Самуил Яковлевич Маршак. Переводы. Из народной поэзии; Эпиграммы; Из зарубежных поэтов; Из поэтов народов СССР
---------------------------------------------------------------------------
Собрание сочинений в восьми томах. Том 4.
Издательство "Художественная литература", Москва, 1969
Издание осуществляется под редакцией В. М. Жирмунского, И. С. Маршака, С. В. Михалкова, А. И. Пузикова, А. Т. Твардовского
ББК Р2 М30
OCR Кудрявцев Г.Г.
---------------------------------------------------------------------------
ИЗ АНГЛИЙСКОЙ И ШОТЛАНДСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
К двум сестрам в терем над водой,
Биннори, о Биннори,
Приехал рыцарь молодой,
У славных мельниц Биннори.
Колечко старшей подарил,
Биннори, о Биннори,
Но больше младшую любил,
У славных мельниц Биннори.
И зависть старшую взяла,
Биннори, о Биннори,
Что другу младшая мила,
У славных мельниц Биннори.
Вот рано-рано поутру,
Биннори, о Биннори,
Сестра гулять зовет сестру,
У славных мельниц Биннори.
- Вставай, сестрица, мой дружок,
Биннори, о Биннори,
Пойдем со мной на бережок,
У славных мельниц Биннори.
Над речкой младшая сидит,
Биннори, о Биннори,
На волны быстрые глядит,
У славных мельниц Биннори.
Он срезал прядь ее одну,
Биннори, о Биннори,
И свил упругую струну,
У славных мельниц Биннори.
Он взял две пряди золотых,
Биннори, о Биннори,
И две струны плетет из них,
У славных мельниц Биннори.
К ее отцу идет певец,
Биннори, о Биннори,
Он входит с арфой во дворец,
У славных мельниц Биннори.
Струна запела под рукой,
Биннори, о Биннори,
"Прощай, отец мой дорогой!"
У славных мельниц Биннори.
Другая вторит ей струна,
Биннори, о Биннори,
"Прощай, мой друг!" - поет она
У славных мельниц Биннори.
Все струны грянули, звеня,
Биннори, о Биннори,
"Сестра, сгубила ты меня
У славных мельниц Биннори!"
А старшая подкралась к ней,
Биннори, о Биннори,
И в омут сбросила с камней
У славных мельниц Биннори.
- Сестрица, сжалься надо мной,
Биннори, о Биннори,
Ты станешь рыцаря женой,
У славных мельниц Биннори.
Подай перчатку мне свою,
Биннори, о Биннори,
Тебе я друга отдаю,
У славных мельниц Биннори.
- Ступай, сестра моя, на дно,
Биннори, о Биннори,
Тебе спастись не суждено,
У славных мельниц Биннори.
Недолго младшая плыла,
Биннори, о Биннори,
Недолго старшую звала,
У славных мельниц Биннори.
В плотине воду отвели,
Биннори, о Биннори,
И тело девушки нашли
У славных мельниц Биннори.
Девичий стан ее кругом,
Биннори, о Биннори,
Узорным стянут пояском,
У славных мельниц Биннори.
Не видно кос ее густых,
Биннори, о Биннори,
Из-за гребенок золотых,
У славных мельниц Биннори.
В тот день бродил у берегов,
Биннори, о Биннори,
Певец, желанный гость пиров,
У славных мельниц Биннори.
Мертвец явился к Марджери.
Взошел он на крыльцо,
У двери тихо застонал
И дернул за кольцо.
- О, кто там, кто там в поздний час
Ждет у дверей моих:
Отец родной, иль брат мой Джон,
Иль милый мой жених?
- Нет, не отец, не брат твой Джон
Ждут у дверей твоих.
То из Шотландии домой
Вернулся твой жених.
О, сжалься, сжалься надо мной,
О, сжалься, пощади.
От клятвы верности меня
Навек освободи!
- Ты клятву верности мне дал,
Мой Вилли, не одну.
Но поцелуй в последний раз,
И клятву я верну.
- Мое дыханье тяжело
И горек бледный рот.
Кого губами я коснусь,
Тот дня не проживет.
Петух поет, заря встает,
Петух поет опять.
Не место мертвым средь живых,
Нельзя мне больше ждать!
Он вышел в сад, она за ним.
Идут по склонам гор.
Вот видят церковь в стороне,
Кругом - зеленый двор.
Земля разверзлась перед ним
У самых, самых ног,
И снова Вилли молодой
В свою могилу лег.
- Что там за тени, милый друг,
Склонились с трех сторон?
- Три юных девы, Марджери,
Я с каждой обручен.
- Что там за тени, милый друг,
Над головой твоей?
- Мои малютки, Марджери,
От разных матерей.
- Что там за тени, милый друг,
У ног твоих лежат?
- Собаки ада, Марджери,
Могилу сторожат!
Она ударила его
Дрожащею рукой.
- Я возвращаю твой обет,
Пусть бог вернет покой!
ПРЕКРАСНАЯ АННИ ИЗ ЛОХ-РОЯН
- О, кто мне станет надевать
Мой легкий башмачок,
Перчатку тесную мою,
Мой новый поясок?
Кто желты косы гребешком
Серебряным расчешет?
Кто, милый друг мой, без тебя
Мое дитя утешит?
- Тебе наденет твой отец
Нарядный башмачок,
Перчатку - матушка твоя,
Сестрица - поясок.
Твой братец косы гребешком
Серебряным расчешет.
Пока твой милый далеко,
Господь дитя утешит'
- Где взять мне лодку и гребцов,
Готовых в путь опасный?
Пора мне друга навестить...
Я жду его напрасно!
Родной отец ей дал ладью.
С семьей она простилась.
Младенца на руки взяла
И в дальний путь пустилась.
Златые мачты далеко
Сверкали в синем море.
Шелка зеленых парусов
Шумели на просторе.
Она плыла по гребням волн
Не более недели,
И лодка к замку подошла -
К ее желанной цели.
Глухая ночь была темна,
И ветер дул сердитый,
И плакал мальчик на груди,
Плащом ее прикрытый.
- Открой, лорд Грегори, открой!
Мне страшен мрак глубокий,
Гуляет ветер в волосах,
И дождь мне мочит щеки.
Она стучалась без конца,
Но спал - не слышал милый.
Вот вышла мать его к дверям.
- Кто там? - она спросила.
- Открой, открой мне, милый друг.
Я - Анни из Лох-Роян.
В моих объятьях твой сынок
Озяб и не спокоен.
- Поди ты прочь, поди ты прочь!
Русалка ты из моря,
Ты фея злобная - и нам
Сулишь печаль и горе!
- Я не русалка, милый друг,
Клянусь, не злая фея.
Я - Анни верная твоя.
Впусти меня скорее!
- Коль Анни вправду бы ждала
Там, за моим порогом, -
Она явилась бы ко мне
С любви моей залогом!
- А ты забыл, как пировал
У нас в отцовском зале,
Как наши кольца мы с тобой
Друг другу передали.
Прекрасный перстень ты мне дал
И взял мой перстень чудный.
Твой был червонно-золотой,
А мой был изумрудный.
Открой, открой мне, милый друг.
Впусти меня скорее.
Твой сын к груди моей прильнул,
Дрожа и коченея!
- Поди ты прочь, поди ты прочь!
Я двери не открою.
Тебя давно я позабыл
И обручен с другою.
- Коль ты другую полюбил,
Коль ты нарушил слово,
Прощай, прощай, неверный друг.
Не встретиться нам снова!
Она пошла от замка прочь,
Лишь выглянула зорька.
В свою ладью она вошла
И стала плакать горько.
- Эй, уберите, моряки,
Вы мачту золотую.
На место мачты золотой
Поставьте вы простую.
Достаньте парус, моряки,
Из грубой, серой ткани.
В шелках и золоте не плыть
Забытой, бедной Анни!
Проснулся милый той порой,
И грустно молвил он:
- Мне снился сон, о мать моя,
Мне снился тяжкий сон.
Я видел Анни, мать моя,
Мне страшно и теперь.
Она под ветром и дождем
Стучалась в нашу дверь.
Мне снилась Анни, мать моя,
Я вспомнить не могу.
Лежала мертвая она
У нас на берегу.
- Мой сын! Тут женщина была
С ребенком в эту ночь.
Я не решилась их впустить
И прогнала их прочь...
О, быстро, быстро он встает,
Бежит на берег моря
И видит: парус вдалеке
Уходит, с ветром споря.
- Вернись, о милая, вернись!
Эй, Анни, слушай, слушай! -
Но каждый крик под грохот волн
Звучал слабей и глуше.
- Эй, Анни, Анни, отзовись.
Вернись, пока не поздно! -
Чем громче звал он, тем сильней
Был грохот моря грозный.
Там ветер гнал за валом вал.
Ладья неслась, качалась.
И скоро Анни в пене волн
К его ногам примчалась.
Она неслась к его ногам
В бушующем прибое,
Но не вернулось вместе с ней
Дитя ее родное.
К груди подруги он припал.
В ней не было дыханья.
Он целовал ее в уста,
Хранившие молчанье.
- О злая мать! Пусть ждет тебя
Жестокая кончина
За смерть возлюбленной моей
И маленького сына!
О, помни, помни, злая мать,
Страданья бедной Анни,
Что за любовь свою ко мне
Погибла смертью ранней!
- Проснись поскорее, мой лорд, мой супруг,
Надень свой тяжелый доспех.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Обвенчана тайно от всех.
Проснитесь, проснитесь, мои сыновья,
Седлайте коней вороных.
Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь
Венчалась тайком от родных!
Беглянка несется на белом коне,
А рыцарь - на сером за ней.
В руке его - меч, на поясе - рог,
И оба торопят коней.
Назад оглянулся и слушает он,
Что слышится в поле глухом.
Там слышится топот и ржанье коней -
Семь рыцарей скачут верхом.
- Мой шелковый повод, подруга, возьми.
Держи моего жеребца.
Средь чистого поля я встречу один
И братьев твоих, и отца!
Стояла она, смотрела она,
И горько ей было смотреть,
Как шестеро братьев один за другим
Должны за нее умереть.
Стояла она, смотрела она
И слез удержать не могла,
Когда наконец ее старый отец
Свалился с крутого седла.
- Опомнись, опомнись, безжалостный лорд.
Постой, не рази до конца.
Я нового друга могла бы найти, -
Найду ли другого отца?
Сняла она с шеи узорный платок
Голландского полотна.
Но алая кровь из отцовской груди
Бежала, как струйка вина.
- Ты хочешь ли дальше поехать со мной
Иль, может, вернешься к родне?
- Поеду с тобой, мой единственный друг, -
Других не оставил ты мне!
Опять они скачут вперед и вперед.
Луна над полями взошла,
С коня он спустился у бледной воды
И снял свою даму с седла.
Вот оба склонились уста освежить
Студеной водою ручья.
Но кровью горячего сердца его
Под ним обагрилась струя.
- Ты ранен, ты ранен, - сказала она, -
И кровь твоя в воду бежит!
- О нет, дорогая, пурпурный мой плащ,
В воде отражаясь, дрожит.
Опять они скачут при свете луны,
Несутся всю ночь напролет.
У темного замка сошел он с коня
И крикнул, стучась у ворот:
- Открой поскорее, сударыня-мать,
Усталого сына впусти.
Желанную гостью на краткую ночь
Ему довелось привезти.
Спеши приготовить для сына постель,
Вели ее мягче постлать.
Жену молодую со мной положи -
И долго мы будем спать!
Он тихо скончался ночною порой,
Подруга - в предутренней мгле.
Пусть горестный жребий влюбленной четы
Не ждет никого на земле!
У церкви Марии беглянка лежит,
А рядом - погибший любовник.
Над ней белоснежная роза цветет,
Над ним - темно-красный шиповник.
Кусты разрослись и ветвями сплелись,
И в мае цветут они оба,
И шепчут они, что лежат в их тени
Два друга, любивших до гроба.
Жила старуха в Ашерс Велл,
Жила и не грустила,
Пока в далекие края
Детей не отпустила.
Она ждала от них вестей
И вот дождалась вскоре:
Ее три сына молодых
Погибли в бурном море.
- Пусть дуют ветры день и ночь
И рвут рыбачьи сети,
Пока живыми в отчий дом
Не возвратитесь, дети!
Они вернулись к ней зимой,
Когда пришли морозы.
Их шапки были из коры
Неведомой березы.
Такой березы не найти
В лесах родного края -
Береза белая росла
У врат святого рая.
- Раздуйте, девушки, огонь,
Бегите за водою!
Все сыновья мои со мной,
Я нынче пир устрою!
Постель широкую для них
Постлала мать с любовью,
Сама закуталась в платок
И села к изголовью.
Вот на дворе поет петух,
Светлеет понемногу,
И старший младшим говорит:
- Пора нам в путь-дорогу!
Петух поет, заря встает,
Рогов я слышу звуки.
Нельзя нам ждать - за наш уход
Терпеть мы будем муки.
- Лежи, лежи, наш старший брат,
Еще не встала зорька.
Проснется матушка без нас
И будет плакать горько!
Смотри, как спит она, склонясь,
Не ведая тревоги.
Платочек с плеч она сняла
И нам укрыла ноги.
Они повесили на гвоздь
Платок, давно знакомый.
- Прощай, платок! Не скоро вновь
Ты нас увидишь дома.
Прощайте все: старуха-мать
И девушка-служанка,
Что рано по двору бежит
С тяжелою вязанкой.
Прощай, амбар, сарай и клеть
И ты, наш пес любимый.
Прости-прощай, наш старый дом
И весь наш край родимый!
<> 1 <>
Послушайте повесть
Минувших времен
О доблестном принце
По имени Джон.
Судил он и правил
С дубового трона,
Не ведая правил,
Не зная закона.
Послушайте дальше.
Сосед его близкий
Был архиепископ
Кентерберийский.
Он жил-поживал,
Не нуждаясь ни в чем,
И первым в народе
Прослыл богачом.
Но вот за богатство
И громкую славу
Зовут его в Лондон
На суд и расправу.
Везут его ночью
К стене городской,
Ведут его к башне
Над Темзой-рекой.
<> 2 <>
- Здорово, здорово,
Смиренный аббат,
Получше меня
Ты живешь, говорят.
Ты нашей короне
Лукавый изменник.
Тебя мы лишаем
Поместий и денег!
Взмолился епископ:
- Великий король,
Одно только слово
Сказать мне позволь.
Всевышнему богу
И людям известно,
Что трачу я деньги,
Добытые честно!
- Не ври понапрасну,
Плешивый аббат,
Для всякого ясно,
Что ты виноват,
И знай: навсегда
Твоя песенка спета,
Коль на три вопроса
Не дашь мне ответа.
Вопросы такие:
Когда я на троне
Сижу в золотой
Королевской короне,
А справа и слева
Стоит моя знать, -
Какая цена мне,
Ты должен сказать.
Потом разгадай-ка
Загадку другую:
Как скоро всю землю
Объехать могу я.
А в-третьих, сказать
Без запинки изволь:
Что думает
Твой милосердный король.
Тебе на раздумье
Даю две недели,
И столько же будет
Душа в твоем теле.
Подумай, епископ,
Четырнадцать дней, -
Авось на пятнадцатый
Станешь умней!
<> 3 <>
Вот едет епископ,
Рассудком нетверд.
Заехал он в Кембридж,
Потом в Оксенфорд.
Увы, ни один
Богослов и философ
Ему не решил
Королевских вопросов.
Проездил епископ
Одиннадцать дней
И встретил за мельницей
Стадо свиней.
Пастух поклонился
Учтиво и низко
И молвил: - Что слышно,
Хозяин епископ?
- Печальные вести,
Пастух, у меня:
Гулять мне на свете
Осталось три дня.
Коль на три вопроса
Не дам я ответа,
Вовеки не видеть
Мне белого света!
- Милорд, не печалься.
Бывает и так,
Что умным в беде
Помогает дурак.
Давай-ка мне посох,
Кольцо и сутану,
И я за тебя
Перед троном предстану.
Ты - знатный епископ,
А я - свинопас,
Но в детстве, мне помнится,
Путали нас.
Прости мою дерзость,
Твое преподобье,
Но все говорят,
Что мое ты подобье!
- Мой верный пастух,
Я тебе отдаю
И посох, и рясу,
И митру мою.
Да будет с тобою
Премудрость господня.
Но только смотри
Отправляйся сегодня!
<> 4 <>
Вот прибыл пастух
В королевский дворец.
- Здорово, здорово,
Смиренный отец,
Тебя во дворце
Я давно поджидаю.
Садись - я загадки
Тебе загадаю.
А ну-ка послушай:
Когда я на троне
Сижу в золотой
Королевской короне,
А справа и слева
Стоит моя знать, -
Какая цена мне,
Ты должен сказать!
Пастух королю
Отвечает с поклоном:
- Цены я не знаю
Коронам и тронам.
А сколько ты стоишь,
Спроси свою знать,
Которой случалось
Тебя продавать!
Король усмехнулся:
- Вот ловкий пройдоха!
На первый вопрос
Ты ответил неплохо.
Теперь догадайся:
Как скоро верхом
Могу я всю землю
Объехать кругом.
- Чуть солнце взойдет,
Поезжай понемногу
И следом за солнцем
Скачи всю дорогу,
Пока не вернется
Оно в небеса, -
Объедешь ты в двадцать
Четыре часа!
Король засмеялся:
- Неужто так скоро?
С тобой согласиться
Я должен без спора.
Теперь напоследок
Ответить изволь:
Что думает
Твой милосердный король.
- Что ж, - молвил пастух,
Поглядев простовато, -
Ты думаешь, сударь,
Что видишь аббата...
Меж тем пред тобою
Стоит свинопас,
Который аббата
От гибели спас!
БАЛЛАДА О МЕЛЬНИКЕ И ЕГО ЖЕНЕ
<> 1 <>
Вернулся мельник вечерком
На мельницу домой
И видит: конь под чепраком
Гуляет вороной.
- Хозяйка, кто сюда верхом
Приехал без меня?
Гуляет конь перед крыльцом,
Уздечкою звеня.
- Гуляет конь,
Ты говоришь?
- Гуляет,
Говорю!
- Звенит уздечкой,
Говоришь?
- Уздечкой,
Говорю!
- С ума ты спятил, старый плут,
Напился ты опять!
Гуляет по двору свинья,
Что мне прислала мать.
- Прислала мать,
Ты говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- Свинью прислала,
Говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- Свиней немало я видал,
Со свиньями знаком,
Но никогда я не видал
Свиньи под чепраком!
<> 2 <>
Вернулся мельник вечерком,
Идет к своей жене
И видит новенький мундир
И шляпу на стене.
- Хозяйка, что за командир
Пожаловал в мой дом?
Зачем висит у нас мундир
И шляпа с галуном?
- Побойся бога, старый плут,
Ни сесть тебе, ни встать!
Мне одеяло и чепец
Вчера прислала мать!
- Чепец прислала,
Говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- И одеяло,
Говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- Немало видел я, жена,
Чепцов и одеял,
Но золотого галуна,
На них я не видал!
<> 3 <>
Вернулся мельник вечерком,
Шагнул через порог
И видит пару щегольских
Начищенных сапог.
- Хозяйка, что за сапоги
Торчат из-под скамьи?
Свои я знаю сапоги,
А это не мои!
- Ты пьян как стелька, старый плут!
Иди скорее спать!
Стоят под лавкой два ведра,
Что мне прислала мать.
- Прислала мать,
Ты говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- Прислала ведра,
Говоришь?
- Прислала,
Говорю!
- Немало ведер я видал
На свете до сих пор,
Но никогда я не видал
На ведрах медных шпор!
Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.
Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец...
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.
Он верхом прискакал к своему королю
И колени склонить поспешил.
- О король, я прощенья, прощенья молю,
Если в чем-нибудь согрешил!
- Я клянусь тебе жизнью и троном своим:
Если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдешь невредим
И прощенный вернешься домой.
Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам, как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!
Рано утром король и лорд-маршал тайком
В королевскую церковь пошли,
И кадили вдвоем и читали псалом,
Зажигая лампад фитили.
А потом повели их в покои дворца,
Где больная лежала в бреду.
С двух сторон подступили к ней два чернеца
Торопливо крестясь на ходу.
- Вы из Франции оба, святые отцы? -
Прошептала жена короля.
- Королева, - сказали в ответ чернецы,
Мы сегодня сошли с корабля.
- Если так, я покаюсь пред вами в грехах
И верну себе мир и покой!
- Кайся, кайся! - печально ответил монах.
- Кайся, кайся! - ответил другой.
- Я неверной женою была королю.
Это первый и тягостный грех.
Десять лет я любила и нынче люблю
Лорда-маршала больше, чем всех!
Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! - сурово ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!
Зимним вечером ровно три года назад
В этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
Чтобы всласть напоить короля.
Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся! - угрюмо ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!
- Родила я в замужестве двух сыновей,
Старший принц и хорош и пригож,
Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей
На урода отца не похож.
А другой мой малютка плешив, как отец,
Косоглаз, косолап, кривоног!..
- Замолчи! - закричал косоглазый чернец.
Видно, больше терпеть он не мог.
Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч
Францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
Весь в доспехах от шеи до пят.
И другому аббату он тихо сказал:
- Будь, отец, благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
Ты бы нынче висел на столбе!
Цыгане явились на графский двор,
Играя на тамбурине.
Так звонко гремел их веселый хор,
Что в замке проснулась графиня.
Танцуя, сбежала она на крыльцо,
И громче цыгане запели.
Увидев ее молодое лицо,
Они ее сглазить успели.
- Шелка дорогие снимите с меня,
Подайте мне шаль простую.
Пускай от меня отречется родня, -
С цыганами в степь ухожу я.
Вчера мне служанки стелили кровать
У мужа в богатом доме.
А нынче в амбаре я лягу спать
С цыганами на соломе!
- Пойдешь ли со мною, - спросил ее Джек,-
Скитаться в ненастье и стужу?
Клянусь я ножом, не вернешься вовек
Ты в замок оставленный - к мужу!
- С тобою я рада весь мир обойти
И плыть по морям-океанам.
С тобою готова погибнуть в пути,
С моим кареглазым цыганом!
Дорога бежит по лесам, по горам,
То низко бежит, то высоко,
Но вот выбегает она к берегам
Шумящего в скалах потока.
- Бывало, я в воду спускалась верхом,
И лорд мой был рядом со мною.
Теперь перейду я поток босиком
С тяжелым мешком за спиною!
Покинутый граф воротился домой.
Скликает он нянек и мамок.
Ему говорят: - На шатер кочевой
Она променяла твой замок.
- Седлайте живей вороного коня.
За ним не угнаться гнедому.
Пока ее нет на седле у меня,
Дорогу забуду я к дому!
Дорога бежит по лесам, по горам,
То низко бежит, то высоко.
Но вот выбегает она к берегам
Шумящего в скалах потока.
- Вернись, молодая графиня, домой.
Ты будешь в атласе и в шелке
До смерти сидеть за высокой стеной
В своей одинокой светелке!
- О нет, дорогой! Не воротишь домой
Меня ни мольбою, ни силой.
Кто варит свой мед,
тот сам его пьет.
А я его крепко сварила!
<> 1 <>
Он был пригожим молодцом,
Когда служить пошел
Пажом усердным в графский дом
За деньги и за стол.
Ему приглянулась хозяйская дочь,
Надежда и гордость отца,
И тайною клятвой они поклялись
Друг друга любить до конца.
Однажды летнею порой,
Когда раскрылся лист,
Шел у влюбленных разговор
Под соловьиный свист.
- О Вилли, тесен мой наряд,
Что прежде был широк,
И вянет-вянет нежный цвет
Моих румяных щек.
Когда узнает мой отец,
Что пояс тесен мне,
Меня запрет он, а тебя
Повесит на стене.
Ты завтра к окну моему приходи
Украдкой на склоне дня.
К тебе с карниза я спущусь,
А ты поймай меня!
Вот солнце встало и зашло,
И ждет он под окном
С той стороны, где свет луны
Не озаряет дом.
Открыла девушка окно,
Ступила на карниз
И с высоты на красный плащ
К нему слетела вниз.
Зеленая чаща приют им дала,
И прежде чем кончилась ночь,
Прекрасного сына в лесу родила
Под звездами графская дочь.
В тумане утро занялось
Над зеленью дубрав,
Когда от тягостного сна
Очнулся старый граф.
Идет будить он верных слуг
В рассветной тишине.
- Где дочь моя и почему
Не поднялась ко мне?
Тревожно спал я в эту ночь
И видел сон такой:
Бедняжку-дочь уносит прочь
Соленый вал морской.
В лесу густом, на дне морском
Или в степном краю
Должны вы мертвой иль живой
Найти мне дочь мою!
Искали они и ночи и дни,
Не зная покоя и сна,
И вот очутились в дремучем лесу,
Где сына качала она.
"Баюшки-баю, мой милый сынок,
В чаще зеленой усни.
Если бездомным ты будешь, сынок,
Мать и отца не вини!"
Спящего мальчика поднял старик
И ласково стал целовать.
- Я рад бы повесить отца твоего,
Но жаль твою бедную мать.
Из чащи домой я тебя принесу,
И пусть тебя люди зовут
По имени птицы, живущей в лесу,
Пусть так и зовут: Робин Гуд!
---
Иные поют о зеленой траве,
Другие - про белый лен.
А третьи поют про тебя, Робин Гуд,
Не ведая, где ты рожден.
Не в отчем дому, не в родном терему
Не в горницах цветных, -
В лесу родился Робин Гуд
Под щебет птиц лесных.
<> 2 <>
Спешите на улицу, добрые люди,
Послушайте песню мою.
О славном стрелке, удалом Робин Гуде,
Для вас я сегодня спою.
В лесу на рассвете гулял Робин Гуд.
Вдруг слышит он топот копыт.
Мясник молодой на лошадке гнедой
На рынок рысцою трусит.
- Скажи, молодец, - говорит Робин Гуд, -
В какой ты живешь стороне
И что за товар ты везешь на базар?
Ты больно понравился мне.
- Мне некогда, сударь, рассказывать вам,
В какой я живу стороне,
А мясо на рынок везу в Ноттингам
Продать там по сходной цене.
- Послушай-ка, парень, - сказал Робин Гуд,
А сколько возьмешь ты с меня
За все целиком: за мясо с мешком,
Уздечку, седло и коня?
- Немного возьму, - отвечает мясник, -
Чтоб в город товар не везти.
За мясо с мешком и коня с ремешком
Пять марок ты мне заплати.
- Бери свои деньги, - сказал Робин Гуд, -
Бери заодно с кошельком
И пей за меня, чтобы с этого дня
Счастливым я стал мясником!
Верхом прискакал Робин Гуд в Ноттингам,
Проехал у всех на виду,
К шерифу пошел - и деньги на стол
За место в торговом ряду.
С другими купцами он сел торговать,
Хоть с делом он не был знаком,
Не знал, как продать, обмануть, недодать.
Он был мясником-новичком.
Но шибко торговля пошла у него.
Что хочешь плати - и бери!
За пенни свинины он больше давал,
Чем все остальные за три.
Он только и знал - зазывал, продавал,
Едва успевал отпускать.
Он больше говядины продал за час,
Чем все остальные за пять.
- Дворянский сынок, - мясники говорят, -
В убыток себе продает.
Он, видно, отца разорит до конца,
Бездельник, повеса и мот!
Подходят знакомиться с ним мясники.
- Послушай, собрат и сосед,
На рынке одном мы товар продаем.
Должны разделить и обед.
- Мы все мясники, - отвечал Робин Гуд, -
Одна небольшая семья.
Сочту я за честь попить и поесть
И чокнуться с вами, друзья!
Толпою к шерифу пришли они в дом,
Садятся обедать за стол.
- А младший наш брат, - мясники говорят, -
Молитву за нас бы прочел.
- Помилуй нас, боже, - сказал Робин Гуд, -
Дай хлеб нам насущный вкусить
И выпить винца, чтоб согрелись сердца!
Мне не о чем больше просить.
- А ну-ка, хозяйка, - сказал Робин Гуд, -
Друзей угостить я хочу.
Давай нам вина, и по счету сполна
За всех я один заплачу.
- Вы пейте и ешьте, - сказал Робин Гуд, -
Пируйте весь день напролет.
Не все ли равно, что стоит вино!
Беру на себя я расчет.
- Дворянский сынок! - говорят мясники, -
Он продал именье отца
И весь свой доход за будущий год
Решил промотать до конца.
- Давно ль, - говорит Робин Гуду шериф, -
Ты в наши приехал места?
Как жив и здоров и много ль голов
Рогатого держишь скота?
- Рогатого много держу я скота -
Две сотни голов или три, -
А впрочем, наведайся в наши места
И сам на него посмотри.
Пасется мой скот по лесам, по лугам,
Телята сейчас у коров.
И, если захочешь, тебе я продам
Задешево сотню голов!
Садится шериф на гнедого коня,
Три сотни червонцев берет
И едет верхом за лихим мясником
В леса покупать его скот.
В Шервудскую чащу въезжают они -
Охотников славных приют.
- Спаси меня, боже, - воскликнул шериф, -
Коль встретится нам Робин Гуд!
По узкой тропе они едут вдвоем.
И вдруг увидал Робин Гуд:
Лесные олени меж темных ветвей
От них врассыпную бегут.
- Вот здесь и живет рогатый мой скот!
Тут несколько сотен голов.
Коль можешь купить, - тебе уступить
Я сотню-другую готов!
Протяжно в рожок затрубил Робин Гуд,
И разом явились на зов
С двух разных сторон и Маленький Джон,
И семеро лучших стрелков.
- Что скажешь? - спросил его Маленький Джон.
Каков твой приказ, Робин Гуд?
- Пожаловал к нам Ноттингамский шериф.
Пускай ему ужин дадут!
- Что ж, милости просим, почтенный шериф,
Тебя поджидаем давно.
Отличным жарким мы тебя угостим.
А ты нам плати за вино!
Дрожащий шериф протянул кошелек,
Не молвив ни слова в ответ.
И так же без слов отсчитал Робин Гуд
Три сотенки звонких монет.
Потом он шерифа повел за собой,
Опять посадил на коня
И крикнул вослед: - Поклон и привет
Жене передай от меня!
Двенадцать месяцев в году,
Считай иль не считай.
Но самый радостный в году
Веселый месяц май.
Вот едет, едет Робин Гуд
По травам, по лугам
И видит старую вдову
При въезде в Ноттингам.
- Что слышно, хозяйка, у вас в городке? -
Старуху спросил Робин Гуд.
- Я слышала, трое моих сыновей
Пред казнью священника ждут.
- Скажи мне, за что осудил их шериф?
За что, за какую вину:
Сожгли они церковь, убили попа,
У мужа отбили жену?
- Нет, сударь, они не виновны ни в чем.
- За что же карает их суд?
- За то, что они королевскую лань
Убили с тобой, Робин Гуд.
- Я помню тебя и твоих сыновей.
Давно я пред ними в долгу.
Клянусь головою, - сказал Робин Гуд, -
Тебе я в беде помогу!
Вот едет, едет Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам
И видит: старый пилигрим
Плетется по холмам.
- Что слышно на свете, седой пилигрим? -
Спросил старика Робин Гуд.
- Трех братьев у нас в Ноттингамской тюрьме
На смерть в эту ночь поведут.
- Надень-ка одежду мою, пилигрим.
Отдай-ка свое мне тряпье,
А вот тебе сорок монет серебром -
И пей за здоровье мое!
- Богат твой наряд, - отвечал пилигрим, -
Моя одежонка худа.
Над старым в беде и над нищим в нужде
Не смейся, сынок, никогда.
- Бери, старичок, мой богатый наряд.
Давай мне одежду свою,
И двадцать тяжелых монет золотых
Тебе я в придачу даю!
Колпак пилигрима надел Робин Гуд,
Не зная, где зад, где перед.
- Клянусь головой, он слетит с головы,
Чуть дело до дела дойдет!
Штаны пилигрима надел Робин Гуд.
Хорошие были штаны:
Прорехи в коленях, прорехи с боков,
Заплата пониже спины.
Надел Робин Гуд башмаки старика
И молвил: - Иных узнают
По платью, а этого можно узнать,
Увидев, во что он обут!
Надел он дырявый, заплатанный плащ,
И только осталось ему
Клюкой подпереться да взять на плечо
Набитую хлебом суму.
Идет, хромая, Робин Гуд
Дорогой в Ноттингам,
И первым встретился ему
Шериф надменный сам.
- Спаси и помилуй, - сказал Робин Гуд. -
На старости впал я в нужду.
И если ты честно заплатишь за труд,
К тебе в палачи я пойду!
- Штаны и кафтан ты получишь, старик,
Две пинты вина и харчи.
Да пенсов тринадцать деньгами я дам
За то, что пойдешь в палачи!
Но вдруг повернулся кругом Робин Гуд
И с камня на камень - скок.
- Клянусь головою, - воскликнул шериф, -
Ты бодрый еще старичок!
- Я не был, шериф, никогда палачом,
Ни разу не мылил петлю.
И будь я в аду, коль на службу пойду
К тебе, к твоему королю!
Не так уж я беден, почтенный шериф.
Взгляни-ка на этот мешок:
Тут хлеба краюшка, баранья нога
И маленький звонкий рожок.
Рожок подарил мне мой друг Робин Гуд.
Сейчас от него я иду.
И если рожок приложу я к губам,
Тебе протрубит он беду.
- Труби, - засмеялся надменный шериф, -
Пугай воробьев и синиц.
Труби сколько хочешь, покуда глаза
Не вылезут вон из глазниц!
Протяжно в рожок затрубил Робин Гуд,
И гулом ответил простор.
И видит шериф: полтораста коней
С окрестных спускаются гор.
И снова в рожок затрубил Робин Гуд,
Лицом повернувшись к лугам,
И видит шериф: шестьдесят молодцов
Несутся верхом в Ноттингам.
- Что это за люди? - воскликнул шериф.
- Мои! - отвечал Робин Гуд. -
К тебе они в гости явились, шериф,
И даром домой не уйдут.
В ту ночь отворились ворота тюрьмы,
На волю троих отпустив,
И вместо охотников трех молодых
Повешен один был шериф.
Три девушки шили в саду над водой,
Дженнифер, Джентль и Розмари.
К ним рыцарь приехал гостить молодой,
А в роще поют соловьи до зари.
Одна усадила его у огня, -
Дженнифер, Джентль и Розмари, -
Другая овсом накормила коня.
А в роще поют соловьи до зари.
Постель приготовила третья сестра, -
Дженнифер, Джентль и Розмари, -
И сна пожелала ему до утра.
А в роще поют соловьи до зари.
По девушкам рыцарь сказал перед сном:
- Дженнифер, Джентль и Розмари,
Загадки мои разгадайте втроем! -
А в роще поют соловьи до зари.
- Что в мире звучнее, чем рог егерей?
Что в мире колючек терновых острей?
Что слаще, чем хлеб, утоляет сердца?
И что на земле тяжелее свинца?
Что в мире длиннее дороги мирской?
Что глубже на свете пучины морской?
Продумали сестры всю ночь до утра,
Дженнифер, Джентль и Розмари.
И вот что придумала третья сестра.
А в роще поют соловьи до зари.
- Звучнее молва, чем рога егерей,
А голод колючек терновых острей.
Для совести грех тяжелее свинца,
И хлеба дороже нам слово отца.
Длиннее дороги лишь ветер один,
И глубже любовь всех подводных глубин!
Загадки разгаданы все до одной, -
Дженнифер, Джентль и Розмари, -
Отгадчица рыцарю станет женой.
А в роще поют соловьи до зари.
Леди у окошка
Сидит, как снег, бела.
Кузнец глядит в окошко,
Черный, как смола.
- Зачем в окно глядишь, кузнец?
О чем, кузнец, поешь?
Ты пой - не пой, а под венец
Меня не поведешь!
Сидеть мне лучше в девушках
У матери-отца,
Чем быть женою грязного,
Такого неученого,
Такого безобразного,
Такого закопченного
Невежи-кузнеца!
Девица стала уточкой,
Плывет она под мост.
А он веселым селезнем
Поймал ее за хвост.
Она лисой прикинулась,
Бежит, не чуя ног.
А он собакой гончею
Лисицу подстерег.
Девица стала мухою,
Стад пауком кузнец
И муху паутиною
Опутал наконец.
Он муху паутиною
Опутал наконец.
Ведет кузнец красавицу
Невесту под венец.
Долиной реки
И по горной стране
Доблестный Кемпбелл
Скакал на коне.
Оседлан и взнуздан
Был конь вороной.
Без всадника в полночь
Пришел он домой.
Встала с постели
Старая мать.
Жена молодая
Вышла встречать.
"Зелен мой луг,
Но никем он не кошен.
Бедный ребеночек мой
Не доношен!"
Оседланный, взнузданный,
Конь вороной,
Обрызганный кровью,
Вернулся домой.
Тяжко вздымались
Бока у коня.
Стремя о пряжку
Билось, звеня.
- Недаром речью одарен
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
- Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть? Ее в лицо
Не видел я ни разу.
- Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.
Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни.
Придет с подругами она -
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам, а Луна
Одна в полночном мире.
Мою подругу ты найдешь
Меж дев звонкоголосых
По гребням, что сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.
---
Вот сокол к замку прилетел
И сел на дуб соседний
И песню девушкам запел,
Вернувшимся с обедни.
- За стол садитесь пить и есть,
Красавицы девицы,
А я хочу услышать весть
От этой вольной птицы.
- Свою мне песню вновь пропой,
Мой сокол сизокрылый.
Какую весточку с тобой
Прислал сегодня милый?
- Тебе я должен передать
Короткое посланье.
Твой друг не в силах больше ждать
И молит о свиданье.
- Скажу: пускай хлеба печет,
Готовит больше солода
И пусть меня на свадьбу ждет,
Покуда пиво молодо.
- Залога просит твой жених,
Он чахнет в ожиданье.
Кольцо и прядь кудрей твоих
Пошли в залог свиданья!
- Для друга прядь моих кудрей
Возьми, о сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждет в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной!
К отцу с мольбой пошла она,
Склонилась у порога.
- Отец, мольба моя - одна.
Исполни, ради бога!
- Проси, проси, родная дочь, -
Сказал отец сурово, -
Но выкинь ты из сердца прочь
Шотландца молодого!
- О нет, я чую свой конец.
Возьми мой прах безгласный
И схорони его, отец,
В Шотландии прекрасной.
Там в первой церкви прикажи
Бить в колокол печальный.
В соседней церкви отслужи
Молебен погребальный.
У третьей дочку помяни
Раздачей подаянья.
А у четвертой схорони...
Вот все мои желанья!
В светлицу тихую пошла
Красавица с поклоном,
На ложе девичье легла
С протяжным, тихим стоном.
Весь день, печальна и бледна,
Покоилась в постели,
А ночью выпила она
Питье из сонных зелий.
Исчезла краска нежных губ,
Пропал румянец алый.
Три дня недвижная, как труп,
Красавица лежала...
Сидела в замке у огня
Столетняя колдунья.
- Ох, есть лекарство у меня!
Промолвила ворчунья. -
Огонь велите-ка раздуть,
А я свинец расплавлю,
Струей свинца ожгу ей грудь
И встать ее заставлю!
Ожгла свинцом колдунья грудь,
Ожгла девице щеки,
Но не встревожила ничуть
Покой ее глубокий.
Вот братья дуб в лесу густом
Сестре на гроб срубили
И гроб дубовый серебром
Тяжелым обложили.
А сестры старшие скорей
Берутся за иголку
И саван шьют сестре своей,
Рубашку шьют из шелку...
---
- Спасибо, верный сокол мой,
Мой вестник быстрокрылый.
Вернулся рано ты домой.
Ну, что принес от милой?
- Принес я прядь ее кудрей,
Кольцо и обещанье
Прибыть к четвертой из церквей
Шотландских на свиданье.
- Скорее, паж, коня седлай,
Дай меч мой и кольчугу.
С тобой мы едем в дальний край
Встречать мою подругу!
Родные тело в храм внесли
И гулко отзвонили,
К другому храму подошли
И мессу отслужили.
Бот в третьем храме беднякам
Раздали подаянье.
Потом пошли в четвертый храм,
Где милый ждал свиданья.
- Эй, расступитесь, дайте путь
Вы, родичи и слуги.
В последний раз хочу взглянуть
В лицо моей подруги!
Но лишь упала пелена
С лица невесты милой,
Она воспрянула от сна
И с ним заговорила:
- О дай мне хлеба поскорей,
О дай вина немного.
Ведь для тебя я столько дней
В гробу постилась строго.
Эй, братья! Вам домой пора.
Погромче в рог трубите.
Как обманула вас сестра,
Вы дома расскажите.
Скажите всем, что не лежу
Я здесь на ложе вечном,
А в церковь светлую вхожу
В наряде подвенечном,
Что ждал в Шотландии меня
Не черный мрак могилы,
А ждал на паперти меня
Избранник сердца милый!
{Герой этой баллады Томас Рифмач - Томас Лирмонт (или Лермонт) -
легендарный шотландский поэт. (Примеч. С. Маршака.)}
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зеленый шелк - ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
- Хвала Марии Пресвятой! -
Склоняясь ниц, воскликнул он.
- Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я - королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
- Ну, будь что будет! - он сказал.
Я не боюсь твоих угроз! -
И верный Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
- Ты позабыл про мой запрет.
За это - к худу иль к добру,
Тебя, мой рыцарь, на семь лет
К себе на службу я беру!
На снежно-белого коня
Она взошла. За нею - Том.
И вот, уздечкою звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
Они неслись во весь опор.
Казалось, конь летит стрелой.
Пред ними был пустой простор,
А за плечами - край жилой.
- На миг, мой Том, с коня сойди
И головой ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
Вот этот путь, что вверх идет,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведет,
По нем немногие идут.
Другая - торная - тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идет толпа,
Но этот путь - дорога в ад.
Бежит, петляя, меж болот
Дорожка третья, как змея,
Она в ЭльФландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой!
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Несется конь в кромешной мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь, что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: - Съешь румяный плод -
И будешь ты всегда правдив!
- Благодарю, - ответил Том, -
Мне ни к чему подарок ваш.
С таким правдивым языком
У нас не купишь - не продашь.
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине, ни королю...
- Попридержи, мой Том, язык
И делай то, что я велю!
В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.
- О где ты был, мой старый друг,
Семь долгих, долгих лет?
- Я вновь с тобой, моя любовь,
И помню твой обет.
- Молчи о клятвах прежних лет,
Мой старый, старый друг.
Пускай о клятвах прежних лет
Не знает мой супруг.
Он поспешил смахнуть слезу
И скрыть свои черты.
- Я б не вернулся в край родной,
Когда бы не ты, не ты.
Богаче нашей стороны
Заморская земля.
Себе там в жены мог бы взять
Я дочку короля!
- Ты взял бы дочку короля!
Зачем спешил ко мне?
Ты взял бы дочку короля
В заморской стороне.
- О, лживы клятвы нежных дев,
Хоть вид их сердцу мил.
Я не спешил бы в край родной,
Когда бы не любил.
- Но если бросить я должна
Детей и мирный кров, -
Как убежать нам, милый друг,
От наших берегов?
- Семь кораблей есть у меня,
Восьмой приплыл к земле,
Отборных тридцать моряков
Со мной на корабле.
Двух малых деток мать взяла
И стала целовать.
- Прощайте, детки! Больше вам
Не видеть вашу мать.
Корабль их ждал у берегов,
Безмолвный и пустой.
Был поднят парус из тафты
На мачте золотой.
Но только выплыли они,
Качаясь, на простор,
Сверкнул зловещим огоньком
Его угрюмый взор.
Не гнулись мачты корабля,
Качаясь на волнах,
И вольный ветер не шумел
В раскрытых парусах.
- О, что за светлые холмы
В лазури голубой?
- Холмы небес, - ответил он, -
Где нам не быть с тобой.
- Скажи: какие там встают
Угрюмые хребты?
- То горы ада! - крикнул он, -
Где буду я - и ты!
Он стал расти, расти, расти
И мачты перерос
И руку, яростно грозя,
Над мачтами занес.
Сверкнула молния из туч,
Слепя тревожный взор,
И бледных духов скорбный рой
Покрыл морской простор.
Две мачты сбил он кулаком,
Ногой еще одну,
Он судно надвое разбил
И все пустил ко дну.
- Где был ты, мой Рональд? - В лесах, моя мать.
- Что долго скитался, единственный мой?
- Гонял я оленя. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
- Ты голоден, Рональд? - О нет, моя мать.
- Где нынче обедал, единственный мой?
- В гостях у невесты. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
- Что ел ты, мой Рональд? - Не помню я, мать.
- Подумай и вспомни, единственный мой!
- Угрей я отведал. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
- А где же борзые? - Не помню я, мать.
- Подумай и вспомни, единственный мой!
- Они околели... Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
- Ты бледен, мой Рональд! - О мать, моя мать!..
- Тебя отравили, единственный мой!
- О да, я отравлен! Стели мне кровать.
Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой.
Морская песня
В эту пятницу утром
Неслись мы вперед,
Оставляя маяк вдалеке.
Видим: следом за нами
Русалка плывет
С круглым зеркальцем,
С гребнем в руке.
Нам вдогонку
Летел ураган.
А кругом океан
Бушевал.
Убирать паруса
Приказал капитан
В это утро,
В последний аврал.
Показалась русалка
И скрылась опять.
И сказал
Наш матрос молодой:
- Я оставил на родине
Старую мать.
Пусть не ждет она сына домой.
Выйдет к берегу мать,
Будет паруса ждать
При бессчетных звездах и луне.
Пусть напрасно не ждет,
Слез горючих не льет,
Пусть поищет, пошарит на дне!
Наши утлые шлюпки
Сорвала волна,
И сказал капитан удалой:
- Будет плакать моя
Молодая жена.
В Эту ночь она станет вдовой!
По горбатым волнам
Мы неслись без руля,
И сказал
Наш запасливый кок:
- Не дождется земля
Моего корабля,
А меня не дождется сынок!
Мы работали дружно,
Тонули мы врозь -
Это было судьбой суждено.
Уцелевшей доски
Под рукой не нашлось,
И пошли мы на темное дно,
на дно,
на дно,
За русалкой
На темное дно!
Вот так ночь! Ночь из ночей!
Вечная ночь за могилой.
Град и огонь и мерцанье свечей,
И господь твою душу помилуй!
Долго во мраке будешь идти -
Вечная ночь за могилой.
Тернии будут расти на пути.
Господь твою душу помилуй!
Если ты нищему дал сапоги, -
Вечная ночь за могилой, -
Сядь, натяни их и дальше беги,
И господь твою душу помилуй!
Если ж ты лишнюю обувь берег, -
Вечная ночь за могилой, -
Ты по колючкам пойдешь без сапог,
И господь твою душу помилуй!
Долго во мраке будешь идти -
Вечная ночь за могилой.
К мосту страстей ты придешь по пути,
Господь твою душу помилуй!
Только по страшному мосту пройдешь,
Вечная ночь за могилой, -
Прямо в чистилище ты попадешь,
Господь твою душу помилуй!
Если твоя не скудела ладонь,-
Вечная ночь за могилой, -
Ты невредимым пройдешь сквозь огонь,
И господь твою душу помилуй!
Если ж берег ты вино и харчи, -
Вечная ночь за могилой, -
Будешь гореть в раскаленной печи.
Господь твою душу помилуй!
Вот так ночь! Ночь из ночей!
Вечная ночь за могилой,
Град и огонь и мерцанье свечей,
И господь твою душу помилуй!
<> 1 <>
Западный ветер, повей ты вновь
И маленький дождь пролей.
Ах, если б со мною была любовь,
А я в постели своей!
<> 2 <>
Сквозь снег и град
Вернись назад,
Вернись ко мне, вернись ко мне,
Мой милый друг, вернись ко мне!
В потемках лет
Пропал твой след.
Вернись, вернись, вернись ко мне!
Старинный романс
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь без ропота отдам.
Я ваш, пока душа жива,
Зеленые рукава!
За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
Твоим зеленым рукавам...
Я для тебя дышал и жил,
Тебе по капле отдал кровь,
Свою я душу заложил,
Чтоб заслужить твою любовь.
Твоим зеленым рукавам...
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз
Для каждой из серег твоих.
Твоим зеленым рукавам...
Купил я красные чулки,
Расшитые узорами,
Купил тебе я башмачки
Нарядные, с подборами.
Купил гранатовую брошь,
Браслета два для рук твоих.
Таких браслетов не найдешь
Ты на руках подруг твоих.
Из серебра купил ножи,
Позолотил их заново.
У самой знатной госпожи
Такого нет приданого.
Тебе прислал я слуг своих
В твоем дому прислуживать.
В зеленый шелк одел я их,
И в галуны, и в кружево,
Чтоб на руках тебя несли
Они порой ненастною,
Чтоб не коснулась ты земли
Подошвою атласною.
Весь день твой услаждают слух
И музыка и пение.
Но ты меня, мой милый друг,
Отвергла тем не менее.
Одну надежду я таю,
Что, как ты жестока ни будь,
Любовь несчастную мою
Вознаградишь когда-нибудь!
Пусть ты глуха к моим мольбам,
Мучительница милая,
Твоим зеленым рукавам
Послушен до могилы я.
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь безропотно отдам.
Зеленые, словно весною трава,
Зеленые рукава!
Рога трубят.
Рога трубят.
И птицы приветствуют день.
А двор короля
Несется в поля,
В дубравы, где бродит олень.
Заря встает.
Петух поет.
И будит пастушья свирель
Забрезживший день,
Которому лень
Покинуть лесную постель.
- Не дашь ли лошадку нам, дядюшка Том? -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, -
На ярмарку завтра мы едем верхом:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я!
- А когда вы вернете коня моего? -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, -
- Вернем его в среду, во вторник к обеду, -
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я.
Вот вторник проходит, проходит среда, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! -
Домой не вернулись верхом никогда
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я!
С холма поглядел на окрестности Том, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! -
Коня он увидел внизу под холмом.
С ним - Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я...
Окончила кляча свое бытие, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, -
Оплакали хором кончину ее
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я...
Но песня не кончилась вместе с конем, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! -
Хоть умерли все, кто катался на нем:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я...
В ночной тишине, при звездах и луне, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! -
Верхом мы несемся на мертвом коне:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я...
И будем мы ездить верхом до поры, -
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, -
Пока не провалимся в тартарары:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я...
АНГЛИЙСКИЕ ЭПИГРАММЫ РАЗНЫХ ВРЕМЕН
Здесь я покоюсь - Джимми Хогг.
Авось грехи простит мне бог,
Как я бы сделал, будь я бог,
А он - покойный Джимми Хогг!
В своих портретах, как ни бился,
Добиться сходства он не мог.
Его детьми утешил бог, -
И в них он сходства не добился!..
"Поэзия глупа!" В суждении таком
Есть свой резон. Но не забудь при этом,
Что не всегда дурак рождается поэтом, -
Он может быть и просто дураком!
Лежу под камнем я - вдова
Владельца "Золотого Льва".
Покорный воле провиденья,
Мой сын содержит заведенье.
Он умер оттого, что был он скуп:
Не полечился, - денег было жалко;
Но если б знал он цену катафалка,
Он ожил бы, чтобы нести свой труп!
НА СМЕРТЬ ПОХОРОННЫХ ДЕЛ МАСТЕРА
Оплакивал он многих - по профессии,
Но только раз себе позволил он
Лежать во время траурной процессии
И не напиться после похорон.
НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ ГРЕНАДЕРА ХЕМПШИРСКОГО ПОЛКА
Я, гренадер, лежу в земле сырой.
Я простудился, выпив кружку пива.
Не пейте пива жаркою порой,
А пейте спирт - и будете вы живы!
Он долго в лоб стучал перстом,
Забыв названье тома.
Но для чего стучаться в дом,
Где никого нет дома?
О ПАМЯТНИКЕ ПОЭТУ БАТТЛЕРУ
Он умер с голоду, и на могиле
Гранитный бюст друзья соорудили.
А ведь при жизни ни один сосед
Не приглашал поэта на обед.
К несчастному несправедливо небо:
Он получает камень вместо хлеба!
СПОР ГОРОДОВ О РОДИНЕ ГОМЕРА
Семь спорят городов о дедушке Гомере:
В них милостыню он просил у каждой двери!
Хвалился дьявол в дружеской беседе,
Что соблазнит сиятельную леди,
Но безрассудно было хвастовство!
Кто соблазнил кого?
Она - его!
Пригнул я веточку весной -
Из тысячи одну.
Она не спорила со мной,
Пока была в плену.
Когда же я ее домой
Отправил - в вышину, -
Какой был шум, какой был свист!
Разрезав воздух, точно хлыст,
Она ушла к другим ветвям,
Меня послав ко всем чертям.
И долго в тишине лесной
Шептались ветки надо мной...
- Он целовал вас, кажется?
- Боюсь, что это так!
- Но как же вы позволили?
- Ах, он такой чудак!
Он думал, что уснула я
И все во сне стерплю,
Иль думал, что я думала,
Что думал он: я сплю!
Ханжу кобыла укусила.
Она была права:
Его же проповедь гласила,
Что наша плоть - трава!
Тот, кто кричит на рынке: "Репа! Репа!",
Но не кричит, когда умрет отец, -
Ведет себя преступно и нелепо.
Он с головы до пяток - продавец-
Ему дороже репа, чем отец!
Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство - без причин!
Чтобы ему напиться пьяным,
Нужна бутылка со стаканом,
Друзей беспечных тесный круг
Или один сердечный друг.
Возможно пить и в одиночку.
Бутылки нет - давайте бочку.
