Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 7 --------------------------------------------------------------- Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский │ http://lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/ Email: Yuri.Felshtinsky@verizon.net Date: 29 Sep 2005 --------------------------------------------------------------- Архив Л. Д. Троцкого. Том 7 Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский Предисловие, примечания, указатели Ю.Г.Фельштинского и Г.И.Чернявского Предисловие Седьмой тома "Архива Л.Д.Троцкого" включает документы 1933-1934 гг., то есть открывает второй этап как деятельности самого Троцкого в эмиграции, так и в истории возглавлявшегося им течения в международном ревоолюционно-коммунистическом движении. В 1933 г. сторонникам Троцкого удалось добиться согласия французских властей принять его в качестве иммигранта и их решения отменить принятое в 1916 г. постановление о запрещении Троцкому въезда во Францию. Сравнительно длительное - почти четыре года - пребывание на острове Принкипо в Турции сменилось частыми переездами, сначала в пределах Франции, затем в Норвегию и, наконец, в Мексику. 1933 год был переломным и в истории международной коммунистической оппозиции. Бурные события на европейском континенте, прежде всего приход нацистов к власти в Германии, означавший тягчайшее поражение германского рабочего движения на обоих его полюсах - коммунистическом и социал-демократическом, крах политической линии Коммунистического Интернационала, приведший к серьезной перестройке внешнеполитического курса советского руководства в сторону сближения с демократическими европейскими стрранами и США, предопределили окончательный разрыв Троцкого с Коминтерном и большевистской партией, происшедший на протяжении первой половины 1933 г. Международная левая оппозиция только теперь перестала считать себя внутренней левой оппозицией в Коминтерне (хотя сам Коминтерн с подачи Сталина и его присных уже давно, в течение пяти-шести лет, сторонников Троцкого в качестве оппозиции не рассматривал, беспощадно изгоняя их из коммунистических партий). Троцкий взял курс на образование параллельных компартий и их международного объединения - Четвертого Интернационала. Официальное решение об этом было принято пленумом Интернационального Cекретариата Интернациональной левой оппозиции 19 августа 1933 г. (курс на создание новой компартии в Германии был взят еще ранее - весной того же года). При этом, однако, организационное состояние групп и объединений, следовавших за Троцким, отнюдь не улучшилось. Между ними продолжались дрязги, часто по надуманным и личностным или даже просто фиктивным вопросам, расколы, перегруппировки, исключения неугодных лиц и тому подобные дестабилизационные процессы. В то же время эти объединения оставались весьма активными и шумными, стремились использовать любую возможность - предвыборыне капмпании, различные съезды, в частности антифашистский конгресс в Париже, - для пропаганды своих позиций или хотя бы для напоминания о своем существовании. Вместе с тем Троцкий и его сторонники попытались расширить свое влияние путем установления контактов с отколовшимися от социал-демократического движения партиями, взявшими более левый курс. Троцкий попытался установить союз с Социалистической рабочей партией Германии, действовавшей в эмиграции, призывал своих британских сторонников войти в Независимую рабочую партию Великобритании и т. д. Все эти и многие другие проблемы оппозиционного коммунистического движения, его взаимоотношений с другими левыми политическими силами отражает документация данного тома. Однако в центре внимания автора подавляющего большинства документов (в том включены также отдельные письма сына Троцкого Л.Л.Седова и его секретаря М.И.Певзнер) находилась ситуация в Германии и те изменения в Европе и во всем мире, которые, по мнению автора, германские события влекли за собой. Троцкий справедливо полагал, что "за последние год-два ключ к международному положению находится в Германии". Оценка внутреннего положения в Германии после прихода нацистов к власти была более или менее объективной. Любопытно, что уже через неделю после образования правительства Гитлера, 6 февраля 1933 г., Троцкий высказал предположение, что под прикрытием подготовки к выборам (они были назначены на 5 марта) нацисты произведут государственный переворот. Именно так и произошло: воспользовавшись поджогом здания германского рецхстага 27 февраля (современные исследователи устанавливают, что рейхстаг поджег левый авантюрист Маринус ван дер Люббе, а не нацисты, как это утверждалось большинство автором в течение десятилетий), Гитлер через послушного президента Гинденбурга ввел чрезвычайное положение и начал громить демократию. Трезво оценивая ситуацию как тягчайшее поражение германского рабочего класса, Троцкий был далек от тех коммунистических крикунов, которые, сбежав из страны, продолжали повторять вслед за своими коминтерновско-кремлевскими опекунами, что Германия находится накануне революционного взрыва. В статье "Немецкие перспективы" в отношении рабочего класс Германии отмечалось: "Если несколько месяцев тому назад (то есть тогда, когда борьба за власть в Германии достигла апогея - Ю.