Антон Фридлянд. Запах шахмат --------------------------------------------------------------- © Copyright Антон Фридлянд Email: freedland@torba.com WWW: http://www.f.com.ua │ http://www.f.com.ua Date: 27 Nov 2000 --------------------------------------------------------------- /роман-самоубийство/ От редактора Назвать действующих лиц подлинными их именами по понятным причинам невозможно. Единственный способ оставить персонажей такими же родными и немного ненастоящими, какими их видел автор - присвоить им всем имена великих живописцев, чьи образы, я не сомневаюсь, были близки писателю. По тем же соображениям, исключительно из желания не навредить, из текста изъята глава 47, которая содержит описание технологий Тренинга. В остальном текст подвергся минимальным изменениям - из глав 29 и 45 исключены сцены сексуального насилия, исправлены орфографические ошибки. Все смысловые неточности и своеобразная пунктуация оставлены в первозданном виде. Приятного чтения! 1. Без лыж Горнолыжный городок летом. Как зоопарк с пустыми клетками. Нет стука пластиковых ботинок по коридору гостиницы, не нужно перелазить через завалы лыж у входа в ресторан. Нет, наконец, дурацких ярких шапочек, которые маячили до середины апреля, пока лежал снег. Местные жители заметили меня только тогда, когда схлынули лыжники. Я хотел сначала переехать в другой городок, чтобы избегнуть внимания, но скоро заметил, что туземцам, в принципе, наплевать на меня - неразговорчивое непримечательное существо, на экзотику я не тяну. Это мое первое лето здесь. Мне нравится. Здесь есть две гостиницы, три ресторана, банк и почта. Когда я становлюсь единственным постояльцем в городе, владельцы гостиниц начинают вяло переманивать меня друг у друга, что дает мне возможность в очередной раз снизить плату за номер. Завтрак по моей просьбе приносят не раньше полудня. Я ем, принимаю душ, включаю компьютер, просматриваю электронную почту, курю на балконе с видом на отключенный подъемник. Иногда в другой последовательности. Если есть настроение, работаю часов до трех. В три мне звонит владелец ближайшего от гостиницы ресторана и спрашивает, приду ли я обедать - он хочет знать, открывать ли ему заведение. Иногда я прошу принести в номер, иногда не подхожу к телефону. Бывает, иду в ресторан, по дороге заглядывая в банк или на почту. На почте я покупаю открытки с видами гор и лыжных городков, таких, как этот - вялотекущая коллекция, начатая в феврале. Банкомат высовывается из южной стены банка, рядом с входом в контору. Здесь же сидит на высоком табурете охранник, толстый чех, один из моих знакомых в этом городе. Свой табурет он вынес на улицу первого апреля, и теперь торчит здесь каждый день. - Здравствуйте, Альбрехт! - говорит он мне по-русски, улыбаясь. - Привет, - говорю я ему, отвечая такой же приветливой улыбкой. - Тепло сегодня, - говорит он по-чешски. - Ага, - говорю я. Банкомат выдает мне нужную сумму, и я иду дальше. До свидания, Альбрехт. До свидания. Деньги я получаю за то, что пишу детективы и боевики, которые потом выпускают в мягких и твердых переплетах под женскими и мужскими именами. Я даже здесь видел свою книжку у одной дуры в руках. Это было в январе. На обложке было написано "Юлия Крапивина. Смертельный пирог". 2. Кокаиновый пирог С Лотреком мы познакомились три года назад в Москве. Я тогда издал за свои деньги первую книгу и носился с ней - звонил прессе, пытался назначить встречу с несуществующими издателями. Это было очень мультяшное время для меня - происходящее я воспринимал неадекватно, трахался два раза в день, почти не спал и ел только ночью. Кто-то подсунул мне его визитку, на которой было написано "Тулуз Лотрек. Издатель". Я созвонился с ним, засунул в карман свою книжку, источавшую обаяние минималистского дизайна, и поехал к нему в офис. Офис Лотрека состоял из трех комнат. В первой комнате сидела секретарша за компьютером, во второй размещался митинг-рум с двумя огромными диванами и телевизором, а в третьей - кабинет Лотрека. Его кабинет состоял из длинного металлического стола, на котором не было ничего, кроме большого компьютера и нотбука. На полу валялись несколько книг, а к стене был прикреплен листок с заданиями - позвонить этим, написать этим, сделать то-то. Я не нашел глазами ни одного стула. Потом я узнал, что Лотрек терпеть не может сидеть и вообще находиться на одном месте. - Идем в митинг-рум, - сказал он. - Что там у тебя? Книжку издал? Лицо Лотрека оказалось знакомым - часто видел его на вечеринках. Всегда в первых рядах, сигарета торчит вверх, зажатая керамическими зубами, и пляшет, пляшет. Я сидел на одном из диванов и пил кофе, а Лотрек расхаживал вдоль стены, читая мою книжку. Он читал каждую пятую страницу, и лицо его ничего не выражало. Вдруг он положил