Пить без стакана мудрено,
Но можно, - было бы вино!
ЭПИТАФИЯ НА КЛАДБИЩЕ МЕЛЬРОЗСКОГО АББАТСТВА
Земля проходит по земле
Подчас в наряде золотом.
Земля покой найдет в земле
В свой срок - сейчас или потом.
Земля возводит на земле
Недолговечное жилье.
Земля одно твердит земле:
"Все, что построишь ты, - мое!"
Мятеж не может кончиться удачей, -
В противном случае его зовут иначе.
Treason doth never prosper; what's the reason?
For if it prosper, none dare call it treason.
(Sir John Harington, 1561-1612)
Мы говорим, что убиваем время.
Пустое хвастовство! Приходит час
И время расправляется со всеми,
Всех убивает нас.
Был этот мир глубокой тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон.
(Эпиграмма XVIII века)
Но сатана недолго ждал реванша.
Пришел Эйнштейн - и стало все, как раньше.
(Эпиграмма XX века)
Как день безоблачный, ясна,
Блистательна, как небо в звездах,
Всем одинаково она
Принадлежала, точно воздух.
"Мир, - учил он, - мое представление!"
А когда ему в стул под сидение
Сын булавку воткнул,
Он вскричал: "Караул!
Как ужасно мое представление!"
Он был чудаком и, куда бы ни шел,
Проделывал путь круговой,
Поскольку он шел,
Куда нос его вел,
А нос у него был кривой.
Георг Третий
Не должен был существовать на свете,
В истории английской
Он кажется ошибкой иль опиской.
Осталось от него, когда он помер,
Одно лишь имя громкое да номер!
НАДПИСЬ ДЛЯ ОШЕЙНИКА СОБАКИ, ПОДАРЕННОЙ ПРИНЦУ УЭЛЬСКОМУ
Я - принца крови чистокровный пес.
А вы-то чей? - простите за вопрос?
Степенная, внушительная дама
Покоится на лоне Авраама.
Ей хорошо на лоне у него,
Но Аврааму - каково!
Здесь - в келье гробовой -
Лежит она, немая.
Но стала таковой
С пятнадцатого мая.
Хвалю я пьесу вашу, сэр,
Особенно вторую часть.
Но почему бы, например,
Вам и начало не украсть?
Под этой скромной насыпью в могиле
Спит вечным сном покойный Джексон Вилли.
Признаться, Джоном назывался он,
Но не рифмуется с могилой имя "Джон".
Утопилась тетка Смита
У себя в колодце.
Значит, воду через сито
Процедить придется.
Крадется вор
На графский двор, -
Я очень громко лаю.
Крадется друг через забор, -
Я хвостиком виляю.
Вот почему графиня, граф
И друг их самый верный
За мой для всех удобный нрав
Зовут меня примерной.
Новая церковь -
Свободная церковь,
Церковь без колокольцев.
Старая церковь -
Холодная церковь,
Церковь без богомольцев.
Пред нами - жертва ожиданья:
Напрасно жертвуя собой,
Он ждал на улице свиданья
Под водосточного трубой.
О человек - сосуд непрочный!
Весной, когда идут дожди,
Ты под трубою водосточной
Своей возлюбленной не жди!
Не всякий лебедь должен петь,
Почуяв близость смерти,
Иному лучше помереть
До первых нот в концерте.
Алиса беззуба - и это не диво:
Она с малолетства была говорлива.
И скажет вам всякий, кто с нею знаком,
Что зубы сточила она языком.
ПОЧЕМУ ЗАСТРАХОВАЛИ ОДИН ИЗ КОЛЛЕДЖЕЙ В ОКСФОРДЕ?
В одном из колледжей имущество и дом
Застраховали от пожара...
Ведь им известно, что за кара
Постигла за грехи Содом!
Георгий - наш святой - во время оно,
Спасая девушку, убил копьем дракона.
Дракон был выдуман. Святой Георгий тоже.
Но, может, девушка жила на свете все же?..
Ты говоришь, что я беспутная особа.
Я говорю, что ты порядочен вполне...
Но, видно, попусту стараемся мы оба:
Никто не верит ни тебе, пи мне!
У старого Отто три юные дочки.
Они написать не умели ни строчки.
Отец не решался купить им тетрадь,
Чтоб писем любовных не стали писать. -
Но младшая деда поздравила с внучкой
Писать научилась она самоучкой.
Ценил он трезвость скучную
В прислуге -
В швейцаре, в поваре, в лакее,
Но не в друге!
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ ПО МЕНДЕЛЮ
В наследственность верит не всякий,
Но белая, бывшая в браке
С одним из цветных,
Родила шестерых:
И белых, и черных, и хаки.
О господи, какое суеверье
Предполагать, что ты придумал птиц
Лишь для того, чтоб колыхались перья
На модных шляпах дам или девиц!
ПО ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Сегодня в полдень пущена ракета.
Она летит куда скорее света
И долетит до цели в семь утра
Вчера...
Улыбались три смелых девицы
На спине у бенгальской тигрицы.
Теперь же все три -
У тигрицы внутри,
А улыбка на морде тигрицы.
Бедный малый в больничном бараке
Отдал душу смиренную богу:
Он смотрел на дорожные знаки
И совсем не смотрел на дорогу...
СОБОЛЕЗНОВАНИЕ ПОТОМКУ САМОУБИЙЦЫ
Мне очень жаль, что напоследок
Зарезался ваш досточтимый предок.
Или, пожалуй, правильней сказать бы:
Зачем он не зарезался до свадьбы!..
Под эти своды прибыл из дворца
Король, чье слово было хрупко.
За ним не числится ни глупого словца,
Ни умного поступка.
Увидев девушку безвестную случайно,
"Как поживаете?" - спросил ее поэт.
Ни слова девушка не молвила в ответ,
И, как живет она, навек осталось тайной.
Мистер Своффер утверждает, что ему
вызвать во время спиритиче-
сеанса дух Конан-Дойля и даже
разговаривать с ним.
Покойный Конан-Дойль при жизни был спиритом
В миры надзвездные, скончавшись, он ушел.
И если б что-нибудь хорошее нашел,
То не ходил бы к Свофферу с визитом!..
Не презирай сонета, критик!
Вордсворд
Не будь к сонету, критик, слишком строг.
Пускай бездарен он и скучен очень часто,
Но в нем не более четырнадцати строк,
А ведь в иных стихах бывает полтораста!
Жму руки дуракам обеими руками:
Как многим, в сущности, обязаны мы им!
Ведь если б не были другие дураками,
То дураками быть пришлось бы нам самим.
Сошел под гробовую сень
Безумец, что в апреле
Решился снять в прохладный день
Фуфайку из фланели.
От покойницы немного
Получили мы, племянники:
Только липовую ногу
Да холщовые подштанники,
Табакерку и кофейничек,
Но без крышки и без носика,
Да серебряный ошейничек
От скончавшегося песика...
ЭПИТАФИЯ СУДЬЕ, КОТОРЫЙ СЧИТАЛ СЕБЯ ПОЭТОМ
Слепа Фемида, слеп старик Гомер,
Да и покойник был подслеповатым:
Невинного считал он виноватым
И нарушал в стихах любой размер.
Сгорел в камине бедный Билли,
Храню я пепел дорогой,
Чтоб сердце Билли не разбили
Неосторожно кочергой.
Тот, кто моих не хочет груш,
Не трогай веточек моих.
А кто не будущий мой муж,
Тот мне сегодня не жених.
Будь вежлив с каждым воробьем,
Не будь заносчив с муравьем,
А в обществе курином
Не заикайся о своем
Пристрастии к перинам!
Небритый человек, неряшливо одетый,
Актера Гаррика случайно встретил где-то
И подошел к нему с протянутой рукой.
- Здорово! - говорит.
- Но кто же вы такой?
Знакомым с вами быть я не имею чести...
- Ах, братец, память у тебя плоха.
На сцене столько раз мы выступали вместе:
Ты - в роли Гамлета, я - в роли петуха!
Твой стиль суховатый и сдержанно-краткий,
Без удержу хвалят друзья... -
Уздечка нужна, чтобы править лошадкой,
Но где же лошадка твоя?
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Припомнив прошлое с усильем,
Писала бабушка о том,
Что с ней встречался Вордсворт Вильям
И старый Кольридж ей знаком.
В атлас и кружева одета,
Она дремала на лугу,
Когда великих два поэта,
Причмокнув, молвили: - Агу!
Они ушли куда-то оба,
Но на любезные слова
Успела юная особа
Ответить классикам: - Уа!
Моля о свиданье опять и опять,
Не тронул я сердца прелестницы...
Хоть женщинам свойственно чувства скрывать,
К чему меня сбрасывать с лестницы?
ОБ ОДНОЙ СУПРУЖЕСКОЙ ПАРЕ
В Писании сказано: мужа с женой
Считать полагается плотью одной.
Но Дугласа с тощей его половиной
Считают не плотью, а костью единой.
Здесь лежит мисс Арабелла,
Не она, а только тело.
Будь она здесь целиком,
То болтала б языком.
Будь я крупного размера
Африканский крокодил,
Я бы враз миссионера
С книгой гимнов проглотил.
Взбесился дядя Даниэль
И лаять стал, как спаниель.
А представитель Би-Би-Си
Его возьми да пригласи
В программе детской полчаса
Играть взбесившегося пса.
Дафна, страсти избегая,
Навсегда осталась лавром.
А красавица другая
Стала нынче бакалавром.
Надпись в соборе Эльджин
Какая шутка - наша жизнь земная!
Так раньше думал я. Теперь я это знаю.
Как мог
Ваш бог,
Землей владея,
Избрать в любимцы иудея?
<> ОТВЕТ <>
А не находите ли странным,
Что вам, смиренным христианам,
Пришел на ум такой вопрос,
Когда ваш бог - еврей Христос?
Пусть на моем напишут пьедестале:
Грешил он много, но его читали.
- Эй, кто тут погребен?
- Ну я! А кто ж иной?
- Так это ты, мой Джон?
- Да, был когда-то мной...
ЭПИГРАММА НА КОСОГЛАЗУЮ ПОЭТЕССУ
Ни на одну из муз ее не смотрит глаз.
На всех, на девять муз глядит она зараз.
Его похоронив, наш город безутешен:
У нас он был рожден, воспитан и повешен!
Земля с луною в круговом
Находятся движенье,
И потому мы капли пьем
От головокруженья.
Я родом из города Бостона,
Где в славе треска и горох,
Где Ловели видят лишь Кэботов,
А Ловелей - разве что бог!
В Европе годы мира настают.
Уравновесятся весов военных чаши,
Когда всех наших ваши перебьют,
А ваших наши.
На короля глядит в упор
Порою кошка праздная.
И я подчас бросаю взор
На вещи безобразные.
Всех мочит дождик с высоты,
Но больше мокнет люд хороший.
У нехороших есть зонты,
И макинтоши,
И калоши.
Когда выходит полная луна
Из облаков, я об одном жалею -
Что не видна другая сторона.
Удастся ль мне полюбоваться ею?
Необразованный элемент,
Который ума не лишен,
Почему-то считает, что "интеллигент"
Это тот, кто имеет двух жен.
ПРОФЕССОРУ - ЛЮБИТЕЛЮ РЫБНОЙ ЛОВЛИ
Среди седых профессоров
Истории
Вы - рыболов
Высокой категории.
Когда клевали
Рыбы червяка,
Вы забывали
Прошлые века.
Человеку, чей конь после долгой борьбы
Закружился на месте и встал на дыбы,
Мы сказали: - Ну что ж!
Коль с хвоста ты сползешь,
Будешь ты здоровей от ходьбы!
Он видел, как пташка с куста
Слетела, заметив кота.
- Что ж, пташка была
Слаба и мала?
- Нет, вчетверо больше куста.
Пьянеет от яблок мисс Дженни.
Должно быть, идет в ней броженье
И яблочный сок
Становится сидром в положенный срок
В желудке малютки мисс Дженни.
Одета черепаха в две брони.
Меж двух щитов она проводит дни.
И в этом положенье неудобном
Еще дарует жизнь себе подобным.
- Едва невинности лишусь,
Умру я в тот же час!
- Давайте с вами я прощусь:
Уж нет на свете вас!
С девицей я встретился в Лукке.
Была она с милым в разлуке.
На пальме она
Сидела одна
И финики ела от скуки.
Весь высший свет уехал из столицы,
Но в городе остались три девицы.
Они, как духи, в том витают месте,
Где некогда - увы! - лишились чести...
Встретив друга своего,
Ты спроси его: кого
Бог не видит никогда,
Царь встречает иногда,
Ну а мы с тобой всегда?
(Ответ: равного)
Адам пахал, его жена
Возилась с сыном Каином,
А кто же в эти времена
Был лордом и хозяином?
ИЗ СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
Был я в Портлзнде рожден,
да, рожден.
Был я там же обручен,
обручен.
Трех я вырастил ребят,
да, ребят.
Трех для армии солдат,
да, солдат.
На войну они пошли,
да, пошли.
Там и смерть свою нашли,
да, нашли.
На могиле их венок,
да, венок.
Я же стар и одинок,
одинок...
- Когда ты придешь ко мне, милый,
Мой милый, мой милый?
Когда навестишь меня, старый, застенчивый друг?
- На этой неделе,
Неделе, неделе, неделе
Приду, если будет погожий денек и досуг.
- Как долго пробудешь
Со мною, мой милый, мой милый?
Как долго пробудешь, мой старый, застенчивый друг?
- Всю ночь до рассвета
Пробуду, пробуду, пробуду
С тобой, если будет погожая ночь и досуг.
- Когда ж мы поженимся,
Милый, мой милый, мой милый?
Когда ж мы поженимся, старый, застенчивый друг?
- Спустя две недели,
Недели, недели, недели
Женюсь, если будет погожий денек и досуг.
- Кого позовешь ты на свадьбу,
Мой милый, мой милый?
Кого позовешь ты, мой старый, застенчивый друг?
- Детишек возьму я
На свадьбу, на свадьбу, на свадьбу,
Возьму, если будет погожий денек и досуг.
- Так есть у тебя уж ребята,
Ребята, ребята?
Об этом молчал ты, мой старый, застенчивый друг.
- Пять душ, дорогая,
Пять славных детишек, детишек,
Иль шесть, если будет погожий денек и досуг.
- Нет, миленький, свадьбы
Не будет, не будет, не будет,
Не будет, хоть будет погожий денек и досуг!
ИЗ ВЕНГЕРСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
Баллада
В путь собрался Мартон Айго,
В путь - в далекую дорогу.
Отыскал он Анну Молнар
У домашнего порога.
- Не пойду я, Айго Мартон.
На кого я дом покину?
На кого оставлю мужа
И трехмесячного сына?
Будет плакать сын мой милый.
Не пошла. Похитил силой.
Двое скачут по дороге.
Друг за другом едут двое.
Под ветвистым, старым дубом
Оба спешились от зноя.
- Посмотри в глаза мне, Анна.
Отчего лицо ты прячешь?
На щеках я вижу слезы.
Ты о чем, голубка, плачешь?
Отвечает Анна Молнар:
- Что вы, сударь! Я не плачу.
То роса с вершины дуба
Пала каплею горячей.
По ветвям взобрался Айго
И с вершины на поляну
Уронил свой меч тяжелый...
- Подыми! - он просит Анну.
Но она швырнула метко
Острый меч с такою силой,
Что и рыцаря и ветку
Острием перерубила.
А потом, сорвав доспехи
С остывающего тела,
Доломан его широкий
На себя она надела.
Возвратилась Анна Молнар
Поздним вечером к воротам,
И знакомый голос мужа
Со двора ответил: - Кто там?
- Приюти меня, хозяин,
Тьма спускается ночная!
- Не могу, почтенный рыцарь,
Как зовут тебя, не знаю.
- Приюти меня, хозяин.
Только ночь переночую.
- Не проси, любезный рыцарь.
Рад впустить, да не могу я.
- Не забуду я, хозяин,
Никогда твоей услуги! -
И впустил он Анну Молнар,
Не узнав своей супруги.
- Извини меня, хозяин,
Что не вовремя разбужен.
Не достанешь ли в деревне
Для меня винца на ужин?
А сама пошла к постели,
Где лежал младенец милый,
Доломан свой расстегнула,
Сына грудью покормила.
- Добрый день, судья! С поклоном
Я пришла в твой дом.
- Бог послал тебя, Илона,
В этот скромный дом!
Что же плачешь ты, Илона,
На крыльце моем?
- На лугу пасутся гуси
Белые мои.
Но пришел на луг зеленый
Юный сын судьи.
Навсегда он опозорил
Честь твоей семьи!
Он убил мою гусыню,
Небом я клянусь!..
- Ты не плачь, не плачь, Илона.
Сколько стоит гусь?
Заплачу тебе сполна я
За твое добро!
- Золотой червонец стоит
Каждое перо.
А за белый пух подхвостья,
Пышный и густой,
Мне купить твой сын обязан
Веер золотой.
Пусть две чаши золотые
Даст за два крыла,
Золотой кувшин - за шею,
Что, как снег, бела.
За гусиную головку,
Добрый господин,
Пусть мне купит золотое
Яблоко твой сын.
А за два горящих глаза
Даст мне две свечи,
И литые золотые
Кольца и ключи.
- Ах, красивая Илона,
Небом я клянусь, -
Слишком дорого он стоит,
Твой покойный гусь!
Нет, уж лучше я для сына
Припасти велю
Две скрипучие осины
Да на них петлю!..
- Если должен быть повешен
Твой прекрасный сын,
Пусть я виселицей буду
Вместо двух осин.
Если должен быть повешен
Юный сын судьи,
Пусть петлею будут руки
Нежные мои!
Плача, по дороге бродит Янош.
Сверху спрашивает кто-то:
- Что ты плачешь, Янош?
- Кабы вам пришла охота
Для меня открыть ворота!
- Можно, милый Янош!
По двору блуждая, плачет Янош.
Слышит голос из светлицы:
- Что с тобою, Янош?
- Мне бы к двери прислониться,
На ступеньках примоститься.
- Можно, милый Янош!
На ступеньках сидя, плачет Янош.
Слышит голос из окошка:
- Что ты плачешь, Янош?
- Кабы мне побыть немножко
В ваших сенцах у порожка!
- Можно, милый Янош!
Плача, по сеням блуждает Янош.
Слышит шепот через щелку:
- Что с тобою, Янош?
- Быть в сенях - немного толку.
Кабы мне попасть в светелку!..
- Можно, милый Янош!
Плача, по светелке бродит Янош.
Все ему, бедняжке, мало!
- Что ты плачешь, Янош?
- Что-то холодно мне стало,
Мне бы к вам под одеяло.
- Можно, милый Янош!
Жил сверчок и не тужил,
Пел он в уголочке.
И жениться он решил
На мушиной дочке.
Лучшей пары не найдешь,
Да невеста - крошка.
А жених собой хорош,
Только крив немножко.
Сговорились, наконец,
И сверчок и муха.
Дочь в карете под венец
Повезла старуха.
А жених пешком пошел,
Чтоб не тратить денег.
Жук под кличкой богомол
Был у них священник.
Золотистая пчела
Шаферицею была.
Трутни с комарами
Были шаферами.
А потом на целый мир
Задала веселый пир
Мать невесты - муха,
Славная стряпуха.
Прилетела егоза,
Голубая стрекоза
В шелестящем платье.
Прискакали молодцы,
Полевые кузнецы,
Жениховы братья.
Прилетели мотыльки,
Щеголи и франты.
Прикатили и жуки,
Хлопцы-музыканты.
Принимала всех гостей
Муха на лужайке.
Притащился муравей,
Старый друг хозяйки.
Собралась ее родня -
Шмель, слепень и овод.
Шершень старого коня
Притащил за повод.
Приготовили столы,
Скатертью накрыли,
На столах стоят котлы,
Жбаны да бутыли.
За здоровье молодых
Осушили кубки,
А невеста и жених
Пили из скорлупки.
Серый волк был мясником.
Ободрал десяток
Жирных коз, козла с быком,
Пару поросяток.
Из лесов медведь пришел
Да и вывалил на стол
Целую колоду
Липового меду.
В ступке перец натолкла
Старая собака.
Кошка в печке напекла
Пирожков из мака.
Жук, и овод, и слепень
Выводили трели,
На лужайке целый день
За обедом пели.
Был кузнечик скрипачом,
Суслик был флейтистом,
Оглушал он всех кругом
Разудалым свистом.
Старый дятел на дубу
Клювом барабанил.
Дула выпь в свою трубу:
"Бу-бу-бу" да "бу-бу-бу",
А петух горланил.
Длинный аист с журавлем
В пляс пустились лихо,
Хомячиха с хомяком,
Барсучиха с барсуком,
С русаком зайчиха!
А потом плясать пошли
Гости друг за дружкой -
Журавли, коростели,
Пчелы, зайцы и шмели,
Аисты, лягушки.
Пировали целый день,
Танцевали ночью.
Пьяный овод и слепень
Разодрались в клочья.
Подралась оса с пчелой
Из-за капли меду.
Испугался их косой,
Да и задал ходу.
Помирить хотел гостей
Старый черный ворон -
Да чирикнул воробей,
Что и сам-то вор он!
Ворон клюнул воробья,
И пошла тут драка.
Жаба съела муравья,
Барсука - собака.
Тут и аист с петухом
За столом сцепились.
А невеста с женихом
В уголок забились.
С этих пор на свет сверчок
Вылезать не хочет.
Целый день сверчок - молчок,
По ночам стрекочет.
Да зато его жена
Не бывает с мужем -
То на чай приглашена,
То летит на ужин!
Долго я думал, что счастье от всех утаю.
люди же нашу любовь разглашают повсюду.
Пусть они знают заветную тайну мою,
Верному другу по-прежнему верен я буду.
С высохшей ветки летит далеко соловей,
В поисках крова несется за горы и реки.
Так, далеко улетая с родимых ветвей,
Я покидаю любимую розу навеки.
Дыня с арбузом, покинув бахчу, разошлись.
Так расстаюсь я на целую вечность с тобою.
Черные тучи закутали синюю высь.
Небо рыдает над нашей печальной судьбою.
ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
Быть ли мне монашенкой?
Да иль нет?
Быть ли мне монашенкой?
Думаю, что нет.
В яблоневой роще,
В зелени ветвей
Горлышко полощет
Песней соловей.
Оп поет для вдовушки,
Что одна живет...
Для меня ж соловушко
Песен не поет.
Яблоне подрубленной
Не цвести весной.
Девушке разлюбленной
Скучно быть одной.
Ей на грудь головушку
Милый не кладет...
Для меня ж соловушко
Песен не поет.
ИЗ КАРЕЛО-ФИНСКОГО НАРОДНОГО ЭПОСА "КАЛЕВАЛА"
Старый, вещий Вейнемейнен,
Проходя опушкой леса,
Услыхал: береза плачет,
Дерево роняет слезы.
Он подходит к свилеватой,
Тихо плачущей березе
И такую речь заводит,
Говорит слова такие:
- Что ты, дерево, тоскуешь?
Что ты плачешь, белый пояс?
На войну тебя не гонят,
Воевать не заставляют.
Тихо молвила береза:
- Людям может показаться,
Будто я смеюсь на солнце,
Будто весело живу я.
Мне же, слабой, не до смеха.
Веселюсь порой от скуки,
Глупая, от горя плачу.
Как не плакать мне, бессильной,
Не томиться, бесталанной!
Кто удачею богаче,
Тот надеется на лето,
Красное, большое лето.
Я же, бедная, тревожусь,
Чтоб кору с меня не сняли,
Не срубили тонких веток.
Краткою весной к березам
Резвые приходят дети,
Режут нас пятью ножами,
Добывая сок прозрачный.
Летом пастухи-злодеи
Белый пояс мой сдирают,
Чтоб сплести кошель и ковшик
И для ягод кузовочек.
Подо мной, березой белой,
Под листвой моей кудрявой,
Девушки в кружок садятся,
Игры девичьи заводят
И зеленый веник вяжут
Из моих душистых веток.
А порою ствол березы
Подсекают для пожоги,
Разрубают на поленья.
Трижды этим жарким летом
Подо мною дровосеки
Топоры свои точили,
Чтобы стройную березу
Подрубить под самый корень.
Вот что лето мне приносит,
Таковы его подарки.
А зима не лучше лета,
Снег и стужа - не милее.
Грусть меня зимой сжимает.
Я сгибаюсь от заботы,
И лицо мое бледнеет.
Злую боль несет мне ветер,
Иней - горькую обиду.
Буря с плеч срывает шубу,
Стужа - платье золотое.
И тогда я, молодая,
Сиротливая береза,
Остаюсь под ветром голой,
Неодетой, неприкрытой.
Дрожью я дрожу от вьюги.
Слезы стынут на морозе.
И промолвил Вейнемейнен:
- Перестань грустить, береза,
Полно плакать, белый пояс!
Скоро ты дождешься доли,
Лучшей доли, жизни новой.
Ты от счастья плакать будешь
И смеяться от веселья!
С этим словом Вейнемейнен
Взял плакучую березу.
Целый день ее строгал он,
Долгий день над ней работал.
Кантеле построил за день,
Сделал гусли из березы
На мысу среди тумана,
На пустынном побережье.
И промолвил Вейнемейнен:
- Сделан короб деревянный,
Вечной радости жилище.
Славный короб - весь в прожилках,
Весь в разводах и узорах.
Где же я колки достану,
Где достану я гвоздочки?
Дерево росло на воле -
Дуб высокий на поляне.
Ветви дружные вздымались.
Желуди на каждой ветке
В золотых росли колечках,
И на каждом из колечек -
Голосистая кукушка.
Чуть кукушка закукует,
В пять ладов несутся звуки, -
Золото из клюва каплет,
Серебро из клюва льется.
Вот для кантеле гвоздочки!
Вот колки для звонких гусель!
Есть гвоздочки золотые
И колки для звонких гусель.
Но теперь нужны и струны.
Целых пять достать их надо,
А без струн играть не будешь.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Он искать пустился струны,
Струны тонкие для гусель.
И дорогою в долине
Молодую видит деву.
Девушка не плачет горько
И не слишком веселится.
Просто - песню напевает,
Чтоб скорее минул вечер
И пришел ее любимый.
Старый, вещий Вейнемейнен
Сапоги своя снимает
И, подкравшись к юной деве,
Говорит слова такие:
- Пять волос твоих, девица,
Дай для кантеле на струны,
Добрым людям на утеху!
И без ропота девица
Пять волос дала тончайших,
Пять иль шесть нежнейших прядей
Вейнемейнену на струны,
Добрым людям на утеху.
Вот и кончена работа, -
Вышло кантеле на славу.
Вещий, старый Вейнемейнен
Сел на плоский серый камень,
На гранитную ступеньку.
Взял он гусли осторожно,
В руки взял земную радость,
Выгибом поставил кверху,
А основой - на колени.
И настраивает струны,
Согласует их звучанье.
Наконец, настроив струны,
Короб кантеле кладет он
Поперек своих коленей,
Наискось слегка поставив.
Опускает он на струны
Ногти рук своих проворных.
Пять его искусных пальцев
По струнам перебегают,
Перепархивают ловко.
Так играет Вейнемейнен,
Отогнув большие пальцы,
Струны чуть перебирая.
И откликнулась береза,
Дерево заговорило
Всей листвой своей зеленой,
Всеми гибкими ветвями,
Звонким голосом кукушки,
Нежным волосом девичьим.
Заиграл он побыстрее -
Громче струны зазвучали.
А кругом трясутся горы,
Валуны, катясь, грохочут,
В море падают утесы,
Мелкая скрежещет галька.
Пляшут сосны на вершинах,
Пни обрубленные скачут.
Девы Калевы и жены,
В хижинах шитье оставив,
Как река с горы, бежали,
Как поток весенний, мчались.
Шли, танцуя, молодицы,
Шли степенные старухи -
Вейнемейнена послушать,
Похвалить его искусство,
Рокот струн звонкоголосых.
Из мужчин, кто был поближе -
Шапку снял и слушал тихо.
Женщины стояли молча,
Подперев руками щеки.
Девушки роняли слезы,
Головы склонили парни
И внимали вечным рунам,
Пенью нежному березы.
Все уста одно шептали,
Языки одно твердили:
- Никогда никто не слышал
Музыки такой приятной
С той поры, как светит солнце,
Золотится в небе месяц!
Далеко, за шесть селений,
Пенье кантеле звучало.
И селенья опустели.
Все, что было там живого,
Побежало слушать гусли,
Струн приятное звучанье.
Слушали не только люди, -
Звери дикие лесные
На своих когтях сидели,
Пенью кантеле внимая,
Удивляясь нежным звукам.
Опустились с неба птицы
И расселись на деревьях.
Разные морские рыбы
К берегам подплыли близко.
И бесчисленные черзи
Из земли ползли наружу,
Чтобы слушать, изгибаясь,
Гусель нежное звучанье,
Радость струн звонкоголосых.
Тут уж старый Вейнемейиен
Показал себя на славу.
Он сыграл им хорошенько,
Очень чисто и красиво.
День играл, другой и третий.
Все в один присест играл он,
Обуви не сняв ни разу,
Пояса не распуская.
Он играл в своем жилище,
Между стен своих сосновых,
И гудела крыша дома,
Сотрясались половицы,
Окна весело смеялись,
Потолки и двери пели,
Каменная печь плясала,
Притолочный столб качался.
Поднял гусли Вейнемейнен
И пошел зеленым лесом,
А потом сосновым бором.
Ели низко наклонялись,
Сосны головы сгибали.
Шишки с них валились градом,
Сыпались дождем иголки.
А пошел он через рощи,
По лесным побрел полянам, -
Рощи радовались гуслям,
И поляны веселились.
А цветы медовой пылью
Усыпали путь-дорогу.
Безутешный Ильмаринен
Горько плачет вечерами.
По ночам не спит, а плачет,
Белым днем не ест, а плачет.
Жалуется ранним утром,
На закате причитает.
Нет его супруги юной,
Спит красивая в могиле.
Позабыл он свой тяжелый
Молот с медной рукоятью.
Кузница его умолкла
Не на день - на целый месяц.
Вот идет второй и третий,
Настает четвертый месяц.
Встал могучий Ильмаринен,
Золота достал из моря,
Серебра - со дна морского,
Съездил в лес тридцатикратно,
Множество свалил деревьев
И пожег стволы на угли.
Славный мастер Ильмаринен
Золото бросает в пламя,
На огне расплавил слиток
Серебра величиною
С зимовалого зайчонка
Иль осеннего барашка.
Рукавиц не надевая,
Не прикрыв от жара плечи,
Он в огне мешает угли,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Что из пламени выходит,
Что таится в огневище.
Из огня овца выходит,
Выбегает из горнила.
Треть руна ее из меди,
Треть из серебра литого,
Треть, как солнце, золотая.
Все любуются овечкой.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
- Волку надобна овечка,
Ильмаринену - подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он овцу бросает в пламя,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Что из пламени выходит,
Что таится в огневище.
Конь из пламени выходит,
Выбегает жеребенок.
Блещет грива золотая,
Серебром сверкает шея,
А копыта - красной медью.
Хвалят люди жеребенка.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
- Волку нужен жеребенок.
Ильмаринену - подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он коня в огонь бросает,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Мех кузнечный раздувает,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила, -
Что из пламени выходит,
Что таится в огневище.
Из огня выходит дева,
Среброликая, как месяц,
С волосами золотыми,
Заплетенными в косички,
И с красивым, стройным станом.
Задрожал народ от страха,
Но не дрогнул Ильмаринен.
Он берется за работу,
Он кует свое изделье.
Ночь кует без передышки,
День кует без остановки.
Ноги девушке он сделал,
Сделал ноги, сделал руки,
Но ходить не могут ноги,
Обнимать не могут руки.
Сделал уши Ильмаринен,
Но не могут слышать уши.
Сделал он уста на славу,
Чудные уста и очи,
Но уста молчат, не дышат,
Но в глазах не видно ласки.
И промолвил Ильмаринен:
- Славная была бы дева,
Если бы заговорила,
Кабы дать ей ум и голос!
Он понес свою невесту
На пуховые подушки,
Под шелковые покровы,
Под цветной широкий полог.
Славный мастер Ильмаринен
Натопил пожарче баню,
Вовремя запасся мылом
И водой наполнил кадки
Да связал зеленый веник,
Чтобы пуночка купалась,
Подорожничек помылся,
Смыл серебряную накипь,
Накипь золота и меди.
Сам он выкупался тоже,
Всласть попарился, помылся
И улегся с девой рядом
На пуховые подушки,
Под цветной широкий полог.
В этот вечер Ильмаринен
Приготовил одеяла,
Две иль три медвежьих шкуры,
Шесть платков из мягкой шерсти,
Чтобы спать с женою рядом,
С золотой своей супругой.
У него был этой ночью
Бок один теплей другого.
Бок, укрытый одеялом,
И платками шерстяными,
И густым медвежьим мехом,
Хорошо нагрелся за ночь.
Но зато другой, который
Прикасался к золотому
И серебряному телу, -
Белым инеем покрылся,
Толстой коркой ледяною,
Стал холодным, точно камень.
И промолвил Ильмаринен:
- Не жена мне эта дева.
В Вейнеле ее свезу я
Вейнемейвену в подруги.
В Вейнеле отвез он деву
И, вручая свой подарок,
Говорил такие речи:
- Слушай, старый Вейнемейнен,
Я привез тебе подругу.
Хороша она собою,
А мешать тебе не будет,
Потому что не болтлива.
Старый, вещий Вейнемейнен
Взглядом девушку окинул
И сказал такое слово:
- Для чего привез ко мне ты
Это чудо золотое? -
Отвечает Ильмаринен:
- Угодить тебе хотел я
И привез тебе в подарок
Среброликую супругу
С золотыми волосами.
И промолвил Вейнемейнен:
- Ах, кузнец, мой братец младший,
Растопи ты эту куклу,
Наготовь изделий разных.
А не то свези к соседям
Или в дальний край немецкий.
Много там людей богатых
На нее польститься может.
Непристойно в нашем роде,
Мне подавно не пристало
Брать невесту золотую,
На серебряной жениться!
Заповедал Вейнемейнен,
Завешал Сувантолайнен
Внукам, правнукам растущим,
Многочисленным потомкам,
Людям будущего века:
Золоту не поклоняться,
Серебру не быть слугою.
Он сказал такое слово:
- Бедные сыны и внуки,
Удальцы времен грядущих,
Будет ли у вас достаток,
Иль совсем его не будет -
До тех пор, пока сияет
В небе месяц златорогий,
Пуще смерти берегитесь
Брать в подруги золотую
И серебряную деву.
Сердца золото не греет,
Серебро морозом дышит.
Айно, дева молодая,
Прутья в рощице ломала,
Веники в лесу вязала:
Батюшке родному - веник,
Матушке родимой - веник.
И еще связала веник
Своему красавцу брату.
Возвращалась к лому Айно,
Шла домой через ольшаник.
Ей в дороге повстречался
Осмойнен, идущий с поля,
Калеванин из подсеки.
Увидал он в роще деву
В пестрой юбочке нарядной
И сказал слова такие:
- Не для всех, краса девица,
Для меня, моя невеста,
Ты носи на шее бусы,
Надевай свой крест нагрудный,
Заплетай тугие косы,
Шелком их перевивая.
И ответила девица:
- Нет того на белом свете,
Для кого ношу я бусы,
Шелком косы обвиваю!
Крест с груди она сорвала,
Кольца с рук швырнула наземь,
Ожерелье - с белой шеи,
С головы - цветные нити -
Матери-земле в подарок,
Лесу темному на память.
А сама вернулась, плача,
В дом родной - на двор отцовский.
Был отец в то время дома,
У окна сидел на лавке,
Украшая топорище.
- Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, девица, плачешь?
- Как мне, батюшка, не плакать,
Не печалиться, родимый?
Мой нагрудный крест потерян,
Кисти пояса пропали,
Крест - из серебра литого,
Кисти пояса - из меди.
Брат у изгороди частой
Дерево тесал на дуги.
- Ты о чем, сестрица, плачешь?
Что горюешь, молодая?
- Как не плакать, милый братец,
Не печалиться, родимый?
Лучший перстень мой потерян,
Бусы лучшие пропали -
Золотой, как солнце, перстень
И серебряные бусы.
На мостках сестра сидела,
Золотой вязала пояс.
- Что горюешь ты, сестрица?
Отчего, меньшая, плачешь?
- Как, сестрица, мне не плакать,
Не печалиться, родная?
У меня в лесу сегодня
Золото со лба скатилось,
Серебро с волос упало,
Синий шелк с лица сорвался,
Красный шелк расплелся в косах.
Мать у погреба сидела,
С молока снимала сливки.
- Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, бедняжка, плачешь?
- Как мне, матушка, не плакать,
Не печалиться, родная?
В роще я ломала прутья,
Веники в лесу вязала.
А когда я шла обратно, -
Повстречался мне дорогой
Осмойнен, идущий с поля,
Калеванин из подсеки.
Он сказал такое слово:
"Не для всех, душа-девица,
Для меня ты носишь бусы,
Крест серебряный нагрудный,
Ленты шелковые в косах".
Я сорвала крест нагрудный,
С пальцев - перстни золотые,
С белой шеи - ожерелье,
Синий шелк - с лица сорвала.
Красный шелк, вплетенкый в коси,
Матери-земле в подарок.
Лесу темному на память!
Дочке матушка сказала:
- Ты не плачь, моя дочурка,
Не тоскуй, ребенок милый,
В молодости мной рожденный.
Год кормись коровьим маслом,
Будешь статной и высокой.
Год кормись свининой белой,
Будешь резвой и веселой.
Год - лепешками на сливках,
Всех подруг нежнее будешь.
Да пойди на горку, Айяо,
Отопри амбары наши,
Б самом лучшем из амбаров
На ларце ларец увидишь,
Сундуки под сундуками.
Ты открой сундук заветный.
Под его узорной крышкой
Есть полдюжины блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Дочь луны сама их шила,
Солнца дочь их вышивала.
Ты повяжешь косы шелком,
Золото на лоб наденешь,
Шею бусами украсишь,
Драгоценным ожерельем.
Подбери себе рубашку
Белой ткани полотняной,
Натяни на бедра юбку
Самой лучшей синей шерсти,
Поясок надень нарядный,
На ноги - чулки из шелка,
Башмачки - из тонкой кожи,
На руки надень запястья
Да на пальцы по колечку.
А вернешься из амбара
На порог избы отцовской, -
Всей семье отрадой будешь,
Роду-племени утехой!
Ты по улице пройдешься,
Как цветок благоуханный,
Словно ягода-малина.
С каждым днем прекрасней будешь,
С каждым вечером милее!
Так сказала мать родная
Дочери своей любимой.
Но не стала слушать дочка
Утешений материнских.
Плача, по двору бродила,
Шла по улице, рыдая,
И, тоскуя, говорила:
- Что за мысли у счастливых?
Что за думы у блаженных?
Верно, мысли у счастливых,
Верно, думы у блаженных
Так и плещут, точно волны,
Волны малые в корыте.
- Что за мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных?
Верно, мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных,
Как сугробы под горою,
Как вода в колодце темном...
Целый день вздыхала Айно,
Целый вечер горевала,
И спросила мать родная:
- Отчего ты, дочка, плачешь?
У тебя жених на славу,
Муж великий на примете.
У окна сидеть он будет,
Разговаривать с роднею.
Но в ответ сказала Айно:
- Ах ты, матушка родная,
Вот о том-то я и плачу, -
О красе своей невинной,
О косе своей девичьей,
О волосиках коротких,
Что растут большим на смену.
Целый век я буду плакать,
Тосковать о красном солнце,
Вспоминать про ясный месяц,
Край оплакивать родимый,
Дом родительский, откуда
Ухожу еще ребенком,
Поле, где мой брат работал
Под окном избы отцовской.
Оттого я буду плакать,
Что дитя свое родное
Старику ты обещала,
Посылаешь молодую
Быть для дряхлого опорой.
Для отжившего утехой,
Для трясущегося нянькой,
Для бессильного защитой.
Лучше б ты меня послала
С берега крутого в воду
Быть сигам родной сестрою,
Рыбам вод морских подругой!
Тут пошла она на горку,
Дверь амбара отворила
И, открыв сундук тяжелый,
Пеструю откинув крышку,
Отыскала шесть блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Это платье дорогое
На себя надела Айно,
Золото на лбу связала,
Серебром одела темя.
Синий шелк прикрыл ей щеки,
Красный шелк обвил ей косы.
И пошла она печально
Вдоль одной лесной поляны,
Поперек другой поляны.
Шла по рощам, перелескам,
По прогалинам, болотам,
По лесным дремучим чащам.
По пескам она бродила
И печально напевала:
- Рано мне приходит время
С белым светом распрощаться,
В Манала уйти навеки,
В дом подземный удалиться.
Плакать батюшка не станет,
Матушка рыдать не будет,
Не прольет мой брат слезинки,
Не вздохнет по мне сестрица,
Если с берега я кинусь
В море, где гуляют рыбы,
Где большие ходят волны
Над глубоким темным илом!..
День была она в дороге
И другой была в дороге,
А на третий день к закату
Ей в пути открылось море,
Камышом шумящий берег.
Плакала весь вечер Айно,
Горько жаловалась ночью
На прибрежном сером камне,
Где залив вдается в берег.
На рассвете рано-рано
Айно в море посмотрела,
Поглядела в ту сторонку,
Где конец виднелся мыса.
Там купались три девицы,
В море весело плескались.
Айно к ним пошла четвертой,
Веточка лесная - пятой.
Бросила у моря Айно
На ольху свою сорочку,
Юбку синюю - на иву.
На земле чулки остались,
Башмачки - на сером камне,
На песке - цветные бусы,
Перстни светлые - на гальке.
Высился утес над морем,
Пестрый камень золотистый.
Поплыла к утесу Айно,
На скалу она взобралась
И уселась на вершине.
Но качнулся пестрый камень,
Быстро в воду погрузился
И ушел на дно морское.
Вместе с ним исчезла Айно,
Айно - вместе со скалою!
Так в волнах погибла дева,
Тихая лесная пташка.
Кто ж теперь доставит слово,
Весть печальную доставит
Роду-племени девицы,
Знаменитому в округе?
Эту весть доставил заяц,
Быстрый заяц длинноногий.
Он принес родному дому
Весть о гибели девицы:
- Ваша дочь погибла в море
С ожерельем оловянным
И серебряною пряжкой.
Отстегнулся медный пояс,
И ушла девица в воду,
В мокрое упала море,
Чтобы стать сигам сестрою,
Рыбам вод морских - подругой!
Услыхала мать родная,
Залилась слезами тихо,
А потом заговорила:
- Матерям скажу я слово:
Не качайте ваших дочек,
Не баюкайте малюток.
А когда придет им время,
Замуж их не выдавайте
За немилых против воли,
Не губите понапрасну
Так, как я сгубила дочку,
Айно, пташечку лесную!
Так рыдала мать родная,
И текли ручьями слезы
Из очей глубоких, синих
По страдальческим морщинам,
По щекам ее увядшим.
Вот слеза, другая, третья
По щеке ее скатилась,
Пала светлою росою
На подол ее одежды.
Бот слеза, другая, третья
На подол ее скатилась,
А с подола пала наземь -
Матери-земле на благо,
Канула в морскую воду -
Морю синему на благо.
Но еще струились слезы,
И бегущие потоки
Три реки образовали.
А на тех горючих реках -
По три огненных порога.
И у каждого порога
По три отмели песчаных.
А на отмели песчаной -
По холму по золотому.
На холмах растут березы.
И у каждой на верхушке
Три кукушки золотые.
Первая из трех кукушек
"Любит, любит!" - куковала.
А вторая из кукушек
"Милый, милый!" - напевала.
А последняя кукушка
"Радость, радость!" - повторяла.
Первая из трех кукушек
Куковала вешний месяц,
И второй, и третий месяц -
Для девицы, что лежала
Без любви в холодном море.
А вторая из кукушек
Вдвое дольше куковала
Над печальным, одиноким
Женихом девицы юной.
А последняя кукушка
Никогда не умолкала,
Матери несчастной пела,
Навсегда забывшей радость.
И сказала мать родная,
Услыхав напев кукушки:
- Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.
Чуть кукушка закукует, -
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен...
Укорачивает горе
Век ее на целый локоть,
Отнимает четверть жизни,
Изнуряет скорбью тело.
Нет, не слушайте весною
Пенья звонкого кукушки!
ИЗ АРМЯНСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИ
Вольный перевод армянской народной сказки,
обработанной С. Рабел
<> 1 <>
Седой орел Кавказских гор
Большие крылья распростер
И криком огласил простор:
- Эй, слуги верные мои -
Сороки, совы, соловьи,
Стрижи, чижи и воробьи!
Все, у кого есть два крыла,
Кто режет небо, как стрела,
Явитесь во дворец орла.
Ты, разговорчивый скворец,
Будь мой глашатай и гонец.
Зови пернатых во дворец.
Скажи: сегодня, в Новый год,
Считать я буду свой народ -
Жильцов полей, лесов и вод.
Вот мчится по небу гонец,
Шныряет из конца в конец,
Зовет пернатых во дворец.
Летят жильцы ветвей и крыш -
Ворона, аист, чиж и стриж,
Но не летит ночная мышь.
Она ленива и хитра.
- Я, - говорит, - вам не сестра,
На мне ни пуха, ни пера.
Себя я птицей не зову.
На свете зверем я слыву,
И подати плачу я льву.
Орел, живущий между скал,
В тот день народ пересчитал -
Всех, кто велик, и всех, кто мал.
Тут были птицы разных стран -
Фламинго, дятел, пеликан,
Снегирь и страус-великан.
Всех верноподданных орел
Глазами зоркими обвел
И только мыши не нашел.
С тех самых пор орел и чиж,
Скворец и ястреб, дрозд и стриж
Преследуют ночную мышь.
<> 2 <>
Про эту перепись молва
Дошла до царственного льва,
А был он всех зверей глава.
Ударив по хребту хвостом,
Он зарычал, и все кругом
Подумали, что грянул гром.
- Эй вы, сородичи-друзья!
Назначить соизволил я
На завтра перепись зверья.
Олень, мой верный скороход.
Зови подвластный мне народ -
Зререй лесов, полей и вод!
Закинув голову, олень
Помчался в степь, в лесную тень
И к морю, где живет тюлень.
Созвал волков, созвал овец,
Лисиц, куниц. И, наконец,
Ночную мышь зовет гонец.
Но мышь в испуге подняла
Два перепончатых крыла
И речь такую повела:
- Зачем ко мне стучишься в дверь?
Живет здесь птица, а не зверь.
Ты сомневаешься? Проверь.
Вот видишь эти два крыла?
Их мать-природа мне дала.
Я числюсь в списках у орла.
Ему я подати плачу,
Его боюсь, за ним лечу.
А льва и знать я не хочу!
Олень убрался от дверей.
Мышь обманула двух царей -
Орла и льва, царя зверей.
<> 3 <>
Но лев с орлом был незнаком,
Пока за свадебным столом
Не повстречались лев с орлом.
Медведь племянника женил,
Колоду меду раздобыл
И тьму народу пригласил.
Позвал он всех зверей и птиц -
Скворцов, слонов, куниц, синиц,
Царей обоих и цариц.
Наелись меду лев с орлом,
И оба стали за столом
Хвалиться подданных числом.
Орел спросил: - Зачем таишь.
Что в вашем царстве есть малыш
Крылатая ночная мышь
Но лев сказал ему в ответ:
- У нас такого зверя нет.
Его твоим считает свет.
И тут до льва и до орла
Впервые истина дошла,
Что мышь обоих провела!
Тогда орел, пернатых царь,
И лев, звериный государь,
Казнить решили эту тварь.
С тех пор уклончивая мышь
Предпочитает тьму и тишь,
А днем ее не подглядишь!
ИЗ ЕВРЕЙСКИХ НАРОДНЫХ ПЕСЕН ВРЕМЕН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Ночью ветер с жалким воем
Рвет входную дверь.
Твой отец ушел с конвоем.
Где-то он теперь?
Мы одни с тобой на свете.
Только мы вдвоем.
Буйный ветер, будто третий,
К нам стучится в дом.
То в заботе, то в работе
Мы проводим дни.
За рекою на болоте
Мы корчуем пни.
Обувь мы порвали в клочья,
А идет мороз.
Лучше спать и днем и ночью
Тем, кто гол и бос.
Ты усни скорее, крошка.
Плакать нам нельзя,
Часовой глядит в окошко,
Смертью нам грозя.
Буйный ветер гулко воет.
Спи, дитя, усни.
Пусть приснятся нам с тобою
Радостные дни!
Настали сумрачные годы,
Без перемены дни идут.
У нас ни солнца, ни свободы,
А только труд, тяжелый труд.
Еврейские бригады -
Дырявые наряды,
Босые пятки, марш вперед,
Вперед под бременем невзгод!
Отгородили нас от света
Тройной стеной со всех сторон.
Любой из нас, живущих в гетто,
На смерть и пытку осужден.
Еврейские бригады -
Дырявые наряды,
Босые пятки, марш вперед,
Вперед под бременем невзгод!..
ИЗ ЛАТЫШСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
Спи, усни, мой медвежонок,
Мой косматый, косолапый.
Батька твой ушел за медом,
Мать пошла лущить овес.
Скоро батька будет с медом,
Мать - с овсяным кисельком.
Кто постельку-колыбельку
Для волчонка, медвежонка
Из ветвей сплетет еловых,
Из еловых, из сосновых,
Из березовых ветвей?
Кто подвесит медвежонку,
Медвежонку, олененку
Зыбку легкую на ветку,
Кто им песенку споет?
Будет нянькой вольный ветер,
Ветер песенку споет.
Стал медведем медвежонок,
Стал оленем олененок,
Оба стали мужиками,
А никто их не лелеял.
Не лелеял, не баякал,
Не баюкал, не качал.
Кабы мне достались деньги,
Что лежат на дне морском,
Я купил бы рижский замок
И баронов заодно.
Я бы всех господ заставил
Делать то, что делал сам:
Целый день в лесу работать,
Ночью в риге молотить,
Кто слабей, пусть глину месит,
Кто сильней, корчует пни.
Пусть узнают дармоеды,
Как дается людям хлеб.
Спасибо, спасибо
Тому, кто строил баню,
Кто печку топит в бане
И греет воду в чане!
Еще тому спасибо,
Кто поддает нам жару,
Кто поддает нам жару
И не жалеет пару!
Спасибо, спасибо
Заботливой хозяйке,
Спасибо, спасибо
Тому, кто сделал шайки,
Гладко выстругал полок,
Вправил в печку котелок,
Кто дровишек нам припас,
Вяжет веники для нас!
Спасибо, спасибо!
Пьяный хмель и старый дед
Неразлучны с давних лет.
Хмелю дед подпорки ставит,
Деда хмель плясать заставит.
Черен пахарь в день рабочий.
Золото в его руках.
Пусть черны рыбачьи ночи -
Серебро в их челноках.
Коту не водиться
Среди горностаев.
А нам не садиться
За скатерть хозяев.
Что ты, барин, делать будешь,
Если весь народ помрет?
Где ты хлеб себе добудешь,
Где найдешь себе почет?
Кто там воет, кто там ноет
В адском пламени, в котле?
Это барин, что крестьянам
Ад устроил на земле.
Думу думал я - откуда
Столько денег у господ?
Ведь не пашут и не сеют,
Не копают огород.
Огонек горит в светлице.
То хозяину не спится.
Он шаги считает наши,
Наши слезы мерит чашей.
Пусть бездельник помирает.
Помирать я не хочу.
Укажи мою могилу -
Я чурбан в нее вкачу.
Любят нас на этом свете,
А не любят нас на том.
Этот свет давно мы знаем,
А другой нам незнаком.
Нынче рано вечереет.
Рано матушка стареет.
Мама, матушка моя,
Горемычная моя.
Потрудилась, пострадала,
Горе горькое видала,
Горы-горки исходила,
На руках меня носила.
Я лучину зажигала -
От лучины света мало.
Моя матушка вошла
Да беседу повела.
Стала горенка светла,
Словно зоренька взошла.
Совушка, совушка,
Толстая головушка,
Твои детушки пригожи.
- На меня они похожи!
А в кого твои совята
Лупоглазы и косматы?
- Все птенцы мои с лица
В черта лешего, в отца!
Что за грохот, что за стук?
Сел комар в лесу на сук.
Треснул сук под комаром -
Вот откуда стук и гром!
Перед печкой вечерком
Пляшут блошка со сверчком.
Раздобыл себе сапожки,
Шпоры медные сверчок.
А у блошки-быстроножки -
Черный вязаный платок.
Серый кот сидит на камне.
- Что задумал, котофей?
В Ригу, думаю, пора мне -
На возы грузить мышей!
Ты куда, куда, мой Петя,
Петушок?
Рано-рано на рассвете
Скок-поскок.
- К деревенским, к деревенским
Девушкам лечу.
Разбудить их, разбудить их
На заре хочу.
Прибегу я, прилечу я
К ним на двор.
Перед домом, мне знакомым,
Сяду на забор.
На забор высокий сяду,
Трижды проною,
Только мне будить не надо
Милую твою.
Куры сонные с насеста
Не сойдут,
Уж она - твоя невеста -
Тут как тут!
От зари вечерней яркой
Всем деревьям по подарку:
Дубу-дубу -
Золотую шубу,
Ясеню - сорочку,
Липам - по платочку,
В чаще каждому кусту -
По цветному лоскуту.
Поле черное, просторное,
Чем тебя я наряжу?
Я посею рожь отборную,
Дуб зеленый посажу.
