то мы пришли. Он отводит глаза от монитора. Его первые слова: "Господи, какая мерзость этот Макинтош!" Потом: "Я засунул брюки в сушилку". Он переименовывает главу в "Богатство и слава", посчитав, что "Испортит ли меня успех?" звучит слишком эгоцентрично. Он хочет поработать еще, поэтому я увожу девочек искать тюленей, пока он заканчивает главу. XII. Легко сражаться с ветряными мельницами, если не знаешь, как это трудно. Пять лет назад, когда люди спрашивали меня, сможет ли Linux проникнуть в царство настольных компьютеров, потеснив Microsoft, в их голосе всегда звучало сомнение. Я неизменно отвечал, что так и будет. Они воспринимали это скептически. На самом деле они, наверное, просто лучше меня знали реальность. Я не представлял себе, во что это выльется. Что необходимо не только преодолеть технические проблемы на пути создания надежной и переносимой операционной системы, но и добиться для этой системы коммерческого успеха. Я бы наверняка закис, если б заранее знал, какая понадобится инфраструктура для нынешнего успеха Linux. Мало того, что надо быть молодцом. Это-то само собой, но еще все должно хорошо сложиться. Любой здравомыслящий человек был бы совершенно потрясен и подавлен при виде отвесной скалы, которую предстояло штурмовать. Чего стоит одна задача поддержки PC во всем их редкостном разнообразии! Нужно помогать людям, столкнувшимся с ошибками, которые вы не можете воспроизвести, в приложениях, до которых вам нет дела. Но поскольку вам есть дело до Linux, все проблемы нужно решать. Нечего и пытаться проникнуть на коммерческий рынок, не обеспечив серьезную поддержку пользователям. На ранних этапах развития Linux такую поддержку можно было организовать внутри компании. Но для того чтобы все сделать в больших масштабах, нужно много людей и серьезная инфраструктура. Недостаточно просто выделить телефонный номер (хотя бы и бесплатный), по которому клиент может задавать вопросы в течение месяца после покупки. Сейчас вопросы поддержки уже не стоят так остро, потому что ее можно приобрести у целого ряда компаний: Linuxcare, Red Hat, IBM, Silicon Graphics, Compaq, Dell. Но это было необходимо. Долгое время я этого даже не понимал. В течение нескольких лет это было основной проблемой. В отличие от бизнесменов с солидной технической подготовкой или журналистов с коммерческой жилкой, я был узкоспециализированным программистом, который совершенно не представлял себе, что потребуется. Одни технические проблемы удержали бы меня от этого эксперимента. Если бы я знал, сколько понадобится труда и что я все еще буду этим заниматься через десять лет и что в течение десяти лет на это будет уходить почти все мое рабочее время, я бы никогда за это не взялся. А оскорбления! Сейчас их не так уж много, но тоже бывают. Те, кому не нравится идея открытых исходников, или те, кто расстроен ошибками в программе, шлют мне мейлы, обвиняя во всех своих бедах. Сравнительно с положительными откликами такие сообщения составляют ничтожную долю, но они есть. Да, знай я, какой труд меня ждет и сколько сложностей впереди, может, ничего бы у меня и не вышло. Если бы мне хватило знаний заранее предвидеть проблемы, дело могло бы заглохнуть вскоре после первого выпуска Linux. Если бы я знал, сколько деталей придется уладить и сколько всего люди ждут от операционной системы, то смог бы предвидеть ужасные варианты развития событий, которые были бы мне не по зубам. Но я не мог предвидеть и хорошего. Какую мощную поддержку я получу. Сколько людей будет работать со мной вместе над решением проблем. Так что, пожалуй, я не прав. Если бы я мог предвидеть все хорошее, я бы, возможно, добился своего. Интеллектуальная собственность В наше время споры об интеллектуальной собственности (ИС) кипят так бурно, что в туалет нельзя зайти, чтобы не прочесть там настенную надпись в поддержку той или иной позиции. Некоторые думают, что патенты и прочие формы интеллектуальной собственности -- это погибель для свободного мира, что эти законы не просто неверны, но злокозненны и их следует отменить как можно скорее. Другие полагают, что интеллектуальная собственность является чуть ли не основным двигателем мировой экономики. И вот они-то хотят максимально укрепить юридический статус прав на ИС. В результате посвященные этому вопросу настенные надписи достигают порой крайней степени экспрессии. Разумеется, по большей части они размещаются в виртуальных туалетах