раскрытую книжку на спинку дивана и спросил меня: - Нюхаешь? Я не любил кокаин, но тогда не имел привычки отказываться от наркотиков. Лотрек метнулся в кабинет и вернулся с большой черной тарелкой. Он достал из кармана жестяную коробку с надписью "Зубной порошок "С ДОБРЫМ УТРОМ!" и соорудил на тарелке невысокую горку порошка, карточкой разделив ее на манер пирога на четыре части. Трах-бум-бам! Я уничтожил один сектор, Лотрек - два. Потом он поделил то, что осталось на две части, и мы дернули еще. Лотрек облизал тарелку, поморщился, вскочил с дивана и продолжил чтение. - Нет, это полное дерьмо, - сказал он, дочитав очередную страницу до конца. - Извини. Пока. Лотрек исчез в кабинете, и я его больше никогда не видел. Он написал мне сообщение через три дня (на последней странице книги стоял мой e-mail-адрес). В сообщении Лотрек предлагал работать для одного московского издательства - требовалось написать часть книги на основе сюжета, который он прилагал отдельным файлом. Он сообщал, что не знает, под чьим именем выйдет книга, и работать над ней придется в связке с редактором и еще тремя авторами - связь по электронной почте. Я согласился. Отправив Лотреку первые тексты по этому проекту, я получил ответ: "ОК", и аванс. Я закончил свою часть работы через три недели. Три недели непрерывного общения с редактором (вредная тетка, наверно, старая дева), по сорок сообщений в день, и я получил всю оговоренную сумму. Через три месяца книга вышла под именем модного российского автора, а я уже трудился над новым проектом. На этот раз я должен был написать не часть текста, а весь текст. И я написал его, нагло изменив сюжет и предложив свой вариант названия. Лотрек сказал тогда, что петербуржцы нас, скорее всего, пошлют, но отправил заказчику текст в неизменном виде. Питерское издательство приняло мой детектив, тут же направив мне еще два заказа, и Лотрек предложил нанять его своим агентом. - Мне надоело торговать засохшей спермой, - написал он, как всегда выражаясь слишком образно. - Я хочуперепродавать нормальную поп-литературу, и ты, Дюрер, мне подходишь. После этого мы редко писали друг другу - я чаще контактировал с двумя редакторами, которыми Тулуз Лотрек заполнил свой московский офис. Думаю, сейчас он живет на Ямайке - ему всегда этого хотелось. 3. Медуза на снегу Меня никто никогда не спрашивал, что я здесь делаю, почему я здесь остался. Лотрека этот вопрос не волнует, для родственников я придумал версию, а местные слишком тактичны, чтобы спрашивать об этом. Себе я тоже не могу ответить, почему. Но мне хорошо известно, из-за кого. Из-за Кете Кельвиц. Мы были вместе восемь месяцев, когда приехали сюда. Для меня это был период превращения влюбленности в любовь, я был привязан к Кете по-настоящему. Она... Не знаю. Она всегда смотрела словно сквозь меня, даже тогда, когда смотрела с любовью. Кете нравилось спать со мной, и ничего кроме животной нежности я не мог ей предложить - у меня больше ничего нет. Ей не нравилось мое занятие ("Спишешься", - говорила она), мне не нравились ее знакомые. Она часто пропадала, и я, слушая автоответчик ее мобильного, понимал, что рано или поздно она и вправду пропадет. Я был готов к этому в принципе, но не подозревал, что все произойдет так, как произошло. Я катался на лыжах гораздо лучше ее, поэтому с первого же дня мы отправились на разные трассы. Мы рано вставали, вместе завтракали, вместе шли к подъемнику, там расставались, а потом встречались в ресторане или уже в номере. Как-то я спустился к Кете пораньше и обнаружил, что она и здесь нашла знакомых - она пила горячее вино с двумя белозубыми парнями, и их лыжи валялись рядом с бревном, на котором они все вместе сидели. Кете познакомила нас, но разговор не получился - я сказал парням несколько неприятных глупостей и снова отправился на гору. Вечером Кете рано легла спать, а я засиделся за компьютером. Когда я проснулся на следующий день, она уже ушла кататься. На горе мы не встретились, и я не нашел ни одной ее вещи, вернувшись вечером в номер. Она даже не пыталась ничего объяснить - не было ни записки, ни телефонного звонка на следующий день. Кете Кельвиц ушла, оставив в маленьком горнолыжном городке на границе Чехии и Польши странное существо, распластавшееся медузой на снегу и до краев заполненное пустотой. 