я, и
тут же трухнул, что сказал неправду. А она поведала  о  том, что  у них дома
есть кот Васька, который недавно окотился, и  выяснилось, что  это не кот, а
кошка, но ее все равно продолжают кликать Васькой, как кота.
     В комнату забежала  Лена за стиральной доской: она и здесь,  в  гостях,
оставалась хозяйственной. Сестра значительно, с прищуром оглядела нас.
     -  О-о-о!  -  произнесла  она,  словно   заподозрила  за   нами  что-то
недозволенное. - Я сейчас же все бабе расскажу, - выпалила она и убежала.
     - Пойдем,  - встала  с  дивана  Люся, - а то  она  точно скажет про нас
что-нибудь гадкое.
     И я  неохотно пошел за своей маленькой,  но  такой серьезной подружкой,
досадуя или, может быть, даже злясь на Лену.
     Через день я уехал домой,  и больше никогда не видел Люсю.  Ее родители
разошлись, и  она куда-то  уехала  с матерью. Я  полюбил  Люсю. Долго, долго
грустил о  ней.  Досадно  было,  что расстаться пришлось не  с кем-нибудь, а
именно с любимым,  дорогим  человеком. Сколько  впереди меня  ждало разлук с
теми, с кем я хотел бы бок о бок провести всю свою жизнь!

        16. ЛОПНУЛА СТРУНА

     Я  с  сестрами   вернулся  домой  из   Балабановки  вечером,  когда  на
примороженную некрасивую землю валил густой, первый в этом году, снег. Никто
не обрадовался нашему приезду. Мама лежала на кровати в одежде, лицо ее было
строгим и бесцветным.
     -  Прибыли? -  тихо,  слабым голосом  спросила мама.  - Слава богу. - И
снова устремила взгляд в потолок.
     "Что-то  опять стряслось",  -  понял  я,  и  в  сердце  моем вздрогнула
тревога.
     -  Мама  выгнала отца,  - шепнула мне  Люба,  потирая  пальцами красные
глаза. - Он опять задурил... Какой же он непонятный!
     Когда за  окном  установились  плотные, непроглядные  сумерки, приходил
отец.  Мама  заперлась  и запретила нам  открывать  ему. Он умолял  пустить,
просил прощение, звал нас, но мама грозно смотрела на каждого,  кто, как  ей
могло казаться, хотел подойти к двери, и мы не смели ослушаться.
     - Пропаду я  без  вас,  родные  мои,  - гулко,  как  из  длинной трубы,
доносился голос отца. - Аня, Аннушка! Не будь такой жестокой.
     Мама неподвижно лежала; мне показалось, что ее глаза остекленели, а вся
она отвердела. Мне  стало страшно и  тоскливо. "Почему,  почему она не хочет
простить папку? Ведь это так просто - взять и простить".
     Отец ушел во тьму, я прислушивался с необъяснимой надеждой, как скрипел
под его ногами снег.
     Мы не спали. Без света сидели на кроватях и молчали. Что принесет новый
день? Новое несчастье? Неужели нельзя жить только в радости?
     Мама резко встала, сняла со  стены гитару.  Легонько тронула  струны. В
полутьме я разглядел, как она печально  улыбнулась, призакрыв веки. Негромко
зазвучала  мелодия.  Но - что-то  треснуло,  тонко  зазвенело,  и воцарилась
тишина.
     - Лопнула струна, - дрожащим голосом сказала мама.  - А ведь я легонько
играла.
     Мы прижались к маме. Мы все еще были нашей большой семьей.

     <i>"Куда  уходят  легкокрылые  годы  детства,  в  которых  никому не  надо
доказывать, что  ты тоже имеешь право на счастье?"  -  порой спрашивает себя
взрослый человек.</i>




        32