- вырвалось. Либин с готовностью и отч╕тливо: - 14-й Архангельский 5-й Токайской бригады. ЗдОрово знали. Но ещ╕ проверь - так ли?.. Да приносил на допросы в подтверждение тамбовские газеты. Судя по ним - да, большевики победили. А - что могло стать иначе? Он когда и ш╕л в восстание - понимал же безнад╕жность. А вот - приказ ╣ 130: арестовывать семьи повстанцев (выразительно проч╕л: семьи), имущество их конфисковать, а самих сгонять в концентрационные лагеря, потом ссылать в отдал╕нные местности. А вот - приказ ╣ 171, и опять: о каре СЕМЬЯМ. И - не замнутся перед тем, уж Эктов знал. И, уверял Либин, от приказов этих - уже большие плоды. Чтобы самим не страдать - крестьяне приходят и указывают, кто скрылся и где. Очень может и быть. Великий рычаг применили большевики: брать в заложники СЕМЬИ. Кто - устоит? Кто не любит своих детей больше себя? - А дальше, - заверял Либин, - начн╕тся ПОЛНАЯ ЧИСТКА по деревням, всех по одному перебер╕м, никто не скроется. А кое-кто из крестьян знали же Павла Васильича по прошлым мирным годам, могли и выдать. Однако сидел Эктов третий месяц, и врал, и пл╕л, а вот же - не расшифровали?.. Пока Либин как-то, с вес╕лой улыбкой, даже дружески расположенный к неисправимому демократу-народолюбцу, кстати посадив его под усиленный свет, улыбнулся сочными плотоядными губами: - Так вот, Павел Васильич, мы прошлый раз не договорили... И - обвалилось. Оборвалось. Уже катясь по круче вниз, последними ногтями цепляясь за кочки надежд: но это ж не значит - и семью? Но, может, Полина с девчуркой поостереглась? сменила место? куда-нибудь уже переехала?.. А Либин, поблескивая ч╕рными глазами, насладясь растерянностью подследственного, его беспомощным неотрицанием, довернул ему обруч на шее: - И Полина Михайловна не одобряет вашего упорства. Она теперь знает факты и удивляется, что вы до сих пор не порвали с бандитами. Несколько минут Эктов сидел на табуретке оглуш╕нный. Мысли плясали в разные стороны, потом стали тормозиться в сво╕м кругообороте - и застывать. Либин - не спускал глаз. Но и - молчал, не торопил. Так Полина не могла ни думать, ни говорить. Но, может, - измучилась до конца? Но, может, это и повод: дайте увидеться! дайте мне с ней поговорить самому! Либин: э, нет. Это - надо вам ещ╕ заслужить. Сперва своим раскаянием. И пошло два-три дня так: Эктов настаивал на встрече. Либин: сперва полное раскаяние. Но Эктов не мог растоптать, чтО он видел своими глазами и тв╕рдо знал. И притвориться не мог. Но и Либин не уступал ни на волос. (Да тем и доказывал, что Полина думает совсем не так! Наверное же не так!) И тогда Либин прервал поединок - наперехват дыхания: ч╕рт с вами, не раскаивайтесь! ч╕рт с вами, оставайтесь в вашем безмозглом народничестве! Но если вы не станете с нами сотрудничать - я вашу Полину отдам мадьярам и ЧОНу на ваших глазах. А девч╕нку возьм╕м в детдом. А вам - пулю в затылок после зрелища, это вы недополучили по нашей ошибке. Ледяное сжатие в груди. А - что ж тут невозможного для них? Да подобное и было уже не раз. Да на таком - они и стоят. Полина!!. Ещ╕ день и ещ╕ два дали Эктову ДУМАТЬ. А можно ли ДУМАТЬ - в застенке угроз, откуда выхода нет? Мысли прокруживаются бессвязно, как впрогрезь. Пожертвовать женой и Маринкой, переступить через них - разве он мог?? За кого ещ╕ на свете - или за что ещ╕ на свете? - он отвечает больше, чем за них? Да вся полнота жизни - и были они. И самому - их сдать? Кто это может?!. И Полину же ПОТОМ пристрелят. И Маринку не пощадят. ЭТИХ он уже знал. И - если б он этим спасал крестьян? Но ведь повстанцы - уже проиграли явно. Вс╕ равно проиграли. Его СОТРУДНИЧЕСТВО - какое уж теперь такое? Что оно может изменить на весах всего проигранного восстания? Только жертва семь╕й - а ничего уже не изменишь. Как он ненавидел это нагло торжествующее победное смуглое либинское лицо с хищным поблеском глаз! А в сдаче - есть и какое-то успокоение. То чувство, наверное, с каким женщина переста╕т бороться. Ну да, вы оказались сильней. Ну что ж, сда╕мся на вашу милость. Род облегчающей смерти. И уж какую такую пользу он мог сейчас принести красным? Сокрушился. Однако с условием: дать свидание с Полиной. Либин уверенно принял капитуляцию. А свидание с женой: только тогда, когда вы выполните наше задание. Тогда - пожалуйста, да просто - отпустим вас в семью. И - что ж оставалось? Какое немыслимо каменное сердце надо иметь, чтобы растоптать сво╕ присердечное? И во имя чего теперь? Да и мелодичные наговоры Обоянского тоже не прошли без следа. Действительно: сильное племя! Новые гунны - но вместе с тем с социалистической идеологией, странная смесь... Может быть и правда: мы, интеллигенты старой закалки, чего-то не понимаем? Пути будущего - они совсем не просто поддаются человеческому глазу. А задание оказалось вот какое: быть проводником при кавалерийской