Ф. и Г.Ч.) он оказался по вине своего руководства неспособен к обороне своих могущественных легальных позиций от наступления контрреволюции, то теперь, на другой день после разгрома, он неизмеримо менее подготовлен к наступлению на могущественные легальные позиции национал-социализма". Троцкий отлично понимал, что "фашистские" репрессии (подобно официальным коммунистам, да и значитеьной части западных наблюдателей он часто именовал германских национал-социалистов фашистами, хотя никакой генетической свзяи между ними и итальянским фашистским режимом не было) не только не окажут "немедленного революционного действия", но, наоборот, приведут к подрыву рабочего класса в обществе. Инача говоря, констатировал Троцкий в свойственном коммунстам лексиконе, в Германии сейчас происходит "не назревание пролетарской революции, а углубление фашистской контрреволюции". Лидер альтернативного коммунистического движения вынужден был признать политический индифферентизм значительной части населения Германии, "озлобленную пассивность" масс, их вступление в нацистские организации. Троцкому нельзя отказать в мужестве: вопреки своим коммунистическим догмам по поводу авангардной революционной роли пролетариата, он пришел к выводу, что "факт массового перехода под знамя со свастикой является непререкаемым свидетельством чувства безысходности, охватившего пролетариат. Реакция проникла в кости революционного класса. Это не на один день". В связи с приходом нацистов к власти в Германии Троцкий выносил весьма суровый приговор и официальному международному коммунистическому движению в целом. "Для мирового пролетариата германская катастрофа и роль в ней Коминтерна неизмеримо важнее, чем всякие организационные маневры, конгрессы, уклончивые заявления, дипломатические соглашения и проч. Исторический суд над Коминтерном произведен. Апелляции на приговор нет". Собственно говоря, именно такая, до предела резкая и категорическая оценка, и была необходима для того, чтобы обосновать необходимость разрыва с Коммунистическим Интернационалом и образования нового Интернационала. По существу же Троцкий бесспорно осознавал и в высказываниях по другим поводам приближался к обоснованию совершенно другой непосредственной главной причины постепенного загнивания и краха III Интернационала. Эту причину он начинал видеть в крахе мировой революции и в осуществлении в СССР того, что официально именовалось социализмом в одной стране, а фактически представляло собой сооружение здания зрелого тоталитаризма. Внимательно следя за социально-политическими явлениями в Германии непосредственно после прихода к власти Гитлера, Троцкий в то же время понимал, что нацификация Германии не была одновременным актом, что она представляла собой процесс, отнюдь еще не предопределенный, что в задаче оставалось еще много неизвестных величин. Хотя в первой половине 1933 г. конфликт между нацистской верхушкой и отрядами штурмовиков не вышел еще на поверхность и призывы последних ко "второй революции", если и раздавались, то не очень громко, для внимательного аналитика, каковым был Л.Д.Троцкий, столкновение СА с правительством Гитлера представлялось неизбежным и близким (в действительности оно произошло через год и увенчалось кровавой расправой со штурмовыми отрядами в "ночь длинных ножей" 30 июня 1934 г.) В то же время в оценке социальной базы Гитлера Троцкий не был последователен. В нее входили, по его мнению, чиновники, служащие, лавочники, роемесленники. Он не видел, что Гитлера энергичо поддерживают значительно более широкие слои населения. Поэтому весьма пессимистические оценки внезапно сменялись приливами оптимизма, отнюдь не соответствовавшего реалиям. "Слишком туго сжатая пружина начинает распрямляться", - утверждал он. Сосредоточиваясь на сугубо классовом, биполярном подходе к событиям в Германии, Троцкий не видел, что острием своим нацистская власть направлена отнюдь не только против "зачатков пролетарско демократии", каковыми он именовал рабочие партии и их прессу, профсоюзы и т. п., а против "буржузной" демократии, то есть против демократии как таковой. Осознание, что в Германии происходит установление тоталитарной системы, еще не проникло в комплекс взглядов и аргументации Троцкого. Немало внимания в статьях и письмах 1933-1934 гг. уделялось перспективам внешней политики Германии. Предрекалось, и события подтвердили правоту этого прогноза, что "на интернациональной