авнодушием бился в двух шагах от места сражения.
Арабы удалились, смеясь и оглядываясь. Не говоря ни слова, бывшие
респектабельные москвичи, что словно специально встретились во вре-мени и
пространстве для идиотской дуэли, побрели в разные стороны,.
Без конца сплевывая красную слюну и прикладывая пальцы к глазу, Алекс
снова опоздал свернуть в сторону от очередного сверстника. Тот вечно кричал
издали: "На море идешь? Молодец! Так держать!" Или: "Ты на автобус? Подожди,
скажи сначала, как дела? Ну, счастливого пути." Теперь он заорал издали:
"Уже с прогулки? Отстрелялся? Молодец твой отец - на полу спал и не упал." И
залился счастливым смехом от остроумной шутки. К собеседнику он, к счастью,
никогда не приглядывался, следуя известному правилу: успей выразиться, а как
и перед кем, неважно. Так что эта встреча прошла без продолжения драки, хотя
Алекс закипал от идиотского дружеского общения сильнее, чем от брани врагов.
Сдирая дома грязную ветровку и полные песка сапоги, он радовался, что
наконец стало жарко, что он вспотел. В зеркале в ванной он долго разглядывал
набрякшую губу, едва открывающийся глаз и в кровь разбиты кулаки. Господи,
как же я поеду на завтрашнюю встречу? - подумал он и сразу за этим: - Что же
я натворил с Валерием? Ведь не о камни же так разбил себе костяшки рук? Не
осознавая, что он делает, как был в трусах и майке, не чувствуя холода, он
разыскал в старой книжке давно забытый номер, прошел к телефону и с трудом
сказал: "Привет. Ты в порядке?" Прямо, как в голливудских боевиках, криво и
болезненно усмехнулся он. "Не беспокойся, - прошепелявил профессор. - Мне
давно было пора сменить этот зуб... А как ты?" "Хорошо. Размялись. Я,
наконец, хоть согрелся на этом долбанном юге..." "А я молодость вспомнил.
Последний раз дрался в девятом классе. Захочешь снова погреться, приходи
завтра туда же в то же время. Спокойной ночи."
В ухе стреляло, глаз совсем заплыл. Зато исчезли мысли о сорванной
встрече. О чем горевать? Позавчера он попал в заброшенный дом в старом
городе. Некогда роскошная мраморная лестница, зияющая шахта лифта без
кабины, потолки метров под пять и лицо потасканной женщины за приоткрытой
дверью. "Из какой-какой компании? - перспросила она и крикнула вглубь
квартиры: - Бора! Тут от Мони Сапожкова пришли." "Гони его к еканной матери,
- прорычал Боря. - А то я сам выйду..."
Алекс даже не обиделся. После этого беспардонного проходимца оставалось
то, что называется выжженной землей. Кто знает, что лучше: получить по роже
от профессора Половинкина, или нарваться на оболваненных бывших клиентов
неубиенного Мони?
Звонок телефона отразился в здоровое ухо с потолка. Тотчас возникло
привычное предчувствие - отменили очередной договор, недели, а то и месяцы
усилий на смарку. Профессиональный провал воспринимался вне научной
деятельности. Подвох со стороны Мирона или Заца был давно привычной
данностью.
Но это было все-таки связано с изобретением. Правда, незапатентованным.
"Я к тебе претензий не имею, - непревычно взволнованно произнес всегда
подчеркнуто уравновешенный пляжный приятель, прозванный одноклубниками
Брателло - за удивительную толлерантность в бесконечных спорах. - Но они
подали на меня в суд." "Кто? - не сразу понял Алекс, все еще находясь во
власти своих посторонних предчувствий. - И почему на тебя?" "Потому что это
произошло в моей машине. Теперь он в коме и не исключено, что... самое
худшее..."
Наконец, до изобретателя дошло, что впервые в Израиле произошло
внедрение его идеи - подключить через повышающий трансформатор ток от
автомобильного аккумулятора к "забытой" на заднем сидении сумке.
Телеремонтник Брателло без конца жаловался на умельцев, залезающих в его
оставленную на улице машину. Алекс и решил проучить вора. Судя по всему,
проучил...
"Как это произошло? - тупо спросил он, прикидывая, какие беды теперь
грозят ему лично. - Где?" "Там же. Сплошные арабы и мизрахим, - в голосе
вальяжного и незлобивого Брателло проявился гнев неукротимого Ури. - У них
какой-то прибор, превращающий стекло в сплошную крошку... После чего вор
влез в салон и схватил сумку не одной рукой, после чего его бы просто
дернуло, а двумя. Ток прошел через жизненно важные органы. как мне сказали в
госпитале. А бесчисленные родственники наглеца меня едва не линчевали прямо
в реанимации. Спасибо, что я успел заскочить в туалет и там запереться." "А
полиция?" "Полиция установила, что сумка была специально "заминирована" и
что наше... мое деяние подпадает под определение... как это там на
иврите..." "Позволь, а ты что, звал этого араба в свою машину и просил
трогать твою сумку?" "Они говорят, что это неважно. Я заведомо подготовил
взрывное устройство против человека. Мой адвокат с трудом добился, чтобы
меня выпустили из камеры, где было полно арабов, откуда-то узнавших, за что
меня посадили." "Они вместе не сажают," - неуверенно усомнился Алекс. "Не
знаю. Возможно, это не арабы..."