бригаде знаменитого Григория Котовского, героя гражданской войны. (Они только что прошлись по мятежному Пахотному Углу и вырубили полтысячи повстанцев.) При том - себе - никакой личины не надо придумывать, тот самый и есть известный Эго, из антоновского штаба. (Антонов - разгромлен полностью, армии его уже нет, но сам он сбежал, ещ╕ скрывается. Да им - заниматься не будем.) А что делать? А, выяснится по дороге. (Ну, как-нибудь может быть обойд╕тся?) Из Тамбова дорога была недлинная - до Кобылинки, впрочем уже на краю одного из излюбленных партизанских районов. Вс╕ - верхом. (И чекисты, в гражданском, рядом, неотступно. И полуэскадрон красноармейцев при них.) А - снова открытый воздух. Открытое небо. Уже начало июля. Цветут липы. Вдыхать, вдыхать. Сколько наших поэтов и писателей напоминали об этом: как прекрасен мир - и как принижают и отравляют его люди своими неиссякаемыми злобами. Когда ж это вс╕ утишится в мире? Когда же люди смогут жить нестесн╕нной, неискор╕женной, разумной светлой жизнью?.. - мечта поколений. Несколько в╕рст не доезжая Кобылинки встретились с самим Котовским - крупная мощная фигура, бритоголовый и совершенно каторжная морда. При Котовском был эскадрон, но не в красноармейской форме, а в мужицких одеяниях, хотя все в сапогах. Бараньи шапки, папахи. У кого, не у всех, нашиты казачьи красные лампасы по бокам брюк. Самодельные казаки? Так и есть. Приучались называть друг друга не "товарищ", а "станичник". Старший из сопровождавших Эктова чекистов теперь объяснил ему задачу: этой ночью будет встреча с представителем банды в 450 - 500 сабель. Эго должен подтвердить, что МЫ - казаки из кубано-донской повстанческой армии, прорвались через Воронежскую губернию для соединения с Антоновым. И к ночи дали Эго навесить на бок разряженный наган, и посадили на самую скверную хилую лошадь. (Четверо переодетых чекистов держались тесно при н╕м как его новая, после разгрома главных антоновских сил, свита. И у них-то наганы - полнозаряженные, "убь╕м по первому слову".) И сам Котовский с эскадроном поехал на встречу в дом лесника, у лесной поляны. С другой стороны, тоже с несколькими десятками конников, подъехал Мишка Матюхин, брат Ивана Сергеевича Матюхина, командира ещ╕ неразбитого отряда. (У тамбовцев часто шли в восстание по несколько братьев из одной семьи; так и при Александре Антонове сражался неотлучно его младший брат Митька, сельский поэт. Вместе они теперь и ускользнули.) Конники остались на поляне. Главные переговорщики вошли в избу лесника, где горело на столе две свечи. Лица разглядывались слегка. Миша Матюхин не знал Эго в лицо, но Иван-то Матюхин знал. - Проверит, - сам не узнавал своего голоса Эктов и что он нес╕т мужикам такую ложь. Но когда уже пош╕л по хлипкому мостику, то и не останавливаться стать. И на Котовского: - А вот начальник их отряда, войсковой старшина Фролов. (Чтобы не переиграть, Котовский не нацепил на себя казачьих полковницких погонов, хотя это было легко доступно.) Матюхин потребовал, чтобы Эго поехал с ним на сколько-то в╕рст для встречи со старшим братом, удостоверить себя. Чекистская свита не дрогнула, заминки не вышло, кони под ними боевые и патронов к наганам запас. Поехали сперва по лесной просеке, потом попер╕к поля, под зв╕здным небом. Мелкой рысью и в темноте никому не удивиться, что под Эго-то кобылка никудышняя рядом с его свитскими. Трясся в седле Павел Васильевич - и думал ещ╕ раз, и ещ╕ раз, и ещ╕ раз, и думал отчаянно: вот сейчас открыться Матюхину, себе смерть, но и этих четверых перебьют! А полтысячи матюхинских - спас╕тся. А ведь - отборная сила! Но - и столько уже раз перекладенные: в голове - аргументы, в груди - живое страдание. Нет, не за себя, нисколько. А: ведь отомстят Полине, как и угрозили, если ещ╕ и не малютке-дочке. Чекистов - он и давно понимал, а за эти месяцы на Лубянке, а за эти дни в переезде - и ещ╕ доскональнее. И - как же обречь своих?.. САМ ты, СВОИМИ руками?.. Да ведь - проиграна вся боевая кампания Антонова. Если посмотреть шире, в большом масштабе - может и всей губернии будет легче от замирения наконец. Ведь вот, отменена уже грабительская продразв╕рстка, отныне заменится справедливым продналогом. Так скорей к замирению - может и лучше? Раны - они постепенно затянутся. Время, время. Жизнь - как-то и наладится, совсем по-новому? А - изныли мы все, изныли. Доехали. Новая изба, и свет посветлее. И Иван Сергеич Матюхин - налитой богатырь с разведенными пшеничными усами, неутомный боец - шагнул навстречу, вознался в Эго, с размаха пожал руку. Иудина ломота в руке! Кто эти муки оценит, если не испытал?.. А держаться надо - уверенно, ровно, командно. Прямодушный Матюхин с белым густым чубом, прилегающим набок. Плотные нащеки. Сильное пожатие. Воин до последнего. Поверил - и как рад: нашего полку прибыло! Ещ╕ тряхан╕м