л он мне мою любезность. 3. Феликс: Пол около гардероба с огромным зеркалом, где так гармонично отражались мы с Таней, был в черных лужах -- все несли с собой в улицы грязный снег. И по этому полу ко мне проскользила, вся в снежных хлопьях, Элла Коганская. "Феликс, -- горячо зашептала она. -- Держись за воздух! "Миледи" приехала!" После публичного наказания, которому я подвергся на ее коммунальной кухне, мне было не так-то просто представить себе Таню рядом, ежедневно, как обычную сотрудницу, тем более... мою начальницу. Я и думать боялся, что мы встретимся с ней когда-нибудь. Впрочем, после августовских событий Таня почти перестала мне сниться. Един-ственный сон был фантастически красивым -- необыкновенные цвета на закатном небе и Таня с каким-то импозантным блондином в сером свитере на палубе мор-ского судна.. Потом она исчезла из моей памяти, казалось, навсегда. В сентябре все поглотили волнения за Дину, которая перенесла такой стресс в августе, что вообще боялась рожать: Элла ей наплела, что Таня -- ведьма, которая знает, что моя жена при-говорила ее к смерти.... Но все обошлось хорошо. Мама с папой тут же переехали в Ленинград, сняли квартиру рядом с нами и взяли на себя чуть не все заботы о новорожденном, чтобы Дина могла вернуться к научной работе. Мне с сыном позволяли видеться редко -- он рос строго по изложенному в лучших пособиях режиму. Дина вернулась к своей изящной фигуре. Я чувствовал к ней небывалую нежность. Она же не переставала радоваться моему крепкому сну без посторонних видений. Август стал уже было забываться, как вдруг -- такое известие... Естественно, все тут же вернулось. Я не мог ни о чем думать. Страстно желал уви-деть снова Таню, и панически боялся ее. Наутро я наглаживался и прихорашивался особенно тщательно. "Важная встреча? -- небрежно поцеловала меня жена, собираясь в свой институт. -- Ты всегда великолепен, а сегодня прямо превзошел себя." "Да. -- рассеянно отве-тил я, -- в какой-то мере, важная..." "Держи себя в руках, -- еще небрежнее оброни-ла она уже в дверях. -- не дай ей спровоцировать себя на сей раз. Вспомни, чего нам стоила твоя слабость летом..." И спокойно ушла. Так... Вечно все в курсе наших с Таней отношений. Еще и не появилась, а все готовы к отпору. И меня заранее привычно накачивают. 4. Таня: Если в Никольском после обильных снегопадов последних дней еще можно было как-то идти, то у станции метро, где я впервые вышла из-под крыши на сплошное месиво из снега и воды в воздухе и на земле, перемещаться можно было только вброд. Ревели уборочные машины, искрили дергающиеся троллейбусы, перла во все стороны и отовсюду мокрая напряженная толпа. Моя благородная дубленка сразу потемнела и пошла пятнами, шапка понурилась, как заплаканная лиса, а нерусские сапоги оказались безобразно скользкими. Тротуар просто рвался куда-то из-под ног. Но до института я добралась за четверть часа до начала рабочего дня. Выстояла очередь к мечущимся гардеробщицам, спрятала в изящную мокрую су-мочку свой номерок и стала подниматься по той самой лестнице, где разворачи-вался уже знакомый вам акт драмы моей прошлой личной жизни. Все было так узнаваемо, что я без конца поглядывала то на золотое обручальное колечко на моем пальце, чтобы уверить себя, что мое замужество и иной статус здесь и сейчас -- не сон. Что любая возможная встреча с прошлым -- не более, чем эпизод. Но сердце билось где-то у горла под самой брошью, в животе непотребно и неодолимо урчало, вертелся нос и лихорадочно блестели глаза. Та еще аспи-рантка приближалась к кабинету профессора Сан-Дмича с его референтом. Лучше, конечно, чем в прошлый раз, но весьма далекая от добротной солидности первого рабочего дня в большой науке. А по коридору шли по своим делам самые обыкновенные незнакомые люди, кто-то задерживал на мне взгляд, кто-то оглядывался, но я видела только предстоящую сцену моей первой (после всего!) встречи с проклятым референтом. Вот и массивная дверь заведующего отделением и зама директора по науке про-фессора Корабелки Антокольского... Я вхожу и представляюсь знакомой пожилой секретарше, которая как-то помогала мне отмываться после вахтерской. Она до-статочно вышколена, чтобы не проявить внеслужебного интереса, тихо говорит в микрофон обо мне и предлагает присесть: профессор только что вошел и приводит себя в порядок. Я сажусь на свободный стул у стены, держа на коленях сумочку. И тут резко открывается дверь и, небрежно кинув "У себя?" к дверям в кабинет проходит Феликс. Уже взявшись за ручку, он вдруг оглядывается. Его розовое с холода лицо каменеет и бледнеет. Он замирает, точно как тогда на лестнице, слов-но надеясь, что как-то пронесет, но потом резко поворачивается на каблуках и сту-чит ими по паркету ко мне. Я встаю, делаю академическую стойку -- короткий ки-вок головой с нейтральным "Доброе утро, Феликс Ильич", и