Всеслав Соло. Переодетые в чужие тела --------------------------------------------------------------- © Copyright Сергей Александрович Парецкий, 1997 Email: vseslav_solo@mail.ru Оригиналы этих книг расположены на авторской странице Всеслава Соло http://www.geocities.com/Athens/Column/7460/index.htm │ http://www.geocities.com/Athens/Column/7460/index.htm --------------------------------------------------------------- Мистический роман (фэнтази) "Победитель Мира" 1997 год В мире "Астрального тела" Мой мистический роман "Переодетые в чужие тела" написан совершенно не случайно. Если "Астрально-Мистическую Эпопею "Астральное тело" можно назвать своеобразным крупным планом идеи, которая старательно и планомерно воплощается мною в литературе, (я имею ввиду идею о "Растворении Земли"), то, " Переодетые в чужие тела " и другие мои подобного плана книги станут повествовать панораму мира, что располагается за кадром крупного плана Эпопеи. Герои "Переодетых в чужие тела " тоже примут свое участие в очередных романах "Астрального тела", но, конечно же, в рамках их сюжетов. Читая Эпопею, читатель благодаря таким романам как " Переодетые в чужие тела ", сможет, будет иметь возможность узнать о том или другом герое Эпопеи более подробно, узнать то, каким образом тот или другой герой пришел на ее страницы. Если Астрально-Мистическую Эпопею я называю крупным планом моей идеи, то " Переодетые в чужие тела " и другие подобные ближайшие книги можно обозначить как крупные планы того мира, в котором грани идеи формируются и рождаются, подрастают для реализации в Эпопее. Вот почему роман " Переодетые в чужие тела " является книгой из Астральной библиотеки главного героя Эпопеи Сергея Истины, и не могло быть иначе. Всеслав Соло Всеслав Маркович Соло (Сергей Александрович Парецкий), автор, 1996 г. Гр-н Сергей Александрович Парецкий, автор, 1996 г. , ("Победитель Мира") Издатель, 1996 год. Хирурги Люцифера -- Классная фирма! -- Да. Я согласна с Вами. Я с таким нетерпением искала ее. -- Времена другие -- все проще. Я долго не хотел встречать нож не на улице -- не в операционной, а теперь... Слава Богу -- эта фирма. -- И все-таки, как им это удается? -- Не знаю, да и знать не хочу, скорее бы сделали и мне. Я уже ненавижу мужчин за то, что я такой как они. -- Как можно! Мужчины -- это прелесть, их мускулистое тело... -- А вы, женщина... -- К сожалению, так, пока. Я надеюсь... -- А я разодрал бы всех женщин в клочья за то, чем они обладают. -- Дурашка ты. Как бы я была счастлива, имея твой вид... -- Да на тебе, забирай хоть сейчас... господи... господи, сжалься, я ее сейчас убью. -- Вы что-то сказали? -- Нет. И оставьте меня. -- Хорошо. Непродолжительное время, двое, только что, казалось разговорившихся друг с другом посетителя, молчали, словно протаптывали для ухода прочь чувственную тропу одиночества, но вскоре, потоптавшись на месте, поняли, что расходиться по своим тропам некуда, потому что сидят теперь они у одной, заповедной цели, в этом, не большом фойе-приемной, в роскошных, перинной мягкости, кожаных креслах, друг против друга, где единственный секундант между ними -- журнальный столик и каждый противник сам для себя и кто из противников нажмет первым "курок?".. Ожидание возле инкрустированной смуглой, пахнущей деревом, двери, за которой, вскорости, там, в глубине таинственной фирмы и произойдет "выстрел", который обязательно решит кому остаться в живых: тому, кто есть или тому, кем он живет. Он и она. Женщина и мужчина... Первой оборвала молчание девушка: -- Я видела тех, кому помогли: я разговаривала с ними и умирала от зависти, -- сказала она. -- Меня с ними тоже знакомили, -- дал свое согласие на продолжение разговора молодой человек. -- На собеседовании? -- оживленно и заинтересованно спросила девушка. -- Нет, -- ответил парень в интонации отрицающей уточнения на этот счет. -- Они хороши, но только... -- начала было говорить, но задумчиво замолчала девушка, как бы выискивая в собеседнике того же понимания, о котором недоговорила сейчас, но о котором, как виделось ей, он тоже размышлял. Как бы для собственного утверждения в не ошибочности своей внутренней догадки, она, хотя могла договорить и сама, все-таки ожидала, чтобы договорил за нее собеседник. Борьба: боязнь того, что он скажет не то, что подумалось ей сейчас и непоколебимая уверенность в том, что она услышит от собеседника все-таки то, что понимает она -- это разволновало ее, и она покраснела немного, опустила глаза, озадаченно прикусила нижнюю губу. -- Я знаю, о чем вы хотели сказать, -- проясняя заминку в разговоре, сказал молодой человек. -- Правда!? -- мужественно отозвалась, сглатывая волнение, девушка. Теперь своим взглядом она опиралась на собеседника. -- Здесь что-то не так, -- произнес он, и едва уловимым кивком головы и движением глаз указал в сторону