4. Инопланетяне 4 июня в городке появилась пара странных персонажей, и я почему-то понял, что они приехали ко мне. Они подкатили к гостинице на огромном синем джипе и вывалились из него, оглядывая окна гостиничных номеров. Я отошел от окна, заметив перед этим, что эти двое походили на самых странных людей, которых я видел в своей жизни. Их словно породила компьютерная графика - эту похожую на Томб Райдер рыжую девушку и ее приятеля, Человека-Мандрагору в отличном костюме без галстука. Я не пошел в ресторан, чтобы не встретить их, и отправился вместо этого на маленький рынок за фруктами. Там я их и встретил. Мандрагора оказался еще более угловат и не уклюж, чем мне увиделось из окна отеля. Ее я тоже смог рассмотреть внимательнее. Человека-Мандрагора сжимал тонкими губами не зажженную сигарету и спокойно смотрел на меня, направляя свой взгляд мне в лоб. - Здравствуйте, Альбрехт! Мы с женой читали все Ваши книги. Я ответил ему тем же. - Моего дедушку звали Альбрехт, но он не писал книг. Вы ошиблись. - Меня зовут Поль Гоген, - сказал Человек-Мандрагора. - Вера Мухина, - улыбнулась мне Томб Райдер. - Где Вам удобнее общаться? - спросил Гоген. - Прогуляемся или зайдем в ресторан? Я предложил прогуляться. Мухина осталась на рынке, странно взглянув на меня прежде, чем отвернуться. Дюрер: Почему Вы не зажигаете сигарету? Гоген: Бросаю курить. А Вы курите? Дюрер: Курю. Что Вы хотели? Гоген: Я хотел поговорить об одной девушке. Ее родители - мои клиенты. Дюрер: Ваши клиенты? А чем, позвольте узнать, Вы занимаетесь? Гоген: Розыском людей. Дюрер: Ага. А что за девушка? Гоген: Ее зовут Кете Кельвиц. Или звали. Ни родители, ни друзья не видели ее после того, как она уехала кататься на лыжах. И у меня есть основания предполагать, что она уехала с Вами, сюда, в этот городок. Дюрер: Она была здесь. Она пробыла здесь около недели, а потом уехала. Она... Она бросила меня. Гоген: Допустим. Знаете, что мне кажется странным во всем этом? Дюрер: Что же? Гоген: Почему Вы здесь? Что Вы здесь делаете? Бывает, разговариваешь с кем-нибудь, а какая-то удаленная часть мозга обдумывает: куда бы нанести удар, как свалить с ног, как разорвать на части. Гоген был гораздо крупнее меня и обладал длинными цепкими руками, а, может, и пистолетом (зачем ходить в костюме в такую жару?). Мысль о том, чтобы грохнуть Гогена, продержалась в моей голове несколько секунд. Если бы я разнес ему тогда голову, все было бы по-другому. А может быть, также. Разговор продолжался. Гоген: Почему Вы здесь? Что Вы здесь делаете? Дюрер: Я здесь работаю. Пишу тексты. Гоген: Не валяйте дурака. Я думаю, Вы здесь прячетесь. Дюрер: Это не так. Не знаю, смогу ли я Вам это объяснить... Гоген: А Вы попробуйте. Дюрер: Я действительно прячусь здесь. Я прячусь от одиночества в его логове. Гоген: Вы выражаетесь образно, но непонятно. Дюрер: Чего Вы хотите от меня? Вы меня в чем-то обвиняете? Гоген: Я просто хочу узнать, где Кете Кельвиц. Дюрер: Я тоже хотел это узнать сначала, но теперь уже не хочу. Гоген: Вы симпатичны мне, Дюрер, но я в Вас не уверен. Гоген вечером этого дня уехал в Прагу, сообщив мне, что вернется через два дня. "Подумайте два дня, может, вспомните что-нибудь еще", - сказал он мне, высунувшись из окна джипа. Вера Мухина, которую Гоген называл своей женой, осталась в городке. Очевидно, для того, чтобы я не удрал. Но я и не думал бежать. 5. Состояние поцелуя Чтобы увидеть ее, я отправился завтракать в ресторан. Мухина в одиночестве торчала за столиком с чашкой кофе, сигаретой и книгой. - Что Вы читаете? - А что Вы пишете? - ответила она вопросом на вопрос. - Я ничего не пишу уже больше недели, - сказал я. - Почему? - Мне сейчас не о чем писать. - Но это ведь не значит, что Вам будет не о чем писать завтра? - Совсем не значит. - Я читаю учебник по криминальной медицине. Мы брели по тропинке, которая вела к подъемнику. Мухина шла немного впереди, то и дело оборачиваясь, чтобы жестикулировать. Мухина: Гоген подозревает тебя. Дюрер: В чем? Мухина: Он думает, что ты убил девушку. Дюрер: Это глупо. Она бросила меня так же, как и своих родителей. Наверно, живет новой жизнью где-нибудь в Европе. Мухина: Ты любил ее? Дюрер: Тебя это действительно интересует? Мухина: Да. Дюрер: Почему? Мухина: Послушай, Дюрер, почему ты считаешь меня врагом? Дюрер: Потому что твой муж видит во мне врага. Мухина: Гоген мне не муж. Дюрер: По крайней мере, он называет тебя женой. Мухина: А ты как называл Кете? Дюрер: Я называл ее "Кете". Мухина: А в постели? Она провоцировала меня, вела к неизбежному результату - полуденному сексу в душном номере отеля, перепутанным именам и смятым подушкам. - Скажи, как ты убил ее? - спросила она, закинув ноги на спинку кровати. - Затрахал до смерти? - Идиотка. Мухина не похожа ни на одну из женщин, побывавших в моей постели. Рыжая, смешливая, ногастая - она состояла из импульсов, и я чувствовал себя с ней так, словно на электрическом стуле перед раем. - Ты давно не занимался сексом, да? Я зашел в ванную, потом сел за компьютер и закурил. - Что ты пишешь? - Новую книгу. - Название придумал? - Еще нет. - Отложи сигарету. Поцелуй меня. Мухина любила состояние поцелуя. Своим языком она искала внутри моей головы ту кнопку, которую необходимо было нажать, чтобы я включился. - Ты не умеешь целоваться, - сказала вдруг она. - Ты целовал своих женщин? Целовал Кете? - Кете не любила целоваться. - А что она любила? - Она любила задавать глупые вопросы. Так же, как ты. Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? - И ты говоришь, Дюрер. - Какого черта! Чего ты хочешь от меня?! Я почти забыл ее, и тут ты со своим Гогеном врываешься в мою жизнь, трахаешь меня, запускаешь пальцы в мой мозг, чтобы еще раз напомнить о Кете. Как ты не понимаешь, даже ее имя причиняет мне боль! Она бросила меня, оставила одного! - Не плачь, Дюрер, - Мухина накрыла мои губы мягким поцелуем. - Не плачь, Дюрер, - услышал я мужской голос. - Я нашел все ее вещи, скоро найду и тело. Это был Гоген. Значит, он не ездил в Прагу. 6. Автопортрет с зубной щеткой - Хочу сказать тебе правду, Дюрер. Голос Гогена доносился откуда-то сверху. Снежный дворец, в котором я спрятал воспоминания о Кете, рассыпался на отдельные снежинки, и я погребен под завалом, куда проникают только голоса. - Эй, Дюрер! Ты нас слышишь? Это Мухина. Я слышу вас. Вот уже тысячу лет вы стоите над моей могилой и произносите одни и те же слова. - Родители Кете Кельвиц не нанимали нас. Нас наняли люди, которым не нужна Кете. Их интересуешь ты. Кого я могу интересовать? Психопатологов? Криминалистов? Кого может заинтересовать голый убийца, запертый в одном гостиничном номере со своими воспоминаниями? - Времени мало, Дюрер. Нужно ехать. Оденься, и ничего не бери с собой, кроме денег и документов. Мы быстро пройдем через холл гостиницы и сядем в машину. И никаких фокусов! Понял, Дюрер? - А зубную щетку? 7. Охотничья история - Что "зубную щетку"? - Зубную щетку я могу взять? Надо же! Это мой собственный голос спрашивал сейчас Гогена про зубную щетку! Уже через двадцать минут мы ехали по проселочной дороге в сторону границы с Польшей. За рулем сидела Мухина, на заднем сидении - мы с Гогеном. - Ты ничего не хочешь спросить? Нет. Пока ничего. - Куда мы едем? - спросил я. - Для начала - в Польшу, - ответил Гоген. - Для начала чего? Гоген не ответил. Мы молчали до самой Польши. - Я хочу в туалет, - сказал я, когда граница осталась позади. Мы съехали на обочину. Рядом с дорогой начинался лез из сосен с дождевыми каплями на каждой иголке. Я ступил на мягкую почву, зевнул и потянулся. - Мне кажется, Дюрер себя отлично чувствует, - сказала Мухина Гогену достаточно громко, чтобы я услышал. Я углубился в лес. Гоген шел в шаге позади. Чтобы я не испытывал лишних иллюзий, он достал свой пистолет и использовал его для того, чтобы раздвигать ветки невысоких сосенок. Я остановился возле дерева и начал расстегивать брюки. - Почему ты ее убил? - спросил Гоген, который собирался отлить в двух метрах позади. - Из ревности? - Ревность? - переспросил я. - Ты о том чувстве, которое испытываешь, когда видишь, как твою женщину трахает другой? - Мухина - не моя женщина. Осечка, Гоген. - Я говорил не о Мухиной, - продолжил я, застегивая ширинку. - Так вот, если под ревностью понимать синдром обманутого мужа, то я убил Кете не из ревности. Но у меня были причины убить ее. А у тебя есть причины? - Причины для чего? - Гоген все еще возился с пуговицами на брюках, зажав пистолет под мышкой. - Чтобы убить меня, - разговаривая с ним, я сделал несколько шагов вглубь молчаливого польского леса. - Если я побегу, этого будет достаточно? - Куда тебе бежать... - произнес Гоген, поворачиваясь ко мне, но эти слова уже оставались позади. Я бежал, и мне нравилось бежать. Я убегал, чтобы попробовать снова забыть о том, от чего убегаю. - Стой, Дюрер, стой! Не могу стоять! Я скатился с колючего холма, перепрыгнул через ручей и увидел охотника. Здоровый толстяк с двухстволкой в красной руке, он смотрел на меня, как на неизвестное животное, словно раздумывая, стрелять или нет. Я остановился как вкопанный. Охотник перевел взгляд на вершину пригорка - там, ломая ветки, появился Гоген с пистолетом в руке. Я снова бросился бежать - вдоль ручья, напролом, подальше от этих вооруженных ублюдков.Я был в десяти метрах от охотника, когда Гоген что-то крикнул ему по-польски. "Это преступник! Стреляй по ногам!" - перевел потом мне Гоген. Почему бы тому и не выстрелить? 