2.
"Шалом, Мирон! Рад слышать тебя." "Ну, приручил без меня моего гения?"
"Все в процессе. А что?" "А то, что я бы на твоем месте послал его к чертям
и забыл. Вместе с его совковыми амбициями и неестественным в наших широтах
досто-инством." "А как же наш проект века, мой участок дна?" "Ты его уже
купил?" "В процессе." "Забудь." "Почему?" "А вот это я тебе скажу после
того, как получу обязательства, что ты меня еще раз не отдвинешь так же
бесцеремонно, как с Бек-кером." "Никуда я тебя не отодвигал, Мирон. Я ведь с
ним ничего не подписывал. А если подпишу, то в твоем присутствии и с твоей
долей." "От его тысячи долларов в месяц?" "Не стоит так со мной шутить."
"Прости. Это совковое хамство вообще заразительно." "Итак?" "Альтернативная
энергия. В топливный бак автомобиля заливается чистая вода и подключается к
катализатору. Вчетверо больше километров на литр." "Очередной гений?" "Вот
именно! И очень покладистый. Заранее согласен на любые условия.
Встречаемся?" "Нет." "Поче-му?" "Мирон, я тебя не узнаю. С каких пор ты впал
в детство? Да я со школьных лет читал об этих проектах. Еще в 1912 году
нефтяным экспертам продемон-стрировали катер, что ходил по Великим озерам
три часа с пустым баком и труб-кой за борт. Патент был тут же скуплен и не
то тут же уничтожен, не то хранится в лучшем из сейфов. У меня нет резона
его покупать еще раз." "Мой патентовед..." "Верю. Хороший парень. Знает свое
дело и ни разу нас не подставил. Но даже если это абсолютно ново, то ничего
у нас не получится. Там, где задеты коренные интересы нефтебизнеса, всегда
будет стена любому изобретению. Монополии готовы смириться с новыми членами
своего клуба, каким я пытаюсь стать с помощью Беккера, но никогда не
позволят рисковать своим рынком, как таковым. На все пойдут. В наше время
дешевле твоего очередного гения случайно машиной задавить, чем перекупать
патент. Твои же слова, Мирон!" "А если мы будем тайно производить его
эссенцию, добавлять ее в воду для иммитации запаха бензина и заливать в баки
машин на наших бензоколонках?" "Бизнес для мелких жуликов. Тайное тут же
станет явным с соответствующим сроком в тюрьме. Нет, это не для нас с тобой.
Впрочем, и я все больше склоняюсь к отказу и от Беккера. Коль скоро я ему до
конца не верю, вкладывать такие деньги - безумие. Мои люди ищут иное
приложение каптала. Бог с ней, с нефтью." "А государственные интересы?" "А
ты предложи Беккера прямо премьеру. На самом что ни на есть государственном
уровне." "Не устал насмехаться? Ему-то какое дело до этих интересов? Больше
будет получать в месяц?" "Вот и я о том же. С чего бы мне быть святее
главных раввинов? Пока мне казалось, что Беккер даст мне миллиарды, я
говорил о политике. Высокие национальные интересы прекрасны, как неоценима
подлива к основному блюду - к миллиардам. Наоборот у меня никогда не
получалось." "Но, насколько я понимаю, у тебя одна проблема с Алексом -
договор. Подпиши. И он будет честно работать. Это очень порядочная публика."
"А если ничего не выйдет? Если проект с червоточиной? А если появятся
конкуренты с таким же проектом на месторождении рядом, но с трубопроводом не
к нам, а в Ливан или в Грецию? Начерта тогда мне его честная или бесчестная
работа?" "Ты теряешь тысячу дол-ларов в месяц!" "Я похож на фраера? Проект
лопнул, а я плачу и плачу? Плохого же ты мнения обо мне." "Так что же? Я
могу идти с Алексом к другому?" "На его условия не пойдет никто. Платить
деньги за кота в мешке противно человеческой природе." "Так мы уже без
тебя?" "Погоди еще месяц-другой. Надо еще подумать. Тут завелся у него
адвокат, из олим. Жутко эрудированный. Моего Цви разгадал, представляешь?"
"Цви? Нет, не представляю." "Так вот, этот умелец, без лицензии, к тому же,
мы проверили, нашел занозу в проекте договора и, мало того, сказал твоему
Алексу, что мы заранее готовим обман. Тот вообще отказался со мной
разговаривать. И с моими доверенными лицами тоже." "А кто эти доверен-ные
лица?"
3.
Эти доверенные лица больше никому не доверяли.
После короткого звонка от Алекса Наташа долго не могла придти в себя,
напор-тачила на компьютере. Совсем недавно такой ласковый малый бос наорал
на нее и пригрозил выгнать, если снова ошибется в адресе, по которому
отправила важное письмо. Поскольку благосклонность большого боса по имени
Дуду не успела рас-пространится так далеко, чтобы дать ей квиют -
индульгенцию на любое качество работы, которую имеет соцсектор Израиля, то
угроза была более, чем реальной. На вилле у тех же скороспелых друзей Батьи
и Дуду пахала уже другая служанка. Так что настроение было премерзкое.