загадочной двери, -- Вы меня понимаете? -- шепотом, бегло договорил он, потому что дверь плавно распахнулась на треть и мягкий, нежно вкрадчивый мужской голос огласил: -- Следующий, пожалуйста, кто? Проходите -- и тут же: только что, внезапно приоткрывшаяся дверь, снова оказалась закрыта, оставив перед собой короткую паузу смятения двух посетителей фирмы... Светлое и просторное помещение. На всю длину одной из его стен протянулось окно, застекленное темным, с металлическим отблеском стеклом. Напротив окна, и справа и слева от него, еще по одной двери. Сразу вдоль окна длинный стол, обтянутый черной кожей. На столе: компьютер и несколько папок. Одну из них подписывает, тем обозначая в ней хранение чего-то, мужчина не высокого роста, лет сорока пяти на вид, с черной вьющейся бородой и усами, с пышной, барашковатой шевелюрой на голове, мужчина в белом халате, отблески сегодняшнего солнца на его тонкой, золотистого цвета оправе очков. Возле стола одно мягкое кресло, как и в приемной-фойе, такое же, из которого несколько секунд назад, только что встал, постучался и вошел сюда и остановился поодаль от стола, этот молодой человек: -- Следующий я, -- медленно проговорил он. -- Присядь, голубчик мой, в кресло, -- убедительно сказал мужчина, приподняв левой рукой очки на лоб и вглядевшись в очередного. -- По какому каналу к нам? -- тут же спросил он, снял очки и положил их на стол по левую руку от себя, возле монитора. Он, еще раз пронзительно вгляделся в посетителя, и от этого сосредоточенного рассматривания неведомо с каким намерением направленного, вошедшему оказалось не так уж и уютною. Когда он присел в предложенное кресло, оно будто тяжело вздохнуло под ним, напрягая свою воздушную пухлость и невесомость, но все-таки привычно удержало тяжесть очередного человеческого тела в равновесии своей мягкости. -- В каком смысле -- "по какому каналу"? -- в настороженной интонации переспросил молодой человек. -- Мы официальная фирма и по знакомству не работаем, -- суетливо, но уже не подавляюще заговорил мужчина в белом халате, -- канала у нас всего два: один из них -- всевозможная реклама, а другой -- наши агенты. Так по какому из перечисленных: Реклама?.. Рекомендация агента?... -- Агент, ваш агент рекомендовал обратиться. -- Через что ты вышел на агента? -- Как это через что? Сами же знаете, почему я обращаюсь. -- Я не это имею ввиду, не твое недовольство собою, с этим разберемся обязательно и думается в положительном варианте, надеюсь как всегда. -- Хозяин кабинета не надолго замолчал, исподволь, скорее исподтишка, посматривая на посетителя. Потом он глубоко вздохнул и, словно заученной заранее скороговоркой, применяемой в подобных случаях, проговорил несколько вариантов ответа, -- поликлиника, больница, улица, отделение милиции, другое. В каком-либо из этих, названных мест? Мне необходимо знать для статистики, для правильного и оперативного рассредоточивания сил фирмы, бизнес должен быть эффективным. Прибыли, голубчик мой, не последнее дело в нашей работе. -- С вашим агентом я познакомился на улице, -- тут же ответил молодой человек, как только отговорил мужчина в белом халате. -- Очень хорошо. Вот, возьми-ка анкетку, -- хозяин кабинета протянул несколько листков бумаги посетителю, -- заполни ее. Будет что-то не понятно -- спрашивай, вместе разберемся, я помогу. Документы при себе имеются? -- ненавязчиво спросил он и добавил, -- я имею ввиду паспорт и подобное. -- Все есть, что нужно, ваш агент консультировал. -- Ну, что ж... заполняйте анкету, -- коротко, будто обрывая напрасную трату времени, сказал хозяин кабинета, снова одел свои очки и отвернувшись к монитору, стал своими костлявыми пальцами пощелкивать клавишами на клавиатуре компьютера. Прошло приблизительно с пол-часа, прежде чем молодой человек ответил на все полагаю-щиеся вопросы анкеты и протянул заполненные листки мужчине в белом халате обратно. За все время заполнения анкеты посетитель ни разу не обратился за помощью к хозяину кабинета и потому представитель фирмы, оторвавши внимательный взгляд от монитора, снова снявший привычно свои очки, тут же суетливо углубился в изучение изложенного по пунктам материала. -- Так-так... -- изредка приговаривал он, -- ясненько... хорошо... Молодой человек терпеливо ожидал своей участи и не отрывал своих глаз от прищуренного лица читающего, но мало что было понятно парню из обрывистых, не связанных друг с другом фраз представителя фирмы, и потому, настороженность его росла. -- Ладно. Все понятно, -- вскоре подытожил свое изучение хозяин кабинета. -- Вот тебе пачка фотографий, -- и он протянул посетителю не большой по размерам, но увесистый черный пакет. Молодой человек принял пакет, развернул его и принялся рассматривать, медленно отлистывая одну за другой, фотографии, на которых были изображены девушки, девочки, женщины, и