сажусь, намеренно держа руки на сумочке кольцом наружу. Он тотчас замечает этот знак моей от него независимости, расширяет глаза на брошь и мнется, не решив еще, какой взять со мной тон после сцены на коммунальной кухне. Щеки его пылают, как будто имеют свою собственную память. "Вы... к Александру Дмитриевичу, Татьяна Алексеевна? -- выдавливает он под уже не совсем профессиональным взглядом секретарши. -- Я доложу, что вы здесь..." "Я уже сказала, -- говорит секретарша басом. -- Он просил минутку подождать." Я же вообще смотрю в сторону, словно его здесь уже нет. Теперь каблуки по паркету стучат в обратную сторону, референт входит к боссу без стука с коротким: "Могу ли?.." В моих глазах отпечатывается фигура Молчалина с папкой и почтительно отставленным задом, которому только виляющего хвоста не хватает. И снова блестит в свете ламп кожаная обивка закрытой двери. И чего чиновники так любят двойные двери? Звукоизоляция от народа? 5. Феликс: Я прошел к дверям босса, когда заметил странное выражение лица секретарши... На стуле у стены приемной сидела блондинка с мокрой сумочкой на коленях. Я замер, но потом взял себя в руки и подошел к посетительнице. В конце концов, я референт, и подготовка встречи с профессором входит в круг моих служебных обя-занностей. Она встает, отвешивает короткий поклон и садится на место. Кольцо на пальце, а на жакете знакомого серого костюма такая брошь, какая не снилась и моей маме!.. Профессор торопливо открывает дверь, небрежно пожимает мне руку и улыбается вставшей во весь свой прекрасный рост Тане. "Прошу вас, Татьяна Алексеевна, -- провожает ее к столу наш британского облика патриарх с седой шевелюрой. -- Садитесь. Очень рад вас снова у нас видеть, и уже как свою. Решили дела с пропиской?" "Спасибо, Сан-Дмич, -- звонко и весело, по-прежнему не глядя на меня, отвечает новая аспирантка. -- Все в полном порядке." "И где вы поселились?" "В Никольском под Гатчиной, -- кидает она на меня темносиний взгляд, то есть все-таки сильно волнуясь. -- В больнице Кащенко." Мы с боссом вздрагиваем и тревожно переглядываемся. "У Татьяны Алексеевны, конечно, странная манера шутить, -- сквозь зубы произ-ношу я. -- Только я не понимаю..." "Мой муж -- врач-хирург, -- поясняет она. -- Мы получили ведомственную квартиру и прописку на время его работы в больнице." "Не далековато ли? -- облегченно улыбается Антокольский, готовый было к раз-боркам между возлюбленными в его присутствии. -- У нас не любят опозданий." "Все, что связано с электричкой, -- беру я небрежный тон, -- всегда надежнее, чем..." "Ничего страшного, -- отвечает она на вопрос профессора, словно нет здесь ни-какого референта. -- Я даже прибыла чуть раньше." "Отлично. Тогда приступим сразу к делу. Вы находитесь на самом старте вашего исследования. Все может случиться в процессе разработки и испытаний устрой-ства. Заявив, что наше новое решение является альтернативой другим, только что с таким трудом нами же доказанным, мы отбрасываем отделение и институт на обочину, так как лодочные бюро имеют свои собственные разработки, и на обеих защитах нам и без того предстоит нешуточный бой. Тема же частного решения для существующих подводных кораблей, тем более пока никому не известной аспи-рантки Смирновой..." "Бергер, -- кладет она перед нами на стол руку с кольцом.. -- Моя фамилия теперь Бергер. Простите, что я вас перебила, Александр Дмитриевич, но ваша логика мне не совсем понятна. Как можно скрывать радикальное техническое решение из-за карьерных интересов частных лиц? В конце концов, речь идет не обо мне, а о подводниках, не так ли?" "Речь идет не только о вас. Ваш проект, Татьяна Але-ксеевна, поставлен в научный план отделения, как тема нескольких диссертаций. Все что я предлагаю -- вопрос не стратегии, а тактики. Дать защититься людям, которые закончили свои диссертации..." "И заинтересованы во внедрении своих вариантов, а не того, о котором у нас с вами идет речь? Не того, который обес-печивает лодке безопасность? Или я чего-то недопонимаю?" "Для Сан-Дмича сейчас важнее всего безопасность его диссертантов, их научного руководителя, отделения и института в целом, -- подает голос начальник Первого отдела. -- Все это достаточно шкурно и не делает вам чести, Сан-Дмич. Смирнова... или как ее теперь там, -- откровенно морщится он, -- совершенно права!.. Воля ва-ша, Сан-Дмич, но я человек государственный и на Совете выступлю со своим осо-бым мнением." "Что же вы предлагаете, Петр Иванович? -- отворачивается Антокольский от яс-ного взгляда Тани, которой я в этот момент снова восхищаюсь, видя, как она бес-страшно сражается за правду. -- Топтаться на месте, пока не закончим тему Тать-яны Алексеевны?.. У вас есть выход из положения, Феликс Ильич?" "Я предлагаю, -- вдруг положил я свою ладонь на ее вздрогнувшую, но не отдер-нутую руку, ощущая мощный ток оттуда, -- потерпеть