сотрудничала с Берлином, а Вашингтон рассчитывал на восстановление всех государств, чья независимость пострадала во время войны, хотя при этом и не брал на себя обязательств по освобождению этих стран, но морально оставался на позиции противника агрессии. Однако равновесие между источниками политики непризнания неизбежно менялось по мере того, как развивались отношения Вашингтона с Москвой, которая из союзника наци стала союзником Америки, затем врагом Америки в период холодной войны и, позже, вновь партнером по сотрудничеству. Несмотря на то, что американская политика непризнания была в первую очередь моральной позицией, она существенно сказывалась и на практических действиях Америки в трех направлениях, дополнительно к влиянию, оказываемому на другие страны и народы. Во-первых, Соединенные Штаты с 1940 по 1991 гг. непрерывно принимали дипломатов, назначенных правительствами Балтийских государств до 1940 г. (а после 1980 г. - дипломатов, назначенных дипломатическими службами Балтийских государств). Для этого госдепартамент держал на службе референта по Балтийским государствам, хотя работы на этой должности было немного и референт имел также другие обязанности. Основной "балтийской" задачей в течение многих лет было составление поздравлений с национальными праздниками и ревизия бюджетов дипломатических представительств Балтийских государств. Такая ревизия была необходима, поскольку в течение всего этого времени США производили выплаты с замороженных счетов правительств Балтийских государств, находившихся в Федеральном резервном банке Нью-Йорка. Таким образом, представительства Балтийских государств все время получали деньги от собственных правительств. (Единственным исключением было то, что представительство Литвы в Вашингтоне, деньги которого закончились в 1981 г., получало деньги от двух своих балтийских партнеров.) В вестибюле госдепартамента США по-прежнему развевались флаги Балтийских государств, и США требовали, чтобы в правительственных картах содержалось примечание о том, что Вашингтон не признает насильственной инкорпорации Балтийских государств в состав Советского Союза. ЗАПРЕТ ПОСЕЩЕНИЙ Во-вторых, госдепартамент запретил всем высшим должностным лицам - перечислялись те, кого утверждал сенат, - посещение Балтийских государств, находящихся под советской оккупацией. Низшие чиновники могли и ездили в эти государства (работники консульства в Ленинграде регулярно посещали все три государства), но ни один посол Америки в Москве не делал этого в официальном порядке. И, в-третьих, Соединенные Штаты открыто заявили, что не признают законными ни поставленные у власти правительства в этих странах, ни их действия. Такая юридическая позиция имела огромную важность и тогда, и, тем более, после того, как Балтийские государства вновь обрели независимость. Это означало, что все действия, предпринятые в Балтийских государствах советской властью, с точки зрения Соединенных Штатов не имеют законного основания до тех пор, пока не получат одобрения (если получат) свободно избранных правительств. Следует помнить и о том, чего в этой политике не было и к чему она Соединенные Штаты не обязывала. Речь идет опять о трех основных вопросах. Во-первых, Соединенные Штаты не признавали ни одного эмиграционного правительства, хотя их создавалось множество. 406 Вашингтон решительно заявлял, что имеет дело только с теми правительствами, дальнейшая деятельность которых из-за советской оккупации была невозможна. Во-вторых, Соединенные Штаты не взяли на себя каких-либо конкретных обязательств, которые шли бы дальше морального осуждения. Поэтому у Вашингтона были обширные возможности видоизменять свою политику в зависимости от того, как развиваются взаимоотношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Когда отношения между Москвой и Вашингтоном были хорошими, политика непризнания со стороны США смягчалась, хотя никогда и не прекращалась полностью. Если положение ухудшалось, политику непризнания использовали в качестве политического орудия. Вопреки ожиданиям многих, в течение 50 лет США предприняли множество предосудительных шагов, фактически признавая советскую власть в Балтийских государствах. В 1970 году они выдали литовского моряка Симаса Кудиркаса, попросившего убежища на американском судне, а в 1980-е постепенно увеличили число дипломатических визитов в балтийский регион. И, в-третьих. Соединенные Штаты не считали, что их позиция неизменна. На самом деле в своей полигике они скорее опирались на тот принцип, что народам Эстонии, Латвии и Литвы не было предоставлено возможности высказать свое мнение по вопросу инкорпорации. Если бы такая возможность была им дана и они одобрили бы инкорпорацию, США готовы были признать, что основа их политики изменилась, и тем самым политика изжила себя. Этого. однако, не