даже довольно симпатичные старушки. Когда он просмотрел всю пачку фото-лиц, то представитель фирмы предложил ему пересмотреть ее заново еще раз и всю: -- Ты должен выбрать и показать мне ту, какая тебе более к лицу, каким бы ты не отказался жить. Думаю, ты меня понимаешь. Посетитель быстро перешерстил некоторое количество фотографий и бегло положил одну из них на стол пододвинув ее к представителю фирмы поближе. -- Губа у тебя не дура! -- воскликнул представитель фирмы. -- Кажется, так говорят обычно. Хороша девочка. Ты больше не хочешь выбрать что-нибудь еще, так сказать, для расширенного определения, или тебе нравится только эта? -- Есть еще одна, но, она... -- Что такое, говори, может, похлопочем. -- Она, еще не зарегистрирована у вас. -- Подскажи, где ее можно отыскать, наш агент поработает. -- Ее не надо искать. Она здесь. -- Ну, так вытащи же ее из пачки. -- Вы меня не так поняли, она здесь, но не в пачке, а там, -- молодой человек кивнул головой в сторону фойе-приемной, -- сидит в кресле. -- Теперь понятно, -- как бы успокаивая свой интерес, произнес представитель фирмы, -- она сейчас, так сказать живьем, в приемной сидит. Я правильно тебя понял? -- Да, она там. -- Хорошо. Я буду иметь это ввиду, но только ей ничего не говори. Выйдешь отсюда через другую дверь, -- и хозяин кабинета указал правой рукой в сторону предложенного пути для ухода посетителя. -- Придешь ко мне через три дня, в эту пятницу, не опаздывай, ровно в десять утра. Вот тебе памятка о том, что необходимо тебе будет иметь и сделать, прежде чем явишься в назначенный срок. -- Молодой человек удалился из кабинета, рассматривая на ходу прихваченную памятку. -- Следующий, пожалуйста, кто? -- прозвучал в приемную голос представителя фирмы через проем, в очередной раз приоткрытой им, входной кабинетной двери... ... Наступила пятница. Широкоплечий, среднего роста и телосложения, с заостренным носом и глубоким выражением черных, смоляных глаз, с длинными и пышными, ниже плеч волосами молодой человек, в разноцветных кроссовках и в темно-синем спортивном костюме постучался, в уже знакомую дверь, ровно в десять часов утра, как и было ему, грубовато, велено три дня назад. Через несколько секунд входная дверь в рабочий кабинет представителя фирмы открылась. Как и в прошлый раз, ее открыл хозяин кабинета, мужчина в белом халате. -- Проходите, голубчик мой, -- нежно и порядочно заговорил он, -- проходите и присаживайтесь в кресло... А я, признаться, было уже начал немного волноваться за вас, когда более подробно изучил ваши документы, -- словно отчитался он за последние дни своей работы в адрес молодого человека, усаживаясь за свой рабочий стол. -- Почему же так! Я дисциплинированный в таких серьезных вещах, -- оповестил милого собеседника парень, размышляя про себя: "В прошлый раз обращался на "ты", а теперь..., будто заискивает для чего-то?" -- Вы наверно удивлены, -- стал объясняться представитель фирмы, -- почему это он, мол, то есть, я, во вторник -- на "ты", а в пятницу -- на "Вы"?.. Все очень просто. "Будто мысли читает", -- подумал парень. -- Так вот, я говорю -- все очень просто, -- через паузу продолжил далее представитель фирмы. -- На "ты" я называю всех, абсолютно всех, кто приходит к нам и уходит безвозвратно, но, когда я прочел ваши документы и убедился в обратном, в том, что вы обязательно вернетесь к нам, то, признаться, немного заволновался даже, мало ли что, а вдруг-таки передумаете, хотя и маловероятно, но все же -- всякое бывает, а для нашей фирмы каждый верный клиент -- это перспективный доход, прибыль, голубчик мой! А, сами понимаете, верный клиент, это уже -- человек уважаемый, это уже -- "вы"! Правда, пока не больше, но и не меньше того! Думается, что теперь вы успокоились и мы имеем возможность продолжить нашу работу? -- Конечно, -- как бы мимоходом улыбнувшись, подтвердил молодой человек и пожал, неожиданно, ему, во мгновение протянутую руку представителя фирмы. -- Теперь, пожалуй, мы можем пройти в соседнюю комнату, где мы и оформим с вами наши дальнейшие совместные отношения. Необходимо все скрепить договором и оговорить отдельные деликатно тонкие нюансы, -- отчеканил, выпрямившись во весь небольшой рост, представительно, как это бы он сделал на заседании сотрудников фирмы, мужчина в белом халате. Соседняя комната выглядела совершенно так же, как и рабочий кабинет представителя фирмы, только окна в этой комнате не было, вместо него, там, где бы должно быть окно, во всю эту стену, мелодично красовалась фотографическая картина золотистого осеннего лесного пейзажа, выполненная на бумаге и наклеенная непосредственно на стену от пола до потолка. Картина подсвечивалась особенно, так, что свет, нескольких подвешенных на потолке фонарей, освещающий ее, вырисовывал дополнительную глубину изображения и создавал иллюзию