и негласно работать над проектом Татьяны Алексеевны применительно к новому судостроению. Чтобы к моменту ее защиты..." "Вы согласны? -- положил профессор свою сухую тонкую ладонь на ее вторую руку. -- По-моему, Соломоново решение. А? Петр Иванович?" "У вас, Александр Дмитриевич, в последнее время все решения Соломоновы, -- двусмысленно буркнул отставник. -- Делайте, что хотите, но если Бергер не согла-сна, то я..." "Таня? -- спросил Антокольский, улыбаясь. -- Как вам идея Феликса Ильича?" "Что я могу сказать, когда вы меня за обе руки держите? -- засмеялась она, освобо-ждаясь и неожиданно положив свои руки на наши. -- В конце концов, я всего лишь слабая женщина. Где мне устоять против двух таких обаяшек?" "Я решил создать в отделении новый сектор под вашим руководством и подобрал для него лучших наших молодых ученых, -- говорит профессор. -- Из тактических соображений, назовем его сектором обеспечений аварийной безопасности лодок." 7. Таня: Поскольку мы, в конце концов, согласились потерпеть и работать втихаря, чтобы не дразнить гусей, довольный профессор, со своим рассудительным референтом, провожают меня на уже подготовленное рабочее место -- отличный кульман, стол и даже, о мечта любого конструктора тех лет, вертящийся стул, представляете? И -- ба, знакомые все лица вокруг. Тут мне и Гена с Валерой с острова Рейнеке, и людоедка Эллочка с лестничной клетки, и сам герой моего романа со своей би-той на нашей кухне физиономией -- прямо за соседним столом. Вот уж только кого тут не хватало, так это Софьи Казимировны, и, будьте любезны, начинайте заново игры с моим подвижным носом... Но и я уже не та! Жизнь давно перековала беспомощную Тайку в великолепную и грозную "миледи". Так что... 8. Элла: Итак, сияющий профессор вводит проклятую "миледи" в наш рабочий зал, где у кульмана сгрудилась, как перед оглашением приговора ревтрибунала, наша мог-учая кучка. А рядом, как конвой, торчит начальник Первого отдела, Петр Ивано-вич, со своими колодками орденов. Ну и что? На моем столе под стеклом фото-графия папы в форме и -- с не меньшим числом боевых наград. "Позвольте представить вам нового зав.сектором, -- косится на меня Сан-Дмич. -- А это, Татьяна Алексеевна, и есть ваш коллектив. Насколько я помню, все они ваши однокурсники и друзья." "Что однокурсники я не очень помню, -- сузились на ме-ня синими дулами двухствольного маузера глаза "миледи". -- Зато уж их теплую дружбу я до гробовой доски не забуду. В гробу я видала таких друзей, -- одними губами добавляет она. -- Татьяна Алексеевна," -- представляется новая начальница первому из своих подчиненных. "Геннадий Семенович," -- охотно пожимает Гена изящную руку. Вообще, если откровенно, то внешне девка она была просто потря-сающая... "Валерий Аркадиевич," -- выдавливает без улыбки Валера, глядя мимо начальницы на профессора. "Элла Юрьевна," -- едва произношу я, впервые наяву касаясь "миледи". "Кога-нская, если мне память не изменяет? -- раздается пока холостой выстрел из мау-зера. -- Ну, с Феликсом Ильичем Дашковским вы меня уже как-то знакомили. Я его запомнила", -- ломает она комедию под напряженным вниманием всего отдела. Коллеги молчат, но в воздухе висит возмущение -- научную группу самого перс-пективного проекта Сан-Дмич демонстративно формирует из евреев... Никто не работает. Все стоят у своих столов или сидят на них. Тишина. Танька осматривает запыленный кульман, пробует чертежную машину. "Бедный Йорик, -- грустно улыбается она, -- похоронили и забыли. Элла Юрьевна, -- вдруг звенит ее голос. -- Вы имеете хоть какой-то опыт конструкторской работы?" Я вздрагиваю и молчу. У меня это утро началось с такой пульсации в висках, сразу переходящей в черные клубы головной боли, что я нисколько не удивилась, когда началась эта экзекуция... Боль замерцала перед моими глазами сполохами северно-го сияния. Пятерчатка в нагрудном карманчике моего жакета, но не принимать же таблетку при ней! "По теме необходимы серьезные проработки, -- продолжает она. -- Я ценю ваше же-лание, Александр Дмитриевич, окружить меня моими старыми добрыми друзьями, но если и остальные так же некомпетентны, то, боюсь, толку от них будет мало. Я, конечно, уверена, что Элла Юрьевна меня больше всех на свете любит и ценит, но я бы предпочла более толковых коллег." "Кто еще из научных сотрудников вас не устраивает?" -- мрачнеет профессор. "Для начала я прошу мое рабочее место разместить у кульмана. Что же касается подбора коллектива моего сектора... Вы, Сан-Дмич, сказали, что они подготовили рефераты-соображения. Вот я бы и хотела эти соображения обсудить лично с каж-дым, а потом вместе с вами решить, кто из них и на что способен по данной теме. В противном случае, прошу мне предоставить только этот удивительный кульман. Кто меня в этом секторе уже безусловно устраивает, так это Йорик. Я в него про-сто влюблена -- с первого взгляда." В зале назло Антокольскому зааплодировали. Мальчики перетащили стол и кресло к кульману, а профессор с каменным лицом пригласил "миледи" с Феликсом и Петром Ивановичем в свой кабинет. Еще пара таких фокусов, перевела я дух, доставая, наконец, мои таблетки, и "объявляется посадка на самолет, вылетающий рейсом до Владивостока. Пас-сажирку Бергер просят срочно пройти к выходу... И больше не входить!" А пока что... 9. Феликс: "Я прошу вас, Татьяна Алексеевна, -- строго сказал профессор, когда мы вернулись в его кабинет, -- впредь обсуждать кадровые вопросы не так громко и только здесь, идет? И вообще у нас эмоции принято подчинять интересам дела, а не наоборот. Если, скажем, Феликс Ильич или Коганская вас в качестве коллег почему-либо не устраивают, то окончательное решение принимаете все-таки не вы, а я, как началь-ник отделения. И вам придется с этим смириться. Вы работали конструктором? Отлично, но эти люди, -- он кивнул в мою сторону, -- напротив, занимались наукой, чему вам, боюсь, придется поучиться у них. Я настоял перед руководством института на вашем праве возглавить работы по своей теме, но не на каких-то иных правах или функциях внутри моего отделения. Вам все понятно?" "Мне понятно другое, -- метала искры неукротимая "миледи". -- Дело, на которое мы замахнулись, слишком серьезно, чтобы начинать его с непродуманного под-бора исполнителей. Подобные проекты под силу коллективу единомышленников, а не однокурсников. Это не всегда совпадает!" "Что же вы предлагаете?" "Мне бы хотелось здесь и сейчас, -- отвесила она ему величественный поклон, -- побеседовать с каждым из ваших протеже. И вместе с вами, -- злопамятно под-черкнула она, -- решить, будет от них отдача или нет." "А если нет? -- не обещающим ничего хорошего тоном спросил милейший патри-арх, уже отрицательно заряженный. -- Вы откажетесь участвовать в научных раз-работках и ограничитесь конструкторскими?" "Ну, это не мне решать, -- обезо-ружила бузотерка старика своей очаровательной улыбкой. -- В конце концов, в вашем отделении не пять, а пятьдесят человек. Вместе подберем достойных, хотя я вовсе не исключаю, что именно ваш выбор и окажется оптимальным... Могу ли я пока побеседовать при вас с каждым из этой группы для уточнения его пригод-ности, на мой, естественно, взгляд?" "Можете." "Тогда, с вашего позволения, я бы, не сходя с места, начала с милейшего Феликса Ильича." Антокольский вопросительно поглядел на меня, потом, через мою голову, в глубь кабинета. Вездесущий Петр Иванович, который напряженно следил за разговором в зале, теперь выжидательно вытянул шею, ожидая ответа. Я сделал боссу только нам с ним знакомый знак, и он тут же встал. "Прошу прощения, -- смущенно улыбнулся он Тане. -- Как говорится, старость -- не радость. Мне надо принять лекарство. Феликс Ильич, вы не помните, куда я его девал?" Мы уединились в бытовом блоке его кабинета. Боковым зрением я увидел, что Петр Иванович метнулся к Тане, сел рядом и что-то ей горячо зашептал. "Сан-Дмич, -- задыхался я, чувствуя, что сейчас так получу от проклятой "миледи", что предыдущая порка мне оргией с ней же покажется, -- не давайте ей меня уни-жать... Вы же знаете, что я не имел времени вникнуть..." "Ничего не знаю. Вы, ме-жду прочим, координатор всего отделения, моя правая рука. Как вы могли не интересоваться самой перспективной темой, зная достоверно об особом отно-шении к ней министерства?" "Сан-Дмич!.. Позвольте хоть отложить до завтра. Я знаю ребят, которые тщательно готовились к встрече со Смирновой. Я с ними поработаю, и завтра хоть как-то буду выглядеть... Я вас очень прошу!" "Нас ждут." Петр Иванович сидел уже за столом красный от напряжения. Таня с интересом смотрела, как я вытираю пот со лба. "По-моему вы там еще недолечились, Феликс Ильич, -- ласково улыбнулась она. -- На вас же лица нет... Александр Дмитриевич, а что, если мы вашего Ильича оставим в покое?" "Сегодня?" -- с надеждой спросил я. "Почему только сегодня? -- еще более ласково проворковала "миледи". -- Вообще. Посудите сами, какой из него разработчик, с его-то сугубо административным опытом?" "То есть вы пред-лагаете Дашковского сразу исключить из вашей группы, без интервью?" "Конечно. Посмотрите на него сами. Он сейчас к чему угодно готов, только не к обсуждению противодавления на подводных лодках. Зачем мучить такого полезного человека? Пусть занимается своими обычными делами, но... числится в моей группе для улаживания неизбежных в нашем деле нештатных ситуаций, а? Лучше его мне для этого все равно никого не найти." "Вы... согласны, Феликс Ильич?" "Да... -- лихорадочно пытался я осмыслить оче-редную мистификацию, которые неизбежно сопровождали мое общение с "миле-ди". -- Если Татьяна Алексеевна считает, что в этом качестве..." "Да какое у тебя, к чертям, качество! -- зарычал Петр Иванович. -- Развели