8. Вместо лекарств Ничего не изменилось. Такой же городок для лыжников, только польский. То же самое безделье и безмолвие. Такой же номер в такой же убогой гостинице. Несколько часов езды и пробежка по лесу ничего не изменили. Все те же все там же. Вера закончила перевязку и подкурила мне сигарету. Похоже, она обиделась на меня за то, что я пытался убежать, в том числе и от нее. Хотя она не показывает виду - равнодушное лицо, спокойные руки. Гоген у телефонного аппарата. Он снова и снова набирает длинный номер, его не соединяют. Ага, соединили. - Алло, алло! Здравствуйте, Винни! Я представляю плюшевого медвежонка Пуха на другом конце телефонной линии, и не могу сдержать смех даже собственной болью, не оставляющей меня ни на секунду. Гоген с опаской смотрит в сторону кровати, на которой я лежу, а Мухина только пожимает плечами. - Винни, мы в Польше, - продолжает Гоген и называет городок, в котором мы застряли. - Нет, мы не выезжаем сегодня. Боюсь, что мы и завтра не сможем выехать... У нас проблемы с Дюрером - его ранили в ногу... Нет, не я. Я потом Вам расскажу... В том-то и дело - его опасно транспортировать в таком состоянии, сильный жар... Да, врача нашли, он уже все сделал - теперь нужно делать перевязки и все такое. Вера занимается этим... Длинная, длинная пауза. - Хорошо, я спрошу его сейчас. Гоген забирает трубку от уха и поворачивается ко мне. - Винсент интересуется твоим самочувствием, - произносит он очень отчетливо. - Как ты себя чувствуешь? - Шикарно, - отвечаю я и закрываю глаза - хочется спать. - Он говорит "шикарно", - сообщает в трубку Гоген. - Ага, он шутник. Снова пауза. - Вы уверены, что так лучше?... Хорошо. Да, я все продиктую Ренуару. Он диктует название гостиницы, номер телефона, кладет трубку. - Завтра он приедет сюда сам, - сообщает Гоген Вере. - Слышишь, Дюрер? - обращается ко мне Мухина. - У тебя завтра важная встреча. Но я ничего не слышу - я уже сплю. 9. Натюрморт с фруктами и дичью Я заснул днем, а проснулся ранним утром. В оконное стекло лупят крупные капли, коридор потрескивает половицами, на соседней кровати красавица и чудовище занимаются любовью. Это стечение звуков, наверно, и разбудило меня. Я поворочался, насколько это позволяла делать забинтованная нога, но снова заснуть не мог. - Какой цинизм, - произнес я, обращаясь к трахающейся парочке. Они притихли. - Какой цинизм - заниматься сексом в одной комнате с человеком, у которого навылет прострелена нога. - Скажи спасибо, что у тебя голова не прострелена, - ответил Гоген после паузы. Мухина, завернувшись в простыню, исчезла в душе. - Слушай, Гоген, - я решил достать его. - Убей меня, а? Пока Мухина купается. Гоген сел на кровати. - Иногда очень хочется, - сказал он. - Но нельзя. - А ты и сам потом застрелись, - посоветовал я. - Такой урод, как ты, на хрен не нужен. - Дюрер, я тебя насквозь вижу, - произнес Гоген. - Ты совсем не такой, каким хочешь казаться. Ты маскируешься под бесчувственное животное, а на самом деле все человеческое, что в тебе есть, никуда не исчезло. Все с тобой, Дюрер. Все здесь. - Я бы травы покурил, - сказал я. - Нет у тебя травы? - Нет. Мухина выключила воду. Слышно было, как она вытирается, как встряхивает своей рыжей гривой. Еще было слышно, как кто-то неспешно шагает по коридору - видно, поглядывая на номера комнат, написанные на каждой из дверей. Шаги закончились у двери нашего номера. Я ожидал услышать стук - деликатный или настойчивый, но вместо этого дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы мой новый знакомый Винсент Ван Гог проник внутрь. В руке он держал большой кулек с фруктами. Видно было, что этот сорокалетний дядечка, похожий на профессора, близорук. Он дважды поправил серебряную оправу на переносице, пока своими влажными глазами не нащупал меня в рассветной мгле сонной гостиничной комнаты. - Это Дюрер? - спросил Ван Гог у Гогена и, не дождавшись ответа, шире, чем я мог ожидать, улыбнулся мне. - Здравствуйте, Альбрехт. Предлагаю на ты. - Здрасте, - сказал я. - Где Мухина? - поинтересовался Ван Гог. - В ванной, - ответил Гоген. - Ты не хотел бы тоже пойти в ванную, Поль? - спросил Ван Гог. - Я собирался пообщаться с Дюрером прямо сейчас. Гоген надел халат и скрылся в ванной. Они о чем-то пошептались с Мухиной, а потом включили воду, чтобы у Ван Гога не сложилось впечатление, что они слушают наш разговор. Ван Гог сел на кровать, поставив кулек с фруктами на стул рядом. - Меня зовут Винсент Ван Гог, - сказал он и продемонстрировал еще одну улыбку. - Я занимаюсь издательской деятельностью. - Хотите... Хочешь опубликовать что-то из моих текстов? - спросил я. - Достаточно было просто позвонить моему агенту. - Ха-ха-ха, - по слогам произнес он. - Очень смешно. Я издаю газеты, а не книги. Он на секунду задумался о чем-то, но тут же вернулся к разговору. - У меня мало времени, Альбрехт, - его голос чеканил слова, а глаза уставились куда-то у меня за спиной. - Поэтому не буду тратить его на реверансы. Сальвадор Дали неделю назад покончил с собой. Знаешь, кто это? Я отрицательно покачал головой. - Бандит. Он был бандитом. Что владелец газет и пароходов имеет в виду под словом "бандит" - страшно предположить. Ван Гог встал и начал ходить по номеру. - Дали был моим компаньоном в основном моем бизнесе. Я знал его с первого класса школы. У