большевиков! Усмешка силы. Сговорились: в каком большом селе завтра к вечеру сойдутся обоими отрядами. А послезавтра - выступим. Был момент! - Эктову блеснуло: нет!! говорю! застреливайте меня, терзайте семью - но этих честных я не могу предать! Но - в этот миг пересохло в горле, как чем горелым. Пока проглотнул - а кто-то перебил, сво╕ сказал. Кто-то - ещ╕. (Чекисты здорово играли роли, и у каждого своя история, почему его раньше не видели в восстании. И выправка у всех - армейская или флотская.) А решимость - уже и отхлынула. Опала бессильно. На том и разъехались. И потом растягивался долгий - долгий - долгий мучительный день при отряде Котовского. Ненависть к себе. Мрак от предательства. С этим мраком - вс╕ равно уже не жить никогда, уже не быть человеком. (А чекисты не спускают глаз за каждым движением его бровей, за каждым моргом век.) Да скорей-то всего: как отгодишься, так и застрелят. (Но тогда не тронут Полину!) К вечеру - вся кавбригада на конях. И - много ряженых в казаков. Потянулись строем. При Эго - свита его. Котовский - в кубанской лохматой папахе, из-под не╕ звериный взгляд. Котовский? или Катовский, от КАТА? На каторге сидел он - за убийство, и неоднократное. Страшный человек, посмотришь на него - в животе обвисает. В условленное село отряды въехали в сумерках, с двух разных концов. И - расставлялись по избам. (Только котовцы - невсерь╕з, кони оседланы, через два часа бойня. А матюхинцы - располагались по-домашнему.) В большой богатой избе посреди села, где сходились порядки, у церкви - величавая хозяйка, ещ╕ не старуха, с дочерьми и снохами уряжала составленные в ряд столы на двадцатерых. Баран, жареные куры, молодые огурчики, молодая картошка. Самогон в бутылках расставлен вдоль стола, гран╕ные стаканы к нему. Керосиновые лампы светят и со стены, и на столе стоят. Матюхинцы - больше рядом, по одну сторону, котовцы - больше по другую. Эго посадили на торце как председателя, видно тех и других. Какая жизненная сила в повстанческих командирах! Да ведь сколькие из них прошли через германскую войну - унтеры, солдаты, а теперь в командирских должностях. Скуластая тамбовская порода, неутонч╕нные тяж╕лые лица, большие толстые губы, носы один-другой картошкой, а то - крупный свисающий. Чубы - белые, кудель, чубы ч╕рные, один даже с ч╕рно-кирпичным лицом, к цыгану, зато повышенная белота зубов. У котовцев условлено: больше гуторить тем, кто по-хохлацки, идут за кубанцев. А донца - средь них ни одного, но расч╕т, что тамбовцы не отличают донского говора. У одного матюхинца - дремуче недоверчивое лицо с оттопыренным подбородком. Мешки под глазами, повисшие ч╕рные усы. Сильно усталый. А другой - до чего же лих и строен, усы вскрученные, взгляд метуче зоркий, но вес╕лый. На углу сидит и, по простору, нога за ногу вскинул, с изворотом. Неожиданности как будто и не жд╕т, а готов к ней, и к чему хочешь? Эго не удержался: дважды толкнул его ногой. Но тот не понял? А стаканы самогона - заходили, горяча настроение и встречу дружбы. Длинные ножи откраивали баранину и копч╕ный окорок. Дым ядр╕ной махорки подымался там и сям, стлался к потолку. Хозяйка плавала по зальцу, молодые бабы спешили угадать - подать - убрать. А вдруг какое чудо произойд╕т - и вс╕ спас╕т? Матюхинцы сами догадаются? спасутся? "Подхорунжий" (комиссар и чекист) "Борисов" поднялся и стал читать измышленную "резолюцию всероссийского совещания повстанческих отрядов" (которое надо собрать теперь). Советы без коммунистов! Советы трудового крестьянства и казачества! руки прочь от крестьянского урожая! Один матюхинец - не старый, а с круглой распущенной бородой, пушистыми усами, устоенное жизнью лицо - смотрел на читающего спокойными умными глазами. Рядом с ним - как из чугунной отливки, голова чуть набок, косит немного. Ох, какие люди! Ох, тяжко. Но сейчас - уже ничего не спас╕шь, хоть и крикни. А Матюхин, подтверждая подхорунжего, стукнул кулачищем по столу: - Уничтожим кровавую коммунию! А молодой лобастый, белые кудлы вьются как завитые, сельский франт, закричал с дальнего конца: - Вешать мерзавцев! Котовский - к делу: но где же Антонов сам? Без него у нас вряд ли выйдет. Матюхин: - Пока не найд╕м. Говорят, контужен в последней рубке, лечится. Но всех тамбовцев поднимем и мы, опять. И план его ближний: напасть на концлагерь под Рассказовом, куда согнали и вымаривают повстанческие семьи. Это - первое наше дело. Котовский - согласен. Котовский - сигнал?.. И - разом котовцы вырвали с б╕дер кто маузер громадный, кто наган - и стали палить через стол в СОЮЗНИКОВ. Грохот в избе, дым, гарь, вопленные крики баб. Один за другим матюхинцы валились кто грудью на снедь, на стол, кто боком на соседа, кто со скамейки назад, в опрокид. Упала лампа на столе, керосин по кле╕нке, огонь по ней. Этот лихой, зоркий, с угла - успел отстреляться дважды - и двух котовцев наповал. Тут и его - саблей напрочь голову со вскрученными усами, - так и полетела на пол, и алая - хлынула из шеи на пол, и кругом. Эктов не вскочил, окаменел. Хоть бы - и его поскорей, хоть из нагана, хоть саблей. А котовцы выбегали из избы - захватывать переполошенную, ещ╕ не понявшую матюхинскую там, снаружи, охрану. А уже конные котовцы гнали на другой конец села - рубить и стрелять матюхинцев - во дворах, в избах, в постелях - не дать им сесть на коней. Кто успевал - ускакивал к ночному лесу.  * НА КРАЯХ *  1 ╕рка Жуков, сын крестьянский, с 7 лет поспевал с граблями на сенокосе, дальше - больше в родительское хозяйство, в помощь, но и три года церковно-приходской кончил, - потом его отдали в саму Москву к дальнему богатому родственнику, скорняку, мальчиком-учеником. Там он и рос - и в прислуге, и в погонках, и в работе - и так, помалу, определился к скорняжному делу. (Кончив учение - снялся в ч╕рном костюме чужом и в атласном галстуке, послал в деревню: "мастер-скорняк"!) Но началась германская война, и в 15-м году, когда исполнилось ╕рке 19 лет, - призвали его, и, хотя не рослый, но крепкий, широкоплечий, отобран был в кавалерию, в драгунский эскадрон. Стал учиться конному делу, с хорошей выпрямкой. Через полгода возвысился в учебную команду, кончил е╕ младшим унтером - и с августа 16-го в драгунском полку попал на фронт. Но через два месяца контузило его от австрийского снаряда; госпиталь. Дальше стал Жуков председатель эскадронного комитета в запасном полку - да уже на фронт больше и не попадал. В конце Семнадцатого сами они свой эскадрон распустили: роздали каждому законную справку чин чином, и оружие каждый сво╕ бери, коли хошь, - и айда по домам. Побыл в Москве, побыл в своей калужской деревне, перележал в сыпном тифу, частом тогда, перележал и в возвратном, так время и шло. Меж тем, в августе18-го, начиналась всеобщая мобилизация в Красную армию. Взяли Жукова в 1-ю Московскую кавалерийскую дивизию - и послали их дивизию против уральских казаков, не желавших признать советскую власть. (На том фронте повидал он раз и Фрунзе.) С казаками порубились, отогнали их в киргизскую степь - перевели дивизию на Нижнюю Волгу. Стояли под Царицыном, потом посылали их на Ахтубу против калмыков: калмыки как сдурели, все как один советской власти не признавали, и не втямишь им. Там ╕рку ранило от ручной гранаты, опять госпиталь и ещ╕ раз опять тиф - эта зараза по всем перекидывалась. В том 1919 году ещ╕ с весны Георгия Жукова как сознательного бойца приняли в РКП(б), а с начала 20-го продвинули как бы в "красные офицеры": послали на курсы красных командиров под Рязань. И среди курсантов он тоже сразу стал не рядовой, а старшина учебного эскадрона, п╕рло из него командное. Гражданская война уже шла к концу, оставался Врангель один. Считали курсанты, что и на польскую они уже не успеют. Но в июле 1920 учение их прервали, спешно погрузили в эшелоны и повезли часть на Кубань, часть в Дагестан (и там многие курсанты погибли). Жуков попал в сводный курсантский полк в Екатеринодар - и послали их против десанта Улагая, потом против кубанских казаков, разбившихся на отряды в пригорьях и не желавших, скажЕнные, сдаваться даже и после разгрома Деникина. Порубали там, постреляли многих. На том курсантское учение посчитали законченным и в Армавире досрочно выпустили их в красные командиры. И выдали всем новые брюки - но почему-то ярко-малиновые, с каких-то гусарских складов? других не оказалось. И выпускники, разъехавшись по частям, стали дивно выделяться - вчуже странно смотрели на них красноармейцы. Принял Жуков командование взводом, но вскоре же возвысили его в командира эскадрона. А операции их были вс╕ те же и те же: "очищать от банд". Сперва - в приморском районе. В декабре перевезли в Воронежскую губернию: ликвидировать банду Колесникова. Ликвидировали. Тогда перевели в соседнюю Тамбовскую, где банды разыгрались уже неисчислимо. Зато ж и тамбовский губернский штаб тоже сил натянул: уже к концу февраля, говорил комиссар полка, состояло 33 тысячи штыков, 8 тысяч сабель, 460 пулем╕тов и 60 орудий. Жаловался: вот нет у нас политических работников, которые могли бы внятно осветить текущий момент; это - война, развязанная Антантой, отчего смычка города с деревней нарушилась. Но будем стойки - и разгоним шушеру! Два их кавалерийских полка стали наступать в марте, ещ╕ до оттепели, от станции Жерд╕вка на бандитский район Туголуково - Каменка. (Распоряжение было председателя губЧК Трасковича: Каменку и Афанасьевку вообще стереть с лица земли, и применять беспощадный расстрел!) Эскадрон Жукова при четыр╕х станковых пулем╕тах и одном тр╕хдюймовом орудии ш╕л в головном отряде. И под селом Вязовое атаковали отряд антоновцев - сабель в 250, ни одного пулем╕та, огонь их винтовочный. Был Жуков на золотисто-рыжей Зорьке (взял