присутствия живого отрывка леса здесь, в этой комнате, и работа скрытого кондиционера воздуха подчеркивала объемность такого присутствия. Молодому человеку было, так же, предложено присесть в очередное кресло, что он и сделал без промедления, а мужчина снял свой белый халат, повесил его на вешалку во встроенный шкаф и предстал теперь перед своим посетителем в шикарном серого цвета атласном костюме. Поправив свой галстук, он занял свое место за столом с весьма гордым и официальным видом усевшись во вращающееся кресло на колесиках. -- Кажется, можно приступить, -- сказал вдохновенно он. -- Георгио Фатович Ворбий, к вашим услугам! Учредитель фирмы "Обратная сторона", -- отрекомендовался торжественно мужчина. -- Очень приятно, -- с нескрываемым удивлением отозвался на представление молодой человек. -- Ну..., а меня вы уже знаете по документам. -- Нет уж, уважаемый, будьте добры и не сочтите за труд, но представьтесь тоже. Поймите, голубчик мой, ваше представление важно не для апофеоза или каприза настроения -- это своеобразное начало ритуала нашей фирмы. Необходимо оставить прежнюю вашу жизнь в том кабинете из которого мы сюда с вами явились. Итак... -- Бондаревски Юрий Анатольевич, -- отрекомендовался молодой человек. -- Рад. Весьма рад иметь с вами дело, Юрий Анатольевич, -- подытожил словесный камуфляж представитель фирмы и снова протянул свою руку, но на этот раз не спеша, клиенту. Обменявшись очередным рукопожатием, оба, сидящих друг против друга человека, с пару, почти неуловимых секунд, смотрели глаза в глаза. -- Итак, первое условие нашей фирмы, -- заговорил Ворбий. -- Оно заключается в знакомом и в присущем всему на свете: в энергии обмена. А раз обмена, то, как вы, Юрий Анатольевич понимаете, состоит, это условие из двух, неразрывно связанных, частей, компонентов, так сказать. -- Я не совсем понимаю вас, -- насторожился Бондаревски. -- Выражаюсь естественнее :мы, наша фирма производит определенную, жизненно необходимую для вас, работу, а вы ее оплачиваете. Результат нашей работы вам известен, иначе бы вы не сидели сейчас передо мною. Теперь, думаю, наступила пора... -- Сколько это стоит? -- Вот-вот, я именно об этом и говорю, -- согласился с вопросом клиента представитель фирмы. -- Наступила пора знать вам и второй компонент. -- Бондаревски замер во внимании. -- Это стоит, не имею точного представления как для вас, но в масштабе "Обратной стороны", -- сущий пустяк. -- Сколько же? -- не выдержал Бондаревски. -- Двадцать тысяч. -- Чего? -- поторопил прояснение ситуации клиент. -- Вы меня обижаете. Долларов, конечно же, долларов. -- Долларов?.. -- разочарованно и медленно произнес, будто переспрашивая у самого себя, молодой человек. -- У меня нет... таких денег, -- окончательно поникшим голосом подытожил он. -- Правильно, -- весело продолжал как ни в чем не бывало Георгио Фатович. -- Скорее всего может и не быть никогда! Но нам вы их обязательно выплатите! -- Как?! -- только и вырвалось у клиента, и нарастающий поток гнева почувствовался даже в этом коротком "Как?!" -- Согласно контракту, который вы подпишете, вы обязаны будете отработать за границей, скажем..., в той же Бельгии -- два года, и все там заработанные вами деньги будут перечисляться на счет "Обратной стороны". -- Но, я же должен буду там на что-то существовать, а это -- растраты, смогу ли я собрать такую сумму? -- Это уже не ваша забота!.. Ваше дело будет заключаться только в одном: добросовестно выполнять свои, определенные, рабочие обязанности. Вас будут кормить, вам будет где жить, а также доставка к месту работы и обратно, в Россию, гарантируется -- бесплатной! -- Тогда, в чем же резон? Я не понимаю. -- Им, работодателям, удобен для своего бизнеса дешевый наемный труд, вам будут платить меньше, чем, если бы платили бельгийцу, а вы будете выполнять различного рода черновые работы, совершенно не требующие никакой квалификации. Это слишком долго мне объяснять вам, да и нет необходимости, в чем, и что, заключается и, как оно исчисляется. Важно, что эта сделка выгодна вам, нам и работодателю. -- Хорошо, я должен подумать. -- Вам придется ответить сейчас или мы больше не примем вас никогда, -- определился представитель фирмы и нежно улыбнулся в лицо клиенту. -- Что ж... У меня нет выбора... Я согласен с такими условиями. -- Вот и прекрасно! -- воскликнул торжественно и театрально Ворбий. -- Она тоже согласилась, -- добавил он. -- Кто? -- опять насторожился было начинающий смиряться со своей участью клиент. -- Та самая девушка, на которую вы "положили" глаз во вторник, в первый свой приход сюда. -- Согласилась на что? -- На эти условия конечно же, а вы думали на что? -- Не знаю. -- Как вам угодно... Итак... Остается добавить, что для последующих событий, в которые вы, с момента подписания контракта, вольетесь, вашего, или ее, вашей