него не было ни жены, ни детей, а родители погибли в автокатастрофе семь лет назад. У Дали был брат, который давным-давно уехал в Германию. Брат сидит сейчас в берлинской тюрьме, но об этом знаю только я - Дали этот факт не афишировал. Когда Сальвадор погиб, его друзья отправили письмо единственному родственнику, на его старый берлинский адрес - нашли в записной книжке Дали. А я тем временем решил сам заняться поисками его брата, - Ван Гог снова сел на кровать. - Пришло время подобраться к сути проблемы. Как ты думаешь, Дюрер, почему я среди ночи приехал к тебе сюда, в этот замусоленный польский городок? Я пожал плечами, хотя страшные догадки навалились на меня со всех сторон. - Дали и самоубийство - эти два понятия несовместимы. По крайней мере, я так думал, - задумчиво произнес Ван Гог. - Я хочу понять, почему он это сделал. И ты, я надеюсь, мне в этом поможешь. - Каким образом? - спросил я. Наверно, не надо было спрашивать. - Поедешь в Киев, поселишься в его квартире, подружишься с его друзьями... Ты будешь записывать все, что узнаешь. Ты ведь писатель. Ты даже похож на Дали, хотя братьям не обязательно иметь такое внешнее сходство. Он угостил меня сигаретой и закурил сам. - Я думаю, ты хочешь задать мне несколько вопросов. Даже знаю каких, - Ван Гог улыбнулся. - Первый вопрос, конечно же: "Почему я?" Потому что ты обладаешь теми качествами, которые так необходимы для этого задания: притворство, жестокость, умение фиксировать действительность. Еще потому, что у тебя нет другого выхода - я имею в виду историю с твоейподружкой на лыжном курорте. А самое главное - потому, что... - Зачем тебе это? - неожиданно для себя перебил я Винни. - Что "это"? - он удивленно взглянул на меня. - Зачем тебе знать, почему Дали убил себя? Он мертв, и знание ничего не изменит. - Изменит, - тихо ответил он. - Я перестану бояться. 10. Подробности Поезд катился по Украине, постукивая переобутыми на границе колесами. В купе, рассчитанном на троих, двое - я и Мухина. Гоген - в соседнем купе. Поезд, а не автомобиль - требование, которое я изложил Ван Гогу. Гоген за стеной, а не в моем купе - еще одно условие. Я говорил что-то о том, что присутствие мужчины в непосредственной близости давит на меня, мешает сосредоточиться. Как и присутствие женщины. Но об этом я Ван Гогу ничего не сказал, понимая, что без наблюдателя он меня не оставит. На столике стоит новый нотбук. Очень хорошая машина, подарок от Винни. Единственный документ, который находится на этом компьютере - досье на Дали и его друзей. Документ подготовлен Огюстом Ренуаром, о котором Ван Гог сказал: "Это мой секретарь. По заданию будешь общаться с ним". Из досье я выяснил, что мой новый брат, Сальвадор Дали, умер в возрасте тридцать один год. Он выбросился из окна своей квартиры на двадцать первом этаже бизнес-центра, который ему же и принадлежал. Дали разбился на мелкие куски, и тело смогли опознать только проститутки по его гипертрофированному пенису. Дали оставил короткую предсмертную записку, и две графологические экспертизы подтвердили ее достоверность. Записка не фигурировала в досье - Ван Гог пообещал показать ее в Киеве. Дали принимал участие в различных белых и черных бизнесах. Перечислены были только белые: рекординговая компания, две газеты, две FM-станции, ночной клуб и сеть ресторанов. В этих делах он имел компаньонов, в каждом бизнесе по одному. Компаньон по компакт-дискам - Пабло Пикассо, 33 года. Фото. По газетам - Винсент Ван Гог, возраст не указан. Без фото. Компаньон по радио - Огюст Роден, 28 лет. На фото - лицо убийцы. Ночным клубом Дали владел совместно с Татьяной Яблонской, чей возраст тактично не был указан. Я узнал в ней поп-певицу, которая была безмерно популярна два года назад. Лет тридцать и очень хорошо выглядит. И компаньон по ресторанам - Франциско Гойя, 65 лет. Крепкий старик, судя по фото. До тренинга Сальвадор Дали в невероятных количествах поглощал различные наркотические вещества и алкоголь. О тренинге информация скорее отсутствовала, чем присутствовала. Он не имел названия, поэтому его приходится называть просто "Тренинг". Известно было, что Дали записался на Тренинг вместе с Яблонской. Они прошли две ступени, каждая по восемь дней. Шестнадцать суток пребывания в загородном доме. Сколько человек было в группе, кто были эти люди, какие занятия проводились - не известно. Поисками организаторов Тренинга в настоящее время занимаются специалисты Ван Гога. Вот и все о самом Тренинге. Последнее занятие завершилось пять недель назад, а неделю назад Сальвадор Дали выпрыгнул из окна. Я проверил по календарю - после Тренинга он прожил ровно месяц. Поведение Дали после Тренинга коренным образом изменилось - он отказался от наркотиков, алкоголя и курения, стал вегетарианцем и