италию из поездки на родину, Винкельман познакомился в одной из гостиниц Триеста с неким итальянцем, не подозревая, что перед ним неоднократно привлекавшийся к суду преступник. Мы можем лишь гадать, почему Винкельман искал общества этого экс-кока и даже ел вместе с ним в своей комнате. Винкельман был заметным клиентом в отеле. Он был богато одет, его манеры обличали в нем светского человека, при случае можно было увидеть, что у него есть и золотые монеты - память об аудиенции у Марии Терезии. Итальянец, откликавшийся на мало подходившее ему имя Арканджело ("Арканджело" значит по-итальянски "архангел"), запасся веревкой и ножом. Вечером 8 июня 1768 года ученый решил написать еще пару страниц и, сняв верхнюю одежду, присел к письменному столу. В этот момент в комнату вошел итальянец. Он накинул Винкельману на шею петлю и в разыгравшейся вслед за этим короткой схватке нанес ученому шесть тяжелых ножевых ранений. Смертельно раненный Винкельман, человек очень крепкого телосложения, нашел в себе силы спуститься по лестнице вниз. Появление его, окровавленного и бледного, вызвало настоящий переполох среди кельнеров и горничных, а когда они пришли в себя, всякая помощь оказалась уже ненужной. Через несколько часов Винкельман скончался; на его письменном столе нашли листок бумаги с последними написанными его рукой словами: "Следует..." Он не успел закончить свою мысль: убийца выбил перо из рук великого ученого, основателя новой науки. Но труд Винкельмана не остался бесплодным. Во всем мире живут его ученики. Со дня его гибели минуло уже чуть ли не два столетия, но по-прежнему в Риме и Афинах, во всех ныне существующих крупных центрах археологической науки ежегодно 9 декабря археологи отмечают День Винкельмана - день рождения великого ученого. Глава 3 СЛЕДОПЫТЫ ИСТОРИИ Если мы отк