тут синаг... богодельню! В отделении собраны сливки выпускников Корабелки, а дис-сертабельное место первым навязывают проходимцу! Сан-Дмич, как хотите, а я пишу докладную директору. Копию -- куда следует! Вы, конечно, мировая вели-чина, но с кадрами работать никогда не умели и не умеете!" "Пишите. Но пока не отрывайте нас от работы. Что дальше, Татьяна Алексеевна?" "Дальше? -- забурчало у Тани в животе и крутанулся нос между ставшими почти фиолетовыми глазами. -- Коганскую бы послушать, если никто не возражает, -- почти прошипела "миледи". -- При Феликсе Ильиче, если у него нет других дел." "Позовите Эллу Юрьевну, -- тихо сказал Антокольский в селектор, выдерживая испепеляющий взгляд особиста. -- Пусть реферат захватит." 10. Элла: "Эллу Юрьевну просят зайти к Сан-Дмичу, -- раздалось из динамика.-- С рефератом по теме Татьяны Алексеевны, пожалуйста." Я метнулась к своему столу, но проклятый реферат куда-то запропастился. Я лихо-радочно рылась под насмешливыми взглядами со всех сторон, даже на колени стала и все выкинула из ящиков на пол. "Он на столе, -- тихо сказал Гена. -- не волнуйся ты так! Мы с тобой..." "Геночка, -- жалко сказала я, -- принеси стакан воды таблетку запить. Голова разрывается..." "Я скажу, что ты заболела!" "Ни в коем случае. Она подумает, что..." "Да плевать нам на то, что она подумает! Когда мы на это обращали внимание? Эллочка, возьми себя в руки и не поддавайся на ее провокации." Я судорожно запила пятерчатку и еле поволокла ноги в такой дружественный до того кабинет. Ведь Сан-Дмич знал меня с детства. Они с супругой всегда у нас лето проводили... Надо же! Из-за какой-то дворовой девки... Танька сидела за столом напротив Феликса, а особист примостился на стуле у стены и весь вытянулся к собеседникам. Меня усадили рядом с бывшим любовником "миледи". 11. Феликс: Вот на кого жалко было смотреть, так это на несчастную Эллочку, движущуюся как-то боком -- на заклание "волчице", которая, по-видимому, ни с кем, кроме меня, церемониться не собиралась. Элла опустилась на стул напротив своей злей-шей врагини и для чего-то листала дрожащими руками тетрадку-реферат. А Таня, время от времени дергая носом и поднимая свои длинные темные ресницы с кокетливо загнутыми золотистыми кончиками, ровным голосом, не заглядывая ни в какие бумаги, стала задавать вопросы по теме и по строительной механике корабля. Адресовала она их профессору: "Интересно, Сан-Дмич, что думает Элла Юрьевна о величине и природе технологических отклонений от расчетного диа-метра обечайки прочного корпуса. Как это отражается на предельном гидроста-тическом давлении? Знакомы ли ей граничные условия, принятые на заводах при изготовлении обечаек и методы контроля возможных отклонений?" Уже после трех вопросов, показавших, что дочь адмирала ни уха, ни рыла в об-суждаемой теме, беспощадная "миледи" проворковала: "Не считаете ли вы, Сан-Дмич, что в моей группе мог бы лучше поработать кто-нибудь другой?" Это было слишком. Раскатанную в блин Эллочку, наконец, прорвало. "Сан-Дмич, -- страстно закричала она так, что в кабинет заглянула секретарша. -- Спрашивать и я могу! Пусть "миледи" сама ответит ВАМ на свои же вопросы! Пусть! Я все записала, вот!!" "А? Татьяна Алексеевна? -- с интересом откликнулся патриарх, молодо блеснув глазами. -- А то вы тут такие вопросики придумали, что, боюсь, и меня бы к себе не приняли. Прошу, Элла Юрьевна!" И тут начался такой фейерверк эрудиции, что мы все только рты разинули. Про-фессор завороженно слушал мою бывшую любовницу и что-то торопливо запи-сывал. А Петр Иванович не сводил с Тани восхищенного взгляда. "Вот это приобретение! -- протянул он руку Антокольскому. -- Беру свои слова о подборе кадров обратно и поздравляю, Сан-Дмич. Не оскудела земля русская светлыми головами!" Элла молча вышла из кабинета. "Давайте Геннадия Семеновича," -- сказал профессор в селектор. "Он и Валерий Аркадиевич от интервью отказываются", -- взволнованно отклик-нулась секретарша под гул голосов. "Бунт на корабле? -- весело поднял бровь зав.отделением. -- Смотрите, что вы у нас в первый же день натворили, Таня. Пусть зайдут объяснить, чем они недовольны?" "Будто вам не ясно? -- ликовал особист. -- Куда им до Татьяны! Она их сейчас в два счета отправит по прямому назначению..." "В чем дело? -- строго спросил Антокольский взбудораженных однокурсников сви-репой "миледи". -- По-моему у нас не принято было до сих пор не выполнять мои распоряжения." "У нас никогда не принято было издеваться над людьми, -- неприятно скалился Гена, сдвинув глаза к переносице. -- С каких это пор нас экзаменуют провин-циальные инженеры, тем более особа, низкий моральный облик которой... Да мы и сами не желаем с ней работать! Приехала, чтобы сводить с нами личные счеты!.." "А вы, Петр Иванович, -- добавил Валера, все лицо которого шло пятнами, -- прежде чем таять от