ть
на приличные проспекты. И вообще что-то ну никакой ностальгии и там у меня
не было, и тут не проявилось. Город как город. Столько тут всякого было...
x x x
Ноги сами понесли меня к Технологическому, на метро до Чернышевской. А
там и Суворовский, где, как серый мрачный ледокол -- нужный институт. Унылый
вести-бюль с телефонными кабинками, вахтер с теми же зелеными пограничными
петли-цами, надменный, как все это здание, весь этот родной город. Скорее бы
назад, в убежище...
Я сдаю в гардероб плащ, показываю дежурному документы. Тот куда-то
звонит. "Зайдите в третью кабину, будете говорить с Александром Дмитриевичем
Анто-кольским."
Тот по-профессорски вежлив, но времени у него для меня сегодня, в
пятницу, нет. Он предлагает мне на выбор либо прогулять сегодня, а в
понедельник с новыми силами с утра к нему, либо изложить сначала суть нашего
проекта его референту. Терять времени не хочется. Я соглашаюсь на референта.
"Сейчас он к вам спустится, Татьяна Алексеевна. Простите, но у нас
сегодня такой переполох, что в отделении негде поговорить. Не обижайтесь,
ради Бога. Я даже адмиралов иногда вынужден принимать в вестибюле. Референта
зовут Феликс Ильич Дашковский."
Вот так!.. А я-то думала, что буду избегать случайной встречи, или,
напротив, унизительно искать ее. А тут он собственной персоной уже стучит
каблуками по столичному паркету, в черном костюме, крахмальной рубашке,
галстук развевается из-под небрежно расстегнутого пиджака. Референт, ишь ты!
Адмиралов принимает в сенях... Человеком стал мой Фелька-барбос, как его
неизменно звал Водолазов. Интересно, ему сказали, какая это его, Ильича, тут
Алексеевна ждет? Быстро же мы с ним до отчеств дослужились... И-интересно-о
что это сейчас будет...
Наяву Феликс совсем не романтичен и не демоничен. Парень как парень.
Похудел, подурнел. Какой-то стертый что ли. Да нет, ему и в голову не
пришло, что это я его жду. Как только узнал издали, тормознул обоими резвыми
копытами, конечно, потрогал левое ухо правой рукой и наоборот, чтоб не было
иллюзий, кто это ко мне спешит. Даже сделал неуловимое движение -- побежать в
обратном направ-лении.
Я уже наблюдала его манипуляции с любопытством.
Вот он берет себя в руки. Долго о чем-то говорит с вахтером. Тот горячо
возра-жает. Феликс лезет в нагрудный карман и что-то показывает вахтеру.
Дядька ухмы-ляется, вертит, я уже поняла, авторучку с раздевающейся
красоткой. Наконец, дает Феликсу ключи. Он спускается ко мне по ступеням и
широко улыбается. Господи, да я же за одну эту его улыбку умереть на месте
готова!..
И такие мне тут аккорды Третьего концерта рахманинова за сценой, что я
едва слышу: "Танечка... А я думал, ну и совпадение, такое имя отчество. А
это дей-ствительно моя Тайка..." "Ну уж и твоя," -- небрежно подаю я ему
руку. В огромном зеркале вижу нас обоих. Какая была бы пара, Боже мой! И
какое счастье, что я к поездке заказала у старого еврея на Океанском
проспекте этот костюм. Я в нем просто как кинозвезда. Да еще такая
похвальная сдержанность, высокая прическа, нездешний ровный морской загар,
подчеркивающий сверкающие от волнения синевой глаза. Ну-ка, подумай, не
продешевил ли? Ведь мы с тобой на равных по карьере, если я не выше.
Как-никак, авторский проект от имени крупнейшего завода и ЦКБ при нем
представляю. Ожидал ли?
Не ожидал. Растерян. Нашу встречу тоже небось представлял иначе. Что я
его выслеживаю, а он снисходительно так меня уговаривает смириться. А я
безутешно рыдаю, а он меня покровительственно утешает. Бар-р-босина...
Вахтерская в нашем распоряжении. Мы садимся на продавленный и
засаленный дежурный диван, рядом чайник, немытые стаканы в подстаканниках,
как в поезде, на котором мы ехали когда-то в Севастополь. "Как в купе,
помнишь, Тайка, -- осторожно берет он меня за руку,. -- Ты меня вообще-то
вспоминала?"
Еще бы! Знал бы он, чего мне стоила эта разлука! "Тебя? -- оглядываю я
его с головы до ног. -- Конечно, Ильич. Ведь немало было чего вспомнить. А
ты?" "И я тебя все время вспоминаю, Алексеевна, -- пытается и он сохранить
небрежный тон, но рука, сжимаюшая мою кисть говорит совсем другим тоном. Да
и моя рука такие ему токи выдает...
Наконец, наши глаза встречаются, и мы тотчас кидаемся друг к другу,
задыхаясь от оглушающего поцелуя. Когда он откидывается на спинку диванчика,
я его не узнаю. Таким жалким я его никогда даже не представляла.
"Что мы наделали, -- шепчет он. -- Господи, что я наделал!.."
Я же вообще не могу придти в себя, наклонилась к своей модерной юбке и
содрогаюсь от рыданий. "Я всегда любила только тебя, -- говорю я те слова,
что мне запретил врач после того приступа в мужской день. -- Только тебя! Ты
один для меня на всем белом свете..." "И я!.. -- кидается он передо мной на
колени на заплеванный пол. -- Я, без пяти минут отец своего ребенка, люблю
только тебя."