в Воронежской губернии в стычке, застрелив хозяина). А тут - рослый антоновец рубанул его шашкой попер╕к груди, через полушубок, сшиб с седла, но свалилась и Зорька и придавила своего эскадронного, громадный антоновец замахнулся дорубить Жукова на земле, но подоспел сзади политрук Ноч╕вка - и срубил того. (Потом обыскали м╕ртвого и по письму поняли, что был он такой же драгунский унтер, как и Жуков, да чуть не из одного полка.) Стал отступать и соседний 1-й эскадрон, жуковский 2-й отбивался как арьергард полка, только и отбился пулем╕тами. Еле спас свои четыре пулем╕та на санях, утянули и орудие назад. Но - обозлился на бандитов сильно. Они ж тоже были из мужиков? - но какие-то другие, не как наши калужские: уж что они так схватились против своей же советской власти?? Из дому писали: голодом моримся, - а эти хлеба не дают! Комиссар так говорил: правильно, не шл╕м мы им городских товаров, потому у самих нет, да ведь они как-нибудь и своим кустарством обернутся, а городу - откуда хлеба взять? Да они по глухим местам, где наши отряды не прошли, - объедаются. Ну, так и оставался с ними разговор короткий. Уж всегда, придя в село, отбирали у них лошадей покрепче, а им давали подохлей. Когда приходил донос, что антоновцы в таком-то селе, - налетали на село облавой, обыскивали по чердакам, в подворных сараях, в колодцах (один партизанский фельдшер вырыл себе в колодце боковое логово и прятался там). Или иначе: выстраивается вс╕ село, от стара до мала, тысячи полторы человек. Отсчитали каждого десятого - и в заложники, в крепкий амбар. Остальным - 40 минут на составление списков бандитов из этого села, иначе заложники будут расстреляны! И куда денешься? - несут список. Полный-неполный, а в Особотдел, в запас, пригодится. Да ведь и у НИХ осведомление: раз пришли на стоянку бандитов, покинутую в поспехе, - и нашли там копию того приказа, по которому сюда и выступили. Во работают, вражины! А снабжение в Красной армии - сильно перебойчатое, то дают па╕к, то никакого. (Командиру эскадрона - 5 тысяч рублей в месяц оклад, а что на них купишь? фунт масла да два фунта ч╕рного хлеба.) У кого ж и брать, как не в этих бандитских с╕лах? Вот прискакал взвод в пос╕лок при мельнице, несколько домов всего и одни бабы. Красноармейцы, не сходя с лошадей, стали баб погонять пл╕тками, загнали их всех в кладовку при мельнице, заперли. Тогда пошли шарить по погребам. Выпьют махотку с молоком, а горшок - обземь, озлясь. А заставили крестьянского подростка гнать свою телегу с эскадронной клажей вместе с красной погоней, он от сердца: "Да уж хоть бы скорей вы этих мужиков догнали, да отпустили бы меня к мамане". А один, совсем мальчонка, ещ╕ не понимая, без зла: "Дядь, а за что ты моего батьку застрелил?" Поймали два десятка повстанцев, допрашивали порознь, и один указал на другого: "Вот он был пулем╕тчик". Малым разъездом вступишь в село - все затворились, будто вымерли. Стучишь, оттуда бабий голос: "Не прогневайтесь, у самих ничего нет, голодуем". Ещ╕ стучишь - "Да мы веру всяку потеряли, тут какие властя ни приходят, а все только норовят хлебу получить". Уже так запугались - ни за власть, ни за ПАРТИЗАНТОВ, а только: душу отпустите. На политзанятиях предупреждали: "Излишне не раздражать население". Но и так: "А вы уши не развешивайте, а чуть что - прикладом в морду!" Но и у красноармейцев опасно замечалась неохотливость идти с оружием против крестьян ("мы ж и сами крестьяне, как же в своих стрелять?"). А ещ╕ и бандиты подкидывали листовки: "Это вы - бандиты, не мы к вам лезем. Уходите из наших местов, без вас прожив╕м". Откуда-то потекла басня, что в близких неделях выйдет всем демобилизация. "А ждать нам доколе? а ещ╕ сколько воевать?" (Были и сбега к бандитам или в дезертиры, особенно при больших перебросках.) Политрук Ноч╕вка говорил: "Надо таких обратно воспитывать! А то ведь и когда напьются - чего поют? Ни одной революционной песни, вс╕ - "Из-за острова", или похабные. А как в селе заночуем - пока ихние мужики в лесу, наши бабьим классом пользуются". И проводил беседы: "Проживать на свете без трудов и без революционных бо╕в - это тунеядство!" (А ему тычут - фельдшерицу, на весь дивизион развязную: "Я не кулеш, меня всю не доешь, и на эскадрон хватит".) На утренней поверке так и жди: кого нет, дал жигача? Надо своих-то красноармейцев крепкими шенкелями держать. Военрук из губвоенкомата говорил: по Тамбовской губернии - 60 тысяч дезертиров. Это ж вс╕ - бандитам на пополнение. А приказы из тамбовского штаба и по полку никогда не были строго военные - полоса там разведки или порядок боевой операции, а всегда только: "атаковать и уничтожить!", "окружить и ликвидировать!", "не считаясь ни с чем!" И не считались. Только - как бандитов выловить? как дознать? Ведь советской власти в деревнях уже не осталось, все сбежали, отсиживаются в городах, кого спросить? Армейский командир и велит созвать сельский сход. Из мужиков - построение в одну шеренгу. "Кто среди вас бандиты?" Молчание. "Расстрелять каждого десятого!" И - расстреляют тут же, перед толпой. Бабы ахают навскличь, воют. "Сомкнуть строй. Кто среди вас бандиты?" Пересч╕т, отбирают на новый расстрел. Тут уж не выдерживают, начинают выдавать. А кто - подхватился и наут╕к, в разные концы, не всех и подстрелишь. Иногда арестовывали одиноких баб на дорогах: не нес╕т ли шпионский донос. А по какой дороге много лошадиного пом╕та - знать, бандиты проскакали. Да сами бойцы нередко голодовали. И обувь порвалась, и обмундирование истр╕панное, измызганное, в н╕м и спят, не раздеваясь. (А уж что - с малиновыми штанами!) Измучились. А если ногу ампутировать - так без наркоза, ещ╕ и бинтов нет. В середине апреля достиг Жерд╕вки слух: антоновцы нал╕том захватывали крупное фабричное село Рассказово, в 45 верстах от самого Тамбова, и держали его 4 часа, вырезали коммунистов по квартирам, отрубали им головы начисто, половина тамошнего советского батальона перешла к антоновцам, другую половину они взяли в плен - и отступили под аэропланной стрельбой. Вот - такая пошла с ними война! а теперь, от зимы к весне, станет ещ╕ шибче. И ведь уже 8 месяцев антоновцы не сдавались и даже росли. (Хотя стреляли иногда не пулями, а какими-то железками.) Был приказ тамбовского штаба: "Все операции вести с жестокостью, только она вызывает уважение". Пробандиченные деревни и вовсе сжигали, нацело. Оставались остовы русских печей да пепел. Не отдыхал и Особый отдел в Жерд╕вке. Начальник его, Шурка Шубин, в красной рубахе и синем галифе, ходил обвешанный гранатами, и здоровенный маузер в деревянной кобуре, приходил и к кавалеристам во двор (строевой командир подчиняется начальнику Особотдела): "Ребята! Кто пойд╕т бандитов расстреливать? - два шага впер╕д!" Никто не выступил. "Ну, навоспитали вас тут!" А свой особотдельский двор у него весь был нагнан, кого расстреливать. Вырыли большую яму, сажали лицом туда, на край, руки завязаны. Шубин с подсобными ходили - и стреляли в затылки. А - что же с ними иначе? Был у ╕рки хороший друг, однофамилец, тоже Жуков, Павел, - зарубили бандиты, на куски. Война - настоящая, надо браться ещ╕ крепче. Не на той германской - вот тут-то ╕рка и озверился, вот тут-то и стал ожестелым бойцом. В мае - давить тамбовских бандитов прибыла из Москвы Полномочная комиссия ВЦИКа во главе тоже с Антоновым, но Антоновым-Овсеенко. А командовать Особой Тамбовской армией приехал - с поста Командующего Западным фронтом, только что расквитавшись с Польшей, - командарм Тухачевский, помощником его - Уборевич, который уже много управлялся с бандитами, только в Белоруссии. Тухачевский прив╕з с собой и готовый штаб и автоброневой отряд. И в близких днях посчастливилось Жукову и самому повидать знаменитого Тухачевского: тот на бронелетучке, по железной дороге, приехал в Жерд╕вку, в штаб отдельной 14-й кавбригады, и комбригу Милонову велел собрать для беседы командиров и политруков: от полков до эскадронов. Ростом Тухачевский был не высок, но что за выступка у него была - гордая, гоголистая. Знал себе цену. Начал с похвалы всем - за храбрость, за понимание долга. (И у каждого в груди - тепло, расширилось.) И тут же стал объяснять общую задачу. Совнарком распорядился: с тамбовской пугач╕вщиной кончить в шесть недель, считая от 10 мая. Любой ценой! Всем нам предстоит напряж╕нная работа. Опыт подавления таких народных бунтов требует наводнить район восстания до полного его оккупирования и планово распределить по нему наши вооруж╕нные силы. Сейчас прибыла из-под Киева, высадилась в Моршанске и уже пошла на мятежный Пахотный Угол прославленная кавдивизия Котовского. Потом она подойд╕т сюда, к центру восстания. Наше большое техническое преимущество над противником: отряд аэропланов и автоброневой отряд. Из наших первых требований к жителям будет: восстановить все мосты на прос╕лочных дорогах - это для проезда моторных самодвижущих частей. (Только никогда не пользуйтесь проводниками из местных жителей!) Ещ╕ в запасе у нас - химические газы, и если будет надо - применим, разрешение Совнаркома есть. В ходе предстоящего энергичного подавления вам, товарищи командиры, представляется получить отличный военный опыт. Жуков неотрывно вглядывался в командарма. Кажется, первый раз в жизни он видел настоящего полководца - совсем не такого, как мы, простые командиры-рубаки, да хоть и наш комбриг. И как в себе уверен! - и эту уверенность переда╕т каждому: вот так точно оно вс╕ и произойд╕т! А лицо его было - совсем не простонародное, а дворянское, хол╕ное. Тонкая высокая белая шея. Крупные бархатные глаза. Височки оставлены длинными, так подбриты. И говорил сильно не по-нашему. И очень почему-то ш╕л ему буд╕нновский шлем - наш