арене дальше жестов и фраз Гитлер в данный период пойти не сможет", что он будет всячески доказывать Франции и другим западным державам необходимость поддержать его в борьбе против большевизма. Но вместе с тем, принимая во внимание перспективу не месяцев, а лет, Троцкий считал военную агрессию со стороны Германии неизбежной. "Срок новой военной катастрофы определяется временем, необходимым для вооружения Германии. Дело идет не о месяцах, но и не о десятилетиях". Несколько конкретизируя свои предположения, он высказывал мнение, что большая война в Европе может разразиться не ранее, чем через три-четыре года, что по своей кровопролитности и разрушительности эта "большая война" не будет иметь прецедентов, что в ней может погибнуть "не только фашизм, но и культура Европы", что прежние войны, в частности первая мировая война, "покажутся идиллической увертюрой по сравнению с той адской музыкой, которая надвигается на нас". При этом Троцкий предполагал, что одним из основных очагов войны, наряду с Европой, окажется Дальний Восток, что оба очага войны сольются воедино и что СССР неизбежно будет вовлечен в водоворот собтий. Все эти соображения и предположения давали лидеру альтернативного коммунистического движения все основания для оценки периода после первой мировой войны в качестве промежутка между двумя мировыми войнами. Как видим, объективно политическое положение, которое занимал Троцкий, почти уже равно удаленное от основных субъектов мировой политики - нацистской Германии и милитаризировавшейся Японии, западных демократических держав, сталинского СССР, - давало ему возможность относительно трезво судить о состоянии и перспективах мирового развития и уже в 1933-1934 гг. высказывать такие прогнозы, которые через несколько лет начинали подтверждаться. Интересно в связи с этим отметить, что оценки международного положения и его перспектив были более взвешенными и глубокими, нежели касавшиеся внутренней обстановки в Германии и в других стрнанах. Что же касается социально-экономического и политического положения СССР, то новая линия Троцкого не привела еще к каким-либо существенным сдвигам в его оценках. Более того, явное противоречие между суждениями о крахе Коминтерна и о создании социалистического (в смысле поставленной цели, а не достигнутого результата) строя в СССР Троцкий пытался преодолеть заявлениями по поводу того, что образование новых компартий и IV Интернационала как раз и необходимо, в частности, для "сохранения и возрождения СССР", ибо, "несмотря на все свои бюрократические извращения и ложную хозяйственную политику", СССР "остается и сегодня государством социализации земли, фабрик, заводов и коллективизации сельского хозяйства". Подчас взгляды на внутреннюю ситуацию в СССР оказывались попросту нелепыми. Достаточно сказать, что, по мнению Троцкого, в виде колхозов крестьяне получили не то, что они называли "ВКП(б)" ("второе крепостное право большевиков"), как это было на самом деле, а "организацию сопротивления советскому государству". В то же время Троцкий значительно лучше, чем Сталин и его группа, понимал, что СССР не отделен от остального мира непроницаемой стеной. В данном случае теория перманентной революции позвляла четче, чем теория социализма в одной стране, видеть зависимость развития СССР от того, что происходило в Европе и в остальном мире. Троцкий продолжал идеализировать и извращать ленинский период в развитии России (СССР), то есть то время, когда он сам играл лидирующую роль в становлении тоталитарной системы. Особенно энергично он отстаивал необходимость и правильноть "красного террора", ибо "мы были пионерами", обязательность "диктатуры пролетариата", необходимой, мол, для уничтожения эксплуатации, подавления сопротивления эксплуататоров, сосредоточения власти, средств производства и культуры в руках пролетариата и т. д. Разумеется, при этом неизменно повторялся все тот же спекулятивный логический ход подмены понятия, который был присущ всей коммунистической пропаганде: говорилось о пролетариата - имелось в виду всевластие компартии. Правда, в документах Л.Д.Троцкого неизмеримо четче подчеркивались отличия условий стран Западной Европы и США по сравнению с Россией в смысле перспектив "социалистической революции". Собственно говоря, без подчеркивания этих отличий он не только никак не мог надеяться на установление союза с левосоциалистическими партиями или тем более на объединение своих организаций с ними в рамках нового Интернационала, он даже не мог рассчитывать на сохранение большинства западноевропейских или североамериканских сторонников. В самой общей форме отличие ситуации в Западной Европе в отношении перспектив "социалистической революции" он выразил еще в 1933 г., заявив: "Без революции германский пролетариат не обойдется. Но в своей революции он будет говорить