У Жени было ничуть не лучше. Он обратился к Дуду с инициативой -
написать большую статью в свою газету о проекте Заца-Беккера, получил
милостивое согла-сие и разразился двумя полосами - о Гекубе для арабов после
восхождения новой нефтезвезды на Ближнем Востоке. А в стране-то свобода
печати! Через неделю на те же две полосы была статья профессора, доктора
геолого-минералогических и прочая, и прочая. Широко известный в научных
кругах авантюрист Алекс Беккер, резал правду-матку профессор, сумел-таки
облапошить доверчивого сабру и предложить прожект, пригодный только для
юмористичесого приложения к той же газете, где безграмотный журналист
Домбровский... И тому подобное. Статья была запальчивая, околонаучная, с
бесчисленныеми "первое, второе, третье", ссылками на мировые нефтяные
журналы и с цифрами, опровергающими с порога саму идею. Автору проекта
профессор посоветовал завести себе Интернет, чтобы держать руку на пульсе, а
не пользоваться советскими иллюзиями многолетней давности. Доктор всяких
наук применил известный прием: не зная сути проекта, он, по названию,
придумывал свою версию идеи и ее же страстно и уничтожающе критиковал. В
частности, он тщательно рассчитал энергозатраты на челночные танкеры и на
базе этого высмеял тезис из статьи Жени, что последние не только не
потребляют энергии, но и заготавливают ее впрок при работе комплекса.
Досталось и трубопроводу. Были описаны современные донные коммуникации
повышенной прочности и приведена их цена. Из экономических расчетов
следовало, что проект убыточный, а цена нефти превысит цену золота.
Обе статьи не открыл ни один читатель. Им была в равной мере до фени и
та, и другая точки зрения, но главный редактор не преминул поставить
Домбровскому глубочайший клистир с последним предупреждением: не лезь туда,
где ты ничего не понимаешь! А то...
Вдобавок бедный Женя получил втык от самого Алекса - начерта написал
статью вообще? Ты же сам разрешил, отбивался он, на что получил: заставь
дурака богу молиться... И кое-что еще, и кое-что другое, о чем не
рассказать, о чем сказать нельзя, как пелось в той студенческой туристской
песенке, что некогда так весе-лила их обоих. Еще с Лидочкой и еще без
Сергея...
Настроение Алекса можете себе представить, если учесть, что на
словоохотливого профессора ему наплевать, а вот на другое - извините... Зац
с Мироном, случайно узнал хитроумный Беккер, раскопали хорошо ему знакомого
коллегу-умельца и тот доводит проект до кондиции. Естественно, без тени доли
самого Алекса...
***
Где выход? - мучительно думал Алекс, лихорадочно продолжая чертить
танкер-челнок. За окном без конца крутила метель, стекла забивал мелкий злой
снег. Как всегда в этом районе родного города, пахло гарью. И грызла
привычная гнусная беспомощность.
Через месяц надо сдавать проект заказчику, а старшего лейтенанта запаса
флота Беккера, командира минно-торпедной части противолодочного корабля как
назло призывают на переподготовку. А это означает минные постановки и
торпедные стрельбы, житье в кишащей тараканами узкой каюте на старой ржавой
посудине, несущейся в сером пенном просторе в составе никчемной эскадры. Тот
же месяц, что он должен был потратить на судьбоносные решения у родного
кульмана, ему предстоит провести среди замордованных матросов,
садистов-старшин, юных офицеров, рядом с которыми он, пожилой "партизан" в
мятой форме - нонсенс и чужак в кают-компании. Месяц, выпавший из жизни, как
такой же внезапный призыв в колхоз на срочную шефскую помощь селу, как все
прочие идиотские мероприятия, мешающие творческому труду - единственной
радости его холостой жизни...
Остается только выжать как можно больше от оставшихся двух часов
рабочего дня. Алекс старается успеть зафиксировать на ватмане свои
творческие задумки на период после возвращения с флота, торопливо делает
эскизы и накалывет их на кульман. Все проблемы и загадки, все козы и забитые
заказчиком гвозди - на потом. На тот короткий период, когда ему дадут
спокойно поработать. Сейчас же ни в коем случае не отвлекаться. Если бы еще
резинка была нормальная, та, японская, которая вчера вдруг упала и
бесселедно сгинула, хотя он исползал в поисках весь пол. А советская
мгновенно разлохамачивается и оставляет след отечественного карандаша после
кончившегося кохинора, хоть три насквозь. Одно название - этот ватман. Мало
конструктору заморочек с проектом, еще эти технические проблемы с
единственным инструментом - карандашом и резинкой. А тут еще без конца
звенит в ушах...
Телефон звонил методично и упорно.
"Алекс, - сладко мурлыкал Мирон в вернувшемся из сна мире. - Не очень
отвлек тебя? Как здоровье? Как дела? Слушай. На словоохотливого профессора
нам наплевать, а вот на другое - извини... Ты не знаешь случайно Букера?"
"Знаю, - упало сердце у Беккера. - Мой бывший коллега. Нас вечно путали
из-за сходства фамилий. Он-то при чем?" "А вот при чем. Зац случайно
раскопал это жемчужное зерно в навозной куче алии, как я тебя. И тот не
только готов довести наш с тобой проект до кондиции, но и заявляет, что это
вовсе не твоя, а его идея. Откуда я знаю? Он так говорит. Конечно, он тотчас
согласился на условия Заца, от которых ты так упорно отказывался.