избранницы, согласия, больше ни какого, не потребуется. Потому как, все остальное -- технология, наша забота, фирмы, непосредственный процесс нашей для вас услуги, и здесь: и ей, вашей избраннице, и вам, все остальные условия просто придется выполнить. -- А что это за условия? -- Сама процедура, но об этом потом. Подпишите контракт, он перед вами на столе. Бондаревски подписал контракт и Ворбий тут же положил его в секретный сейф вмонтированный в стене лесного пейзажа. -- На этом моя работа оканчивается, а вам я предлагаю пройти через ту дверь, -- и представитель фирмы вежливо указал рукой на соответствующую дверь. -- Там вас подготовят и произведут с вами все необходимое. Прощайте, голубчик мой. -- До свидания, -- сказал молодой человек. -- Прощайте, -- настоятельно повторился Ворбий. Когда молодой человек оказался в следующем помещении, то ему незамедлительно захотелось вернуться в комнату с лесным пейзажем и он попробовал обратно открыть дверь, через которую только что очутился здесь, но..., дверь была заперта и даже не дрогнула под сильным рывком. -- Обратной дороги нет, -- услышал он чей-то крепкий голос за своими плечами. -- Истерики не помогут, ты уже не принадлежишь себе -- ты теперь на все время контракта -- собственность "Обратной стороны". -- Я свободный человек! -- панически вскричал, не оборачиваясь, клиент. -- Был. До контракта, -- безоговорочно подытожил все тот же, неумолимо спокойный и властный голос. И вот: зазвучала музыка -- тихая, шелковистая. Медленно... повернулся Бондаревски на музыку, чуть ли не лицом к лицу он оказался перед молодым человеком, видимо которому и принадлежал голос. Этот человек выглядел атлетически накачанным, его мышцы были высвечены будто подтеками неяркого, удивительного света. На нем был одет белый длинный фартук и штаны, напоминающие шаровары. Атлет стоял на белокафельном полу босиком, коротко подстриженный, с мясистым лицом. Такому невозможно было отказать в повиновении и Бондаревски предложил сам то, что он ясно теперь понимал -- от него все равно потребуют. -- Куда мне пройти? -- спросил Бондаревски. -- За мной,-- тут же раздался непоколебимый голос и Атлет развернулся и увесисто прошагал за длинную, протянувшуюся во все громадное помещение кипельно белую ширму. Здесь клиента встретил еще один, такой же, Атлет, и оба, эти громадные человеческие существа, легко подхватили Бондаревски на руки и мягко уложили его на жесткую широкую кушетку. И когда Бондаревски, немного освоился со своим лежачим положением и стал разглядывать все вокруг, то тут только, он, внезапно, увидел ту самую девушку, что находилась с ним вместе в приемной фирмы, во вторник, и, о которой напомнил ему представитель фирмы в "лесной комнате". Это была, действительно, она, но он даже не знал как ее зовут. Девушка лежала, так же, на широкой кушетке недалеко от него и она приветливо улыбнулась ему: -- Мужайтесь, -- прошептала она молодому человеку пока Атлеты возились возле какого-то нагромождения приборов и переключали какие-то выключатели и нажимали беззвучные кнопки. И молодому человеку снова захотелось встать и уйти отсюда, но... Неожиданно, в это громадное помещение, видимо, кто-то вошел еще, потому что Атлеты сразу же отошли в невидимую зону для Бондаревски, и, где-то, далеко за его головой, с кем-то негромко, но активно запереговаривались. После этого, не продолжительного, своеобразного совещания, послышался откуда-то из глубины помещения, но, опять же, из невидимой зоны для Бондаревски, мягкий, вкрадчивый голос: -- Приступим, уважаемые господа. Расслабьтесь, закройте глаза. И молодой человек и девушка закрыли глаза, но Бондаревски попытался открыть их, когда почувствовал чье-то присутствие рядом со своей кушеткой. -- Закройте глаза и не волнуйтесь, -- внушительно сказали ему. Молодой человек даже не успел хорошо разглядеть что-либо, только лишь какое-то передвижение белых пятен, скорее всего -- это были Атлеты, но команда закрыть глаза исходила не от них, она была повторена все тем же мягким и вкрадчивым голосом, но только, на этот раз некоторая нервность почувствовалась в нем. Только теперь Бондаревски понял, когда вдруг снова услышал звучание музыки, понял, что она перестала звучать, сразу же, как Атлеты уложили его на кушетку, но он, этого даже не заметил. Музыка, сочно насытила все, понимаемое молодым человеком, пространство вокруг. Музыкальная, свежая и не плотная вязкость пространства, почти что ощутимая телесно, будто овеивала прохладой, солнечным теплом. С Бондаревски, сняли спортивный костюм и нижнее белье, по-прежнему запрещая ему открывать глаза, и теперь его тело нежилось и сочилось музыкой пространства. И вдруг: острая боль, довольно глубоко, вонзилась в руку молодого человека, где-то, в районе локтя и Бондаревски свирепо вскричал: -- О-о! Господи! -- а музыка продолжала