по-немецки, а не по-русски. Я не сомневаюсь, что он будет говорить гораздо лучше, чем говорили мы". Более конкретно Троцкий возвратился к этому вопросу через полтора года, в августе 1934 г., применительно к Соединенным Штатам. Он рассуждал по поводу того, что Советы - "очень пластичная и гибкая правительственная форма", что на основе их возможна широкая борьба интересов и группировок, что монополизация печати не может считаться нормой и т. п. Все эти расуждения в определенном смысле можно было бы рассматривать в качестве одной из идеологических предпосылок будущего еврокоммунизма. Но, разумеется, "мягкие" заявления отнюдь не исключали "жестких" принудительных мер в том случае, если бы в какой-то точке земного шара произошло весьма мало вероятное событие - приход сторонников Троцкого к власти. Более того, можно почти безапелляционно утверждать, что их власть, если бы они вздумаоли начать "строить социализм", обернулась бы жесточайшими репрессиями, подавлением инакомыслия, возникновением сразу же или в конечном итоге тоталитарной системы. Иначе говоря, произошло бы примерно то же, что в странах "народной демократии" после второй мировой войцы, где разговоры о демократии "нового" или "особого" типа вскоре сменились установлением всевластия компартий под фиктивной кличкой "диктатуры пролетариата"1. Имея в виду именно такую перспективу, Троцкий прежупреждал, что только безнадежные филистеры будут думать, будто социалистический переворот можно совершить конституционно. Отсюда и потиворечия, буквально в соседних абзацах его публицистики и переписки. С одной стороны, более благоприятное положение приведет, мол, к тому, что германский пролетариат не будет нуждаться в репрессиях в области печати. Но вслед за этим: "...Я не хочу сказать, что рабочее государство потерпит хотя бы в течение одного дня режим буржуазной `свободы' печати". Относительно трезво оценивая ситуацию, перспективы внутреннего развития Германии и войны в Европе и на Дальнем Востоке, Троцкий сохранял утопическую убежденность в возможности революций в Европе в ближайшее время. На некоторые классовые и политические столкновения он смотрел через увеличительное стекло, видя в них чуть ли ни начало революций. В 1934 г. особое его внимание в этом смысле привлекала Франция. Уличные выступления правоэкстремистских сил в Париже 6 февраля 1934 г., контрдемонстрацию левых сил и политическую забастовку, происшешую через несколько дней, он оценил с огромным преувеличением как "кровавые бои на улицах Парижа", высказав вскоре предположение о воможности появления "советской Франции"! Это, мол, имело бы самые радужные последствия: "Между СССР и Советской Францией диктатура наци не продержалась бы и двух недель. Муссолини не замедлил был последовать в преисподнюю за Гитлером". И уж во всяком случае Троцкий решительно отвергал поиск "изначальныхз ошибок" в марксистской догматике, вполне обоснованное мнение, что крах всех трех Интернационалов генетически и логически связан с ошибочными предположениями Маркса и Энгельса, а затем их главных последователей. Отлично сознавая малочисленность, непрочноть, гетерогенность организаций своих сторонников, непрерывные конфликты между ними, Троцкий безуспешно пытался посредничать между этими группами, в ряде случаев (например, в отношении британских последователей) отказывался полддерживать лишь одну из соперничавших групп, считая обе из них равноправными членами Интернациональной коммунистичекой лиги, как после взятия курса на создание нового Интернационала стала именовать себя Интернациональная левая оппозиция. По поводу столкновений друг с другом двух американских оппозиционных коммунистических групп он с досадой писал, что достаточно было бы сталинцам "опубликовать многочисленные декларации двух борющихся групп друг против друга, чтобы отравить все источники сочувствия к левой оппозиции". Тем не менее лидер альтернативного коммунистического движения был весьма оптимистичен в отношении перспектив формирования нового Интернационала. Особые надежды внушал ему тот факт, что в августе 1933 г. удалось, наконец, созвать в Париже конференцию ряда левосоциалистических и коммунистичекских групп, не примыкавших ни к Социалистическому Рабочему Интернационалу, ни к Коминтерну. На этой конференции, однако, сторонникам Троцкого удалось договориться о совместных действиях и общей программе только с тремя мелкими организациями - Социалистической рабочей партией Германии (напомним, действившей в эмиграции) и голладнскими Рабочей социалистической и Объединенной социалистической партиями. Можно лишь поражаться тому, как ослеплен был Троцкий этим незначительным, более того, оказавшимся фиктивным успехом. Обычно более или менее трезвый политик, он на этот раз оказался во власти весьма радужных грез. Комментируя декларацию своих сторонников, подписанную