кль! ИЗМАИЛ. Анечка, давай вызовем врача! АНЯ. Дотронься до меня, папа! У меня лоб холодный... Это не я в бреду, это все вокруг в лихорадке! Здесь каждый вдох и выдох полны тайного смысла, здесь все вокруг друг в друга влюбленны и все друг друга ненавидят. Я очень устала, папа! Мы с тобой люди простые, зачем нам такое? Давай отпустим Алешу, пусть возвращается в оркестр. ИЗМАИЛ. Мне казалось, что ты его любишь. АНЯ. Я его люблю, поэтому давай его отпустим... Уходят. Из-за занавеса с террасы спускаются МИША и ЗОЯ. МИША. Поздравляю с премьерой! ЗОЯ. А самое главное мы и не сыграли! Подходит МИНСКИЙ. МИНСКИЙ. Зато повеселились от души!.. Я вас ребенком помни, а себя молодым. А теперь вы молоды, а я - старик. За что вы так жестоко посмеялись над стариком? ЗОЯ. Просто так. От жары. МИНСКИЙ. Зоя, Зоя... Юность настолько прекрасна, что даже порок в юности кажется притягательным... А что вам до моих пороков, милая, красивая девушка? Я ведь мелочный был, а вы - нежная. Я поскандалить любил, а вы такая тихая стоите, вся светитесь... Я женщин любил, что говорить! МИНСКАЯ. Кока, не надо! МИНСКИЙ. Я ведь только ради женщин на сцену поднялся! Они смотрят на тебя из зала, и каждая готова умереть, чтобы только прикоснуться к тебе. Там, где кончается театр, всегда начинаются женщины! МИНСКАЯ. Остановись, Николай! МИНСКИЙ. А что было раньше, до юности? Что мне вспомнить? Вот лето, самое начало, и цветет сирень повсюду, куда ни глянь, в нашем маленьком городке... И все. Больше ничего не помню и ничего не хочу. Одну только ветку сирени дайте мне! Одну только ветку сирени вырвите из цветения! (Пауза). За что? ЗОЯ. Мы не доиграли, клянусь! Мы не доиграли! МИНСКИЙ. Чем клянетесь? ЗОЯ. Честью. МИНСКИЙ. Вы же сами говорили, дитя мое: понятие чести в искусстве неуместно. Пауза. МИША. Хотите вина? Может быть, вино всех нас примирит? МИНСКАЯ (тихо). Как хочется театра! Подходит РОДЧЕНКО. РОДЧЕНКО. Дачный спектакль, и вдруг вызвал такую бурю! Поздравляю. Вы часто впадаете в монотонность, Зоя. Но это не порок. Есть монотонные места, как этот дом, например. Однообразно тянется жизнь, однообразно тянется лето, и ни то, ни другое никак не может прекратиться! МИНСКИЙ. Ничто так не ранит, как успех ближнего. ЗОЯ. И вам больше нечего сказать? РОДЧЕНКО. Ну, если хотите... ЗОЯ. Хочу!.. Мансарда наверху по коридору через стеклянную дверь. У вас хранились ключи... Так вот, она больше не запирается, кто-то сбил замок. РОДЧЕНКО. Вечером объяснимся. Уходят. МИША. О чем они говорили? МИНСКИЙ. Я не слышал. МИНСКАЯ. Миша, чего ты хочешь? МИША. Сам не знаю. МИНСКАЯ. Не знаю... (Засмеялась.) Твои желания как облако! (Уходит.) МИША и МИНСКИЙ остаются вдвоем. МИНСКИЙ. И тем, кто орудие мести придется еще хуже, чем наказанным. МИША. Что это? МИНСКИЙ. Так, одна старая книга. МИША. Все разошлись, хотите я схожу за вином? МИНСКИЙ. Это я старый алкоголик, а вам, юноша, еще рано пить. МИША. Оставьте, я давно приобщился. МИНСКИЙ. А лицо у вас совсем детское. Ну, да ладно. Все мое ношу с собой. (Достает из пиджака бутылку вина.) Пьют. Вы приобщились, а я пристрастился... (Пауза). Страсть - это когда тебя захватывает всего, и ты уже над собой не властен. Ты делаешь не то, что ты хочешь, а то, чего хочет страсть. Она тебе скажет - живи, и ты живешь, скажет - умри, и ты умираешь. Выпьем, а? В конце концов мы оба живы. (Снова разливает вино и прячет бутылку.) И сколько вам, говорите, лет? МИША. Девятнадцать. МИНСКИЙ. И вам нравится жить? МИША. Очень! В доме наверху зажигается свет. МИША неподвижно смотрит на светящиеся окна. Мне страстно нравится жить! МИНСКИЙ. Слишком вы раннего развития, юноша. Еще вина? МИША. Да, пожалуй. МИНСКИЙ (хнычет). А вот у меня страсти нет, у меня есть привычка. Я очень любил вино, а потом - привык. Любил нравиться публике, а потом привык нравиться. И вот, все мои привычки, кроме вина, все в прошлом. Один длинный ряд воспоминаний и длинный ряд бутылок... Милочка, она невинна как дитя. Седое, старое дитя, вот кто моя Милочка! Нет, она не стала моей страстью. (Вдруг резко.) А как она пела тогда, если бы вы знали, как она пела! МИША. Кто пел? МИНСКИЙ. Ты успокой меня, скажи, что это шутка... МИША (смеется, но вдруг подхватывает неожиданно красивым сильным голосом). Что ты по-прежнему, та самая, моя... МИНСКИЙ. Посидите, посидите со мной! МИША уходит. В доме на втором этаже зажигается свет, слышна музыка. С грохотом распахивается окно. В оконном проеме показываются ЗОЯ и ТиТЯ ПАША. ТЕТЯ ПАША. Дымом так и несет! ЗОЯ. Да не курила я! ТиТЯ ПАША. Мне все равно, курила ты или нет. Я тебе не нянька. Все в игры играешь, змея! ЗОЯ. А где Настя? ТЕТЯ ПАША. И Насте все равно! Свет