Я встаю, поднимаю его за локоть, усаживаю на прежнее место и открываю
свой чемоданчик. "С ума сошла, -- поражается он. -- Я и думать не могу о
делах!" "Дура-чок ты мой, -- я достаю из одного бокового карманчика
подаренную Ариной заветную плоскую флягу, из другого -- раскладные
стаканчики. -- За встречу, родной. За твою Тайку, за моего Феликса, на ком бы
ты ни женился, и за кого бы я ни вышла." Коньяк обжигает все внутри, но
приводит нас в себя.
"Так ты тоже... За кого же?" "Ты его не знаешь, -- старательно вру я. --
Достойный человек. Он все о нас с тобой знает." "Все?.." "Ну, я же не ты.
Конечно, не все. Но знает." "Таня, скажи только одно. Он тоже еврей?"
"Конечно. Куда мне от вас деться? Я теперь активная сионистка. Меня даже в
КГБ допрашивали."
Он вдруг смертельно бледнеет, выхватывает мою флягу и пьет прямо из
гор-лышка.
"Феличка, -- сжимаю я его руку. -- Ну что ты себе вообразил! Ничего
страшного. Поговорили, попугали и сразу же отпустили... Я же ничего и не
успела сделать противозаконного. Выступила на митинге "Руки прочь от Каира"
в защиту Израиля..."
"С ума ты сошла! Ничего противозаконного! Да за такое!.. Даже не
представляю... лагеря!.. Господи, нам-то с тобой какое дело до этого
Израиля! У нас совсем другая Родина. Да гори он синим пламенем... это...
Совершенно чуждая нам страна. Я недавно говорил с одним возвращенцем. Там и
евреев-то нет, если не считать каких-то черномазых арабов иудейского
вероисповедания и ряженых -- фанатиков с пейсами. Все вокруг тупые, наглые и
агрессивные. Даже нам, чисто-кровным советским евреям, там места нет, а уж к
нашим нееврейским родст-венникам там вообще относятся чуть ли не как к жидам
в Царской России." "Пропаганда?" "Нет, Тайка! Будь осторожна. Это у
сионистов пропаганда, что нас там ждут. Мы нужны одной-двум организациям,
наживающимся на алие..." "На чем?" "На эмиграции, которую они фальшиво
называют репатриацией, вос-хождением из галута, на иврите -- алией." "А галут
это что?" "Тайка, ну какая же из тебя, к чертям, сионистка! Элементарнейшей
терминологии не знаешь. Галут -- пребывание евреев на чужбине, даже если они,
как мы, на этой "чужбине" родились в десятом поколении. Дашковские, да будет
тебе известно, служили еще Ивану Грозному, есть упоминание в хрониках! А по
раскладу сионистов тут, у себя на родине, мы в галуте, а там, в чертекем для
нас организованном гетто-Израиле, видите ли, дома. А на деле..." "То же
самое мне говорил кагэбешник. Так кто же врет?" "Те больше наших." "А правда
где?" "Для каждого своя. В меру воспитания и культуры. Та страна -- для
евреев-жлобов, гордящихся своей бесприн-ципностью, подлостью, наглостью и
торгашеством -- качествами, за которые нас веками ненавидели все народы на
земле. А эта -- для евреев-подвижников, созида-телей, снискавших нам
всемирное уважение. Тебе же просто повезло, что твой демарш случился не в
Ленинграде, где КГБ куда строже, что ты русская и что твой муж, скорее
всего, пока не замешан нигде всерьез. Не слушай никого, Танюша, а то из-за
совершенно чуждых для тебя ценностей так влипнешь, что наши с тобой
фантазии..."
"Феля, у меня нет никакого мужа." Он моргнул и стал меня целовать, как
умел только он, сжав мои виски своими тонкими нежными пальцами и намеренно
сгибая во все стороны мой нестандартный нос.
x x x
И тут раздался едва знакомый мне голос: "Егорыч, где Дашковский и
девушка с Дальнего Востока?" "Антокольский," -- шепнул Феликс, и мы замерли,
прижав-шись друг к другу. Оба растерзанные, заплаканные, на его лице помада,
которую я стала лихорадочно стирать платком. Мой элегантный костюм
перекошен, юбка вся в слезах и соплях.
Вот это номер при встрече представителя завода со светилой отраслевой
науки! "Ушли, -- старательно врал вахтер. -- Он ее в кафе повел. Говорит, не
здесь же бесе-довать о делах." "Глупости! О таких делах тем более нельзя
говорить в кафе! И он это не хуже меня знает. Куда они пошли? В какое кафе?"
"Ей-Богу не могу сказать точно, Сан-Дмич... Не сказали мне." "А кто у тебя в
вахтерке?" "Н-никого... Строжайше..." "Тогда открой." "Так ведь там не
убрано у нас..." "Ничего, я стерплю. Ага, так я и думал. Так вот кто эта
Алексеевна! Выходите, Таня. -- Фе-ликса он демонстративно игнорировал. -- Я не
сразу понял, что именно вы нам привезли, а тут нашлось кому подсказать...
Прошу прямо ко мне. Не беспокойтесь, там есть где привести себя в порядок.
Вас же, Феликс Ильич, прошу вернуться в отделение и ждать моего вызова. Тоже
причешитесь и умойтесь где-нибудь. Черт знает что... Я конечно и сам был и
молод, и страстно влюблен, но не дождаться конца рабочего дня, общаться в
такой антисанитарии... Прошу со мной, Таня."