вместе с названными группами, он высказывал надежду, что "через некоторое время, скажем, через два месяца (!), Декларация будет заменена Манифестом нового Интернационала". Все эти надежды оставались втуне, ибо буквально на следующий день после установления единства действий между союзниками возникали новые острнйшие споры, которые неизбежно вели и привели в разрыву. Мы уже не говорим о том, что малочисленность и слабая влиятельность этих организаций означали, что существенные изменения не произошли бы и в том случае, если бы союз оказался более прочным. Публикуемые документы дают, на наш взгляд, широкое и разностороннее представление о деятельности организаций сторонников Троцкого в различных странах, его взаимоотногшениях с ними, особенно с французской Коммунистичекой лигой и ее руководиителями, с которыми наш герой с лета 1933 г., находясь во Франции, поддерживал постоянный личный контакт. Предлагаемый том шире, что предыдущие, вошедшие в данное издание, дает представление о перипетиях личной жизни Л.Д.Троцкого. Письменное свидетельство Л.Л.Седова позволяет воссоздать некоторые конктертные обстоятельства переезда из Турции во Францию. Письма Троцкого его жене Н.И.Седовой в свою очередь богаты бытовыми деталями пребывания во французской провинции. * * * В седьмой том включены статьи, заявления, письма, заметки Л.Д.Троцкого, документы, подготовленные им для Интернациональнонго Секретариата Интернациональной левой оппозиции (Интернациональной коммунистической лиги) и другие материалы. Переезды 1934 года и ухудшение состояния здоровья привели к тому, что документация этого года существенно беднее предыдущего. Помимо документов, автором которых являлся Л.Д.Троцкий, в данный том, как уже отмечалось, вошли несколько писем и иных материалов его сына Л.Л.Седова и его секретаря М.И.Певзнер. Подавляющее большинство документов взято из Архива Л.Д.Троцкого, хранящегося в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (Harvard University, Haughton Library) в г. Кембридж (Массачусетс, США). Несколько писем извлечено из коллекции Б.И.Николаевского в Архиве Гуверовского Института войны, революции и мира (г. Пало-Алто, Калифорния, США). Поисковые данные указаны только в отношении документов из Гуверовского института. Все документы публикуются на русском языке впервые. Некоторые из них ранее были опубликованы в изданиях "Writings of Leon Trotsky" (Нью-Йорк), "Oeuvres de Lon Trotsky" (Париж) и др. Однако все эти документы публикуются в настоящем томе по архивным первоисточникам. Предлагаемый том, как и предыдушие, подготовлен докторами исторических наук Ю.Г.Фельштинским и Г.И.Чернявским. Помощь в подготовке к печати документов, связанным с Китаем, оказал доктор историческихз наук А.В.Панцов. Публикаторы следовали в данном томе той же методике, которой они руководствовались в предыдущих томах и которая изложена в предисловии ко всему изданию. Публикаторы вновь выражают свле сердечную благодарность администрациям Хогтонской библиотеки Гарваржского университета и Архива Гуверовского института за любезное разрешение на издание документов, хранящихся в их фондах. . 1 См.: Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф., Покивайлова Т.А. Москва и Восточная Европа: Становление политических режимов советского типа. 1949-1953. Очерки истории. - М,: РОССПЭН, 2002. - 686 с. 1933 [Письмо в редакцию газеты "The Militant"] Принкипо, 3 января 1933 г. В редакцию "МИЛИТАНТ" Дорогие товарищи! За последнее время я имел случай несколько раз убедиться, что Макс Истмен ведет систематическую работу против материалистической диалектики, этой философской основы марксизма и научного коммунизма. По содержанию и теоретическим тенденциям эта борьба нисколько не отличается от других разновидностей мелкобуржуазного ревизионизма, начиная с берштейнианства1 (в его философско-теоретической части). Если Истмен сохраняет при этом свое горячее сочувствие Октябрьской революции и даже левой оппозиции, то субъективно эта вопиющая непоследовательность делает ему честь, ни на йоту, однако, не повышая теоретической ценности его критики марксизма. Я мог бы молчаливо предоставить кротонскую разновидность ревизионизма2 ее законной участи, если бы меня не связывала с самим Истменом довольно старая личная и литературная связь. Истмен перевел недавно на английский язык три тома моей "Истории революции". По общему признанию, он выполнил эту большую работу превосходно. Я ему высказал за это искреннюю благодарность, и здесь готов повторить ее. Но когда Истмен делает попытку перевести марксову диалектику на язык вульгарного эмпиризма, то его работа возбуждает во мне чувства, прямо противоположные благодарности. Во избежание каких бы то ни было сомнений и недоразумений я считаю своим долгом заявить об этом во всеуслышание. С коммунистическим приветом Л.