Люди русские, литовцы -
Все друзья мои и братья.
Замужем сестра за русским,
Сам женат я на литовке,
И в Москве я буду гостем,
И в Литве я погощу.
Петуха я впряг в телегу,
Три горошины везу -
Чуть добрался до ночлега
Нет гороха на возу!
Иду я полем торопливо.
А надо мной - небесный свод,
Восходит солнышко над нивой,
За нивой солнышко зайдет.
ИЗ УЗБЕКСКОЙ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
О ХРАБРОЙ СТАРУХЕ И О ТРУСЛИВОМ ШАКАЛЕ
Узбекская сказка
Горько плакала старуха:
- Ай, шакал, шакал!
Сколько ты пера и пуха
В год перетаскал!
Мясом птиц набил ты брюхо, -
Вот и жирным стал...
Нет старухе житья от шакалов!
По ночам кричишь, проклятый,
Не даешь мне спать.
Знаешь ты, где спят цыплята,
Подползешь - и хвать!
А назавтра в час заката
Явишься опять.
Нет старухе житья от шакалов!
Я тебя бы наказала -
Плохо вижу я.
Я бы зятю приказала -
Крепко спят зятья.
У собак моих не стало
Прежнего чутья...
Нет старухе житья от шакалов!
Я гнездо устрою курам,
Ты их не найдешь.
А найдешь - отдашь мне шкуру
За ночной грабеж.
Пропадешь, разбойник, сдуру,
Если к нам придешь!
Нет житья от проклятых шакалов!
Нелегко заснуть старухе.
- Ай, шакал, шакал!.. -
А шакал слова старухи
Хорошо слыхал,
И, подкравшись к ней на брюхе,
Так он отвечал:
- Нет ума у сварливой старухи!
Слушай, старая ослица,
Ты не спорь со мной!
Ты - домашняя жилица,
Я - шакал степной.
У тебя не будет птицы
В доме ни одной.
Нет ума у сварливой старухи!
Я от смерти, как бывало,
Ноги унесу.
Дробь шакала не догнала, -
Не догнать и псу.
Воют старые шакалы
В молодом лесу...
Нет ума у сварливой старухи!
Говорит старуха: - Рано
Хвалишься, шакал,
Ты стрелков Узбекистана,
Верно, не видал.
Бьют охотники сапсана
В небе наповал.
Нет житья от проклятых шакалов!
Отвечал шакал с досадой:
- Скучно слушать мне.
Положить конец бы надо
Глупой болтовне.
Всех овец твоих из стада
Задушу к весне!
Нет ума у сварливой старухи!
Я, шакал неуловимый,
Не боюсь огня.
Ваш заряд промчится мимо,
Не задев меня,
Но умрет твой внук любимый
До начала дня!
Нет ума у сварливой старухи!
Говорит старуха гневно:
- Видишь, я встаю.
На тебя я всю деревню
Подыму свою,
И злодейский род ваш древний
Весь я перебью!
Нет житья от проклятых шакалов!
В тишине старуха встала,
Села на коня,
Внуков, правнуков собрала
В первом свете дня,
И помчалась на шакала
Вся ее родня.
Нет житья от проклятых шакалов!
По пескам степным до края
Рощи молодой
Повела вдова седая
Внуков за собой.
И сказала: - Вот пришла я.
Выходи на бой!
Нет житья от проклятых шакалов!
Но, услышав топот звонкий,
Убежал шакал,
Тонким голосом ребенка
Завизжал шакал.
А стрелок ему вдогонку
Весь заряд послал.
Честь и слава бесстрашной старухе!
Из Иоганна Вольфганга Гете
Катит по небу, блистая,
Колесница золотая,
Озаряя высь и даль.
Но, увы, с лучом рассвета
В сердце где-то
Просыпается печаль.
Долго ночь владеет нами,
Убаюкивая снами,
Замедляет бег минут.
Но, увы, с лучом рассвета
В сердце где-то
Скорби сеть свою плетут.
Я любуюсь год за годом,
Как вдали под синим сводом
К берегам идут суда.
Но с душой моей в раздоре
Злое горе
Не уходит никуда.
Я другим кажусь здоровым,
Выхожу в наряде новом
Ради праздничного дня.
Но из тех, кого я встретил,
Кто заметил
Сердце в ранах у меня?
Пусть в душе я горько плачу,
Но в улыбке слезы прячу.
Если б горести могли
Нас приблизить к двери гроба,
Я давно бы
Спал в объятиях земли.
Из-за того, что я владею
Искусством петь, светить, блистать,
Вы думали, - я не умею
Грозящим громом грохотать?
Но погодите: час настанет, -
Я проявлю и этот дар.
И с высоты мой голос грянет,
Громовый стих, грозы удар.
Мой буйный гнев, тяжел и страшен,
Дубы расколет пополам,
Встряхнет гранит дворцов и башен
И не один разрушит храм.
Чтобы спящих ее встревожить,
Не вспугнуть примолкших гнезд,
Тихо по небу ступают
Золотые ножки звезд.
Каждый лист насторожился,
Как зеленое ушко.
Тень руки своей вершина
Протянула далеко.
Но вдали я слышу голос -
И дрожит душа моя.
Это зов моей любимой
Или возглас соловья?..
Весь отражен простором
Зеркальных рейнских вод,
С большим своим собором
Старинный Кельн встает.
Сиял мне в старом храме
Мадонны лик святой.
Он писан мастерами
На коже золотой.
Вокруг нее - цветочки,
И ангелы реют над ней.
А волосы, брови и щечки -
Совсем, как у милой моей.
Не знаю, о чем я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.
Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.
А скалы кругом все отвесней,
А волны - круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
Рокочут трубы оркестра,
И барабаны бьют.
Это мою невесту
Замуж выдают.
Гремят литавры лихо,
И гулко гудит контрабас.
А в паузах ангелы тихо
Вздыхают и плачут о нас.
Двое перед разлукой
Безмолвно подают
Один другому руку,
Вздыхают и слезы льют.
А мы с тобой не рыдали,
Когда нам расстаться пришлось.
Тяжелые слезы печали
Мы пролили позже - и врозь.
Гонец, скачи во весь опор
Через леса, поля,
Пока не въедешь ты во двор
Дункана-короля.
Спроси в конюшне у людей,
Кого король-отец
Из двух прекрасных дочерей
Готовит под венец.
Коль темный локон под фатой,
Ко мне стрелой лети.
А если локон золотой,
Не торопись в пути.
В канатной лавке раздобудь
Веревку для меня
И поезжай в обратный путь,
Не горяча коня.
Когда выхожу я утром
И вижу твой тихий дом,
Я радуюсь, милая крошка,
Приметив тебя за окном.
Читаю в глазах черно-карих
И в легком движении век:
"Ах, кто ты и что тебе надо,
Чужой и больной человек?"
Дитя, я поэт немецкий,
Известный в немецкой стране.
Назвав наших лучших поэтов,
Нельзя не сказать обо мне.
И той же болезнью я болен,
Что многие в нашем краю.
Припомнив тягчайшие муки,
Нельзя не назвать и мою.
Над пеною моря, раздумьем объят,
Сижу на утесе скалистом.
Сшибаются волны, и чайки кричат,
И ветер несется со свистом.
Любил я немало друзей и подруг.
Но где они? Кто их отыщет?
Взбегают и пенятся волны вокруг,
И ветер протяжно свищет.
Они мои дни омрачали
Обидой и бедой -
Одни своей любовью,
Другие своей враждой.
Мне в хлеб и вино подсыпали
Отраву за каждой едой -
Одни своей любовью,
Другие своей враждой.
Но та, кто всех больше терзала
Меня до последнего дня,
Враждою ко мне не пылала,
Любить - не любила меня.
Когда тебя женщина бросит, - забудь,
Что верил ее постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь.
Котомку на плечи - и странствуй.
Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи.
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще.
Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.
Ты станешь свободен, как эти орлы.
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало!
Как из пены вод рожденная,
Ты сияешь - потому,
Что невестой нареченною
Стала ты бог весть кому.
Пусть же сердце терпеливое
Позабудет и простит
Все, что дурочка красивая,
Не задумавшись, творит!
Какая дурная погода!
Дождь или снег, - не пойму.
Сижу у окна и гляжу я
В сырую, ненастную тьму.
Чей огонек одинокий
Плывет и дрожит вдалеке?
Я думаю, это фонарик
У женщины старой в руке.
Должно быть, муки или масла
Ей нужно достать поскорей.
Печет она, верно, печенье
Для дочери взрослой своей.
А дочь ее нежится в кресле,
И падает ей на лицо,
На милые, сонные веки
Волос золотое кольцо.
В почтовом возке мы катили,
Касаясь друг друга плечом.
Всю ночь в темноте мы шутили.
Болтали - не помню о чем.
Когда же за стеклами в раме
Открылся нам утренний мир,
Амур оказался меж нами,
Бесплатный слепой пассажир.
Кто влюбился без надежды,
Расточителен, как бог.
Кто влюбиться может снова
Без надежды, - тот дурак.
Это я влюбился снова
Без надежды, без ответа.
Насмешил я солнце, звезды,
Сам смеюсь - и умираю.
Как ты поступила со мною,
Пусть будет неведомо свету.
Об этом у берега моря
Я рыбам сказал по секрету.
Пятнать твое доброе имя
На твердой земле я не стану,
По слух о твоем вероломстве
Пойдет по всему океану!
Не подтрунивай над чертом, -
Годы жизни коротки,
И загробные мученья,
Милый друг, не пустяки.
А долги плати исправно.
Жизнь не так уж коротка, -
Занимать еще придется
Из чужого кошелька!
Уходит Счастье без оглядки.
Не любит ветреница ждать.
Рукой со лба откинет прядки,
Вас поцелует - и бежать.
А тетка Горе из объятий
Вас не отпустит, хоть стара.
Присядет ночью у кровати
И вяжет, вяжет до утра.
С надлежащим уважением
Принят дамами поэт.
Мне с моим бессмертным гением
Сервирован был обед.
Выбор вин отменно тонок.
Суп ласкает вкус и взор.
Восхитителен цыпленок.
Заяц сочен и остер.
О стихах зашла беседа...
И поэт, по горло сыт,
Устроительниц обеда
За прием благодарит.
Материю песни, ее вещество
Не высосет автор из пальца.
Сам бог не сумел бы создать ничего,
Не будь у него матерьяльца.
Из пыли и гнили древнейших миров
Он создал мужчину - Адама.
Потом из мужского ребра и жиров
Была изготовлена дама.
Из праха возник у него небосвод.
Из женщины - ангел кроткий.
А ценность материи придает
Искусная обработка.
Твои глаза - сапфира два,
Дна дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.
Твое сердечко - бриллиант.
Огонь его так ярок!
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.
Твои уста - рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье.
Но если этот властелин
Рубинов и алмаза
В лесу мне встретится один, -
Он их лишится сразу!
За столиком чайным в гостиной
Спор о любви зашел.
Изысканны были мужчины,
Чувствителен нежный пол.
- Любить платонически надо! -
Советник изрек приговор,
И был ему тут же наградой
Супруги насмешливый взор.
Священник заметил: - Любовью,
Пока ее пыл ее иссяк,
Мы вред причиняем здоровью. -
Девица спросила: - Как так?
- Любовь - это страсть роковая!
Графиня произнесла
И чашку горячего чая
Барону, вздохнув, подала.
Тебя за столом не хватало.
А ты бы, мой милый друг,
Верней о любви рассказала,
Чем весь этот избранный круг.
Прекрасный старинный замок
Стоит на вершине горы.
И любят меня в этом замке
Три барышни - три сестры.
Вчера обняла меня Йетта.
Юлия - третьего дня.
А день перед тем Кунигунда
В объятьях душила меня,
В замке устроили праздник
Для барышень милых на днях.
Съезжались бароны и дамы
В возках и верхом на конях.
Но жаль, что меня не позвали.
Не видя меня на балу,
Ехидные сплетницы-тетки
Тихонько смеялись в углу...
Мы немецкую свободу
Не оставим босоножкой.
Мы дадим ей в непогоду
И чулочки и сапожки.
На головку ей наденем
Шапку мягкую из плюша,
Чтобы вечером осенним
Не могло продуть ей уши.
Мы снабдим ее закуской.
Пусть живет в покое праздном, -
Лишь бы только бес французский
Не смутил ее соблазном.
Пусть не будет в ней нахальства,
Пусть ее научат быстро
Чтить высокое начальство
И персону бургомистра!
Кричат, негодуя, кастраты,
Что я не так пою.
Находят они грубоватой
И низменной песню мою.
Но вот они сами запели
На свой высокий лад,
Рассыпали чистые трели
Тончайших стеклянных рулад.
И, слушая вздохи печали,
Стенанья любовной тоски,
Девицы и дамы рыдали,
К щекам прижимая платки.
К плечу белоснежному милой
Припав безмятежно щекой,
Узнал я по трепету сердца,
Что в нем потревожен покой.
Трубят голубые гусары,
Въезжая под своды ворот.
И ты меня завтра покинешь,
Едва только солнце взойдет.
Ты завтра меня покинешь.
А нынче, пока ты моя,
В объятиях нежных двойное
Блаженство изведаю я.
Трубят голубые гусары,
Насилу их бог унес.
И я прихожу к тебе снова
С букетом алых роз.
Здесь дикое было раздолье,
Солдатский постой, привал.
Небось не один в твоем сердце
Военный квартировал.
Отрывок
На горном утесе стоит монастырь.
Струится Рейн под обрывом.
Глядит сквозь решетку на водную ширь
Монахиня взором тоскливым.
Челнок по сверкающей глади скользит,
От блеска заката багровый.
Он яркой и пестрою тканью покрыт,
Увенчан веткой лавровой.
Поет светлокудрый пловец-великан,
В челне белопарусном стоя.
И пурпур, которым обвит его стан, -
Аттического покроя.
С ним вместе прекрасные девы плывут.
Все девять стройны, белолики.
Гармонию девственных тел выдают
Свободные складки туники.
Поет светлокудрый, касаясь рукой
Лиры золотострунной.
И вольная песня тревожит покой
Монахини - пленницы юной.
Напрасно ко лбу поднимает она
Для крестного знаменья руку.
Душа ее горьким блаженством полна,
И сладко терпеть эту муку.
Большое море в блеске дня
Сверкает на просторе.
Когда умру я, вы меня
Похороните в море.
Я в этой жизни так любил
Бегущий вал свободный
И охлаждал сердечный пыл
Морской волной холодной.
* * *
Будто призраки - мы оба.
Между нами - тень любви.
Ну-ка, дурочка, попробуй -
Этот миг останови!
Счастьем пользуются люди
Только несколько минут -
Сердце - все оно забудет,
А глаза - глаза уснут.
Я с любимой разлучился
И смеяться разучился.
Шутят глупо иль умно -
Мне нисколько не смешно,
Только с ней я разлучился,
Я и плакать разучился.
Рвется сердце на куски,
Но не плачу от тоски.
Юноша девушку любит.
Другой ее сердцу милей.
Другой же влюбился в другую
И вскоре женился на ней.
За первого встречного замуж
Девушка выйти спешит.
Идет она замуж с досады,
А юноша горем убит.
Все это - старая песня,
Но вечно она молода.
И тот, с кем такое случится,
Теряет покой навсегда.
Весь мир на голове стоит.
Мы ходим вверх ногами.
И не один стрелок убит
В лесу тетеревами.
Корова пастуха пасет,
Кухарку жарит кролик.
Свободу совести несет
В наш мир сова-католик.
Сам Геринг теперь санкюлотом слывет,
И правду вещает Беттина.
А Кот в сапогах направленье дает
Софоклу на сцене Берлина.
У нас обезьяна воздвигнуть велит
Немецким героям Валгаллу.
А Массман причесан, острижен, обрит,
Коль верить возможно журналу.
Молиться немецкий медведь перестал,
Назвался атеистом,
A попугай французский стал
Христианином истым.
Дает "Монитор" - укермаркский журнал
Пример сумасшедшему дому.
В журнале покойник на днях написал
Обидный некролог живому.
Как видно, и вправду смириться пора.
Что спорить нам против теченья!
Взойдем на Темпловер и крикнем "Ура!",
Склонив перед троном колени.
Скрипят от ветра деревья.
Осень. Во мраке глухом,
В серый свой плащ завернувшись,
По лесу еду верхом.
Еду я быстро, но мысли
Мчатся вперед быстрей.
Мысли меня переносят
К дому любимой моей.
Лают собаки. Привратник
Отпер тяжкий затвор.
Вверх по ступеням лечу я
С легким бряцаньем шпор.
Вот по коврам пробегаю.
Луч озаряет мне путь.
В теплом душистом покое
К милой бросаюсь на грудь.
Дуб зашумел надо мною,
Будто сказал, шелестя:
- Что ж ты доверился, всадник,
Глупому сну, как дитя?
Жил-был король на свете.
Он был суров,
Угрюм и сед,
А в жены взял принцессу,
Девицу юных лет.
И было при дворе пажей
Изрядное
Количество.
Но лишь один - он был блондин
Нес шлейф ее величества.
Как говорят, она и он
Друг друга полюбили.
За это он давно казнен,
Да и она в могиле.
В ручках - маленький светильник,
Пламя жаркое в крови, -
Робко крадется Психея
К богу юному любви.
Наклонилась, задрожала.
Как прекрасен спящий бог!
Но, внезапно пробужденный,
Покидает он чертог.
Каясь два тысячелетья,
Плоть мученьям предает
Та, которой на мгновенье
В наготе предстал Эрот.
В переложении на немецкий язык Фридриха Энгельса
Есть на свете король - не из сказки король,
Тот румян, добродушен и стар.
Этот зол и суров, губит белых рабов.
Беспощадный король этот - Пар.
Хоть рука у тирана всего лишь одна,
Но владеет он силой такой,
Что сметает народы, крушит племена
Раскаленной железной рукой.
Он, как Молох - его прародитель - царит,
Сеет горе и ужас окрест,
А внутри его пламя, бушуя, горит
И детей человеческих ест.
Шайка жадных жрецов, - как и он, голодна.
Управляет железной рукой.
Золотые червонцы чеканит она
Из накопленной крови людской.
Человеческих прав все основы поправ,
Эти люди не знают стыда.
Им смешон матерей умирающих стон,
Им отцовские слезы - вода.
Точно музыка, вздохи ласкают им слух,
Скрежет голода тешит сердца.
Груды мертвых костей стариков и детей
Наполняют подвалы дворца.
Сеет гибель бездушный властитель-злодей
В королевстве неправды и зла.
Убивает он души живые людей,
Изнуряя трудом их тела.
Так долой короля, палача-короля!
Миллионы рабочих, - вперед!
Свяжем руку его до того, как земля
Темной ночью поглотит народ.
Да проснется ваш гнев и разверзнет свой зев.
Да покатится в пропасть на дно
Раззолоченный сброд тунеядцев-господ
И жестокий их бог заодно!
Купать ребят
Решила тетка.
Они сидят
И смотрят кротко.
Оставив мальчиков вдвоем,
Уходит тетя за бельем.
Вдвоем оставшись, мальчуганы
Пускают мыльные фонтаны.
Ныряя в воду, не забудь,
Что уши следует заткнуть!
Из уха Франца речка льется,
А Фриц доволен и смеется.
Зато теперь, склонившись ниц,
Пощады просит бедный Фриц.
Но не остался Фриц в долгу -
Удар в лицо нанес врагу.
За это Франц заставил Фрица
Три раза низко поклониться.
Но Франца правая нога
В плену осталась у врага.
У Фрица больно стиснут нос,
У Франца вырван клок волос.
Вбегает тетушка со свечкой,
А в это время ванна с печкой,
Кувшин и чашки с молоком -
Все полетело кувырком!
Кто в этом деле виноват?
И старший брат, и младший брат,
А также ванна виновата -
Она немного тесновата.
Веселый Франц и шустрый Фриц
Идут охотиться на птиц.
На самой верхней ветке клена
Гнездо устроила ворона.
Увы, затея сорвалась.
Два шалуна свалились в грязь.
Печально кончилась охота:
Торчат ботинки из болота.
Сосед охотился в лесу.
"Ищи, Дружок!" - сказал он псу.
Полез в болото верный пес
И Франца мокрого принес.
Потом сказал коротким лаем:
"Спасать другого не желаем!"
Пропал бы Фриц во цвете лет,
Но пожалел его сосед.
У братьев грязь струится с лиц:
Не разобрать, кто Франц, кто Фриц.
Охотник - в мокрых сапогах,
У пса - чулочки на ногах.
А три горластых вороненка
Смеются весело и звонко.
Обедом сытным утомлен,
Папаша спит и видит сон...
А надоедливая муха
Жужжит папаше прямо в ухо.
Ворчит папаша: - Кто такой
Посмел нарушить мой покой?
Как на расчищенной опушке,
Уселась муха на макушке.
- Ах ты, негодная! Опять
Ты помешала мне поспать!
Преодолев свою дремоту,
Идет папаша на охоту...
Летит посуда со стола, -
Зато добыча не ушла!
Зажав кулак, идет он к свету,
Но где же муха? Мухи нету.
Он думал: муха в кулаке,
А муха там - на потолке.
На кресло влез папаша смело,
Но кресло с треском полетело.
Папаша вытер потный лоб,
Потом вскочил и муху - хлоп!
Раскинув крылья, скорчив брюхо,
Лежит наказанная муха.
Пришел с работы мой сосед.
В одну минуту он раздет.
Он утомлен и хочет спать.
Но коротка ему кровать.
Как ни старайся, но, увы!
В ней места нет для головы.
Закинув голову назад,
Проспал он два часа подряд.
Ему приснился страшный сон.
В его ушах - тревожный звон.
Теперь удобнее он лег.
Да только места нет для ног.
В ногах как будто муравьи,
И ноги стали не свои.
Но вот придумал мой сосед
Для ног придвинуть табурет.
Замерзли ноги, как дрова,
Пусть лучше мерзнет голова!
Склонивши голову на грудь,
Он сидя пробует уснуть.
Сосед свернулся, будто еж,
Но так надолго не уснешь.
Потом пытается он лечь,
Ногами упираясь в печь!
Но вдруг раздался страшный гром,
Как будто рушится весь дом.
Упала печь, за ней кровать.
Что делать: спать или не спать?
Он выбрал меньшее из зол,
Решился лечь на жесткий пол.
Пусть у него болят бока,
Зато постель не коротка!
Германской социал-демократии
Он мирно чистил фонари,
Но записался в бунтари
И вдоль по улице под флагом
Шагал р-р-революцьонным шагом.
Кричал он громко: "Я бунтую!"
А шапочку носил такую,
Что говорила напрямик:
Мой обладатель - бунтовщик!
Но люди с флагами шагали,
Заняв всю улицу в квартале,
Где он обычно до зари
Усердно чистил фонари.
Когда ж рабочие отряды
Решили строить баррикады
И принялись под треск пальбы
Валить фонарные столбы,
Он возмутился: "Что такое?
Столбы оставьте вы в покое!
Зачем валить их, дикари?
Я чищу эти фонари!"
В ответ раздался дружный хохот,
Потом донесся звон и грохот.
И вот защитник фонарей
Домой убрался поскорей.
И, безотлучно сидя дома,
Он написал два толстых тома:
"Как записаться в бунтари
И мирно чистить фонари".
Поэты, которые будут! Певцы, музыканты, ораторы!
Не нынешний день оправдает меня и ответит, зачем я.
Нет, люди породы иной - коренной, атлетической,
куда величавее прежних.
Явитесь! - Вам надо меня оправдать.
Я сам напишу для будущих дней два-три указующих слова,
Выступлю только на миг, чтоб уйти опять в темноту.
Я - тот, кто, слоняясь в толпе,
на ходу вас глазами окинет и снова лицо отвернет,
Вам предоставив его разгадать и создать отчетливый образ.
Главного жду я от вас.
Если бы мог я помериться силой с великими бардами,
Запечатлеть черты величаво прекрасные,
Вызвать на состязанье Гомера со всеми боями и воинами -
Ахиллом, Аяксом, Гектором,
Нарисовать, как Шекспир, окованных скорбью Гамлета,
Лира, Отелло,
Или как Теннисон Альфред - воспеть белокурых красавиц,
Если бы я овладел искусным размером
И совершенною рифмой - усладой певцов, -
Все это вместе, о море, я отдал бы с радостью,
Только бы ты согласилось мне передать колебанье единой
волны, одну ее прихоть
Или дохнуло в мой стих влажным дыханьем своим,
Отдав ему запах морской.
Все, что вы делаете и говорите, - над Америкой зыбкое
марево.
Вы не учились у Природы политике Природы - широте,
прямоте, беспристрастью,
Не поняли вы, что только такое и подобает Штатам,
А все, что меньше, рано иль поздно, развеется, как туман.
Я - скептик, который не очень-то верил в Луну,
Покуда записка любовная в несколько сот килограммов
Не шлепнулась в море Спокойствия
В точно назначенный срок.
И теперь все на свете стихи
Должны быть написаны заново,
Ибо не ведал Джон Китс,
Что подвижна Луна, как ракета.
Верится мне, что и мы раздобудем такую же скоро
И нацелим ее в точку, где нет никого,
Даже того человека, что виден в часы полнолунья.
Пусть и наша ракета в нос поцелует Луну
И передаст ей от нас теплый привет межпланетный,
Груду военных ракет оставляя старому миру,
Миру, который погиб с рождением новой Луны,
Чья пуповина повита знаменем Социализма.
Размер тюремного окна:
Пять дюймов с чем-то - вышина,
Шесть с чем-то дюймов - ширина
Примерно.
Но сквозь железный переплет
Я вижу звездный небосвод
Безмерный.
А небо, судя по окну, -
Шесть с чем-то дюймов в ширину,
Пять дюймов с чем-то в вышину
Примерно.
Когда вы родились, другие были рады,
А вы отчаянно кричали до надсады.
Живите, чтоб смеяться в смертный час
И чтоб другие плакали о вас.
Мальчишкой только я и знал, что бегать да расти,
Ловить плотиц, тревожить птиц и яблони трясти.
Веснушчатую девочку, чьи губы роз красней,
Гулять свистком я вызывал, и Май являлся с ней.
Я вырос гордым пареньком с толковой головой,
Но заработал я трудом лишь саван гробовой.
Я долго девушку искал, с которой был знаком,
Но злой туман из-за реки позвал ее свистком.
Печально шел за годом год, и старость подошла.
Не видно рыб, не слышно птиц, и яблоня гола.
О том, что тленно все вокруг, бормочет мне река...
Но за рекой моя любовь, - я жду ее свистка.
Она не знает, что мертва.
Не нужно слез печали.
Так редко неба синева
Сияла ей в подвале.
Для девочки, что прожила
Семь лет в трущобе тесной,
Могила на краю села
Тиха, как рай небесный.
Вдоль - восемь футов, поперек - четыре..
По клетке я брожу, не зная сна.
Пусть меньше места в гробовой квартире,
Но хоть цветами убрана она!
- Что плачешь ты,
Мать героев,
Не знавших,
Что значит страх?
- Душа моя славит
Героев,
А плачет
О сыновьях.
<> 1 <>
Давай заполним этот лист,
солдата хороня.
Как звали. Номер. Где рожден.
Ближайшая родня.
Религия и раса. Чин.
Кто был отец, кто мать.
Ведь надо знать, где надлежит
покойнику лежать.
<> 2 <>
<> БЛИЖАЙШАЯ РОДНЯ <>
Среди полей чужой земли
Нашел я мертвеца.
И одуванчики цвели
Вокруг его лица.
Как нимб горели золотой,
Как свечи в изголовье,
Зажженные за упокой
В траве, залитой кровью.
Я слышал тихие слова
В изрытом этом поле.
Прошелестела их трава,
Пропел их ветер, что ли?
Иль птица, жаба и пчела,
Любая тварь, что здесь жила,
На языке своем звала
Того, кто был солдатом,
Звала тихонько братом...
<> 3 <>
<> МЕСТО РОЖДЕНИЯ <>
Не все ли вам равно, где воздух в этом мире
Впервые он ловил, разинув рот пошире?
Отметьте голые поля чужого края,
Где воздух жадным ртом ловил он, умирая.
<> 4 <>
<> РАСА <>
Все как есть черны мы были
В мертвый час полночной мглы,
И у всех в сырой могиле
Кости голые белы.
<> 5 <>
<> РЕЛИГИЯ <>
Безбожники, евреи, христиане,
Кто различал вас в боевом тумане?
Один пред смертью был у вас завет:
Живые, сделайте светлее этот свет!
Если б каждая метла
У себя углы мела,
Не было бы в вышине
Паутины на луне.
В споры, в дрязги погруженный,
Будешь век вести войну,
Если взять решишься в жены
Женщину, а не жену!
У предков был выбор:
Они говорили
Порой "либо-либо",
Подчас "или-или".
Но в атомном веке
Выбора нет.
Я должен ответить
"Да" или "нет".
Любой мой поступок -
Последний ответ
Без всяких уступок:
Да или нет.
Горжусь я и мучусь, -
В руках у меня
Находится участь
Грядущего дня.
"Я люблю вас".
Кто первый придумал три слова,
Что звучат и доныне так странно и ново?
Знаю только одно:
Что когда-то давно,
В очень древние дни
Где-то парень и девушка жили
И любили друг друга они,
Как с тобой мы друг друга любили.
Их нельзя разглядеть
Сквозь преграду веков,
Проплывающих длинной грядой облаков,
Но порою нам слышатся снова и снова
Три бессмертных,
Доверчивых,
Ласковых слова,
Как далекий, в сердцах отдающийся звон.
Мы не знаем ни родины их, ни имен.
Но от имени этих безвестных влюбленных,
Затерявшихся где-то в веках отдаленных,
И от нашего имени шлю я привет
Всем влюбленным
И наших и будущих лет.
Короткий оклик,
Беглый свет улыбки,
По личику скользнувший твоему,
Короткий вздох
И тень надежды зыбкой,
И твой вопрос печальный: почему
Все кратко,
Все шатко
И так до боли сладко
Сказать "прощай!" всему?
Есть время у меня сейчас -
Пустого времени запас.
Не знаю я, что делать с ним,
С коротким временем моим.
Шалить ли с ним?
Скучать ли с ним?
Вперегонки бежать ли с ним,
Иль дурака валять мне с ним?
Гулять пойти, плясать пойти
Иль так, без дела провести?
Но часто слышал я от всех:
Его убить - великий грех.
Нет, я найду, что делать с ним,
С коротким временем моим.
За это время мы вдвоем
С тобою песенку споем.
Я дам слова, их сочинив.
А ты? Ты будешь мой мотив.
Был Голиаф могуч на вид,
Грозил копьем Давиду,
Но стройный юноша Давид
Себя не дал в обиду.
На землю рухнул Голиаф,
Как ствол тяжелый дуба...
И ты, победу одержав,
Великой стала, Куба!
Я слышал, как люди пели -
Люди труда и земли -
С надеждой высокой, как утро,
И гордой, как горы вдали,
Как склоны под солнцем вдали.
И если не мог понять я,
О чем говорили вокруг,
Зато понимал я пожатье
Протянутых дружеских рук,
По-братски протянутых рук.
И песни о мире в мире
Летели в небесную высь.
И людям вторили звезды,
Что в небе вечернем зажглись,
Огнями на мачтах зажглись.
То плакала, то засыпала,
То горько плакала опять.
То вновь от плача уставала
И начинала засыпать.
Нет, никогда за наши годы
Так не терзают нас невзгоды,
Глубокий оставляя след,
Как в пору детства - в десять лет.
Отрывок
То был сюрприз, судьбы каприз, что я сошелся с Нелли
Взошла луна, чиста, ясна, и тучи посветлели.
То был сюрприз, судьбы каприз, что я походкой чинной
Прошел, и Нелли на меня метнула взгляд невинный.
То был сюрприз, судьбы каприз, что, проходя дорожкой,
Она нечаянно меня задела стройной ножкой.
То был сюрприз, судьбы каприз, что я ее в мгновенье,
Задумав месть, к себе присесть заставил на колени.
И дал слегка два-три шлепка по нежной коже сзади.
Какой был яд, проклятий град в ее горящем взгляде.
Я запомнил вчера
Твой вечерний наряд,
И как чудно ты носишь его,
И походку твою,
И духов аромат,
Но не помню лица твоего.
Что тут за шумное веселье?
Пирушка, свадьба, новоселье?
Нет, по пути - сквозь дождь и тьму -
Примчались всадники в корчму.
- Корчмарша, гей! Без проволочки
Налей вина из старой бочки.
Что? Деньги? Будут! Кончим бой -
И рассчитаемся с тобой.
Налей вина из старой бочки
Да не вели стесняться дочке.
Целуй, голубка! Кончим бой -
И обвенчаемся с тобой.
Так пировали, чередуя
Огонь вина и поцелуя,
Те, чью судьбу решал рассвет,
Как будто жить им сотню лет!
Где мы - на свадьбе иль на тризне?
Тут холод смерти с жаром жизни,
Любовь и смерть, вино и кровь,
Смерть и бессмертная любовь!
Приходит год, покончив с прошлым годом.
Как смертные, ведут они борьбу.
И каждый новый год своим приходом
Нам говорит: минувший год в гробу.
Что ж, погаси дыханьем уст отцветших
Своей лампады беспокойный свет.
Тебя, последний из годов ушедших,
Я не впишу в число счастливых лет.
Ты в голову поэта, как оратай,
Больших идей забросил семена.
И, собирая урожай богатый,
Душа счастливой гордости полна.
Вознаграждая труд мой неустанный,
Дарит мне слава поздний свой расцвет.
Но год, лучами славы осиянный,
Я не впишу в число счастливых лет.
Пылать, как факел, сердцу было больно
В руке судьбы, не балующей нас...
Ты, одряхлевший год, сказал: довольно!
И пламень мой неистовый угас.
Хоть силы жизни смерть перебороли,
Но половины сердца больше нет.
И этот год моей угасшей боли
Я не впишу в число счастливых лет.
Минувший год, перед твоей могилой
Я новой жизни вижу колыбель.
Мне говорит надежды лепет милый
О радости, неведомой досель.
Весь озаренный жизнью предстоящей,
Былому году шлю я свой привет.
Но все же год, навеки уходящий,
Я не впишу в число счастливых лет.
Тебя с мольбой народ венгерский встретил,
К тебе он обратил усталый взор,
Но громом в небе ты ему ответил,
И этот гром звучал, как приговор.
И вот, когда лежишь ты распростертый,
Что я могу сказать тебе вослед?
Год уходящий, год сорок четвертый,
Ты не войдешь в число счастливых лет!
...И вот в сорок девятый год
Вступает Венгрия, в борьбе изнемогая.
Зловещей тьмой закрытый небосвод
Не погасил звезды родного края.
Пускай моя изранена рука,
Она сжимает рукоять клинка.
И каждый мой удар оставит след,
Кровавую печать на много лет.
Да будет этот след клеймом стыда.
И пусть, когда настанет час великий, -
Последний час небесного суда, -
На лбу злодея будет он уликой.
Пусть, черные дела запечатлев,
Он на убийц обрушит божий гнев,
Чтоб не избегли справедливой кары
Те, чьей рукой задушены мадьяры!
Но мы суда господнего не ждем.
Когда еще он будет, - неизвестно.
И столько раз мы слышали о том,
Что милостив и благ отец небесный.
Так бесконечна к нам его любовь,
Что он простит проливших нашу кровь.
И потому над бешеными псами
Последний суд - вершить мы будем сами!
Мы сотворим такой последний суд,
Что дрогнет мир. Со страстью беспредельной
Мы будем осыпать их там и тут
Хворобою ужасною, смертельной,
Дабы остался лишь один из них
И рассказал, дрожа, в краях своих:
Не избежать последнего удара
Всем, кто не хочет уважать мадьяра.
Для нас теперь и бога мало. Свят
И добродушен этот бог сегодня.
Тверд недостаточно. Кромешный ад,
Тебе молюсь я утром новогодним:
Весь гнев свой нынче в наши влей сердца
Затем, чтоб без пощады до конца
За эту землю мы могли сражаться,
Чтоб ни один злодей не смел на ней топтаться.
Да неужто это пятый
Был стакан?
Ты сегодня рановато,
Братец, пьян.
Вдвое больше ты стаканов
Выпивал,
А не помнится, чтоб пьяным
Ты бывал.
И язык во рту с похмелья
Уж не тот.
Фермопильское ущелье,
А не рот!
Что-то стал я выражаться
Мудрено.
Виновато в этом, брзтцы,
Не вино.
Выпить бочку я сумею
Всю до дна
И, ей-богу, не пьянею
От вина.
Я служил в полку когда-то,
Да, в полку,
И носил палаш солдата
На боку.
Тесноват мундир казенный,
Но блестящ, -
Отвороты, кант зеленый,
Сверху плащ.
Был солдатом я завзятым,
Боевым.
Вот те крест, я был солдатом
Рядовым.
В первый год мне ранец новый
Был тяжел.
Но до чипа рядового
Я дошел!
И по той простой причине
Снял мундир,
Чтоб меня не снизил в чине
Командир.
Где нельзя найти виновных,
Там солдат
По уставу безусловно
Виноват.
И поплатится тем паче
Рядовой,
Если он рожден с горячей
Головой.
Ваш совет - прощать обиду -
Не приму.
Мне псалмы царя Давида
Ни к чему.
Брать меня за кончик носа
Я не дам.
Знает каждый, что он косит, -
Знает сам...
Впрочем, много я болтаю
Во хмелю.
Словно мельница пустая,
Я мелю.
Но без влаги не вертятся
Жернова.
Дайте мне стаканчик, братцы,
Или два.
Чтоб лилось струей веселой
В рот вино
И тоску перемололо,
Как зерно.
Целый час болтал я с вами.
А про что?
Про колеса с жерновами?
Нет, не то...
Перепутала дремота
Все слова,
И кружится отчего-то
Голова.
Надо встать, а встать нет мочи.
Время спать.
Ну, друзья, спокойной ночи...
Марш в кровать!
Долго раздумывал дядюшка Пал,
И, шляпу надев набекрень,
Сказал он: - Сам дьявол жену мне послал.
За мной она ходит, как тень.
На что мне она, Ворчунья-жена?
Ей-ей, прогоню ее прочь!..-
Так в гневе сказал
Наш дядюшка Пал.
И выполнил слово точь-в-точь.
Но скоро задумался дядюшка Пал,
И шляпу он сдвинул назад.
- Зачем я хозяйку напрасно прогнал?
Теперь уж и сам я не рад.
Запущен мой дом,
Хозяйство вверх дном
С тех пор, как ушла она прочь... -
И так оно было - точь-в-точь.
Недолго раздумывал дядюшка Нал
Он шляпу надел на висок.
- Ну что же поделать!
Прогнал так прогнал.
Какой в моих жалобах прок?
Остатки хозяйства в корчму потащу,
На ветер пущу.
Слезами беде не помочь!.. -
И выполнил слово точь-в-точь.
Но снова задумался дядюшка Пал
И шляпу надвинул на лоб.
Видать без хозяйки моей я пропал.
Осталось ложиться мне в гроб.
Канат я куплю
И полезу в петлю
В ближайшую темную ночь. -
Да так он и сделал точь-в-точь.
Здравствуй, Лаци!
Слушай, братец,
Потолкуем пять минут.
Ну, иди, коли зовут.
Да живей, одним прыжком.
На колено сядь верхом.
Ты уселся?
Ну так вот,
Сказочку послушай,
Да закрой покрепче рот
И открой-ка уши.
В эти розовые дверцы
Сказка легкая впорхнет.
Долетит она до сердца
И до разума дойдет.
Для тебя, мой шустрый Лаци,
Расскажу я сказку вкратце.
Жил да был когда-то
Человек усатый.
Взял он новое ведро,
Светлое, как серебро,
И спустил его туда,
Где во тьме блестит вода,
Где на дне колодца
Видеть звезды иногда
Людям удается.
Вот летит ведро на дно,
Стукаясь о бревна,
А воротится оно
Медленно и ровно.
Но куда с ведром пойдет
Человек усатый -
Поливать свой огород?
Иль во дворик у ворот,
Где живут телята?
Нет, с дубинкой и ведром
Он выходит в поле.
Озирается кругом...
Клад он ищет, что ли?
Ходит он вперед-назад,
Вглядываясь зорко,
И находит он не клад,
А простую норку.
Вот и суслик - шустрый вор,
Что таскает зерна.
Под землей в одной из нор
Скрылся он проворно.
Но злодея от суда
Не избавит норка.
Ливнем хлынула вода
В норку из ведерка.
Терпит суслик и молчит
В погребе глубоком,
А вода течет, журчит
Грозовым потоком.
До краев полна нора.
Перед входом лужа...
Значит, суслику пора
Выходить наружу.
До костей промок зверек
У себя в подвале
И пустился наутек...
Тут его поймали!
Взяв за шиворот зверька,
Держит суслика рука.
Стой, проказник юркий!
Не уйдешь ты никуда.
В три ручья бежит вода
У тебя со шкурки.
Понесу тебя домой.
Полно вырываться!..
Этот суслик озорной -
Ты, мой милый Лаци!
Восходит луна серебряной лирой,
А струны - лучи луны.
Прозрачными, легкими пальцами ветер
Касается каждой струны.
К селу приближается медленно странник.
Быть может, он и поэт.
Таким очарованным, пристальным взглядом
Он ловит лунный свет.
Заходит в село замечтавшийся странник,
Высокой луной озарен.
В селе тишина, тишина немая.
За всеми окнами - сон.
И только церковного певчего дочка
У дома рыдает навзрыд.
Вечер прохладен, и все ее тело
Под платьицем легким дрожит.
- О чем ты, прекрасная девушка, плачешь
В такую ясную ночь?
Бледны твои щеки, как свет этот лунный.
Могу ли тебе помочь?
Если ты плачешь о друге неверном -
Другом меня назови.
Верь, что никто еще в мире не видел
Вернее моей любви.
Красивая девушка, будь мне луною -
И жизнь моя будет светла.
Пусть ночь неизменно стоит надо мною,
Чтоб только луна не зашла!
Ни слова в ответ не промолвила дева,
И вздох ее ветер унес.
В дрожащей руке она крепко сжимала
Платочек, тяжелый от слез.
Луна заглянула в оконные стекла,
И луч ее дом осветил.
За окнами, в горнице, певчий церковный,
Напившись, жену колотил.
Ох, спина болит и ноет.
Ох, болит!
Я вчера в саду соседнем
Был избит.
Набалдашником тяжелым,
Что есть сил,
Наш сосед меня за груши
Колотил.
Но зачем же на деревьях
Каждый год
Поспевает этот сочный,
Сладкий плод?
Я считал: его недаром
Создал бог,
И от груши отказаться
Я не мог.
Сам не помню, как сорвался
Я с плетня.
Печень с почками столкнулась
У меня.
А сосед меня сграбастал
И опять
Начал пыль своею тростью
Выбивать.
"Вот тебе, - сказал он, - груша.
Получай!
Вот тебе вторая, третья,
Шалопай!"
Столько груш я на деревьях
Не видал,
Сколько он своею тростью
Насчитал.
Это видел только с неба
Лунный луч.
Но луна накрылась шалью
Черных туч.
Видя все, что я в тот вечер
Перенес,
Пролила она немало
Крупных слез.
Он с ума сошел от злости,
Мой злодей.
С каждым разом бил он тростью
Все сильней.
Он смычком своим работал,
Как скрипач.
Только скрипка издавала
Громкий плач.
Отомщу же я соседу -
Скрипачу.
За побои я с лихвою
Заплачу.
Не топите вы осиной
Вашу печь -
Может искрами полено
Вас обжечь.
Я заметил, что частенько
Вечерком
Вы приходите под окна
К нам тайком.
У меня в глазу заноза
Вам видна, -
У себя же вам не видно
И бревна!
Запрещаете вы грушу
Мне сорвать, -
Сами ж ходите под окна
Воровать.
Мне вы грозно говорите:
"Не воруй!" -
А у тети вы крадете
Поцелуй.
Пусть за Библией зевает
Наша мать,
Буду в оба я за вами
Наблюдать.
И при первом поцелуе
В час ночной
Вас водою окачу я
Ледяной!
Блаженны те, кому дано
В короткой этой жизни
Любить подруг, и пить вино,
И жизнь отдать отчизне.
Готов вступить я с вами в спор.
Пусть не видать мне кружки,
Коль мне случалось до сих пор
Быть на такой пирушке!
Такая выпивка равна
Мохачской битве ярой,
Но турком был кувшин вина,
А те, кто пил, - мадьяры.
Был каждый гневом обуян
И дрался беспощадно,
Пока не выпал из стремян
Тиран - рассудок хладный.
Мы одолели вражью рать
К исходу этой ночки.
Пиявку легче оторвать,
Чем нас от винной бочки!
Как наши долгие глотки,
Пусть длятся наши годы, -
Чтоб мы увидели деньки
Победы и свободы!
Поцелуев два десятка
Самых жарких, самых сладких!
И прибавка
Мне нужна.
Поцелуй еще, жена!
Коль цветы -
Так уж цветы
Самой яркой пестроты.
Если женщина -
Пусть будет
Черной, маленькой, как ты.
Поцелуй же, дорогая,
Точно углем обжигая
Поцелуем огневым, -
Чтобы мне
От поцелуя
Показалось,
Что лечу я
Прямо на небо живым!
Поцелуев не жалей,
А свечу туши скорей
Темнота
Дешевле света
И приятней,
И милей.
Славной парочкой мы будем.
Черт не брат женатым людям.
Темной ночью,
Ясным днем -
Будем мы всегда вдвоем!
В годы рабства о свободе
Кто не рад поговорить?
Мы же первыми в народе
Принялись ее творить.
Мы, подняв восстанья знамя,
Принесли стране весну.
Не словами, а делами
Разбудили мы страну.
И, родную землю тронув,
Где лежал народ-мертвец,
Все двенадцать миллионов
Всколыхнули мы сердец.
И связала нас, венгерцев,
Боль одна, мечта одна,
И слилась в большое сердце
Вся мадьярская страна.
И когда на полстолетья
Постареет этот свет,
Пусть расскажут внукам дети
О величье наших лет.
В эти дни борьбы кровавой
Был в чести мадьяр-борец.
Но увяла наша слава,
Чуть борьбе пришел конец.
Кто дремал во время боя,
Кто дрожал в грозу, как лист,
Тот надел венок героя,
Потому что был речист.
Кто скрывался в непогоду
И сидел, поджавши хвост,
За мадьярскую свободу
Возглашает первый тост.
Что ж, чешите на здоровье
На банкетах языки
И носите нашей кровью
Обагренные венки.
С вас срывать мы их не будем,
А когда-нибудь себе
Славу новую добудем
В новой доблестной борьбе.
Пусть лежат на ваших главах
Лавры, взятые в бою.
Мы боролись не за славу,
А за родину свою!
Так тяжко мне, так трудно мне.
Не в силах я передохнуть.
Вся голова моя в огне,
И будто камень давит грудь...
Неужто смерть идет ко мне?
О ней я столько раз мечтал.
Когда же смерть пришла на зов,
Как в старой сказке, я сказал:
- Прости, старуха. Я устал.
Неси со мной вязанку дров!
Отрывок
Не докучаю я мольбой,
И не ропщу на жалкий жребий.
Мне честь присуждена судьбой
Иль тем, кто обитает в небе.
Прославлю вас, о сударь Пинть,
Лишь я один во всей вселенной.
А что за птица - сударь Пинть?
О, это парень несравненный!
Есть, сударь Пинть, у вас душа,
Она бессмертна в самом деле,
Но за душою ни гроша
Вы от рожденья не имели.
Вы незнакомы с кошельком.
Верней, он с вами незнаком.
Но, рассуждая откровенно,
Я вам скажу, что сударь Пинть,
Мой соотечественник Пинть -
И вправду парень несравненный.
Всегда он сыт и даже пьян,
Хоть не обедает он дома.
Всегда найдется ресторан,
Где угостит его знакомый.
Он всем столам окажет честь,
Где только стул свободный есть.
Зальет жаркое влагой пенной...
Я вам сказал, что сударь Пинть -
И вправду парень несравненный..
Меж берез мелькнул платочек
Мотыльком нежданным.
Огоньков - что светлых точек
По дорогам санным.
Прихожане, прихожанки
Угостились сладко.
В новой сбруе тянет санки
Сытая лошадка.
Вереница легких санок
Следом промелькнула...
Что-то много спозаранок
Звона или гула.
Мужики лошадок гонят
К церкви темной чащей.
Колокольчики трезвонят
Под дугой блестящей.
Колокольчики веселье
Славят - что есть мочи...
У меня в году не все ли -
Праздничные ночи?
В эту ночь, открыв окошко
Всем ветрам свободным,
Полюбуюсь я немножко
Праздником народным...
Полон кувшин мой. Далече селенье.
В страхе бреду и в тоске.
Ах, для чего я заслушалась пенья
Вольных гребцов на реке?..
Тени ложатся. Кругом ни привета.
Только сова мне откликнулась где-то,
Белый журавль простонал.
Долго ли в сумраке встретиться с коброй,
Зверем голодным иль с силой недоброй?..
Горе мне! Час мой настал!
Видишь, мой брат, что становится поздно...
Мать - без ума от тоски.
"Смилуйтесь, боги! Коварно и грозно
Лоно Джамуны-реки!"
Волны Джамуны бушуют и злятся.
Сходятся тени и тучи клубятся.
В страхе смертельном бреду...
Что, как гроза налетит по дороге?
Где я от молний укроюсь в тревоге?
Если не вы, о спасители боги, -
Я пропаду, пропаду!
Как мне принять тебя, милый?
Нежен и сладок мой мед.
Как мне занять тебя, милый?
Слушай, как лютня поет.
Жемчуг жасминов вплету я
В черные кольца волос,
Пальцы твои умащу я
Соком кеоры и роз.
Как наряжу тебя, милый?
В ткани с узором цветным.
Чем угожу тебе, милый?
Чутким молчаньем моим.
Весна разбудила вершины и долы,
О, сердце мое!
Звенящие птицы и гулкие пчелы
Встречают ее.
Ты слышишь, как звонко в ликующем беге
Рокочут ручьи.
Ты видишь, как пляшут исполнены неги
Павлины мои.
Пред этим могучим и радостным хором
Забудем печаль.
Зеленым, цветным, лепестковым убором
Украсилась даль.
Душа! Ты воскресни - как птицы, как воды,
Будь песен полна.
Для слез и для скорби останутся годы.
Сегодня - Весна!
"Время молитвы. Алла иль Акбар" -
Зов с минарета далекого храма,
Медленно гаснет закатный пожар...
В сладкой молитве, о дети Ислама,
Лушу излейте... Алла иль Акбар!
"Ave Maria!" Торжественный хор
Славит в молитвах Младенца и Деву...
Благоговейному вторит напеву
Колоколами старинный собор...
"Ave Maria!" - доносится хор.
"Агурамазда!" - призывно звеня,
Льются напевы священного гимна.
Ниц, на колени, о дети Огня!
Факелы светят тревожно и дымно...
Гимны Авесты несутся, звеня.
"Рама-аяна!" Брамины, во храм!
Вечным и вещим внемлите призывам.
Голос возвысьте к немым небесам.
Руки возденьте в забвенье счастливом.
"Рама-аяна!" Брамины, во храм!
<> Парвати <>
(у окна)
Зачем ты, милый, не венок, для кос моих сплетенный,
Не ослепительный браслет под легким рукавом,
Не аромат моих духов, в шелка мои влюбленный,
Не ткань пурпурная, не кисть на поясе моем?..
Зачем - не веер мой сквозной, прильнувший к изголовью,
Не арфа легкая моя, не люстра алтаря?..
О как могла бы разлучить меня с моей любовью,
Смеясь безжалостно в окно, жестокая заря?..
В сады заката, о часы, как пчелы, мчитесь роем!
О день, о пестрый попугай, держи на Запад путь!
Приди, о благостная ночь, с прохладой и покоем,
И снова друга моего верни ко мне на грудь!
<> Амар Синг <>
(на коне)
Зачем, подруга, не со мной, как сокол мой задорный
(Его бубенчики звенят, как будто держат речь),
Как цапли пышное перо, как мой тюрбан узорный,
Как мой старинный, удалой, непобедимый меч?
О, если б ты была со мной, служа мне талисманом,
Моим щитом, что кроет грудь от острых вражьих стрел, -
Нас не будил бы ранний день тревожным барабаном -
Очарованиям любви безжалостный предел...
Летите к Западу часы, как стадо быстрых ланей,
Спеши, о день, о рьяный конь, в закатный свежий луг...
Приди, о сладкая пора покоя и мечтаний! -
И снова в сумраке меня в объятья примет друг!..
МОИМ ТОВАРИЩАМ ПЕЧАТНИКАМ
Мы - товарищи по ремеслу.
Видеть ночью дает оно зрячим.
Видеть - значит, понять и противиться злу,
Быть - не быть - это слово значит.
Надо верить, верить и знать,
Что в твоей, человечьей, власти
Быть свободным и лучше стать,
Чем сулила судьба или счастье.
Будет скоро большая весна.
Будет жизнь в небывалом расцвете.
А для этого сила живая должна
Одолеть мертвечину на свете.
ОТКРЫТКИ С ВИДАМИ ГОРОДОВ
Открытки, блещущие глянцем,
Распродаются иностранцам:
Милан с прославленным собором.
Рим: Капитолий, Купол, Форум.
Неаполь с морем и вулканом,
Откуда вьется дым султаном.
Вот Пиза со своей всегдашней
Наклонной - падающей - башней.