произошло. ОСТРАЯ КРИТИКА Подобная политика вызывала острую критику со стороны американцев балтийского происхождения, конгрессменов и всех, кого волновала свобода Балтийских государств. Следует отметить, что те обвинения, которые часто предъявляют Соединенным Штатам и, в частности. госдепартаменту, необоснованны. Несмотря на некоторую неуклюжесть формулировок Потсдамского договора. Соединенные Штаты не давали в нем обещания на какой-либо предстоящей мирной конференции признать оккупацию Советским Союзом Балтийских государств законной. Более того, несмотря на домогательства советской стороны, США не признали советскую власть в этом регионе и в Заключительном акте совещания в Хельсинки. Напротив, американские участники переговоров и президент Джеральд Форд ясно отметили, что ни один из этих документов не меняет американской политики непризнания. И, в-третьих, госдепартамент не оказывал активного противодействия этой политике, хотя в комментариях некоторых референтов и других официальных лиц в адрес американцев балтийского происхождения иногда действительно выражалось мнение, что Вашингтону следовало бы отказаться от такого, с их точки зрения, "донкихотства". На самом деле госдепартамент в своей деятельности никогда не проявлял открытого неуважения в отношении прав дипломатов Балтийских государств, как это делали министерства некоторых других стран, где также придерживались политики непризнания. Самому серьезному испытанию американская политика непризнания подверглась в марте 1990г., когда литовскому народу посчастливилось избрать правительство, провозгласившее восстановление довоенного независимого государства. Это событие вызвало сочувствие американского народа и согрело сердца американцев балтийского происхождения, но в то же время, без сомнения, осложнило жизнь американскому правительству, которое как раз пыталось укрепить связи с Михаилом Горбачевым и советским правительством. Журналисты и члены конгресса все откровеннее начали задавать вопрос, когда в Вильнюс будет назначен первый американский посол. В конце концов, говорили журналисты, политика непризнания требует именно такого шага. Их настойчивость привела к двум важным сдвигам в политике Вашингтона. Хотя ни один из них прямо не скомпрометировал политику непризнания, оба, как тогда, так и в дальнейшем, послужили причиной возникновения серьезных проблем. Первый сдвиг проявился в том, что представитель госдепартамента провозгласил принцип, согласно которому Соединенные Штаты не могут признать правительство, не обладающее контролем над собственной территорией и границами и к которому нельзя направить дипломата США иначе, как снабдив его визой третьего государства. Позиция, на вид, разумная, 407 но на деле она перевернула с ног на голову прежнюю практику госдепартамента в отношении ряда дру1 их стран. Многим поэтому казалось, да и сейчас кажется, что она преследовала цель не задевать Москву за живое. Гораздо существенней, однако, было другое. Всего через несколько недель после шага, предпринятого Литвой, за которым последовали аналогичные действия Эстонии и Латвии, представители правительства США постепенно начали говорить языком, отличным от использовавшегося до сих пор в отношениях с Балтийскими государствами. Вместо упоминаний о непризнании, стали вести речь о праве народов на самоопределение. Подобная перемена действительно могла принести облегчение, поскольку таким образом исключались вопросы о том, когда прибудет посол Вашингтона, однако она же привела к некоторым последствиям. Во-первых, многие в Балтийских государствах почувствовали себя преданными, ведь такая перемена в терминологии неизбежно ухудшала их положение по сравнению с союзными республиками. Во-вторых, радикально менялось положение украинцев и других нерусских народов Союза ССР, поскольку следовало, что Вашингтон может поддержать их в той же мере, в какой до сих пор поддерживал представителей Балтийских государств - Вашингтон автоматически намекал и на их право на самоопределение. В-третьих, и это самое главное, в результате такой перемены московские ретрограды убедились, что их толкование американской политики непризнания до сих пор было верным, а именно, что Вашингтон использует политику непризнания в качестве троянского коня для уничтожения Советского Союза. Это в свою очередь убедило их, а в конце концов и Горбачева, что с представителями Балтийских государств нельзя идти ни на какой компромисс, иначе это приведет к распаду государства. Когда в январе 1991 г. по приказу Горбачева произошли кровавые расправы в Вильнюсе и Риге, политике Вашингтона был вновь брошен вызов, и вновь многие, как в государствах Балтии, так и в других местах, сочли ее находящейся не на должном уровне. Американский народ и конгресс, в задачу которого входило поддержание американских принципов, ужаснулись. Около миллиона американцев балтийского происхождения, оказывавших внутриполитическое давление на политику в отношении Балтийских государств, негодовали. В то же время американское правительство, которое основательно побаивалось ненароком совершить что-то такое, что затронуло бы область широких политических проблем (например, неофициальные договоры с Горбачевым в отношении "Бури в пустыне"), решило соблюдать осторожность. <...