Интернета, а не в злачных местах Сан-Хосе (Это, как вам объяснит всякий житель Сан-Хосе, называется ИРОНИЯ. В Сан-Хосе нет злачных мест. Если кому-то хочется развлечься, он едет в Сан-Матео.). По некоторым вопросам законодательства об интеллектуальной собственности разгораются весьма бурные дебаты, где в ход идет все -- от ссылок на первую поправку (Первая поправка к конституции США гарантирует свободу слова. -- Прим. пер) до опасений, что законы об ИС в будущем помешают разработкам на базе открытых исходников. У меня на этой почве произошло настоящее раздвоение личности. Нельзя сказать, что у меня нет своего мнения: у меня очень твердые убеждения по поводу ценности интеллектуальной собственности, но они приводят на разные стороны баррикад. И это, должен сказать, очень сбивает с толку. Получается, что я спорю с обеими сторонами. И я думаю, соль тут в том, что у интеллектуальной собственности на самом деле две стороны, у которых нет ничего общего, кроме названия. Для многих людей -- и для меня в том числе -- интеллектуальная собственность связана с человеческой изобретательностью, самым главным, что отличает людей от животных (конечно, не считая больших пальцев). С этой точки зрения само название "интеллектуальная собственность" является оскорбительным: это не та собственность, которая может быть продана, как обычное имущество, это продукт творчества -- величайшее достижение рода человеческого. Искусство с большой буквы. Она может быть Моной Лизой, а может быть результатом долгой ночи программирования, причем результатом, которым ты как программист страшно гордишься. Драгоценность, которую невозможно продать, -- неотъемлемая часть тебя самого. Такого сорта творчество -- будь то живопись, музыка, скульптура, литература или программирование -- должно быть священно. Творец и то, что он создал, связаны неразрывной нитью. Она подобна связи между матерью и ребенком или между плохой китайской кухней и глутаматом натрия. В то же время каждый должен иметь возможность приобщиться к нему, потому что такова человеческая природа. А в другом углу ринга мы видим интеллектуальную собственность как большой бизнес, который весит десять тонн миллиардов долларов в год (и даже больше). У человеческой изобретательности оказался ценник, и стоит она весьма дорого. Способность к творчеству встречается редко, поэтому она не только дорого стоит, но и очень прибыльна. Так что появляются совсем другие аргументы и совсем другие люди. Те люди, которые называют продукты творчества "собственностью". Не говоря уж о юристах. Перечитайте заголовок этой главы. "Собственники" берут верх. Даже введенное ими название прижилось. Так в чем же проблема? Самый известный пример интеллектуальной собственности -- авторское право. Авторское право -- это юридическое оформление права создателя делать со своим творением то, что он хочет. Владелец создания решает, как можно использовать его творение. Получить авторское право юридически очень легко. Его не нужно регистрировать. Каждый создатель автоматически является владельцем авторских прав на свое творение. В этом существенное отличие от большинства других законов об интеллектуальной собственности, потому что в результате авторское право оказывается доступно не только большим корпорациям, но и отдельным индивидуумам. Вы сами можете стать владельцем авторских прав, просто написав, нарисовав или вообще создав что-то уникальное. Если вам хочется, можно поставить значок типа "й, ваша фамилия, 2000", но, честно говоря, в этом нет никакой необходимости. Вы владеете авторским правом независимо от того, объявили вы об этом или нет. А такой значок просто поможет найти вас тем, кто захочет воспользоваться вашим творением. Конечно, само по себе владение авторским правом особой пользы не приносит. Но, владея своим созданием, вы приобретаете право контролировать его использование. Вы можете, например, продать свое творение кому-нибудь, и никто -- кроме налоговой службы -- вам слова не скажет. Но здесь речь идет не только о деньгах -- именно поэтому многие люди оказываются в замешательстве. Например, авторским правам можно найти более интересное применение, чем продажа. Их можно лицензировать. Это даже лучше, чем продавать: вместо того, чтобы продавать свое творение, вы продаете лицензию на выполнение с ним определенных действий и при этом сохраняете свои авторские права на него. Получается что-то вроде сказочной