Троцкий Опасность термидора (К последней речи Сталина3) Советский режим основан на союзе пролетариата и крестьянства. Пролетариат составляет меньшинство населения; крестьянство -- подавляющее большинство. Зато в руках пролетариата -- наиболее концентрированные средства производства. Крестьянство, наоборот, раздроблено условиями своего хозяйства. Кроме того, оно неоднородно. Пока не переделана в корне техника, экономика и культура деревни, - а на это при самых благоприятных условиях потребуется еще работа целого поколения, - крестьянство будет выделять из себя кулацкий слой, который неизбежно стремится к капитализму. Механический разгром наличных кулаков ничего не решает. После так называемой ликвидации кулачества как класса советская печать, перешедшая от материализма к идеализму (бюрократы - всегда идеалисты), непрерывно жалуется на силу кулацкой "идеологии", на "пережитки кулацкой идеологии" и пр. На самом деле под этими жалобами скрывается тот факт, что середняк, хотя бы и запертый в колхоз, не видит при нынешней технике и экономике другого выхода для себя, как подняться на уровень кулака. В Октябрьском перевороте сошлись две революции: конец демократической и начало социалистической. Демократическая принесла крестьянству около полумиллиарда золотых рублей, освободив его от арендной платы. Плоды социалистической революции измеряются для мужика тем, сколько он может получить продуктов городской промышленности в обмен на центнер хлеба. Мужик не утопист, он не требует, чтоб ему построили социализм в отдельной стране, да еще в течение пяти лет. Но он хочет, чтобы социалистическая промышленность снабжала его товарами на условиях не худших, чем капиталистическая промышленность. При этом условии крестьянин готов оказать пролетариату и его партии неограниченный кредит политического доверия. Советское государство получило бы возможность маневрировать в зависимости от внутренних условий и мировой обстановки, постепенно втягивая крестьянство в социалистическое хозяйство. Фундаментом массовой коллективизации может быть только эквивалентный обмен продуктов промышленности и сельского хозяйства. Не вдаваясь в теоретико-экономические тонкости, эквивалентным надо считать такой обмен, который побуждает крестьянина, индивидуального, как и коллективного, засевать как можно больше земли, собирать как можно больше зерна, продавать как можно бльшую его часть государству, чтобы получить как можно больше продуктов промышленности. Только такое экономическое взаимоотношение города и деревни - по Ленину "смычка" - может избавить рабочее государство от необходимости применения мер принудительного обмена с деревней. Только с того момента, когда добровольный товарообмен обеспечен, диктатура пролетариата становится незыблемой. Обеспеченная смычка означает теснейший политический союз деревенской бедноты с городскими рабочими, устойчивость главной массы середняков и, следовательно, политическую изолированность кулаков и всех вообще капиталистических элементов страны. Обеспеченная смычка означает незыблемую верность Красной армии пролетарской диктатуре, что, при успехах индустриализации и неограниченных людских, главным образом крестьянских, резервах, дало бы советскому государству возможность справиться с любой империалистической интервенцией. Индустриализация, как разъясняла левая оппозиция с 1923 года, является основной предпосылкой движения к социализму. Без роста индустриализации нельзя дать крестьянину ни ситца, ни гвоздей, ни, тем более, трактора. Но индустриализация должна вестись таким темпом и по таким планам, чтоб систематически, хотя бы и медленно, улучшать взаимоотношение между товарными массами города и деревни, повышая жизненный уровень как рабочих, так и крестьян. Это основное условие устойчивости всего режима ставит предел допустимым темпам индустриализации и коллективизации. Спрашивать: уничтожила ли пятилетка классы, ввела ли социализм - бессмысленно. Но зато обязательно спрашивать: укрепила ли она экономическую смычку между промышленностью и сельским хозяйством. Ответ гласит: нет, ослабила и расшатала. В своей последней речи на пленуме ЦК Сталин хвалился тем, что план коллективизации превзойден в три раза. Но кому нужна эта цифра, кроме бюрократических хвастунов? Статистика коллективизации не заменяет хлеба. Колхозов много, а мяса и овощей нет. Городу нечего есть. Промышленность расстраивается, потому что рабочие голодают. В отношении к крестьянину государство от полудобровольного обмена повернуло полностью на путь продовольственного налога4, принудительного отчуждения, т. е. методов военного коммунизма. Голодные рабочие недовольны политикой партии. Партия недовольна руководством. Крестьянство недовольно индустриализацией, коллективизацией, городом. Часть крестьянства недовольна режимом. Какая это часть? Измерить ее нельзя, но