> Однако такая осторожность привела к выводу о том, что Вашингтон изменил своей принципиальной политике непризнания. Все хорошо, что хорошо кончается, и шаги Соединенных Штатов, хотя и более медленные, чем многим бы хотелось, оказались важны для восстановления независимости Балтийских государств, и даже более существенны, чем акции любого другого государства. Многие в аппарате Буша и в иных местах были убеждены, что признание Америкой находящихся у власти правительств Балтийских государств правопреемниками и продолжателями политики довоенных правительств означало окончание политики непризнания. Такой вывод, однако, ошибочен. Эта политика не только не привела в прошлом к отходу Балтийских государств от Советского Союза, но и сохраняет три сферы действия, хотя многие и не желают признавать этого. Во-первых, американская политика непризнания представляет собой международную поддержку принципа правопреемственности Эстонии, Латвии и Литвы начиная с 1920 года - то, что нынешнее правительство России так и не согласилось признать. Следовательно, любой отказ от политики непризнания и тем самым от исключительности Балтийских государств подрывает независимость этих государств в будущем. Во-вторых, американская политика непризнания представляет собой правовую основу для рассмотрения действий Советского Союза, совершенных на территории Балтийских государств в период с 1940 по 1991 гг. Этот обзор еще далеко не завершен и является предпосылкой для их полноправного членства в содружестве стран Европы. И, в-третьих, американская политика непризнания со всеми ее недочетами представляла и представляет собой один из немногих случаев в мире, когда в течение долгого времени 408 верность принципам предпочитали выгоде. Считать это только историческим фактом, означало бы предательство как наших принципов, так и самих себя. Как рассуждали в 1940 г. Лой Гендерсон и Самнер Уэллес, Вашингтон не должен был делать подобный шаг - сколько бы пользы он ни принес в короткое время, в более отдаленной перспективе стоил бы несравнимо дороже. Следовательно, да здравствуют Балтийские государства, да здравствует и политика непризнания, сохранение того и другого для всех нас чрезвычайно важный принципиальный и политический вопрос. Из: "Relations between the Nordic Countries...",?.221-223. (пер. с англ.) <0 посещениях Балтийских государств и политике непризнания инкорпорации> П.Кюн В 1956 г. датский посол в сопровождении делегации датского парламента посетил Ригу, а в 1970 г. - Таллинн. В 1974 г. в связи с получившим широкое освещение в прессе официальным визитом в Балтийские республики австралийского посла сэра Джеймса Плимсолла, датский посол в Москве В.У.Хаммерсхаймб писал министру иностранных дел, что хотел бы посетить Балтийские республики; он не видел в этом никакой проблемы, поскольку, по его мнению, Дания молчаливо признала инкорпорацию, подписав в 1964 г. соглашение о компенсации. Однако правительство все еще хотело сохранить "неясность" позиции Дании, а визит, нанесенный сразу после визита австралийского посла, мог быть истолкован более определенно. Поэтому Хаммерсхаймб получил указание остаться в Москве. В 1976 г. Хаммерсхаймб посетил Балтийские республики в частном порядке, избегая официальных приемов, насколько это возможно, чтобы не вступать в конфликт с общими правилами дипломатического этикета. Как и в 1950-е гг., необходимо было сохранять неопределенность политики со стороны Дании. В 1978 и 1979 гг. в связи с тем, что в Таллинне, в рамках Московских Олимпийских игр 1980 г., должна была проводиться парусная регата, в структурах НАТО прошло обсуждение политики западных стран в отношении Балтийских государств. Это обсуждение представляло для Дании особый интерес, так как супруг королевы Дании, принц Хенрик, собирался присутствовать на соревнованиях. Юридический отдел министерства иностранных дел обсудил. можно ли рассматривать подобный визит как шаг в направлении юридического признания. Юридический отдел указал на два фактора: а) признание должно быть проведено лицом, которое может принимать внешнеполитические решения, то есть министром или официальным лицом более высокого ранга, а члены королевской семьи такими полномочиями не обладают, б) согласно 0'Доннеллу, за действием должно стоять намерение признания. В данном случае ни одно из условий не было выполнено. В