гаснет. МИНСКИЙ. Кажется, будет гроза. Надо бы пойти в дом. Я всегда боялся грозы... Сейчас, вот только допью и поднимусь, сейчас... Это же надо, такую злую шутку сыграть со старым больным человеком! На террасе снова падает занавес. Появляется НАСТЯ в длинном белом платье. НАСТЯ. Мой дорогой, ты слишком много пьешь! МИНСКИЙ. Я же сказал: иду. (Оборачивается.) А, это ты! Опять ты меня разыграла! Думал: Милочка позвала... НАСТЯ. Что, не узнал? МИНСКИЙ. Да я и сейчас не узнаю тебя! Платье точь-в-точь, как было тогда на Софии. Если бы я не был так пьян, я бы рассмеялся. Сейчас будет гроза, нужно пойти в дом, нужно выспаться. Ты слышишь, София, нужно выспаться! НАСТЯ. А поговорить не хочешь? Я так долго ждала... МИНСКИЙ. Послушай, все в прошлом! Я старый больной человек. Мне 64 года, и мне представили счет за всю мою жизнь. А я не способен его оплатить. У меня нет средств... Милочка, ау! Ау, моя дорогая! НАСТЯ. Она не услышит. Пауза. МИНСКИЙ. Ну, хорошо, что было с тобой, когда я уехал из Ялты? Что было с тобой, София? НАСТЯ. Ничего... Я скучала. День проходил в скуке и жаре. Я была молодой, а время так медленно шло. И вот видишь, как несправедлива природа: тобой еще можно увлечься, а я стою на сцене, и тебе смешно на меня смотреть! МИНСКИЙ (про себя). Тучи, тучи, тучи... НАСТЯ. Ты даже не слушаешь меня! Ну, да ладно! Я ведь тогда не спала. Я слышала, как ты встал с постели и тихо-тихо запер за собой дверь... Нужно было забыть, а я не забыла. Я стала злой от горя. Я побежала за тобой в Москву. Но я не доехала до Москвы, остановилась здесь... У меня свой домик, работа при доме отдыха, огород, курочки. Я здесь когда на кухню устроилась, одна старая прачка, все меня Настенькой называла, а вслед за ней все стали так меня называть... Так я избавилась от своего прошлого, от своего имени, от всего. МИНСКИЙ. И ни разу не вспомнила обо мне? НАСТЯ. Я ни разу не забывала, ни на миг! Кормлю кур, накрываю на стол отдыхающим, перестилаю простыни в номере, и думаю, как я играла, как никогда больше не буду играть, и что надо бы огород полить, а потом отнести редиску на станцию, редиску и помидоры; там на станции их лучше покупают, дороже; и что пусть не будет у меня ни минуты, ни секунды свободной, чтобы подумать о тебе... И вот, через тридцать лет я тебя встречаю и сразу же узнаю, с первого взгляда, а ты меня - нет... Пауза. МИНСКИЙ. Ты была моей мечтой о театре, София! Я думал о тебе, а время шло и шло. Все менялось вокруг, и только твой образ не менялся: ты по-прежнему стояла на самом краю сцены и протягивала руки в зал! И вот сейчас, разве я мог представить! Что из-под этих морщин, из-под этого оплывшего лица на меня посмотрит та прежняя девочка шестнадцати лет. Нет, я не узнал тебя, не узнал! (Встает на колени. Обнимает ее.) Боже мой! Как хочется театра! Входит МИНСКАЯ. МИНСКАЯ. Дождь! Идет дождь. Картина вторая. Мансарда. Замок с двери давно сорван. За окном - дождь. РОДЧЕНКО (один ходит по комнате). Талант Бог дал, Бог взял. Да. Когда-то я написал книгу рассказов, прекрасных рассказов, что говорить! И даже сейчас некоторые из них мне по-прежнему дороги. Я рано узнал, что такое слава, и она увлекла меня. Тогда я сказал: "Я слишком уважаю свой талант, чтобы вот так вот тратить его по мелочам!" А приятная была жизнь: рано утром просыпаешься и знаешь, тебе всюду рады! Тебя всюду зовут, к тебе прислушиваются, что бы ты не сказал... Я работал в школе учителем ритмики. Просто так, в свое удовольствие. Учил детей танцевать. Разучивал с ними самые сложные движения, и как они танцевали! Я думал: мне принадлежит жизнь, я думал самые ее сложные движения мне по плечу! А потом оказывается, что все пили из тебя, рвали тебя на куски... Но к славе привыкаешь, тратишь все силы, чтобы нравиться: "Берите еще, рвите меня на части, я весь ваш!" И книга моих рассказов была никому не нужна. Никому и дела не было - хороши они или плохи... (Пауза). И вот с тех пор за много лет - ни одной удачной строчки. Все, что я написал, было надуманно и мертво. Каждый раз, когда я садился за новый рассказ, то прежде всего представлял, как его будут читать, и что обо мне скажут, и тут же думал: "Я презираю мнение толпы!" И в конце концов я сбежал из Москвы вот сюда, потому что у меня не осталось сил, я все их растратил на людей, которых презирал... Я уехал из Москвы не для того, чтобы писать, а для того, чтобы выжить... И я не могу, не могу видеть людей! (Пауза). А девочка, девочка умна и полна сил. А Бог прихотлив и капризен, как Милочка, которая по утрам пьет кофе с булочками и рассуждает об искусстве... То, о чем я умолял годами, ползал на коленях вот в этой комнате, оказалось дано девчонке! А она не