ясно, что при нынешних условиях она не может не расти. "План коллективизации превзойден в три раза!" В этом-то и состоит несчастье. Принудительные колхозы не только не ведут к социализму, но, напротив, подрывают устои диктатуры пролетариата, становясь организационной формой стачки крестьян против государства. Скрывая от государства хлеб или преднамеренно сокращая посевы, крестьянство становится на кулацкий путь: дайте мне, говорит оно, свободно продавать и свободно покупать. Кому и у кого? Тому и у того, кто предложит сходную цену: государство ли, частник ли, иностранный ли капиталист. Крестьянская стачка в пользу свободы внутренней торговли автоматически ведет к требованию отмены монополии внешней торговли. Такова логика ошибок первой пятилетки. Сталин давал в своей речи итоговые цифры. Мы к ним еще вернемся в особой статье. Но при плановом хозяйстве статистические итоги лишь в том случае совпадают с экономическими, если план правилен. Наоборот, ошибочный план может и величайшие достижения скомпрометировать, даже свести к нулю. Пятилетка дала огромные технические и производственные завоевания. Но ее экономические результаты крайне противоречивы. Что же касается политического баланса, то он сводится с явным и притом большим дефицитом. А политика есть концентрированная экономика. Политика решает. Такое социалистическое строительство, которое вгоняет клин между крестьянством и пролетариатом и сеет недовольство в пролетариате, есть ложное строительство. Никакие речи и цифры не могут изменить этой объективной жизненной оценки. Действительный баланс дается не на газетных страницах, а на крестьянских полях, в колхозных закромах, в сырьевых складах заводов, в рабочих столовках, наконец, в головах рабочих и крестьян. Через все свои зигзаги, отставания и забегания вперед бюрократический центризм не укрепил диктатуру пролетариата, а, наоборот, чрезвычайно усилил опасность термидора. Только трусишки могут бояться назвать вслух этот результат. Факты сильнее слов. Чтобы бороться против враждебных фактов, надо назвать их по имени. По имени надо назвать также и виновников: Сталин и его клика. Почему мы говорим именно о термидоре? Потому что это есть исторически наиболее известный, наиболее законченный образец замаскированной контрреволюции, которая сохраняет еще формы и обрядности революции, но уже меняет бесповоротно классовое содержание государств. Тут умники прервут нас, чтобы выложить свою премудрость: во Франции XVIII века дело-де шло о буржуазной революции, в России XX века - о пролетарской; социальные условия резко изменились, изменилась мировая обстановка и пр. и пр. Такими общими местами каждый филистер без труда придает себе вид исключительного глубокомыслия. Различие между Октябрьской и якобинской революциями не составляет тайны и для нас. Но это не довод за то, чтобы поворачиваться к истории спиною. В 1903 году Ленин писал, что большевик - это якобинец, неразрывно связанный с рабочим классом. Я возражал тогда Ленину, подробно разъясняя, чем марксист отличается от якобинца. Мои соображения, правильные сами по себе, били, однако, совершенно мимо цели. Ленин хорошо знал, что марксист и якобинец не одно и то же. Но ему необходимо было для определенной цели выделить их общие черты. Без такого метода нельзя вообще учиться у истории. В том самом смысле, в каком Ленин называл большевиков пролетарскими якобинцами, в реакции против пролетарской диктатуры можно выделить черты термидора. Не всякая контрреволюция может быть подведена под термидор: ни Корнилов, ни Колчак, ни Деникин, ни Врангель не имели ничего общего с термидором. Во всех этих случаях дело шло о вооруженной борьбе капиталистов и помещиков за восстановление своего господства. Эту опасность пролетарское государство отбило. Может ли она повториться? В качестве самостоятельного фактора - нет. Русская крупная буружазия разгромлена радикально. Ее остатки могли бы снова появиться на сцену либо в хвосте иностранной военной интервенции, либо в хвосте термидора. Из всех прежних контрреволюционных движений в Советском Союзе ближе всего к термидору подходило по своему типу Кронштадтское восстание в марте 1921 года5. Все пролетарские элементы из кронштадтского гарнизона были в течение трех предшествующих лет выкачаны для советского строительства и гражданской войны; лучшие успели погибнуть. На судах и в казармах оставался сырой крестьянский элемент, к тому же полуголодный. Многие из этих матросов считали себя большевиками, но они не хотели коммуны; они стояли за Советы, но без коммунистов. Это было восстание недовольного, обиженного, потерявшего терпение крестьянства против диктатуры пролетариата. Если бы мелкая буржуазия победила, она бы на другой же день обнаружила свою несостоятельность. На смену ей могла бы прийти только крупная буржуазия. В условиях нынешней