Вот Генуя с морскою гаванью
И с кораблем, идущим в плаванье...
А что скрывается внутри, -
Ты за открытку посмотри.
Вправду ли, вечно гоняя гондолы,
Венецианцы поют баркаролы?
Вправду ль Неаполю только и дела -
Глазеть на вулкан да плясать тарантеллу?
Может, и так. Но я верю глазам,
Верю тому, что увижу я сам.
Разрешите мне, синьоры,
За открытку кинуть взоры,
Узнать, как дела у людей обстоят,
Что делают люди, о чем говорят.
Кто горюет, веселится,
Кто без ужина ложится,
Кто зимой не защищен
От дождя и снега,
У кого отличный сон,
Только нет ночлега.
Загляните-ка, синьоры,
За открытку, на которой
Парки, башни и соборы...
В Неаполе - в городе яркого света -
Есть переулочек Палонетто.
Кривой переулок темен и тесен -
Без неба, без солнца, без моря, без песен.
А будет ли песня кем-нибудь спета
Для тебя, мой Неаполь, без неба, без света?
МАСТЕР ПЛЕТЕНОЙ МЕБЕЛИ ИЗ ГОРОДА БЕЛЛУНО
Плетет он стулья,
Чтоб вы сидели,
А сам сидит он на панели.
Кто делает автомобили,
Бредет по улицам пешком.
А те, что вам ботинки шили,
Частенько ходят босиком.
Порой у пчел нет меда в улье,
У земледельца нет земли,
А человек, плетущий стулья,
Сам на земле сидит в пыли.
Иду по городской панели,
Бреду без дела и без цели.
На площадь Навона с толпой выхожу -
На место, веками исхоженное, -
И здесь, задержавшись немного, гляжу,
Как римляне лижут мороженое.
Приятно по-римски часок провести,
Присев на ограду фонтана,
Но трудно свободное место найти:
Места заполняются рано.
В прохладе фонтана часами сидят
Старушки, мамаши с оравой ребят.
Здесь только отцов не найдете.
А где же они? На работе.
Работают дома сегодня отцы,
Чтоб семьи с концами сводили концы.
Как видно, не всем по карману
Ходить в воскресенье к фонтану.
Площадь Джованни Мастаи Ферретти.
В брызгах фонтана купаются дети.
В воду ныряют на площади Рима,
А рядом троллейбус проносится мимо.
Кажется, лопнет троллейбус набитый.
Люди в троллейбусе очень сердиты.
Смотрят в окошки, как будто грозя:
"Эй, шалопаи! Купаться нельзя!"
Но под одеждой, взмокшей от зноя,
В душах людей я читаю иное.
Что-то живое бьется тайком
В сердце у каждого под пиджаком.
Думают взрослые: "Эх, чертенята!
Лето - раздолье для вашего брата.
Мы же строчить в министерствах должны,
Вместо того чтобы сбросить штаны
И полоскаться в бассейне, как дети,
На площади старой Мастаи Ферретти".
Глядит в лагуну старый мост,
И так вода ясна,
Что в ней встает такой же мост,
Такая же луна.
Светла, как небо, глубина,
Полна таких же звезд.
Где ж настоящая луна?
Где настоящий мост?
КОГДА УМИРАЮТ ФАБРИЧНЫЕ ТРУБЫ
Трубы фабрик, трубы, трубы,
Поглядеть на вас мне любо.
Султаном вьется дым над вами,
Ввысь подымается клубами.
И весь наш город в небосвод
Готов уплыть, как пароход.
Но как печально видеть трубы,
Когда не вьются дыма клубы,
Когда рабочих не зовет
Гудком безжизненный завод.
Как будто, затворив ворота,
Остановил в нем сердце кто-то.
Проснись, гудок! И дни и ночи
Гуди, зови народ рабочий!
Пусть он средь мертвого покоя
Разбудит сердце городское!
Шесть тысяч длинных поездов
Бегут по рельсам каждый день,
От городов до городов,
Минуя сотни деревень.
Один уходит за другим
В Милан, Турин, Сиену, Рим.
Мчатся в Неаполь, Верону, Венецию,
В Геную, Лукку, Флоренцию, Специю.
Быстро везет паровоз из депо
Нас через реку по имени По.
В Реджо Калабрия поезда
С берега сами идут на суда.
Если бы выстроить их вереницей -
Все эти тысячи поездов, -
Был бы передний в горах у границы,
Задний - у южных морских берегов.
Поезд по рельсам ведет машинист,
Смотрит, чтоб путь был свободен и чист.
Он управляет движеньем колес,
Может в пути задержать паровоз.
Очень советую вам я, синьоры,
Не затевать с машинистами ссоры!
На этой станции,
Очень важной,
Слышен из рупора
Голос протяжный:
- В девять ноль девять с платформы девятой
Номер такой-то отходит туда-то!
Перед любым пассажиром заранее
Здесь извиняются за опоздание:
- Номер такой-то прибудет сюда
Ровно... мы сами не знаем, когда!
Поезд курьерский вдали появляется.
Станция громко ему представляется:
- Здравствуйте! Станция Непрозевайка.
Тот, кто приехал сюда, вылезай-ка!
После знакомства громко и кратко
Будет объявлено, где пересадка.
Скажут тебе, как пройти на вокзал,
Чтобы под поезд ты не попал.
Если случится с тобой происшествие,
Кончено будет твое путешествие!
По рельсам - через полотно -
Переходить запрещено.
Есть под землей для этой цели
Великолепные туннели!
ТРЕТИЙ, ВТОРОЙ, ПЕРВЫЙ КЛАСС
В третьем теснятся на жестком диване
Мастеровые, солдаты, крестьяне.
Вот старушка едет с рынка.
У нее в руках корзинка.
В корзинке цыплята белого цвета.
Едут, как видно, они без билета.
А один из них - петух -
На что-то жалуется вслух.
---
В классе втором - пассажиры богаче.
Едут они по делам и на дачи.
Очень хлопочет один пассажир:
Он по пути рекламирует сыр.
---
А в первом классе - тишина.
В удобном кресле у окна,
Дымя сигарою гаванской,
Сидит банкир американский.
Он говорит: - Какой цена
На ваша чудная страна?
Глядит кондуктор, щуря глаз,
На доллары бумажные
И говорит: - Страна у нас,
Простите, непродажная!
Если бы стал я владельцем дороги
И посетил этот поезд убогий,
Поезд, где в хмурые ночи осенние,
Кроме дыхания, нет отопления,
Поезд, в котором десятки ребят
На чемоданах, свернувшись, лежат,
Поезд, где мать укрывает ребенка
Старою шалью, дырявой и тонкой, -
Я бы на каждый ночной перегон
Детям давал бы спальный вагон.
Каждому - койку с простынкою чистой,
По одеялу из шерсти пушистой.
И приказал бы, чтоб детям в постели
Песню колеса бегущие пели.
Красный свет -
Проезда нет.
Очень волнуется поезд курьерский:
- Эй! уберите сигнал этот дерзкий!
Сделать прошу для меня исключение:
Я - поезд особого назначения.
Красный свет -
Ни слова в ответ.
Смотрит во тьму немигающий свет.
Поезд курьерский свистит: - Издевательство!
Я за границу везу их сиятельство!
Красный сигнал молчаливо горит -
Он с поездами не говорит.
Поезд гудит: - Это просто нахальство!
Я извещу телеграммой начальство!
Едет во мне господин адмирал!.. -
Светит по-прежнему красный сигнал.
Слушайте, граждане! Если случится, -
Поезд войны по дорогам помчится,
Зажигайте красный свет.
Стоп машина!
Хода нет!
Очень мне нравится эта сторожка.
Все поезда в ней видны из окошка.
Справа и слева - деревья, кусты,
А на окошках - герани цветы.
Чей это домик? Не ваш и не мой.
Железнодорожный.
Двадцать седьмой.
Туннель - это ночь,
Но не вправду, а в шутку.
Ночь продолжается только минутку.
Поезд так быстро выходит на свет,
Что испугаться времени нет.
Видите поезд, углем нагруженный?
Черные-черные мчатся вагоны.
Только в последнем смотрит из щелки
Белая морда скучающей телки.
Это - большое вокзальное зданье.
В зданье имеется зал ожиданья.
Если ночлега нигде не найдешь,
Ты притворись, будто поезда ждешь.
Ночью ты голос услышишь спросонья:
- Скорый - в Неаполь!
Курьерский - в Болонью!
Сидя на лавке меж двух узелков,
Спи под напев паровозных гудков.
Думает, зал обходя, контролер:
"Что же не едет этот синьор?
Спит на скамейке он крепко и сладко.
Верно, в пути у него пересадка".
Сплю я, синьор, не будите меня!
Только не поезда жду я, а дня.
Носят меня не колеса, а ноги.
Днем я хожу да хожу по дороге.
Жду я работы, ищу пропитанья,
Но возвращаюсь в зал ожиданья...
В зале сижу я ночь напролет.
Видно, не скоро мой поезд придет.
Гул паровоза, протяжный и зычный,
Напоминает гудок мне фабричный.
Ах, контролер, не мешайте вы мне
Видеть работу хотя бы во сне!
Что поете вы, солдатики, солдаты,
В длинном поезде, везущем вас куда-то?
Что поете вы, с платформы свесив ноги
И болтая сапогами по дороге?
"Машинист любезный наш,
Ну-ка, маслом поршни смажь.
Мы по горло сыты, брат, войной.
Слушай, малый, поворачивай домой!"
Распевали в эшелоне
Эту песню много дней,
И была такая надпись на вагоне:
"Сорок человек - восемь лошадей".
Не тяжел он, чемодан-то,
У бедняги эмигранта.
Мешочек с родной деревенской землицей,
Чтобы не слишком скучать за границей,
Смена одежи, хлеб и лимон -
Вот чем его чемодан нагружен.
Дома - в деревне - осталось немало:
Сердце никак в чемодан не влезало.
Сердце с землей не хотело расстаться,
Вот и пришлось ему дома остаться.
Верной собакой остаться средь поля,
Что не могло накормить его вволю.
Вон это поле - полоска земли...
Да и полоска скрылась вдали!
Есть такая страна на свете,
Где в своих поездах разъезжают дети.
В поездах настоящих - с дымом, паром,
С машинистом, кондуктором и кочегаром.
По настоящим рельсам и шпалам
Поезд идет к настоящим вокзалам.
Начальник станции - с вершок,
Чуть-чуть побольше, чем свисток.
Помощница на полвершка
Короче своего флажка.
Кондуктор главный молод тоже,
А контролер еще моложе.
Места для едущих ребят -
Под окнами вагона.
В окошки путники глядят
Во время перегона.
Берет при входе пассажир
Билет перед посадкою.
Над кассой вывесил кассир
Такую надпись краткую:
"Родителям, желающим
В ребячий сесть вагон,
С лицом сопровождающим
Являться на перрон!"
Пассажирам на станции объявляется:
- Поезд курьерский на Марс отправляется!
Будем - по точным расчетам диспетчера -
Мы на Венере в одиннадцать вечера.
Нам обещал межпланетный дежурный
Ужин и бал на вокзале Сатурна.
Можем по Млечному ехать пути,
Можем и Солнце кругом обойти.
Пересечем мы Большую Медведицу.
Будет доволен тот, кто проедется.
Тронулся с места небесный экспресс,
Искрой сверкнул и за тучей исчез.
Слышится голос какой-то синьоры:
- Ах, я опять опоздала на скорый!
- Не огорчайтесь. На небеса
Новый пойдет через четверть часа.
- Благодарю! - отвечает туристка. -
В сущности, мне поезда не нужны.
Не тороплюсь я, а ехать мне близко.
Доеду в троллейбусе до Луны.
Пускай за границу везет меня скорый -
В чужие края, за высокие горы.
Встречу я в дальних, невиданных странах
Мальчиков, девочек иностранных.
Увижу детей, говорящих по-русски,
По-чешски, по-гречески, по-французски.
- "Здравствуйте!" -
Скажет мне кто-нибудь в Дании.
Я не пойму и скажу: "До свидания!"
"Доброе утро!" - скажет мне швед.
"Добрый вечер!" - скажу я в ответ.
Будут смеяться шведы, датчане,
Русские, немцы и англичане,
Китайцы, индусы, испанцы и греки.
И тут же мы станем друзьями навеки!
- Где тут дежурный? - Здесь я, синьоры!
- Скоро ль отправится в Геную скорый?
Верно, случилась
В дороге беда?
Иль изменилось
У вас расписание?
- Нет. Но пойдут через сутки - не ранее -
Все итальянские поезда.
Красным сигнальным огнем семафоры
Держат на месте товарный и скорый.
- Что же, в Италии топлива нет,
Иль неисправность пути виновата?
- Да, - заявляет дежурный в ответ. -
Есть неисправность: плохая зарплата!
Поезду нужен огонь и вода,
А человеку - питье и еда.
Пусть не забудут об этом компании,
Чтоб не срывалось у них расписание!
ИЗ КНИГИ "ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕТИ!" И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Хочу я по всей прокатиться планете,
Разведать, что делают дети на свете.
Как их зовут?
Хорошо ли живут?
Выяснить надо, кто учится в школе,
Справиться, школа у них далеко ли,
Как их здоровье, сколько им лет,
Есть ли у папы работа иль нет.
Кто поправляет на них одеяльце,
Кто им лекарство с вареньем дает?
Кто погрозит им рукой, если пальцы
Вдруг, по привычке, возьмут они в рот?
Кто говорит им: "Какой ты лохматый!",
Гребнем пытаясь пригладить вихор?
Кто терпеливо им ставит заплаты,
Если порвутся штаны о забор?
Я бы хотел поскорей убедиться,
Кто из детей темноты не боится,
Есть ли всегда в изголовье ребят
Радостный сон наготове?
Кто их, когда они долго не спят,
За руку держит с любовью?
Кто говорит им, что тень на полу -
Только от платьев, висящих в углу?
Так обойду я
Все страны на свете,
Детям скажу я:
- Здравствуйте, Дети,
Белые, желтые, красные, черные,
Дети степные, лесные и горные,
Дети Турина, ребята Берлина,
Веселые дети Москвы и Пекина,
Печальные дети рассветной страны -
Живые цветы под косою войны!
Каков бы он ни был, волос ваших цвет,
Детям мира - привет!
У каждого дела
Запах особый:
В булочной пахнет
Тестом и сдобой.
Мимо столярной
Идешь мастерской -
Стружкою пахнет
И свежей доской.
Пахнет маляр
Скипидаром и краской.
Пахнет стекольщик
Оконной замазкой.
Куртка шофера
Пахнет бензином.
Блуза рабочего -
Маслом машинным.
Пахнет кондитер
Орехом мускатным.
Доктор в халате -
Лекарством приятным.
Рыхлой землею,
Полем и лугом
Пахнет крестьянин,
Идущий за плугом.
Рыбой и морем
Пахнет рыбак.
Только безделье
Не пахнет никак.
Сколько ни душится
Лодырь богатый,
Очень неважно
Он пахнет, ребята!
Цвет свой особый
У каждого дела.
Вот перед вами
Булочник белый.
Белые волосы,
Брови, ресницы.
Утром встает он
Раньше, чем птицы.
Черный у топки
Стоит кочегар.
Всели цветами
Сверкает маляр.
В синей спецовке,
Под цвет небосвода,
Ходит рабочий
Под сводом завода.
Руки рабочих
В масле и в саже.
Руки богатых
Белее и глаже.
Нежные пальцы,
Светлые ногти.
Нет на них копоти,
Масла и дегтя.
Знаешь: пускай у них кожа бела,
Очень черны у богатых дела!
Стишок про лудильщика, парня веселого.
Он плавит свинец и блестящее олово.
Он варит лекарства в походной аптеке
Больной сковородке, кастрюле-калеке.
Он чайник исправит - и чайник здоров.
Он врач сковородок, профессор котлов.
Он лечит кофейнику носик и донце,
И старый кофейник сверкает, как солнце.
Больница его - на камнях мостовой.
И солнце горит над его головой.
ЧЕЛОВЕК НА ПОДЪЕМНОМ КРАНЕ
Эта маленькая песенка
Снизу вверх идет, как лесенка.
Под землей во тьме шахтеры
Пробивают коридоры.
Землекопы роют ров.
Скоро будет он готов.
По земле крестьянин ходит,
Плугом борозды проводит.
По столбу ползет монтер.
А кругом такой простор!
Лезет кровельщик повыше.
Нас с тобой он видит с крыши.
А над ним, как великан,
Носит груз подъемный кран.
Человек на этом кране
Еле видит нас в тумане.
Но зато со всех сторон
Видит синий небосклон.
Небо слева, небо справа,
А ему не страшно, право!
Эй, рыбак, в твой перемет
Сколько рыбы попадет?
- Может, целых два кита,
Да еще и мелкота.
А зачем я ставлю сети,
Вряд ли знаете вы, дети.
Сети в море я закину,
Чтоб поймать ботинки сыну.
До сих пор парнишка бос,
Хоть и старших перерос.
У сапожника на рынке
Видел я вчера ботинки.
По ноге они вполне,
Только нам не по цене.
Не хотят еще сардинки
Дать нам новые ботинки.
Может, раки да креветки
Купят сыну сандалетки.
- Эй, старичок "Старье берем"!
Что ты несешь в мешке своем?
- Несу башмак без каблука,
Один рукав без пиджака,
Смычок без скрипки и ошейник,
Безносый чайник и кофейник
Да котелок из чугуна,
Насквозь проржавленный, без дна.
Несу министра без портфеля.
Он правил без году неделю
И призывал страну к войне...
Он у меня на самом дне!
Не будит меня на рассвете петух:
Сигналы трамвая тревожат мой слух.
Одеты в спецовки свои темно-синие,
Рабочие первыми едут по линии.
За ними в вагоне второго трамвая
Чиновники едут, газеты читая.
А в третьем трамвае возня, суета:
Ватага ребят занимает места.
Они повторяют во время движенья
Сложенье, деленье, склоненье, спряженье!
Мы почтальону
Кричим вослед:
- Куда ты гонишь
Велосипед?
- Через дорогу
В последний дом
К одной синьоре
Спешу с письмом.
- А что синьора
Прочтет в письме?
- "Не жди к обеду -
Твой сын в тюрьме.
На гладкой, ровной
Стене завода
Я вывел мелом:
"Мир и свобода".
Хоть здесь ошибки
Нет ни одной,
Меня в участок
Отвел конвой.
Красиво, ровно
Я вывел строчку,
Да позабыл я
Поставить точку.
Ты эту надпись
Скорей исправь:
Большую точку
В конце поставь!"
Вечно ворчит
На служанку хозяйка:
- Плохо погладила
Платье, лентяйка.
Окна не вымыты.
Пол не натерт.
Ложка пропала.
Не выпечен торт.
Дня не проходит
Без новой придирки:
- Соус без соли.
Крендель без дырки.
Кот не накормлен.
Кофе не молото.
Плохо начищены
Бронза и золото.
Лопнул стакан,
И разбиты две банки..
Туго приходится
Бедной служанке!
На педаль нажимая ногою,
Он вращал колесо ремешком.
Колесо он носил за спиною,
А ходил по дорогам пешком.
Вы знаете, кто я, ребята? Я тот,
Кто улицу вашу метлою метет.
Клочья бумаги, ржавые банки,
Рваную обувь, кости, жестянки,
Корки, окурки, осколки стекла
Эта метелка усердно мела.
В тачке скрипучей
Вывез я кучи
Тряпок, коробок, старых газет.
Вывез я сору
Целую гору.
Вот и устал я на старости лет.
Только боюсь я, что с кучею сора
Деда-метельщика выметут скоро!
Когда трубочист бывает чист?
Когда трубочист бывает бел?
Только по праздникам чист трубочист
Да утром, пока почернеть не успел.
С длинной веревкой, с ложкой, с метлой
Ходит весь год трубочист удалой.
Ходит к богатым и беднякам.
Лазит по крышам и чердакам.
Сам он чернее своей же метлы.
Чистит он черные трубы.
Только белки трубочиста белы.
Только белы его зубы.
Этой лопаткой
И этим отвесом
Замки я строю
Принцам, принцессам.
Строю для всяких
Бездельников важных
Множество зданий
Многоэтажных.
А у меня
И у старой подруги
Нет ничего,
Кроме старой лачуги.
Окна без стекол,
Крыша из жести.
Так и живем
Со старухою вместе.
Знаю я толк
И в граните и в мраморе.
Строю я дачи
С окнами на море.
Так для других
До последнего дня
Буду работать.
А кто для меня?
Называюсь я, пожарный,
Укротителем огня -
Злой огонь и дым угарный
Отступают от меня.
Пусть ревет пожар, бушуя, -
Как свечу, его тушу я.
Мы, пожарные, сильны,
Нам огонь послушен.
Но еще огонь войны
Нами не потушен.
Если вновь зажгут пожар,
Он земной охватит шар.
Чтоб от пламени войны
Защитить народы,
Стать пожарными должны
Все друзья свободы.
Все противники войны
Стать пожарными должны!
Вот чистильщик сапог.
Он снизу видит свет.
Знакомство он заводит с ног
И знает ваш секрет.
Почистить обувь, например,
Подходит кавалер.
Как будто с виду он и горд,
Но каблучок его потерт...
Видать: пенсионер!
А вот и школьный педагог.
Солиден он на вид,
Но дырка в каждом из сапог
О многом говорит.
Чиновник выдал свой секрет,
Почистив башмаки:
На них живого места нет,
Остались гвозди прежних лет
Да старые шнурки.
В душе у чистильщика страх:
А вдруг рассыплются в руках
Ботинки в пыль и прах?
На перекрестке двух дорог
Сидит он, чистильщик сапог,
И знает, бросив беглый взгляд,
В какой зачислить вас разряд.
Вот пара лаковых штиблет.
Слепит глаза их яркий свет.
Они свои проводят дни
В кафе - в прохладе и в тени,
Где лед мерцает в хрустале
На мраморном столе.
А эта армия сапог
Месила грязь и пыль дорог.
Пусть сапоги запылены, -
Шаги достоинства полны,
Хоть нет нестоптанных сапог
На сотню ног!
Это - тихий, тихий стих,
Тише всех стихов других.
Кто по городу ночному
Держит путь от дома к дому?
Верно, принц уснуть не может:
Шум листвы его тревожит?
Иль во тьме разносят феи
Все билеты лотереи?
Или, может быть, не спит
Тот, чей зуб всю ночь болит?
Нет, шагает вперевалку
Старый сторож с толстой палкой.
Он один не спит в квартале,
Чтоб другие крепко спали.
В белом конверте - недельная плата.
Папа потрогал, сказал: - Маловато.
Мама сказала: - Мы всем задолжали.
Рис, макароны опять вздорожали.
Папа задумался: - Вот и работай!.. -
В папином голосе грусть и забота.
Мама ребятам печально сказала:
- Завтра в кино не пойдете, пожалуй.
Папа добавил: - На этой неделе,
Видно, не будет для вас карусели.
Дети грустят. И во всем виновата
В белом конверте недельная плата.
НЕ У ВСЕХ БЫВАЕТ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Вот стишок про воскресенье,
Немножко грустный, к сожаленью.
Хоть в этот день работать грех,
Но воскресенье не для всех.
Живут, воскресных дней не зная,
Метельщик, стрелочник трамвая,
Подручный пекаря, жестяник
И тысячи бессонных нянек.
Голодный люд в каморках тесных
Не замечает дней воскресных.
Семь воскресений у бездельников,
У бедняков - семь понедельников.
СТИШОК ПРО ЛЕТНЮЮ ЖАРУ И ГОРОДСКУЮ ДЕТВОРУ
Приятно детям в зной горячий
Уехать за город на дачи,
Плескаться в море и в реке
И строить замки на песке.
А лучше - в утренней прохладе
Купаться в горном водопаде.
Но, если вас отец и мать
Не могут за город послать, -
На каменной лестнице,
Жарко нагретой,
Вы загораете
Целое лето.
Или валяетесь
Летом на травке
На берегу
Водосточной канавки.
Если б меня президентом избрали,
Я бы велел, чтобы в каждом квартале
Каждого города всем напоказ
Вывешен был мой строжайший приказ:
<> 1 <>
Детям страны президентским декретом
Жить в городах запрещается летом.
<> 2 <>
Всех ребятишек на летнее жительство
Вывезти к морю. Заплатит правительство
<> 3 <>
Этим приказом - параграфом третьим:
Горы Альпийские дарятся детям.
Заключенье
Кто не исполнит приказа, тому
Будет грозить заключенье в тюрьму!
- Вчера ты был весел, мальчик из Модены,
А нынче гулять не выходишь во двор.
- Вчера - не сегодня. Я видел сегодня,
Как наших отцов расстреляли в упор.
Что было вчера, то прошло для меня.
Я много узнал со вчерашнего дня.
Я видел: отряд у фабричной ограды
Людей наповал
Убивал
Без пощады.
В цехах ты узнаешь, кто нынче убит:
Станок его флагом трехцветным покрыт.
Когда-нибудь люди счастливыми будут,
Забудут про слезы на свете.
И, может быть, дети
На книжных страницах,
В старинных журналах,
Давно обветшалых,
Наймут это слово забытое - "плакать"
И спросят наставницу хором:
- Синьора!
Что это значит
"Плачет"?
Поправит наставница пряди
Волос белоснежно-седых
И детям
Ответит,
С улыбкою глядя
Сквозь стекла очков золотых.
А дети ответа ее не поймут
И дома, -
Могу вам ручаться, -
Глаза свои репчатым луком натрут,
Но будут сквозь слезы
Смеяться.
И вот беззаботных, веселых детей,
Задавших мудреный вопрос,
Ведут на экскурсию в мрачный музей,
В старинный музей
Слез.
Музей грустноват, но не слишком -
Зачем же грустить ребятишкам?
К тому же, по счастью, вчерашняя боль
Гораздо слабей настоящей.
Вчерашние слезы утратили соль
И нынче нам кажутся слаще.
- Ну что же, давайте музей оглядим, -
Наставница скажет ребятам своим. -
Вот слезы, которые мать пролила
Над сыном, продрогшим в морозы.
Вот слезы старухи, лишенной угла.
А тут - безработного слезы.
Вот слезы мальчишки, что насмерть избит
За то лишь, что он чернокожий, -
Хоть, кажется, слезы на вкус и на вид
У белых и черных похожи...
Тут дети прервут этот грустный рассказ:
- Синьора! Ведь это же больно!
Он плакал?
- Нет, всхлипнул один только раз
И тут же поклялся: "Довольно!"
Так дети счастливые
Будущих дней
Узнают про слезы
Вчерашних детей,
О детях в холодных
Подвалах и хижинах,
О детях голодных,
Бесправных, обиженных.
И скажет наставница:
- Слезы текли,
И море соленое смыло с земли
Ударом последнего вала
Преграду, что счастью мешала.
Чиччо в подвале живет, у помойки,
Спит на скрипучей, расшатанной койке.
Стол хромоногий да табурет -
Больше в подвале мебели нет.
Там, наверху, за окошком подвала,
За день народу проходит немало.
Если взобраться в углу на мешки,
Можно считать за окном башмаки.
Есть на земле и сады и поляны.
Тысячи брызг рассыпают фонтаны.
В темном подвале со стенки всегда
Медленной струйкой стекает вода.
Мокрую стенку потрогает мальчик
И пососет свой измазанный пальчик.
Тебе, курчавый мальчуган,
Я шлю привет за океан.
У белых на ярмарке нынче веселье -
Люди катаются на карусели,
Круглой, блестящей, на солнце похожей.
Дети на каждом луче золотом,
Не уставая, летают кругом.
Ты на луче покружился бы тоже,
Да не пускают тебя: чернокожий.
Ты говоришь: - Я родился в стране,
В этой стране, называемой Штатами.
Рос я под солнцем с другими ребятами.
Место в Америке дайте и мне!
Здравствуйте, дети далекой Кореи,
Дети всех на земле матерей!
Матери мира не могут спать.
С трепетом слышит каждая мать
Плач из-за гор и морей.
Ваша боль -
Это боль матерей.
Ваша кровь -
Это кровь матерей.
Каждая бомба, каждый снаряд,
Мир обагрившие кровью ребят,
Ранят осколком каждую мать.
Матери мира не могут спать.
Слышите крик материнских сердец:
- Бойне скорей положить конец!
Бойне корейской - конец!
- Славный корабль, ожидающий в гавани,
Много ли груза уносишь ты в плаванье?
- Тысячу взять я могу пассажиров,
Уголь, бочонки соленого жира,
Несколько шлюпок и катер моторный
И капитана с трубою подзорной.
Быстро иду я, волну рассекая,
Из Коста-Рики до порта Китая.
Мне нипочем ураган и туман.
Только ласкает меня океан.
Если ж заставят меня на стоянке
Взять огнеметы, и бомбы, и танки, -
Кану я с грузом своим заодно
К рыбам, на дно!
Ты, журналист, бывал на белом свете.
Какие вести ты привез газете?
- Я побывал в Сиаме и в Китае,
В Шотландии, Вьетнаме, Парагвае,
Во Франции, в республике Советской,
В Канаде, в Штатах и в стране Турецкой,
В Афганистане, в Индии и в Конго,
У племени Ням-Ням и Бонго-Бонго,
В деревне, в поле, в городе, в предместье -
И вам привез всего одно известье.
Но лучшей вести
Нет на белом свете!
На первом месте
Дам ее в газете -
Пусть будут буквы
Четки и крупны:
НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ!"
Наше вино с осторожностью пробуй.
Нрав у него, как известно, особый.
Белый ли, красный ли цвет у вина,
К нашим разливам привычка нужна.
С этим вином не шути, чужестранец!
С ног оно свалит испытанных пьяниц.
Мигом тому, кто к нему не привык,
Вскружит башку и развяжет язык.
Выпив, приезжий начнет бесноваться:
"Я управляй итальянская нация!
Я есть хозяин над ваша страна!"
Вот что бывает от кружки вина.
Надо молодчикам заокеанским
Жар поубавить душем шотландским,
Чтоб не тянулись к чужому вину,
Чтобы в свою убирались страну!
Ты, что в окошко глядишь равнодушно, -
Смотритель тюрьмы этой серой,
Скажи нам, что делают в камере душной
Женщины Сан-Северо.
Писать они учатся в тесной темнице
И тихо, строка за строкою,
Неровные буквы на белой странице
Выводят нетвердой рукою.
В детстве за партой они не сидели,
Косы закинув за плечи.
Пишут они, что сказать бы хотели
Детям и внукам при встрече.
"Мы невиновны, дети и внуки.
Просили мы хлеба, свободы.
Пускай же в отчизне за все наши муки
Настанут счастливые годы!"
На горных склонах гудит буран.
Густа завеса снегопада.
Но пусть бушуют силы ада,
В горах не дрогнет партизан.
Пускай о нем никто не плачет,
Когда он падает в бою.
Кто был свободен и пал в строю -
Для тех и смерть так мало значит!
Мы вместе лежим под плитою холодной,
Берсальер, пехотинец, альпийский стрелок.
Крестьяне, рабочие в форме походной,
Мы спим под землею, и сон наш глубок.
В бою мы погибли от бомбы, от пули.
О нас говорят только несколько строк.
Как братья, мы рядом лежим в Редипулье -
Берсальер, пехотинец, альпийский стрелок.
Вы нас не тревожьте в глубокой могиле,
Но крепко заприте войну на замок.
Единственной жизнью за мир заплатили
Берсальер, пехотинец, альпийский стрелок.
(ЛАСТОЧКА БЕЗ СОЛНЦА)
Здравствуй,
Ласточка мостовой -
Мальчик
С черной, как смоль, головой!
Вижу тебя не в лесу
И не на поле -
В тесных, кривых
Переулках Неаполя.
Ты, увидав меня, сразу отпрянул,
Глазом пронзительным ласточки глянул.
Но почему же в зрачках твоих глаз
Свет ослепительный солнца погас?
Солнце еще не ушло за дома,
А для тебя уже света не стало.
Это жестокой болезни начало.
Это не вечер, а вечная тьма.
Что ж ты глядишь на меня, убегая,
Быстрая ласточка городская?
Нужен тебе не какой-нибудь грош.
Солнца ты просишь, солнца ты ждешь!
Правда ли, феи порою ночной
Сыплют гостинцы в чулок шерстяной?
Правда ли, феи на праздник игрушки
Детям хорошим кладут под подушки?
Я не шалил, хорошо себя вел,
Но ничего я в чулке не нашел.
Милая фея, в канун новогодний
Должен твой поезд промчаться сегодня.
Только боюсь я, что в поезде скором
Ты пронесешься по нашим просторам
Мимо убогих домишек и хат,
Мимо хороших, но бедных ребят.
Фея, мы будем тебе благодарны,
Если ты выберешь поезд товарный.
Пусть он стоит у любого двора,
Где ожидает тебя детвора!
Это праздничный стишок.
Точно соль, блестит снежок.
Бел снежок, а ночь темна.
Но у нас, ребят, - весна.
В доме дерево лесное
Расцветает, как весною.
А цветы на нем, цветы -
Небывалой красоты.
Кукла из золота,
Поезд из жести
И апельсины
С орехами вместе.
Заяц, слон и медвежата
С шерстью мягкой, словно вата.
А повыше - на суку -
Черный конь на всем скаку.
До коня я дотянулся,
Взял за повод - и проснулся,
Потому что кукла, слон,
Конь и поезд - только сон.
В нашем доме у постели
Нет зеленой, стройной ели.
Беднякам седой мороз
Только веточки принес,
Распушил их снегом белым
На стекле оледенелом,
Начертил их на окне,
Заслоняя небо мне.
Я гляжу на них спросонья
И стираю их ладонью.
Я открываю первый лист тетрадки,
Какой он чистый и какой он гладкий!
Вот он на черной парте предо мною
Лежит, сверкая снежной белизною.
С какой тревогой вывожу я строчки
Своим пером блестящим на листочке.
За новой партой в классе я сижу.
Боюсь, что скоро кляксу посажу.
Но я ее резинкой осторожно
Сотру с листа. И дальше ехать можно.
В понедельник
Я проснулся,
А во вторник
Я зевнул,
В среду
Сладко потянулся,
А в четверг
Опять заснул.
Спал я в пятницу.
В субботу
Не ходил я
На работу.
Но зато уж в воскресенье
Спал весь день без пробужденья!
Посмотри на это чучело:
Как его на солнце скрючило!
Только кончился мороз -
У него растаял нос,
Солнце ухо припекло -
Ухо струйкой потекло.
Ногу левую унес,
Может, кот, а может, пес.
Правый глаз сегодня днем
Выклевали птицы,
Потому что было в нем
Зернышко пшеницы.
Из училища домой
Шли гурьбой ребята,
Шапку сбросили метлой,
Голову - лопатой!
Кто на площади оркестром
Дирижирует? Маэстро.
Приседает, пляшет,
Палочкою машет.
Только вдруг труба витая,
Медногорлая, пустая,
Пропустив условный знак,
Что-то рявкнула не так.
А за ней хрипун-фагот
Тоже звук издал не тот.
Сбилась с толку флейта;
Как не сбиться ей-то,
Если спутался сосед -
Старый, опытный кларнет!
Дирижер кричит, ругается:
- Стойте! Врать не полагается!
Тут звенящие тарелки
Задрожали дрожью мелкой.
И, грохочущий буян,
Гулко лопнул барабан.
Вот тебе строчки про дождь на дворе:
Люди под крышей сидят, как в поре.
Я же спокойно гулять выхожу,
Крышу на палке над шляпой держу.
Мне нипочем этот дождь проливной.
Пусть он сердито стучит надо мной,
Пусть барабанит без всякого толка
Дробью по крыше из черного шелка.
Он не проникнет сквозь крышу мою.
С дождиком вместе я песню пою!
Стихи для ребят
Всех народов и стран -
Для абиссинцев
И англичан,
Для итальянских детей
И для русских,
Шведских,
Турецких,
Немецких,
Французских,
Негров, чья родина -
Африки берег,
Для краснокожих
Обеих Америк;
Для желтокожих,
Которым вставать
Надо,
Когда мы ложимся в кровать;
Для эскимосов,
Что в стужу и снег
Лезут
В мешок меховой
На ночлег;
Для детворы
Из тропических стран,
Где на деревьях
Не счесть обезьян;
Для ребятишек -
Одетых и голых -
Тех, что живут
В городах или в селах...
Весь этот шумный,
Задорный народ
Пусть соберется
В один хоровод.
Север планеты
Пусть встретится с Югом,
Запад -
С Востоком,
А дети -
Друг с другом!
Милые феи, куда вы ушли
Из нашей прекрасной земли?
Давно я не слышу историй,
Какие слыхал в старину.
Быть может, вы спрятались в море?
А может, ушли на луну?
Сейчас вы остались без дела -
Заела и вас безработица.
Пора волшебства пролетела
И, видно, назад не воротится...
Недавно я слышал рассказ
О том, что какая-то фея
Иль ведьмочка - скажем точнее -
Искала работы для вас.
Была она маленькой, жалкой.
Была она тощей, как палка.
Дверей не открыл ей никто,
А ведьма была без пальто.
Усталая ведьма иль фея
Вернулась домой, коченея.
И только взошла на утес,
Ей задали сестры вопрос:
- Ну как, удалась ли охота?
Нашлась ли на свете работа?
К прекрасным подругам приблизясь,
Промолвила фея в ответ:
- Сейчас, к сожалению, кризис,
И места свободного нет.
Во все я стучалась окошки,
И все обежала дорожки,
И все обошла города -
Везде нищета и нужда.
Людей одолели тревоги:
Квартирная плата, налоги.
Плати за подвал и чердак,
За газ уплати, хоть разденься
А дедушки ждут своих пенсий,
Да вот не дождутся никак.
Но, видно, и этого мало -
Опять о войне говорят.
Я видела пять генералов,
Шагавших по улице в ряд.
У всех у них звонкие шпоры,
У всех у них грозные взоры,
Всему они миру грозят.
Над ними летят самолеты,
За ними везут минометы,
И танки за ними гремят.
Я очень боюсь генералов!
Чтоб их не увидеть опять,
Я в ту же минуту удрала
И дальше хочу удирать.
И вам я советую, феи,
Убраться отсюда скорее!
Бедные, бедные феи!
Народ они мудрый и вещий,
Но все же решили, робея,
Поспешно укладывать вещи,
У феи синеволосой
Вдруг сделались белыми косы.
У феи другой - Белоснежки -
Растаяли кудри от спешки.
А два очень маленьких гнома
Оставили шапочки дома.
И вот на вершине крутой
Над пропастью высится замок пустой,
А феи на облако сели
И в дальнюю даль улетели...
Быть может, умчались они на луну.
А может быть, ближе - в другую страну,
Где жители любят свободу и мир,
Где фей не страшит генеральский мундир,
Где весело феям крылатым
Рассказывать сказки ребятам...
Вернутся ли феи к себе на утес?
Кто может ответить на этот вопрос!
Волшебный утес
Крапивой зарос
И ждет, когда феи появятся.
В заветном лесу не поют соловьи,
И бегают взад и вперед муравьи
По личику Спящей Красавицы...
А если у бабушки маленький внук
Волшебной потребует сказки,
Она отвечает: - Не помню, мой друг,
Скорее закрой свои глазки!
Так что же, вернутся ли феи иль нет?
Вернутся! - могу я сказать вам в ответ.
Вернутся, едва только люди страны
Пойдут к генералам незваным
И скажут им так: - Не желаем войны!
Война, господа, не нужна нам!
Синьоры, покиньте вы нашу страну -
Пора вам убраться с земли на луну.
Вы можете там на безлюдье
Палить из любого орудья.
Пускай артиллерия
Спать не дает
И вам, и другим генералам,
Пусть служит обедню
Для вас пулемет,
Псалмы распевает напалм!
Поверьте, мы будем без вас поживать
Куда веселей, без опаски.
И, может быть, феи вернутся опять,
Чтоб детям рассказывать сказки!
СКОЛЬКО ВСЕГО ДЕТЕЙ НА СВЕТЕ?
Сколько всего детей на свете?
Если бы дети
На целой планете
Все засмеяться сразу могли,
Только раздастся команда: "Пошли!"
Вот бы земля задрожала от смеха!
Смеху бы вторило гулкое эхо,
Будто бы рухнула разом гора
Звонкого золота и серебра,
Будто обрушился бурный каскад,
Золотопад,
Серебропад.
Долго бы смеха катилась лавина
От Копенгагена
До Турина,
От Ленинграда
До Берлина,
От Сан-Франциско
До Кале,
По всем морям,
По всей земле,
По селам, городам, столицам,
По синим атласа страницам...
Я как бы пышно расцвели
Пустыни, степи всей земли!
Там, где теперь сверкают льдины,
Росли бы фиги, апельсины.
И, как барашки по траве,
Скакали тучки в синеве.
И деды на день больше жили,
И все бы люди предложили:
- Давайте школьникам своим
Моря и горы отдадим!
Гора нужна им для игры,
Сбегать им весело с горы,
Поляны будут их площадки,
В лесах играть удобно в прятки.
А это небо без границ -
Чтобы пускать картонных птиц...
И пусть планета наша вскачь
Несется по небу, как мяч.
Авось земля от этой встряски
Помолодеет, словно в сказке!
Ну что ж, ребята, в добрый час!
Дорога дальняя у нас.
Держаться за руки мы будем
И счастье на земле добудем.
Пускай для радости - не зря -
Бегут листки календаря!
Звенит звоночек, дребезжа.
Метут метелкой сторожа.
Учитель в класс идет со станции.
Кладут ребята книги в ранцы.
А лежебоку будит мать
И говорит: - Пора вставать!
С окошка птичка прочирикала:
- Вставай! Окончились каникулы. -
И солнце входит со двора:
- А ну-ка, школьник, в класс пора!
Бери перо, карандаши,
Садись за парту и пиши.
Учись писать неторопливо,
Красиво, прямо, а не криво.
Крючки и палочки сперва,
А после - буквы и слова.
Пиши страницу за страницей:
"Любить, бороться и учиться".
Вот стишок про больного ребенка.
Пахнет мятой, микстурой, клеенкой.
У постели - с лекарствами столик.
На комоде - большой апельсин,
Разделенный на несколько долек.
Всем, кто болен бронхитом, ангиной,
Нужен ломтик-другой апельсина
С леденцом и лепешкою мятной,
От которой так дует приятно.
Входит доктор. - Как наши дела?
Ну, скажи-ка, пожалуйста: "А"!
Ночью мама проходит по дому,
Поправляет подушку больному.
Дремлет мальчик в тиши и в покое.
Леденец у него за щекою...
Перед жаровней холодной
Спросонок
Плакал в Египте
Озябший ребенок.
Мать его пеплом всю ночь согревала:
Не было, видно, у них одеяла.
Если не спал и кричал он упрямо,
Мальчика сказкой баюкала мама,
Сказкой про сытых, счастливых ребят,
Что на кроватке из дерева спят,
Спят на простынке,
Спят на перинке,
Спят на подушке из птичьего пуха
В доме, где даже и осенью сухо.
Слушая сказочку эту спросонок,
Маме не верил озябший ребенок.
Сторонники мира, я этой рукой
Пишу под воззванием имя.
Только не я, а кто-то другой
Пальцами водит моими.
Перо я на время ему одолжил,
Проставил подпись и день.
А тот, кто рукою моей водил,
Давно превратился в тень.
Тень ребенка минувших лет
Из города Хиросима,
Тень, что на камне оставила след,
Вовеки неизгладимый.
Тень перепуганного паренька,
Тень огня и дыма,
Птички тень и тень цветка
В городе Хиросима.
Имя сегодня я отдал тем,
Кто потерял свое имя.
Тот, кто давно неподвижен и нем,
Говорит устами моими.
Я предоставил руку свою
Детям родной земли,
Школьникам Горля, что в нашем краю
Раннюю смерть нашли.
Они выводили, не зная забот,
Буквы как можно ровнее,
Не ожидая, что скоро пройдет
Через их парту траншея.
Вижу троих, что сидят впереди
В передничках серого цвета,
Вышиты их имена на груди:
"Альдо, Лена, Карлетто".
Подпись моя под воззваньем черна,
Но на пере не чернила -
Кровью написанные имена
Подпись моя заменила.
Ставлю я подпись свою за ребят
Всех, что живут на свете,
Чьи голоса так задорно звенят
Всюду, на всей планете.
В подписи этой услышишь ты зов
Всех матерей из окошек
В час, когда матери кличут с дворов
Спать расшалившихся крошек.
Как ты бессчетных ребят ни зови,
Имя у всех одинаково,
Имя надежды, имя любви
Дорого в мире для всякого.
Подпись моя - за того, кого мать
Носит под сердцем своим.
Помните: мало жизнь ему дать,
Счастье ему дадим!
Если б высокое сделалось низкивс,
Если 6 далекое сделалось близким,
Каждая лестница вниз бы вела,
Каждая речка обратно текла,
Если бы праздники длились недели,
Если бы сахар взметали метели,
Если б на дереве выросли пышки,
Чтобы срывать их могли ребятишки,
Если бы город возвел на бульваре
Бронзовый памятник Джанни Родари,
Я бы взглянул на людей с пьедестала
И заявил бы: - Мне этого мало.
В сущности, нужно мне только одно:
Бросьте оружие в море на дно!
Будь я пекарем, я бы испек
Большой каравай хлеба,
Вышиною до самого неба,
Чтобы наесться вдосталь могли
Все бедняки земли.
Больше самого солнца
Был бы мой хлеб душистый
Из самой белой и чистой,
Самой лучшей муки, -
Чтобы его поделили
Дети Индии, Чили,
Дети на Тибре и Ниле,
Птицы и старики.
Жители всех городов, деревень,
Долины и плоскогорья
Навек бы запомнить могли этот день.
День без голода,
Праздничный день,
Лучший из дней истории.
Здесь, на странице чистой и новой,
Вышло бы очень красивое слово,
Если б у вас вместо перьев и ручек
Был очень тоненький солнечный лучик.
Струйкою ветра
Вместо пера
Пишется слово из серебра.
Но и в чернильнице вашей
На дне
Есть драгоценный
Секрет в глубине.
Если отыщете, перья простые
Будут писать вам слова золотые.
КАКИЕ ЗАДАЧИ РЕШАЮТ ВЗРОСЛЫЕ?
Ходят и ваши родители в класс.
Школа у них потрудней, чем у вас.
Нет в этой школе халатов и парт,
Классной доски и развешанных карт.
Трудятся взрослые, чуть ли не плача.
Взрослым дается такая задача:
Вычесть из каждой получки убогой
Стол и квартиру и моря немного.
Дальше из той же убогой зарплаты
Вычесть подметки, набойки, заплаты.
А на придачу
Дают педагоги
Взрослым задачу:
- Добавьте налоги!
Могу вам показать я
Модель такого платья,
Что даже без примерки
Придется всем по мерке.
Его ты можешь сразу
Заставить по приказу
Быть шире или уже,
Просторней или туже.
Захочешь, - будет с каждым днем
Расти, а может сжаться.
И будут пуговки на нем
Хоть целый век держаться!
Не сядет на него пятно.
В нем не отыщешь дырки.
И не потребует оно
Утюжки или стирки.
Забот не будет никаких!
Но только это платье
Заставить может всех портных
Переменить занятье,
Иль весь народ, что платье шьет
Министрам жалобу пошлет,
Потребовав изъятая
Нервущегося платья.
Его придумал я для всех
Краев и всех народов,
Чтобы спасти их от прорех,
От пятен и расходов.
ЧТО ЧИТАЮТ КОШКИ ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ
У кошек есть воскресная
Газета интересная,
Где в трех столбцах - не менее
Даются объявления:
"Ищу уютный, теплый дом
Со старым креслом, очагом,
Без сквозняков и без ребят,
Что за хвосты нас теребят".
"Нужна синьора средних лет
Для чтенья книжек и газет.
Условье: знанье языков
В соседних лавках мясников".
"Могу подвал или чердак
От крыс очистить срочно".
"Знакомства ищет холостяк
С владелицей молочной".
Так целый день до темноты
В любое воскресенье
Читают кошки и коты
Кошачьи объявленья.
Потом, газету уронив,
Подняв очки повыше,
Поют, мурлыкая, мотив,
Что слышали на крыше.
Вот стишок мой новогодний.
Пожелаю вам сегодня:
В Январе лучей Апреля,
Чтобы вас получше грели.
Чтобы ветры чаще дули -
Да не в Марте, а в Июле.
Чтобы день ваш был без ночи
Или ночь была короче.
Чтобы в море дни и годы
Не бывало непогоды.
Чтоб весь год не знали драки
Ваши кошки и собаки.
Чтобы, сколько хлеб ни режем,
Был он мягким, был он свежим.
Чтобы сливками фонтаны
Наполняли вам стаканы.
Если это слишком много,
Не судите слишком строго.
И награды мне не надо.
Ваша радость - мне награда!
- Ты слышал - в Киеве Луна
Прекрасна, точно в Риме?
- Она, должно быть, не Луна,
Хоть носит это имя.
А может, в Киеве видна
Сестра Луны, а не Луна?..
Луна в ответ сказала так:
- Да что я вам, ночной колпак?
Нет, я для всех сияю.
До рубежей мне дела нет.
Дарю Парижу ясный свет,
Каиру и Шанхаю,
Гляжу на Кубу и Тунис,
И мне в пути не надо виз!
Не впадая в пристрастие,
Расскажу вам, ребята,
О лентяйской династии,
Что царила когда-то.
Самый первый по счету
И по времени Лодырь
Впал с рожденья в дремоту
Или в сонную одурь.
Четверть века он правил
И, предвидя кончину,
Королевство оставил
Тоже Лодырю - сыну.
Этот Лодырь Второй,
По прозванию Соня,
Тихо правил страной,
Ибо спал он на троне.
И пошли от него
Короли друг за дружкой:
Лодырь Третий, кого
Звали просто Подушкой,
И Четвертый, что стал
Класть в постель к себе грелки
(А поэтому спал
И под гром перестрелки).
Дальше царствовал Пятый,
По прозванию Мятый.
В бок толчок получал он,
Чуть во сне помаленьку
Со ступеньки сползал он
На другую ступеньку.
А Шестой пролежал
Сто четыре матраца.
А Седьмой не желал
И совсем просыпаться.
А Восьмой себя звал
По ошибке Девятым.
Значит, сын его стал
Поневоле Десятым.
Он отпраздновал брак,
Взяв принцессу Зевоту,
И семнадцать Зевак
Народил он по счету.
Всем будившим его
Он давал подзатыльники
И носил оттого
Кличку "К черту будильники!".
Был ленив, как тюлень,
Лодырь номер Одиннадцать,
Целый день было лень
С места Лодырю сдвинуться.
Он скончался давно,
И в истории края
Королем "Все равно"
Именуют лентяя.
Он смотрел без участья
На чужие несчастья,
На войну и на мир,
На рагу и на сыр,
На людей и на кошек,
На морковь и горошек,
На индейку и зайца,
На капусту и яйца...
Не имел он пристрастия
Ни к чему никогда.
И, последний в династии,
Он исчез без следа.
Вслед за грозою четко и ярко
В небе встает семицветная арка.
Мост триумфальный в цветах и знаменах
Солнцу, гонителю туч побежденных.
Любо смотреть, как пылает над нами
В радуге красное, синее знамя.
Жаль, что волшебное это виденье
Очень короткое длится мгновенье.
Чтобы его нам дождаться опять,
Нового ливня приходится ждать.
Эх, кабы радуга в ясной лазури
Вдруг расцвела без дождя и без бури!
Праздником был бы для каждой страны
Мир без войны,
А не после войны!
Мне довелось увидеть то,
Чего не видывал никто:
По переулку шло пальто.
Народ вокруг понять не мог,
Кто это движется без ног.
А это был - ты знаешь кто?
Мальчишка в папином пальто.
Вот тараторка для ребят:
Когда молчат, не говорят.
Когда стоят на том же месте,
Не совершают путешествий.
Что далеко, не очень близко.
Что высоко, не слишком низко.
Нельзя приехать, не уехав,
И грызть орех, коль нет орехов.
Никто сидеть не может стоя,
Лить из порожнего в пустое.
Нельзя писать на белом мелом
И называть безделье делом,
Вот Джованино-растеряха,
Теряет он за часом час,
Теряет голову от страха,
Когда, проспав, приходит в класс.
Теряет очередь, зевая,
Когда в дороге ждет трамвая,
Теряет книгу и тетрадь,
Себя он может потерять,
Теряет день, что даром прожит,
Теряет следующий день...
Но потерять одно не может -
Свою же собственную лень!
Кто сильней на мостовой,
Чем дежурный постовой?
Молча, руку поднимая,
Остановит он трамваи.
Разом сто автомашин
Остановит он один.
Сто рокочущих моторов
Усмирит без разговоров.
В буйном грохоте и шуме
Он стоит на мостовой
В белом глаженом костюме,
Терпеливый постовой.
ИЗ СОВРЕМЕННЫХ АФРИКАНСКИХ ПОЭТОВ
Из Майкла Ден Ананга
(Гана)
В тот миг - в небесный миг объятья
Казалось, перестал дышать я.
Природа дикая вокруг
Застыла вдруг.
Нежноголосые кукушки
Умолкли на лесной опушке,
Кусты не шевелились в чаще,
Прервали пальмы шум свистящий,
И гулкий рокот волн морских
Вдали затих.
Блаженный миг.
(Гана)
В маленькой нашей деревне,
Когда собираются старшие,
Мальчики не смотрят на девочек,
Девочки не смотрят на мальчиков,
Ибо учили их старшие,
Что это нехорошо.
И даже когда наступает ночь,
Отдельно играют мальчики,
Отдельно играют девочки.