ее голубых глазок, поинтересовались бы, на чьей стороне, по ее мнению следовало выступить Советскому Союзу в Шестидневной войне и с какой целью она так поспешно из Смирновой стала Бергер!" "В пятьдесят шестом, -- едва сдерживал свой гнев побагровевший отставник, -- я прямо из лагеря поехал не домой, а по одному знакомому мне адресу... Свести, как вы изволили выразиться, личные счеты! После моего визита там один такой же "правдолюбец", что клеймил позором мой низкий моральный и политический уровень, до сих пор в инвалидной коляске ездит... Только времена у нас не те, Литовский, когда на любой ваш чих тут же прилетает черный ворон. И органы, да будет вам известно, не те, что вы всегда были готовы использовать для своего продвижения наверх по лестнице из трупов!.. Органы внимательно следят за про-сионистскими настроениями в нашем обществе, знают и о временных заблужде-ниях некоторых честных советских людей. О Татьяне мне все известно. И не тебе нас учить, кого брать на работу в институт, а кого нет, паршивец!.. Как будто мы не знаем, что вы все говорите в своем узком кругу после того, как правильнее всех выступаете на митингах"! "Все на сегодня, -- устало откинулся в своем кресле профессор. -- Прошу товарищи обедать и -- по рабочим местам. Завтра решим, как формировать группу Бергер..." "Ну и друзья у тебя, Танечка, -- услышал я в дверях кабинета голос Петра Иванов-ича. -- Один другого гаже." "Какие есть! -- беспечно отвечала она, беря старика под руку. -- Зато вы у меня просто прелесть! Без вас я бы не посмела... Вы всегда так вдохновляли красивых женщин?" "Танечка... -- задохнулся ветеран. -- Помните, в песне о казаках в Берлине "девушка с флажком и с косою под пилоткой на углу стоит, -- пропел он, -- синевой горят гла-за... Ваша копия! И мы с ней всю ночь на третье мая целовались. И где бы вы думали? Ни за что не поверите! В развалинах рейхсканцелярии. Вокруг обгорев-шие ковры, чуть ли не осколки глобуса фюрера, а у той самой стены, где почти-тельно стояли фельмаршалы и генералы разные, мне... синевой горят глаза... Я маме еще когда на фронт уходил в сорок первом, поклялся, что в День Победы зачну новую жизнь прямо в логове! И вот, представляете, я и она... ваша копия!" "И что с ней стало? -- мельком глянула на меня Таня. -- Небось генеральша те-перь?" "Как бы не так! -- счастливо хохотал особист. -- В сорок пятом стала женой комбата сорокопяток, а к нашиму времени даже не очень и состарилась, хотя меня восемь лет из лагеря ждала... Внука мне растит!" "Таня, -- давно не терпелось спросить Антокольскому. -- А что это у вас за проз-вище такое -- "миледи"? Из-за внешнего сходства со шпионом кардинала?" "Не думаю, Сан-Дмич, у нас на потоке было несколько светловолосых девушек..." "А вы что думаете, Феликс?" "По-моему, ее так прозвали за ум, -- не сводил я с Тани глаз. -- Во всяком случае, я лично умнее блондинок не встречал..." "Мне как-то ближе образ другой, не менее умной и решительной миледи, -- задумчиво сказал Антокольский, -- из "Лунного камня" Уилки Коллинса, помните, Таня?" "Мне тоже my lady Julia Verinder приятнее, чем lady Winter из "Трех мушкетеров", -- блеснула и здесь Таня, -- но что делать, если и в нашем веке прихо-дится быть иногда..." Тут меня окликнула заплаканная и надутая Элла, сидевшая с ногами на подо-коннике в коридоре, а Антокольского и особиста остановили какие-то начальники из смежного института. 12. Таня: В отличие от первого рабочего дня в ЦКБ, я, оказавшись в таком милом окру-жении, обедала одна. Валера с Геной и не взглянули в сторону неповторимой "Венеры Дровянской". Остальные же проявили похвальную ленинградскую сдер-жанность и тактичность -- ни малейшего внимания к "новой красотке". Зато какая столовая вместо фабрики-кухни! Какие блюда! Нас там, за чертой осед-лости, сроду так дешево и вкусно не кормили. После обеда я снова погрузилась в долгожданную работу с моим устройством, упорно блокированным в ЦКБ (не по профилю -- и все!..), и даже не заметила, что стрелка часов на стене переползла за четверть седьмого, и уборщицы начали с грохотом двигать столы и стулья. Да, вы не спросили о декорациях и массовке этого акта. Огромный зал, потолки метров пять от пола, тоже слепые панорамные окна метра три на три с тяжелыми бежевыми шторами. Но как-то приятно слепые -- не от неподвижного угрюмого тумана, а от живого снега, тихо летящего в одном направлении, отчего кажется, что весь зал несется вправо-вверх в белом пространстве за окнами. Вокруг элегантная публика, одетая и постриженная по последней моде, тихие голоса, творческая атмосфера. Ни зарядок тебе, ни крикливых перекуров, ни настойчивых знакомств. Да еще за сценой "Времена года" Чайковского. Культурная столица страны, черт побери... x x x За дверями института мела мокрая сплошная метель. Черные мраморные ступени после вездесущих ленинградских