звучать все так же, сладостно, но только теперь она воспринималась как насмешка, и Бондаревски снова попытался открыть глаза: перед ним промелькнул шприц, а глаза ему, тут же, насильно залепили каким-то клейким материалом. Молодой человек сделал попытку встать, но сразу же понял, что выполнить это действие он не может -- ни руки, ни ноги, ни голова -- не слушались его. Вскоре боль утихла и музыку словно приглушили. Бондаревски пытался хоть за что-нибудь ухватиться, потому что он стремительно падал в какое-то бездонье и нарастала скорость этого падения, отчего все отчетливее, доносился шум возникающего ветра из ничего, а далее ветер, перемешанный с гулом и пустота, провал, только память о том, что он где-то и какое-то время находился. Молодой человек открыл глаза. -- Как вы себя чувствуете, Виктория Леонидовна? -- задал молодому человеку вопрос один из Атлетов, стоящих у его изголовья. Бондаревски пошевелил головой, она поддалась и он осмотрелся по сторонам, но не увидел к кому же обратился Атлет, почему-то смотрящий ему в глаза. -- Что со мной было? -- спросил Бондаревски. -- Пожалуйста, скажите мне: как ваша фамилия, имя и отчество? -- настоятельно поинтересовался Атлет, все так же смотрящий в упор. -- Бондаревски Юрий Анатольевич, -- без особого труда ответил клиент. -- Вам предстоит научиться отвечать правильно, иначе... -- атлет на мгновение замолчал, -- сразу отсюда вас упекут в сумасшедший дом. -- Но, я же, действительно, Бондаревски! -- удивленно и жалобно проговорил молодой человек. -- Вы... теперь девушка. Девушка! Привыкайте... И Фамилия ваша... Профессор Василий Федорович Аршиинкин-Мертвяк выглядел довольно непривлекательно и если бы не его социальное положение... Никогда бы не подумал кто-либо, глядя на этого шестидесятилетнего человека, что он является профессором университета: низенького роста, живот выпячивался так неестественно, что только уродовал его обладателя, но никак не выказывал достаток или упитанность тела, невысокий лоб, глубокие морщины на продолговатом лице, глаза грязного цвета, всегда плохо выбрит, прическа седых волос, часто во многих местах перемята залежнями от ночного сна, а голос -- боязливо-трепетный. Был Василий Федорович дважды женат. С первой супругой разошелся, наживши в этом браке двоих детей. Эта, первая жена его являлась "сущим адом", как всегда произносил он присказку в ее адрес, если доводилось с кем-нибудь поделиться ему судьбою своих ранее прожитых лет. Женился он на этой женщине, еще будучи студентом, по стечению обстоятельств. И потом, всякий раз, будет кричать на свою невестку, при каждом очередном скандале, мать Василия Фе-доровича: "Растопырка! Подлегла под мужика! Губительница!" "Будущая "губительница" тоже училась в университете и была на первом курсе, а Аршиинкин-Мертвяк тогда, как он выражался, "распечатал" последний год обучения на том же факультете, что и она: худая, свитая из жесткой и угловатой деревенской мускулатуры, с длинным и острым носом, глаза, рассказывал друзьям Василий Федорович, "в кучку", волосы редкие, часто потом вызывавшие брезгливость у мужа, злая до истерик, но трусливая до звонков в отделение милиции -- если она была дома, то соседи по квартире, а жил в ту пору Аршиинкин-Мертвяк в коммуналке, не высовывались из своей комнаты, чтобы просто не видеть ее, но слышать при-ходилось, потому что орала она и на мужа и на двух сыновней истошно и мучительно. Дети являлись погодками: еще грудью кормила одного, а ходила беременною другим. "Чтобы мужа к юбке привязать!" -- говорила про это мать Василия Федоровича. Дети подрастали: старший, еще кое-что соображал, а второй сын родился и рос с явными признаками дебильности. Позже, Василий Федорович понял еще одно неприятное для него, что жена ни капельки и никогда не любила его, а замуж за него вышла из-за Москвы -- хотелось ей жить в столице. Аршиинкину-Мертвяку мечталось учиться дальше, но возможности в такой "семейке" у него не было и он, все-таки, решился и -- покинул ее. Ушел жить к своей одинокой матери, а вскоре мать умерла и, несколько лет Василий Федорович просуществовал один в трехкомнатной квартире старого, не высокого домика, который располагался неподалеку от Таганской площади в Большом Дровянном переулке, зато окончил аспирантуру и защитился, и вскоре получил первое свое звание кандидата наук. Потом наступило время второго брака. Вторую жену, Аршиинкин-Мертвяк любил, заворожено и ненасытно, но была она весьма болезненной. Два года прожили они вместе: душа в душе. Но случилось. Катенька родила, умерла. Василий Федорович больше не женился, вырастил дочь самостоятельно. (Теперь она заканчивала тот же факультет Университета, что и когда-то ее отец.) Девушка созревала. Все чаще задумывался Василий Федорович о том, что приближается самое трудное время: дочь, похорошевшая и взрослая, рано