связи с переговорами в НАТО, датское министерство иностранных дел подготовило меморандум, содержавший значительную переоценку датской политики в отношении Балтийских государств. В меморандуме утверждалось, что до подписания в 1964 г. соглашения о компенсации, "датская политика представляла собой как юридический, так и фактический отказ от признания". Отношение Дании после подписания договора о компенсации описывалось как "неясное", так как последствия подписания для вопроса оценки признания были "трудными". Очевидно, таковым оно было уже со времени резолюции Даля в 1950 г., когда министерство в первый раз попыталось отрицать наличие признания de facto. В результате меморандума 1979 г. Дания акцептировала признание de facto, выработанное на переговорах в НАТО. Государства-члены НАТО представили черновое определение того, что могло бы считаться признанием. Оно должно было быть сделано компетентным представителем власти и содержать намерение признания. Страны НАТО приняли также решение воздержаться от официальных визитов в Балтийские государства, эту политику поддержало подавляющее большинство государств, включая Нидерланды, Португалию и Испанию, признавших аннексию Балтийских государств Советским Союзом. В 1981 г. по инициативе Великобритании в ЕС было предпринято обсуждение политики государств-членов ЕС по отношению к Балтийским странам. Дания подтвердила свою 409 политику фактического, но не юридического признания аннексии. Эту позицию датские представители отстаивали на различных международных форумах вплоть до конца 1980-х. В ; 1980-е гг. проблема часто обсуждалась в ЕС, главным образом, в связи с письменными i запросами членов Европейского Парламента. Другим международным форумом была | Парламентарная Ассамблея Совета Европы, начиная с 1950-х гг. проявлявшая острый интерес к | Балтийским государствам. В 1983 г. правительство обсуждало результаты подписания Данией Заключительного акта СБСЕ в Хельсинки в связи с вопросом признания инкорпорации Балтийских республик. С одной стороны, было отмечено, что Заключительный акт не является документом, накладывающим юридические обязательства, и в нем отсутствует "воля к признанию", но, с другой стороны, было подтверждено, что заявления о неприкосновенности границ Европы усилили "презумпцию фактического признания аннексии Данией". Дания следовала правилам, в соответствии с которыми послы не могли официально посещать Балтийские государства, однако это разрешалось делать сотрудникам посольства более низкого ранга. Например, торговый атташе посещал Балтийские республики в 1983, 1985 и 1988 гг. Сотрудники министерства окружающей среды "многократно" посещали Таллинн в рамках сотрудничества с Советским Союзом по вопросам Балтийского моря. Были и визиты из Балтийских республик в Данию. В октябре 1981 г. министр культуры Литвы Ионас Белинис посетил Данию, чтобы принять участие в "Литовско-датских днях культуры", организованных Обществом датско-советской дружбы. Белинис был даже принят министром культуры Лизе истергаард. Это не противоречило политике непризнания, поскольку Белинис ходатайствовал о визе по обычным каналам, указывая профессию, назвал себя писателем, и, кроме того, отсутствовало намерение признания с датской стороны. В 1984 г. Данию посетили заместитель председателя Совета Министров Эстонии и министр сельского хозяйства Хейно Вельди, в 1985 г. - министр мясо-молочной промышленности Латвии г-жа Сидельникова и, наконец, первый заместитель председателя Госагропрома Эстонии Тийт Кыукхна. Датские министры и официальные советско-датские правительственные комиссии приглашались в Балтийские республики, но датское правительство воздерживалось от подобных визитов, как только в известность об этом ставилось министерство иностранных дел. Так, например, произошло в 1977 г., когда Советский Союз предложил провести заседание официальной советско-датской правительственной комиссии в Риге, а также, когда туда были приглашены датские министры Кристиан Кристенсен в 1984 г. и Ларе П.Гаммельгаард в 1987гг.<...> Ответ на закономерный вопрос, правда ли, что Дания никогда не признавала инкорпорацию Балтийских государств, был бы отрицательным. Какое-то время Дания основывала свое поведение на признании Балтийских государств частью Советского Союза, но позже политика претерпела изменения. В декабре 1945 г. министр иностранных дел Густав Расмуссен заявил о фактическом признании, но серьезные разногласия между высшими должностными лицами по вопросу резолюции Даля в 1950 г. показывают, что позиция Дании была далеко не определенной. Наблюдения постоянного секретаря Хвасса, сделанные в 1948 г. в Москве, дают основание полагать, что советская сторона рассматривала позицию Дании как признание советских прибалтийских республик. Обращаясь к Западу, например, к Германии