Естественно, без тени нашей с тобой доли в движении проекта... Скажи мне вот
что. Он действительно толковый специалист? Чем он занимался в Союзе?" "Во
всяком случае не челноками. Этот проект у меня зародился здесь. Там он
просто был никому не нужен - при переполненной нефтью Сибири-то! О моей идее
Букер мог узнать только от вас с Давидом." "От Заца. Без меня. Меня они
точно так же отодвинули. Но я повторяю главный вопрос. Он может?... Я имею в
виду, его знаний хватит сделать все вместо тебя? Или твоя исключительная
квалификация?.." "Ничего исключительного у меня нет. Зная know how, он
вполне может меня заменить. У нас не держали дилетантов. Он знающий и
по-своему уникальный специалист." "Ты мне много раз говорил, что только
автор знает, где главный подводный камень. А без этого идея смертельно
больна и гроша ломаного не стоит!" "В теории он много сильнее меня... Но я
не завидую ни ему, ни твоему Зацу. Букер не имеет моего опыта практического
проектирования. Не понял? Я имею в виду уникальную способность истинного
автора решать внезапно возникающие проблемы по мере их появления. Это не
предусмотрено никаким know how. Боюсь, что без меня у них получится то же.
что у Александра Семеновича Рокка..." "Что еще за Александр Семенович? Ты
мне о нем говорил?" "Не важно." "Вместо новых загадок, скажи-ка мне лучше,
как ты можешь доказать, что это твоя оригинальная идея? Ну, заявки на
патент, как мы с тобой знаем, нету. Но хоть черновики, если не чертежи? Я
свяжусь со своим адвокатом..."
"Бесполезно, Мирон. Он просто заявит, что я еще там знал об "его идее"
и здесь ее предложил, а именно они с Зацем и уличили меня в краже... Но,
повторяю, в случае релизации моего проекта без меня их... да и нас всех ждет
страшная катастрофа." "Это все так пугают... когда нечего больше сказать. Но
мне-то ты можешь признаться - это на самом деле не его идея, Алекс? Потому
что, если..."
Лучше бы я остался в своем сне, задыхался Беккер. Отбыл бы свой
воинский долг и вернулся к кульману с промокашкой вместо ватмана. Зато без
вечного страха оказаться без вины виноватым.
Он поспешил к письменному столу, где лежали листики-напоминания о
деловых встречах. Как он мечтал навеки забыть обо всем этом со своей тысячью
долларов в месяц! Пора очнуться и тянуть привычную лямку бытия, вернуться от
призрачной надежды на жизнь к реальному выживанию любой ценой.
Бедный, бедный Букер, горько подумал он... Не понимает, что чужие кости
- самый ненадежный фундамент. Поматросит тебя тот же Зац и бросит. Сказал
бы, хоть, что вместе рождали проект, встретились бы, я бы тебе разъяснил.
Теперь ты пропал. А не нарушай заповедей. Не воруй. А воруешь, так хоть
делись. А я? Что я... Без радости любовь была, разлука будет без печали.
Став Гекубой, весь период борьбы с Зацем и безумных надежд
воспринимался как нечто безвозвратно потерянное.
4.
Впрочем, еще неизвестно, что такое настоящая Гекуба. Когда вам кажется,
что жизнь катится черт знает куда и настроение - полный швах, запишите эти
впечатления в дневник и прочтите свои записи года через три-четыре. И вам
будет казаться, что никогда вам не было так хорошо. В данном случае, когда
теракты следовали один за другим, а общество скалилось со всех сторон, Жене
казалось, что все плохо. Он просто не был оптимистом, а потому не знал, что
худшее - впереди. Это узнаешь только тогда, когда настает будущее, которого
не было только вчера и которое, став прошлым, само становится Гекубой...
В сентябре, как всегда внезапно, позвонил Ури Бен Цвит.
"Женя? Это Женя? - разрывался от восторга энтузиаст. - Вы - видели?! Вы
ви-де-ли? Ну..." "Теракт? - обреченно спросил Евгений, оторвавшись от
компьютера, где он как раз сладко описывал альковные приключения своих
любимых героев в полузабытом мире по ту сторону реки Ордынка. - Много
жертв?" "Д-де-сят-ки ты-сяч!! - захлебывался антитеррорист. - Наконец-то!"
Поехала-таки, решил Домбровский. А толку-то? Еще мощнее доставать
будет. "И где? - дипломатично уточнил он. - В Тель-Aвиве?" "Вы что? Вы... о
Боже! действительно ничего не знаете? - задохнулся Ури от редкого счастья
оказаться первооткрываетелем истины. - В Нью Йорке!! Они разбомбили им
Манхеттен!! Они уничтожили их самые главные небоскребы - рухнул сам символ
экономического могущества властелина мира!! Они размазали Пентагон по
Вашингтону! Они летят на Белый Дом! На Капитолий, на все их атомные
электростанции..." "Кто? Русские?" "Какие русские? Арабы!! Наши палестинцы
напали на Америку! Уже взяли на себя ответственность. Террористы-смертники
захватили десятки самолетов с сотнями пассажиров и бросают их на любые цели.