Но люди есть люди. Бывает и так,
Что те и другие встречаются.
В прятки играют мальчики,
В прятки играют девочки.
Девочки знают,
Где прячутся мальчики,
Мальчики знают,
Где прячутся девочки,
Ищут друг друга и сразу находят
Мальчики девочек,
Девочки мальчиков.
И каждый для каждой поет
Любовную песенку.
(Гана)
Дай мне черные души,
Черные-черные.
Ну, пускай шоколадно-коричневые.
А можно и цвета пыли -
Пылеподобные,
Темнее песка.
Но если только возможно,
Пускай они черными будут,
Черными-черными!
И дай-ка мне барабаны -
Три иль четыре, -
Только самые черные,
Из старого дерева
Или высохшей кожи овечьей.
И пускай забормочут они,
Потом загремят, загрохочут
Громко,
Еще громче,
Тихо,
Еще тише.
Пусть рокочут, гудят барабаны,
А вторит им калабаш,
Увешанный бусами,
Голубыми крупными бусами.
К дробному рокоту их примешай
Звон, лязг
Деревяшек, бьющих по жести.
Кен-тен-тсе-кен-кен.
Кен-тен-тсе-кен-кен.
И дай мне еще голоса
Обычных, простых духов -
Женские голоса
И густые мужские басы
(А может, и детский плач?), -
Пусть выйдут потом танцевать,
Босыми пятками топая,
Плечистые, рослые негры.
Пусть женщины полунагие
Качаются влево и вправо,
Безупречно верные ритму,
Под звуки "Том шикишики"
И "кен".
И пусть голоса привидений
Поют,
Поют.
А над ними закатное солнце
И зеленые пальмы вокруг,
Битая птица
И много, много бататов.
А еще, милосердный бог,
Если только останется место,
Позволь присутствовать зрителям, -
Белые они или черные.
Позволь присутствовать зрителям,
Чтоб увидали они
Битых птиц окровавленных,
И зеленые пальмы вокруг,
И бататы.
Одоманкома,
Ну позволь же присутствовать зрителям,
Чтоб услыхали они
Наши родные песни,
Звон, лязг
Деревяшек, бьющих по жести,
Дробную музыку бус
И раскатистый гул барабанов.
Туэрампон,
Милостив будь
И позволь присутствовать зрителям.
Пусть блаженствуют, нежась, они
В благодатных лучах
Заходящего солнца
В небесах светозарных
Милой Африки.
(Гана)
Лысоголовый,
С тощей шеей.
Жабо судьи,
Угрюмый взгляд...
Какие чудища страшнее
Птиц, что дохлятину едят?
Но из селений ваших тесных,
В бездонную взмывая синь,
Он видит даль степей окрестных,
Восход луны и звезд небесных,
Безмолвье гор и мир пустынь.
(Сенегал)
Слушай голос вещей, а не только созданий живых.
Слушай голос огня.
Слушай голос воды.
В тихом ветре услышишь ты ропот ветвей.
Это прадедов наших дыханье.
Мертвые не исчезают,
А таятся незримо в тенях,
Бледнеющих утром
И темнеющих к ночи.
Не сокрыты они под землей,
А живут в шелестящих деревьях,
В непрестанно бормочущих листьях,
И в безмолвной воде,
И в текучей воде,
И в безлюдье, и в говоре шумной толпы.
Ибо мертвые не исчезают.
Слушай голос вещей, а не только созданий живых.
Слушай голос огня.
Слушай голос воды.
Слушай вздохи деревьев - шуршанье ветвей.
Это прадедов наших дыханье,
Не истлевших в земле,
А живущих.
Мертвые не исчезают,
А живут они в женской груди,
В детском плаче, в мерцающих углях.
Не таятся они под землей,
А трепещут в пылающем пламени,
И в растеньях, плачущих тихо,
И в стенанье и в скрежете скал.
Под навесом деревьев их дом,
Ибо мертвые не исчезают.
Слушай голос вещей, а не только созданий живых.
Слушай голос огня.
Слушай голос воды.
В тихом ветре услышишь ты вздохи ветвей.
Это прадедов наших дыханье.
(Сьерра-Леоне)
И вот я вернулся.
Я плыву вдоль знакомого берега,
Любуясь затейливой смелостью
Обновляющихся городов:
Дакар, Аккра, Котону,
Лагос, Батхерст, Бисау,
Фритаун и Либревиль.
(В обоих названьях - свобода.
Тут свобода у всех на уме!)
А потом мне сказали: поезжай в горы,
Чтоб увидеть настоящую Африку,
Ибо, кто бы ты ни был
И откуда б ни прибыл,
Ты отсюда ведешь свой род.
Иди в чащу,
В самую глубокую чащу.
Ты найдешь в глубине свое сердце,
Дух немой отдаленных предков.
И я отправился в горы,
Танцуя на ходу.
Вот я стою
На самом краю мира,
У его белоснежной каймы.
Пределы мира - мой мозг.
Пусть же это белое солнце
Омоет мое
Черное, сильное тело.
Я чувствую каждую складку
Золотого песка
Под своими желтыми пятками.
Если эту крепкую связь
Я потеряю,
Если синее море смоет навеки вас всех,
Осиротею и я.
С первым приливом лунным
Я принял вас навсегда,
На горе и радость.
Эй, шинкарка-медоварка,
Брось шутить со мной!
Столько меду льешь, как воду,
На кафтан цветной!
Не спущу я, расцелую,
Что за глазки, бровь!
Алы губки, белы зубки
Так и жгут мне кровь.
Черт с нуждою и бедою -
Бедным счастья нет.
Брось досаду, выпить надо.
К черту этот свет!
Спать нам рано, мы и спьяну
До дому дойдем.
Где у женки голос звонкий,
Там и есть наш дом.
Пейте, братцы, или драться
Я с любым готов.
Эй, хозяйка, разливай-ка
Медом удальцов!
Выросло дерево в нашем Полесье,
Статное, рослое - до поднебесья.
Хлопцам пришлось поработать немало,
Прежде чем дерево наземь упало.
Добрые кони в пене и мыле
На лесопилку его притащили.
Пилы его распилили на доски,
Зубья погнули о ствол его жесткий.
Доски и планки были шершавы.
Взял их в работу столяр из Варшавы.
Опытный мастер Адам Вишневский
Ладит рубанки, пилы, стамески.
Долго строгал он, клеил, буравил,
Прежде чем славный стол этот справил.
Вот сколько нужно трудного дела,
Чтоб за столом ваша милость сидела!
Правда, правда, Ян мой Чершолесский,
Что сердца растут с такими днями.
Города шумят веселым плеском
Нашей крови, красной, точно знамя.
Где б нашел я музу, кроме этой,
Боевой, веселой, голосистой?
Нет среди руин другого цвета,
Только этот плющ багрянолистый.
Потому-то я расту с Варшавой,
Поднимаюсь вместе с этажами
И весну Отчизны величавой
Возношу над веком, словно знамя.
Это знамя шар земной обвило,
Вдаль ведет нас шагом исполина.
И куда б рука древко не вбила,
Там и будет мира середина!
Рыцарь пан Кжикальский
Страшен басурманам.
Он татарина в бою
Захватил арканом.
Словно лев, силен и смел
Витязь наш бесстрашный -
Семерых он одолел
В схватке рукопашной.
Семь голов срубил клинком
С плеч единым махом,
Потому что незнаком
С жалостью и страхом.
"Кто меня храбрее?
Кто меня смелее?
Пусть наденет пан король
Орден мне на шею!
Я ль не ловок, не удал?
Нынче на опушке
В плен татарина я взял
И четыре пушки!"
Что же с поля до сих пор
Не вернулся пан?
Держит пана за вихор
Пленный басурман!
Из Йована Йовановича-Змая
Чести золото не купит
Честный чести не уступит.
Честь нужна ему, как свет.
Рад продать ее бесчестный...
Но, как всякому известно,
У бесчестных чести нет.
Жжется больнее злая крапива,
Если берут ее слишком учтиво.
Если ж возьмете ее, не робея,
Злая крапива жалит слабее.
Меньше терзают беды и муки,
Если вы крепко берете их в руки!
Говорил осел без слов:
- Бедная скотина я!
Ходит слух, что у ослов
Уши слишком длинные.
А ведь уши у слонов
Больше, чем ослиные!
Слон ответил: - Верно, брат.
Уши наши длинные,
Но хвастливо не торчат
Кверху, как ослиные!
Книгу не суди по переплету,
Человека - по одежде новой.
Переплетчик тиснул позолоту,
А наряды - дело рук портного.
- Трубочист веселый и проворный,
Почему не белый ты, а черный?
- Если трубочист бывает белый,
Значит, плохо трубочиста дело.
- Мельник, мельник, ты белее мела.
Почему не черный ты, а белый?
- Если мельник черный, а не белый,
Значит, плохо мельниково дело.
Надо думать, что ответы эти
Поняли и взрослые и дети.
Здравствуйте, соседи.
Добрый день вам, братья.
Здравья и свободы
Рад вам пожелать я.
Пусть всегда нас греют
Братские объятья.
Братья мы по крови
И по духу братья.
Сербы край свой любят,
Отчий дом свой старый.
Сербы любят волю
Так же, как болгары.
Пусть грозят нам беды,
Мы их одолеем,
Вместе наши руки
Во сто раз сильнее!
Лишь туманы заклубились
Над деревней нашей,
Братец Ранко сделал санки
Всех прочней и краше.
С этих пор зарею ранней
И перед ночлегом
Ожидал он белой тучи,
Тучи с первым снегом.
Обещал он младшим сестрам
Вправду, а не в шутку:
- Прокачу я в новых санках
Вас по первопутку!
Рождество настанет скоро -
Покатаюсь вволю,
Провожать его поеду
До попова поля.
А потом с горы на санках
Съеду я с разбега!.. -
Все в порядке, все готово,
Только нету снега.
Кто там, кто там из-под снега
Выглянул на свет?
Это он - подснежник ранний,
Вешний первоцвет.
Будто спрашивает: - Можно,
Можно ли взойти,
Лепестки раскрыть на воле
И расти-цвести?
Вы скажите: - Можно, можно!
Греет солнце днем.
И тебя, наш гость желанный,
Уж давно мы ждем.
Собери цветы, подруга,
Шелком перевей
И согрей подснежник зябкий
На груди своей.
Скоро-скоро он увянет.
Но зато в лесу
Синий глаз фиалки глянет
Утром сквозь росу.
Почему индюшки, утки,
Куры, павы и гусыни
В день морозный, в холод жуткий
Ходят по снегу босые?
Потому что эти птицы,
Эти маменькины дочки,
Не хотели сесть за спицы
И связать себе чулочки.
Кабы стал я королем,
Каждый дом в краю моем
Королю давал бы за год
По корзине сладких ягод.
В день рожденья моего
Я б устроил торжество,
Чтобы дети в тронном зале
В школу-мячики играли,
А вельможи короля
Раздавали кренделя.
Не кредитные билеты
Я завел бы, а монеты
И купил бы семь полков
Замечательных стрелков,
Оловянных, деревянных,
За сто талеров чеканных.
Я издал бы манифест:
"Каждый в пост сметану ест.
Выдавать по воскресеньям
Всем по бублику с вареньем!"
Я купил бы перстень маме,
Чтоб светился вечерами,
Батьке - пенковый чубук
И кремней двенадцать штук.
А сестре на именины
Дал бы куклу - не из глины,
А живую, чтоб в ответ
Говорила "да" и "нет".
А соседу-забияке
Я бока намял бы в драке,
Чтобы он, покуда цел,
Короля дразнить не смел!
Дай оленю два крыла -
Обогнал бы он орла.
Кабы кукла платья шила,
У нее бы платье было.
Кабы хлеб валился с неба,
Всем бы вдоволь было хлеба.
Будь река из молока,
Был бы сыр наверняка.
Кабы май стоял всю зиму,
Не бывать бы в доме дыму.
Кабы в речке были печки,
Ты бы ел уху из речки.
Так-то так. Но польза есть ли
Нам от слов "кабы" да "если"?
Кумушка, послушай!
Вправду, кроме шуток,
Открывают школу
Для утят-малюток.
Верно, в самом деле,
Точно, кроме шуток,
Открывают школу
Для малюток-уток.
Вот пришли утята,
Заняли скамейки.
Сел за стол учитель,
Селезень с линейкой.
Школьников носатых
Вызвал по порядку.
Записал он имя
Каждого в тетрадку.
А потом, шагая
Медленно, вразвалку,
Стал учить утяток
Ласкою и палкой.
День они читали,
Два они читали,
Те слова читали,
Что стоят вначале.
Каждый день учились
До конца недели,
А запомнить буквы
Так и не сумели...
Удалось запомнить
Им из букваря
То, что знали прежде, -
Только "кря" да "кря"!
Люди, люди, это я.
Узнаете воробья?
Был я летом озорник,
Все чирикал: чик-чирик!
Да настали холода,
И пришла ко мне нужда.
Не прошу подать мне грошик,
А прошу я хлебных крошек.
Дайте зерен воробью, -
Я немножко поклюю.
У бездомного воробышка
Третий день пуста утробушка.
Пусть, что на пол упадет,
Воробью перепадет.
Хватит даже половины
На желудок воробьиный.
Буду летом вам служить,
Огороды сторожить.
Заплачу я вам за пищу -
Сад от гусениц очищу.
Кто на яблонях червей
Уничтожит? Воробей!
На странный мост похожа ложь:
Туда ты по мосту пройдешь,
Но только помни, что сюда
Ты не вернешься никогда.
Коль зима в России,
Так зима со стужей.
Снежные сугробы
Всюду, а не лужи.
Погляди-ка, в книжке
Мальчик нарисован.
Я и сам не знаю,
Право, кто таков он.
Назовем парнишку
Федором Петровым.
Он в мохнатой шапке,
В теплых рукавицах.
Со щенком косматым
В санки он садится.
До чего же славно
Мчаться вниз с разбега.
Санки едут плавно,
Санки - не телега.
Так и нам бы мчаться!..
Да у нас нет снега.
Мукомольня стоит за деревней,
Вся обросшая мхом и мукой.
Вот он - дедовский замок наш древний
Под навесом ветвей над рекой.
Здесь недавно еще мукомолы
До рассвета мололи зерно.
И под грохот и говор веселый
В добрых кружках кипело вино.
А теперь, словно в сказке старинной,
Дремлет мельница, скрыта листвой.
В ней души не найдете живой...
Где же люди со старой плотины?
Там, где стук раздается машинный
Новой мельницы - паровой.
На морщинистом клене сухом
Пестрый дятел упорно хлопочет -
Знает, старый, кто дерево точит!
А потом, оглядевшись кругом,
Меж ветвей прошумит он, как пламя,
И взлетит высоко над ветвями.
Вот таким же упорным трудом
Всех червей доканать бы и слизней -
Все, что гибельно дереву жизни!
Лисица молвила Ежу:
- Послушай, кум, что я скажу.
С тобой по-дружески, без тайны
Я разговор хочу вести.
Когда встречаюсь я случайно
С тобою где-нибудь в пути,
Ты, несмотря на вид мой кроткий,
Не улыбаешься, земляк,
А весь сжимаешься в кулак,
Покрытый иглами, как щеткой.
Ах, неужели
В самом деле
Мы жить в ладу бы не могли
Под солнечным отцовским оком,
На лоне теплом и широком
Родимой матери-земли?
Зачем ты носишь панцирь колкий?
Стряхни противные иголки,
Тогда мы сможем - ты и я -
Обняться нежно, как друзья! -
Ответил еж на лисьи толки:
- Ты много доброго сулишь,
Но я стряхну свои иголки,
Когда свои ты зубы удалишь!
Птицеферма была у Медведя -
Разводил он домашнюю птицу,
И его убедили соседи
Взять на службу плутовку-Лисицу.
Говорили ему, будто Лиска -
Знаменитая специалистка
По куриным,
Утиным
Вопросам -
Птицу издали чует носом.
В птицеводстве она пригодится,
Будет нянькой заботливой курам!
И бежит, усмехаясь, Лисица
За хозяином темно-бурым.
Только солнце подняться успело,
Всех породистых кур она съела,
Оправдала медвежье доверье -
Сосчитала куриные перья.
Хоть Лиса за свои прегрешенья
Лишена и поста и оклада,
Но впоследствии вышло решенье:
Поручить ей гусиное стадо.
---
Я подобные случаи знаю.
Провинится особа иная -
И дают ей за то в наказание
Должность новую - выше, чем ранее.
Кузнец, товарищ, подкуй коня мне.
Остры и круты родные камни.
Но может конь мой сорваться с кручи,
Подкуй сапог мне на всякий случай.
Ну, все готово! Прощай, коваль.
Пора и сердце одеть мне в сталь.
Глядит в окно березка тонкая.
Когда приходит вечер темный,
Она мне кажется девчонкою,
Сироткой тихой и бездомной.
Мне жалко девочки-подростка.
Стучится в дверь, задвижку трогая..
Хочу сказать: войди, убогая!
Но месяц встал. Она - березка.
Пишу я левою рукою эти строки -
На правой у меня трепещет стрекоза.
Она с тревогою глядит в мои глаза.
А в роще лист краснеет одинокий.
Откуда ты, плясунья летних дней?
Сейчас покинешь ты тепло моей ладони.
К зиме умрет последний лист на клене.
А у тебя, крылатой, нет корней.
Вспорхнула ты и вновь на палец села.
Ты не найдешь других гостеприимных рук.
Сочувствуя тебе, сквозь слезы смотрит бук
На узкое твое трепещущее тело.
Армянская сказка
Скорняжным
Теплым
Ремеслом
Занялся кот
Когда-то.
Мурлыча песню,
За столом
Сидел
Скорняк усатый.
Как вдруг
К нему
Явился пес
И шкурку
Мягкую
Принес.
- Здорово, кот! -
Промолвил пес,
Протягивая
Лапку. -
Трещит
На улице мороз.
Скорее шей мне шапку!
Я за ценой
Не постою.
Ну, что ж, сошьешь?
- Изволь, сошью!
- А долго ль ждать?
- В денек-другой
Окончу я работу.
Ты приходи,
Мой дорогой,
За шапкою в субботу!
Папаху шить -
Не шубу шить.
Для друга
Можно
Поспешить!
Такую шапку
Смастерим,
Что будет всем
Завидно.
А о цене
Поговорим.
Нам торговаться
Стыдно.
Папаху шить -
Не шубу шить.
С деньгами
Можно
Не спешить!
В субботу утром
Старый пес,
Потягиваясь зябко,
Просунул в дверь
Замерзший нос.
- Ну, что,
Готова шапка?
- Нет, - говорят
Ему в ответ.
- А где хозяин?
- Дома нет!
Продрогший пес
Присел и ждет
Перед крыльцом
На тряпке.
Вот по дорожке
Кот идет
В богатой новой шапке.
Увидев пса,
Сказал он так:
- Зачем торопишься, чудак?
С таким шитьем
Нельзя спешить.
Нешуточное дело!
Папаху шить -
Не шубу шить,
Но надо шить умело.
Побрызгал шкурку
Я с утра -
Теперь кроить ее пора!
- Мне очень жаль, -
Ответил пес, -
Что шапка не готова.
Но не сердись на мой вопрос:
Когда явиться снова?
Не в гости
Я хожу
В твой дом,
А за своим
Хожу
Добром!
- Ну, так и быть, -
Бормочет кот, -
Приди к обеду
В среду!
Среда настала.
Пес идет
За шапкою к соседу.
- Как поживаешь?
- Жив-здоров!
- Готов заказ?
- Нет, не готов!
Тут вышел
Крупный разговор,
Потом и потасовка.
- Ты, братец, плут!
- Ты, братец, вор!
- Жена твоя плутовка!
- Щенок!
- Урод!
- Молокосос!
- Паршивый кот!
- Плешивый пес!
Доходит дело до суда.
Узнав про рту драку,
Судья сказал:
- Позвать сюда
И кошку и собаку!
Лукавый кот
И честный пес
Вдвоем явились
На допрос.
Кто их судил,
Когда и как,
Отдельно
Или вместе, -
Я не скажу.
Но кот-скорняк
С тех пор пропал
Без вести...
Бежал он,
Хвост подняв трубой,
И все меха
Унес с собой.
А так как
Этот кот-скорняк
Всем нашим кошкам
Прадед, -
Семейства
Кошек
И собак
Между собой
Не ладят.
Кота увидев,
Честный пес
Рычит
И громко лает,
Как будто
Каверзный вопрос
Задать ему желает:
- Готова шапка
Или нет? -
А кот
Шипит ему в ответ.
При этом кот
Плюется так
В смущенье
Или в страхе,
Как это делал
Кот-скорняк,
Когда кроил папахи.
Народное
Ты пряди кудель, пряди,
Прялка.
Много дела впереди,
Прялка.
Ты проворна, ты быстра,
Прялка.
Ты голодному сестра,
Прялка.
Светит месяц по ночам.
Это - свет моим очам.
При луне сажусь к окну,
Нитку белую тяну.
Буду пряжею своей
Одевать-кормить детей.
Ты пряди кудель, пряди,
Прялка.
Много дела впереди,
Прялка.
Ты проворна, ты быстра,
Прялка.
Ты бездомному сестра,
Прялка!
Армянское народное сказание
В ущелье гор среди села
Лавчонка тесная была.
Туда забрел в базарный день
Пастух одной из деревень.
Он на плече дубину нес.
За ним бежал мохнатый пес.
- Есть мед, купец?
- Есть, молодец.
Давай горшок или корец.
Аи, что за мед, душистый мед!
Похвалит всякий, кто возьмет.
Купец по капле мед цедил,
Но слов медовых не щадил.
Его и медом не корми,
А дай поговорить с людьми!
И за беседой невзначай
Он пролил каплю через край.
Сверкнула капля, как топаз.
О ней и будет наш рассказ-
Почуяв мед издалека,
Слетела муха с потолка,
Жужжит и жадно тянет мед,
А к ней ползет хозяйский кот,
Припал к земле и в тот же миг
На муху - прыг!
Но пес, пришедший с пастухом,
Такую прыть почел грехом.
Вскочил он с пеною у рта
И ну - терзать, трясти кота,
Трепать, катать,
Валять, мотать.
Чуть отпустил -
И снова хвать!
Потом, как тряпку, отшвырнул...
Кричит хозяин: - Караул!
Мой славный кот! Моя краса!
Держите бешеного пса!
Ах, он такой! Ах, он сякой!
И все, что было под рукой -
Горшок, жаровню с кочергой,
Полено, ось от колеса, -
Обрушил на голову пса.
Пес завертелся, завизжал
И на пол лег, где кот лежал.
- Мой бедный лев! - вскричал пастух. -
С тобою свет очей потух!
Кто будет мне стеречь овец?
Тебя прикончил злой купец.
Пусть он провалится со всей
Дрянной лавчонкою своей!
Ему припомнится мой пес...
Тут над купцом силач занес
Свою дубину - и купец
Нашел безвременный конец.
- Грабеж! Разбой средь бела дня! -
Кричит, орет его родня.
Со всех дворов, из всех ворот,
Из всех дверей валит народ.
Бегут на шум
Сосед и кум,
И теткин сват,
И тещин брат.
Свекровь, и деверь, и сноха
Колотят, валят пастуха.
- Ах ты, медведь косматый с гор!
- Головорез, разбойник,
Не покупать
Пришел, злодей,
А убивать
Честных людей!
С врагами в бой вступил пастух,
Сбил одного, отбросил двух
И пал на землю вниз лицом
Между собакой и купцом...
И вот до горного села,
Как дым пожара, весть дошла.
Всех взбудоражил этот слух.
- Убит в долине наш пастух!
Нельзя нам смерть его простить.
Убийцам надо отомстить!..
Ребята летнею порой
Вспугнут в гнезде осиный рой
И убегут. А тучи ос
Прохожих жалят в глаз и в нос.
Так муха бурю подняла...
Бегут со всех концов села
И старики и молодежь,
Хватают вилы, серп и нож,
Лопату, вертел и топор
И вниз спешат с высоких гор.
Ведут коней на поводу
И рассуждают на ходу:
- Худой народ внизу живет.
Таким он исстари слывет.
За каплей меда вниз пойдешь -
Да и погибнешь ни за грош.
Черна их совесть от греха.
Идем же мстить за пастуха!
Мы их сожжем!
Мы их убьем!
Мы их - ножом!
Мы их - дубьем!
Так верхнее село пошло
Войной на нижнее село,
На брата - брат...
Галдят, кричат.
Кто бьет кого - не разберешь.
И вот уж в ход пустили нож.
Сверкнул отточенный кинжал.
Огонь по крышам побежал.
При виде крови и огня
Еще сильней пошла резня.
Младенцы плачут, и ревет
В хлевах, в клетях забытый скот...
Огонь село спалил дотла.
А были эти два села,
Где жили сотни две крестьян,
В пределах двух различных стран.
Рубеж меж ними проходил,
Закон различный их судил,
И подати несли они
Царям различным в эти дни.
Вот одному царю гонец
Донес, явившись во дворец,
Что жители чужой земли
В его стране село сожгли.
Властитель скипетром потряс
И начертал такой указ:
"Мы, божьей милостью, и проч.,
Сим возвещаем: нынче в ночь
Король соседний, словно вор,
Презрев священный договор,
Границы наши перешел,
Вступив в одно из наших сел.
У поселян он отнял кров.
Стенанья жен и слезы вдов
Текут к престолу моему.
А посему,
А потому
Приказ мы отдали войскам,
Лихим наездникам, стрелкам,
Начав немедленно войну,
Занять соседнюю страну.
Согнем врага в бараний рог!
За нами - пушки. С нами - бог!"
Под сим - число календаря
И подпись грозного царя.
Но и во вражеской стране
На каждой городской стене,
На каждом тыне и плетне,
На всем, что только видит глаз,
Монарший вывешен указ:
"Мы, сын небес и царь царей,
Сим объявляем, что злодей
Соседний царь идет войной,
Чтоб нашей завладеть страной.
В наш край он вторгся, точно вор,
Презрев священный договор
И для сего найдя предлог.
Но с нами меч и с нами бог!"
Под сим - число календаря
И подпись оного царя.
И запылал огонь войны,
И две страны разорены,
И поле некому косить,
И мертвых некому носить.
И только смерть, звеня косой,
Бредет пустынной полосой...
Склоняясь у могильных плит,
Живой живому говорит:
- Откуда и за что, сосед,
На нас свалилось столько бед?..
---
Тут и кончается рассказ.
А если кто-нибудь из вас
Задаст рассказчику вопрос,
Кто здесь виновней - кот иль пес,
И неужели столько зла
Шальная муха принесла, -
За нас ответит вам народ:
Найдутся мухи, - был бы мед!..
Спи, сыночек, люли-люли.
Наши курочки заснули.
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Отчего ж тебе, сыночку,
Все не спится в рту ночку?
Может, вырастешь ты паном
Аль великим капитаном,
Позовешь на новоселье.
То-то матери веселье!
В красный угол гостью просят.
Хлеб и соль ей сын подносит,
Ручки-ножки ей целует
И ласкает и милует.
Перед всем честным народом
Угощает крепким медом,
Да лепешками из мака,
Да горячей верещакой.
Спи, сыночек, люли-люли.
Куры с вечера уснули.
Спи и ты, родимый, сладко.
Хоть я бедная солдатка,
А любой, узнав о сыне,
Предо мною шапку скинет.
Спи, родимый, люли-люли.
В гнездах ласточки уснули.
Отчего ж тeбe, сыночку,
Все не спится в эту ночку?
Может, вырастешь ты паном
Аль великим капитаном, -
Станешь ты чинить расправу,
Наживешь худую славу.
Будет смертушки убогий
Для тебя просить у бога.
Спи, сыночек, люли-люли.
Петухи давно уснули.
Мать придет к сыночку в гости,
Он велит ей бросить кости,
И пойдет она дорогой,
Одного прося у бога,
Чтобы ей забыть о сыне
И не знать, когда он сгинет!
Спи, родимый, люли-люли.
Наши курочки уснули.
Ой, не будь ты лучше паном,
Ни великим капитаном.
Будь чем мать тебя родила,
Чтоб я в гости не ходила,
Век с тобою вековала,
Вместе горе горевала.
Спи, сыночек, люли-люли.
Куры с вечера заснули.
Задремали и цыплята,
Спят под крылышком хохлатки.
Ходят толки, будто звоны,
Что мужик дурней вороны.
Эти слухи справедливы:
Он и впрямь дурней вороны.
И не диво. Было б диво,
Будь мужик у нас ученый!
По всему трезвоньте свету,
Что дурнее дурня нету!
Не берет он книги в руки,
Только знает труд да муки.
С малых лет перетрудился
И умрет, каким родился.
Вот откуда слухи-звоны,
Что мужик дурней вороны!
И когда ж он поумнеет?
Все он лето пашет, сеет.
Хлынет дождь осенний с неба,
А мужик сидит без хлеба.
Забелеет в поле иней, -
Будет рад он и мякине!
Вот откуда толки-звоны,
Что мужик дурней вороны!
Только землю подморозит,
Он зерно чужое возит.
А за горсть зерна намедни
Заложил кожух последний,
Чтоб дожить хоть до крапивы,
Чтобы дети были живы!
Видно, прав народ крещеный,
Что мужик дурней вороны.
От Петра и до Якуба
Косит он, томясь от зноя.
Поглядеть на сено любо, -
Только сено-то чужое!
С голоду ревет скотина -
Все корье объела с тына...
Что ж, трезвоньте гулом-звоном,
Что мужик дурней вороны!
До небес он церковь строит,
Золотит иконы в храме,
Белой жестью волость кроет
Под кнутом да батогами.
Сам же спит он на рогоже,
Щель в избе заткнув одежей.
Правду молвит люд крещеный,
Что мужик дурней вороны!
Плох его топорик жалкий,
Да в руках его летает.
Лес уложит он вповалку,
Свет дровами закидает!
Для своей же дымной печки
Рушит лавку на дощечки.
Вот откуда слухи-звоны,
Что мужик дурней вороны!
На земле разрыты горы,
Под землей прорыты норы.
To мужицкая работа -
Солона земля от кота.
Рельсы вытянулись в струнку,
То мужик провел чугунку.
Ходят светлые вагоны,
Возят вас по белу свету.
А мужик дурней вороны:
Едет, стоя, без билета...
Видно, прав народ ученый,
Что мужик дурней вороны!..
Не я пою, - народ божий
Придал песне лад пригожий.
Со своей землей родною
Цепью скован я одною.
Скован с ней по доброй воле, -
Будь то в доле иль в недоле.
Если где случится горе,
Плачет сердце, братьям вторя.
Слышу ль радостные вести, -
Рад и я с народом вместе.
Шлет мне весть любая хата,
Говорит мне сердце брата.
Радость, счастье, грусть людскую
Глубоко в груди ношу я, -
Пусть взойдут весною ранней,
Точно травка на кургане!
То, что слову не дается,
Пусть без слов расскажут звуки.
Взять мне скрипку остается,
Взять смычок и скрипку в руки.
До тех пор, пока до неба
Мчатся думы - наши крылья,
И душа в нас просит хлеба, -
Пусть я сердце в песне вылью!
Мой смычок, будь полон силы,
Будь ему послушна, скрипка!
Все, что дорого и мило,
Я доверю песне зыбкой.
В скрипке громы раздаются,
Скрипка сердце рвет на части.
Если струны не порвутся,
Я сыграю вам о счастье.
Пусть сольется гул дубравы
С шумом поля золотистым.
Пусть коса тугие травы
Подсекает с легким свистом.
Я хочу сыграть на скрипке
То, что ночью в темной хате
Мать поет, склонившись к зыбке,
Задремавшему дитяти.
Весь народ я обняла бы
Песней жаркой и свободной
И в алтарь передала бы
Золото души народной.
И у врат его открытых
Эта песня с новой силой
Поднимала бы забитых
И соседей веселила.
То звучала бы молитвой,
То проклятьями гремела
И звала народ на битву, -
Только б струны были целы!
Что ж, начну я. Струны туги.
Лег на них смычок мой гибкий.
Вот уж к вам, друзья - подруги,
Первый звук летит со скрипки!
Ой, вы, милые сестрицы!
Как цветочки в зной жестокий,
Так увяли ваши лица,
Восковыми стали щеки.
Точно град трясет калину,
Точно гром каменья рушит, -
Так и вас гнетет судьбина,
Красоту забота сушит.
Не узнаешь в вас, подруги,
Девушек звонкоголосых.
Истомили вас недуги,
Серебро сверкает в косах.
Вам награда - бугорочек
Да безвестный крест сосновый.
Безутешных ваших дочек
Ждет такой же труд суровый.
Вы увянете, сестрицы,
Как трава в жару без тени...
Ах, бескрылые вы птицы,
Бессловесный цвет весенний!
С неба смотрит солнце
Миллионы лет.
Льет на землю солнце
И тепло и свет.
Но посветит солнце
И уходит прочь,
А живое сердце
Греет день и ночь.
Значит, сердце лучше
Солнца самого.
Никакие тучи
Не затмят его!
В былое время под горой
Родник единственный бежал,
К нему народ ходил толпой,
Водил коней на водопой
По вековым ступеням скал.
И все селение водой
Родник поил и умывал.
До родника спускаться - час,
Потом наверх взбираться - час,
И воду брать, нагнувшись, - час,
И отдыхать, вернувшись, - час...
Так был далек
Тот родничок,
Что под горой бежал у нас.
Но родники с недавних пор
Пошли по трубам в каждый двор:
И у Сагясы есть родник,
И у Дауда есть родник,
У деда Кана есть родник,
Да и у Баты есть родник.
И говорит нам Кан старик,
Отпраздновавший сотый год:
- Ну и хорош у нас родник,
По имени Водопровод!
Сто километров горного пути
Пройдешь, чтобы до города дойти.
Легко бежит по скалам молодежь,
А в старости так быстро не дойдешь.
Идет до ближней почты старый Кан.
Снимает в будке трубку старикан
И задает всего один вопрос:
- А почему нет в лавке папирос?
"Казбека" нет и "Беломора" нет.
И слышит он из города ответ:
- Пожалуйста, простите. Завтра днем
Мы вам десяток ящиков пришлем!
Построил школьник телескоп
(Тринадцатый мальчишке год),
И по уступам горных троп
К нему во двор спешит народ.
Соседи смотрят в вышину:
- Эх, полететь бы на луну!
Так хорошо она видна, -
Недалеко от нас луна.
До поздней ночи о луне
Идет беседа в тишине.
- Побыть бы там хотя бы раз,
Потом обратно - на Кавказ!
И на руке и на стене
Верны часы у нас.
Они покажут вам и мне
Один и тот же час.
Едва лишь полночь настает,
Советская земля
Своих часов сверяет ход
С курантами Кремля.
Сейчас зима и тишина.
Над нами - звезды и луна,
Под нами - тучи пелена,
Густой туман ночной...
Но знаем: с нами вся страна,
И мы со всей страной!
Имя ее настоящее -
Танит.
Дома и в школе
Зовут ее Нитой.
Думает Нита
Стать капитаном,
Стать путешественницей
Знаменитой.
Инди-минди,
Перад, швинди -
Поеду на полюс,
Поеду в Индию!
"На ледоколе, -
Думает Нита, -
Буду я плавать
Помощницей Шмидта.
Все мои спутники
Будут герои.
Новые земли
С ними открою".
Ните сказала
Девочка в школе:
- Быть капитаном
На ледоколе
Это совсем
Не женское дело,
Слишком ты многого
Захотела!
Женщины
Прыгают с парашютом,
Водят машины
По дальним маршрутам,
Но никогда
В капитанской рубке,
Кажется, не было
Штурмана в юбке.
- Что ж, если не было,
Женщина Танит
Первым полярным
Штурманом станет!
И написала:
"Дядя Отто,
Пришлите, пожалуйста,
Ваше фото.
Я собираюсь
Вклеить в тетрадку
Все экспедиции
По порядку.
Адрес: полярному
Штурману Ните.
За беспокойство
Меня извините!"
Только что Нита
Встала с кровати,
Только надела
Синий халатик,
Только открыла
Двери балкона,
Как увидала
Внизу почтальона.
Серый от пыли,
Черный от зноя,
Подал он Ните
Письмо заказное.
Синий конверт
Распечатала Нита
И увидала
Бороду Шмидта -
Шмидта такого,
Как был он на льдине, -
В тесном конверте
С подкладкою синей.
Нита сестер разбудила
И братьев,
Папу и маму
Стащила с кроватей
И прочитала:
"Маленькой Танит.
Пусть она знатной
Женщиной станет,
Пусть она будет
Первою в школе,
Первою в мире
На ледоколе!"
В это же утро,
Толпясь в коридоре,
Все второклассники
Плавали в море,
Гулко гудели,
Со льдами боролись,
Плыли, качаясь,
На Северный полюс.
В полдень,
Когда на большой перемене
Нита сбежала
Во двор со ступеней, -
Громко и дружно
Крикнула школа:
- Смирно!
Идет
Капитан
Ледокола!
Всем сердцем я жду и зову тебя, май,
Рассыпь свои песни-червонцы.
Пусть душу наполнит мою через край
Сияние вешнего солнца.
Чтоб месяцев зимних забыл я печаль
И бури весенние горные,
Пусть цвет ароматный раскроет миндаль
И мак - свои родинки черные.
Люблю, когда солнца смеющийся взор
Мне светит сквозь дерево в чаще.
Люблю я нежданный рассвет среди гор,
Неслышно в наш мир приходящий.
И пену потоков, и яростный гром,
И дождик весной без ненастья.
И ниву, бегущую под ветерком,
Как девушка, ждущая счастья.
И цвет темно-синий фиалки лесной,
Всегда в моем сердце хранимый,
Такой милосердный, как небо весной,
Такой дорогой и родимый.
От утренней зари до тьмы
Влачил я груз его сумы
Со всей сумятицей дневной.
А рассчитался он со мной
Под звездной россыпью небесной.
И признаюсь, расчет был честный:
Мне стол и лампу подарил,
А на столе следы чернил
И все царапины и трещины,
Перо, что было мне обещано,
Мою чернильницу, тетрадь.
И рад я буковки опять
Нанизывать на нитку песни...
Ну мог ли день мой быть чудесней?
Климу Ворошилову
Письмо я написал:
- Товарищ Ворошилов,
Народный комиссар!
В Красную Армию
Нынешний год,
В Красную Армию
Брат мой идет.
Товарищ Ворошилов,
Я его люблю.
Товарищ Ворошилов,
Верь ему в бою!
На работе первым
Был он кузнецом,
Будет он примерным
В армии бойцом.
Товарищ Ворошилов,
Поверь, ты будешь рад,
Когда к тебе на службу
Придет мой старший брат!
Слышал я: фашисты
Задумали войну,
Хотят они разграбить
Советскую страну.
Товарищ Ворошилов,
Когда начнется бой,
Пускай назначат брата
В отряд передовой.
Мой брат стреляет метко -
Увидишь это сам,
Когда стрелять прикажешь
На фронте по врагам.
Товарищ Ворошилов,
А если на войне
Погибнет брат мой милый,
Пиши скорее мне.
Товарищ Ворошилов,
Я быстро подрасту
И стану вместо брата
С винтовкой на посту.
Не слышали ночью
За дверью колес,
Не знали, что папа
Лошадку привез -
Коня вороного
Под красным седлом.
Четыре подковы
Блестят серебром.
Неслышно по комнатам
Папа прошел,
Коня вороного
Поставил на стол.
Горит на столе
Одинокий огонь,
И смотрит в кроватку
Оседланный конь.
Но вот за окошками
Стало светлей,
И мальчик проснулся
В кроватке своей.
Проснулся, присел,
Опершись на ладонь,
И видит: стоит
Замечательный конь.
Нарядный и новый,
Под красным седлом,
Четыре подковы
Блестят серебром.
Когда и откуда
Сюда он пришел?
И как ухитрился
Взобраться на стол?
На цыпочках мальчик
Подходит к столу,
И вот уже лошадь
Стоит на полу.
Он гладит ей гриву,
И спину, и грудь
И на пол садится -
На ножки взглянуть.
Берет под уздцы -
И лошадка бежит.
Кладет ее на бок -
Лошадка лежит.
Глядит на лошадку
И думает он:
"Заснул я, должно быть,
И снится мне сон.
Откуда лошадка
Явилась ко мне?
Наверно, лошадку
Я вижу во сне...
Пойду я и маму
Свою разбужу.
И, если проснется,
Коня покажу".
Подходит он к маме,
Толкает кровать,
Но мама устала -
Ей хочется спать.
"Пойду я к соседу,
Петру Кузьмичу,
Пойду я к соседу
И в дверь постучу!"
- Откройте мне двери,
Впустите меня!
Я вам покажу
Вороного коня!
Сосед отвечает:
- Я видел его,
Давно уже видел
Коня твоего!
- Должно быть, ты видел
Другого коня.
Ты не был у нас
Со вчерашнего дня!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Четыре ноги
У коня твоего.
- Но ты же не видел,
Сосед, его ног,
Но ты же не видел
И видеть не мог!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Два глаза и хвост
У коня твоего.
- Но ты же не видел
Ни глаз, ни хвоста -
Стоит он за дверью,
А дверь заперта!..
Зевает лениво
За дверью сосед -
И больше ни слова,
Ни звука в ответ.
На улице ливень
Всю ночь напролет.
Разлился бурливый
Ручей у ворот.
Оконные стекла
Дрожат под дождем.
Собака промокла
И просится в дом.
Вот в лужу из лужи,
Вертясь, как волчок,
Ползет неуклюжий
Рогатый жучок.
Упал вверх ногами,
Пытается встать.
Подвигал рогами -
И встал он опять.
До места сухого
Спешит доползти,
Но снова и снова
Река на пути...
Плывет он по луже,
Не зная куда.
Несет его, кружит
И гонит вода.
По панцирю капли
Стучат во всю мочь,
А ножки ослабли -
Грести им невмочь.
Вот-вот захлебнется -
Гуль-гуль! - и конец!
Но нет, не сдается
Отважный пловец.
Измучен борьбою,
Пропал бы жучок,
Как вдруг пред собою
Увидел сучок.
Из чащи дубовой
Приплыл он сюда.
Его из дубровы
Примчала вода.
И, сделав у дома
Крутой поворот,
К жучку удалому
Он быстро идет.
Спешит ухватиться
Жучок за него.
Теперь не боится
Пловец ничего.
По воле потока
В своем челноке
Плывет по широкой,
Глубокой реке.
Но близок дощатый
Дырявый забор.
И путник рогатый
Пробрался во двор.
Пробрался - и прямо
Направился в дом,
Где мы с моей мамой
И папой живем.
Попал он на суше
Ко мне в коробок.
И долго я слушал,
Как трется жучок.
Но вот понемножку
Ушли облака,
И в сад на дорожку
Отнес я жучка.
Ерзает в кастрюле
Ложка-поварешка:
Отольет немножко,
Подольет немножко.
То муки подбавит,
Соли или круп,
То жирком заправит
Закипевший суп.
Вот картошку давит,
Вот снимает пенку,
Долго по дну шарит
И скребет о стенку.
И мирит и ссорит
Воду и огонь.
Ишь ты, как нагрелась!
Даже и не тронь!
Дел у поварешки
Собственных немало,
Но в горшках соседних
Тоже побывала.
Что у двух старушек
Нынче на обед?
Чем свой борщ заправил
Холостяк-сосед?
Но приходит время
Дать хозяйке пробу.
Ложку-поварешку,
Важную особу,
Поднимают кверху -
И в открытый рот
Ложка ложку супу
Осторожно льет...
Кончена работа.
Суп на стол уносят,
А стряпуху-ложку
Не зовут, не просят!
"Мы писать раздельно строчки будем,
Чтоб они понятней были людям.
Буковки мы станем выводить
Так, как жемчуг нижется на нить.
Пусть не тесно буквам будет в слове, -
Будет слово каждое толковей.
Пусть как можно четче на бумагу
Лягут мысли, служащие благу.
Тысячи сердец ты словом радуй,
Это будет для тебя наградой!"
Так отец учил тебя когда-то.
Ты же стал писать замысловато.
Правду ты опутал суетой,
Ясное окутал темнотой.
Не теряя ни одной минуты,
То, что ты запутал, сам распутай!
Вот о чем твердит мне без конца
Строгий голос моего отца.
Вновь отец глядит в мои тетрадки:
Все ли буквы у меня в порядке?
В дружбе ли живут мои слова
Или врозь, как под грозой трава?
Тесно ли моим строкам и фразам?
Не зашел ли в слове ум за разум?
Он твердит мне, как твердил когда-то:
"Помни, сын, что слово наше свято.
И еще запомни, что недаром
Наделен ты вдохновенным даром.
Этим даром нужно дорожить,
Чтобы людям легче было жить.
Пусть же тем, кого забота давит,
Трудности искусство не прибавит!"
Снег примять ногою жалко в этот день.
Кажется, не смеет лечь на землю тень.
Ты опять о том же? Ты опять про снег -
Первый снег, который потревожить грех.
До сих пор не мог ты, видно, передать,
Как чиста, безгрешна утренняя гладь.
Но опять ты счастья попытать готов -
Повторить словами чистоту снегов.
Для начала только веточку сосны
Нарисуй под тонким слоем белизны.
На развилках вишни снег лежит гнездом,
На дрожащих прутьях держится с трудом.
Да на грустных гроздьях, на ветвях рябин
Башенки построил кто-то в миг один.
Только поселилась в башенках зима,
Тишина приходит, радостно нема.
Тишину без слова передать умей.
Как она нисходит, разглашать не смей.
Разве только думай, что тебе опять
Тишина дается, словно благодать.
Думай: "Слава жизни!" Помни, что дана
Нам с тобой недаром эта тишина.
Всю ночь полыхала, гремела гроза,
И капелька влаги, светла, как слеза,
Дрожит на былинке поникшей травы,
Стараясь побольше вместить синевы,
Чтоб золотом летней зари пламенеть,
Слегка серебриться, чуть-чуть зеленеть.
Быть может, для этой минуты одной
Ее породили вода с тишиной.
И разве сияет она для себя?
Нет, в ясном хрусталике солнце дробя,
Горит она, лес украшая собой,
И пусть он роняет листок свой любой,
Но только пускай не потушит звезды -
Мерцающей капельки чистой воды.
Весь в слезах вернулся мальчик
Летним вечером домой.
- Поскорей, - зовет он маму, -
Поскорей иди за мной!
За воротами я видел
Над рекой табун коней.
Кони шумно тянут воду,
Да и солнце вместе с ней.
Нам от солнышка остался
Только краешек один!..
- Ты не плачь, мой милый мальчик,
Ты не плачь, мой глупый сын.
Сколько свет стоит, мой мальчик,
Конь к воде находит путь,
Но до солнца длинной шеи
Он не может дотянуть!
Солнце село за рекою.
Почернел небесный свод.
С громким ржаньем вороные
Переходят речку вброд.
Мальчик с берега крутого
Весь в слезах бежит домой.
- Поскорей, - зовет он маму, -
Поскорей иди за мной!
Солнца в небе не осталось.
Не найдешь его нигде,
Кони с гривами густыми
Шумно ходят по воде.
Кони выпьют нашу речку
С облаками и луной
И проглотят наши звезды,
Не оставят ни одной!
- Ты не плачь, мой глупый мальчик,
Много-много тысяч лет
Конь с водой глотает звезды,
Но не гаснет звездный свет.
Звезды светят, как светили,
Золотым своим огнем,
А река рекой осталась,
Светом - свет
И конь - конем!
В тех краях, где кошельком
Мерят все на свете,
Правда ходит босиком,
Катит ложь в карете.
Ложь всегда опередит
Истину немножко.
Но не бойтесь: победит
Правда-босоножка.
Тот, кто с товарищем дружен,
Вдвое умней и сильней.
Пусть нам примером послужит
Дружба ветвей и корней!
Я точу о камень
Нож,
Чтоб в работе
Был хорош.
Чтобы резал
Хлеб и лук,
Но не резал
Ваших рук.
Чтоб на отдыхе
В лесу
Резал хлеб
И колбасу.
Резал яблока
И груши
Для тебя
И для Илюши.
Резал с хрустом
Твой арбуз,
Если сладок
Он на вкус.
Чтоб умел строгать,
Скрести,
Помогать
Тебе в пути.
Я точу о камень
Нож,
Чтоб к работе
Был он гож.
Добрый нож
Я наточу,
Злой
Точить я не хочу.
Хоть счастье человеческое зыбко,
Как хорошо, что в мире есть улыбка.
Губ уголки слегка приподними -
И будет легче жить тебе с людьми.
Умеет плакать даже и бобер.
Пугает филин смехом темный бор.
Владеет попугай людскою речью.
А улыбаться - свойство человечье.
Живет улыбка с нами целый век.
С улыбкою прощает человек
Все глупости, претензии, ошибки.
До самой смерти молодость - в улыбке.
Перебродивший, золотой, густой, как мед, кумыс,
Здоровым силу, а больным он жизнь дает - кумыс.
В горячий день, когда в степях стада пасет народ,
Бывало, только грузный бай сидит и пьет кумыс.
Он рано утром наполнял тобой меха, кумыс,
В те дни, когда в степи трава была суха, кумыс.
Плескался тяжкою волной ты в сабе богача
И еле хлюпал в турсуке у пастуха, кумыс.
Из чаши в чашу важный бай переливал кумыс.
Толпу друзей к себе на пир он созывал, кумыс.
Барашка резал он в степи и жарил на костре,
И жир баранины тобой он запивал, кумыс.
Но ты дождался наконец, великих дней, кумыс,
Когда народ, простой народ сел на коней, кумыс.
Прогнал он баев навсегда и взял себе стада,
А с ними - мясо, и руно, и дар степей - кумыс.
И вот в родной моей стране нет богачей, кумыс.
Они блуждают по степям в тиши ночей, кумыс.
Они боятся наших глаз и солнечных лучей.
Теперь для них в песках степных вода ключей - кумыс,
Цветут аулы, города в стране труда, кумыс,
На вольных пастбищах у нас растут стада, кумыс.
Ты льешься щедрою струей в большой колхозный жбан,
И сладок, сладок ты на вкус, как никогда, кумыс.
Перебродивший, золотой, как ты хорош, кумыс!
Ты подкрепляешь стариков и молодежь, кумыс.
В те дни, когда мы всей семьей возводим новый дом,
Здоровье, силы для труда ты нам даешь, кумыс!
Капитану гвардии
Момыш-улы
Мы вспоминаем, Бауржан,
Степной и горный Казахстан,
Где я и ты
До темноты
Носились вихрем по траве
И пели песни,
Я и ты -
Два жаворонка в синеве.
Мы вспоминаем, как стрелой
Ворон мы били на лету,
Когда они в полдневный зной
Взлетали сонно в высоту.
Встречала ранняя заря
Обоих нас в степи родной,
Мы были два богатыря
Одной земли, семьи одной.
Жила недалеко от нас
Старушка. Сидя на ковре,
Она ткала чудесный сказ
О воине-богатыре.
Любил он смельчаков-детей.
Он их спасал из вод речных,
Он вырывал их из когтей
Лохматых коршунов степных.
Мы жадно слушали рассказ
О великане дальних стран.
Его искали мы не раз
И звали: "Где ты, великан?.."
На запад ехал я весной
Через болото, через лес,
И коршун яростный, стальной
Спустился на меня с небес.
Не испугались мы его, -
Нам с детства был неведом страх,
К землянке друга моего
Пришел я с песней на устах.
С тебя мы не сводили глаз:
Ты возмужал, да и подрос.
Теперь стоял ты среди нас,
Как рослый дуб среди берез.
С тобой мы крепко обнялись
Перед землянкой, старый друг.
Снаряды подле нас рвались,
И пули щелкали вокруг.
Мы детство вспомнили с тобой,
Ковыльную степную ширь,
И, попрощавшись, в грозный бой
Ты вновь уходишь, богатырь.
Черноглазую казашку я в степи видал.
Тонким шелком вышивала юная Жамал.
Мысли девушки летели к другу в дальний полк,
И нечаянные слезы капали на шелк.
Два цветка она на белом вышила платке.
Соловей сидел, тоскуя, на одном цветке.
Будто он подслушал песню маленькой Жамал
И, услышав эту песню, сам затосковал...
Благ господь: он дал недаром
Нам попов в придачу к барам,
Чтоб страдать и после смерти
Не заставили нас черти.
ЛАТЫШСКИЕ ПОЭТЫ В ДЕТСКОМ САДУ УКРАИНСКОГО КОЛХОЗА
В огне заходит солнце
За яблоневый сад.
У белого крылечка
Стоят ряды ребят.
А высоко над ними
Подсолнух держит знамя,
И машет кукуруза
Зелеными жезлами.
И сотни солнц, склоняясь,
Глядят из-за оград,
Когда нам "добрый вечер"
Ребята говорят.
Белеют в тихом доме
Открытые постели,
Идем среди кроваток
И светлых колыбелей.
Игрушечные стулья
Стоят у белых стен.
И стол, для нас накрытый,
Нам только до колен.
Нам яблоки приносят,
Румянцем налитые,
И спелой кукурузы
Початки золотые.
Мы будто бы играем
В чудесную игру:
Сидим, как великаны
У эльфов на пиру.
Все то, что перед нами
Разложено на блюде,
Взрастили и собрали
Страны советской люди.
Большой семье колхозной
Спасибо за труды,
За спелые колосья,
Янтарные плоды.
Отцам, вспахавшим землю,
Должны мы поклониться
И матерям, связавшим
В полях снопы пшеницы.
А вам, друзья-ребята,
На языке своем
О спящих медвежатах
Мы песенку споем.