"А как вы, Александр Дмитриевич, догадались? -- спросила я, пока мы шли
по широкой лестнице и по строгим коридорам "института только для белых", как
вы-ражался об этом НИИ Дима Водолазов. -- Мы вполне могли уйти и в
пирож-ковую." "Мир не без наблюдательных и благожелательных людей. Вы лучше
ска-жите, как вы распорядились во Владивостоке вашей работой по пограничному
слою? Вы что, в ТИНРО кого-то заинтересовали?" "Даже и не пыталась. Я давно
забыла о гидродинамике. Конструкция корпуса тоже очень интересно." "Да, и вы
в ней более, чем преуспели. Но не логичнее ли этим же заниматься в лодочном
бюро, чем в судоремонтном." "Никакое мы не судоремонтное, -- обиделась я за
родное ЦКБ. -- Две недели назад уникальное судно спустили по нашему проекту.
Кстати, по авторскому свидетельству нашего главного конструктора Иосифа
Аро..." "Знаю я об этом проекте. Ваша идея гораздо интереснее. Прошу, -- ввел
он меня в приемную. -- Займитесь, пожалуйста, нашей гостьей, -- сказал он
респек-табельной секретарше. --. Ее... машина на улице обрызгала."
Мадам с изумлением осмотрела мое опухшее от слез лицо, красные глаза,
явно зацелованные губы, подозрительный след на шее, пожала плечами и провела
в директорский блок с душем и туалетом.
Феликс вошел, когда я уже почти все рассказала. Все чертежи и расчеты
по лодочке были пересланы по линии Первых отделов. Местный начальник этого
всесильного подразделения, седой симпатичный дядька, в четыре ряда колодки
орденов на сером пиджаке, молча разглядывал меня.. Антокольский сжато и
очень толково (надо же так быстро схватить суть!) передал своему референту
содержание проекта. Феликс изумленно поглядывал на меня, словно оказавшаяся
золотой рыбка к тому же еще и голосом молвит человечьим.
"Так кто... автор первоначальной идеи? -- не выдержал он. -- Ведь это
революция в подводном судостроении!.." "Я вас вызвал, Феликс Ильич, -- тихо и
грозно сказал профессор, -- прежде всего для того, чтобы вы знали, что
единственным автором этой удивительной идеи является Татьяна Алексеевна
Смирнова, а не... вы сами знаете, кто у нас охочь до мастерских переделок
чужих заявок. Вы, как мне кажется, друзья с Таней..."
"Бывшие однокурсники," -- бегло взглянул на меня Феликс. "И любовники, --
вдруг добавила я. -- Если это тоже имеет значение для теории проектирования
глубоко-водных лодок..." "И об этом наслышан, -- спокойно сказал Сан-Дмич. --
Более, чем мне интересно. Достаточно было одному из моих молодых
специалистов увидеть вас в нашем вестибюле, как уже полетели комментарии. Но
я хочу вам все карты сразу выложить на стол, Таня."
"Не надо. Я в курсе дела, что головные институты паразитируют на
пионерных идеях из провинции, которые мы принуждены посылать вам на
рецензию, прежде чем проектом займется владелец госбюджета -- министерство,
так?" "Увы. Дальше." "Вы знаете воров даже по имени отчеству, но не
преследуете, иначе захиреет ваше заведение, так?" "Ого! Вот это
дальневосточный характер! Она всегда была такой, Феликс?" "Она стала еще
лучше, -- сиял мой любимый, не сводя с меня восхищенного взгляда, хотя я уже
чувствовала, как вертится от волнения мой проклятый нос. Пусть Феликсу это
по-прежнему нравится, но Антокольскому-то каково! -- Но я думаю, что у нее
информация, которая касается не нашего ЦНИИ, а..." "Так вот, я вам лично
гарантирую, -- положил мне на руку свою невесомую сухую кисть благородный
патриарх с внешностью британского аристо-крата, -- что ничего подобного ни
здесь, ни в министерстве, ни при сотрудничестве с любым институтом с вашим
проектом не случится. Мы долго и тщетно искали выход в конструкции прочного
корпуса, в точности его изготовления, а тут такое изящное и оригинальное
решение! Корабелка может гордиться такими выпуск-никами! Феликс Ильич, вы
поняли? Все ваши недюженные способности -- на ох-рану прав инженера
Смирновой. Вас же, Татьяна Алексеевна я почту за честь видеть в числе моих
аспирантов. Скучаете небось по Ленинграду?" "Отнюдь. Но я очень польщена
вашим предложением. И особенно формой, в которой оно сдела-но, хотя до сих
пор научной карьеры и не планировала. Поэтому пока ничего вам насчет себя не
обещаю. В Ленинграде мне нравится меньше, чем во Владивос-токе." "Вот в этом
я позволю себе усомниться, -- засиял профессор своей бри-танской улыбкой. --
Ленинград ничем не заменим!" "Как кому." "Ладно. Время пока работает на нашу
с вами совместную работу. Вы свободны, молодые люди. В понедельник --
обсуждение. А пока... напомните нашей гостье город, Феликс Ильич. Пробудите
в ней ностальгию для общей пользы."
2.
Элла:
Как-то к концу рабочего дня у меня вдруг запульсировала в висках
боль-пред-чувствие. Я отпросилась, приняла пятерчатку и вышла из института.
Моросило, как обычно в августе. Я раскрыла зонтик, машинально кивнув на
"добрый день" какой-то женщине, поднимающейся навстречу тоже под зонтом.
Мельком за-метила, что на ней нет чулок -- стройные загорелые ноги. В такую
погоду это было непривычно. И вдруг меня как током дернуло, даже голова
прошла -- сложив зонтик, тяжелую парадную дверь открывала "миледи"!..
Я не поверила своим глазам и просто не могла не повернуть назад. Когда
я заглянула в холл, она уже сдала в гардероб синий плащ и японский зонтик и
была с такой прической, в таком костюме и вообще та-а-акая стала, что я
просто обалдела! И звонит из кабинки Антокольскому. В командировку ее,
видите ли, прислали.