просила, нет! Я думал: я отдам все за талант, я годами не видел сына, сидел затворником в этом мертвом доме с полоумными старухами, только бы мне вернули... А ведь она ничего не просила, болталась бесцельно по жизни, тосковала! И эта звонкая, злая искорка, которая так притягивала меня, - это был талант, талант... Входит ЗОЯ. ЗОЯ. Учитель ритмики, я не нахожу себе места, научите меня танцевать. РОДЧЕНКО. Я танцевал только с детьми. ЗОЯ. И сейчас все позабыли? РОДЧЕНКО. Позабыл... ЗОЯ (смеется). И как вы мне "вы" в первый раз сказали, тоже не помните? До этого все "не бегай", "не обижай Мишу", и вдруг однажды: "3оя, вы так неожиданно переменились!" РОДЧЕНКО. Чего вы хотите, Зоя? Зачем вы преследуете меня? ЗОЯ. Я думала: вы знаете, как жить. РОДЧЕНКО. Нет, я не знаю. ЗОЯ. Я думала: вы можете научить... РОДЧЕНКО. Нет, не могу... ЗОЯ. Куда, куда мне деться от вас, Иван Андреевич? (Пауза). Было лето, такое же, как сейчас. Мы с Мишей бегали у ограды и дразнили Любку-прачку. А вы сидели в шезлонге на террасе, точно так же, как сидите сейчас по утрам. Вы нас даже не замечали, о чем-то думали. О чем, Иван Андреевич? У вас рубашка была расстегнута от жары на две верхние пуговицы, и вы даже не замечали, что я избегаю на вас смотреть и слишком зло дразню нежную прачку. А потом вдруг поднялись мне навстречу: "Зоя, как вы переменились!" Самое первое "вы" в моей жизни. Так стыдно! Это был первый год, когда я перестала походить на ребенка... Помните? РОДЧЕНКО. Нет. (Пауза). А вы что в старости будете делать? ЗОЯ. Это еще так нескоро. Зачем об этом думать заранее? РОДЧЕНКО. И все же? ЗОЯ. Я решила писать. Мне понравилось... На всю жизнь... РОДЧЕНКО (тихо). Ну да, у вас талант... Пишите, у вас должно получиться... Только Мишу оставьте мне! ЗОЯ. Оставлю... РОДЧЕНКО. Но ведь вы же его любили? ЗОЯ. Я не его, я вас любила. Только вас, больше никого. Пауза. РОДЧЕНКО. Уходите... ЗОЯ. Вы так страдали из-за Миши, что неожиданно, через ваше страдание, я вас разглядела. Думала его люблю, оказалось - вас, Миша брал у вас ключи от мансарды, чтобы заниматься, а сам приводил меня. Вы тогда здесь жили, вот в этой комнате, работали по ночам. Я вжималась лицом в вашу подушку, она еще хранила ваше тепло; и если б вы знали, как мне не хотелось уходить с веселым и ласковым Мишей. РОДЧЕНКО. Убирайтесь вон... ЗОЯ (засмеялась). Зачем вы так смотрите? Так не нужно смотреть. РОДЧЕНКО. ...или я вас ударю. ЗОЯ. Лучше обнимите меня... РОДЧЕНКО (подходит к ней). Ну да, да, я слабый человек... Входит МИША. МИША. Папа? (Бросает ключи.) Картина третья. АНЯ на террасе одна. АНЯ. Такой дождь идет, а все разошлись, разбежались! Почему все так хотят погибнуть? Вот бы сейчас бегать под дождем, радоваться. Дождь теплый, сил много... (засмеялась). Юноша. Что может быть лучше? Слово нежное, и лицо, такое же нежное, как слово. Ю-но-ша. Я говорю "ю", - и губы выгибаются для поцелуя, "но" - я целую его еще раз, "ш" - он запнулся в смущении, а вот "а" - это ответ на поцелуй. Два поцелуя, смущение, а потом ответ. Все очень просто. Входит ИЗМАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ИЗМАИЛ. Ну, вот, рыбка моя, все готово к отъезду. Я починил машину. АНЯ. Хорошо, папа! ИЗМАИЛ. Алешка в деревне. Мы заедем за ним. АНЯ. Хорошо, папа. ИЗМАИЛ. Сейчас Паша принесет из номера чемоданы. Она старуха, ей тяжело спускаться. Вот она идет, я слышу... АНЯ. Хорошо, папа. Выходит МИША. Никого не замечая, спускается с террасы под дождь. Подходит к кладбищенской ограде. АНЯ (тихо). Миша, дождь теплый, а? ИЗМАИЛ. Ты простудишься, рыбка! Какое нам до них дело? АНЯ. Хорошо, папа. МИША. Как она говорила? Смотри на дождь, внимательно смотри на дождь. К МИШЕ незаметно подходит фигура в длинном плаще. Окликает его. Он оборачивается, вскрикивает, потом узнает МИНСКУЮ МИША (равнодушно). Как вы меня напугали, Милочка. МИНСКАЯ. Дождь теплый, нужно радоваться. Все смотрела в замочные скважины за чужой жизнью, и вот сама попала в историю... Как переживу - не знаю... А где ваша мама? МИША. Она умерла. МИНСКАЯ. Тоскуете? МИША. Не о ком. МИНСКАЯ. У меня детей никогда не было, а мне хотелось. У них ручки теплые, легкие голоса... В раскрытом окне показываются пьяный МИНСКИЙ и НАСТЯ. МИНСКИЙ. А Милочка чуткая. Она всегда смутно знала, что я кого-то погубил. НАСТЯ. И еще погубишь... МИНСКИЙ. Уже старость, уже нет сил. НАСТЯ. Еще погубишь, и не одну... Проходят МИША. Ну вот я и достался вам. МИНСКАЯ. Ты что, рассердился, да? Или загрустил? Какой ты бледный стоишь, а глаза теплые... Иди ко мне, маленький, я тебе песенку спою... Там люди сидят у костра, греются, варят похлебку... Ждут нас, когда же мы придем, а мы уже в пути. Уходят за ограду АНЯ (кричит вслед). Миша! МИНСКАЯ. Не оборачивайся, сынок! Какое нам до них дело? Уходят На террасу спускается ТиТЯ ПАША с чемоданами. ТЕТЯ ПАША. Мы тут с Настей Алешку нашли. Вам надо? Нет? ИЗМАИЛ. Где он? ТиТЯ ПАША. Он на улице лежал под дождем, рядом с почтой... Руки раскинул, лежит, небо зовет в собутыльники. Вбегает РОДЧЕНКО РОДЧЕНКО. Миша! Где Миша? ТиТЯ ПАША. Ой, как ты орешь. Они с Милочкой только что ушли. РОДЧЕНКО. Куда? ТЕТЯ ПАША. Не знаю, может Алешку забирать. Они вещей совсем не взяли, только хлеб и картошку завернули в узелок... РОДЧЕНКО. Где Миша? ТиТЯ ПАША. Может и вернется. АНЯ. Где Алеша? ТЕТЯ ПАША. Мы его на почту перенесли. Глаза синие. Открыты. Он мужикам водки поднес, они захмелели, и Алешка за ними. Мужики стали лютовать, а Алешка горевать, а они его топором, топором... Но ты не волнуйся, смерть была легкая. Пауза АНЯ. А не было ли там Ивана Андреевича Родченко? ТЕТЯ ПАША (долго смотрит на РОДЧЕНКО).Нет, его я там не припомню. ИЗМАИЛ. Аня, мы сейчас же уезжаем! Надо уносить ноги! АНЯ. Какая жизнь хрупкая... ИЗМАИЛ. Аня, идем! АНЯ. Папа, кого мне любить? ИЗМАИЛ. Аня, девочка моя! АНЯ. Папа, мы остаемся! Занавес Действие четвертое. СУМЕРКИ БУДУЩЕГО. Картина первая. Между третьим и четвертым действие проходит пять лет. В нашем времени они еще не прошли. Это будущее, пусть недалекое, но неясное, сумеречное. Мы в 2004-ом году. В будущем сбылись все грезы и самые невероятные мечты. На террасе ИЗМАИЛ СЕРГЕЕВИЧ стоит, облокотившись на рояль, и красиво поет из "Травиаты". За роялем АНЯ. Рядом призраки МУЖЧИНЫ, ЖЕНЩИНЫ и КОНТРАБАСИСТА. МУЖЧИНА играет на флейте, ЖЕНЩИНА на скрипке, АЛЕША - неизменно на контрабасе. Вот уже пять лет, как АЛЕША-КОНТРАБАСИСТ ушел к призракам. Все счастливы. За столиком на террасе сидят НАСТЯ и МИНСКИЙ. МИНСКИЙ впал в совершенное детство, но иногда у него случаются прояснения, тогда он вспоминает свою прежнюю жизнь и начинает рыдать. НАСТЯ больше не работает официанткой, но к своему прежнему имени - София -, она еще не привыкла, поэтому откликается на оба имени. Перед ней лежат письма и свежие почтовые конверты. На столиках бумажные цветы. Кладбище в запустении. Из окна мансарды слышна печатная машинка РОДЧЕНКО. Ранняя весна. Тепло. НАСТЯ. Хочешь чаю с молоком? МИНСКИЙ. Спасибо... НАСТЯ. Спасибо "да" или спасибо "нет"? МИНСКИЙ. Спасибо "да"... А Милочка не звонила? НАСТЯ. Спасибо "нет"... Послушай, Николай, откуда она может позвонить? МИНСКИЙ. Я же просил называть меня Кокой! (плачет). Не выношу свое полное имя! НАСТЯ (ласково). Кока, я тут письма отправляю. Хочешь заклеить конверт? Хочешь облизать марки? МИНСКИЙ. Ты написала Милочке? (заклеивает конверт). НАСТЯ. Милочку теперь не найти. Милочка теперь далеко. Милочку ты погубил... МИНСКИЙ. София, как ты сейчас похожа на девочку! Как я люблю твой голос, такой вот звонкий и тоненький. Девочка моя, скажи еще раз - "Милочку ты погубил!", ну, скажи, что тебе стоит? Пауза АНЯ. Папа, что такое воздушные мытарства? ИЗМАИЛ СЕРГЕЕВИЧ. Когда-нибудь мы это узнаем, рыбка моя! АНЯ. Что значит "пройти непреткновенно воздушные мытарства"? ИЗМАИЛ (задумавшись). Этого не выразить словами, а значит живущим этого не понять. АНЯ. Лучше узнать сейчас и подготовиться, чтобы потом они не оказались неожиданностью. ИЗМАИЛ. Ну, хорошо... МИНСКИЙ. Четыре стороны света, четыре стихии, четыре действия арифметики... Четыре - вот число гармонии... Одним словом, я разгадал ее ребус: действия должно быть четыре... Измаил, ты слышишь? Измаил, я бы хотел булочек с корицей и горячего шоколаду! ИЗМАИЛ. Будет! НАСТЯ. А я бы хотела платье цвета пепла с бледно-голубым кружевом на отвороте, белые чулки с ажурными резинками и черные лакированные туфли. ИЗМАИЛ. Будет! АНЯ. А что хочет Иван Андреевич Родченко? Все замолчали. Слышен стук печатной машинки. О, Родченко не пропадет, чтобы ни случилось! (раздраженно захлопывает ноты. Они падают, но в последнюю минуту их подхватывает призрак Контрабасиста.) ИЗМАИЛ. Хватит, Аня, хватит! Так злишься, что даже ноты упали. АНЯ. Нет, я успела поймать... Пауза МИНСКИЙ. Когда я был маленьким, шла война. Мы жили тогда в страшной нищете, и когда мама по воскресеньям намазывала мне кусок белого хлеба сгущенным молоком, я почитал за праздник... ИЗМАИЛ. Аня, еще сыграем арию? АНЯ. Я устала. МИНСКИЙ. И вот у нас в школе устроили диктант, а я всегда очень грамотно писал. Врожденная грамотность... Вот продиктовали слово "шоколад", славная такая женщина была наша учительница, но этого самого шоколада и в глаза-то не видела... Я решил, что шоколад, - это от слова "шиковать", и так и написал "ши-ко-лад"... ИЗМАИЛ (кричит) Я же сказал: будет! Будет! Будет! Все будет, что ни