дворников были почти без снега, но тротуар за ними блестел от наледи взявшегося к ночи мороза. Я стала осторожно спускаться в своих изящных белых японских сапожках (сюда бы мои суконные!) и, конечно, грохнулась, как только ступила на лед. Тотчас меня подхватила сильная рука, которую я узнала даже через рукав дублен-ки: "Я провожу тебя, Тайка?" Надо же! Ну как ни в чем не бывало... Я чуть не на полчаса позже вышла -- пока меняла в отделе свои туфельки с теплохода "Тикси" на невесомые и тепленькие са-пожки, оказавшиеся такими коварными, а потом еще в гардеробе и у зеркала шап-ку меховую городила на свою уже ленинградскую модерную прическу. А он все ждал, подняться помогает, Тайкой называет. Только у моего Феликса нет больше его Тайки... Есть мужняя жена с иностранной на русский слух фамилией, совсем не обитательница комнаты на Дровяной. И папа мой уже не "коротает свои дни в сумасшедшем доме". В этом акте наши роли, наконец, поменялись. И не мне их возвращать на ту лестничную клетку! "Я ждал тебя, Тайка," -- лучшим из своих голосов говорит он, не отпуская мой локоть. "Да что ты говоришь! А я было решила: шел в комнату -- попал в другую." "Нам надо объясниться. После того, как... У нас просто нет другого выхода, кроме как..." "Во! И я так думаю. Другого выхода я просто не вижу. У меня сапожки жутко скользкие, и я все гадала, кто бы меня довел до метро... А тут как раз мой бывший возлюбленный подвернулся! Заботливый, надежный, устойчивый. Что лучше, правда? Объясняйтесь, Ильич и ведите меня осторожненько к Черны-шевской." "Не шути так, Танечка... Как мне сейчас мерзко на душе..." "О, а мне! Не погода, а мерзость какая-то. И скользко-то как! Представляешь, какой у меня теперь синяк на жопке? Ай! Держи меня, Ильич, миленький..." "Ну зачем ты так, Таня! Ты же совсем не вульгарная, что ты всех без конца провоцируешь?.." "А ты брось-ка меня. Я вон в того военного вцеплюсь. Он меня в таком фирменном наряде нипочем до самого метро не оставит. А вот ты останешься тут один -- в сыром печальном полумраке, весь в снегу, слезах и соплях." "Хорошо. Ты вообще хочешь со мной поговорить или нет?" "Я же сказала. Гово-ри, только не заговаривайся, а то уронишь. А такие талантливые и фигуристые аспирантки на улице не валяются! Сан-Дмич тебя тут же понизит в рядовые." "Хорошо. Я начну с главного. С того, что для меня значит эта наша новая встреча. Я недели, дни, часы считал, когда узнал, что ты поступила и скоро появишься у нас. Ты сама знаешь, как я тебя люблю и..." "Тоже мне главная новость! А я-то думала... Ты меня всегда любил. Только неофициально. А теперь меня официально любит другой." "Мне очень плохо, Тайка... Пойми, я не могу без тебя. Я..." "Да нет, это я без тебя не могу, ай!.. Без моего любимого Ильича я в таких сапожках моментально снова с размаха на жопу сяду, а это уже совсем другое дело -- тем же синяком об тот же тротуар, ай! Ильич, миленький, держи крепче свою красулю..." "Таня! Перестань ты кривляться, наконец. Это совсем не смешно, уверяю тебя... Ты просто не представляешь, как я..." "А ты хоть представляешь, как я с таким си-няком людям на глаза покажусь? Что они могут обо мне подумать? Ай, держи же!" "Тебе лишь бы издеваться... Конечно, ты теперь у босса в фаворе, восходящая звезда науки, муж-хирург, одета с иголочки, брошь за тысячи, отдельная квартира. Можно теперь бросить своего Феликса, который все это время, каждый час..." "Да ты что, Ильич! Как раз теперь-то я тебя сама ни за что не брошу. У меня тоже жопа не железная. Шутка ли -- об тротуар ее без конца трахать? Только бы ты меня не бросил, любимый..." "Знаешь что!... Если ты настроена ерничать и хамить, то я вообще не произнесу больше ни слова..." "И не надо. Уже метро, уже нескользко. Нафиг ты мне теперь нужен! Гуляй, Вася. До завтра." Он дернул себя то за одно ухо, то за другое с такой силой, что слетела меховая мокрая шапка. Я поймала ее и нахлобучила своему Феликсу на самые уши. Он воспринял это, как ласку, рассиялся уже забытой своей удивительной улыбкой и привычно потянулся было ко мне поцеловать, но я спокойно повернула его за плечи и так поддала коленом под зад, что с него снова слетела шапка. Не пред-ставляя пока как реагировать на такие неформальные отношения новой аспиран-тки с всесильным референтом при посторонней публике, он поспешно подобрал с мокрого грязного пола свою шапку, надел ее боком и остался рассеянно смотреть, как я опускаюсь на эскалаторе, даже не оглянувшись на свою такую страстную лю-бовь. 13. Таня: Зато как хорошо было в Никольском! И если идти рядом с тропинкой, по глубо-кому снегу, совсем не скользко. Ветер шевелил тяжелые от налипших белых на-ростов лапы елей, фонари окружал рой снежинок, а дома нашего поселка тепло мигали своими желтыми окнами, три из которых были теперь мои. Доктор открыл мне дверь, и я тотчас утонула в его объятьях, как