Спрятавшись за колонной, я видела, как этот кретин Феликс бежит к ней,
споты-каясь. Мало того, он подкупает чем-то вахтера и ведет свою любовницу в
коморку под лестницей. При молодой и уже беременной жене! Я скользнула к
вахтерской с другой стороны и стала подслушивать, о чем они там шепчутся. И
тут же взлетела по лестнице рассказать секретарше Антокольского, кто это к
нам приехал. Та тот-час сказала о гостье профессору, который прямо из
приемной принялся взвол-нованно говорить в телефон, называя фамилию
"миледи", а потом, чуть ли не так же спотыкаясь, как Феликс, помчался вниз.
Когда Сан-Дмич выковыривал голубков из вахтерской, он только головой
крутил от их вида. "Миледи" выглядела разве что чуть лучше, чем тогда в
парке с моря-ком. Ну и Феликс! Референт профессора!..
Часа через полтора возлюбленные выпорхнули из кабинета профессора в
самом феерическом настроении. И -- напоролись на меня.
3.
Таня:
Первый человек, которого мы встретили в коридоре, была Элла Коганская.
В зеркале, у которого она безусловно терпеливо ждала нашего выхода на эту
сцену, я увидела нас троих. Я не очень представляла здесь четвертую -- Дину
Богун-Даш-ковскую -- но среди присутствующих дам, если без ложной
скромности...
Я вспомнила мои фантазии на лыжной прогулке в уссурийской тайге по
поводу их союза. Пусть и не со мной, но хоть не с ней!..
Людоедка Эллочка фальшиво ахала, как я элегантно выгляжу, какая я
загорелая, не в Крыму ли отдыхала? Что ты, отвечаю, у нас там свой Крым, на
дому. Никуда и ездить не надо. Море у самого крыльца.
Она демонстративно прижималась к уже ни ее, ни моему Феликсу и таращила
свои лживые круглые глаза у переносицы. Как дала бы в них вот так двумя
пальцами!.. Вот было бы забот профессору и его референту...
За сценой загремел такой "Танец с саблями" Хачатуряна, что от "Балеро"
Равеля, что сопровохдало нашу с Феликсом любовь, и следа не осталось.
А я под этот зажигательный танец у них хорошую школу прошла в
Севастополе. Так что теперь ей еще и не так улыбалась и не такие еще
комплименты отпускала, причем откровенным подтекстом. Феликс смотрел на меня
почти со страхом, а эта дура таяла, словно я ее хвалю искренне. Женщина
вообще в этом плане просто жаждет быть обманутой и чем наглее, тем ей
приятнее... Элла до того расчув-ствовалась, что пригласила меня сегодня к
ним на званый ужин. Естественно, не в мою честь, а ради как раз гостящих в
Ленинграде родителей Феликса. "В тебя, Таня, Илья Арнольдович просто
влюблен, -- чирикала она. -- Без конца меня расспрашивает, как там эта
потряса-ющая блондинка, которую он как-то отвозил в аэропорт..."
4.
Феликс:
Знал бы я, что последует за этой репликой!
Элла была шокирована преображением занюханной "миледи", но начала
вместе с Таней непостижимые для меня женские игры. Они стали трещать
фальшивыми го-лосами, комично подражая интонациям друг друга, какие обе
стали интересные, как много хорошего Таня слышала о Дине, как счастлива, что
я выбрал девуш-ку из своего круга, какого славного парня Колю она встретила
во Владивостоке и как ей нравится по вечерам пить с ним водку и петь песни
до поздней ночи, сидя на печи и болтая ногами в валенках.
Я удвоил бдительность, так как Элле грозило полететь через голову
"миледи" пря-мо на нашу главную лестницу и сломать на ней шею, когда она
таяла и ахала при рассказах о том, как Таня с Колей по утрам пьют стаканами
рассол, чтобы снять похмелье и не опоздать на родной завод. И тут Элла, к
моему ужасу, пригласила Таню сегодня к ним на званый ужин в честь как раз
гостящих в Ленинграде моих родителей.
"Раз ты уже успокоилась у себя на Дальнем Востоке и не претендуешь на
Феликса, то Софья Казимировна будет тебе рада, -- щебетала она. -- А об Илье
Арнольдовиче я и не говорю. Он, говорят, в тебя влюблен чуть ли не сильнее,
чем его Феликс..."
"А что? Вот это идея! -- каким-то совсем другим голосом вдруг сказала ей
Таня, потемнев лицом. По всей вероятности, последняя фраза живо напомнила ей
все, о чем она было забыла в вахтерской. -- Пойду-ка я на этот ужин
специально, чтобы охмурить полковника. Так говоришь, что я сейчас в
расцвете, в теле? Вот формы и сработают на убой. Особенно, если ненароком
кофточку вот так расстегнуть, что-бы загар полоской белой кожи
подчеркнуть.... Я его отбиваю у Казимировны, и вот этого холеного сынулю с
его Диночкой лишаю кредита! Пусть живет на свои референтские сто десять в
месяц. Софочке же мы с Арнольдычем от нашего дома с садом, естественно,
грубо и веско откажем. И вообще нафиг нам дом в Севасто-поле! Что я там
забыла? "Молодого" мужа я увожу в свое убежище. Там за стои-мость нашего с
ним дома такой можно особняк купить! И всего-то что от меня требуется, так
это вовремя вот так над ним наклониться на этом вашем е... пар-дон званом
ужине."
У меня все внутри оборвалось. Вот это "миледи"! Надо же, только что...
"Таня! -- между тем, в востроге кричала Элла. -- Да тебя просто не
узнать! Надо же! Ты же никогда не была такой остроумной! Я сегодня же
расскажу дяде Илье о твоей шутке. Они с тетей Соней просто умрут от смеха".
x x x
Вот уж кому было не до смеха, так это мне!.. Идиотская шутка оскорбила
меня до глубины души. Не верилось, что Таня все это произнесла наяву.