почти перестал разговаривать с людьми, хотя до этого был очень общителен. Он никогда не делился своими проблемами с друзьями, а после Тренинга беседовал с ними только на темы настолько отвлеченные от реальности, что его просто перестали понимать. Некоторые компаньоны и друзья Сальвадора уже через неделю после Тренинга стали высказывать опасения по поводу его психического здоровья. Но бац! Поведение Дали меняется снова. Он так же весел, все снова в тех же количествах, снова наркотики, мясо и проститутки, он прожил так десять дней и покончил с собой. Дали имел четыре квартиры в Киеве. В последнюю неделю своей жизни он каждый день менял место ночлега, как будто пытаясь избежать слежки. От кого он бежал? Куда он прибежал? Я пытаюсь найти что-то насчет брата Дали, но информацией о нем Ван Гог почти не располагает. Есть только его фотография пятилетней давности в обнимку с девушкой в одном из венских парков, на которой почти невозможно разглядеть его лицо. Я смотрю на подпись под фотографией, и понимаю, что имел в виду Винсент, говоря о самом главном совпадении между нами. Его зовут так же, как и меня - Альбрехт. - Альбрехт, - Мухина свесилась с полки, коснувшись меня рукой. - Альбрехт, ты не спишь? - Я сплю, Вера. Я всегда сплю. - Ты такой странный, Аль. Можно, я буду звать тебя Аль? Она спускается ко мне, и я закрываю крышку нотбука. Рыжая. Локти и колени бьются о стену купе. "Он все услышит". Он - это Гоген. Пусть слышит. 11. Новый телевизор Ренуар оказался румяным толстячком лет тридцати, слегка педерастичным, если приглядеться. - Как твоя нога? - поинтересовался он. - Лучше. - Замечательно! "Замечательно", "великолепно", иногда даже "феерично" - он сыпал этими словами совершенно искренне, как будто реальность вокруг него действительно подчинялась каким-то неведомым заурядному человечеству оптимистическим законам. Он размахивал своими короткими ручонками у меня перед носом, исторгая фонтан бестолковых вопросов. Еще в машине я хотел поговорить о деле, но Ренуар отказался обсуждать дела, пока я не приду в себя после поездки. - Примешь душ, Вера сделает тебе перевязку, освоишься на новом месте, - тараторил он, - а за обедом поговорим. Что ты ел в поезде? Киев проносился мимо, неспешно принимая меня в свое медлительное существование. Сон о горах без снега у меня на глазах сменялся сновидением о городе в деревьях. - Мы приехали, - сказал вдруг Ренуар - наше путешествие закончилось на самой тихой и неподвижной улице Печерска. - Нравится тебе здесь? Тихо, правда? Гоген говорил, что ты любишь тишину. Это квартира Сальвадора. Шикарная квартира, спасибо, Дали. Я, шаркая больной ногой, расхаживал по прохладным комнатам с недостижимыми потолками, с нишами и эркерами, и не мог нарадоваться. Минимум мебели, две спальни, хай-тек аппаратура и очень большой телевизор. - Ты, наверно, не любишь ТВ? - спросила Мухина. Она сейчас осматривала квартиру, Гоген остался дежурить на улице, а Ренуар укатил куда-то. - А что, ТВ можно любить или не любить? - мне не особо хотелось с ней разговаривать, много дел. - Я думаю, можно - прокричала она из соседней комнаты. - Я, например, люблю ТВ. - Ну и дура. Вера сделала вид, что не расслышала. Я достал блокнот и начал составлять список вопросов к Ренуару и Ван Гогу. - Будешь есть? - спросила Мухина, не заглядывая в комнату. - Угу. На кухне начались звуки. Эти звуки внушали мало доверия, поэтому я несколько раз тянулся к телефону затем, чтобы заказать пиццу, но это действие так и не совершил. 1. Что мне делать, если я встречу знакомых? Каких знакомых? Я пытался вспомнить кого-нибудь из киевских приятелей, но кроме одноклассников никто не приходил в голову. 2. Могу ли я увидеть родителей? - Скоро будет готово! - прокричала Мухина. Сразу же после ее слов с кухни донеслось долгое шипение масла на сковородке. 3. Что известно об Альбрехте Дали? Был ли вообще этот Альбрехт Дали? Или Ван Гог его придумал? 4. Обладает ли Альбрехт Дали правом наследования по отношению к Сальвадору Дали? Это очень важный для меня вопрос. Если да, то, скорее всего, мне не дадут прожить ни дня. Слишком многим людям помешает появление наследного принца из Германии. Что я здесь делаю? Этот вопрос я задал самому себе. Он раздался в моем мозгу, но я почувствовал каждую его букву явственнее, чем, если бы написал на бумаге. Что я здесь делаю? Что происходит? На кухне вытяжка начинает не справляться с запахом гари. Мухина включает кондиционеры по всей квартире. Я оглядываю стены комнаты, и непонимание, неприятие ситуации пронизывает меня до кончиков нервов. Мухина ставит тарелку рядом с компьютером. Она улыбается - довольна проделанной работой. - Что это? - спрашиваю я. - Это блинчики с ничем. 