всеобщий шлем, а делал Тухачевского ещ╕ командиристей. Но конечно, добавлял, будем и засылать побольше наших агентов в расположение бандитов, хотя, увы, чекисты уже понесли большие жертвы. А ещ╕ главное наше оружие - воздействие через СЕМЬИ. И проч╕л уже подписанный им "приказ ╣ 130", издаваемый в эти дни на всю губернию, ко всеобщему сведению населения. Язык приказа был тоже беспрекословно уверенный, как и сам молодой полководец. "Всем крестьянам, вступившим в банды, немедленно явиться в распоряжение Советской власти, сдать оружие и выдать главарей... Добровольно сдавшимся смертная казнь не угрожает. Семьи же неявившихся бандитов неукоснительно арестовывать, а имущество их конфисковывать и распределять между верными Советской власти крестьянами. Арестованные семьи, если бандит не явится и не сдастся, будут пересылаться в отдал╕нные края РСФСР". Хотя всякое собрание с большим участием коммунистов, как это сегодняшнее, не могло закончиться ранее общего пения "Интернационала", - Тухачевский разрешил себе этого не ожидать, подал белую руку одному лишь комбригу, той же гордой выступкой вышел вон, и тут же уехал бронелетучкой. И эта дерзкая властность тоже поразила Жукова. А тут, ещ╕ до Интернационала, командирам раздавали листовку губисполкома к крестьянам Тамбовской губернии: пора избавиться от этого гнойного нарыва антоновщины! До сих пор преимущество бандитов было в частой смене загнанных лошадей на свежих, - так вот, при появлении преступных шаек Антонова поблизости от ваших с╕л - не оставляйте в селе ни одной лошади! угоняйте их и уводите туда, где наши войска сумеют сохранить. Когда уже и все расходились с совещания, Жуков пош╕л с каким-то встрявшим в него новым чувством - и одарения, и высокого примера, и зависти. Просто воевать - и всякий дурак может. А вот - быть военным до последней косточки, до цельного дыхания, и чтобы все другие это ощущали? Здорово. А ведь и Жуков? - он и правда полюбил военное дело больше всякого другого. И потекли эти шесть недель решающего подавления. Из отряда Уборевича помогли не так броневики, - они пройти могли не везде, и проваливались на мостах, - как его же л╕гкие грузовики и даже легковые автомобили, вооруж╕нные станковыми и ручными пулем╕тами. Крестьянские лошади боялись автомобилей, не шли в атаку на них - и не могли оторваться от их погони. А ещ╕ было хорошее преимущество: у антоновцев, конечно же, не было радио, и потому преследующие части могли пользоваться между собой радио без шифра, что облегчало переговоры и убыстряло передачу сведений. Антоновцы скакали, думая, что их никто не видит, а уже по всем тр╕м уездам передавалась искровая связь: где бандиты, куда скачут, куда слать погоню, где перерезать им путь. И стали гоняться, ловить главное ядро Антонова - навязать ему большой бой, от которого он уклонялся. С севера пошла на него бригада Котовского, с запада бригада Дмитриенко, добавился ещ╕ один отряд ВЧК Кононенко - семь полуторатонных "фиатов" и ещ╕ со своими машинами цистернами. Антонов натыкался на облаву, тут же ум╕тывался, на сменных лошадях делал переходы по 120-130 в╕рст в сутки, уходил в Саратовскую губернию к Хопру, тут же возвращался. И 14-я бригада, как и вся красная конница, всюду отставала, гнались уже только автобронеотряды. (Рассказывали, что раз автоотряд настиг-таки Антонова - на отдыхе в селе Елань, неожиданно, и покатил по селу, из пулем╕тов с машин расстреливая бандитов. Но те кинулись к лесу, там собрались и держались, а у наших отказала часть пулем╕тов. И конница наша опять опоздала, и опять ушли антоновцы, или распылились - не узнаешь.) Прошло три недели, уже полсрока от назначенного Совнаркомом, - а не был разбит Антонов. Кавбригады двигались наощупь, ждали вестей от осведомителей. Оба автоотряда ждали запасных частей и бензина. А по обмыкающим железным дорогам сновали бронепоезд и бронелетучка - тоже выслеживать пути бандитов или перерезать их. А - впустую. И вот прислали, впроч╕т по эскадронам и ротам, секретный 0050 приказ Тухачевского: "С рассвета 1 июня начать массовое изъятие бандитского элемента", - то есть, значит, проч╕сывать с╕ла и хватать подозрительных. Жуков, читая своему эскадрону, как бы видел Тухачевского, вступил в него самого - и его голосом и повадкой? - читал от полной груди: "Изъятие не должно нести случайного характера, но должно показать крестьянам, что бандитское племя и семьи неукоснительно удаляются, что борьба с Советской властью безнад╕жна. Провести операцию с подъ╕мом и воодушевлением. Поменьше обывательской сантиментальности. Командующий войсками Тухачевский". Жуков - рад был, рад был состоять под таким командованием. Это - так, это - по-солдатски: прежде, чем командовать самому, надо уметь подчиняться. И научиться выполнять. И - изымали, сколько нагребли. Отправляли в концлагеря, семьи тоже. Отдельно. А