попросите! АНЯ. Папа, что такое воздушные мытарства? ИЗМАИЛ. Ну, хорошо... Когда после смерти душа раз и навсегда потеряла свое тело, то она все еще находится в нашем мире и девять, и сорок дней... Вот, допустим, при жизни я курил, и после смерти мне будет невыносимо хотеться курить, но у меня не будет тела, чтобы выполнить желание. Сначала я почувствую беспокойство, оно будет все расти и расти, пока, наконец, желание не превратится в страсть. Она будет мучить меня, глодать меня и не давать мне покоя... Тоска, одна тоска! АНЯ. Очень глупо, все то, что ты сказал! Все не так, папа, все не так! МИНСКИЙ. А если вдруг захочется поговорить с тем, кого любил всю жизнь, а тела нет, и в воздухе вокруг одни только призраки смерти, которые стали вдруг видны, тогда как? Приходить к близким, стоять рядом с ними, захлебываться от тоски. Они плачут о тебе, а сами тебя не видят, и даже зеркала завесили черным, чтобы ты, ни дай Бог! В них не отразился... Что тогда, Измаил? ИЗМАИЛ. Да что хотите! Зачем, зачем спрашиваете меня о том, что я не в силах рассказать? НАСТЯ. Любопытно! ИЗМАИЛ. Любопытно... А я вам вот что скажу: до смерти еще далеко. Входит ТиТЯ ПАША ТЕТЯ ПАША. Чего тебе? ИЗМАИЛ. Чашку горячего шоколада и две сдобных, хорошо пропеченных булочки. ТЕТЯ ПАША. Зачем меня звал? Вон Настя сидит, ее бы на кухню отправил. НАСТЯ. Я что тебе - официантка? ТЕТЯ ПАША. Была нормальная баба, кастрюли на кухне мыла, борщ кипятком разбавляла, а теперь сидит вся из себя, загадывает желания. ИЗМАИЛ. Пошла вон! ТиТЯ ПАША. Иду... (уходит). МИНСКИЙ. София, что мучит больше всего? НАСТЯ. Преступление. МИНСКИЙ. Недосказанность. НАСТЯ. Послушай, Николай! МИНСКИЙ (визгливо). Я же сказал, как меня нужно называть! НАСТЯ. Кока, с кем бы ты хотел поговорить? МИНСКИЙ (в забытьи).Часто, часто рассказывала она мне один сон, как в дождь она бредет по серым дорогам. Дороги ветвятся, и иногда она сворачивает с них на тропинки, но исход один - дождь и печаль. Когда она устает, то садится к костру погреться. НАСТЯ. Ты хочешь поговорить с Милочкой? Ты с ней хочешь поговорить, да? МИНСКИЙ улыбнулся. Вошла ТиТЯ ПАША с подносом. ТЕТЯ ПАША. Шоколад! МИНСКИЙ. А Измаил - добряк! Он исполняет все мои желания. Чтобы я не попросил, он мне приносит. Для него нет ничего невыполнимого. Говорят, что так же балуют приговоренных к смерти. Выполняют их малейшую прихоть... ТиТЯ ПАША. Фи, как ты неряшливо ешь! АНЯ. Пойду покурю! НАСТЯ. Зачем такое личико чернить? АНЯ уходит. МИНСКИЙ. Ай, Измаил, что молчишь? Ведь ты скоро купишь этот дом. Должно придти письмо, да? Разрешение? И всех нас погонишь прочь! Нас с Софией в дом престарелых, ты сам говорил, очень хороший. Там не бьют. И ты будешь платить за наше содержание... Только, Измаил, пусть там не бьют, а то представь себе, София, разодетая в серое платье с кружевом на отвороте! а ей - пощечину, а ей в лицо - "Старуха!" Нас не обидят там, ты обещаешь? ИЗМАИЛ. Сам лично буду следить. Клянусь! НАСТЯ. Не клянитесь, Измаил Сергеевич! Тут вам разрешение пришло на покупку нашего дома... (Вынимает конверт из стопки писем). ИЗМАИЛ. Где? НАСТЯ. Кока, ты хочешь вырезать почтовые марки? МИНСКИЙ (смотрит конверт). Спасибо, да... Мне как раз не хватало в альбом марок про космос. ИЗМАИЛ. Может быть, это отказ? (Читает письмо). Начало очень туманное. МИНСКИЙ (канючит). Послушай, Измаил, ну, побалуй меня еще напоследок. У меня комната уютная, теплая. Рубашки выглажены, висят в шкафу... ИЗМАИЛ. Чего тебе? МИНСКИЙ. Принеси мне то, не знаю что... (Пауза).Приведи сюда Зою! ИЗМАИЛ (не слыша). Хорошо, хорошо... (заканчивает чтение). Ну вот и все. Вот я и хозяин этого дома... Музыку! Призраки страстно играют. Картина вторая. Раннее утро. Призраки музыкантов на террасе изображают веселье: делают вид, что курят, пьют из пустых чашек, беззвучно смеются. Входит ТиТЯ ПАША. ТЕТЯ ПАША. А ну, пошли отсюда, пошли! Выхаживаются тут как хозяева! Для вас я что ли стол накрывала? Пошли, пошли! Призраки исчезают. Входят ИЗМАИЛ и РОДЧЕНКО. ИЗМАИЛ. Пошла вон! ТиТЯ ПАША. Недопито, недоедено. Прибирайся тут за вами! (уходит). ИЗМАИЛ. Сядемте... (садятся). Коньяк желаете? РОДЧЕНКО. Я не пью с утра. ИЗМАИЛ. Курите. РОДЧЕНКО. Я не курю. ИЗМАИЛ (насмешливо). Странно: молодой мужчина не пьет и не курит. Это наводит на определенные размышления. РОДЧЕНКО. И на какие, позвольте узнать? ИЗМАИЛ. Или он чем-то болен или он тайный развратник. РОДЧЕНКО. Я не чувствую болезни. ИЗМАИЛ (хохочет). Шутка! Шутка! Это не я, это моя дочь так говорит. Она молоденькая, что с нее взять! А все молоденькие - злые! Это они потом, с годами добреют... Нет, представляете, на днях я ей говорю: "Рыбка моя, ты стала лучше играть. А