Для вас шумят деревья,
Звенят колосья нивы.
Растете вы для жизни
Отважной и счастливой!
МАЛОЙ (ПРУССКОЙ) ЛИТВЕ, ОСВОБОЖДЕННОЙ СОВЕТСКИМИ ВОЙСКАМИ
Поднимись, милая, уже рута взошла.
Из народной песни
Белые пески тебя заносят.
Ты у моря дремлешь дни и годы.
Прорастали травы сотни весен,
Но ждала тепла трава свободы.
Недруг отнял твой сундук с приданым -
С песнями узорными твоими,
С полотном старинным домотканым, -
И твое стереть хотел он имя.
Но летает чайка голубая
Над простором Балтики холодной,
Эхо песен наших повторяя,
Отзвук речи древней и свободной.
Покидают города, деревни
И бегут тевтоны-душегубы.
Кто их гонит? Бог Перкунас древний?
Гневные грюнвальдовские трубы?
Пусть враги забудут путь широкий,
Старый шлях от запада к восходу.
Девять братьев едут к нам с востока
Выручать литовскую свободу.
Братья пробиваются к прибрежью.
Балтика навстречу катит воды.
Завивает гривы ветер свежий.
Это - ветер моря и свободы.
Увидев каплю крови алой
На пальце у ребенка, мать
Жалела, дула, целовала.
- Пройдет! Не надо горевать.
Теперь окрашен нашей кровью
Уже не палец, а висок,
И не подушка в изголовье,
А твердый камень и песок.
Закрыл глаза нам сон глубокий
В походе - на путях войны.
Нам только ветер гладит щеки,
С родной примчавшись стороны.
И хорошо, что на чужбину
К нам не придет старуха-мать...
Ах, чем теперь помочь ей сыну?
Поднять? Подуть? Поцеловать?
Серые тучи несут нам разлуку,
Серые тучи и пыль над Литвой.
В серой шинели жмешь ты мне руку,
Мой рядовой.
Здесь, на короткой твоей остановке,
Сердце тебе, как цветок, отдаю.
Не расставайся с другом-винтовкой
В смертном бою!
Сколько шинелей серым потоком
Пересекает простор полевой!
Шаг твой я слышу в гуле далеком,
Мой рядовой.
Бледно-зеленым брызнула светом
Вешних берез молодая краса.
Грозно проходят, листвой не одеты,
Строгих винтовок леса.
Склонившись над столом, сидит поэт
И пишет, позабыв про целый свет.
Порой почешет голову пером,
Как бы ища строке своей ответ.
Не устает писать его рука.
Вслед за строкой является строка.
Но дудочки пронзительная трель
Доносится к нему издалека.
Нельзя понять: мяукает ли кот,
Иль это визг немазаных ворот,
Иль на дороге старая арба
Скрипучими колесами поет...
Нежданная нагрянула беда!
Все громче под окном дудит дуда.
Поэт кричит: "Мальчишка, уходи!
Какой шайтан занес тебя сюда?"
Мальчишка с дудкой скрылся за углом.
Поэт опять склонился за столом.
Как славно заниматься в тишине
Словесным тонким, хрупким ремеслом!
А дудка верещит ему назло.
Она буравит душу, как сверло.
Поэт не спорит с лютою судьбой
И говорит в тоске: "Не повезло!.."
Но и поэт находчив иногда.
Мальчишку он зовет: "Иди сюда!
Хочу спросить я, милый мальчуган,
Не продается ли твоя дуда?"
Порой душа бывает так тверда,
Что поразить ее ничто не может.
Пусть ветер смерти холоднее льда,
Он лепестков души не потревожит.
Улыбкой гордою опять сияет взгляд.
И, суету мирскую забывая,
Я вновь хочу, не ведая преград,
Писать, писать, писать, не уставая...
Пускай мои минуты сочтены,
Пусть ждет меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне еще нужны
Бумага белая и черные чернила!
- Есть женщина в мире одна.
Мне больше, чем все, она нравится.
Весь мир бы пленила она,
Да замужем эта красавица.
- А в мужа она влюблена?
- Как в черта, - скажу я уверенно.
- Ну, ежели так, старина,
Надежда твоя не потеряна!
Пускай поспешит развестись,
Пока ее жизнь не загублена.
А ты, если холост, женись
И будь неразлучен с возлюбленной.
- Ах, братец, на месте твоем
И я бы сказал то же самое...
Но, знаешь, беда моя в том,
Что эта злодейка - жена моя.
Шел я по улице. Вижу: рука
Маленького паренька
Тянется к беленькой кнопке звонка,
Только рука
Коротка.
- Что, - говорю я, - помочь? - Помоги.
Чуть я нажал на звонок,
Мальчик испуганно крикнул: - Беги!-
И поскорей - наутек!
Из Мухаммада Шарифа Гульхани
В младенчестве рассказывали мне:
Жил караванщик в старой Фергане.
У бедняка верблюдица была
И верблюжонка родила к весне.
Верблюдица в урочный путь пошла,
Был долог путь, а ноша тяжела;
Стоял в пустыне нестерпимый зной
И жег кусты колючие дотла.
Пустился верблюжонок догонять
Шагающую в караване мать.
Едва держась на тоненьких ногах,
То отставал он, то бежал опять.
Тревогою и зноем изнурен,
Так молока и ласки жаждал он,
Что пробежал в пустыне полпути,
Хоть был он очень мал и не силен.
Изнемогая, он валился с ног,
В пути его песок горячий жег.
Как ни старался маленький верблюд,
Но караван догнать никак не мог.
По счастью для него, бедняжку мать
Заставил возчик на колени стать,
Чтоб у нее поправить на спине
В дороге набок сбившуюся кладь.
Тут верблюжонок, что рысцой трусил,
Догнал ее и жалобно спросил:
- Зачем спешишь, бессовестная мать?
Ты видишь, я совсем лишился сил.
Ваш караван ушел так далеко,
Что мне догнать вас было нелегко.
С тобою рядом я хочу идти,
Чтобы сосать в дороге молоко!
Смотрела мать на милого сынка.
Из глаз ее струилась слез река.
- Я не сама иду, - меня ведет
Всесильная хозяйская рука.
Еще не знаешь ты, что я - раба
И ждет тебя такая же судьба.
Да будь пылинка воли у меня,
Я б эту ношу сбросила с горба!
Благословен, кто в дальний путь идет!
Обходит солнце весь небесный свод.
Нет в мире ничего свежей воды,
Но жди заразы от стоячих вод!
Кто беден счастьем, а детьми богат, -
Рожденью сына лишнего не рад:
Его расти, корми и одевай.
А верблюжонок лишний - это клад!
Терпенье распахнет любую дверь.
Терпи - и в цель поставленную верь.
Бесплодные пески, солончаки
Терпенье превращает в цветники.
Терпенье нас от всякой лечит боли.
Оделись розами кусты, что нас кололи.
Терпенье силу нам дает в степи.
Усталость, боль, обиду - все терпи!
Хотя умом подобен он ослу,
Но выдает себя за нашего муллу.
Во всех делах ему помощник - ложь,
А что таит в утробе, - не поймешь.
Он говорит, что он - хаджи, мулла,
Хоть не был дальше своего села.
Когда к нему пойдешь, кричит он: "Эй,
Кто съел наш плов, готовый для гостей?"
Али в Коканде первый был дурак.
Такой же - Бабаджан Ашур-Чулак.
Они похожи на слепых котят,
Но зрячим путь указывать хотят.
Сбивает с толку их кривой совет,
Гнуснее их людей в Коканде нет!
Шелком вышит мой платочек,
Голубой на нем цветок.
Но любовь была обманом -
Потерялся мой платок.
На платочке полумесяц,
Шитый золотом рожок.
Где я сердце потеряла?
Отыщи его, дружок.
Где я сердце потеряла?
Не могу найти три дня.
Не хочу я, чтобы милый
Рассердился на меня.
Легкий девичий платочек
Вырвал ветер из руки.
Мать другой купить не хочет,
Говорит: мы бедняки!
Свой платок я вспоминаю,
И в душе моей тоска,
Как нельзя прожить без сердца,
Не прожить мне без платка.
Из Хамзы Хаким-заде Ниязи
Выбрала в друзья во время оно
Черепаха злого скорпиона.
В путь пошли, стянув ремни потуже,
Скорпион с подругой неуклюжей.
Хвастаться он начал перед нею:
- Я любезней всех и всех вернее.
Нашей дружбе предан я всецело.
Связаны мы, как душа и тело!
До реки добрались оба друга.
Скорпион затрясся от испуга.
- Плавать, - говорит, - я не умею,
А в разлуке с горя захирею.
- Что ж, садись на черепашью спину,
Я тебя в несчастье не покину!
Сел на черепаху скорпион,
А кругом вода со всех сторон.
Выпустил он жало и с размаху
Поразить собрался черепаху.
Черепаха так и задрожала:
- Для чего ж ты выпускаешь жало?
Отвечает скорпион: - Мне надо
Выпустить наружу каплю яда.
Хоть и велика твоя услуга,
Но тебя ужалю я, подруга!
И сказала черепаха скорпиону:
- Поступаешь ты не по закону.
Ты за дружбу платишь мне враждою,
Но тебе вражда грозит бедою!
Отвечает скорпион со злобой:
- Обещал я верным быть до гроба
И дождусь, исполнив обещанье,
Твоего последнего дыханья!
Так бы и пропала черепаха,
Да втянула голову от страха,
А потом нырнула в глубину -
И пошел дружок ее ко дну...
А мораль такая этой басни:
Вероломный друг врага опасней.
Червяк-шелкопряд в червоводне живет.
Усердный работник, он стоит забот.
Весь день он проводит в работе,
За это у нас он в почете.
Все время нужна шелкопряду еда:
Тутовника листья приносят сюда.
Чтоб крепче он был и крупнее,
Кормить его нужно сытнее.
Когда он продвинуться хочет вперед,
Он прыгнет сначала, потом поползет.
То станет коротким, то длинным,
Работая телом пружинным.
Устроив работнику мирный приют,
От зноя и ветра его берегут.
Себя волокном обволок он,
Качаясь, он вьет себе кокон.
Мотает он тонкую, длинную нить,
А мы этот кокон должны распустить.
На фабрику к нам попадет он
И будет искусно размотан.
Из прочных шелков смастерят парашют,
И шелковой ниточкой рану зашьют.
И в платье из яркого шелка
На праздник пойдет комсомолка.
Слово мое, почему ты не стало
Твердым, как сталь боевого кинжала?
О, почему ты не яростный меч,
Головы вражьи срубающий с плеч?
Верный клинок, закаленное слово,
Я из ножон тебя вырвать готова.
В грудь ты вонзишься, да только в мою.
Вражьих сердец не пробьешь ты в бою.
Выточу, высветлю сталь о точило,
Только бы воли и силы хватило.
Будет сверкать мой клинок на стене
Всем напоказ, укоризною - мне.
Слово, оружье мое и отрада,
Вместе со мной тебе гибнуть не надо.
Пусть неизвестный собрат мой сплеча
Метким клинком поразит палача.
Лязгнет клинок, кандалы разбивая.
Гулом ответит тюрьма вековая.
Встретится эхо с бряцаньем мечей,
С громом живых, не тюремных речей.
Пусть же в наследье разящее слово
Мстители примут для битвы суровой.
Верный клинок, послужи смельчакам
Лучше, чем служишь ты слабым рукам!
С виду будто не грущу я, а душа не рада.
Сердце гложет и тревожит тайная досада.
Ой, я выброшу досаду в степь на бездорожье,
И взойдет моя досада, словно мак над рожью.
Я цветы пообрываю и в поток бурливый
Красный, огненный веночек брошу вниз с обрыва.
Ты плыви, плыви, веночек, до самого моря.
Пусть тебя утопит буря, чтоб избыть мне горе.
Нет, не топит мой веночек буря в пене белой,
От цветов седая пена в море заалела.
Ой, горька вода морская, - пить ее не станешь.
Отчего, моя досада, ты на дно не канешь?
Побегу я в бор дремучий, где сосна сухая.
Разведу костер высокий - пусть заполыхает!
Запылали сосны, ели, закипела смолка.
Пусть горит моя досада, как сухая елка.
Поднялось, разбушевалось пламя на просторе,
Так и мечет в небо искры ясные, как зори.
Высоко взлетела искра и звездой упала
Да негаданно-нежданно в сердце мне попала.
Ты уймись, моя досада, спи у сердца тихо.
Буду я тебя баюкать, чтоб уснуло лихо.
Ты прильни поближе к сердцу, как ребенок малый,
Чтобы я тебя, как в зыбке, в сердце укачала.
Чуть ударит кровь живая, колыбель качнется.
Спи, дитя мое, покуда сердце звонко бьется.
Кто вам сказал, что я хрупка,
Что с долей не боролась?
Дрожит ли у меня рука?
И разве слаб мой голос?
А если были в нем слышны
И жалобы и пени,
То это бурный плеск весны,
Не мелкий дождь осенний.
А если осень... Не беда, -
Цветет ли что, иль вянет.
Увянув, ива у пруда
Златобагряной станет.
Когда же саваном зима
Накроет лес раздетый.
Взамен цветов она сама
Рассыплет самоцветы.
Что ж, буду жить я, как живет
Волна в часы покоя.
Как будто спит поверхность вод,
Но море ждет прибоя.
О если б сердце кровью истекло,
Как эти строки! Если б жизнь моя
Поникла незаметно - так, как никнет
Вечерний свет... Кто сторожем поставил
Меня среди руин и запустенья?
Кто мне вменил в обязанность будить
Призывом мертвых, утешать живых,
Их радости и скорби отражая?
Кто гордостью мое наполнил сердце
И в руку перед боем мне вложил
Отваги обоюдоострый меч?
Кто мне вручил святую орифламму
Мечтаний, песен, непокорных дум?
Кто приказал мне: "Не бросай оружья,
Не отступай, не падай, не слабей"?
Зачем должна я слушаться приказа -
Не покидать до смерти поля чести
Иль грудью пасть на собственный свой меч?
Что не дает мне право молвить просто:
"Судьба сильней меня, и я сдаюсь"?
Зачем при мысли о словах покорных
Рука сильней сжимает меч незримый,
А сердце вторит кликам боевым?..
Казак умирает, а девица плачет:
"Ты возьми в сырую землю и меня, казаче!" -
Ой, коли взаправду дорог тебе милый,
Будь ты стройною калиной над моей могилой.
Выпадут ли росы на ранние покосы, -
Пусть не в гроб они прольются, а на твои косы.
Припечет ли солнце травы на погосте, -
Пусть твои присушит ветви, а не мои кости!
"Много ли тебе, мой милый, от того корысти,
Что под солнцем у калины заалеют кисти?
Станет ли твоя калина для тебя отрадой?
Вешний цвет мой будет горьким, как моя досада.
Неужель тебе могила может стать милее,
Если - дерево немое - я зазеленею?"
- Ой, не тужит мать родная над могилой сына,
Как росою плакать будет надо мной калина!..
Не зарос бугор могильный первою травою,
Стала девица калиной и шумит листвою.
Чуду чудному дивятся старики и дети:
Никогда еще такого не было на свете.
На высокую могилу снег ложится белый,
А над насыпью калина вся зазеленела.
Вся она покрыта цветом и листвой кудрявою,
А меж белыми цветами ягодки кровавые.
Шелестит листвой калина, ветки поднимая:
- Отчего над гробом друга я стою немая?
Если нож ветвей не ранит, ветка петь не станет,
А насквозь ее пронзите - песенку затянет.
Заиграет вам сопелка - грустная певица, -
И калиновая стрелка в сердце вам вонзится!
За городом, на дороге жаркой,
Меж ухабов каменистых поля
Встретилась мне девочка-татарка.
Молода, - живет еще на воле.
Смуглое лицо едва прикрыто
Шелковой чадрою снежно-белой,
И алеет, золотом расшита,
Тюбетейка на головке смелой.
То чадру она опустит скромно,
То откинет, и - светлей зарницы -
Заиграет из-под брови темной
Быстрый взгляд лукавой чаровницы.
Заблестели черешенки
На зеленой ветке.
Смотрят снизу на черешни
Детки-малолетки.
И мальчишки и девчонки
Под деревом скачут,
Тянут к ягодам ручонки
И чуть-чуть не плачут.
Вишни, вишни дразнят око,
Да растут высоко.
Рук до вишен не дотянешь,
Спелых не достанешь.
- Ой, вишенки-черешенки,
Налились вы соком,
Отчего же вы растете
На суку высоком?
- Кабы выросли пониже,
Мы бы не поспели,
Кабы выросли поближе,
Нас давно бы съели!
Отрывок
Глаза, что прежде опускали ниц
Свой кроткий взор и капли слез роняли,
Сегодня мечут искры, стрелы молний.
Неужто вам их дикий блеск не страшен?
А руки, непривычные к оружью,
Открытые, доверчивые руки,
Что так искали дружеской руки,
Сейчас от гнева судорогой сжаты.
Неужто вам не страшен этот гнев?
Уста, с которых звуки нежных песен
И тихие слова слетали прежде,
Теперь шипят от ярости, и голос
Придушенный похож на свист змеиный.
Что, если жалом станет их язык?
Упадешь, бывало, в детстве,
Руки, лоб, коленки ранишь, -
Хоть до сердца боль доходит,
А поморщишься и встанешь.
"Что, болит?" - большие спросят.
Только я не признавалась.
Я была девчонкой гордой -
Чтоб не плакать, я смеялась.
А теперь, когда сменилась
Фарсом жизненная драма
И от горечи готова
С уст сорваться эпиграмма, -
Беспощадной силе смеха
Я стараюсь не поддаться,
И, забыв былую гордость,
Плачу я, чтоб не смеяться.
Откомхоза мудрый зав
Стукнул по столу, сказав:
"Говоря в широком плане,
Спросим: что такое баня?
Мне ответят: душ... вода...
Верхоглядство! Ерунда!
Не забудем, что под души
К нам придут живые души.
Освежить их мы должны,
Как ростки во дни весны,
Дух взбодрить струей горячей -
Вот в чем главная задача.
Пусть с полка несется "Ух!"
В бодром теле - бодрый дух..."
Зав окончил и собранию
Предложил заняться банею -
Строить баню на виду
Возле Откомхоза,
В том общипанном саду,
Где пасутся козы.
Год прошел - и гордо ввысь
Стены бани поднялись,
Мокнут стены целый год,
Горбятся слегка.
Матерьялы достает
Зав для потолка.
Достает четыре балки
И еще одно бревно.
Три бачка и две мочалки
Раздобыл он заодно.
Сохнут балки в летний зной,
Мерзнут, трескаясь, зимой.
А меж тем в каком-то тресте
Зав добыл трубу из жести
В два обхвата шириной,
В тридцать метров вышиной.
Протекло не больше года,
Поднялась до небосвода
Высоченная труба
Выше
Крыши,
Много выше
Телеграфного столба.
Глянул зав, сказав солидно:
"Издалека будет видно!..
Пусть любуется район
На трубу со всех сторон".
Есть ли радость без печали?
Балки жулики украли.
Отмечая этот факт,
Мудрый зав составил акт.
Через год в своем корытце
Он сидел, готовясь мыться,
Вдруг вбегает дед Кузьма:
- Караул! Трубы нема!..
Зав заплакал. "Вот так штука!
Кто ж украл ее, подлюка?.."
На участок он бежит,
Посреди которого
На земле труба лежит,
А под ней коза хрипит -
Машка прокуророва!
Словно лист перед грозой,
В страхе задрожав,
На машине за козой
Устремился зав.
Всполошил он сотни коз,
Вместо Машки двух привез.
Снова взялся зав за дело.
Дело так и закипело.
Говорят, трубу опять
Начинают подымать.
Но когда еще под души
Станут в ряд живые души?..
Дни идут. Растут расходы.
Уж давно за эти годы
Возвели большой завод,
Мельницу пустили в ход,
Оборудовали школу,
В клуб достали радиолу,
По холмам - то вверх, то вниз -
Побежал автобус "Зис".
А постройка новой бани
До сих пор осталась "в плане...".
И когда выходит зав,
Из ведра себя обдав,
На крыльцо, его недаром
Поздравляют "с легким паром".
Девчонка поет на панели
С визгливою скрипкою в лад.
В зеленой потертой шинели
За ней однорукий солдат.
В Чикаго по глади асфальта
Бесшумно машины скользят...
Поет, надрываясь, контральто,
Молчит однорукий солдат.
- Подайте на хлеб ветерану.
Огнем его раны горят! -
Девчонка твердит неустанно.
За ней - однорукий солдат.
Убог этот край - не иначе!
Скрипачка потупила взгляд.
И гневно смычок ее плачет...
Молчит однорукий солдат.
ПОЧЕМУ ЦАПЛЯ СТОИТ НА ОДНОЙ НОГЕ
Сшила цапля башмаки,
Не малы, не велики.
Не искала цапля броду.
Чапу-лапу - прямо в воду.
- Полюбуйтесь, кулики,
На подметки, каблуки!
А пока она хвалилась,
Обувь с ног ее свалилась.
Утонул один башмак,
А другой в воде размяк.
Цапля ногу поднимает -
Ничего не понимает
И весь день среди ракит
На одной ноге стоит.
Мы ходили по грибы,
Зайца испугались.
Схоронились за дубы,
Растеряли все грибы.
А потом смеялись -
Зайца испугались!
Встретил ежика бычок
И лизнул его в бочок.
И, лизнув его, бычок
Уколол свой язычок.
А колючий еж смеется:
- В рот не суй что попадется!
Хитрый ежик-чудачок
Сшил колючий пиджачок,
Весь в иголках, без застежек.
На иглу нацепит ежик
Грушу, сливу - всякий плод,
Что под деревом найдет,
И с подарочком богатым
Поспешит к своим ежатам.
Жура-жура-журавель!
Облетел он сто земель.
Облетел, обходил,
Крылья, ноги натрудил.
Мы спросили журавля:
- Где же лучшая земля? -
Отвечал он, пролетая:
- Лучше нет родного края!
Выросла я, липка,
Тоненькой и гибкой.
Не ломай меня!
Медоносным цветом
Зацвету я летом.
Береги меня.
В полдень подо мною
Спрячешься от зноя.
Вырасти меня.
Я тебя листвою
От дождя укрою.
Поливай меня.
Вместе, друг мой милый,
Наберемся силы.
Ты люби меня.
А дождешься срока,
Выйдешь в мир широкий
Не забудь меня!
Мы просили Гриця иву
Нам найти.
Указал он нам на сливу
По пути.
Он не знает, где осина,
Где сосна,
Где калина, где рябина,
Бузина.
- Ты нарви-ка, - Гриця просят,
Щавелю! -
А в корзине он приносит
Коноплю.
Он не знает, где осина,
Где сосна,
Где калина, где рябина,
Бузина.
- Ой ты, Грицю, под окошком
Не сиди!
По тропинкам, по дорожкам
Поброди!
Там узнаешь, где осина,
Где сосна.
Угадаешь, где рябина,
Бузина.
Побывай в полях привольных,
На горах,
В пионерских наших школьных
Лагерях.
Ты узнаешь, где осина,
Где сосна,
Где калина, где малина,
Бузина!
Как послушаешь молву, -
Что ни скажут про траву!
Ниже всех я, говорят,
И невзрачен мой наряд.
Скажут: "Сгинул, как трава", -
А трава всегда жива!
Каждый год с начала мая
Я всю землю обнимаю.
Выйдешь в поле, в лес и луг -
Расстилаюсь я вокруг.
А пойдешь укромной стежкой,
Я ложусь ковром-дорожкой.
Спать захочешь - пуховой
Подстелюсь я муравой.
Круглый год кормлю я стадо.
Чем богата, тем и рада.
В поле, в роще и в лесу
Отдаю земле росу.
Отдаю свою росу,
Создаю земли красу.
Дед-Мороз несет мешок,
А в мешке есть кожушок.
Ой ты, дедушка, закутай
Нашу девочку Анюту!
Развяжи скорей мешок,
Дай Анюте кожушок,
Варежки
На ручки,
Валенки
На ножки.
Надо нашей внучке
Бегать по дорожке.
Я купила кошке
К празднику сапожки.
Причесала ей усы,
Сшила новые трусы.
Только как их надевать?
Хвостик некуда девать!
Падал снег на порог.
Кот слепил себе пирог.
А пока лепил и пек,
Ручейком пирог утек.
Пирожки себе пеки
Не из снега - из муки!
Дед-Мороз идет с подарком,
На бровях - сосульки льда.
Под луной мерцает ярко
Снеговая борода.
Как узор, сверкает иней
Вкруг его воротника.
А усы-то сини-сини
У Мороза-старика.
Он идет по переулку,
Машет весело мешком,
По асфальту гулко-гулко
Ударяет посошком.
Через двор ведет тропинка
Прямо к дому от ворот.
В этом дворике Маринка -
Первоклассница живет.
Только дед звонок нашарил -
Кто-то дружеской рукой
По плечу его ударил
И сказал: - Сашко, постой!
Дед-Мороз глядит - не верит,
Сивоус, седоволос,
Перед ним стоит у двери
В белой шубе Дед-Мороз.
- Значит, нас с тобою двое?
Да нельзя идти вдвоем.
Отнеси от нас обоих
Два подарка в этот дом!
Глядь - в придачу к двум Мороза
По дорожке от ворот
Растянувшимся обозом
Целых шестеро идет!
Все шагают по тропинке,
А под мышкой - узелки.
- Вы к Маринке?
- Да, к Маринке! -
Отвечают старики.
Это вышло не случайно:
В нашей школе, говорят,
Завелась под праздник тайна
В пятом классе у ребят.
Знали все: отец Маринки
Пал за честь родной земли.
И ребята с вечеринки
К ней без сговора пошли.
Отворяй-ка дверь, Марина!
В эту ночь под Новый год
Пионерская дружина
Поздравлять тебя идет!
Настоящий том - наиболее полное издание переводов С. Я. Маршака из
английских и шотландских баллад и песен и из фольклора и поэтов других стран
по сравнению со всеми предшествующими подобными сборниками Маршака {В
составлении настоящего тома принимали участие члены комиссии по
литературному наследию С. Я. Маршака - В. М. Жирмунский и И. С. Маршак.
Тексты произведений В. Буша, X. Радевского, Д. Гулиа, П. Яшвили, Л. Квитко,
О. Дриза, К. Мухаммади, П. Воронько, Б. Чалоюи примечания к ним подготовлены
А. И. Ноткиной. }. Произведения, вошедшие в настоящий том, расположены по
жанрово-хронологическому принципу, в пределах каждого раздела - по датам
первой публикации или по циклам, в порядке, установленном Маршаком в его
последних прижизненных публикациях.
В примечаниях, кроме библиографических данных, приводятся наиболее
характерные варианты отдельных переводов из первоначальных публикаций и
автографов. Остальные случаи авторской правки специально не оговариваются.
Тексты даются по последним прижизненным сборникам переводов Маршака, по
текстам публикаций, в которых принимал участие Маршак, иные случаи
оговариваются особо.
Ниже дается список принятых в примечаниях сокращений.
Сочинения, т. 1, т. 3, т. 4 - С. Маршак, Сочинения в четырех томах,
Гослитиздат, М. 1957-1960.
"Английские баллады и песни", 1941, 1944. - С. Маршак, Английские
баллады и песни, Гослитиздат, М. 1941, 1944.
"Избранные переводы", 1946. - С. Маршак, Избранные переводы,
Гослитиздат, М. 1946.
"Избранные переводы", 1959. - С. Маршак, Избранные переводы, Детгиз, М.
1959.
"Сказки", 1941, 1942 и др. гг. - С. Маршак, Сборник "Сказки, Песни.
Загадки", Детгиз, М. 1941, 1942 и др. гг.
"Стихи, сказки, переводы", кп. 1 и 2, 1952, 1955. - С. Маршак, Стихи,
сказки, переводы, а двух книгах, кн. 1 и 2, Гослитиздат, М. 1952, 1955.
"Сатирические стихи", 1959, 1961-С. Маршак, Сатирические стихи,
"Советский писатель", М. 1959, 1964.
Д. Родари, Поезд стихов, 1963. - Д. Родари, Поезд стихов, Детгиз, М.
1963.
Д. Родари, Стихи, 1953. - Д. Родари, Стихи (Библиотека "Огонька", Э
49), изд-во "Правда", М. 1953.
Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1953, 1955. - Д. Родари,
"Здравствуйте, дети!", Детгиз, М. 1953, 1955.
В том случае, когда ссылки даются на сборники С. Я. Маршака, имя автора
не оговаривается.
Упоминаемые в примечаниях автографы хранятся в архиве порта.
<> ИЗ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ. ЭПИГРАММЫ <>
<> Из английской и шотландской народной поэзии <>
<> Баллады и песни <>
Жанр баллады возник в Англии и Шотландии в глубокой древности - в IX-X
веках. Баллада сначала была песней, сопровождаемой танцем или, точнее,
пантомимическим действием. Отсюда - типичная для английской народнойй
баллады напевность, что связано и с тем, что баллады исполнялись обычно в
сопровождении музыкальных инструментов. В течение столетий баллады
передавались от одного поколения сказителей (менестрелей) к другому путем
устной передачи, что приводило к появлению новых вариантов. Систематически
собирать и изучать баллады начали в XVIII веке, в эпоху зарождения
романтизма в английской литературе с его глубоким интересом к народному
творчеству.
Многие стилистические приемы баллады роднят ее с другими жанрами
народной поэзии - это постоянные эпитеты, традиционные образы, сравнения,
эпические повторы и, наконец, припев (рефрен), то потерявший свое
первоначальное значение и сохранивший лишь музыкальный, чисто звуковой
характер ("Баллада о загадках", "Баллада о двух сестрах"), то подчеркивающий
и лирически осмысляющий действие и варьирующийся от содержания строф ("Лорд
Рональд").
Баллады подразделяют на лирико эпические (исторические) и
лирико-драматические. С. Я. Маршак переводил в основном лирико-драматические
баллады. В своих переводах Маршак стремился передать не только поэтическое
содержание баллад, самый дух их, но и особенности их формы, их музыкальную
напевность. Первые маршаковские автографы переводов английских баллад
относятся к 1913-1914 годам, - ко времени, когда он учился в Лондонском
университете. В 1915 году Маршак познакомился с молодым литературоведом -
приват-доцентом Петроградского университета В. Жирмунским, который помог
начинающему переводчику баллад ценными советами. В 1916 году в октябрьском
номере петроградского журнала "Северные записки" появились переводы Маршака
четырех баллад со вступительной статьей В. Жирмунского "Английская народная
баллада", до сих пор сохранившей научный интерес для исследователей
английской литературы. В следующем, 1917 году были опубликованы переводы
баллады "Женщина из Ашерс Велл" и песни английских моряков "Русалка"; в
1918-1919 годах в екатеринодарской газете "Утро Юга" был напечатан первый
вариант перевода баллады "Король и пастух".
Глубокий интерес к английским и шотландским балладам Маршак сохранил на
всю жизнь. Другие большие творческие задачи, иные увлечения порой вытесняли
на второй план работу над балладами, но проходило время - и поэт вновь
возвращался к их переводам.
После длительного перерыва с 1919 года по 1934 год, во время которого
Маршак лишь однажды, в 1926 году, переработал свой перевод баллады "Король и
пастух", - в 1935 году поэт приступил к работе над новым циклом баллад. В
письме к А. М. Горькому 4 октября 1935 года он писал: "Я сейчас работаю над
английскими и шотландскими балладами. Очень хочу показать их Вам, когда они
будут готовы". В 1937 году Маршак публикует перевод "Баллады о мельнике и
его жене", в 1938 году - баллады "Королева Элинор" и, наконец, в 1941 году,
в канун войны, как бы подводя итоги всей предшествующей работе над
балладами, выпускает в свет сборник "Английские баллады и песни".
В суровые годы Великой Отечественной войны, когда Маршак был до предела
загружен работой в центральной и военной периодической печати, он все же
находил время и силы для подготовки новых изданий сборника "Английские
баллады и песни" в 1942 и 1944 годах (сборник 1942 года по составу повторил
издание 1941 года). "Я очень много работаю, - пишет он своему сыну И. С.
Маршаку 23 января 1943 года, - сплю мало. Работаю и в газетах, и над стихами
для нового сборника "Баллад и песен"... "
Вскоре после окончания войны, в 1946 году, публикуется новый цикл
переводов из английских баллад и песен, в который вошли и "Три баллады о
Робин Гуде". Затем наступает долгий перерыв, во время которого порт не
печатает новых переводов баллад. Однако он не прекращает работу над ними. От
издания к изданию Маршак не устает шлифовать тексты переводов, то коренным
образом переделывая старые тексты, то ограничиваясь филигранной, "ретушной"
правкой.
Но вот в 1957 году Маршак обратился к своим старым переводам, сделанным
им еще в 1915-1916 годах и никогда не публиковавшимся. Переводы баллад
"Верный сокол" и "Томас Рифмач" он капитально переработал и напечатал в
следующем, 1958 году. Другой перевод - "Прекрасная Анни из Лох-Роян"- он
начал заново, по-видимому, по другому варианту английской баллады, но, к
сожалению, эту работу Маршак не закончил.
Незадолго до смерти в беседе с критиком В. Лакшиным С. Я. Маршак
говорил о жанре баллады: "Я понял, что такое баллада, когда начал переводить
англичан. Это не аристократический жанр, как можно подумать, читая
Жуковского, а разговор, короткий рассказ при встрече на улице или среди
друзей в таверне, за кружкой эля. Английская народная баллада проста,
естественна, как и английский детский фольклор, который я очень люблю"
("Юность", 1966, Э 6).
Всего Маршак перевел девятнадцать английских и шотландских баллад. В
тетради 1913-1914 годов сохранился черновик перевода еще одной шотландской
баллады "Мэй Кольвин" (четыре начальные строфы).
<> МЭЙ КОЛЬВИН <>
Мэй Кольвин гуляла с коварным сэр Джоном.
Он клялся в любви без конца.
Мэй Кольвин считалась завидной невестой,
Единственной дочкой отца.
Он ждал ее в роще и в замке старинном,
Шептал ей признанья в саду.
Он звал ее в полночь прийти на свиданье,
Она отвечала: "Приду".
Мэй Кольвин неслышно сундук отворила.
Там много таилось добра!
Достала червонцы она золотые,
Не тронув совсем серебра.
Мэй Кольвин в конюшню зашла осторожно,
Взяла там отборных коней.
И ночью покинула дом свой родимый,
И хитрый любовник за ней...
Далее в шотландской балладе рассказывается о том, как "коварный сэр
Джон" на берегу бурного моря пытается ограбить и утопить обманутую им
девушку (как это он сделал раньше с семью королевскими дочерьми). Сэр Джон
приказывает Мэри сойти с коня и снять с себя богатую одежду. Девушка просит
его отвернуться и, улучив момент, неожиданно обхватывает Джона руками и
бросает его в море.
Баллада о двух сестрах. - Впервые под названием "Две сестры из Биннори"
в журнале "Северные записки", Пг. 1916, Э 10.
Перевод баллады был значительно переработан при подготовке к изданию
сб. "Английские баллады и песни", 1941. Был выпущен, в частности, вставкой
эпизод с сыном мельника (после 9-й строфы):
Она боролась тяжело
(Биннори, о Биннори!).
Ее к плотинам отнесло,
У славных мельниц Биннори.
Увидел мельника сынок
(Биннори, о Биннори!),
Как быстрый мчал ее поток,
У славных мельниц Биннори.
Отца к плотине он зовет
(Биннори, о Биннори!):
"Гляди: русалочка плывет!",
У славных мельниц Биннори.
10-я и 11-я строфы, содержащие ответ старшей сестры на мольбы младшей,
появились лишь в сб. "Английские баллады и песни", 1944.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Клятва верности. - Впервые под названием "Тень милого Вильяма" в
журнале "Сезерные записки", Пг. 1916, Э 10.
Подготавливая к печати сборник баллад 1944 года, Маршак сделал в тексте
перевода несколько исправлений и восстановил 7-ю строфу, пропущенною в
публикации журнала "Северные записки".
Тема баллады - тема "Леноры" Бюргера, известной русскому читателю по
переводу В. Жуковского, - обошла всю романтическую литературу Европы. Однако
в самой народной балладе, как и в переводе Маршака, отсутствует зловещий
фантастический колорит; баллада оканчивается моральным посрамлением мертвеца
- жениха, нарушившего свою клятву.
Печатается по сб. "Английские баллады и песни", 1944.
Прекрасная Анни из Лох-Рбян. - Впервые в журнале "Северные записки",
Пг. 1916, Э 10.
Примерно в 1957-1958 годах Маршак решил переработать свой старый
перевод, по-видимому, по другому варианту английской баллады. Сохранился
автограф перевода первых двух строф:
- Кто застегнет ваш башмачок,
Перчатку вашу на руке?
Кто слезы вам сотрет со щек,
Когда я буду вдалеке?
- Мать застегнет мне башмачок,
Перчатку - младший братец мой.
Сотрете слезы вы со щек,
Когда воротитесь домой!
Печатается по тексту первой публикации.
Трагедия Дугласов. - Впервые с первой строкой "Проснитесь, о, дети, и
лорд - мой супруг... " в журнале "Северные записки", Пг. 1916, Э 10.
Маршак четырежды возвращался к переводу этой баллады, от издания к
изданию пересматривая текст стихотворения. Наиболее серьезная правка была
проведена в 1944 году для сб. "Английские баллады и песни".
В автографе 1916 года сохранилась строфа (после 10-й), не вошедшая ни в
одну из публикаций:
Не долго искал он во мраке ночном
На воле бродивших коней.
В ножнах его меч, и на поясе рог.
Он медленно едет за ней.
"Трагедия Дугласов" - одна из популярнейших старинных баллад в Англии.
В XVI веке английский поэт Филипп Сидней (1554-1586) писал о ней: "Когда я
слышу старинную балладу о Дугласах, - балладу, которую поет слепой бродячий
сказитель, сердце мое замирает, как при звуке трубы".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Женщина из Ашерс Велл. - Впервые с подзаголовком "Старинная английская
баллада" в журнале "Русская мысль", Пг. 1917, кн. 9-10.
Для сб. "Английские баллады и песни", 1941, Маршак существенно
переработал свой перевод 1917 года.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Король и пастух. - Впервые под названием "Король Джон и епископ" с
первой строкой "Послушайте песню старинных времен... " в газете "Утро Юга",
Екатеринодар, конец 1918 - начало 1919 г. (номер газеты не сохранился,
имеется вырезка из газеты с переводом баллады в Отделе рукописей
Ленинградской Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина).
Маршак трижды обращался к переводу баллады. В 1918- 1919 годах он
перевел ее четырехстопным амфибрахием. По содержанию первый вариант перевода
отличался от последующих более пространным концом баллады:
- Что ж - молвил пастух, поглядев простовато. -
Ты думаешь, сударь, что видишь аббата.
Меж тем пред тобой его бедный пастух...
Прости заодно и помилуй нас двух!
Король рассмеялся. - Клянусь тебе мессой!
Отныне аббатом ты будешь, повеса.
- Прости, государь, но позволь мне сказать,
Что я отродясь не учился читать!
- За то, что задачи решил ты занятно,
С моим кошельком поезжай ты обратно.
За шутку твою и аббат твой прощен...
Пусть ведают люди, как милостив Джон!
В 1926 году в издательстве "Радуга" отдельной книжкой был издан новый,
второй вариант перевода баллады. На этот раз баллада была переведена
двухстопным амфибрахием.
Наконец, в 1936 году в Ленинграде в первом номере только что
организованного при участии Маршака детского журнала "Костер" появился
третий вариант перевода баллады "Король и пастух". Среди изменений в этом
варианте следует отметить коренную переработку строфы, содержащей ответ
пастуха на первый вопрос короля - о цене его царственной особы. В первом
варианте (1918-1919) ответ пастуха был следующий:
- Изволь, я скажу, государь-повелитель:
За тридцать лишь пенсов был продан спаситель,
За милость твою двадцать девять я дам,
На пенс ты дешевле, - ты знаешь и сам.
Во втором варианте (1926) Маршак заменил "пенсы" на более привычные
"копейки". Однако с течением времени ссылка на библейский сюжет становилась
все более чуждой для советских читателей, и Маршак в третьем варианте
перевода (1936) отказывается от традиционного текста и предлагает свой
вариант ответа пастуха - в духе безвестных поэтов-сказителей из народа,
создавших эту баллад):
- Цены я не знаю
Коронам и тронам.
А сколько ты стоишь,
Спроси свою знать,
Которой случалось
Тебя продавать!
Упоминаемый в балладе доблестный принц Джоп (1167-1216)-брат Ричарда
Львиное Сердце (1157-1199); во время долгих отлучек Ричарда из Англии правил
страной от имени брата; царствовал в 1199-1216 годах (известен в истории под
именем Иоанна Безземельного).
Оксенфорд - "старое название Оксфорда" (прим. Маршака в т. 3
Сочинений).
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
Баллада о мельнике и его жене. - Впервые под названием "Шотландская
баллада" в газете "Правда", 1937, Э 38 (8 февраля).
Публикация баллады в газете "Правда" была приурочена к пушкинским дням
- столетию со дня смерти поэта - и сопровождена следующей заметкой:
"Шотландская баллада С. Маршака является обработкой старинной шотландской
народной песни, которая представляет для нас сейчас особенный интерес,
потому что в свое время послужила источником для известного стихотворения
Пушкина "Воротился ночью мельник".
В шотландской балладе - 6 строф. "Муженек", вернувшись домой, находит у
себя оседланную лошадь (в первой строфе), сапоги со шпорами (во второй),
далее - саблю, парик, кафтан и, наконец, своего соперника.
Пушкин ограничился свободной переработкой второй строфы - "сапоги"
("Правда", 1937, Э 38, 8 февраля).
В последующих публикациях Маршака баллада печаталась под названием
"Мельник". Название "Баллада о мельнике и его жене" появилось лишь в сб.
"Избранные переводы", 1959.
В черновых рукописях сохранился набросок четвертой части баллады (что
соответствует 6-й части английского текста): мельник обнаруживает своего
соперника.
Вернулся мельник вечерком
На мельницу к себе
И вдруг увидел молодца
За пологом в избе.
- Хозяйка, что за чудеса!
Что вижу я сейчас?
Лежит мужчина молодой
За пологом у нас!
- Лежит мужчина, говоришь?
- Мужчина, говорю!
- Зачем лежит он, говоришь?
- Зачем, я говорю!
- Да что ты мелешь, старый плут,
Ни сесть тебе, ни встать!
Ко мне на праздники сестру
Вчера прислала мать!
- Прислала мать, ты говоришь?
- Прислала, говорю!
- Сестру прислала, говоришь?
- Прислала, говорю!
Сестер немало я видал,
Но, право, до сих пор
Завитых пальцами усов
Не видел у сестер!
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Королева Элинор. - Впервые с подзаголовком "Английская народная
баллада" в журнале "Молодая гвардия", 1938, кн. 6.
Перевод старинной английской баллады, напечатанной еще в XVII веке.
Печатается по сб. "Избранное" (Библиотека советской поэзии),
"Художественная литература", М. 1964.
Графиня-цыганка. - Впервые под названием "Беглянка (Английская народная
баллада)" в журнале "Красная новь", 1941, Э2.
В 1952 году С. Маршак опубликовал новый вариант перевода баллады в сб.
"Стихи, сказки, переводы", 1952:
Пришли цыгане в графский сад
Играть на тамбурине,
И по ступенькам - песне в лад -
Спустилась к ним графиня.
Она сошла в зеленый сад,
Под музыку танцуя.
Но, видно, сглазил чей-то взгляд
Графиню молодую.
- Нарядных платьев мне не жаль,
Не жаль колец тяжелых.
Я ухожу, накинув шаль,
С толпой цыган веселых!
Была мягка моя кровать
В богатом графском доме,
Но слаще будет ночевать
В амбаре на соломе!
- Идем! - сказал ей черный Джек.
- Со мной тепло и в стужу.
Ножом клянусь я, что вовек
Ты не вернешься к мужу!
Бежит дорога по горам
То низко, то высоко.
Бежит дорога к берегам
Шумящего потока.
- Здесь проезжала я верхом,
И был мой лорд со мною.
Теперь иду я босиком
С котомкой за спиною!..
С охоты лорд спешит домой,
И слышит он от мамок:
- Графиня в табор кочевой
Ушла, покинув замок.
- Садитесь, люди, на коней!
Не за пугливой серной, -
В погоню едем мы за ней,
Моей женой неверной!
Бежит дорога по горам
- То низко, то высоко -
И выбегает к берегам
Шумящего потока.
- Вернись домой, моя жена,
Тебя я в шелк одену.
И если будешь мне верна,
Прощу твою измену!
- Нет, дорогой, меня домой
Ты не воротишь силой.
Кто варит мед, тот сам и пьет.
А я крутой сварила!
В ту ночь пятнадцать смельчаков
Отправились в погоню.
А на заре без седоков
В полях бродили кони.
В черновом автографе перевода баллады имеются строфы, исключенные из
окончательного текста; после второй строфы следующие строки:
Она им пшеничного хлеба дала,
Они ей ржаного за это.
Свой перстень венчальный графиня сняла
И два драгоценных браслета.
После заключительной строфы в автографе есть еще одна строфа:
Пятнадцать молодчиков пало в бою -
Таких не отыщете ныне.
И все они отдали душу свою
За ясные очи графини!
Три баллады о Робин Гуде. - Балладный цикл о Робин Гуде насчитывает
более четырех десятков баллад, повествующих о различных приключениях героя и
его товарищей.
Точное время возникновения баллад о Робин Гуде трудно установить;
предположительно, они восходят к XI веку, ко времени завоевания Англии
норманскими рыцарями. В этих легендах отразилась борьба против чужеземных
норманских феодалов, которые, по словам английского историка XII века
Вильяма Мэльмсберийского (ок. 1080 - ок. 1143), "считали все для себя
дозволенным, проливали по прихоти кровь, вырывали у бедняка кусок хлеба изо
рта, забирали все: деньги, имущество, землю... "
Позднее крестьянская война Уолта Тайлора (1381) вызвала появление новых
баллад о Робин Гуде. Самые поздние варианты- XV века.
Согласно легенде, Робин Гуд жил со своей "веселой ватагой" в Шервудском
лесу. Главными его врагами были ноттингамский шериф, жестоко притеснявший
народ, и монахи.
"Народные баллады, - писал А. М. Горький, - рисуют Робин Гуда
неутомимым врагом угнетателей-норманнов, любимцем поселян, защитником
бедняков, человеком, близким всякому, кто нуждался в его помощи. И в
благодарность за это поэтическое чувство народа сделало из простого, может
быть, разбойника героя, почти равного святому" (предисловие к сб. "Баллады о
Робин Гуде", Пг. 1919, стр. 12).
1. Рождение Робин Гуда. - Впервые под названием "Робин Гуд" с первой
строкой "Был Вилли статным молодцом... " в сб. "Избранные переводы", 1946.
Готовя к печати второй том сб. "Стихи, сказки, переводы", 1952, С.
Маршак провел значительную стилистическую правку текста перевода.
Согласно одним легендам, Робин Гуд был по происхождению йоменом
(вольным крестьянином); согласно другим - знатным дворянином. В варианте
баллады, переведенном С. Маршаком, его мать - дочь графа. "В этом желании
сделать во что бы то ни стало своего любимца человеком знатного рода,
кажется, скрыто наивное желание простых людей сказать аристократии: "Чем
наши хуже ваших?" - писал о Робин Гуде А. М. Горький (предисловие к сб.
"Баллады о Робин Гуде", Пг. 1919, стр. 12).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
2. Робин Гуд и мясники. - Впервые с подзаголовком "Английская народная
баллада" в журнале "Пионер", 1946, Э 2-3.
Упоминаемый в балладе Маленький Джон - непременный персонаж английских
баллад о Робин Гуде, его первый помощник.
Прозвище ироническое, так как, по преданию, Маленький Джон был очень
высокого роста (семи футов).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
3. Робин Гуд и шериф. - Впервые с подзаголовком "Английская народная
баллада" в журнале "Пионер", 1946, Э 4.
С. Маршак перевел эту балладу в 1914-1915 годах; сохранился автограф
первой половины перевода баллады, сильно отличающегося от нового перевода
1945-1946 годов.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Баллада о загадках. - Впервые под названием "Три девушки и рыцарь" в
сб. "Избранные переводы", 194G.
Баллада печаталась также под названием "Баллада о трех сестрах".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Леди и кузнец. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Джордж Кемпбелл. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Печатается по тексту первой публикации.
Верный сокол. - Впервые в журнале "Огонек", 1958, Э 13 (23 марта).
С. Маршак перевел эту шотландскую балладу в 1915-1916 годах (сохранился
автограф того времени). Осенью 1957 года он возвратился к старому переводу,
сделал несколько исправлений в нем, и в таком виде перевод был опубликован в
журнале "Огонек" в следующем году. При подготовке сб. "Избранные переводы",
1959, С. Маршак коренным образом переработал перевод: переставил строфы,
ввел новые строки, провел большую стилистическую правку.
Печатается по Сочинениям, т. 4.
Томас Рифмач. - Впервые с первой строкой "В траве у берега реки... " в
журнале "Огонек", 1958, Э 13 (23 марта).
С. Маршак перевел эту шотландскую балладу в 1915-1916 годах (сохранился
автограф перевода того времени). Осенью 1957 года он возвратился к старому
переводу, сделал несколько исправлений и напечатал его в журнале "Огонек" в
следующем году. При подготовке к печати сб. "Избранные переводы", 1959, С.
Маршак существенно переработал текст баллады.
Томас Рифмач - Томас Лирмонт (или Лермонт) - шотландский поэт XIII века
(ок. 1220 - ок. 1297); знаменит был поэтическими пророчествами. Томас
Лирмонт умер в монастыре; однако народная молва сделала его бессмертным и
связала с его именем ряд легенд, одна из которых послужила источником
баллады. По легенде, Томасу через семь лет разрешено было возвратиться из
королевства фей к людям, но с условием вернуться назад, к феям, - так
объясняла легенда пророческий дар поэта. Одна из редакций баллады была
опубликована Вальтером Скоттом в сб. "Порубежные баллады" (1830). По этой
книге балладу о Томасе Рифмаче знал М. Ю. Лермонтов, и она увлекала его, тем
более, что прозвище шотландца "Лермонт" давало ему повод видеть в Томасе
основателя своего рода.
Печатается по Сочинениям, т. 4.
Демон-любовник. - Публикуется впервые.
Среди черновых вариантов следует отметить строфу, опущенную в
окончательном тексте перевода (после 12-й строфы):
Стоял он молча у руля
И был угрюм и строг,
И вдруг заметила она
Копыта страшных ног.
Печатается по автографу 1915-1916 годов.
Лорд Рональд. - Публикуется впервые.
Черновой автограф - в тетради 1915-1916 годов с подзаголовком
"Английская народная баллада".
Печатается по тексту машинописи 1941-1942 годов.
Русалка. Морская песня. - Впервые с подзаголовком "Из песен английских
моряков" с первой строкой "На рассвете мы стали крепить паруса... " в
журнале "Огонек", Пг. 1917, Э 31 (13 августа).
Маршак переработал старый перевод 1917 года для сб. "Английские баллады
и песни", 1941.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Песня нищих. - Впервые под названием "Похоронная песня" в сб.
"Избранные переводы", 1946.
В черновых автографах имеется еще одно название: "Напутственная песня
(Старинная народная баллада)".
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Из позабытых песен.
1. "Западный ветер, повей ты вновь... " - Впервые в сб. "Стихи.
1941-1946", "Советский писатель", М. 1946.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
2. "Сквозь снег и град... " - Впервые в сб. "Стихи. 1941-1946",
"Советский писатель", М. 1946.
В черновом автографе название "Заклинание". Печатается по Сочинениям,
т. 3.
Зеленые рукава. Старинный романс. - Впервые в сб. "Избранные переводы",
1946.
Перевод популярнейшей английской песни, известной еще в Эпоху Шекспира.
Она дважды упоминается в комедии Шекспира "Виндзорские проказницы". В
основных своих вариантах песня "Зеленые рукава" - печально-лирического
характера. Маршак выбрал для перевода иной вариант: герой песни несчастлив в
любви, но не теряет надежды добиться взаимности.
В черновом автографе имеется ряд строф, пропущенных в публикации:
На платье новогоднее
Купил я шелку чистого,
На юбочки исподние
Купил тебе батисту я.
Купил я шелковый наряд
И рукава зеленые.
Такие девушкам навряд
Приносят в дар влюбленные.
Прислал я лучшего коня
Тебе из всей конюшни я.
Но с каждым часом на меня
Ты смотришь равнодушнее.
Легка была твоя еда -
Цыплята или кролики,
Чтоб ты не знала никогда,
Что значит боль и колики.
А сколько выпито вина
И бархату изношено!
За все, за все платил сполна
Твой друг, тобою брошенный.
Печатается по тексту первой публикации.
Охотничья песня. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946. Перевод
очень популярной в эпоху Шекспира песни; она часто исполнялась ранним утром
под окнами возлюбленной. Отметим вариант первой строфы, сохранившийся в
черновых автографах перевода песни:
Рога трубят, рога трубят,
И птицы щебечут в лесу,
А Гарри Восьмой с охоты домой
Везет королеве лису.
Здесь упоминается английский король Генрих VIII (1491-1547), правивший
страной с 1509 года.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Поездка на ярмарку. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Печатается по тексту первой публикации.