или Совету Европы, датчане пытались отрицать, что существовало признание в какой бы то ни было форме, но когда это оказалось невозможным, просто затушевали истинный характер признания. Возникли существенные опасения, что неверное заявление роковым образом повлияет на соглашение о компенсации национализированной датской собственности на территории Балтийских государств. Официальные лица сопоставили ценность политики признания и соглашения о компенсации, и последнее взяло верх. Трудно говорить о каких-либо последствиях политики непризнания до 1974 г., когда послам в Москве было дано указание не наносить официальных визитов в Балтийские республики. Однако даже тогда существовало различие во мнениях в министерстве иностранных дел по поводу того, каким должно быть отношение Дании. В том же году посол Хаммерсхаймб доказал, что Дания фактически признала инкорпорацию. Уже начиная с 70-х гг., определенно в 1978-79 гг., когда в НАТО состоялось обсуждение проведения Олимпийских игр в Таллинне, датская позиция была заморожена и Дания стала поддерживать политику других государств. Учитывая американское влияние на НАТО, 410 справедливо заключить, что возросшее внимание к практическим последствиям политики непризнания инспирировалось политикой США. Под влиянием непрямого давления внутри ЕС со стороны других Северных стран, т.е. Финляндии и Швеции, а также Федеративной Республики Германии, датское правительство в 1988г. решило изменить балтийскую политику, но идея была отставлена. Растущий интерес общественности к балтийскому региону стал источником большей активности в Балтийском вопросе, постепенно этот регион оказался в числе приоритетов. После кризиса в Литве в марте 1990 г. Дания уже принадлежала к откровенным сторонниками балтийской независимости в западном мире, не отказываясь от своей политики. Это давало датчанам моральное превосходство по сравнению со шведами, которые, в свою очередь, пользовались преимуществами прямых официальных контактов. Из: J.A.Trapans. "The Westandtherecognition oftheBalticStates" ("Запад вйрйзнвййе Балтийских государств")^ Journalof Baltic Studies, mi 'XXV, 1994, ^2,^р, У1ЩМШ'{пер, с^. англ.) [:] [!] . ....^....... ^... .^ ,, , ^ , ,, , ; ,^ . , .,^.,,,,^^_ , ^ ^^ ^ Независимость Балтийских государств стала предметом главной озабоченности Запада весной 1990 г., когда национальные движения в них одержали победу на выборах, признанных всеми западными государствами действительными, демократическими и выражающими волю народа. Вновь избранные депутаты заняли места в парламентах, которые в качестве полноправных законодательных органов получили признание и на Западе, и на Востоке. Литва провозгласила свою независимость 11 марта, Эстония и Лавия, соответственно 30 марта и 4 мая, заявили о намерении "восстановить независимость" в ближайшем будущем. Новые премьер-министры, министры иностранных дел и президенты Балтийских республик посещали столицы западных государств и каждый раз, встречаясь со своими западными коллегами, ставили вопрос о признании. В то время, как Москва оказывала как прямое, так и косвенное сопротивление независимости Балтийских республик, на Западе, во всяком случае в ведущих западных странах, либо хранили молчание, либо выступали с противоречивыми заявлениями. <...> С точки зрения Вашигтона, Бонна, Парижа и Лондона, желаемым решением был бы процесс переговоров. Переговоры не могли дать немедленный результат, однако ослабили бы напряженность и устранили бы необходимость более решительного вмешательства со стороны Запада. Москве было дано понять, что категорически неприемлемо использование силы, Балтийским государствам - что их независимость не будет признана юридически до тех пор, пока не будут выполнены все условия, необходимые для признания: полный контроль над территорией, границами и т.д. Условия, необходимые для демонстрирования "полного контроля", составили весьма длинный список, выполнение которого было чрезвычайно затруднительным. <...> Образцом реакции Запада может послужить политика, проводившаяся в отношении Балтийских государств администрацией Буша, которую можно было бы назвать, по меньшей мере, осторожной. В то время, как сенат США и палата представителей заявляли о поддержке независимости Балтийских государств, государственный департамент от этого уклонялся. Так в своей речи в комитете ООН посол Джон Мур сказал, что Соединенные Штаты "не признают насильственной инкорпорации" Балтийских государств, но настаивал при этом на "постоянном диалоге" с Советским Союзом, который позволил бы "балтийским народам воплотить в жизнь их стремления". Такая позиция не противоречила утверждению Горбачева о том, что Балтийский вопрос является для Советского Союза "конституцинным вопросом", который следует решать с помощью закона об отделении. Более того, Мур