уроков мы больше не берем!" Она - мне и отвечает: "А у кого мне брать уроки? У мертвеца?" Да захоти она, я нанял бы ей дюжину прекрасных учителей, но ведь в сущности она права: все лучшие музыканты давно мертвы. Остались с нами только в нотах на бумаге... РОДЧЕНКО. Зачем вы меня пригласили, уважаемый? ИЗМАИЛ. Ловко вы от меня, Иван Андреевич, каждый рад отгораживаетесь. Мне никак не удается с вами сблизиться. Вы всю дорогу мне показываете, что вы умнее, благороднее, образованнее. А ведь я сильнее. Все у меня просят, и я выполняю, а вы один молчите... Ну, давайте, попросите у меня что-нибудь! Давайте, фантазируйте, разворачивайтесь! Все дам, что хотите. РОДЧЕНКО (усмехнулся). Что вы можете знать про мои желания? Пауза ИЗМАИЛ. А мне не обидно... Меня все эти утонченности не задевают. Я, слава Богу! здоровый человек... Только напрасно вы от мой помощи отказываетесь. Мне тут Минский донес, вы роман написали. Хотите, я вам книжицу издам? За так, хотите? РОДЧЕНКО. Не хочу... ИЗМАИЛ. Не хотите, как хотите... Я тогда вас сам попрошу: я тут этот домишко весь прикупил... РОДЧЕНКО. Я знаю. ИЗМАИЛ. А у вас всегда было чувство вкуса... Как мне его получше перестроить, что сделать с садом, с беседками, а? Так, чтобы Ане понравилось, чтобы она надо мной не смеялась. Подскажите? РОДЧЕНКО. Оставьте все как есть, ничего не изменяя и ничего не нарушая... ИЗМАИЛ. Ну, уж нет! Пауза Через сцену, бормоча, идет МИНСКИЙ. МИНСКИЙ. Гармонично, когда в пьесе четыре действия, а мы сыграли только три... Значит должно быть четвертое. Должны быть паузы между репликами, как вдох и выдох, чтобы пьеса дышала, чтобы хваталась за жизнь и не задохнулась... Значит будет четвертое действие, значит оно еще раз... принесет мне несчастье... АНЯ (догоняет МИНСКОГО). Николай Петрович! Николай Петрович! Подснежники! Смотрите, сколько... МИНСКИЙ. И вы их все сорвали, дитя мое? АНЯ. Не все. Там много осталось. МИНСКИЙ (смотрит на цветы). Похожи на вас. Нежные и злые. Чуть что, сразу завянут. А что может быть злее, чем умереть в юности? Вы как этот букетик, что вы можете дать? Только нежность и ненависть. АНЯ. Это для вас. (Протягивает цветы.) Проходят РОДЧЕНКО. Оставьте все по-прежнему, прошу вас! И тогда, может быть, вы сохраните дух дома. ИЗМАИЛ. Ну, уж нет! Появляются НАСТЯ и ТиТЯ ПАША. У НАСТИ в руках длинная ветка с набухающими почками. ТЕТЯ ПАША. Как ты, Настя, одеваться стала. Все у тебя добротное. НАСТЯ. Я не Настя. ТиТЯ ПАША. Ты помешалась точно так же, как старик. НАСТЯ. Я не помешалась, я рассказала правду.... ТиТЯ ПАША. А кому она нужна твоя правда? Кому она нужна через столько лет? Ты всегда была затаенная, с ранней молодости, и все для того, чтобы отомстить! НАСТЯ. Я не хотела мести. Я хотела справедливости. Ведь сказать правду - это справедливо. ТЕТЯ ПАША. Ты помешалась, Настя! Зачем ты держишь в руках этот прутик? НАСТЯ. Я нашла его в саду. Я поставлю его в воду, и он распустится в темной комнате. Моя весна начнется раньше всех! ТиТЯ ПАША. Ты опоздала, Настя! Весна на излете. Ты ждала справедливости всю жизнь, и вот, в конце недели ты уедешь в дом престарелых! Девушка никогда не должна ждать, потому что время быстротечно, а красота мгновенна... Ты проиграла! НАСТЯ. Никогда не называй меня Настей! Пауза РОДЧЕНКО. Старик совсем стал как дитя. Вчера зашел к нему в комнату, он сидит на полу и играет в игрушки... Поднял на свет деревянную лошадку, сказал: "У меня в детстве была такая же. Один в один..." и заплакал. ИЗМАИЛ. Жалко старика. РОДЧЕНКО. Вам ничуть его нежалко! Зачем вы потакаете его глупым выдумкам и капризам? Вы покупаете ему игрушки, кокао с булочками, леденцы... Вы ослабляете его ум еще больше. И когда у него наступает прояснение, он видит рядом с собой обертку от шоколада или поломанную лошадку и понимает, что вы держите его за клоуна, что вы забавляетесь... ИЗМАИЛ. А ведь и вам его нежалко ничуть! И что такое жалость? Это вам себя жалко. Это вы представляете, глядя на него что сидите на полу и пускаете слюни над паровозиком... Пусть! Анечка смеется до слез! Чего не сделаешь ради дочери?... А потом, потом вы же знаете все мои дела! Мне воздается по делам моим. Сколько раз я наводил справки о его жене и о вашем сыне. Они исчезли бесследно. Никаких вестей... (Пауза). Но ведь и мертвыми их не видел никто! РОДЧКНКО. Забудьте о них! Они не вернутся никогда! ТЕТЯ ПАША (хнычет). Настя, Настя, оставайся, а? Я на кухне одна не управлюсь. Кто мне на огороде будет помогать, когда посадки пойдут? НАСТЯ. Я не оставлю Коку! ТиТЯ ПАША. Ну и дура! ИЗМАИЛ. Я тут кое-что обещал старику, только вот не знаю, смогу ли исполнить. Задание не из простых. Это тебе не коробка конфет и даже