Так или иначе, следовало ее куда-то проводить, но я не мог взять ее под
руку, а она тоже не проявляла ни малейшего интереса к продолжению теплых
отношений. В одночасье фантастическая встреча обернулась свирепой местью,
чего я так опасал-ся. Ничего-то она мне не простила! Просто забылась, пока
не увидела Эллу. И ничуть она не успокоилась, изгнанная, не без моего
участия, из родного Ленин-града на "свой" Дальний Восток...
Целый час мы молча шли рядом. Потом свернули с Фонтанки на
Лермонтовский и оттуда на Дровяную.
"Добро пожаловать, Феликс Ильич, в тот ад, -- глухо сказала Таня,
остановившись почти вплотную передо мной, -- который я, по мнению профессора
Антокольского, должна считать любимым городом, а, по не менее уважаемому и
очень импера-тивному мнению моего следователя из КГБ, интеллигентного до
поры до времени Андрея Сергеевича -- своей единственной и любимой Родиной..."
Не совсем понимая, как я вообще после всего могу с ней общаться, я все
же обни-маю ее, целую и отстраняюсь. Она не отвечает на поцелуй.
"Ты права, Таня, -- говорю я глухо -- Думай обо мне что хочешь, но..."
"А чего мне вообще о тебе думать, Ильич? -- горько улыбается она,
бессильно опу-стив руки. -- Пообщались, вспомнили старую яркую любовь и будет
с нас. До по-недельника. Привет жене и всем приличным людям на вашем ужине."
Я уныло побрел по Фонтанке к Галерному острову и остановился у чугунной
решетки Калинкина моста, глядя на отражение желтого корпуса и белых колонн
Корабелки в пузырящейся под дождем воде. Здесь мы всегда назначали свидание
с Таней, подумалось мне. Я привычно подтягивал из памяти счастливые мину-ты
нашей любви, но ничего не получалось. Таня больше не была фантомом. Она была
рядом, в нескольких кварталах от меня, живая респектабельная женщина в
черном мокром плаще и с японским зонтиком.
Но для меня больше не существовало беззащитной бедной Тайки. На
Дровяной переоделась в домашнее опасная "миледи", способная на самые
сакраментальные поступки.
5.
Элла:
Как же они оба подло описывают! Спору нет, выглядела она как никогда.
Приоде-лась, прическу сделала современную, вместо тех патлов, которых она
никогда не стеснялась. Но и я-то была ничуть не хуже! Ну, ростом поменьше,
так ведь жен-щину это только украшает. Ну, загар у нее, а я еще белая -- лето
у нас было на ред-кость мерзкое. У Таньки, надо отдать ей должное, вообще
кожа при загаре прио-бретает удивительный золотистый оттенок. Красиво, спору
нет, но это ли не приз-нак низкого происхождения? Благородная женщина должна
иметь круглый год ин-тересную бледность и белизну, а не румянец во всю щеку.
Именно так мы и выгля-дели с ней у зеркала -- владелица того имения рядом со
своей горничной...
Вранье, что мне грозила опасность получить от "миледи" двумя пальцами в
глаза или перелететь через ее голову на лестницу. Я же дочь Юрия Коганского,
такого же морского пехотинца, как и отец Феликса. Да я бы... замахнись на
меня эта до-морощенная "миледи", шевельнись только... я бы так приложилась к
ее осиной та-лии, что она до конца дней писала только в пробирку... Надо же!
Он меня, видите ли, снова опекал...
Тем более подло считать меня такой примитивной! Я, мол, поверила в
разные бредни о "типично русских", с моей, еврейской точки зрения, буднях, с
водкой по вечерам и рассолом по утрам. И ее фальшивым комплиментам, после
которых, растаяв, пригласила ее на званый ужин с участием тети Сони. Я не
зна-ла, что ее там ждет! Я!
Это Феликс сам не знал свою подлую "миледи", которая произнесла свою
цинич-ную фразу о его родителях. Я не ожидала такого успеха!
Он только пучил свои прекрасные глаза, дурачок несчастный. Забыл,
наивная душа, с кем любезничает. Думал, что если она ему позволяет лапать
себя в вах-терской, то это как ленинская власть -- всерьез и надолго!
6.
Таня:
Мама тревожно и близоруко щурилась на меня, одеваясь у зеркала нашего
шкафа -- идти на свою постылую опасную для полуслепого человека работу.
"Что-нибудь случилось, Танюшечка? -- жалко спросила она. -- Тебя обидели?"
"Что ты, мама! Наоборот, пригласили в аспирантуру. Сам Антокольский меня
принимал в дирек-торском кабинете, представляешь?" "А что? Почему бы не
принимать? Ты инже-нер, талант, красивая женщина... А плакала тогда чего? Я
же всегда вижу. Твой носик для меня с детства барометр. И глазки совсем
потемнели. Неужели Фельку своего встретила?" "Встретила, мамочка. От него
как от смерти не уйдешь!.." "И он тебя, конечно, снова предал?" "Он не может
меня уже предать. Он женатый, скоро ребеночек родится. Проводил до самого
нашего милого двора и..." "Зайти побрезговал!.. Не для нас с тобой такой
парень, Таня! Он совсем другой, пойми..." "Ладно, мама, -- сменила я тему. --
К папе нельзя в эти дни, что я здесь?" "Можно, -- расцвела она. -- Как славно,
деточка, что ты сама о нем спросила! Я все думаю, спросит -- не спросит. И
про себя решила -- не спросит, так и не надо!.. В воскре-сенье ему дали со
мной свидание." "С нами, мама! Я так рада!.."
x x x
Но до воскресенья еще надо было дожить с этой пятницы... Мама ушла во
вторую смену. Я переоделась в домашнее, сделала уборку, вымыла окна у нас в
комнате и на общей кухне под ворчание Тамары Леопольдовны. Но было светло и
рано, а девать себя решительно некуда.