<> Английские эпиграммы разных времен <>
"Англичане - любители и мастера юмора, - писал С. Я. Mapшак в
предисловии к публикации своих переводов эпиграмм, - ни один тост, ни одна
политическая речь или даже проповедь не обходится в Англии без острой
приправы шутки или каламбура. Английская классическая эпиграмма славится
изяществом и лаконичностью" ("Огонек", 1956, Э 18).
Эпиграмма - короткое стихотворение, заключающее в себе обычно
неожиданную антитезу, остроумный поворот мысли. Эпиграмма, как правило,
обращена к определенному лицу.
В английской поэзии особую популярность приобрела сатирическая
эпиграмма. В эпоху Шекспира литературная и театральная критика часто
прибегала к стихотворной эпиграмме. XVIII век принес для Англии бесчисленное
множество эпиграмм. На первую половину XVIII века приходится расцвет
творчества классика английской эпиграммы поэта-сатирика Александра Поупа,
автора "Опыта о человеке" и переводчика Гомера.
Авторами эпиграмм были прославленные поэты: Берне, Шелли, Байрон,
Кольридж, Томас Мур. Писали эпиграммы и крупнейшие мастера английской прозы:
Свифт, Дефо, Диккенс, Теккерей. Однако многие известные эпиграммы созданы
второстепенными авторами, имена которых вспоминают чаще всего в связи с их
эпиграммами, вошедшими в сокровищницу английского языка. Многие эпиграммы,
наконец, являются анонимными.
"Остроту, шутку, игру слов, - писал С. Я. Маршак в предисловии к
публикации переводов, - нельзя перевести с одного языка на другой буквально.
Мы даем здесь эпиграммы... в вольном переводе, пытаясь, однако, сохранить в
неприкосновенности их национальный стиль и характер" ("Огонек", 1956, Э 18).
С. Я. Маршак работал над переводами английских эпиграмм (в том числе
эпиграмм из Бернса, Блейка, Байрона, помещенных в т. 3 наст, изд.) в
основном в 1945-1946 годах и 1955-1958 годах. В первой журнальной ("Новый
мир", 1946, Э 4-5) и первой книжной ("Избранные переводы", 1946) публикациях
переводы Эпиграмм печатались с указанием их авторов. В последующих изданиях
С. Я. Маршак печатал эти переводы без упоминания имен авторов эпиграмм.
Такого же порядка придерживался он как в т. 3 своих сочинений в четырех
томах (1959), так и в последних прижизненных изданиях переводов эпиграмм
("Сатирические стихи", 1959, 1964).
В настоящем издании соблюдается тот же принцип публикации переводов
эпиграмм: без указаний авторов эпиграмм в их тексте: сведения об авторах
даются в реальных комментариях к эпиграммам (см. ниже); авторов отдельных
эпиграмм установить не удалось.
Надпись на камне. - Впервые под названием "Эпитафия в Эльгинском
соборе" в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5. Печаталось также под названием
"Надгробная надпись".
В черновых автографах сохранился другой вариант перевода:
Я - божий раб, а ты мой бог.
К моим грехам не будь ты строг,
Как я бы не был слишком строг,
Будь ты мой раб, а я твой бог.
Перевод анонимной эпитафии с надмогильного памятника в кафедральном
соборе в городе Эльгине (Эльджине) в Северной Шотландии.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
На художника-портретиста. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы поэта и прозаика Джорджа Ростревора Гамильтона (род.
в 1888 г.), восходящей к эпиграмме древнегреческого поэта Лукиллия (I век н.
э.).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
В защиту поэзии. - Впервые под названием "Критику" в журнале "Новый
мир", 1946, Э 4-5. Печаталось также под названием "Ответ критику".
Перевод эпиграммы поэта Мэтью Прайора (1664-1721).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Эпитафия-объявление. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по кн. Избранное, "Советский писатель", М. 1947.
Эпитафия скряге. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5. В разных
изданиях печаталось также под названием "На смерть скряги" и "Надпись на
могиле скряги".
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
На смерть похоронных дел мастера. - Впервые под названием "Надпись на
могиле факельщика" в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Надпись на могиле гренадера Хемпширского полка. - Впервые в журнале
"Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод анонимной эпитафии.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Напрасные усилия. - Впервые под названием "Эпиграмма" в журнале "Новый
мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы порта Александра Поупа (1688-1744).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
О памятнике поэту Баттлеру. - Впервые под названием "Эпитафия поэту
Баттлеру, похороненному в Вестминстерском аббатстве" в журнале "Новый мир",
1946, Э 4-5.
Перевод эпитафии Самюэля Уэсли (1691-1739).
Самюэль Баттлер (1612-1680) - английский поэт-сатирик; умер в бедности.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Спор городов о родине Гомера. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э
4-5.
Перевод эпиграммы Томаса Стюарда (1708-1790), восходящей в свою очередь
к эпиграмме драматурга Джона Хейвуда (род. в 1497 г. - год смерти неизв.). В
стихотворении речь идет о споре "семи городов" за честь называться родиной
Гомера, который, согласно античной традиции, вели Смирна, Хиос, Колофон,
Саламин, Родос, Аргос, Афины.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1946.
Соблазн. - Впервые под названием "Дьявол и леди" в журнале "Новый мир",
1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы Хилэра Бэллока (1870-1953), поэта, прозаика и
критика.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1946.
Веточка. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы поэта Томаса Брауна (1830-1897).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
О поцелуе. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы Ковентри Патмора (1823-1896).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
О ханже и его лошади. - Впервые под названием "О лошади, укусившей
ханжу" в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Репа и отец. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы Самюэля Джонсона (1709-1784), поэта, драматурга и
шекспироведа.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1946.
О пьянстве. - Впервые в журнале "Новый мир", 1946, Э 4-5.
Перевод эпиграммы поэта Генри Олдрича (1647-1710).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
О том же. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1945-1946 годов.
Эпитафия на кладбище Мельрозского аббатства. - Впервые в сб. "Избранные
переводы", 1946.
Печатается по тексту первой публикации.
Простая истина. - Впервые без названия в сб. "Избранные переводы",
1946.
Перевод эпиграммы поэта Джона Харингтона (1561-1612).
Печатается по Сочинениям, т. 3.
О времени. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Перевод анонимной эпиграммы, восходящей к афоризму Воль-тера*
Печатается по тексту первой публикации.
На Ньютона и Эйнштейна. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Перевод эпиграммы на Ньютона Александра Поупа (1688- 1744) и эпиграммы
на Эйнштейна Джона Сквайра (1884-1958), порта и критика.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Опасные сравнения. - Впервые под названием "О светской красавице" с
первой строкой "Благоуханна, как весна... " в сб. "Избранные переводы",
1946.
Перевод эпиграммы поэта и драматурга Джорджа Гренвиля, барона Лэнсдауна
(1667-1735).
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Про одного философа. - Впервые под названием "На философа", в сб.
"Избранные переводы", 1946.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Про другого философа. - Впервые под названием "Странная походка" в кн.
Сатирические стихи, изд-во "Правда" ("Библиотека "Крокодила"), М. , 1958.
Печатается по Сочинениям, т. 3
Эпитафия. - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1946.
Перевод эпиграммы поэта Эдмунда Бентли (1875-1956).
Георг III (1738-1820) - английский король с 1760 года.
Печатается по тексту первой публикации.
Надпись для ошейника собаки, подаренной принцу Уэльскому. - Впервые под
названием "Надпись на ошейнике собаки, принадлежащей принцу Уэльскому" в
журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод эпиграммы поэта Александра Поупа (1688-1744).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Надгробная надпись. - Впервые в журнале "Огонек", 1955,
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Эпитафия сплетнгще ("Здесь - в келье гробовой... ") - Впервые в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Отзыв на пьесу. - Впервые в журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Маленькая неточность. - Впервые под названием "Эпитафиям в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Печальная история. - Впервые в журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод эпиграммы поэта-юмориста Гарри Грэма (1874-1936).
Печатается по тексту журнальной публикации.
Примерная собака. - Впервые в журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод эпиграммы, приписываемой политическому деятелю Джону Уилксу
(1727-1797).
Печатается по тексту журнальной публикации.
Старая и новая. - Впервые под названием "Новая и старая" в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
В журнальной публикации имелось примечание С. Я. Маршака к эпиграмме:
"Эта шотландская песенка неизвестного автора была популярна во время борьбы
официальной, господствующей церкви с реформированной, так называемой
"свободной" церковью". Здесь речь идет о созданной в Шотландии в 1843 году
"свободной пресвитерской церкви".
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Жертва ожиданья. - Впервые под названием "Сам виноват" в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
Перевод эпиграммы поэта Мэтью Прайора (1664-1721).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
О певцах. - Впервые с первой строкой "Обычно лебеди поют... " в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
Перевод эпиграммы Самюэля Кольриджа (1772-1834).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Язык - ее враг. - Впервые в журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Почему застраховали один из колледжей в Оксфорде? - Впервые в журнале
"Огонек", 1955, Э 38.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Святой Георгий. - Впервые в журнале "Огонек", 1955, Э 38.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
О репутациях. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 1.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
О грамотности. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 1.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Ревнитель трезвости. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Наследственность по Менделю. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по кн. Сатирические стихи, изд-во "Правда" ("Библиотека
"Крокодила"), М. 1958.
Суеверье. - Впервые с первой строкой "О боже мой! Какое суеверье... " в
журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
По теории относительности. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Опасный номер. - Впервые с первыми строками "Улыбаясь, три смелые леди
// Разъезжали верхом на медведе... " в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Эпитафия шоферу. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э18.
В автографе имеется другой вариант перевода:
Несчастный стал добычей тленья,
Да и не мог остаться цел:
В пути читал он объявленья,
А на дорогу не смотрел.
Перевод эпиграммы американского поэта-юмориста Огдена Нэша (род. в 1902
г.).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Соболезнование потомку самоубийцы. - Впервые под названием "Судье" в
журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы писателя-сатирика Джона гана Свифга (1667-1745).
Печатается по Сочинениям, т. 3.
Гробница Карла Н. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы графа Рочсстера, Джона Уилмота (1647- 1680),
поэта-сатирика.
Карл II (1630-1685)-английский король. В его лице в 1660 году после
буржуазной революции в Англии была восстановлена королевская власть и
династия Стюартов.
Печатается по сб, "Избранные переводы", 1959.
Вечная тайна, - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы поэта Хьюза Мирнса (род. в 1875 г.).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Дух Конан-Дойля. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы современного поэта Эдгелла Рикуорда.
Хэннен Своффен (род. в 1879 г.) - журналист и театральный критик.
Печатается по Сочинениям, т. 3.
"Не презирай сонета". - Впервые без эпиграфа в журнале "Огонек", 1956,
Э 18.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
О дураках. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы поэта Ковентри Патмора (1823-1896).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Эпитафия безумцу. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
В черновых автографах имеется вариант перевода, имеющий другое название
"Эпитафия-обявление" и дополнительно две строки:
Продажа теплого белья -
Джон Фарингтон и сыновья.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Наследство. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод ирландской народной песенки.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Эпитафия судье, который считал себя поэтом. - Впервые в журнале
"Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы шотландского писателя, поэта и критика Джона Гибсона
Локхарта (1794-1854).
Печатается по тексту журнальной публикации.
Сгоревшее сердце. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы поэта-юмориста Гарри Грэма (1874-1936).
Печатается по тексту журнальной публикации.
О грушах. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Печатается по тексту журнальной публикации.
О вежливости - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18. В журнальной
публикации и в т. 3 Сочинений в переводе имелась вторая строфа:
Когда навстречу бык идет,
Давай свернем с дороги,
Поскольку он - рогатый скот,
А мы с тобой - безрогий.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Два актера. - Впервые под названием "Встреча" в журнале "Огонек", 1956,
Э 18.
Вольный перевод (в оригинале 14 строк) эпиграммы Джона Уолкота
(1738-1819), поэта-сатирика, известного под псевдонимом Питер Пиндар.
Дэвид Гаррик (1717-1779)-английский актер, прославившийся исполнением
ролей из шекспировского репертуара.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
О сдержанности. - Впервые в журнале "Огонек", 1956, Э 18.
Перевод эпиграммы поэта Роя Кэмпбелла (1901-1957), жившего в Южной
Африке.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Литературные воспоминания. - Впервые под названием "Литературные
"воспоминания" одной леди" в журнале "Крокодил", 1957, Э 19.
Текст журнальной публикации:
Мисс Вилькинсон сказала нам,
Что с ней встречался Вордсворт сам.
И славный Кольридж Самуил
С ней тоже как-то говорил.
Она в колясочке своей
Дремала на лугу.
И два певца, склонясь над ней
Промолвили: - Агу!
А эта леди юных лет,
Услышав их слова,
Великим классикам в ответ
Воскликнула: - Уа!
Перевод эпиграммы современного поэта и новеллиста Уолтера де ла Мара
(1873-1956).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Загадочная женщина. - Впервые в журнале "Крокодил", 1957, Э 19.
Перевод эпиграммы драматурга Исаака Биккерстафа (1735-1812). По другим
источникам, эпиграмма приписывается актеру Джону Филиппу Кемблу (1757-1823).
Печатается по кн. Сатирические стихи, иэд-во "Правда" ("Библиотека
"Крокодила"), М. 1958.
Об одной супружеской паре. - Впервые под названием "О супружеской паре"
в журнале "Крокодил", 1957, Э 19.
Перевод эпиграммы Уильяма Лорта Макселя (1753-1820).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1959.
Эпитафия сплетнице ("Здесь лежит мисс Арабелла... "). - Впервые в
журнале "Крокодил", 1957, Э 19.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Мечты, жителя Тимбукту. - Впервые в журнале "Крокодил", 1957, Э 19.
Тимбукту (Томбукту) - город в Мали (Западная Африка).
Перевод эпиграммы епископа Самюэля Уилберфорса (1805- 1873).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Неожиданная карьера. - Впервые в журнале "Крокодил", 1958, Э 9.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
На ученую красавицу. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы Ричарда Гарнетта (1835-1906).
Дафна (миф.) - нимфа; ее мать, богиня Гея, спасая дочь от
преследовавшего ее Аполлона, превратила Дафну в лавровое дерево.
Печатается по автографу.
Эпитафия самому себе. Надпись в соборе Эльджин. - Публикуется впервые.
Перевод эпитафии Джона Гея (1685-1732), поэта и драматурга, автора
знаменитой комедии "Опера нищих". По воле поэта эта надпись была сделана на
его могиле.
Печатается по автографу 1945-1946 годов.
"Как мог ваш бог.." - Публикуется впервые.
В автографе перевода С. Я. Маршаком указаны авторы эпиграммы: первой
части - Юар, второй ("Ответа") - С. Браун,
Печатается по автографу 1945-1946 годов.
Завещание писателя. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Хилэра Бэллока (1870-1953).
Печатается по автографу 1945-1946 годов.
Разговор. - Публикуется впервые.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по автографу 1955 года.
Эпиграмма на косоглазую поэтессу. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы порта Томаса Мура (1779-1S52V
Печатается по автографу 1955 года.
Великая утрата. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
"Земля с луною в круговом... " - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы американского порта и писателя Арчибальда Маклиша
(род. в 1892 г.).
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Из города Бостона. - Публикуется впервые.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Равновесие в Европе. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы Александра Поупа (1688-1744).
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Король и кошка. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1956 года.
Дождик. - Публикуется впервые.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Луна. - Публикуется впервые.
Перевод анонимной эпиграммы.
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Что такое "интеллигент". - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Уистэна Одена (род. в 1907 г.).
Печатается по автографу 1955-1956 годов.
Профессору - любителю рыбной ловли. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы порта Джорджа Ростревора Гамильтона (род. в 1888 г.).
Печатается по автографу 1955-1956 годоз.
Не падай духом! - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Эдварда Лира (1812-1888).
Печатается по автографу 1956 года.
Невероятный случай. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Эдварда Лира (1812-1888).
Печатается по автографу 1956 года.
Яблочный сок. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1956 года.
О черепахе. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы порта Огдена Нэша (род. в 1902 г.).
Печатается по автографу 1958 года.
Напрасная угроза. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Мэтью Прайора (1664-1721).
Печатается по автографу 1958 года.
Неунывающая девица. - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Эдварда Лира (1812-1888).
Печатается по автографу 1958 года.
"Весь высший свет уехал из столицы... " - Публикуется впервые.
Перевод эпиграммы поэта Александра Поупа (1688-1744).
Печатается по автографу 1958 года.
Загадка. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1955-1958 годов.
"Адам пахал, его жена... " - Публикуется впервые.
Перевод анонимной эпиграммы, популярной среди восставших крестьян во
время крестьянской войны в Англии в 80-е годы XIV века.
Печатается по автографу 1961 года.
<> Из современной американской народной поэзии <>
Человек из Портлэнда. - Впервые в "Литературной газете", 1957, Э 102
(24 августа).
Публикация в "Литературной газете" была сопровождена предисловием от
редакции: "Мы публикуем сегодня в переводе С. Маршака народные американские
песни, исполнявшиеся на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов (в
Москве. - С. Ч.) артистами Пегги Сигер и Гаем Каравэном и переданные ими
редакции".
Портлэнд - крупный рабочий центр в штате Орегон (США).
Печатается по тексту первой публикации.
Любовный разговор. - Впервые в "Литературной газете", 1957, Э 102 (24
августа) вместе с предыдущей песней.
В предисловии к публикации указано, что "песня "Любовный разговор"
выдержана в стиле старинных шуточных песен".
Печатается по тексту первой публикации.
<> Из венгерской народной поэзии <>
В июне 1948 года составительница антологии венгерской поэзии Агнесса
Кун (А. Краснова) обратилась к С. Маршаку с просьбой перевести несколько
произведений венгерской народной поэзии. Уже через год, 24 июня 1949 года,
поэт с удовлетворением заметил в письме к Т. Г. Габбе, что он "перевел и,
кажется, удачно пять народных венгерских баллад". Большой знаток английских
народных баллад, С. Маршак высоко ценил произведения того же жанра в
венгерском фольклоре: в выступлении по будапештскому радио 18 декабря 1957
года он с большим удовольствием вспоминал о своей работе над переводом
"чудесных народных баллад Венгрии".
Анна Молнар. - Впервые в сб. "Антология венгерской поэзии",
Гослитиздат, М. 1952.
Доломан - национальная одежда венгерских гусар, мундир особого покроя,
расшитый шнурами.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Красивая Илона. - Впервые в сб. "Антология венгерской поэзии",
Гослитиздат, М. 1952.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Янош. - Впервые в сб. "Антология венгерской поэзии", Гослитиздат, М.
1952.
Для первого издания сб. "Стихи, сказки, переводы", выпущенного
Гослитиздатом в 1952 году, С. Маршак переработал конец баллады.
Заключительные 5-ю и 6-ю строфы он свел в одну. Приводим последние две
строфы из сб. "Антология венгерской поэзии":
Плача, по светелке бродит Янош.
Слышит шепот близко где-то:
- Что ты плачешь, Янош?
- Полежать бы до рассвета
- На перине разогретой!..
- Можно, милый Янош!
На перине лежа, плачет Янош.
Слышит шепот над кроватью:
- Что ты плачешь, Янош?
- Кабы в крепкие объятья
Вашу милость мог бы взять я!
- Можно, милый Янош!
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955. Веселая
свадьба. - Впервые в сб. "Антология венгерской поэзии", Гослитиздат, М.
1952.
Печатается по тексту первой публикации. Расставание. - Публикуется
впервые. Печатается по автографу 1948-1949 годов.
<> Из французской народной поэзии <>
Песенка. - Публикуется впервые. Печатается по автографу.
<> Из карело-финского народного эпоса <>
"Калевала" - карело-финский эпос. Впервые руны "Калевалы" были записаны
поэтом и фольклористом Э. Ленротом. Все 50 рун опубликованы полностью в 1848
году. Перевод С. Маршака отрывков из "Калевалы" "Рождение кантеле" и
"Золотая дева" был приурочен к торжественно отмечавшейся в нашей стране
столетней годовщине со времени публикации карело-финского эпоса.
С. Маршак в беседе с Л. Чуковской 12 июля 1957 года вспоминал о своей
работе над эпосом: "Когда я прикоснулся к "Калевале", я был ошеломлен... Все
в "Калевале" весомо, зримо - и люди, и звери, и вещи, и чувства - это не
стертая монета... Это произведение великого народа" ("Новый мир", 1968, Э
9).
Рождение кантеле. - Впервые с первой строкой "Старый, верный
Вейнемейнен... " в журнале "Новый мир", 1949, Э 3.
Перевод второй половины 44-й руны. С. Маршак выбрал для перевода один
из центральных эпизодов "Калевалы" - создание главным героем эпоса старым
Вейнемейненом музыкального инструмента - кантеле.
Печатается по Сочинениям, т. 4, с исправлениями по тексту сб.
"Избранные переводы", 1959.
Золотая дева. - Впервые с подзаголовком "Переводы из поэмы "Калевала" в
журнале "Новый мир", 1949, Э 3.
Перевод 37-й руны "Калевалы".
Сувантолайнен - второе имя Вейнемейнена.
Печатается по Сочинениям, т. 4.
Айно. - Впервые в журнале "На рубеже", Петрозаводск, 1950, Э 12.
Перевод 4-й руны "Калевалы". В вышеупомянутой беседе С. Маршака с Л.
Чуковской поэт, вспоминая о впечатлении, произведенном на него этой руной,
особо выделил эпизод плача матери над погибшей дочерью: "У моря она садится
ночью, и тут такие замечательные слова:
Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.
Кругом все такое узорное в стихе - река, три березы, кукушка. Узорные,
причудливые строчки - но это не мешает открытой потрясающей скорби... "
Манала - подземный мир (финская мифология).
Печатается по Сочинениям, т. 4.
<> Из армянской народной поэзии <>
Крылатый зверь. - Впервые под названием "Летучая мышь. "Армянская
сказка" в журнале "Мурзилка", 1942, Э 5-6.
Для сб. "Сказки", 1942, С. Маршак капитально перерабогал журнальный
текст перевода. После 33-й строки был выброшен эпизод о сыче-писце:
Сыча назначили писцом.
Он был великим мудрецом,
Хоть неприветлив был лицом.
Перо доставши из хвоста,
Он исписал сто два листа
И перепортил больше ста... -
и появилась новая, третья, главка.
Сохранилось письмо поэта к Р. 3- Левонян (С. Рабел), опубликовавшей
обработку армянской сказки, которая легла в основу перевода С. Маршака.
"Работая над этой сказкой, - писал он, - я не стеснял себя точностью
перевода, свободно придумывал детали, так, как мне подсказывало чувство
народной поэзии, собственный поэтический вкус и воспоминания об этом народно
vi I сюжете в различных вариантах... Кстати, эта сказка существует I и у
других народов. Так, например, она была опубликована в сборнике "Алтайские
сказки".
Печатается по сб. "Сказки", 1945.
<> Из еврейских народных песен времен второй мировой войны <>
Народные еврейские песни, переведенные С. Маршаком, возникли в
1941-1943 годах в созданных фашистскими захватчиками гетто Вильнюса и других
городов Литовской ССР.
Колыбельная, "Настали сумрачные годы... ". - Публикуются впервые.
Печатаются по автографам 40-х годов.
<> Из латышской народной поэзия <>
Среди разных жанров латышского фольклора - сказок, легенд, анекдотов -
основное место занимают народные песни (собрано около 1, 6 миллиона песен).
По своей форме они представляют собой четверостишия, выражающие мысль весьма
сконцентрированио, афористично; они не имеют рифмы, строго соблюдается
синтаксический параллелизм, обязательна цезура.
В переводах латышских песен С. Маршак счел возможным прибегнуть к
некоторым художественным средствам, свойственным русскому фольклору:
например, он ввел рифму для передачи комического эффекта; отказался он и от
цезуры.
Переводя латышские народные песни для журнала "Новый мир", С. Маршак
намеревался познакомить его читателей с характерными образцами - отсюда
жанровое многообразие песен, им переведенных: здесь мы видим песни
антипомещичьи, трудовые, шуточные, колыбельные, детские.
Впоследствии часть переводов С. Маршака была использована в двух
изданиях антологии латышской поэзии (Рига, 1955, и М. - Л. 1959). В этих
сборниках в переводы С. Маршака был внесен ряд изменений: песни напечатаны в
ином порядке (по циклам), некоторые стихотворения разделены на отдельные
четверостишия; отменены или изменены названия, данные поэтом своим
переводам. Однако в последующих изданиях этих переводов (Сочинения, т. 1,
"Избранные переводы", 1959, "Сказки", 1960, 1962) С. Маршак использовал лишь
первопечатные тексты "Нового мира", сделав в них ряд исправлений. Тем самым
он отменил изменения, сделанные в тексте его переводов в обоих изданиях
"Антологии латышской поэзии".
Все переводы латышских песен, за исключением песен "Три горошины" и
"Иду я полем торопливо... ", впервые напечатаны в журнале "Новый мир", 1954,
Э 7.
Колыбельная. - Для рижского издания "Антологии латышской поэзии" (1955)
по просьбе составителей С. Маршак ввел в перевод песни строки,
соответствующие варианту, популярному в Латвии; в первой строфе вместо
стихов 3-6 было напечатано:
Батька твой ушел за медом,
Мать по ягоды пошла.
Скоро батька будет с медом,
Мать - малины принесет.
Этот вариант был перепечатан в первом томе "Антологии латышской
поэзии", Гослитиздат, М. - Л. 1959. Однако во всех других многочисленных
перепечатках С. Маршак предпочитал первопечатный текст "Нового мира",
который был повторен и в последней прижизненной публикации перевода.
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
Рижский замок. - Печатается по журналу "Новый мир", 1954, Э 7.
Песня про баню. - В тексте "Нового мира" перевод песни включал в себя
еще две строфы:
А враги и лиходеи
Пусть уходят поскорее
На болота, на трясины,
За скрипучие осины,
В те края, где нет соседей,
Кроме леших да медведей.
Трижды тридевять годов
У злодеев, у врагов
Пусть не будет жаркой бани
И воды не будет в чане.
Пусть у вора, у мошенника
Не найдется в бане веника!
При подготовке к печати сб. "Избранные переводы", 1959, С. Маршак снял
эти две строфы.
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
Хмель и дед. - В первой и последующих публикациях печаталось без
названия; в Сочинениях, т. 1 - под названием "Дед и хмель".
Печатается по сб. "Сказки", I960.
Золото и серебро. - В первой и последующих публикациях печаталось без
названия; название "Золото и серебро" появилось в Сочинениях, т. 1.
Печатается по сб. "Сказки", I960.
"Коту не водиться... ", "Что ты, барин, делать будешь... ", "Кто там
воет, кто там ноет... ", "Огонек горит в светлице... " - Печатаются по
журналу "Новый мир", 1954, Э 7.
Думу думал я. - Печатается по Сочинениям, т. 1.
Мне милее этот свет, Матушка моя. - Печатаются по сб. "Избранные
переводы", 1959.
Совушка. - Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Что за грохот? - Печатается по сб. "Сказки", 1960.
"Перед печкой вечерком... " - В автографе перевод озаглавлен "Пляс".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Серый кот сидит на камне... ", Петушок. - Печатаются по журналу "Новый
мир", 1954, Э 7.
Всем деревьям по подарку. - Печатается по сб. "Сказки", 1962.
"Поле черное, просторное... " - Печатается по сб. "Избранные переводы",
1959.
Друзья и братья, - Печатается по журналу "Новый мир", 4954, Э 7.
Три горошины, - Впервые в сб. "Избранные переводы", 1959. Печатается по
тексту первой публикации. "Иду я полем торопливо... " - Публикуется впервые.
Печатается по автографу.
<> Из узбекской народной поэзии <>
О храброй старухе и трусливом шакале. - Впервые с первой строкой
"Горько плакала старуха... " в сб. "Сказки", 1949.
В 1952 году, подготавливая к изданию сб. "Стихи, сказки, переводы", С.
Маршак коренным образом переработал перевод узбекской сказки. Был изменен
стихотворный размер (семистопный был заменен на чередующийся четырех- и
трехстопный). Был переделан финал сказки; в первом варианте конец шакала был
более плачевен:
Но шакал на бой не вышел.
Ай, шакал, шакал!
Он, услышав громкий топот, зайцем поскакал.
Но его последний выстрел на бегу догнал...
Честь и слава бесстрашной старухе!
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 1, 1952.
<> Из зарубежных поэтов <>
Из Иоганна Вольфганга Гете
Иоганн Вольфганг Гете (1749-1832) - великий немецкий поэт.
С. Маршак опубликовал перевод только одного стихотворения Гете "К
Миньоне". В архиве поэта сохранился черновой автограф неоконченного перевода
стихотворения "Рыбак".
К Миньоне. - Впервые в нотном издании: Ф. Шуберт, Песни для голоса с
сопровождением ф-но, Музгиз, М. - Л. 1950.
У немецкого поэта стихотворение написано от имени девушки, обращающейся
к Миньоне, героине романа Гете "Годы учения Вильгельма Мейстера"
(1795-1796).
Печатается по тексту первой публикации.
Из Генриха Гейне
Генрих Гейне (1797-1856) - великий немецкий поэт. Летом 1903 года,
шестнадцатилетним юношей, С. Маршак перевел "большое стихотворение (из
Гейне)", как он сообщил своему наставнику и другу В. В. Стасову в письме от
13 июня того же года. Рукопись стихотворения утеряна, мы не знаем его
текста, но сохранился автограф другого юношеского перевода С. Маршака из
Гейне - "Психеи", датированного автором маем 1908 года. Однако прошло более
четырех десятилетий, прежде чем С. Маршак приступил к осуществлению своего
давнего желания - к переводу стихов Гейне.
В письме к В. Хорват от 20 апреля 1948 года С. Маршак высказал ряд
интересных мыслей об отдельных сторонах лирического дарования Гейне. Говоря
о стихотворении "Лорелей", С. Маршак заметил, что "в этих стихах Гейне очень
близок к народной песне, к лирической балладе", и далее: "Гейне в своих
сложных лирических стихах чудесно сохраняет характер безыскусной,
непосредственной, даже наивной детской песенки".
Именно такие стихотворения Гейне, в которых лиризм причудливо сочетался
с народной песней, с ее непосредственностью, юмором, привлекли внимание С.
Маршака-переводчика. Но вместе с тем среди его переводов встречаются образцы
острой политической сатиры Гейне ("Большие ожидания", "Мир
шиворот-навыворот"), шедевры любовной лирики и стихотворения, звучащие почти
трагически ("Над пеною моря, раздумьем объят... ", "Они мои дни омрачали...
"). Поздняя лирика Гейне с ее трагическим мироощущением, по-видимому, была
чужда С. Маршаку и представлена лишь двумя переводами.
В 1950 году С. Маршак приступил к работе над переводами из Гейне и уже
в следующем году в ноябрьском номере журнала "Новый мир" опубликовал больший
цикл этих переводов. В июньском номере "Нового мира" в 1957 году было
напечатано еще восемь переводов из Гейне. Переводы С. Маршака включались в
Собрание сочинений Гейне в 10 томах, входили в сборники переводов самого
Маршака.
В книге Г. Гейне "Лирика" ("Художественная литература", М. 1963),
являющейся последним прижизненным изданием для ряда переводов С. Маршака,
были использованы ранние, впоследствии измененные автором тексты, и поэтому
данное издание не может служить источником для текста этих переводов.
Сохраняется порядок расположения стихов по сб. "Избранные переводы",
1959; переводы "За столиком чайным в гостиной... " и последующие печатаются
в порядке их первых публикаций.
Погодите! - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Перевод 23-го стихотворения из цикла Гейне "Современные стихотворения"
из книги "Новые стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Чтобы спящих не встревожить... " - Впервые в журнале "Новый мир",
1951, Э 10.
Перевод 37-го стихотворения из цикла Гейне "Новая весна" из книги
"Новые стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Весь отражен простором... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э
10.
Перевод 11-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
В стихотворении речь идет об алтаре Кельнского собора "Благовещенье"
(1440) работы Стефана Лохнера, где мадонна написана на фоне золотой
занавеси, поддерживаемой ангелами.
Приведем вариант чернового автографа первой строфы:
Из глуби беспредельной Зеркальных рейнских вод Собор старинный Кельна,
Дрожа в реке, встает.
Печатается по сб" "Избранные переводы", 1959.
Лорелей. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Многочисленные черновые варианты свидетельствуют об исключительной
требовательности С. Маршака к своему переводу популярнейшего стихотворения
Гейне. В этой работе он как бы вступил в творческое "соревнование" с А.
Блоком, Л. Меем, М. Михайловым, А. Майковым и другими. Одно лишь начало
перевода имеет около двадцати вариантов.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Рокочут трубы оркестра... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э
10.
Перевод 20-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Двое перед разлукой... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Перевод 49-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Гонец. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Перевод 7-го стихотворения из цикла Гейне "Романсы" (1822) из "Книги
песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Когда выхожу я утром... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Перевод 13-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Над пеною моря, раздумьем объят... " - Впервые в журнале "Новый мир",
1951, Э 10.
Перевод 14-го стихотворения из цикла Гейне "Серафина" из книги "Новые
стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Они мои дни омрачали... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1057, Э 6.
Перевод 47-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Когда тебя женщина бросит, - забудь... " - Впервые в журнале "Новый
мир", 1951, Э 10.
В изданиях сочинений Гейне этот перевод печатается под заглавием
"Странствуй!".
Перевод 4-го стихотворения из цикла Гейне "ОПеа" из книги "Новые
стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Как из пены вод рожденная... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957,
Э б.
Перевод 17-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Какая дурная погода!.. " - Впервые в журнале "Новый мир"> 1951, Э Ю.
Отметим вариант чернового автографа перевода:
А девушка нежится в кресле, Глядит, как мерцает свеча. И прядка волос
золотая Касается мягко плеча.
Перевод 29-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"В почтовом возке мы катили... " - Впервые в сб. "Стихч. 1948-1951",
Гослитиздат, М. 1951.
Перевод 69-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Кто влюбился без надежды... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э
6,
Перевод 63-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Как ты поступила со мною... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э
10.
Перевод 12-го стихотворения из цикла Гейне "Серафина" из книги "Новые
стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Не подтрунивай над чертом... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951,
Э 10
Перевод 36-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Уходит Счастье без оглядки... " - Впервые в кн. : Г. Гейне, Собрание
сочинений в 10 томах, т. 3, Гослитиздат, Л. 1957.
Перевод эпиграфа ко второй книге сборника "Романсеро" (1851)
-"Ламентациям".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"С надлежащим уважением... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э
6.
Перевод 1-го стихотворения из цикла Гейне "Иоланта и Мария" из книги
"Новые стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Материю песни, ее вещество... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951,
Э 10.
Вольный перевод 6-го стихотворения из цикла Гейне "Песни творения" из
книги "Новые стихотворения" (1844).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Твои глаза - сапфира два... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э
6.
Перевод 56-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"За столиком чайным в гостиной... " - Впервые в журнале "Новый мир",
1951, Э 10.
Перевод 50-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
"Прекрасный старинный замок... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957,
Э 6.
О напряженных поисках портом лучшего варианта окончательного текста
перевода свидетельствует один из многочисленных автографов стихотворения,
сохранившийся в архиве С. Маршака. На одном листе записано три законченных
варианта последней строфы стихотворения. Первый вариант совпадает с
напечатанным. Далее написано рукой С. Маршака:
"Второй вариант последнего четверостишия:
Но глупо, что в замок на праздник
Позвать не решились меня.
Пошли пересуды и сплетни
По городу с этого дня.
Третий вариант последнего четверостишия:
Но жаль, что меня не позвали,
В гостиной не видя меня,
Шушукались злые соседки,
Тихонько смеялась родня".
Перевод 15-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Большие обещания. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 10.
Отметим вариант третьей строфы в черновом автографе:
Мы снабдим ее закуской,
Обеспечим и квартирой,
Только пусть она французской
Не прельщается сатирой.
Перевод 15-го стихотворения из цикла Гейне "Современные стихотворения"
из книги "Новые стихотворения" (1844).
Печатается по Сочинениям, т. 3.
"Кричат, негодуя, кастраты... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1951,
Э 10.
Приведем варианты последней строфы в черновом автографе:
Первый вариант:
В их пенье столько чувства,
Что весь прекрасный пол,
Так любящий искусство,
Слезами изошел.
Второй вариант:
То был порыв печали,
Томленья и тоски,
И женщины рыдали,
Прижав к щекам платки.
Перевод 79-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1952.
"К плечу белоснежному милой... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957,
Э 6.
Перевод 73-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по тексту первой публикации.
"Трубят голубые гусары... " - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Лo
6.
Перевод 74-го стихотворения из цикла Гейне "Опять на родине" (1826) из
"Книги песен".
Печатается по тексту первой публикации.
Бог Аполлон. Отрывок. - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э 6.
Перевод первой части стихотворения "Бог Аполлон" - из первой книги
сборника Гейне "Романсеро" (1851).
В архиве С. Маршака хранятся черновые автографы, свидетельствующие о
том, что поэт продолжил работу над переводом второй и третьей частей
стихотворения Гейне. Сохранился беловой автограф второй части стихотворения
- песни Аполлона (пропущена лишь седьмая строфа оригинала):
<> II <>
Я - бог великой музыки,
Живу в народной сказке,
Мой храм когда-то в Греции
Был на горе Парнасской.
Сидел я в милой Греции
Под кипарисной сенью
И слушал шум Кастальских вод,
Несущих вдохновенье.
На склонах девять дочерей
Будили пеньем эхо,
С веселой песнею своей
Мешая взрывы смеха.
И вдруг рожок - тра-ра-ра-ра -
Звучал в лесной долине.
Трубила в рог моя сестра,
Охотница-богиня.
К воде Кастальского ручья
Я припадал устами.
Едва касалась их струя, -
Слагались песни сами.
Чуть начинали петь уста,
К струнам тянулись руки.
А из лаврового куста
Ловила Дафна звуки.
Пусть, изгнанный из Греции,
Живу я на чужбине,
Осталась в милой Греции
Душа моя поныне.
Работа С. Маршака над третьей частью стихотворения была прервана на
четвертой строфе.
Девы... все девять... - подразумеваются девять муз, богинь искусства и
науки, сопровождавших Аполлона (древнегреч. миф.).
Печатается по тексту первой публикации.
"Большое море в блеске дня... " - При жизни не публиковалось.
Перевод 15-го стихотворения из цикла Гейне "Серафина" из книги "Новые
стихотворения" (1844).
Печатается по автографу.
"Будто призраки - мы оба... " - При жизни не публиковалось.
Вольный перевод 9-го стихотворения из цикла Гейне "Серафина" из книги
"Новые стихотворения" (1844).
Печатается по автографу.
"Я с любимой разлучился... " - При жизни не публиковалось.
Перевод 35-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по автографу.
"Юноша девушку любит... " - Публикуется впервые.
Перевод 39-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по автографу.
Мир шиворот-навыворот. - Публикуется впервые.
Сохранился автограф перевода отрывка стихотворения (первых двух и
заключительной строф), датированный: "8. VIII. 51 г. ". Следовательно, можно
предположить, что перевод был сделан в 1950-1951 годах.
Перевод 21-го стихотворения из цикла Гейне "Современные стихотворения"
из книги "Новые стихотворения" (1844).
Впервые стихотворение Гейне было напечатано в газете "Vorwarts", 1844,
Э 44 (1 июня). Оно содержит многочисленные намеки на политические события
того времени в Германии.
Свободу совести несет в наш мир сова-католик. - Имеется в виду
возникновение так называемого "немецкого католицизма" - либерального
движения среди католиков Германии.
Геринг - в немецкой литературе известен под псевдонимом Вилибальд
Алексис (1798-1871), автор историко-патриотических романов. Выступил в 1843
году против действий цензуры, чем вызвал недовольство прусского короля
Фридриха-Вильгельма IV.
Беттина фон Арним (1785-1859) выпустила в 1835 году документальную по
форме книгу "Переписка Гете с ребенком", которая считалась малодостоверной.
Как утверждает Гейне, правдивой оказалась другая книга Беттины "Эта книга
принадлежит королю" (1843), где описывалось бедственное положение низших
классов в Пруссии.
Кот в сапогах - так Гейне называет известного романтика Людвига Тика
(1773-1853), автора одноименной комедии-сказки. По инициативе Тика в Берлине
в 1842 году была поставлена трагедия Софокла "Антигона".
Обезьяна - подразумевается баварский король Людзиг I, построивший так
называемую Валгаллу - храм в дорическом стиле с бюстами прославленных
немецких деятелей.
Массман - немецкий националист, преклонявшийся перед древнегерманской
простотой и грубостью нравов.
Немецкий медведь - здесь: немецкие последователи Гегеля.
Французский попугай - подразумевается философ-эклектик Виктор Кузен
(1782-1867).
"Монитор" - "Монитор универсел" - французский официоз.
Покойник... живом у.... - Под живым подразумевается поэт Георг Гервег
(1817-1875), автор "Стихов живого человека". В "Мониторе универсел" была
перепечатана из "Всеобщей Прусской газеты" анонимная статья, направленная
против Гервега. В конце ее автор пророчествовал, что в будущем над могилой
Гервега будет сделана надпись: "G. Herwegh. Suicida. Parricida" ("Г. Гервег.
Самоубийца. Отцеубийца"),
Темпловер - гора вблизи Берлина.
Печатается по автографу.
"Скрипят от ветра деревья... " - Публикуется впервые.
Перевод 58-го стихотворения из цикла Гейне "Лирическое интермеццо"
(1823) из "Книги песен".
Печатается по автографу.
"Жил-был король на свете... " - Публикуется впервые.
Перевод 29-го стихотворения из цикла Гейне "Новая весна" из книги
"Новые стихотворения" (1844).
Печатается по машинописи.
Психея. - При жизни не публиковалось.
Перевод 15-го стихотворения из цикла Гейне "Романсы" из книги "Новые
стихотворения" (1844).
В своем стихотворении Гейне следует сюжету сказки из ро* мана Апулея
"Метаморфозы", но в заключительной строфе дает истории Амура и Психеи свое
толкование: Психея (душа) вечно кается, что нагое прекрасное тело возбудило
в ней однажды страсть, - у Гейне здесь подразумевается восемнадцать столетий
господства христианской морали и христианского аскетизма, пришедших на смену
античному культу человека.
Печатается по беловому автографу, датированному "Май 1908 г. ".
Из Эдварда П. Мида. В переложении на немецкий язык Фридриха Энгельса.
Король Пар. - Впервые в кн. : К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 2,
2-е издание, Госполитиздат, М. 1955.
Перевод выполнен по просьбе Института Маркса-Энгельса-Ленина для нового
издания работы Ф. Энгельса "Положение рабочего класса в Англии".
Стихотворение написано чартистским портом Эдвардом П. Ми-дом и
напечатано им в газете "Northern Star" в 1843 г. (Э 274, 11 февраля).
Ф. Энгельс перевел стихотворение английского рабочего поэта для своей
работы "Положение рабочего класса в Англии" (1845); при этом он опустил две
заключительные строфы стихотворения Э. Мида.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Вильгельма Буша
Вильгельм Буш (1832-1908) - немецкий поэт и художник. Известен как
автор циклов юмористических рисунков, сопровождавшихся им же сочиненными
стихотворными текстами.
Веселое купанье. - Впервые с первой строкой "В уютной ванночке из
жести" в кн. : В. Буш, Веселое купанье, "Радуга", Л. 1928.
В 1936 году была опубликована вторая редакция перевода (в кн. : В. Буш,
Веселое купанье, М. - Л. "Детская литература"), значительно отличающаяся от
первой.
Текст первой редакции:
В уютной ванночке из жести
Два шалуна купались вместе.
Оставив мальчиков вдвоем,
Уходит тетя за бельем.
Вдвоем оставшись, мальчуганы
Пускают мыльные фонтаны.
Ныряя в воду, не забудь,
Что уши следует заткнуть.
Из уха Франца речка льется.
А Фриц доволен и смеется.
Франц рассердился и в отплату
Холодный душ устроил брату.
Не растерялся и другой -
Лягнул обидчика ногой.
За это Франц заставил Фрица
Три раза низко поклониться.
Но Франца правая нога
В плену осталась у врага.
У Фрица больно стиснут нос.
У Франца вырван клок волос.
Идет подводная война.
Гуляет по полу волна.
Печатается по кн. : В. Буш, Веселое купанье, Детиздат, М. 1941.
Воронье гнездо, - Впервые в кн. : В. Буш, Воронье гнездо, "Радуга", Л.
1928.
Печатается по кн. : В. Буш, Веселое купанье, "Детская литература", М. -
Л. 1936.
Муха. - Впервые в кн. : В. Буш, Муха, "Радуга", Л. 1928.
Печатается по кн. : В. Буш, Веселое купанье, "Детская литература", М. -
Л. 1936.
Короткая кровать. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу.
Из Эриха Мюзама
Эрих Мюзам (1878-1934) - немецкий революционный поэт. В 1919 году
участвовал в борьбе за установление Советской власти в Баварии, за что был
приговорен к 15 годам каторги (амнистирован в 1925 г.). Погиб в фашистском
концлагере.
Р-р-революционер. - Впервые в сб. "Немецкая демократическая поэзия",
Гослитиздат, М. 1955.
Перевод стихотворения Э. Мюзама, написанного им в тюрьме в ноябре 1919
года. Э. Мюзам печатал его под названием "Песня интеллектуалов". С. Маршак
озаглавил свой перевод по первой строке оригинала.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Уолта Уитмена
Уолт Уитмен (1819-1892) - великий американский порт.
С. Маршак перевел три стихотворения из знаменитой книги Уитмена "Листья
травы". В "Заметках о мастерстве", напечатанных в 1958 году в "Новом мире"
(Э 7), С. Маршак писал, что "в широких, освобожденных от всех метрических
канонов строках Уолта Уитмена есть какая-то, хоть и довольно свободная,
музыкальная система, есть усложненный, но уловимый ритм, позволяющий
отличать стихи от прозы".
Поэтам, которые будут. - Впервые в кн. : У. Уитмен, Избранное,
Гослитиздат, М. 1954.
Печатается по кн. : У. Уитмен, Листья травы, Гослитиздат, М. 1955.
Если бы мог я. - Впервые в кн. : У. Уитмен, Избранное, Гослитиздат, М.
1954.
Печатается по кн. : У. Уитмен, Листья травы, Гослитиздат, М. 1955.
Одному из президентов. - Впервые в кн. : У. Уитмен, Листья травы,
Гослитиздат, М. 1955.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Уолтера Лоуэнфельса
Уолтер Лоуэнфельс (р. 1897) - американский поэт и публицист, автор
сборников "Американцы за мир" (1954), "Сонеты любви и свободы" (1955) и др.
Активный участник движения сторонников мира.
Новолунье. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1960, Э 1.
Перевод стихотворения, присланного У. Лоуэнфельсом в журнал
"Иностранная литература" в рукописи.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Джо Уоллеса
Джо Уоллес (р. 1890) - канадский поэт-коммунист. Вступил в канадскую
компартию в 1921 году. Как коммунист, был арестован в 1941 году, заключен в
концентрационный лагерь, а потом без суда переведен в тюрьму. В 1943 году
освобожден из тюрьмы. В том же году вышел в свет первый сборник
стихотворений Д. Уоллеса "Ночь кончилась"; в 1953 году - вторая книга "Все
мои братья"; в 1956 году - "Здравствуй, брат! Здравствуй, сестра!"
В СССР вышли два издания стихотворений Д. Уоллеса на английском языке
"Золотая легенда" (1958) и "Земля в ореоле" (1964). Джо Уоллес посетил
Москву в 1957 году как почетный гость VI Всемирного фестиваля молодежи и
студентов. Д. Уоллес встречался с Маршаком и был с ним в постоянной
переписке. В архиве С. Маршака сохранился черновик его письма к канадскому
коллеге (письмо от 1 сентября 1960 г.):
"Мой дорогой друг и собрат-поэт,
Я был счастлив получить Ваше письмецо, заканчивающееся великолепными
стансами, которые свидетельствуют о том, что Вы так же сильны и тверды, как
хотелось бы каждому поэту" (подлинник на английском языке).
"Маршак любил Уоллеса, - вспоминал Б. Полевой в предисловии в книжке
стихов Д. Уоллеса, вышедшей в свет в 1964 году, - и очень высоко ценил
творчество своего канадского собрата. Они дружили и общались душевно - два
умудренных жизнью человека, два отличных поэта".
Как велико небо? - Впервые в "Литературной газете", 1957, Э 5 (10
января). Автограф перевода датирован: "17. XII. 56 г. ".
Стихотворение написано Д. Уоллесом в одиночной камере тюрьмы Петавава в
августе - сентябре 1941 года; было включено им в книгу "Ночь кончилась"
(1943).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
"Когда вы родились, другие были рады... " - Впервые в "Литературной
газете", 1957, Э 5 (10 января).
Перевод стихотворения Д. Уоллеса 1950 года. Характерное для Уоллеса так
называемое "verse" - коротенькое лирическое стихотворение, миниатюра,
предельно лаконичная и острая.
Печатается по тексту первой публикации.
"Мальчишкой только я и знал, что бегать да расти... " - Впервые в
"Литературной газете", 1957, Э 5 (10 января).
Автограф перевода датирован: "17. XII" [19561.
У Д. Уоллеса стихотворение озаглавлено: "Девушка с веснушками"
(напечатано им в книге "Все мои братья"; 1953).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
О маленькой Дорис. - Впервые в "Литературной газете", 1957, Э 5 (10
января). Автограф перевода датирован: "17. XII" [1956].
Стихотворение Д. Уоллеса 1928 года (из книги "Ночь кончилась", 1943).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
В тюрьме. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1957, Э 3.
Автограф перевода датирован: "17. XII" [1956].
Перевод стихотворения Д. Уоллеса, написанного им в тюрьме Дин в 1941
году (из книги "Ночь кончилась"; 1943).
Печатается по кн. : Д. Уоллес, Стихи, "Прогресс", М. 1958.
Мать героев. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1957, Э 3.
Автограф перевода датирован: "17. XII" [1956].
Перевод стихотворения из книги Д. Уоллеса "Все мои братья" (1953).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Заполненная анкета. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1957,
Э 3. Автограф перевода датирован: "24. XII. 56 г. ".
С. Маршак, переводя стихотворение Д. Уоллеса "Реквием" (из книги "Все
мои братья"; 1953), разбил стихотворение на пять частей и ввел названия
второй, третьей, четвертой и пятой частей перевода.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Метла. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1957, Э 3.
У Д. Уоллеса стихотворение озаглавлено "Пословица" и включено в книгу
"Здравствуй, брат! Здравствуй, сестра!" (1956).
Печатается по кн. : Д. Уоллес, Стихи, "Прогресс", М. 1958.
Добрый совет. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1957, Э 3.
Печатается по кн. : Д. Уоллес, Стихи, "Прогресс", М. 1958.
Да или нет? - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э 8.
Перевод стихотворения Д. Уоллеса 1962 года.
Печатается по тексту первой публикации.
Три слова. - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э 8.
Перевод стихотворения Д. Уоллеса 1960 года.
Печатается по тексту первой публикации.
"Короткий оклик... " - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э3.
Вольный перевод стихотворения Д. Уоллеса из книги "Золотая легенда"
(1958).
Печатается по тексту первой публикации.
Немножко времени. - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э 8.
Перевод стихотворения Д. Уоллеса, написанного им в Москве в 1961 году.
Печатается по тексту первой публикации.
Куба. - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э 8.
Перевод стихотворения, написанного Д. Уоллесом в Москве в 1960 году.
Печатается по тексту первой публикации.
Песни фестиваля. - Впервые в журнале "Юность", 1962, Э 8,
Стихотворение было прислано Д. Уоллесом С. Маршаку в рукописи.
Печатается по тексту первой публикации.
"То плакала, то засыпала... " - Публикуется впервые.
Перевод стихотворения из книги Д. Уоллеса "Здравствуй, брат!
Здравствуй, сестра!" (1956).
Печатается по автографу.
"То был сюрприз, судьбы каприз... ". Отрывок. - Публикуется впервые.
Вольный перевод первых трех (из пяти) строф стихотворения Д. Уоллеса
"По счастью или просто так" (1956).
Печатается по автографу.
Силуэт. - Публикуется впервые.
Стихотворение было прислано Д. Уоллесом С. Маршаку в рукописи.
Печатается по автографу.
Из Шандора Петефи
Шандор Петефи (1823-1849) - великий венгерский поэт.
Работа С. Маршака в 1951-1952 годах над переводами из Петефи была
связана с подготовкой первого советского собрания сочинений венгерского
порта на русском языке.
Привал в пути. - Впервые под названием "Что тут за шумное веселье?" в
журнале "Новый мир", 1951, Э 8.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Прощание с 1844 годом. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 8.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
1849. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 8 без 4-й и 5-й строф.
В изданиях сочинений Ш. Петефи перевод С. Маршака печатался под
названием "В новогодний день 1849 года".
Для будапештского издательства "Корвина" С. Маршак перевел 4-ю и 5-ю
строфы стихотворения Петефи.
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Собрание сочинений в трех томах, т. 2,
изд-во "Корвина", Будапешт, 1964.
Пятый стакан. - Впервые под названием "Который стакан?" в ясурнале
"Новый мир", 1951, Э 8. Автограф перевода датирован: "11. V. 51 г. ".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Дядюшка Пал. - Впервые в журнале "Новый мир", 1951, Э 8.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Рассказ без конца. - Впервые под названием "Сказка без конца.
Маленькому Лаци Арань" в журнале "Новый мир", 1951, Э 8.