или поздно, выйдет замуж. Это очень беспокоило Аршиинкина-Мерт-вяка. Дело в том, что дочь Юленька была невероятно похожа на свою покойную мать -- дьявольская, соблазнительная копия. Василий Федорович мучился и хотел видеть Юлю всегда рядом с собою. Страшные мысли приходили в голову, уставшему от неопределенного, многолетнего ожидания, Василию Федоровичу. Наедине с собою и в присутствии дочери, он все чаще раздумывал о многих решениях, не укладывающихся в рамки социума -- но пугался подобных мыслей Аршиинкин-Мертвяк и заставлял их замолкать, и они отпускали его, на какое-то время, но снова и снова являлись эти мысли к нему и укоряли за не гостеприимство с его стороны, и тогда он обнажал их в своем дневнике. Когда он видел Юлю в обществе какого-нибудь очередного поклонника, то всячески старался либо ему понравиться, либо отыскать в нем будущего врага и каким-нибудь образом отговорить "наивную" дочь от общения с ним. Теперь Василий Федорович жил в достатке: и машина и дача, множество импортных вещей, счета в банках, -- все имелось "для дочери". ... Зимним солнечным утром воскресного дня, привычно, в девятом часу, исполняющий обязанности профессора психологии столичного университета Василий Федорович Аршиинкин-Мертвяк, по кличке Мертвец в студенческой среде, вышел из подъезда того самого дома, что по соседству с Таганкой, сел в собственный автомобиль "БМВ", и лихо скульнули задние колеса машины, когда ее хозяин резко нажал педаль акселератора. Автомобиль через несколько мгновений выскочил из крохотного дворика и скрылся за углом соседнего дома разматывать привычный клубок дороги в такой день. Василий Федорович ехал за город на свою дачу. Одет он был в утепленный черного цвета лыжный костюм и думалось ему на редкость сегодня легко, не одолевали мрачные мысли о до-чери. Сейчас, когда он мчался уже по объездной кольцевой дороге, Юля еще спала дома, потому что Василий Федорович, не отрываясь от управления автомобилем, дважды успел позвонить к себе домой по недавно приобретенному им японскому радиотелефону. Звонками он как бы убеждал себя. "Я ей верю. И потом, -- думалось Василию Федоровичу, -- Юленька сегодня безоговорочно обещала мне: никуда не ходить и ни кого не принимать до шести часов, до моего вечернего возвращения. У нее много работы по дому, да и английский займет немало времени -- жаль, что ускоренный курс Илоны Давыдовой быстро осваивается!" -- размышлял Василий Федорович и в конце концов он поймал себя на мысли, что абсолютно забыл о дочери и вспомнил о ней только тогда, когда уже въехал в коттеджный поселок, где и располагалась его дача. Определенное время пути профессор был предоставлен сам себе, что давно не случалось, и здесь его фантазия впервые разыгралась вольно и властолюбиво. Василий Федорович воображал себе: как если бы он, вдруг -- смог, по волшебству, прямо сейчас, оказаться молодым и красивым человеком, тогда бы "к черту диссертации и прочие университетские шалости!" -- думалось ему, зажил бы при сегодняшнем достатке своем легко и непринужденно, как полагается. И так размечтался Аршиинкин-Мертвяк за рулем, что страшная мысль, из тех, которые мучили его, подкралась и заставила снова вспомнить о Юле. И по коттеджному поселку он ехал медленно, словно опасался собственного порыва обезумевшей фантазии, которая, казалось, могла в любую секунду подавить своего породителя и ввергнуть его в свои уродливые проявления, где нету старого и некрасивого профессорского тела, а есть молодое и крепкое, и ринулось оно жить, да еще как!.. "Нет... Успокойся... Достаточно..." -- сосредоточивался Василий Федорович. Когда он добрался до окраины поселка и уже почти подъезжал к спортивному комплексу, он совсем успокоился и взял себя в руки. Сегодня предстояло: поиграть несколько партий в большой теннис, "если выдержу" -- подумал профессор, попариться в финской бане, подумать в шахматы, прогуляться в лесу и, немного отдохнувши у себя в коттедже -- ринуться снова на автомобиле в Москву. -- Удачного воскресенья вам, Василий Федорович! -- вежливо улыбнувшись, сопутственно пожелал профессору высокий и крепкий молодой человек, подавая ему полотенце. -- Здравствуй, Миша! -- приветливо похлопав парня по плечу ладошкой, задумчиво проговорил Василий Федорович. -- Нам активно отдыхать, а тебе работать! -- График есть график, и сегодня моя смена, -- бойко и уважительно отчеканил молодой человек. -- Ладно. Передал бы свой гр-р-афик, -- шутливо и подвижно заговорил Аршиинкин-Мертвяк, -- кому-нибудь, да к нам, в университет, на мой факультет, а? Что скажешь? -- Василий Федорович! -- словно попросил пощады в игривой интонации парень. -- Спорт и я -- одна семья! Хочешь кончить дистрофией -- подружись с философией! -- С философией, Миша, с философией, -- грустновато заключил профессор. -- А может, вы к нам, Василий