Тем более, что опять на меня накатило...
Мой Феликс ушел от меня к своей жене. Я села на наш плюшевый диван и
ох-ватила голову руками. Все поплыло перед глазами.
--
"Сестренка, нет страшного на свете. Все рано или поздно решается в этом
мире в ту или в другую сторону. Иди и забери его! Увези сюда к нам. Только
он тебя, ей-Богу, не стоит..."
--
"Это подло с твоей стороны, Смирнова, и не по-комсомольски! Впрочем, я
лично от тебя и не ожидала ничего другого. Иди же! Иди, если у тебя нет ни
совести, ни самолюбия. Тебе же сказали, что он любит свою жену все сильнее,
а после рож-дения ребенка вообще о тебе забудет. Иди, разрушай решившую
стать счастливой семью, твори зло, потом раскаешься, но будет поздно. И он
раскается и тебя же, стерва, возненавидит..."
--
"Танька, иди ты!.. Вот это номер... Даже не знаю, что вам и сказать,
поросятам..."
--
"Так у тебя вообще мужика не будет в жизни! Плюнь, не сомневайся. Она
тебя, а ты ее. Я именно так Коленьку моего и получила. Иди прямо туда, Таня,
будь реши-тельнее, за любимого надо драться!"
--
"Я так в вас разочарован, Татьяна Алексеевна, что прямо не нахожу
слов... Ведь разбить семью может только очень безнравственный человек.
Впрочем, это не мое стариковское дело. И на наши научные отношения ваше
решение не повлияет. Удачи вам, Феликс Ильич, на новом месте..."
x x x
А ноги сами несут меня черт знает куда... Естественно, мне было не до
того, чтобы кого-то там охмурять и отбивать. Мне просто надо было немедленно
увидеть Фе-ликса, все равно где и с кем...
ГЛАВА ВТОРАЯ. ЛЕНИНГРАД. ПРИПАДКИ
1.
Таня:
"Девушка, вам нехорошо? Позвольте, как же можно сидеть на холодной
лестнице? Нет-нет, никаких "я сама". Феликс! Спустись, пожалуйста, к нам.
Что вы там все столпились? Тут какой-то девушке дурно стало в нашем
подъезде... Надо помочь ей зайти к нам и вызвать скорую. Ну что ты стоишь,
как истукан, сынок? Мне что ли ее поднимать с моим ишиасом? Что вы все на
меня уставились?.. Господи! Так это и есть... Смирнова? Феликс!! Ты хоть
скажи, Дина!"
"Это и есть Таня Смирнова, папа!.. Неужели ты ее забыл? Она же ночевала
как-то у нас, ты же с нее глаз на сводил утром, даже мама приревновала.
Теперь эта хищ-ница пришла сюда за моим мужем! Элла мне все о ней
рассказала. Господи! Да прогоните же ее отсюда хоть кто-нибудь с ее
фальшивым обмороком! Я же врач, я проверила по состоянию зрачков. Это
спектакль!"
"Перестаньте, наконец преследовать моего сына, дрянь! Неужели вам не
ясно, что вы никогда, ни при каких ваших грязных уловках не войдете в мою
семью! И пе-рестаньте нам тут симулировать. Вас все знают и никто вам
верит..."
"Подождите, Соня. А вдруг... Вам действительно плохо, Таня? Я совсем
сошла с ума от этой ревнивицы... Да уйди же ты в квартиру, Диночка!" "Не
уйду, мама, пока она не уйдет! Слышишь? Убирайся вон! Тварь, жалкое двуногое
животное! Блудливая кошка!"
"Она не кошка, она -- развратная сука!" "Элла, тебя тут нехватало!"
"Семен Бо-рисович, уж я-то ее лучше других знаю! Бездарная комедиантка!.."
"Что у вас тут происходит?"
"Илья, ты пьян! Ну-ка марш обратно! Я кому сказала, а? Повторять не
буду!.."
"Отставить! Всем -- смир-р-но! Кру-гом. Кто это тут сидит? Что?...
Таня!.. А мы тут как раз только что... Ну-ка все вон отсюда во главе с моим
ублюдком! Вырас-тил я "мужчину"!"...
x x x
Меня поднимают сильные руки, прижимают мокрым холодным плащом к белой
рубашке, за которой прямо пылает плотное тело отставного полковника. Он
несет меня не вверх, на растерзание обиженных семей, а вниз, под порывы
холодного ветра с моросящим дождем. "Такси! -- оглушает меня прямо в ухо
командирский бас. -- В скорую..." "Арнольдыч, милый, не надо в скорую...
Домой, пожалуйста... Мои... таблетки... От других мне только хуже..."
"Адрес, быстро, пока ты в соз-нании!.." "Дровяная восемь, квартира один,
первый этаж."
"Ключ? Где у тебя ключ?" "Нет, не в сумочке... В кармане плаща... Нет
во внут-реннем кармане! Осторожнее..." "Господи, какая женщина! Где
таблетки? Таня, не засыпай, пожалуйста..." "В чемоданчике... Там кармашек...
В желтой коробочке, две сразу... Вода в графине... свежая, я сегодня
меняла... Какая вкусная невская вода!.."
x x x
"Да не бойся ты! Тебе просто необходимо снять с себя мокрое. Иначе
прод-рогнешь и простудишься. Которая постель твоя? Так, вот вижу и
грелочку... А где чайник? Где ваша плита?" "У окна... левые две комфорки."