В Собрании сочинений Ш. Петефи, Гослитиздат (т. 2) и "Антологии
венгерской поэзии", Гослитиздат, М. 1952, перевод печатался под названием
"Лаци Арашо".
Петефи посвятил стихотворение Лаци (Ласло), трехлетнему сыну корта
Яноша Араня. Впоследствии Ласло Арань стал поэтом, известен и как собиратель
венгерских народных песен и сказок.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Лунная ночь. - Впервые в кн. : Ш. Петефи, Собрание сочинений, т. 1,
Гослитиздат, М. 1952.
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
Клип кликом... - Впервые в кн. : Ш. Петефи, Собрание сочинений, т. 1,
Гослитиздат, М. 1952. Автограф перевода датирован: "17. IV. 51 г. ".
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
"Блаженны те, кому дано... " - Впервые под названием "Жизнь и смерть" в
кн. : HI. Петефи, Собрание сочинений, т. 1, Гослитиздат, М. 1952. Автограф
перевода датирован: "17. IV. 52 г. ".
Печатается по Сочинениям, т. 3.
После попойки. - Впервые в кн. : Ш. Петефи, Собрание сочинений, т. 1,
Гослитиздат, М. 1952. Автограф перевода датирован: "17. IV. 51 г. ".
Мохачская битва - сражение 12 августа 1687 года, которое произошло
южнее города Мохача (Мохоча) в Венгрии между имперскими австро-германскими и
венгерскими войсками, с одной стороны, и турецкой армией - с другой, и
окончилось полным поражением турок.
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
Поцелуев два десятка... - Впервые в кн. : Ш. Петефи, Собрание
сочинений, т. 2, Гослитиздат, М. 1952.
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
Мартовская молодежь. - Впервые в кн. : Ш. Петефи, Собрание сочинений,
т. 2, Гослитиздат, М. 1952. Автограф перевода датирован: "17. IV. 51 г. ".
Стихотворение написано Ш. Петефи в 1848 году после выборов в венгерское
Национальное собрание, в которое не попал ни один из представителей
революционного общества "Мартовская молодежь", в том числе и сам Петефи.
Печатается по кн. : Ш. Петефи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
"Так тяжко мне, так трудно мне... " - Впервые в сб. "Избранные
переводы", 1959. Автограф перевода датирован: "17. IV. 51 г. ".
Печатается по тексту первой публикации.
Сударь Пинтъ. Отрывок. - Публикуется впервые.
Перевод первой половины стихотворения Петефи, написанного в сентябре
1844 года.
Печатается по автографу.
Из Лаури Сойни
Лаури Сойни (наст, фамилия: Соинен; 1875-1919) - финский поэт и
драматург.
В сочельник. - Впервые в журнале "Солнце России", СПб. 1913, Э 51.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Сароджини Найду
Сароджини Найду (1879-1949)-индийская поэтесса и видный общественный и
политический деятель Индии, соратница М. Ганди и Дж. Неру. Ее поэтические
сборники "Золотой порог" (1905) и "Птица времени" (1912) были изданы в
Англии.
С. Маршак познакомился с творчеством индийской поэтессы во время своего
пребывания в Лондонском университете в 1913- 1914 годах. В тетради тех лет
сохранились черновые записи незаконченной статьи о Сароджини Найду.
"Сароджини Найду, - писал С. Маршак, - является еще одной представительницей
того лирического расцвета Индии, в частности Бенгалии, с которым Европа
познакомилась впервые в лице Рабиндраната Тагора. Молодая поэтесса пишет
по-английски и по-бенгальски, владея обоими языками в совершенстве... "Душа"
книг Найду, - отмечает С. Маршак, - лирика женской любви", - и добавляет:
"Кроткое примирение с судьбой и смертью, столь характерное для ее восточного
ума, удивительно гармонирует с кротостью и самоотречением любящей женщины".
Все переводы из С. Найду взяты С. Маршаком из ее первых двух книг:
"Золотой порог" и "Птица времени".
Настигнутая ночью. - Впервые в журнале "Солнце России", СПб. 1913, Э
33.
Печатается по тексту первой публикации.
Из песен весны. "Песни весны" - цикл лирических стихов С. Найду.
"Как мне принять тебя, милый... " - Впервые в приложении (Э 14) к
газете "День", 1914 (б апреля).
Кеора - масло, полученное из мужского цветка винтовой пальмы.
Печатается по тексту первой публикации.
"Весна разбудила вершины и долы... " - Впервые в приложении (Э 14) к
газете "День", 1914 (6 апреля).
Печатается по тексту первой публикации.
К вечерней молитве. - Впервые в журнале "Аргус", 1915, Э 4.
Печатается по тексту гареты "Утро Юга", Бкатеринодар, от 28 декабря
1918.
Воин и подруга. - Публикуется впервые,
Печатается по автографу.
Из Поля Элюара
Поль Элюар (1895-1952) - французский поэт. Принял участие в Движении
Сопротивления, в 1942 году вступил в коммунистическую партию. После войны
известен и как активный борец за мир.
Моим товарищам печатникам. - Впервые в "Литературной газете", 1950, Э
39 (13 мая).
Перевод стихотворения из цикла Элюара "Посвящения" (1950).
Печатается по кн. : П. Элюар, Стихи, Гослитиздат, М. 1958.
Из Джанни Родари
Джанни (Джованни) Родари (р. 1919) - итальянский поэт. Во время войны -
активный участник Движения Сопротивления; тогда же вступил в Итальянскую
коммунистическую партию. С 1948 года Д. Родари становится литературным
сотрудником органа ИКП - газеты "Унита", в которой он создал "Детский
уголок". Здесь впервые были напечатаны многие стихи Родари для детей,
впоследствии вошедшие в ряд сборников его стихов.
В беседе с Л. Чуковской 12 июля 1957 года С. Маршак вспоминал: "Когда я
был в Италии и слышал гениальные народные песенки: "Быки, быки, куда вы
идете, все ворота заперты на замок, на ключ и на острие ножа" или другие -
венецианские, в которых живет отзвук похода крестоносцев, я думал: почему не
находится поэт, который мог бы на этой, на народной, основе что-то
построить? Таким оказался Родари. У нас его очень полюбили. В Италии его
очень любят дети... " ("Новый мир", 1968, Э 9),
Действительно, форма многих детских стихов Родари почерпнута из
детского итальянского фольклора. Речь идет о так называемых "филастрокках"
(можно перевести приблизительно: "стишки"); в это понятие включаются и
считалки, и колыбельные, и песенки, в которых отражается детское восприятие
мира. В филастрокках свободный размер, они напевны, легко запоминаются
ребенком (ср. в русском детском фольклоре - "Дождик, дождик, перестань!",
"Гори, гори ясно" и др.).
В ноябре 1952 года в "Литературной газете" (Э 141) появились первые
переводы стихов Д. Родари на русском языке. Они принадлежали перу С.
Маршака. Публикацию переводов С. Маршак сопроводил заметкой "Почему я
перевел стихи Джанни Родари?", очень интересной по выраженным в ней мыслям о
поэзии молодого итальянского коллеги и о детской поэзии вообще (см. т. 6
наст. изд.).
Стихи Родари привлекли поэта своим сочетанием "серьезной и значительной
темы" с "живым и своеобразным юмором". "Они как нельзя более соответствуют
детскому восприятию, детскому голосу, - продолжает С. Маршак. - В них есть
та причудливая игра, без которой немыслимы стихи, входящие в детский
обиход... В простых и немногословных стихах нашел свое правдивое отражение
быт детей и взрослых из рабочих кварталов Италии, и по форме они так похожи
на песенки-считалки, которые твердят и распевают в своих играх итальянские
дети".
В этой заметке и во многих других высказываниях о творчестве Д. Родари
С. Маршак особо отмечал социальную заостренность, политическую
злободневность детских стихов итальянского поэта-коммуниста. С. Маршак писал
в той же заметке "Почему я перевел стихи Джанни Родари?": "В некоторых из
своих переводов я отошел от буквальной точности, стремясь передать самую
сущность свежих и непосредственных стихов итальянского поэта. Но иначе, я
думаю, и нельзя переводить свободные и причудливые, часто основанные на
забавной рифме, стихи для детей".
Д. Родари перевел несколько стихотворений С. Маршака на итальянский
язык, не раз он писал в своих статьях о значении для него опыта советской
детской литературы, одним из основоположников которой был С. Маршак. В канун
1964 года в Москве состоялась дружеская встреча двух поэтов.
Из "Книги городов". Впервые цикл "Книга городов" напечатан Родари в
сборнике "Книга стихов" (1950). В последующих сборниках, изданных Родари,
состав цикла изменился.
С. Маршак опубликовал впервые переводы из этого цикла Д. Родари (за
исключением стихотворения "Венеция") в журнале "Новый мир", 1953, Э 11, с
подзаголовком "Из "Книги городов".
Переводы С. Маршака из цикла "Книга городов" (за исключением
стихотворения "Когда умирают фабричные трубы") печатаются по кн. : Д.
Родари, Поезд стихов, 1963; при этом сохраняется порядок расположения стихов
по сб. : Д. Родари, Поезда и города, Детгиз, М. 1955.
Воскресная прогулка. - В черновых автографах сохранился перевод строфы
(после 6-й строки), опущенной в окончательной редакции:
А дальше выходит дорога моя
На площадь другую - Эзедра.
Бесплатную музыку слушаю я,
Которой нас потчуют щедро.
Венеция. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 20 (17 мая).
Когда умирают фабричные трубы. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э
11.
Печатается по сб. Д. Родари, Поезда и города, Детгиз, М. 1955.
Из книги "Поезд стихов". Впервые цикл был напечатан Родари полностью в
книге "Поезд стихов" (1952). Как свидетельствует сам автор, этот цикл стихов
возник в связи с большими забастовками железнодорожников, прокатившимися по
Италии в 1951-1952 годах (см. предисловие Д. Родари к сборнику его стихов в
переводе С. Маршака, вышедшему в "Библиотеке "Огонька" в 1953 г.).
С. Маршак перевел весь цикл "Поезд стихов", за исключением
стихотворения "Курьерский из Кампобассо", работа над переводом которого не
была закончена поэтом (черновой автограф хранится в архиве С. Маршака).
Переводы цикла "Поезд стихов" впервые напечатаны:
Шесть тысяч поездов, Третий, второй, первый класс, Спальный вагон,
Красный свет, Туннель, Товарный поезд, Зал ожиданья, Поезд эмигрантов,
Детская железная дорога - в "Литературной газете", 1953, Э 100 (22 августа)
с подзаголовком "Из книги "Поезд стихов";
Станция - в кн. : Д. Родари, Стихи, 1953;
Домик Э 27, Эшелон, Поезд будущего, Поезд, идущий за границу, Поезда
бастуют - в журнале "Новый мир", 1953, Э И, с подзаголовком "Из книги "Поезд
стихов".
Переводы цикла "Поезд стихов" печатаются:
Станция, Третий, второй, первый класс, Красный цвет, Поезд будущего,
Поезда бастуют - по кн. : Д. Родари, Поезда н города, Детгиз, М. 1955;
остальные переводы - по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963; при этом
сохраняется порядок расположения стихотворений по сб. "Поезда и города", где
этот цикл был напечатан полностью.
Шесть тысяч поездов. - С. Маршак переработал газетный вариант перевода
для кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
В Реджо-Калабрия поезда с берега сами идут на суда. - Реджо-Калабрия,
город в Южной Италии, железнодорожным паромом связан с островом Сицилия.
Третий, второй, первый класс. - При подготовке к изданию книги: Д.
Родари, Стихи, 1953, С. Маршак добавил к переводу два стиха (7-8) и снял два
стиха после 10-й строки:
Сидя на мягких диванах, синьоры
Здесь деловые ведут разговоры.
Из книги "Здравствуйте, дет и!" и другие стихотворения. Часть переводов
из Родари С. Маршак объединил в книгу, названную им "Здравствуйте, дети!".
Книга была издана Детгизом в 1952 году, без каких-либо изменений переиздана
Детгизом в 1955 году; неоднократно перепечатывалась областными
издательствами.
Далекое путешествие. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 15 (12
апреля).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Чем пахнут ремесла? - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Какого цвета ремесла? - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141
(22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Лудильщик. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Человек на подъемном кране. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э
141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Рыбак. - Впервые с первой строкой "Эй, рыбак, идущий в море... " в
"Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Для издания книги Д. Родари, Поезд стихов, 1963, С. Маршак создал новый
вариант перевода.
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
"Старье берем". - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Городской трамвай. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Почтальон. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Р одари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Служанка. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Точильщик. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Метельщик. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Трубочист. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1953, Э 53 (3 июля).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Старый каменщик. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
В черновом автографе перевода имеется четверостишие, не вошедшее в
окончательную редакцию стихотворения (после 8-й строки):
Если б зданья
Собрать воедино,
Вышел бы город
Высокий и длинный.
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Пожарный. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2.
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Чистильщик сапог. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 15 (12 апреля).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Вполголоса. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 15 (12 апреля).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Субботний вечер. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Не у всех бывает воскресенье. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э
2. Автограф перевода датирован: "27. XII. 52 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Стишок про летнюю жару и городскую детвору. - Впервые под названием
"Лето в городе" в "Литературной газете", 1952, "No 141 (22 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Мальчик из Модены. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2. Автограф
перевода датирован: "27. XII. 52 г. ".
Д. Родари написал эт0 стихотворение в связи с событиями в городе
Модена, в котором 9 января 1950 года полицией была расстреляна демонстрация
бастующих рабочих.
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Слово "плакать". - Впервые в "Литературной газете", 1953, Э 42 (7
апреля). Автограф перевода датирован: "20. П. 53 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Чиччо. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1953, Э 53 (3 июля).
Автограф перевода датирован: "30. VI. 53 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Карусель. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 20 (17мая). Автограф
перевода датирован: "20. И. 53 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Матери не могут спать. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 15 (12
апреля). Автограф перевода датирован: "20. 11. 53 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Славный корабль. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 141 (22
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Журналист. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1953, Э 2 (6
января).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Наше вино. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 20 (17 мая). Автограф
перевода датирован: "3. IV" [1953].
Надо молодчикам заокеанским жар поубавить душем шотландским. - Имеются
в виду мощные демонстрации, проведенные шотландскими сторонниками мира в
сентябре 1951 года около Холи-Лох - военной базы США в Шотландии.
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Женщины Сан-Северо. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 20 (17 мая).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Там, в горах. - Впервые с подзаголовком "Из песен Италии" в журнале
"Огонек", 1953, Э 20 (17 мая).
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Кладбище в Редипулье. - Впервые в журнале "Огонек", 1953, Э 20 (17
мая).
В стихотворении Родари речь идет о кладбище, находящемся вблизи
северо-восточной границы Италии; на этом кладбище погребено около ста тысяч
итальянских солдат, погибших во время первой мировой войны.
Берсальеры - особый вид итальянской пехоты, специально тренировавшейся
в меткой стрельбе и форсированных переходах.
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Неаполитанский мальчик. Ласточка без солнца. - Впервые с "Литературной
газете", 1953, Э 42 (7 апреля). Автограф перевода датирован: "20. II. 53 г.
".
Это жестокой болезни начало. - Имеется в виду трахома, которой часто
болеют дети бедняков Италии, живущих в чрезвычайно тяжелых жилищных
условиях.
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Письмо фее. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2. Автограф
перевода датирован: "27. 11. 52 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Елка на стекле. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1953, Э 2 (6
января).
С. Маршак переработал газетный текст перевода при подготовке к изданию
книги: Д. Родари, Стихи, 1953.
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Новая тетрадка. - Впервые в "Литературной газете", 1953, Э 42 (7
апреля).
Печатается по кн. : Д. Родари, Стихи, 1953.
Лежебока. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2.
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Снежное чучело. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2.
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Оркестр на площади. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2.
Автограф перевода датирован: "27. XII. 52 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Крыша на палке. - Впервые с первой строкой "Слышишь, как ливень шумит
на дворе?.. " в газете "Пионерская правда", 1953, Э 53 (3 июля).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Всемирный хоровод. - Впервые с первой строкой "Эта песня круговая... "
в газете "Пионерская правда", 1953, Э 2 (6 января).
В 1961 году в журнале "Огонек" (Э 46) была напечатана новая редакция
перевода, которая перепечатывалась в последующих публикациях ("Веселые
картинки", 1962, Э 6, Д. Родари, "Всемирный хоровод", Детгиз, М. 1962) и в
последнем прижизненном издании переводов С. Маршака из Родари - в кн. : Д.
Родари, Поезд стихов, 1963.
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Куда девались феи? - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2. Автограф
перевода датирован: "27. XII. 52 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, "Здравствуйте, дети!", 1955.
Сколько всего детей на свете? - Впервые в "Литературной газете", 1953,
Э 42 (7 апреля). Автограф перевода датирован: "20. 11. 53 г. ".
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Первый день в школе. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1953, Э 2
(6 января).
Печатается по тексту первой публикации.
Больной мальчик. - Впервые в журнале "Новый мир", 1953, Э 2.
Печатается по тексту первой публикации.
Сказка о правде. - Впервые в журнале "Советская женщина", 1953, Э 3.
Печатается по тексту первой публикации.
Имена. - Впервые в журнале "Советская женщина", 1955, Э 12. Автограф
перевода датирован: "15. VIII. 55 г. ".
Печатается по тексту первой публикации.
Если 6. - Впервые в журнале "Советская женщина", 1955, Э 12. Автограф
перевода датирован: "15. VIII. 55 г. ".
Печатается по тексту первой публикации.
Будь я пекарем. - Впервые в журнале "Советская женщина", 1955, Э 12.
Автограф перевода датирован: "15. VIII. 55 г. ".
Печатается по тексту первой публикации.
Чем писать? - Впервые в журнале "Огонек", 1961, Э 46 (12 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Какие задачи решают взрослые? - Впервые в журнале "Ого нек", 1961, Э 46
(12 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Вечное платье. - Впервые в журнале "Огонек", 1961, Э 46 (12 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Что читают кошки по воскресеньям. - Впервые в журнале "Огонек", 1961, Э
46 (12 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Новогодние пожелания. - Впервые в журнале "Огонек", 1981, Э 48 (26
ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Чья луна? - Впервые в журнале "Огонек", 1961, Э 48 (26 ноября).
Стихотворение Родари написано в ответ на письмо школьницы из Киева Жени
Цукерман. В этом письме Женя спрашивала поэта: "Почему сияет луна?" Как
обычно в таких случаях, Д. Родари напечатал свой ответ в детском отделе
газеты "Унита" (17 мая 1956 г.). После обстоятельного ответа на вопрос Жени,
Родари предложил своим юным читателям "стишок для школьников Киева" (у
Родари - под названием "Луна Киева").
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Династия лентяев. - Впервые в журнале "Огонек", 1961, Э 48 (26 ноября).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
После дождя. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1962, Э 34 (1
мая).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Странная встреча. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1962, Э 34 (1
мая).
Печатается по кн. : Д. Родари, Поезд стихов, 1963.
Тараторка. - Впервые в журнале "Пионер", 1962, Э 7.
Печатается по тексту первой публикации.
Растеряха. - Впервые в журнале "Пионер", 1962, Э 7.
Печатается по тексту первой публикации.
Дежурный постовой. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу.
<> Из современных африканских поэтов <>
Из Майкла Ден Ананга (Дей-Ананга)
Один из ведущих поэтов Ганы. Принимал участие в Бандунгской конференции
(1955). Автор сборника "Африка говорит" (1959). В своих стихотворениях
стремится восстановить историческую правду о прошлом Африки.
Блаженный миг. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1961-1962 годов.
Из Матэя Маркуэя
Поэт из Ганы.
В нашей деревне. - Впервые в "Литературной газете", 1962, Э 9 (20
января).
Печатается по тексту первой публикации.
Из Фрэнка Паркса
Поэт и прозаик из Ганы.
Африканский рай. - Впервые в "Литературной газете", 1962, Э 9 (20
января).
Калабаш (калебас) - тыква, имеющая форму бутылки; ее твердая оболочка
используется как барабан.
Бататы - мучнистые клубни тропического многолетнего растения (сладкий
картофель); употребляются в пищу.
Одоманкома, Туэрампон - имена бога-создателя в негритянской мифологии.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Саймона Педерека
Поэт из Ганы.
Гриф. - Впервые в "Литературной газете", 1962, Э 9 (20 января).
Печатается по тексту первой публикации.
Из Бираго Диопа
Сенегальский поэт и фольклорист. Автор литературных обработок
негритянских сказок. Стихи разных лет объединены в сб. "Отблески и
проблески" (на французском языке; Париж, 1960). Б. Диопу свойственна
некоторая идеализация патриархального уклада Африки и ее анимистических
верований.
Прадеды. - Впервые в "Литературной газете", 1962, Э 9 (20 января).
Перевод стихотворения "Дуновения" из сборника Диопа "Отблески и
проблески" (1960).
Печатается по тексту первой публикации.
Из Абиосе Николя
Поэт из Сьерра-Леоне (Западная Африка); пишет на английском языке.
Возвращение. - Впервые в "Литературной газете", 1962, Э 9 (20 января).
В стихотворении упоминаются порты, расположенные на берегу
Атлантического океана - крупнейшие города английских, французских и
португальских колоний, центры национально-освободительного движения в
Западной Африке, ныне столицы молодых государств (кроме Бисау).
Фритаун - название города происходит от англ. freetown (город свободы);
Либревиль - название происходит от франц. libreville (город свободы). Бисау
(Биссау) - город в Португальской Гвинее.
Печатается по тексту первой публикации.
На африканском берегу. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу 1961-1962 годов.
<> Из славянских поэтов <>
Из Стефана Витвицкого
Стефан Витвицкий (1800-1847) - польский порт. Популярны его лирические
стихотворения и песни, являющиеся романтической интерпретацией народной
поэзии.
Гулянка. - Впервые в сб. "Польская поэзия", в двух томах, т. 1,
Гослитиздат, М. 1963.
На текст этого стихотворения С. Витвицкого писали музыку Ф. Шопен и С.
Монюшко.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Юлиана Тувима
Юлиан Тувим (1894-1953) - польский поэт. В годы второй мировой войны -
крупный антифашистский деятель и пламенный публицист. Принимал самое
активное участие в литературной и общественной жизни народно-демократической
Польши.
На смерть польского поэта С. Маршак откликнулся большим письмом в
журнал "Нова культура" (от 6 января 1954 г.). "Тувим был замечательным
писателем для детей, - писал он. - Завоевать признание самой благодарной и
вместе с тем самой требовательной читательской аудитории, пытливой и
жизнерадостной, не прощающей писателю ни малейшей фальши - я имею в виду
детей - дело нелегкое. Тувиму это удалось. Он сумел найти путь к сердцам
миллионов маленьких читателей - и не только у себя в стране. Многие стихи
Тувима, переведенные на русский язык, пользуются большой любовью у юных
читателей советской страны".
Литературовед-славист М. Живов вспоминал в своей книге "Юлиан Тувим"
("Советский писатель", М. 1963): "Вскоре после окончания войны, в связи с
подготовкой к печати первой на русском языке книги избранных стихотворений
Тувима, я обратился к С. Я. Маршак} с просьбой перевести несколько детских
стихотворений польского поэта. Его внимание привлекло прежде всего
стихотворение "Стол"... " В другом месте своей книги М. Живоз писал: "Тувим
лично благодарил Маршака при их встрече в Москве в 1948 году за его переводы
и ответил на них переводом стихотворения Маршака "Кабы реки и озера слить бы
в озеро одно... ".
Стол. - Впервые в кн. : Ю. Тувим, Избранное, Гослитиздат, М. 1946.
Печатается по кн. : Ю. Тувим, Стол, Детгиз, М. 1962.
Знамя. - Впервые в "Литературной газете", 1950, Э 88 (28 сентября).
Ян Чернолесский, или Ян из Чернолесья - "польский поэт-классик Ян
Кохановский, живший в XVI веке" (прим. С. Маршака в автографе перевода).
Сердца растут с такими днями - строка из II пески Яна Кохановского.
Печатается по кн. : Ю. Тувим, Стихи, Гослитиздат, М. 1959.
Рыцарь Кжикальский. - Публикуется впервые.
В своей книге "Юлиан Тувим" М. Живов опубликовал этот перевод С.
Маршака с другим вариантом фамилии рыцаря - "героя" стихотворения: "пан
Крикальский".
Здесь Ю. Тувим обратился к популярному фольклорному мотиву (ср. с
русской народной присказкой о мужике, который "поймал медведя", а на вопрос,
почему же он не тащит медведя, отвечал: "Медведь не пущает!").
Печатается по автографу.
Из Йована Йовановича-Змая
Йован Йованович-Змай (1833-1904) - сербский поэт и публицист, видный
представитель романтизма в сербской литературе. Стихи для детей принесли
Йовановичу-Змаю также славу одного из лучших детских поэтов своего времени.
Он был издателем популярного детского журнала "Невен" ("Ноготки"). В этом
журнале было опубликовано большинство стихотворений Йовановича-Змая,
переведенных С. Маршаком.
С. Маршак "открыл" для советских читателей детские стихи сербского
поэта, напечатав в 1956 году цикл их переводов. Его привлекла близость
стихов Йовановича-Змая к национальному фольклору, лаконичность их формы,
афористичность языка.
Честь. - Впервые в "Литературной газете", 1956, Э 88 (26 июля).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Крапива. - Впервые в "Литературной газете", 1956, Э 88 (26 июля).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Ослиные уши. - Впервые в "Литературной газете", 1956, Э88 (26 июля).
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Книга и человек. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1956, Э
10.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
Черное и белое. - Впервые в "Литературной газете", 1956, Э 88 (26
июля).
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Братьям болгарам. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1956, Э
10.
Й. Йованович-Змай написал это стихотворение в 1885 году во время
непопулярной в народе сербо-болгарской войны, развязанной находившимся под
влиянием Австро-Венгрии сербским правительством против Болгарии. Война
окончилась быстрым поражением сербской армии.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
Санки. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1956, Э 10.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
Подснежник. - Впервые под названием "Ландыш" в журнале "Иностранная
литература", 1956, Э 10.
В журнальный текст перевода вкралась ошибка: было неправильно
переведено название цветка - вместо "Подснежник" было "Ландыш". Исправление
ошибки вызвало переработку текста во время подготовки к изданию книги стихов
Йовановича-Змая в 1958 году.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
Почему они босые? - Впервые под названием "Почему?" в журнале
"Иностранная литература", 1956, Э 10.
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
Кабы стал я королем. - Впервые в журнале "Иностранная литература",
1956, Э 10.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
С"0
Что было бы, если бы... - Впервые в журнале "Иностранная литература",
1956, Э 10.
Печатается по сб. "Сатирические стихи", 1964.
Утиная школа. - Впервые в журнале "Иностранная литература", 1956, Э 10.
Печатается по кн. : Й. Йованович-Змай, Стихотворения, Гослитиздат, М.
1958.
Воробей зимою, "На странный мост похожа ложь... ", Русская зима. -
Публикуются впервые.
Печатаются по автографам.
Из Ламара
Ламар (наст, имя - Лальо Маринов; р. 1898) - болгарский поэт.
Печатается с 1915 года. Был участником антифашистского литературного фронта.
В последнее время поэт часто обращается к форме сонета, к пейзажной лирике.
В 1956 году С. Маршак перевел два сонета Ламара.
Старая водяная мельница. - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э 2.
Печатается по кн. : Ламар, Стихи, "Иностранная литература", М. 1961.
Дятел. - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э 2.
Печатается по кн. : Ламар, Стихи, "Иностранная литература", М. 1961.
Из Христо Радевского
Христо Радевский (р. 1903) - болгарский поэт. Начал печататься в конце
20-х годов. Публиковался в коммунистических и прогрессивных изданиях. После
9 сентября 1944 года принимает активное участие в общественной и
литературной жизни страны. X. Радевский перевел на болгарский язык "Лирику"
С. Маршака и книгу его детских стихов.
Лиса и Еж. - Впервые с первой строкой "Лисица говорит Ежу... " в
журнале "Крокодил", 1954, Э 21.
Печатается по кн. : X. Радевский, Стихи и басни, Гослитиздат, М. 1957.
Наказанная Лиса. - Впервые в журнале "Крокодил", 1954, Э 21.
Печатается по кн. : X. Радевский, Стихи и басни, Гослитиздат, М. 1957.
Из Ондры Лысогорского
Ондра Лысогорский (наст. имя - Зрвин Гой; р. 1905) - чешский поэт;
пишет на ляшском диалекте. До второй мировой войны сотрудничал в
антифашистской печати. Во время войны эмигрировал в СССР, где находился с
1939 по 1946 год. В СССР были опубликованы четыре книги его стихов на
русском языке.
Баллада перед кузней. - Впервые под названием "Перед кузней" в журнале
"Огонек", 1944, Э 50-51.
Перевод стихотворения, написанного О. Лысогорским в Ташкенте 5 декабря
1942 года.
Печатается по кн. : О. Лысогорский, Стихотворения, "Советский
писатель", М. 1946.
Березка под окном. - Впервые в кн. : О. Лысогорский, Песни о солнце и
земле, Гослитиздат, М. 1945.
Перевод стихотворения, написанного О. Лысогорским в Москве 26 августа
1943 года.
Печатается по кн. : О. Лысогорский, Стихотворения, "Советский
писатель", М. 1946.
Стрекоза осенью. - Впервые с первой строкой "Пишу я левою рукою эти
строки... " в кн. : О. Лысогорский, Песни о солнце и Земле, Гослитиздат, М.
1945.
Перевод стихотворения, написанного О. Лысогорским в Москве 31 августа
1943 года и посвященного С. Маршаку.
Печатается по кн. : О. Лысогорский, Стихотворения, "Советский
писатель", М. 1946.
<> ИЗ ПОЭТОВ НАРОДОВ СССР <>
<> Из армянских поэтов <>
Из Ованеса Туманяна
Ованес Туманян (1869-1923) - армянский поэт. В письме в дочери поэта А.
Туманян С. Маршак 10 июня 1962 года отметил: "Армения - страна прекрасной
поэзии и замечательных поэтов. Но, пожалуй, ни одному из певцов конца XIX и
первых десятилетий XX века так не подходит звание народного поэта, как
Ованесу Туманяну. У него есть все, чем богат народ: тонкое чувство природы,
глубокая мудрость, а главное - великая любовь к жизни и к человеку". Называя
О. Туманяна своим "любимым поэтом", С. Маршак писал далее: "Я рад, что мне
удалось внести свою - правда, небольшую - долю в ответственное дело перевода
чудесной поэзии Ованеса Туманяна на русский язык. Я перевел всего только две
его стихотворные сказки, а также отдельные стихи и могу сказать, что при
всей трудности, с которой связана передача этих своеобразных, крепко
связанных с национальной почвой стихов, работа над переводами была для меня
истинной радостью. В каждой строчке я чувствовал ясную, добрую, по-детски
чистую душу великого армянского поэта".
Кот-скорняк. Армянская сказка. - Впервые в журнале "Чиж", Л. 1939, Э 4,
под названием "Собака и кот".
Перевод сказки О. Туманяна, написанной им в 1886 году.
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
Прялка. Народное. - Впервые в кн. : О. Туманян, Избранное, Детгиз, М. -
Л. 1945.
Перевод стихотворения О. Туманяна 1908 года.
Печатается по кн. : О. Туманян, Избранные произведения в двух томах, т.
1, Гослитиздат, М. 1960.
Капля меда. Армянское народное сказание. - Впервые в сб. "Стихи,
сказки, переводы", кн. 2, 1952. Автограф перевода датирован: "25. IV. 51 г.
".
Перевод сказки О. Туманяна, написанной им в 1909 году.
Печатается по сб. "Сказки", 1962.
<> Из белорусских поэтов <>
Из Франциска Богушевича
Франциск Казимирович Богушевич (1840-1900) - белорусский порт. В своих
стихах был горячим защитником интересов угнетенного крестьянства, гневно
обличал царское самодержавие.
Колыбельная. - Впервые в журнале "Знамя", 1950, Э 8.
Перевод 8-го стихотворения из цикла Ф. Богушевича "Песни", созданного
по мотивам белорусских народных песен (1894).
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Мужик дурней вороны. - Впервые в журнале "Знамя", 1950, Э 8.
Перевод стихотворения Ф. Богушевича 1891 года.
От Петра и до Якуба - то есть от "Петрова дня" (29 июня ст. ст.) до
"Якубова дня" (25 июля ст. ст.).
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955t
Из Янки Лучины
Янка Лучина (наст, имя - Иван Люцианович Неслуховский; 1851-1897) -
белорусский поэт; писал лирические стихи из крестьянской жизни.
"Не я пою, - народ божий... " - Впервые в сб. "Антология белорусской
литературы", Гослитиздат, М. 1952.
Перевод стихотворения Я. Лучины 1891 года.
Печатается по тексту первой публикации.
Из Тетки (А. Пашкевич)
Тетка (наст. имя - Алоиза Степановна Пашкевич; 1876-1916) - белорусская
поэтесса. За революционную деятельность подвергалась судебному преследованию
и репрессиям со стороны царского правительства. В своих стихах рисовала
бесправное положение народа, призывала к свержению самодержавия.
Скрипка. - Впервые в сб. "Антология белорусской поэзии", Гослитиздат,
М. 1952.
Перевод стихотворения Тетки 1906 года - из сборника "Скрипка
белорусская", вышедшего в свет в том же году.
Печатается по тексту первой публикации.
Деревенским женщинам. - Впервые в сб. "Антология белорусской поэзии",
Гослитиздат, М. 1952.
Перевод стихотворения Тетки 1907-1908 годов,
Печатается по тексту первой публикации.
<> Из грузинских поэтов <>
Из Дмитрия Гулиа
Дмитрий Гулиа (1874-1960) - народный поэт Абхазии. Основоположник
абхазской художественной литературы и абхазского литературного языка. Первый
сборник стихов вышел в 1912 году.
Колхоз в горах. - Впервые цикл стихов в "Литературной газете", 1953, Э
37, под общим названием "В нашей деревне". В цикл входило восемь
стихотворений, с последовательной нумерацией: "1. Про солнце", "2. Про
луну", "3. Доктор и старик", "4. Родник", "5. Дедушкин заказ", "6.
Телескоп", "7. Наш офицер", "8. Часы". В Сочинениях, т. 3, этот цикл
напечатан в количестве пяти стихотворений: "Про солнце", "Родник", "Заказ",
"Телескоп" и "Часы", с подзаголовком "В горной деревне". В сб. "Избранные
переводы", 1959, тот же цикл из пяти стихотворений, в той же
последовательности, с нумерацией, под заголовком "Колхоз в горах".
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Из Паоло Яшвили
Паоло Яшвили (1895-1937) - грузинский советский поэт.
Нита-капитан. - Впервые в газете "Известия", 1936, Э 267. Печатается по
кн. ; П. Яшвили, Избранное, изд-во "Советский писатель", М. 1958.
Из Георгия Леонидзе
Георгий Николаевич Леонидзе (1899-1966) - грузинский советский порт,
один из виднейших грузинских лириков.
"Всем сердцем я жду и зову тебя, май... " - Впервые в журнале
"Литературная Грузия", Тбилиси, 1959, Э 12.
Перевод стихотворения Г. Леонидзе 1928 года.
Печатается по кн. : Г. Леонидзе, Стихи. Поэмы, Гослитиздат, М. 1960.
Из еврейских поэтов
Из Давида Гофштейна
Давид Наумович Гофштейн (1889-1952) - еврейский советский поэт. Один из
зачинателей еврейской советской поэзии.
Чудесный день. - Впервые в кн. : Д. Гофштейн, Избранное, "Советский
писатель", М. 1958.
Перевод стихотворения Д. Гофштейна из сборника поэта "У дорог" (1919).
Печатается по кн. : Д. Гофштейн, Стихи, Гослитиздат, М. 1961.
Из Льва Квитко
Лев Моисеевич Квитко (1890-1952) - еврейский советский поэт. Первая
книга стихов для детей "Песенки" вышла в 1919 году. Тематика его
произведений - любовь к народной земле, радость приобщения к труду, дружба
между людьми и народами - близка творческим интересам С. Маршака.
Письмо Ворошилову. - Впервые одновременно в журналах "Мурзилка", Э 2, и
"Чиж", Э 2, 1936, в газете "Известия", 1936, Э 42. Для книжного издания
значительно переработано.
В тексте газеты "Известия" третья строфа читалась:
Товарищ Ворошилов,
Ты, верно, будешь рад,
Когда к тебе на службу
Придет мой старшин брат.
Пятая строфа:
Товарищ Ворошилов,
Поверь, ты доверяй,
Умрет он, а не пустит
Врага в советский край.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959. Лошадка. - Впервые в
газете "Известия", 1936, Э 108. Печатается по сб. "Избранные переводы",
1959. Жучок. - Впервые в газете "Известия", 1936, Э 42. Печатается по сб.
"Избранные переводы", 1959. Ложка-поварешка. - Впервые в кн. : Л. Квитко,
Весна, Дет-гиз, М. - Л. 1946.
Печатается по кн. : Л. Квитко, Моим друзьям, Детгиз, М. 1960.
Из Самуила Галкина
Самуил Залманович Галкин (1897-1960) - еврейский советский порт и
драматург.
Слово свято. - Впервые в журнале "Новый мир", 1957, Э 12.
Перевод стихотворения С. Галкина 1957 года.
Печатается по кн. : С. Галкин, Стихи последних лет, "Советский
писатель", М. 1962.
Тишина. - Впервые под названием "Первый снег" в журнале "Новый мир",
1957, Э 12.
Перевод стихотворения С. Галкина 1956 года.
Печатается по кн. : С. Галкин, Стихотворения, Гослитиздат, М. 1962.
После грозы. - Впервые в журнале "Новый мир", 1960, Э 2.
Перевод стихотворения С. Галкина 1959 года.
Печатается по кн. : С. Галкин, Стихи последних лет, "Советский
писатель", М. 1962.
Из Исаака Фефера
Исаак Соломонович Фефер (1900-1952) - еврейский советский поэт.
Звезды и кони. - Впервые под названием "Кони на водопое" в журнале
"Пионер", 1948, Э 12.
Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959,
Правда и ложь. - Впервые в журнале "Пионер", 1948, Э 12. Печатается по
сб. "Избранные переводы", 1959. Дружба. - Впервые в журнале "Пионер", 1948,
Э 12. Печатается по сб. "Избранные переводы", 1959.
Из Овсея Дриза
Овсей Овсеич Дриз (р. 1908) - еврейский советский поэт. Начал
печататься с начала 30-х годов, автор многих произведений для детей.
Песня точильщика. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу.
Из Рахили Баумволь
Рахиль Наумовна Баумволь (р. 1914) - еврейская советская поэтесса.
Улыбка. - Впервые в журнале "Дружба народов", 1961, Э 3. Печатается по
тексту первой публикации.
<> Из казахских поэтов <>
Из Джамбула
Джамбул Джабаев (1846-1945) - казахский народный поэт-акын.
Степной кумыс. - Впервые в альманахе "Дружба народов", N. 14,
"Советский писатель", М. 1947, под названием "Кумыс".
Перевод песни Джамбула, записанной в 1937 году.
Саба - кожаный мешок для приготовления и хранения кумыса.
Турсук - дорожный мешок из кожи для кумыса и других жидкостей.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Из Абдильды Тажибаева
Абдильда Тажибаевич Тажибаев (р. 1909) - казахский советский писатель.
Великан. - Впервые с первой строкой "С тобой гвардеец-капитан... " в
газете "Известия", 1942, Э 148 (26 июня), под названием, "Гвардии капитану
Баурджану Момыш-улы".
В 1958 году для отдельного издания стихов А. Тажибаева на русском языке
С. Маршак значительно переработал свой перевод военных лет.
Перевод стихотворения А. Тажибаева 1942 года.
Печатается по кн. : А. Тажибаев, Песнь о друге, Гослитиздат, М. 1958.
Жамал. - Впервые в журнале "Знамя", 1949, Э 5г
Перевод стихотворения А. Тажибаева 1942 года.
Печатается по кн. : А. Тажибаев, Песнь о друге, Гослитиздат, М. 1958.
<> Из латышских поэтов <>
Из Эдуарда Вейденбаума
Эдуард Екабович Вейденбаум (1867-1892) - латышский поэт,
профессиональный революционер. Написал около 100 стихотворений, при жизни
никогда не печатавшихся и распространявшихся нелегально; в них призывал
народ к свержению эксплуататоров.
Божья милость. - Публикуется впервые.
Печатается по автографу.
Из Мирдзы Кемпе
Мирдза Кемпе (Мирдза Яновна Найковская; р. 1907) - латышская советская
поэтесса. Печатается с начала 30-х годов.
Латышские поэты в детском саду украинского колхоза. - Впервые в
альманахе "Дружба народов", кн. 14, "Советский писатель", М. 1947.
Печатается по сб. "Антология латышской поэзии", Рига, 1955.
Из литовских поэтов
Из Саломеи Нерис
Саломея Нерис (наст, фамилия - Бачинскайте-Бученс; 1904-1945)-литовская
советская поэтесса. Печатается с 1924 года. Во время Великой Отечественной
войны вышли в свет несколько сборников ее стихов. За сборник стихов "Мой
край" посмертно была удостоена Государственной премии СССР (1947).
Малой (Прусской) Литве, освобожденной советскими войсками. - Впервые
под названием "Малой Литве" в "Литературной газете", 1945, Э 29 (7 июля).
Перевод стихотворения С. Нерис 1944 года.
Малая (Прусская) Литва - бывшая Восточная Пруссия, где некогда
проживало литовское племя древних пруссов. Пруссы еще в XIII веке были
частично истреблены, частично закабалены орденом крестоносцев.
Перкунас - божество грома и молнии в древнелитовской мифологии.
Грюнвальдовские трубы - 15 июля 1410 года близ сел Грюнвальд и
Танненберг соединенное русско-литовско-польское ополчение разгромило
наголову рыцарей Тевтонского ордена.
Девять братьев - персонажи литовского фольклора.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Мать. - Впервые без названия в журнале "Смена", 1947, Э 15.
В альманахе "Дружба народов", кн. 13 (М. 1947) перевод С. Маршака был
напечатан под названием "Мать и сын", в изданиях стихотворений С. Нерис -
под названием "Что сказала бы матушка".
Перевод стихотворения С. Нерис 1944 года.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Мой рядовой. - Впервые в кн. : С. Нерис, Мой край, Вильнюс, 1947.
Перевод стихотворения С. Нерис 1941 года.
Печатается по кн. : С. Нерис, Стихи, Гослитиздат, М. 1961.
<> Из татарских поэтов <>
Из Габдуллы Тукая
Габдулла Тукай (наст, имя - Габдулла Мухаммед-Гарифович Тукаев;
1886-1913) - татарский поэт-демократ, публицист. Один из основоположников
новой, реалистической литературы татарского народа.
Мальчик с дудочкой. - Впервые в "Литературной газете", 1946, Э 19 (1
мая).
Перевод стихотворения Г. Тукая 1912 года.
Печатается по кн. : Г. Тукай, Стихотворения и поэмы, "Советский
писатель", М. - Л. 1963.
Из Мусы Джалиля
Муса Мустафиевич Джалиль (1906-1944) - татарский советский поэт. В 1941
году ушел на фронт. В 1942 году, тяжело раненный в бою, он был взят в плен,
заключен в концлагерь и за участие в подпольной организации казнен в военной
тюрьме в Шпандау (Берлин). Через бельгийского партизана, заключенного в
тюрьме Моабит, Джалилю удалось передать на волю блокнот со стихами. Две
самодельные записные книжки (впоследствии вторая была доставлена членом его
подпольной организации) и составили знаменитые "Моабитские тетради" -
свидетельство борьбы, страданий и мужества поэта.
Случается порой. - Впервые в "Литературной газете", 1955, Э 68 (9
июня).
Перевод стихотворения М. Джалиля, написанного в ноябре 1943 года
(включено в обе "Моабитские тетради").
Печатается по кн. : М. Джалиль, Избранная лирика, "Молодая гвардия", М.
1964.
Беда. - Впервые в "Литературной газете", 1955, Э69 (9 июня).
Перевод стихотворения М. Джалиля, написанного им в ноябре 1943 года
(первая "Моабитская тетрадь").
Печатается по кн. : М. Джалиль, Избранное, "Советский писатель", М.
1961.
У двери. - Публикуется впервые.
Вольный перевод стихотворения М. Джалиля, написанного им в декабре 1942
года (первая "Моабитская тетрадь").
Печатается по автографу.
<> Из узбекских поэтов <>
Из Мухаммада Шарифа Гульхани
Мухаммад Шариф Гульхани (годы рожд. и смерти неизвестны) - узбекский
поэт XIX века, таджик по происхождению. Жил в Намангане и Коканде во время
правления кокандского хана Омархана (1810-1822). Гульхани - основатель жанра
басни в узбекской литературе.
Верблюжонок. - Впервые с первой строкой "Когда-то мать рассказывала
мне... " в альманахе "Дружба народов", кн. 14, "Советский писатель", М.
1947.
Печатается по сб. "Антология узбекской поэзии", Гослитиздат, М. 1950.
Путнику. - Впервые без названия в альманахе "Дружба народов", кн. 14,
"Советский писатель", М. 1947.
Печатается по сб. "Антология узбекской поэзии", Гослитиздат, М. 1950.
"Кто беден счастьем, а детьми богат... ", О терпении, Про двух
кокандцев, Народная песенка. - Впервые в сб. "Антология узбекской поэзии",
М. 1950.
Печатаются по тексту первой публикации.
Из Хамзы Хаким-заде Ниязи
Хамза Хаким-заде (псевдоним - Ниязи; 1889-1929) - узбекский советский
порт, композитор и художник. Основоположник узбекской советской литературы.
В 1911-1915 годах он организовал бесплатную школу для бедняков, писал
пособия для нее, оставшиеся в рукописях. В эти пособия он включал образцы
устного народного творчества, обработанные в духе басен И. А. Крылова.
Черепаха и скорпион. - Впервые в кн. : Хамза Ниязи, Избранное,
"Советский писатель", М. 1954.
Перевод стихотворения Хамзы Ниязи 1914 года.
Печатается по кн. : Хамза Ниязи, Избранное, Гослитиздат, М. 1958.
Из Куддуса Мухаммади
Куддус Мухаммади (род. 1907) - узбекский советский поэт. Для детей и
юношества начал писать с 1931 года, преимущественно в периодической печати.
Шелковичный червь. - Впервые в кн. : К. Мухаммади, Стихи для детей,
Госиздат Узбекской ССР, Ташкент, 1951.
В черновом автографе С. Маршака стихотворение называется "Шелковичные
черви" и текст его значительно отличается от опубликованного.
Печатается по тексту первой публикации.
<> Из украинских поэтов <>
Из Леси Украинки
Леся Украинка (наст. имя - Лариса Петровна Косач-Квитка; 1871-1913) -
украинская поэтесса. Основные темы ее поэзии - борьба за социальное и
национальное освобождение народа. Стихотворения периода революции 1905-1907
годов содержат страстный призыв к борьбе за свободу.
В собрании сочинений Л. Украинки (Гослитиздат, 1956) и сборнике стихов
"Лирика" (Гослитиздат, 1963) использованы ранние, впоследствии исправленные
переводы С. Маршака, и поэтому Эти издания не могут служить источниками для
текстов переводов поэта из Л. Украинки.
Сохраняется порядок расположения стихов по сб. "Стихи, сказки,
переводы", кн. 2, 1952.
Слово. - Впервые в журнале "Пионер", 1952, Э 10.
Перевод стихотворения Л. Украинки 1896 года из цикла "Невольничьи
песни" - одного из программных стихотворений поэтессы.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
"С виду будто не грущу я, а душа не рада... " - Впервые в сб. "Стихи,
сказки, переводы", кн. 2, 1952.
Здесь С. Маршак объединил два стихотворения Л. Украинки из ее цикла
"Мгновенья" (1901), отделив первое стихотворение от второго черточкой.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Кто вам сказал? - Впервые в сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1952.
Стихотворение занесено Л. Украинкой в записную книжку 21 января 1911
года во время путешествия на пароходе по Средиземному морю. Запись оборвана
на полуслове; последняя строфа дополнена С. Маршаком при переводе по смыслу.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955, с
исправлениями по рукописи, подготовленной С. Маршаком в 1957 году для
третьего тома Сочинений, в который предполагалось включить данный перевод.
"О, если 6 сердце кровью истекло... " - Впервые в журнале "Пионер",
1952, Э 10.
Стихотворение Л. Украинки 1901 года из цикла "Ритмы".
Орифламма - в средние века во французском войске небольшой флажок; ее
поднимали на копье только в бою.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Калина. - Впервые в журнале "Пионер", 1952, Э 10.
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Татарочка. - Впервые в сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1952.
Автограф датирован: "22. XI. 51 г. ".
Перевод стихотворения Л. Украинки 1891 года из цикла "Крымские
воспоминания".
Печатается по тексту первой публикации.
Черешни. - Впервые в журнале "Пионер", 1952, Э 10.
В изданиях сочинений Л. Украинки перевод С. Маршака печатался под
названием "Черешенки".
Печатается по сб. "Стихи, сказки, переводы", кн. 2, 1955.
Врагам. Отрывок. - Впервые в кн. : Л. Украинка, Избранное, Детгиз, М. -
Л. 1954.
Перевод отрывка из стихотворения Л. Украинки 1895 года из цикла
"Невольничьи песни".
Печатается по тексту первой публикации.
"Упадешь, бывало, в детстве... " - Впервые в кн. : Л. Украинка,
Избранное, Детгиз, М. - Л. 1934.
В автографе С. Маршака перевод датирован; "26. XI. 51 г. " и
озаглавлен: "Смех и слезы".
Печатается по тексту первой публикации.
Из Степана Олейника
Степан Иванович Олейник (р. 1908) - украинский советский поэт-сатирик.
Ваня, - Публикуется впервые.
Перевод стихотворения С. Олейника 1954 года из цикла "Дорогие мужи и
дорогие дамы".
Печатается но автографу.
Из Андрея Малышко
Андрей Самойлович Малышко (р. 1912) - украинский советский поэт. С.
Маршак перевел пять стихотворений из книги А. Малышко "За синим морем"
(1950), удостоенной в 1951 году Государственной премии СССР.
В Чикаго. - Впервые в кн. : А. Малышко, За синим морем, "Советский
писатель", М. 1950.
Печатается по кн. : А. Малышко, Стихи и поэмы, Гослитиздат, М. 1962.
Из Платона Воронько
Платон Никитич Воронько (р. 1913) - украинский советский поэт. Первая
книга вышла в 1944 году.
Почему цапля стоит на одной ноге. - Впервые в газете "Пионерская
правда", 1951, Э 54, в цикле "Новые стихи".
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, "Детский мир", М. 1960.
Испугались зайца. - Впервые в газете "Пионерская правда", 1951, Э 54, в
цикле "Новые стихи".
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, "Детский мир", М. 1960.
Про бычка. - Впервые под названием "Бычок и ежик" в газете "Пионерская
правда", 1951, Э 54, в цикле "Новые стихи".
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Хитрый ежик. - Впервые под названием "Ежик" в газете "Пионерская
правда", 1951, Э 60.
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Лучше нет родного края. - Впервые в "Литературной газете", 1951, Э 74,
в цикле "Стихи для детей".
Печатается по кн. : П. Воронько. Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Липка. - Впервые в "Литературной газете", 1951, Э 74, в цикле "Стихи
для детей".
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Он не знает. - Впервые в журнале "Пионер", 1952, Э 2.
Печатается по тексту первой публикации.
Песня травы. - Впервые в журнале "Пионер", 1952, Э 2.
Печатается по тексту первой публикации.
Дед-Мороз несет мешок. - Впервые в журнале "Мурзилка", 1952, Э 2.
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Обновка. - Впервые в кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Дет-гиз, М. - Л.
1952.
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детиздат, М. 1960.
Пирог. - Впервые в кн. : П. Воронько, Твоя книжка, Детгиз, М. -Л. 1952.
Печатается по кн. : П. Воронько, Твоя книжка, "Детский мир", М. 1960.
Из Богдана Чалого
Богдан Иосифович Чалый (р. 1924) - украинский советский поэт. В 1945
году вышла первая его книга детских стихов.
Под Новый год. - Впервые в журнале "Пионер", 1949, Э 10, в цикле "Новые
стихи".
Печатается по тексту первой публикации.
1. Первое издание сборника английских баллад и песен, 1941 г. Обложка
художника В. Лебедева
2. С. Я. Маршак в студенческие годы. Англия, весна 1914 г.
3. Баллада "Король и пастух", первое издание, 1926 г. Иллюстрация
художника В. Тронова.
4. Баллада "Робин Гуд и шериф". Черновой автограф 1914-1915 гг.
5. Руна "Айно" ("Калевала"). Черновой автограф отрывка (50-е гг.).
6. "Над пеною моря, раздумьем объят... " (Г. Гейне.) Гравюра художника
В. Фаворском.
7. Привал в пути. (Ш. Петефи.) Гравюра художника В. Фаворского.
8. "С виду будто не грущу я, а душа не рада... " (Л. Украинка.) Гравюра
художника В. Фаворского.
9. Чем пахнут ремесла? (Д. Родари.) Иллюстрация художника Ю. Коровина.
10. Неаполь без солнца. (Д. Родари.) Иллюстрация художника А. Кокорина.
11. С. Я. Маршак беседует в своем кабинете с портом Джанни Родари 1
января 1964 г.
12. О. Туманян. Капля меда. Гравюра художника В. Фаворского.
Last-modified: Thu, 03 Nov 2005 18:41:11 GMT