через несколько дней, как раз, опять нащупали главное ядро Антонова - далеко, в верховьях Вороны, в ширяевском лесу (по сведениям, прошлый раз, при атаке автоотряда, Антонов был ранен в голову). Тут добавилась ещ╕ одна свежая кавбригада - Федько, ещ╕ один полк ВЧК и ещ╕ один бронепоезд. И все выходы из ширяевского леса были закрыты наглухо. Но поднялась сильная ночная гроза. Из-за не╕ командир полка ВЧК снял роты с позиций и отв╕л на час-два в ближние деревни. А бронелетучка, непрерывно курсировавшая на семив╕рстном отрезке от Кирсанова до реки Вороны, была отведена для пропуска личного поезда Уборевича, а затем и столкнулась с ним в темноте. А антоновцы, точно угадав и прореху в кольце и нужные полчаса, - вышли из окружения, вс╕ под той же страшнейшей грозой, и - скользнули в чутановский лес. Нашли антоновцы ответ и на приказ ╣ 130: велели никому в деревнях не называть своих им╕н - и тем ставить красных в тупик: горбыляй его, не горбыляй - не называется, зараза. Как оглохли, ослепли мы. Но штаб подавления и тут наш╕л ответ, 11 июня, приказ ╣ 171: "ГРАЖДАН, ОТКАЗЫВАЮЩИХСЯ НАЗЫВАТЬ СВОи ИМЯ, РАССТРЕЛИВАТЬ НА МЕСТЕ, БЕЗ СУДА. В с╕лах, где не сдают оружие, расстреливать заложников. При нахождении спрятанного оружия - расстреливать без суда старшего работника в семье". В семьях, укрывающих не то что самих бандитов, но хотя бы переданное на хранение имущество их, одежду, посуду, - старшего работника расстреливать без суда. В случае бегства семьи бандита - имущество ещ╕ распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать. Подписал - Антонов-Овсеенко. Нельзя себя не называть? - тогда семьи повстанцев стали сами уходить из деревень. Так - вдодаток - новый на них приказ Полномочной Комиссии ВЦИК: "Дом, из которого семейство скрылось, разбирать или сжигать. Тех, кто скрывает у себя семьи, - приравнивать к семье повстанцев; старшего в такой семье - расстреливать. Антонов-Овсеенко". А ещ╕ через пяток дней - от него же ещ╕ приказ, к обнародованию, ╣ 178: со стороны жителей "неоказание сопротивления бандитам и несвоевременное сообщение о появлении таковых в ближайший ревком будет рассматриваться как сообщничество с бандитами, со всеми вытекающими последствиями. Полномочная Комиссия ВЦИК, Антонов-Овсеенко". Как варом их поливали, как клопов выжигали! А от ч╕ткого хладнокровного командарма - ещ╕ один секретный, 0116: "Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами. Точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая вс╕, что в н╕м прячется. Командующий войсками Тухачевский". Слишком крепко? А без того - больших полководцев не бывает. 2 Считается, что с семидесяти лет вполне уместно и прилично писать мемуары. А вот досталось: начал и на семь лет раньше. В тишине, в ненужности - чем и заняться? Год за годом вынужденный и томительный досуг. Перестали звонить, тем более навещать. Мир - замолк и замкнулся. А пережить эту пору - может и лет нет. А даже, по ряду соображений, и нельзя не написать. Для истории - пусть будет. Уже многие кинулись писать. И даже опубликовали. А потому торопятся, что хотят пригрести славу к себе. А неудачи свалить на других. Нечестно. Но - и работища же какая невыволочная! От одного перебора воспоминаний разомлеешь. Какие промахи допустил - бередят сердце и теперь. Но - и чем гордишься. Да ещ╕ надо хорошо взвесить: о ч╕м вообще НЕ НАДО вспоминать. А о ч╕м можно - то в каких выражениях. Можно такое написать, что и дальше погоришь, потеряешь и последний покой. И эту расчудесную дачу на берегу Москва-реки. Какой тут вид. С высокого берега, и рядом - красавицы сосны, взл╕тные стволы, есть и лет по двести. Отсюда - спуск, дорожка песчаная, с присыпом игл. И - спокойный изгиб голубоватого течения. Оно - чистое тут, после рубл╕вского водохранилища, заповедника. И если греб╕т лодка - знаешь, что - кто-то из своих, или сосед. Никто тут не браконьерствует, никто не озорует. Через заднюю калитку есть тропинка к реке, можно спуститься. Но Галя - не ходит, а Машеньку семилетнюю тем более без себя не пускает. А тебе когда под семьдесят - приятней сидеть наверху, на веранде. Теперь - даже и по участку с палицей. Стал и недослышивать. Не всякую птицу, не всякий шорох. Дача-то хороша-хороша, да только государственная, и на каждой мебелюшке - инвентарный номер прибит. Владение - ПОЖИЗНЕННОЕ. Вот умр╕шь - и Галю, в 40 лет, с дочуркой, с т╕щей, и выселят тотчас. (Первой семьи - уже нет, дочери замужние отделились.) А два инфаркта уже было (если только инфаркта). Но растянуло, рассосало, прошло. После второго - и взялся писать. Последний простор старости. Подумать-подумать, посмотреть на реку, что-нибудь и дописать. А то - голова заболит. (Иногда болит.) Скучней всего писать о временах давно прошлых. Об отрочестве сво╕м. Об империалистической войне. Да и о своей эскадронной молодости -