избегал прямого определения "независимости Балтийских государств", предпочитая говорить о "стремлениях балтийских народов". В 1990-1991 гг. для обретения поддержки Балтийские государства попытались наладить более близкие отношения со Скандинавскими странами, оказавшимися достаточно чуткими к предложениям Балтийских государств. Свою роль здесь сыграла историческая память, но важное значение имело и глубокое понимание меняющегося соотношения сил в скандинавско- 411 балтийском регионе. Правительства Северных стран финансировали организацию информационных центров Балтийских государств в Стокгольме и Копенгагене, послуживших в дальнейшем основой для дипломатических миссий. Дания, Норвегия, Финляндия, Исландия и Швеция, действуя как отдельно, так и сообща, посредством Совета Северных стран, поддерживали внешнеполитические инициативы Балтийских государств. Например, в 1990 г. Северные страны выступали за то, чтобы Балтийские государства получили статус наблюдателей в СБСЕ. <...> В декабре 1990 г. появились признаки того, что Москва собирается пресечь деятельность народных правительств в Балтийских республиках. После обращения представителей Советской Армии в этих республиках к Съезду народных депутатов СССР с требованием о введении там военного положения, правительства Балтийских республик приготовились к наступлению центра. Согласовав свои действия, они выступили с обращениями к народу и призвали к поддержке мировое сообщество. В начале января средства массовой информации Советского Союза, находившиеся под контролем реакционных военных и коммунистической партии, стали распространять сообщения о "неизбежной гражданской войне". Появились сомнительные политические организации, именовавшие себя "комитетами общественного спасения", которые заявляли о намерении вырвать власть из рук новоизбранных правительств. В середине января Горбачев воспользовался этим положением и сообщил об "экстренных мерах", которые будут предприняты для "восстановления конституции Советского Союза". <...> Характеризуя реакцию Запада (на события января 1991 г. в Прибалтике - Прим. сост.), можно было бы выделить два направления: во-первых, реакция больших государств, во-вторых - Скандинавских стран, политика которых имела немаловажное значение. Европарламент в Страсбурге был настроен очень решительно (возможно, потому, что не представлял какое-либо одно правительство, в адрес которого Москва могла бы направить дипломатический протест) и угрожал блокировать оказание помощи СССР в продуктах питания и в области технологии на общую сумму 1,5 миллионов долларов. Однако Лондон, Париж, Бонн и Вашингтон предпочли выразить "глубокую озабоченность" и намерение "пристально наблюдать за ситуацией". Госсекретарь Джеймс Бейкер заявил о недовольстве США стратегией Москвы в балтийском регионе, сообщая о беседе президента Буша с Горбачевым и своей встрече с министром иностранных дел СССР. Объясняя политику Вашингтона в отношении балтийского региона, Бейкер повторил сделанное ранее послом Муром и уже цитировавшееся официальное заявление госдепартамента о том, что Соединенные Штаты "никогда не признавали насильственную инкорпорацию Балтийских государств" и будут "по-прежнему поддерживать стремление балтийских народов определять свое будущее". Наиболее смелую поддержку оказали Балтийским государствам Северные страны, в первую очередь Исландия и Дания, которые продолжали проводить решительную политику по отношению к Советскому Союзу. <...> Представители крупных государств Запада заявляли, что было бы несправедливо сравнивать их политику в отношении Балтийских государств с поведением Скандинавских стран и осуждать очевидную медлительность. Действительно, большие государства были ограничены в своих действиях императивами внешней политики, как в случае с США, однако и среди них не наблюдалось единодушия. До падения Горбачева Германия оставалась безразличной к независимости Балтийских государств, будучи озабоченной падением коммунистического режима в Восточной Германии. Благодаря огромной популярности Горбачева среди немцев и возраставшей сердечности советско-германских отношений, Германии трудно было оказывать какое-либо сопротивление шагам, предпринимавшимся Горбачевым в Балтийских государствах. До августа 1991 г. практически невозможно было услышать от германских официальных лиц заявлений, касающихся Балтийских государств, причем, наибольшую нерешительность проявлял министр иностранных дел Геншер. С другой стороны, Франция, хотя публично и не заявляла о своей поддержке, осторожно помогла представителям Балтийских государств попасть на конференцию СБСЕ в Париже "с черного хода". Поскольку Франция не решилась публично оскорбить Горбачева, по его требованию она так же деликатно удалила балтийских представителей. Для Великобритании Балтийский вопрос представлял собой лишь часть большого вопроса о будущем Советского Союза. Внезапное отделение Балтийских государств могло столкнуть 412 Москву с пути постепенных реформ, хотя некоторые инициативы балтийских политиков 1990-1991 гг., направленные на завоевание поддержки Великобритании, оказались ненапрасными. <...