"Ну, тебе легче? Чайку горяченького с медом, просто необходимо.
Приподнимись-ка. Вот так. Не торопись, он горячий. Сейчас бы тебе
стопочку..." "Н-н-несов-местимость..." "Понял. Потом помянем эту твою
болезнь. Нет, ну какая же ско-тина этот Феля! Стоит! Его подругу поносят..."
"Что вы, Илья Арнольдович... Он просто растерялся. Это я виновата,
приперлась... А ведь я не просто пришла, меня Элла пригласила... И я хотела
всем объявить, что больше на Феликса не претен-дую. Честное слово, никаких
прочих намерений не было. А тут приступ. Уже год как не было... Простите
меня и спасибо вам большое. Вы -- человек..."
"Я всегда вами восхищался, Танечка, -- вдруг переходит он на официальный
тон. -- И мне было так за вас обидно, что вы такого слизняка выбрали и так
бездумно его полюбили. Танечка, а вы не могли бы считать меня своим другом?
Просто стар-шим другом, а?" "Конечно, Илья Арнольдович. Я так и считаю."
"Тогда давай на "ты" и по имени, идет?" "П-попробуем..." "Скажи мне: Илья, я
тебя уважаю..." "Илья, а ты меня поил?" "Что?.. Ха-ха-ха! Мы уже шутим! Мы
выздоравливаем." "Это просто таблетки такие замечательные, Илья. И ты --
настоящий мужчина. И сюда придти не побрезговал. А Феликс меня сегодня едва
до двора проводил. Так обидно, знаешь..." "А мама где?" "На работе. Дежурный
гастроном у Балтийского вокзала." "Скоро придет?" "Нет. Она до часу
работает."
"Я тебе тоже нравлюсь?" "Ты очень симпатичный. Стоп, да ты же в одной
сороч-ке! И в совсем мокрой. Ты же у меня тоже простудиться можешь. А у нас
с мамой ничего нет мужского одеть... разве что мой свитер. Он растягивается.
Вон там, на спинке той кровати." "Не надо. Мне с тобой только жарко." "Илья,
ты что!.." "Я бы с тобой немедленно уехал на твой край света... Я же не
такой и старый. Мне всего-то сорок семь. Я тебя никогда в обиду не дам..."
"А как же Казимировна?" "Эта зараза? Пусть удавится от ревности... Ну,
Танечка... Господи, какое у тебя тело... Какая грудь... на фоне загара,
сияет... сказка!" "Илья, не балуй... Грудь как грудь, я это давно и хорошо
усвоила, но пока не для тебя, понял?" "Пока? Значит, я могу надеяться?..."
"Не знаю... А пока руки-то не распускай, полковник, слы-шишь? Сам меня самбо
учил. Смотри -- нарвешься, если разозлюсь."
"Какие глаза, Господи! Как тогда, когда ты вышла из нашего дома...
Таня, я же не просто развлечься или использвать твою слабость. Я прошу твоей
руки!" "Одурел, товарищ полковник?" "Я серьезно. Я уже два года тебя люблю.
Я знаешь как работать умею! И пенсия у меня, и наградная надбавка... Я же не
какой-нибудь гар-низонный полковник... я на Кубе, в Заливе Свиней, Орден
боевого красного знамени заслужил. Я в Сирии..." "В Сирии? Ты же еврей,
Ильюша, как же ты вра-гов своей нации на своих назюкивал?" "Так я же не
израильский, а советский боевой офицер! Мне Родина доверила... Таня, сейчас
не об этом. Я серьезно о на-шем с тобой будущем." "Я подумаю, Илья, спасибо.
И тебе напишу." "Где у тебя бумага?.. Вот адрес моего боевого друга в
Севастополе. Когда ты напишешь?"
"Пока не знаю... Для меня это слишком неожиданно. Да подожди ты! Ну
порода... А целоваться-то ты не умеешь, полковник. Вот так надо, сын твой
научил. Ого! Тебе самому мои таблетки сейчас понадобятся, нет? Ты чего,
Илья? Илья-а! Нет, совсем старикашку ухайдакала Татьяна! Стой, выпей
водички. Ай, ты куда это? Ожил на мою голову... Нет... нет... Ой, а я думала
он уже дохлый... Ну и пово-ротики... Ладно... Как есть... Неживая я что ли,
в самом деле?.."
2.
Феликс:
"Я думаю, что он увез ее в скорую, -- говорил я перепуганным
родственникам и друзьям, когда прошли два часа, а папа не возвращался. -- И
там ждет, когда ей станет лучше."
"А по-моему, -- истерически хохотала неузнаваемая Дина, -- ей уже давно
стало гораздо лучше, чем всем вам. Но еще лучше твоему бравому папаше! Я
обзвонила все приемные покои. Никакие Смирновы сегодня не поступали."
"Господи, Господи, -- повторяла мама.-- В такой холод, в дождь, в одной
рубашке, без копейки денег..."
"Об этом ты можешь не беспокоиться, Соня, -- хрустя по своей дурацкой
причине пальцами, возражал адвокат. -- Они там на Востоке тысячи
зарабатывают. Смот-рите, как она одета -- с иголочки. Даст ему на такси, не
обеднеет."
"А по-моему, папа, -- продолжала поражать меня Дина, -- тебя, Гену и
особенно моего Феликса волнует не то, как она с иголочки одета, а как она в
данный момент обольстительно раздета!"
"Диночка, -- заливалась слезами мама, -- так ты думаешь, что она не
пошутила? Что она пришла не за Феликсом, а за Илюшей?"