Живые зажигательные бомбы. Взрыв, пожар - ужас!! Тысячи убитых и десятки
тысяч раненных, разгром центра мировой цивилизации!! Наконец-то!" "Ури...
Погодите, - с маньяком, свихнувшимся от голливудских триллеров надо даже по
телефону говорить осторожно, уговаривал себя Женя. От его бешенной энергии
уже звенело в ушах. - Кто вам это сказал?" "Кто? Ящик." "Какой еще ящик? -
так называли в Союзе секретные предприятия. - Вам кто-то возвонил из
России?" "Женя, вы журналист или кто? Весь мир смотрит сейчас в ящик, а вы
куда? Так что вы обо всем этом думаете?" "Это... эти новости показали по
телевизору? Когда?" "И сейчас показывают. Вы включите, а я вам тут же снова
позвоню. Я вас понимаю. В это поверить невоз-можно!! Как я рад! Наконец-то
они проснутся и дадут нам расправиться..."
По телевизору действительно шел какой-то бездарный боевик. Самолет без
конца врезался в небоскреб, пробивал его насквозь, вылетал огненным облаком.
Потом этот кадр повторялся. На улице, похожей на нью-йоркскую, люди смотрели
на этот коллаж и бездарно изображали ужас и беспомощность. Режиссер явно был
не из лучших. Диктор комментировал происходящее. Примитивный рутинный
триллер, понял Женя. Специально для людей с интеллектом Ури. Сейчас появятся
крупным планом чудовищные литые челюсти Шварцнегера, и супермен схватит
террористов за глотки.
Но не было ни великолепного Арнольда, ни грустного Сильвестра, ни
прыгучего Джики. На экране клубились дым и пыль, бежали обожженные
окровавленные, покрытые пылью и пеплом люди. Наконец, и необозримый
небоскреб совершенно неправдоподобно провалился в преисподню. Явный макет,
не более того. Жене надоела эта белиберда, и он переключил на русский канал.
"...После чудовищного теракта в Нью-Йорке и Вашингтоне," - спокойно сказал
диктор на родном языке.
И пошли уже знакомые кадры из только что охаянного триллера.
Этого не может быть... Но это - правда, успел подумать Евгений, когда
телефон взорвался знакомым звонком - Ури умел заряжать своей ядерной
энергией даже линии связи. Полно, да не он ли инициировал эти теракты своим
воображением, ужаснулся, но не удивился Женя. От такого станется...
"Ну! - ликовал голос в трубке. - Понятно, что теперь будет?" "И что
же?" "Как?! Теперь Америка, да и весь мир нападет на врагов современной
цивилизации! На Палестину! На Арафата! Мы будем на острие общей мести за
гибель наших лучших друзей. Женя, простите, но я тороплюсь. Я пишу об этом
статью. Не выключайте, пожалуйста, ваш E-mail. Через... двадцать минут я вам
такое сброшу!!"
"Это не ХАМАС убивает сегодня евреев, - вспомнил Домбровский сцену в
рес-торане после "атаки террориста". - Это Буш с Путиным! Если бы они
официально объявили раиса террористом, а наши действия -
антитеррористической операцией, мы бы арестовали и судили главарей
палестинцев, а арабский мир и пикнуть не посмел бы. А лидеры великих держав
придуриваются, что тут равно виноваты обе стороны! И тем самым намеренно
провоцируют большую войну, главная цель которой - уничтожить вместе с
Израилем половину евреев на Земле."
Звонок снова полоснул по нервам.
"Женя! - не выдержал Ури. - Так что вы все-таки думаете? Что теперь
будет? Я с минуту на минуту жду сообщения о разгроме инфраструктуры
Автономии, ареста Арафата и..." "Ждите, - спокойно сказал Женя. - Если вам
делать нечего." "То-есть... Вы полагаете, что Америка простит Арафату...
уничтожение финансового сердца своей страны?!" "Назначат другого виновного.
Больше всех от этого действа достанется нам. Теперь от нас потребуют
немедленно уступить Арафату. И вообще во всем, в конце концов, обвинят
Израиль. Дескать заобижал арабов, вот они и озверели." "Вы соображаете, что
вы говорите? Мы - ближайший стратегический..." "Я не силен в стратегии, но,
как журналист, чувствую реалии." "Да палестинцы сейчас с ума сходят от
радости, что сгорели и погреблены заживо тысячи американцев. И каких
американцев - деловой элиты страны! Этот восторг наших врагов показали
крупным планом на весь мир. Тетка в очках и платке клокотала, как индюшка от
счастья, что искалеченные люди задыхаются под развалинами во тьме, пыли и
смраде, без всякой надежды на помощь, а их родные об этом знают и сходят с
ума от своей беспомощности! На глазах всего мира палестинские дети воют от
счастья, что тысячи их американских сверстников остались сиротами и выражают
желание скорее стать террористами-смертниками, а вы..." "Они скажут, что это
результат оккупационной политики сионистов, что восторг их толпы - коллаж
произраильских СМИ, а на самом деле палестинцы в массе умирают от скорби.