> В целом считалось, что в Великобритании преобладает старомодная вера в то, что империи как таковые, если они не приносят особого вреда и никому не угрожают, должны быть сохранены ради безопасности и стабильности. К этому аргументу добавлялось выражение удовлетворенности тем, что советская империя уже была значительно ослабленной и менее угрожающей при Горбачеве, чем за десять лет до него. Следовательно, в продолжении нерешительного или даже мирного поведения оставалось множество преимуществ. Советский Союз постепенно придет в упадок, по крайней мере, будет не в состоянии разрушить политические достижения Балтийских государств, а в будущем три страны как-нибудь достигнут независимости. В случае с Соединенными Штатами все обстояло сложнее. В эти годы администрация Буша занималась разработкой планов "нового мирового порядка", сменяющего режим времен "холодной войны". Горбачев как реформатор и глава Советского Союза играл в этой структуре главную роль. Две сверхдержавы, уже не враждуя, а сотрудничая, должны были определять вопросы международной безопасности. <...> Нельзя сказать, чтобы действовавшая администрация отрицала требования Балтийских государств о признании независимости, однако, подобно Великобритании, она откладывала решение на неопределенное время. <...> На протяжении всех лет борьбы Балтийских государств за независимость, отношение западных государств представляло собой сочетание определенного сочувствия с изрядной долей опасения. В то время, как шаги Балтийских государств по налаживанию культурных и экономических связей, в целом, хорошо принимались, особенно Скандинавскими странами, внешняя политика Запада в большой степени диктовалась тревогой о том, как бы в результате отделения Балтийских государств в Советском Союзе не возникла угрожающая нестабильность или даже не произошел бы его распад, что могло бы повлечь за собой серьезный дисбаланс в системе международной безопасности. Эта тревога в общественном мнении Запада существовала до балтийских деклараций о независимости и не могла быть приписана просоветским настроениям. "Файненшел Тайме", которую трудно посчитать сторонником Москвы, во время забытого ныне балтийского кризиса осенью 1989 г. писала, что "на виду у зачарованного, но отчаявшегося мирового общественного мнения", балтийские национальные движения идут к столкновению с Москвой, которое может привести к политическому перевороту. Этого столкновения можно было бы избежать, по мнению лондонской газеты, если бы балтийские народы расстались с иллюзией о том, что Запад вступит в третью мировую войну, дабы защитить их свободу. Горбачев в свете всех событий становился героем трагического предназначения. Если в 1989 г. администрация Буша еще не считала Горбачева заслуживающим доверия, видя в нем коротышку-аппаратчика в мешковатых советских брюках. то к 1991 г. он превратился в некоего Линкольна, во время ночных бдений меряющего шагами залы Кремля и уверенного в том, что Советский Союз необходимо сохранить. Когда пал Горбачев, а вместе с ним рухнул и Советский Союз, оказалось, что для этого требовалось немного: несостоявшийся переворот интриганов, нерешительных военных и КГБ. Главные участники заговора были одной природы с теми, кто стоял за январским переворотом в Балтийских государствах, нередко, даже одни и те же лица. Понадобилось несколько дней после провала путча, чтобы западные государства признали независимость стран Балтии. Основной причиной крутой перемены курса было то, что падение Горбачева явно было так же непоправимо, как десятилетия назад падение генерала Колчака. Последователь Горбачева Ельцин не препятствовал балтийскому сепаратизму. Широкое международное признание независимости Балтийских государств заняло около двух недель, ожиданий и обдумывании, как это было после первой мировой войны, не наблюдалось. Признания последовали одно за другим, а кульминация наступила 17 сентября на Генеральной Ассамблее ООН. Министр иностранных дел Германии Геншер также отреагировал очень быстро, понимая, что советской империи, а вместе с ней старому порядку во всей Восточной Европе приходит конец. Позже внешняя политика Германии изменилась в связи с распадом Югославии. Пришло осознание того, что баланс власти между Востоком и Западом нарушился, изменив при этом и соотношение сил на обоих полушариях. Германия уже не видела необходимости в том, чтобы обращать внимание на намерения Соединенных Штатов, хотя еще несколько лет назад главные 413 державы Запада