12. Перерыв на обед К телефону подошла Вера. - Звонил Ренуар, - сказала она, повесив трубку. - Он через пол часа ждет тебя в ресторане, принадлежавшем Дали. Чуть позже к вам присоединится Ван Гог. Я останусь здесь, поедешь с Гогеном. - С этим придурком? - Да, со мной, - придурок, оказывается, уже вошел - у него был ключ. - Я - твой телохранитель. - Тогда я могу быть спокоен. Что бы мне одеть, Вера? Мы подъехали к ресторану раньше Ренуара. Гоген поговорил с администратором, довел меня до столика и отодвинул стул, помогая сесть. Сам он занял место за стойкой бара. Трое мужчин и две девушки за соседним столиком принялись меня разглядывать. Я углубился в меню. Мне не нравилось в этом ресторане - он был слишком светлым и ярким. Официант принял заказ и на секунду замешкался. Видно было, что он хочет о чем-то спросить. Я кивнул ему. - Вы брат Сальвадора? - выдавил он. - Если да, то что? - Не подумайте, что я... Он оставил для Вас кое-что. - Что именно? - Я принесу вместе с выпивкой. Официант исчез. Гоген вопросительно посмотрел на меня, ерзая на высоком стуле. Слишком долгий разговор с официантом? Я пожал плечами. - Привет, Альбрехт! Ренуар полез ко мне с объятиями, хотя мы не виделись несколько часов. Сто процентов, голубой. - Ты уже заказал выпить, Альбрехт? Что ты заказал? Твой брат пил только текилу. Официант подошел снова, чтобы принять у нас заказ. Он ничего не отдал мне - сделать это незаметно от Ренуара было невозможно. - У меня есть вопросы к тебе и к Винсенту, - сказал я, когда официант отошел. - Винсент скоро будет, но все равно спрашивай. Я положил на стол листок бумаги с четырьмя вопросами. Огюст достал из кармана пиджака яйцевидную ручку и, сделав на листке несколько росчерков, вернул его мне. 1. Что мне делать, если я встречу знакомых? - Ничего. 2. Могу ли я увидеть родителей? - Нет. 3. Что известно об Альбрехте Дали? - Ничего. 4. Обладает ли Альбрехт Дали правом наследования по отношению к Сальвадору Дали? - Да. - Забудь о знакомых и друзьях, - сказал Ренуар, пряча ручку. - Там, где тебе предстоит бывать, ты их не встретишь. А если встретишь, не узнаешь, спрячешься за ним, - он кивнул в сторону Гогена. - Родители... Нет. Альбрехт Дали - Сальвадор не любил говорить о нем, поэтому мы не знаем о нем ничего. Не только мы, никто не знает, - он сделал ударение на слове "никто". - Что касается наследства... Согласно завещанию брат Сальвадора наследует его движимое и недвижимое имущество. Речь идет об автомобилях и квартирах, принадлежавших Дали. Что касается его сбережений, то все до копейки было передано некому фонду со счетом на Мальдивах. Нет сомнений, что это - фонд Тренинга. Я поперхнулся. - Я тоже был удивлен, - признался Ренуар. - Как ты понимаешь, речь идет об очень больших деньгах. - А доли в бизнесах унаследовали компаньоны? - поинтересовался я. - Точно, - ответил Ренуар. - Завтра тебе нужно будет встретиться с юристом, который занимается завещанием. - Но ведь у меня нет ни одного документа, который подтверждает, что я... Что я его брат. - Хорошо, что напомнил, - Огюст положил на стол небольшой конверт. - Распечатаешь потом. Здесь свидетельство о рождении и паспорт. Кстати, ты - гражданин Германии, и это еще одна сложность для наследования. Но юристы разберутся. А вот и Винни! Администратор и некоторые из сидящих за столиками поприветствовали вошедшего Ван Гога. - У меня десять минут, - сказал он, усевшись напротив меня и отогнав жестом официанта. - Я принес последнюю записку твоего брата. Пожалуйста, не удивляйся, а постарайся вникнуть в то, что там написано. 13. Суицид как он есть Он протянул мне лист, вырванный из книги карманного формата. Лист обладал широкими полями, на которых и разместилось предсмертное послание Сальвадора Дали. Оно состояло из двух слов. Я пробежал глазами текст, потом прочитал его еще раз. - Обвинение в самоубийстве? - спросил я. - Мне так не кажется, - ответил Ван Гог. - Я каждый день просыпаюсь с мыслью о его записке. - Что ты имеешь в виду? - Прочитай еще раз, - посоветовал он. - На следующей записке, которую оставит Пикассо, может быть написано мое имя. Я сложил листок вдвое - так, как вначале. - Я возьму это, ладно? - ОК, - сказал Ван Гог. Я спрятал листок. - И что мне делать? - спросил я Винсента. - Сейчас или вообще? - Сейчас. Вообще. - Сейчас - ешь. Вообще - живи своей жизнью (слово "своей" прозвучало как бы в кавычках), общайся с людьми, заводи новые знакомства. - Знакомства с кем? - Ты не волнуйся, Альбрехт, - посоветовал Ренуар. - К тебе люди сами потянутся. Я думаю, все друзья Сальвадора захотят познакомиться с его братом. - Где здесь туалет? - спросил я. - Нервничаешь? - Ван Гог дружелюбно улыбнулся. - Гоген тебя проводит. Закрыв дверь, я положил записку, оставленную Дали, на сушилку для рук и перечитал слова снова. Я среди безумцев. Нужно бежать. Я вы