Лживый раис немедленно выразит соболезнование и понимание американцам от
имени своего многострадального народа. И ему тут же охотно поверят, что бы
он ни произнес. Поймите, антисемитизм - наследственное психическое
заболевание..." "Вот для лечения таких болезней и применяется шоковая
терапия. Это ли не шок? Это хуже Пирл Харбора. Японцы напали на военных,
которые для того и существуют, чтобы погибать в бою. А тут - на брокеров и
девушек из бесчисленных буфетов на всех ста этажах. А циничное разрешение
обреченным пассажирам авиалайнеров попрощаться с родными по мобильнику? А
злорадное равнодушие к жизни этих пассажиров! Японцы с гордостью признали
атаку своей победой, а все мусульмане уже заявили о своей непричастности.
Японцы-камикадзе были солдатами и воевали только против солдат, а эти
трусливые твари... Нет, Женя. на этот раз чутье вас подвело! У власти в
Израиле стоят решительные люди. Момент для удара настал. Уже через час-два
вы поймете, что прав я. Гордая Америка никогда не простит арабам такого
позора."
Через час-два не произошло ничего.
В ушах звенело от американского патриотизма. Тошнило от лобызаний между
собой нынешних чемберленов. Левые интеллектуалы Израиля еще более страстно
рвались к ноге Арафата, продолжавшего свое черное дело. Америка поспешила
дистантироваться от Израиля и заверить арабов в своей неизменной дружбе, а
агрессивный ислам объявила гуманнейшей из религий и своим духовным партнером
в борьбе с абстрактным терроризмом. Наложившие было в штаны лидеры
стран-бесов тут же возопили, что международным террористом они считали и
считают только Израиль, а их новоявленные партнеры по коалиции против черт
знает кого немедленно согласились, что взрывать израильских детей у их
дискотеки можно и нужно, ибо это акт войны, к тому же, против тех, кого бить
всегда надо, чтобы спасать... На этот раз - спасать святотатственную
коалицию убийц и убитых. Политики, каждый в своих целях, лихорадочно и
цинично спешили использовать американскую трагедию. Россия получила
благословение на замочку уцелевших было чеченов, Пакистан легимитировал
исламскую атомную бомбу. Иран был спешно прощен за все и льстиво приглашен в
коалицию - читай против Израиля. Наконец, сбылся и самый наглый вариант
сценария абсурда - на борьбу с террористами позвали самого Арафата. А тот
сказал - только вместо сионистского образования. И дядя Сэм тут же
согласился. Дались ему эти евреи - без нефти-то! Арафат засучил рукава,
празднуя очередную победу безумия над разумом. И все тут же стало на свое
место.
Американцам еще выковыривать и выковыривать из рухнувших небоскребов
фраг-менты тел своих ни в чем не повинных граждан, а политикам - решать свои
проблемы за счет жертв новых катастроф в Израиле и в Америке.
Впрочем, возможно все, а невозможное просто требует чуть больше
времени, чтобы стать возможным. В принципе, возможно вступление России в
НАТО и ее распространение на восток до последеющего вступления туда же и
Японии. После чего стремительно набирающий сметроносную мощь Китай уже не
Китай...
Менее возможна переориентация Запада с арабской нефти на российскую.
Еще менее возможно, с той же целью лишения исламского скорпиона
ядовитого жала, осуществление проекта Алекса Беккера, естественно и
ненавязчиво ставшего до того проектом Давида Заца.
Возможна поимка авторов американской трагедии и демонстрация по
телеви-дению их казни на электрических стульях. Возможны еще более жестокие
теракты, как месть новых монстров за этот киносеанс - отравление или
заражение чумой водоемов в приличных странах. При таком-то откровенном
флирте последних с бесами, почему бы и нет?
Еще более возможен поворот всей чудовищной коалиции против единного
врага - едва различимого на карте мира Израиля и атомный ответ последнего,
как акт героического самоубийства - современной Массады. Возможны после
этого погромы евреев по всему миру с тотальной гекубой тех, кому бежать уже
некуда. .
Пока же подтверждались прогнозы Домбровского. Миллиарды были потрачены
на пыль и дым при перетряске заросших травой советских еще развалин самой
нищей центрально-азиатской страны. Назначенный автором теракта тысячелетия
Бин-Ладен бесследно исчез. Арафат снова распоясался и подставил свой народ
под израильские танки, вызывая гнев в Америке против этих несносных
израильтян, унижающих целый народ из-за каких-то сотен своих взорванных
сограждан. Хотя все видели, что танки работали не по прямому назначению, а,
как всегда, "для ужаса". С лучших в мире вертолетов прицельно разрушались
пустые оффисы. А по нашим улицам лилась реальная еврейская кровь, к которой
человечество привыкло давно и охотно. Поэтому Америка запросто сдавала
Израиль под аплодисменты Европы и России, как до того предала верную ей
десятки лет Югославию.
А наши левые и правые хищно жрали друг друга. На переднем крае этой
битвы за еврейские умы был Евгений.
На свою голову!..