не новый пиджак. РОДЧЕНКО. И что же такое он у вас попросил? ИЗМАИЛ. Он хочет, чтобы я привел Зою. Пауза РОДЧЕНКО. Зою? ИЗМАИЛ. Ну да, она теперь книжки пишет, вот он и хочет посмотреть на знаменитость... РОДЧЕНКО. Но ведь это же она... она... Когда она приедет, несчастья начнутся снова. ИЗМАИЛ. Почему это вы ее во всем обвиняете? Ведь никто не знает, что там произошло в мансарде на самом деле. Никто до конца не знает правды. Только с ваших слов... А ведь кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше мельничный жернов на шею... Входит МИНСКИЙ ... и в омут! РОДЧЕНКО. Я в омуте, на самом дне. МИНСКИЙ. Ай, Измаил! Ты сидишь, как настоящий барин, как будто бы ты всегда владел этим домом! (хихикает). А я все слышал, что вы там говорите. Я все подслушивал... Приживальщик должен знать о чем шепчутся хозяева... Я пошутил, Измаил! Да не надо мне Зою, старик! Так она тебе сюда и поедет... Лучше купи мне новых солдат со штыками, и еще, знаешь что? еще открыток купи со МХАТовскими актерами; чтобы Качалов там был, Москвин, вобщем ты понял, да? ИЗМАИЛ. Как скажешь, старина. НАСТЯ. Кока, ведь подслушивать нехорошо! Или тебя не учили? (хлещет его веткой). Что встал? А ну, пошел! Пошел! МИНСКИЙ. Бе-е... похож я на барана? Бе-е... А Милочка не звонила? ТиТЯ ПАША (хохочет). Иди, двигай! А - то ведь и я сейчас хворостину сломаю... Все трое уходят РОДЧЕНКО. Это невыносимо. Невыносимо... ИЗМАИЛ. Все исполни, что скажите... Любую прихоть, любое желание... Только попросите, попросите меня! Ну же... Картина третья РОДЧЕНКО (один). При растущей луне лучше всего начинать писать, а при убывающей - дорабатывать... А что делать в полнолуние? Только тосковать от собственного бессилия и вспоминать то, чего не будет никогда... У меня нет чувств, я мертв... Просто так идет себе время и идет... Входят музыканты. Расставляют ноты. Готовятся к концерту. Тени... Ну да, при растущей луне тени становятся длиннее. Они тоже бессильны. Они бесславно повторяют земную жизнь... Я всегда чувствовал присутствие незримого мира, а видел, нет, видел неясно. То ли тень от куста, то ли шелестение листьев на ветру... Призраки начинают тихо играть. И никогда не слышал ни их голосов, ни их разговоров... МУЖЧИНА-ФЛЕЙТИСТ (отрывается от флейты). А мы молчим... РОДЧЕНКО. Наверное, они молчат... А я хочу быть один, чтобы ничьи тени не ходили за мной... Хорошо бы остров посреди моря, такой, чтобы можно было обойти за час, за одну утреннюю прогулку... Вот так выходишь из дома, постоял на берегу моря, потом прошел через рощу, не забыл полить цветы, потом поворот , и вдруг - снова показывается море... Вот и весь остров. И чтобы Миша маленький... За сценой детский плач Чтобы Миша маленький сидел на песке и прутиком чертил уравнения... Да, замечтался, замечтался... Самому смешно стало. Плач Кто это там зовет меня? Иду, сейчас иду... (уходит). Картина четвертая. АНЯ и КОНТРАБАСИСТ. КОНТРАБАСИСТ. Здесь все такое же, ничего не меняется. Лысина вот стала заметнее, видишь? АНЯ. Нормальные волосы. Мягкие. КОНТРАБАСИСТ. Ты всегда была так добра ко мне, что мне становилось стыдно... И я чувствовал себя совсем уже жалким, опустившимся... АНЯ. Прости! КОНТРАБАСИСТ. До сих пор не могу забыть тебе твою доброту! Видишь, какая лысина стала? (Опускает голову). АНЯ. Это... Это... шрам от топора... КОНТРАБАСИСТ хихикает КОНТРАБАСИСТ. Я тут оркестр собираю, помнишь, я мечтал? Нашел флейту и скрипку. Зачем ты закрыла лицо руками? Ты смотри, смотри на меня... Флейта хорошая, скрипка - дрянь! Ты же знаешь, мне всегда не везло со скрипкой. АНЯ. Ты скучаешь хоть немного? КОНТРАБАСИСТ. Ничуть... Я никогда не был доволен жизнью. АНЯ. А сейчас ты доволен? КОНТРАБАСИСТ. Смертью я не доволен еще больше. Смех из мансарды Смеются, или мне показалось? АНЯ. Смеются... КОНТРАБАСИСТ. А я уже совсем позабыл, что такое веселье... Отпусти меня, я устал. АНЯ. Нет, постой! Ну-ка поиграй мне!.. Как звали того чеха, который написал соло для контрабаса? Помнишь, ты говорил? КОНТРАБАСИСТ. Это неважно. (Играет). АНЯ. Как там после смерти? КОНТРАБАСИСТ. Только зависть и тоска... Когда-нибудь узнаешь сама. АНЯ. Иди, Алеша... КОНТРАБАСИСТ исчезает. Входит ИЗМАИЛ СЕРГЕЕВИЧ. ИЗМАИЛ. Девочка моя! АНЯ. Да, папа? ИЗМАИЛ. Мне показалось, кто-то разговаривает, а это ветер шелестел... Ты уснула прямо на террасе. АНЯ. Да, папа. ИЗМАИЛ. Пойдем скорее в дом... Вот она, полная луна. Я заболеваю от ее света! Как же ты уснула, рыбка моя! Как же вы все меня измучили, за что? Уходят Картина пятая. МИНСКИЙ сидит на полу и запускает паровозик по кругу железной дороги. Рядом с ним - открытый чемодан, полный игрушек. НАСТЯ собирает вещи. Зажжена только одна настольная лампа. Длинные тени на стене повторяют движения МИНСКОГО и НАСТИ. Комнату, в которой они находятся, они называют - детская. НАСТЯ. Сама не знаю, кто я... Эту кофточку я возьму, хотя она сношена да дыр. Она дорога мне как память. Я носила ее, когда была официанткой. МИНСКИЙ. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Москва-сортировочная... (запускает паровозик). София, ты готова? НАСТЯ. Пачку писем, духи, "Чудеса и приключения", теплые носки для Коки, свежие рубашки... Измаил Сергеевич сказал, там недорогая прачечная... Куда мне столько вещей? (Достает из шкафа коробку. Открывает ее.) Ах! МИНСКИЙ. Мы подъезжаем. Надо дать салют. Где мой пистолет? Где мои пистоны? Пистолет уронил Измаил... Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны. (Палит из пистолета. Дымовая завеса.) Москва! НАСТЯ стоит в длинном платье и широкополой шляпе. НАСТЯ. Ну как? МИНСКИЙ. Никак... Тебе не идет. Это платье Милочки, и шляпа тоже ее. В этом платье она приехала сюда, весь день гуляла по саду, припоминая из "Гамлета"... А ведь Милочка была неплохая актриса... Особенно когда молоденькая, свеженькая... Вот сказал: Милочка, и мне захотелось плакать. София, ты здесь? НАСТЯ. А ты поплачь, поплачь... А мне что делать? На какое имя мне откликаться? Пауза МИНСКИЙ. Настя, я сошел с ума? НАСТЯ. Нет. МИНСКИЙ. Тогда почему здесь эти игрушки? НАСТЯ. Потому что ты вспоминаешь детство. Тебе в детстве было ласково и безоблачно. МИНСКИЙ. Это ты купила? НАСТЯ. Нет, это Измаил Сергеевич нашел их в подвале и все отдал тебе. МИНСКИЙ. Я знаю Измаила. Он смеется надо мной. НАСТЯ. Нет! Измаил Сергеевич очень добрый и очень простой человек. Он с ног сбился, не знает, как тебе угодить. Так зло смеяться он просто не сумеет... МИНСКИЙ. Ты решила меня бросить, да? Почему ты складываешь вещи? НАСТЯ. Потому что мы с тобой уезжаем. МИНСКИЙ. Куда? НАСТЯ. Измаил Сергеевич знает... Пауза МИНСКИЙ. Незаметно жизнь прошла... Через сцену идет ЗОЯ А как я жил? Как всякий русский человек! А русский человек всегда поддается страсти. Он с легкостью за тебя умрет и с такой же легкостью тебя предаст... Почему я не могу заплакать? НАСТЯ (угрюмо). Вон Зоя пошла... сами накликали... МИНСКИЙ. Так и знал, напишет четвертое действие и сразу к нам, и нам придется продолжать... НАСТЯ. Видишь, видишь, она к Родченко пошла! Сейчас они опять поругаются, поскандалят, а вашему брату актеру - отдуваться... МИНСКИЙ. Это, Настя, закон античного театра, - боги ссорятся на небесах и мстят друг другу через людей, поэтому люди невольны в своих страстях. (пауза). Вот она приехала, и я знаю про себя только то, что я ничего не знаю, и даже когда я берусь рассуждать о самых достоверных вещах, в мои слова обязательно вкрадется ошибка, и достоверность тут же окажется под сомнением. НАСТЯ. Хватит! Я устала, устала... Останови ее, Николай! МИНСКИЙ (помолчав). Есть способ... Посмотри вокруг! Нужно, чтобы комната была пуста, но еще хранила тепло, чтобы луна проливала свет на детские игрушки... Здесь есть все, чтобы надорвать ей сердце! Отойдем в сторону, Настя! Отступают. Входит ЗОЯ. ЗОЯ. Луна! Пауза. Через сцену проходит АНЯ. Ты тоже призрак? АНЯ. Нет, я живая... ЗОЯ. Тогда почему ты даже не посмотришь на меня? (Обнимает ее.) Почему ты передернулась? АНЯ. Просто холодно... Ранняя весна. Видишь, я наследила, а ведь призраки не следят... ЗОЯ (увидела игрушки на полу). Это Мишина железная дорога, а это его солдаты... Кто теперь играет во все это? АНЯ. Я... ЗОЯ. А мне куда деваться? АНЯ. А зачем ты приехала? Тебя здесь никто не ждет и никто не любит. Это наш дом. Мой папа его купил. Вот здесь в саду он выроет бассейн, а кладбище сровняет с землей, и мы посадим цветы. И никаких прачек, никаких поваленных деревьев, никаких матерей, стоящих под дождем. ЗОЯ. Пожалейте меня хоть кто-нибудь! АНЯ. А зачем? Это мой паровозик, отдай! А это мои солдаты... (Выдергивает у нее игрушки.) Твой Миша в день спектакля искал тебя. Я подошла и спросила: "Хотите вина? И продолжим поиски вместе..." А он только засмеялся и легко поцеловал меня в губы. ЗОЯ. А ты? АНЯ. А я пожелала ему смерти. ЗОЯ. Я к Родченко пойду! Проходят МИНСКИЙ. Вот она - жизнь! Юность, Москва и слава! И чтобы никогда не думать о завтрашнем дне! Что за дом у них был, если б ты знала! Зимой мы сидели на кухне и жгли газ для тепла. Были нищие, талантливые. И столько сил! Столько сил! Я любил к ним приходить! Она выбегала в прихожую в теплом платьице, только лет трех-четырех. "Девочка моя! Посмотри, что я тебе принес!" И у меня всегда была с собой коробочка леденцов или каленные орехи. Она уж и забыла давно. НАСТЯ (передразнивает). "Я к Родченко пойду!" ...Или, Кока, ты передумал?