Федорович? -- Я!?... -- призадумавшись воскликнул Аршиинкин-Мертвяк, и ничего не отвечая, зашагал по длинному коридору по направлению к большому спортивному залу. -- Вы что..., обиделись!? -- раскатисто и громко окликнул профессора молодой человек, испытывая неловкость от ситуации, но профессор продолжал удаляться молча, -- Василий Федорович -- я пошутил! -- немного заволновался парень. -- Ладно, -- на несколько мгновений остановившись и обернувшись назад, подкрикнул молодому человеку Аршиинкин-Мертвяк и внезапно взбодрившись, добавил: -- Так держать, Миша! И молодой человек облегченно вздохнул в сторону удаляющегося профессора и о чем-то задумавшись, смотрел ему вслед, пока Василий Федорович не скрылся с его глаз за дальним углом коридора... Душою профессор был чувствителен и от этого не всегда успевал сдерживать ее в собственных сооруженных законах. Он существовал, помимо социальной логики, еще и в своей, дополнительной, внутренней логике жизни и потому труднее было ему, чем кому-либо, переносить экстремальные ситуации. Иной раз не совпадали выводы социума, общества людей, с его пониманием той или иной ситуации, и тогда радость в душе Аршиинкина-Мертвяка могла сражаться со своим осуждением, а печаль и беда, возникающая в его окружении, случалось, разукрашива-лась личным восторгом и одобрением. Отсюда и прослыл профессор Василий Федорович, среди своих коллег и знакомых, интересным, неординарным, но с тяжелым характером человеком. Его ни то чтобы уважали, скорее, не всегда понимали, как он бы того хотел, и многие просто не знали как себя с ним вести, отсюда и стиль его отношения с людьми отработался: коротко, по существу, конкретно, а если удавалось возможным, то и вообще не общаться. На теннисной площадке большого спортивного зала играли в мячик двое: оба играющих высокие, спортивно сложенные люди, мужчина и женщина, средних лет, знакомые Аршиинкину-Мертвяку по университету: лаборанты-химики. Они подбадривали каждый сам себя комплементами, то по поводу удачного удара, то по поводу виртуозного прыжка, похваливали себя, и лишь изредка критиковали, будто выступали в роли собственных комментаторов игры. Профессора, потихонечку присевшего на краешек длинной деревянной лавки, протянувшейся вдоль стены спортивного зала, они долго не замечали, а он, напряженно наблюдал за тем, как сияющей белизны мячик, словно штриховал, пытался заштриховывать карандашно, пространство между играющими, но белые штрихи его тут же таяли, не оставляя следа, согласно инерционной памяти зрения. Профессор тоже пытался заштриховать в своей памяти этим наблюдением игры то состояние, которое возникло у него десятки минут назад во время езды в автомобиле сюда, и эти его усилия, попытки также бесследно таяли, как и следы от мячика, в памяти его сложного сознания, и теперь, порожденное минутной слабостью внутренних законов, состояние, продолжало отчетливо помниться, хотя и не назойливо и без чувств, но все же -- мешало переключиться на привычную среду переживаний и размышлений, оно фотографически, портретно присутствовало и смотрело в упор на Аршиинкина-Мертвяка и являлось единственным свидетелем профессора, видящим его изнутри. Состояние молчало, но оно неумолимо понимало то, что никто не мог понимать, и Василий Федорович знал, что оно никому и ничего не расскажет и не шепнет, но все же... это его стесняло и порождало дополнительный дискомфорт и неуклюжесть. Так, в никем не замеченном сидении на лавочке большого спортивного зала, определенное время профессор просидел в собственности своего одиночества, которое все больше, с годами, пыталось навязываться ему. "Наверняка они скоро поженятся..." -- продолжал размышлять про себя профессор в адрес рассматриваемых им, корчущихся в падениях и прыжках, гибко изламывающихся фигурок людей с ракетками в руках на теннисной площадке, занятых упругостью мышечного азарта. -- "Они еще молоды и свежи, а я..." -- думалось грустновато ему. Неожиданно профессор опять вспомнил о дочери. -- "Теперь она проснулась уже, девочка моя", -- сладко проговорил одними губами. Василий Федорович неохотно брал с собою по воскресеньям Юлию на дачу, и, хотя и переживалось ему о том -- как же там она в городе, а главное с кем и для чего, но и здесь, если случалось такое, что она все-таки приезжала с ним отдыхать -- беспокойства хватало в достаточности: соблазны мужских улыбок вокруг, а главное -- множество знакомых, которые вполне могли бы обманом развести отца и дочь по разным углам коттеджного поселка, и тогда могло бы случиться то самое, пугающее, отчего нередко случалось у профессора, на какое-то время пропадал аппетит и сосущая, неумолимая бессонница поднимала его посредине подобной ночи, уставшего от напряженного лежания в постели. Но и не ездить на активный отдых профессор не мог, потому что это единственно поддерживало его телесн