Затихший было Ури разразился серией статей на личном сайте
Домбровского. В своей манере он требовал сделать из Рамаллы копию Грозного,
выселить всех арабов ко всем чертям (без уточнения), а потом судить
архитекторов Осло, арабских и еврейских на одной скамье. Он не только
предугадывал смертный приговор, но и красочно описал всех подсудимых на
одной перекладине с синими высунутыми языками. Если против такой позы лидера
мировой палестинской революции вроде бы никто не возражал, то все прочие
дрыгуны - герои публицистического триллера почему-то сильно возмутились. А
сам Женя, который спокойно помещал в свой гайд-парк любой левый или правый
бред, и не думал о гибельных последствиях. Он полагал, что Интернет, как
кольт, уравнял всех в правах. Что в сети, как на заборе, можно безнаказанно
воспроизвести и стихи поэта, и неприличные слова.
Резкий телефонный звонок прозвучал рано утром в самый канун Нового
года.
"Откройте дверь, - резко прозвучало в трубке. - Полиция."
Как в кино, в его квартиру решительно вошли трое рослых молодых людей в
штатском - двое мужчин и женщина. В них не было ничего угрожающего, кроме
иврита, который Женя мгновенно начисто забывал, если волновался. С трудом он
понял, что речь идет именно о художествах храброго Ури. И о
подстрекательстве к убийству политических деятелей на личном сайте Евгения.
Кто-то где-то решил, что праздник демократии в Интернете затянулся и что
неправильных пора урезонить. Тех, кто идет не в струе контролируемых кем
надо средств массовой информации. На сеть были втихаря распространены
подзаконные акты 1995 года, когда кто-то убил лидера правильного лагеря, а
во всем обвинили подстрекателей из лагеря нехорошего.
"Дело Домбровского" вполне могло стать отличным юридическим
прецедентом. Чтобы правым впредь жизнь медом не казалась, а левые сохранили
фактическую информационную власть над страной.
Прекрасная стать ворвавшихся стражей подчеркивала их физическое
примущество перед пожилым евреем среднего для своего поколенья ростом. Они
сунули в нос подследственному небрежно написанную на иврите бумагу, из
которой он понял только, что это все-таки не налет, а законное вторжение в
его "дом-крепость".
С этого момента все здесь больше ему не принадлежало. Мужчины стали
деловито рыться в бумагах, изымая заграничный паспорт, чековую и записную
книжки, дискеты со статьями, перепиской и литературными произведениями, даже
его частный дневник - более интимный и доверенный собеседник Домбровского,
чем сама Наташа. Женщина развязно шныряла по шкафам, проверила всю обувь
преступника, усевшись для этого прямо на пол. Несколько секунд она изучала
портреты Эйнштейна и лидера правых по прозвищу Ганди, невинно спросив у
Жени, кто это. Поскольку Домбровскому было запрещено трогаться с места, он
вытянул шею, не понимая, о ком именно спрашивает красивая представительница
власти. "Ивжен, - строго сказал главный. - Не слышишь? Кто это?" "Это или
это?" "Этого мы хорошо знаем, - снисходительно пояснил тот о Ганди. - Кто у
тебя тип с высунутым языком?" "Эйнштейн." "Я тебя не спрашиваю его фамилию.
Кто он?" "Лауреат Нобелевской премии." "О!.." Портрет не конфисковали. Зато
по-хозяйски полезли под стол, отсоединили процессор и приобщили его к делу.
Наполнив вещественными доказательствами две коробки и пошныряв по спальне и
кухне, вошедшие удалились так же стремительно, как и ворвались.
Самыми страшными были часы до возвращения с работы Наташи. Она сразу
поняла по лицу мужа, что в доме беда и облегченно вздохнула, узнав правду.
Слава Богу, не с детьми, не с ним самим, а всего лишь с компьютером.
Зато у Жени "началась ломка", как у любого, кого внезапно лишают
любимой привычки. Особенно обидным было вторжение в душу - доступ кого
попало в общение Жени с самим собой - в дневник, в черновики его повестей и
рассказов. Евгению казалось что его без конца насилуют. При этом владельцу
сайта как-то не приходила в голову мысль об аналогичных муках левых лидеров,
которые, как ни странно, тоже люди и имеют собственные души. И этим душам
тоже не сладко после вторжения в их жизнь неукротимого гиганта сионизма Ури
Бен-Цвита. Женя привык к свободе слова в Израиле и полагал, что на любое
публичное выступление у всех задетых есть право ответить тем же - не
более...
Естественно, Новый год был испорчен. Трахнутый по самое сердце Женя с
горя разругался с ни в чем не повинной Наташей, отказался открывать
шампанское и вставать с постели к моменту речи российского (а какого же еще
в Новый-то год?) президента. В результате Наташа честно встретила все дважды
- по московскому и израильскому времени, чекнулась с бутылкой и одна пошла
гулять среди веселых голосов из по-летнему открытых "русских" окон. На
берегу моря было особенно многолюдно и весело. Пахло шашлыками, хлопали
пробки, из роскошных машин неслись русские песни. Преуспевшая часть алии
праздновала свой, январский Новый год, оставив еврейский, сентябрьский
пейсатым и прочим марокканцам.
Между тем, в ивритоязычной, естественно, левой газете на другой день
появилось короткое и невнятное сообщение об успешном пресечении отделом по
борьбе с компьютерной преступностью противозаконной деятельности одного из
русских коллег по перу.
После недолгого колебания редактор вручил Жене письмо об увольнении.