"Она пришла за тем, кто с ней пойдет, -- безжалостно ответила Дина. --
Пока мой олух переминался с ноги на ногу, ваш благоверный сыграл
героя-любовника! И на-прасно мой папа сейчас обзванивает морги. Пусть Феликс
едет к своей "миледи" и выковыривает Илью Арнольдовича, хотя я уверена, что
уже поздно, и он успел схватить там люэс."
"Что схватить, Динуля?" -- замирая, спросила ее моя мама.
"Сифилис. Вам очень повезет, если на этот раз все обойдется банальным
тихо-океанским триппером." "Это очень опасная форма? -- cевшим голосом
произнесла глаза несчастная соломенная вдова. Она была уже не рада, что
напала сразу на эту, когда открыла ей дверь и толкнула "миледи", после чего
та села и не встала. -- Это заразно?"
"Прекратите, -- не выдержал я. -- Начинается! Таня ничуть не грязнее нас
всех. Короче, я еду за папой."
"Я с тобой! -- бросилась к вешалке Дина. -- Я тебя к ней одного не
отпущу!!"
"Ну вот, -- развел я руками. -- Сейчас ей пришьют любовь втроем..."
"Неужели такое бывает? -- подала голос моя тетушка, -- это же
извращение..."
"А "миледи" обожает всякие извращения, -- несло Дину. -- Мой муженек с
ней такое вытворял, что..."
"Ляпнешь -- убью," -- сказал я тихо, но так, что разъяренная Дина тут же
сту-шевалась, обняла меня и со слезами убежала. -- Я скоро вернусь", --
добавил я и быстро вышел.
3.
Таня:
"Илья, это звонят нам, три звонка..." "Кого это черт несет? Мама?"
"Нет. У мамы свой ключ. Лежи, я сама открою... Феликс? Что ты тут забыл?"
"Как ты себя чув-ствуешь, Таня?" "Чувствую. А что?" "Так это был... все-таки
спектакль?!" "А ты как думал?" "Я думал ты... порядочнее..." "Да ты что!
Напрасно ты так думал, Феля. Тебе же при мне подробно объяснили, кто я на
самом деле... Гебрид блуд-ливой кошки с сукой, представляешь такого зверя? И
ты промолчал, не возражал. Именно такая, так?" "Хорошо. Не будем о нас с
тобой. Ты не знаешь, где папа? Он же ушел в одной рубашке, увез тебя на
такси и домой не вернулся. Мы все бо-льницы, все морги обзвонили..."
"Делать вам нечего. Илья, а Илья! Одевайся. Тут твой сын пришел. Тебе в
туалет не надо, Феликс? Тогда я зайду. Моя комната вон та, если уже не
брезгуешь. Твой папа там. А тут, кстати, скорее всего, теперь твоя мама.
Скажи мне "ма-а-амочка", сынок. Не хочешь?"
"Бред какой-то!.. Папа!"
"Сюда иди, Феликс."
"Ну что? Успокоился? Тогда поезжай и привези ему свитер там какой и
плащ. Не идти же ему домой голым?"
"А я никуда и не тороплюсь, Таня, -- счастливо смеялся полковник. --
Дождусь сей-час твоей мамы, попрошу ее согласия на брак с тобой и прощай
бесконечный про-клятый кошмар моей семейной жизни."
"Старый идиот. Но ты-то, Таня, ведь разумная девушка! Я все понимаю.
Ты, по своему обыкновению, его разыграла, зная, что он тобой всерьез
увлечен. Смотри, с огнем играешь... Не дай Бог мама узнает о твоих фокусах.
Ты и отдаленно не пред-ставляешь, на что она способна в гневе."
"Ой! Они гневаться на нас будут, если узнают, что их бросили... Ильюша,
пред-ставляешь их во гневе? Не боишься?" "В гробу..." "Ты понял, сынуля? Нам
с па-почкой теперь все это до лампочки. Пусть себе гневается. Надо было ей
нам с тобой не мешать. Поздно пить "Боржоми", почки отсохли. Так ей и
передай, такой непредсказуемой. Я сама еще и не такая непредсказуемая, как
видишь."
"Ты все шутишь, а она действительно там с ума сходит."
"Не все же мне из-за нее с ума сходить. То ли еще будет. Узнает, на что
я способна в гневе."
"Ладно. Мне пока что надо что-нибудь для нее придумать, вернуться с
одеждой для предка и забрать его домой. Папа, я сейчас. Я быстро обернусь."
"А ты не больно спеши, сыночек, -- сказала я в дверях. -- Мы еще тут
кое-что об-говорим с твоей бабушкой, то бишь с моей мамой о дальнейших
планах твоего папы с твоей новой, молодой и красивой мамочкой -- Таней
Дашковской, понял? Фиг вы его теперь когда увидите. Гуляй, Вася."
Ошеломленный Феликс, без конца трогая свои уши, пересек наш слабо
освещен-ный двор и сгинул в проезде на Дровяную улицу.
4.
Феликс:
Мама сначала просто не поверила, что все это время папа провел с Таней.
"Ей действительно так плохо? -- без особой тревоги спросила она. -- Он не
мог выз-вать ей врача, а сам вернуться домой?"
Я ничего не ответил, но весь мой облик потвердил худшие мамины
опасения.
"Феликс, можешь говорить мне все совершенно спокойно. Я этого подонка
знаю уже четверть века. Ты застал его в ее постели? Да?.."
"Не совсем... но не исключено, что..."
"Я убью ее! -- тихо и зловеще сказала мама. -- Дай мне ее адрес... Я
прикончу эту волчицу сегодня же. Адрес!! -- закричала она так, что у меня
этот крик до сих пор раздается в ушах, когда я вспоминаю тот бесконечный
вечер. -- Ты не посмее