эпохи, т. е. XX, а не XVIII века, для этого понадобились бы не годы, а месяцы, может быть, даже только недели. Мелкобуржуазная контрреволюция, которая искренне считает себя революцией, которая не хочет господства капитала, но неминуемо подготовляет его - это и есть термидор. Силой термидора в Советском Союзе может стать только крестьянство. Для этого нужно, чтобы оно серьезно разошлось с пролетариатом. Разрушение нормальных взаимоотношений города и деревни, административная коллективизация, принудительное отчуждение сельскохозяйственных продуктов противопоставляют сейчас крестьянство советскому государству не менее остро, чем зимою 1920-1921 гг. Пролетариат сейчас, правда, несравненно многочисленне: в этом - завоевание индустриализации. Но пролетариат совершенно лишен активной, бдительной, самодеятельной партии, а номинальная партия лишена марксистского руководства. С другой стороны, крестьянство получило в виде колхозов организацию сопротивления советскому государству. Разрушение начинавшей налаживаться экономической смычки грозит разрывом политического союза между пролетариатом и крестьянством. В этом и состоит источник опасности термидора. Не надо представлять себе дело так, будто разрыв должен пройти по отчетливой социальной линии: здесь крестьяне, там рабочие. Крестьянские массы окружают и обволакивают пролетариат со всех сторон. В составе самого пролетариата имеются миллионы свежих выходцев из деревни. Наконец, явная ложность политики руководства, крушение бюрократического авантюризма, отсутствие ясной ориентировки, полное удушение рабочей демократии, - все это делает и коренных рабочих восприимчивыми к давлению мелкобуржуазной идеологии. В этом второй источник опасности термидора. Не надо воображать, что линия разрыва должна пройти где-либо между партией, с одной стороны, крестьянством и частью рабочего класса, с другой. Нет, линия термидора должна была бы неизбежно пересечь самое партию. В своем "Завещании" Ленин писал: "Наша партия опирается на два класса, и поэтому возможна ее неустойчивость, и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашение... Накакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол (партии - Л. Т.). Но я надеюсь, что это слишком отдаленное будущее и слишком невероятное событие, чтобы о нем говорить"6. Ленин выражал в те дни уверенность в том, что десять-двадцать лет правильных взаимоотношений с крестьянством обеспечат победу пролетарской революции по всемирном масштабе. Именно поэтому он считал, и все мы вместе с ним, перспективу термидора не только отдаленной, но и маловероятной. Из десяти-двадцати лет, условно намечавшихся Лениным, десять лет уже прошло. На поле международной революции Коминтерн знал за этот период только поражения. Сегодня коммунизм, а, следовательно, и международная революция, несмотря на исключительно благоприятные объективные условия, слабее, чем в те дни, когда Ленин писал свое Завещание. В то же время опасность разрыва между двумя классами, на которые опирается диктатура в СССР, стала чрезвычайно реальной и острой. В экономическом положении страны, как оно ни тяжело, нет ничего непоправимого. Нужно только, чтобы было кому поправлять. Нужна партия. Между тем партии в подлинном смысле этого слова сегодня нет. Есть организация, формально включающая в себя миллионы членов и кандидатов. И те и другие одинаково бесправны. В принудительных рамках организации уживаются терроризированные элементы двух партий: пролетарской и термидорианской. Над ними возвышается бюрократия. Она несет вину за ложную экономическую политику, подорвавшую смычку. Еще более тяжелую ответственность несет она за удушение партии. Восстановив своей политикой крестьянство, она политически разоружила и распылила пролетариат. Рабочие не только физически бродят с завода на завод, они и политически не находят себе места. Было бы неправильно представлять себе дело так, что линия термидорианского разрыва должна пройти между сталинским аппаратом и правым флангом партии. Нет, она пройдет через самый аппарат. Какой процент составляют в нем Беседовские и Агабековы? Этого не знают сами завтрашние предатели. Все зависит от соотношения сил вне аппарата. Нужен только достаточный толчок со стороны мелкой буржуазии, чтобы бюрократические термидорианцы осознали себя и перескочили через стену, отделяющую их от классового врага. В этом и состоит третий источник опасности термидора. Но, смотрите, - скажет кто-нибудь из сталинцев или сталинских подголосков, - ведь ЦК собирается чистить партию от правых: это и значит, что Сталин принимает меры против термидора. Нет, отвечаем мы, бюрократическая чистка только облегчает дело термидора. Новая чистка, как и все старые за последние десять лет, направится прежде всего против левой оппозиции, против наиболее мыслящих, критических пролетарских элементов в