Без компьютера Женя не мог кому-то предложить свои статьи. Впрочем, это
и не имело никакого смысла. Если штатные журналисты русских газет что-то
получали, то напиши он сейчас хоть шедевр, перепечатанный завтра по всему
миру, гонорар был бы такой же, как за истеричное письмо выжившего из ума
ветерана - нуль.
В квартире, которую до налета Домбровские считали своей, на месяцы
наступила тишина. Без Интернета, словаря и редактора, музыки, архива,
записных книжек, диктофона и дневника жизнь словно потеряла смысл. По утрам
жена уходила на работу, а муж, как тысячи прочих бедолаг на земле
обетованной, часами слонялся без дела, включая и выключая осточерчевший
телевизор, открывая газету, где уже не могло быть его статьи.
Главное же - исчезли самые любимые собеседники - герои его повестей и
романов.
Ни к чему были творческие находки, постоянно озарявшие его мозг и
требующие немедленной фиксации на хардиске. "Полная пустота", как любят
выражаться классики современной русской литературы по обе стороны
Шереметьево-2... Попытки вернуться к бумаге и авторучке только подчеркивали
значимость потери!
"Самое страшное, однако, - обиженно морща лоб, торопливо записывал Женя
авторучкой в свой дневник пятилетней давности, - это осознание мною на
собственной шкуре враждебности общества, защитником которого я чувствовал
себя задолго до эмиграции и все годы после алии. За полтора часа обыска и
пять часов допроса из меня начисто испарились флюиды сионизма, которые я
активно генерировал и которыми так щедро делился с читателями. Еврейство в
одночасье потеряло своего истового и искреннего аппологета."
Закончив это самоедство, он вдруг почувствовал острую нежность к своей
нелепой крохотной стране, к ее яркой зелени, доброму крикливому народу,
библейским холмам, игрушечным городам и уютным автобусам. Один из них как
раз был на экране телевизора в искореженном виде. Диктор давал бездушные
комментарии по поводу рутинного уже теракта. Из обгорелых обломков выносили
трупы солдат и солдаток, а с крыши соседнего дома, как бою гладиаторов с
трибун Римского Колизея, аплодировали израильские арабы.
Любое раздражение по отношению к своему народу показалось ему мелким и
подлым. Все это, хорошее и плохое, и счастье, и Гекуба - мое! Такое,
которого не было и быть не могло там, на фактической родине, где меня вроде
бы ценили. Ощущение сопричастности, вытеснив ожесточение и отчуждение,
пришло откуда-то извне так внезапно что стало жутко, словно при проявлении
полтергейста. Чтобы отогнать наваждение, он провел рукой по лицу и с
изумлением ощутил влагу от слез на ладони и их соленый вкус во рту.
Захотелось тут же кинуться к письменному столу и написать что-то в защиту...
Но для кого написать? Читатели Домбровского не только были давным-давно с
ним согласны, но и оказались правее даже неистового Ури. Их уже ничем не
удивишь. Для европейцев? Им-то что до нашей Гекубы? Русским? Они еще больше
французов зомбированы примаковскими построениями: "бедные арабы - жестокие
оккупанты". Что может сделать даже и нормальный, не раздираемый внутренними
голосами, маленький храбрый Давид против сотни Голиафов?
Размышления прервал долгожданный звонок от тех, на кого он сейчас
только и мог надеяться. Пожилой бородатый активист самой правой партии,
естественный союзник, начал разговор в самом дружественном тоне,
посочувствовал жертве произвола властей, пообещал акции протеста в защиту.
"Вы что, почти не говорите на родном языке? - вдруг резко сменил тон
собеседник. - Евгений Домбровский, написавший "Выход из тупика", не знает
иврита! Теперь мне понятна ваша путанница в терминологии. Слово "палестинцы"
вы пишете без ковычек, а также употребляете слово "территории", говоря о
своей Родине - Эрец Исраэль. После этого остается только сомневаться,
считате ли вы вообще Израиль своей родиной. Сколько лет вы в стране?"
"Двенадцать, - пролепетал великий публицист. - А вы?" "Неважно. Я тут очень
давно, и для меня не существует никаких "палестнцев", а есть арабы, которых
следует как можно раньше изгнать из моей земли." "Каждая точка зрения имеет
право..." "Нет! Не каждая! Называя Иудею "территориями", человек, в
удостоверении личности которого написано иегуда - еврей - теряет право так
называться. Вам следует определиться, уважаемый, с кем вы, с евреями или с
их гонителями. Произносить слово "палестинец" в приличном обществе так же
недопустимо, как "жид" в нашей с вами бывшей стране, а слово "территории"
для меня звучит в газете, как "еб твою мать". Вы не имеете права выступать в
печати от имени евреев, не будучи таковым в душе. Думаю, вы совершили
ошибку, переехав в нашу страну. Когда мы боролись за наше право совершить
алию, вы благополучно служили властям. А теперь строите из себя патриотов.
Но вас с головой выдает ваш просоветский язык и брезгливое отношение к
нашему языку, к нашей вере, к нашим традициям, ко всему, что делает еврея
евреем. Мне противно говорить с вами, Домбровский. Прощайте."
"Кто это был? - спросила Наташа, как всегда слушавшая разговор с
пара