была -- мокрая и холодная. Уже кипело и жарилось что-то на газовой плите, на столе стояла буты-лка шампанского, фрукты с конфетами -- отметить наш с ним первый рабочий день в Ленинграде. Миша был при полном морском параде -- в ослепительно белой рубашке с черным галстуком, отглаженных брюках и лакированных туфлях на каблуках. Его светлая шевелюра металась над чистым лбом, пока он стремительно накрывал на стол, без конца мило жмурясь при взгляде на меня. Я пошла принимать горячий душ. Мне всегда нравилось, если на меня смотрят с восхищением, а потому я оставила дверь душа открытой и нисколько не удиви-лась, что он стоит, держась за косяк, и не сводит с меня глаз сквозь прозрачную за-навеску ванной. На такой взгляд только дура не ответит естественным образом. Не закрывая воду, я отдернула шторку, прижавшись спиной к кафельной стене и под-няла руки над головой. Он, как был, при галстуке, в туфлях и с часами, шагнул в ванну и обнял меня, фы-ркая от сильной струи сверху. Боже, как мне было хорошо в этом крошечном душ-ном мирке висеть на моем сильном муже со сплетенными за его шеей руками и спиной ногами!.. Пока мы наслаждались общением, душ превращал его лучшие брюки в тряпку... Потом его мокрая одежда валялась на полу в прихожей, а мы пили шампанское, сидя в заполненной ванне друг против друга. И до поздней ночи продолжали наши игры, делясь своими импровизациями в постели. x x x Ты на меня напал вчера так внезапно и так решительно, что я даже не успела расспросить о твоем первом рабочем дне и не рассказала о моем, -- сказала я за завтраком. -- Как у тебя? Было что-нибудь интересное?" Он безнадежно махнул рукой: "Работа для паталогоанатома. Это же люди заторможенные..." "Ничего себе! Прямо по Зощенко: ты мне найди собаку, чтобы она, стерва, бодрилась под ножом!" "Ты не понимаешь. Хирург ведь всего лишь терапевт, умеющий оперировать. Тут важен духовный контакт с больным. А какой может быть контакт с душевнобольным... Мне их ужасно жаль, я прямо чувствую себя каким-то палачом." "Мика, ты же облегчаешь их страдания..." "Что им физические страдания по сравнению с теми, которые им причиняет наизлечимо больная душа!.." ГЛАВА ВТОРАЯ. ЛЕНИНГРАД. ВОЙНА И МИР 1. Феликс: Увидев меня, Дина подняла от письменного стола голову и сняла очки. Я молча прошел в нашу с ней комнату. Эсфирь Вадимовна смотрела на меня глазами во-шедшей в роль характерной трагической актрисы, а Семен Борисович только тяжело вздыхал и трещал пальцами в дверях своего кабинета. Гена вообще не по-казывался из своей комнаты. Семья переживала стихийное бедствие -- возвраще-ние "миледи". Приняв ванну, я подошел к столу, где обложилась книгами моя ученая жена, поце-ловал ее в завиток волос на виске, сдвинув губами очки и крепко обнял, сжав обнаженные смуглые руки. После унизительной прогулки с Таней Дина казалась мне особенно родной. Профессиональная психологиня тотчас почувствовала мое настроение. "Правда? -- прошептала она. -- Я все-таки лучше?.." "В тысячу раз, -- искренне ответил я. -- И вообще, что за траур в семье? Где горит? Приехала очередная про-винциальная аспирантка, только и всего! Все прочее давно кончилось. "Миледи" замужем и, судя по броши, отнюдь не за бедняком. Мы все ей теперь безразличны. Я тоже к ней совершенно равнодушен. Не ненавижу и не люблю. Да и все, что было в августе, не более, чем обычные гримасы молодости." "Я тебя всегда понимала, -- ответила Дина. -- Против такой женщины просто невозможно устоять. Но не может же она удовлетворить всех на свете. А кто ее муж?" "Говорит, что врач-хирург. И, что интересно, работает в больнице Кащенко! Психов, оказывается, тоже оперируют." "Красивый?" "Хирург? Откуда я знаю?" "Ну, карточку могла показать... А почему он ее не встретил после работы у входа в институт, чтобы проводить до метро? Тогда она не упала бы и не нуждалась в другом провожатом..." "В... каком провожатом? -- не поверил я, что успели просл-едить и донести. Надо же, куда КГБ до нашей семейной агентурной сети! -- Что ты имеешь в виду?" "Не строй мне еврейские глаза, -- словно нахваталась Дина ехид-ства у "миледи". -- Она тебе на Чернышевской дала от ворот поворот, милый. При-чем, совершенно фигурально -- вот почему у тебя такая грязная шапка и горячая нежность к законной супруге. А будь она к тебе хоть чуть добрее, искали бы мы тебя по больницам, как твоего папашу в августе, верно? И где нашли бы?.." "Не думаю, -- старался я переубедить в первую очередь себя. -- Года минули, страс-ти улеглись..." "Дай Бог, дай Бог, -- вздохнула она и глухо добавила, неприятно су-зив глаза: -- Мне жаль только, что Илья Арнольдович тогда выскочил на лестнич-ную клетку чуть раньше, чем следовало по истории болезни... Опоздай он всего на несколько минут -- и не было бы у нас никогда никаких этих проблем. А сейчас все начнется снова, словно молодость сама..." x