должны были придерживаться основной политической линии, намечавшейся Вашингтоном и демонстрировавшейся миру во время встреч в верхах, где европейцы казались скорее наблюдателями, с почетного расстояния следившими за битвами, переговорами или соглашениями между двумя сверхдержавами. Реакция Америки была противоположной реакции Германии. Президент Буш колебался. Он говорил о том, что следует "пристально рассмотреть ситуацию", прежде чем Соединенные Штаты смогут признать независимость Балтийских государств. Очевидно, он полагал, что принятие решений от имени Запада все еще во власти Соединенных Штатов, словно и не помнил о признаниях, уже распространенных другими странами. "Америка считает, будто ничего на свете не происходит такого, что не является делом рук американцев", - сказал один меткий обозреватель действий администрации Буша, характеризуя неспособность президента постичь тот факт, что Балтийские государства действительно вновь обрели независимость и что причиной этого не было политическое решение Вашингтона. В 1991-м, как и в 1919-м, ведущие державы Запада связывали независимость Балтийских государств в первую очередь с тем, что они понимали под будущим России. Предположения оказались неправильными. В 1991-м, как и в 1919-м, последней поняла ошибку американская администрация. 414 Последствия советизации: линия разлома Из: Archives of the Ministry of Foreign Affairs of Japan. Document A-6-0-0-6-23. (пер. сяпон.) Письмо первого секретаря японской миссии в Таллинне Сигэру Симада министру иностранных дел Японии г-ну исукэ Муцуока 29 июля 15 года Сева (1940 г.) Национальные особенности эстонцев 1. Замкнутость характера. Менталитет эстонцев характеризуется чертами замкнутости, индивидуализма и эгоизма. В сельской местности это проявляется в том, что здешним сельским хозяевам не свойственен коллективизм, каждый ведет хозяйство сам по себе. Как в России, так и в Эстонии имеются хутора (сельские поселения), но если в России сельские дворы объединены в крупные коллективы, то в Эстонии они держатся по отдельности. Это подтверждается, в частности, и тем, что ныне правительство эстонской советской республики специально объявило о создании в деревне системы колхозов. В силу замкнутости характера эстонцы молчаливы и неприветливы по отношению к окружающим. В эстонских магазинах иностранца поражает отсутствие внимательности со стороны продавцов. В этой стране для продавца считается хорошим тоном держаться с покупателем вежливо, но без излишней предупредительности. Эстонцам присуща сдержанность и склонность к простоте. Лаконизм виден уже хотя бы в их манере писать письма и выписывать квитанции. Они молчаливы, немногословны, не отличаются особой приветливостью и живостью. В то же время в таких занятиях, как спорт, они способны на бурный энтузиазм: сначала они долгое время действуют спокойно, но в конце концов взрываются, причем с огромной скрытой прежде силой. Поэтому они хорошо воюют. На взгляд японца, семейные устои у эстонцев представляются относительно слабо развитыми. В тех странах, где, как у нас, семейным устоям придается большое значение, в личной жизни остается мало места для секретов, в то время как там, где семейственное начало слабее, господствует индивидуализм. При индивидуализме личная жизнь изобилует секретами. Весьма возможно, что именно это и приводит к формированию подобного национального характера. Не исключено, что определенную роль здесь играют и невысокие темпы прироста населения. В целом же можно утверждать, что знакомство с этой страной неопровержимо свидетельствует о разнообразных преимуществах, которыми обладает наша родина в силу высокого уровня развития семейных устоев. 2. Физическое здоровье. Как мужчины, так и женщины в Эстонии отличаются физическим здоровьем. Многие эстонцы приобрели мировую известность достижениями в спорте, в частности, в боксе. Эстонки высоко ценятся в качестве горничных и т.п. благодаря своему трудолюбию и опрятности. Эстонские мужчины напоминают англичан своей флегматичностью; вообще в характере эстонцев и англичан есть много общего. Этим, полагаю, отчасти объясняется и то, что у эстонцев хорошие политические, экономические и культурные отношения с англичанами (хотя, разумеется, тому имеются и другие причины). Здешняя военная форма разработана по британскому образцу, здесь широко распространены британские товары, английский язык принят в качестве обязательного иностранного языка для обучения. Благодаря своему здоровью эстонцы могут быть хорошими солдатами. Несмотря на малочисленность этого народа, данное обстоятельство заставляет с ним считаться. 3. Гордость. Эстонцы горды. Эта черта тем более заметна, что они, как уже указывалось, неприветливы и неразговорчивы. Когда их презрительно называют малым народом, это их чрезвычайно уязвляет. В повседн