неразменной монеты: ты ее отдал, а она снова у тебя в кармане. Именно так создаются майкрософты всего мира: они бесконечно продают право использования чего-то, ничего при этом не теряя. Неудивительно, что людям очень нравится владеть собственностью такого рода. Ну что, теперь проблема вырисовывается? Если вы до сих пор не видите ничего странного, то я могу продать вам мост и пару участков на берегу. Основная проблема с интеллектуальной собственностью уже проглядывает: будучи владельцем интеллектуальной собственности, вы можете с успехом продавать ее вечно, ничего при этом не теряя. Вы ничем не рискуете и даже можете составить лицензионное соглашение так, чтобы вы не несли никакой ответственности, даже если в собственности есть изъяны. Звучит нелепо? Вы будете удивлены. Изъян: никакой защиты потребителя. Дальше -- больше. Владелец авторских прав имеет не только право продавать свою собственность, не теряя ее, но и право подавать в суд на тех, кто продает похожую собственность. Понятно, что владелец авторских прав имеет права на эту производную собственность. Понятно? Не спешите. Где проходит граница между творческой переработкой и копированием? А что делать, если схожие идеи приходят в голову разным людям? Кто из них получит право продавать свою идею снова и снова, послав всех остальных к черту? Понятие "интеллектуальная собственность" не защищает не только потребителей, но и других творцов. Хуже всего то, что за ужесточение законов ратуют в первую очередь во имя "защиты" изобретателей и художников. При этом люди не осознают, что, предоставляя такие обширные права одним, мы тем самым лишаем прав других. И неудивительно, что поборниками ужесточения авторских прав выступают организации, которые от этого больше всего выигрывают. Не сами художники и изобретатели, а торговцы ИС -- компании, которые зарабатывают на чужих творческих способностях. Ну и юристы, разумеется. Конечный результат? Дополнения к законодательству, подобные печально известному Закону об авторских правах в электронном тысячелетии (DMCA), который лишает потребителей авторской собственности последних остатков прав. Если у вас сложилось впечатление, что я считаю, будто от авторского права один вред, вы ошибаетесь. Я горячий сторонник авторских прав, но я против того, чтобы права автора заходили слишком далеко. Он не должен иметь права вить веревки из потребителей. И я говорю это не просто как потребитель, но и как производитель материалов, защищаемых авторским правом -- этой книги и самой Linux. Как владелец авторских прав, я имею определенные права. Но вместе с правами приходят обязанности -- или, как говорят в некоторых кругах, "положение обязывает". Поэтому я должен пользоваться своими правами ответственно, а не применять их как оружие против тех, у кого таких прав нет. Как сказал один великий американец: "Не спрашивай, что авторские права могут сделать для тебя, спроси, что ты можешь сделать для авторских прав" (Перефразировка известного высказывания Джона Кеннеди: "Не спрашивай, что твоя родина может сделать для тебя, -- спроси, что ты можешь сделать для своей родины". -- Прим, пер) -- ну, или что-то в этом роде. Однако авторское право, несмотря даже на Закон об авторских правах в электронном тысячелетии, -- это все же весьма умеренная и цивилизованная форма интеллектуальной собственности. Существует понятие "добросовестного использования", и владение авторским правом еще не дает собственнику все права на произведение. Чего нельзя сказать о патентах, товарных знаках и коммерческих секретах -- "тяжелых наркотиках" ИС. В частности, дискуссии по поводу патентов на программное обеспечение приняли в технических кругах такие бурные формы, что вопрос попал в список тем, не подлежащих обсуждению в приличном обществе -- наряду с контролем над огнестрельным оружием, правом на аборт, медицинским использованием марихуаны и сравнением вкуса пепси и кока-колы. Ведь патенты обеспечивают контроль над изобретениями, аналогичный тому, который дают авторские права, но без большинства связанных с ними компенсационных возможностей. Особенно ужасно, что патент -- в отличие от авторского права -- не предоставляется автоматически на каждое новое изобретение. Нет, сначала надо пройти через долгую и мучительную процедуру подачи заявки в бюро патентов. Ожидание ответа от бюро патентов отчасти напоминает стояние в очереди на регистрацию автомобиля, но нужно отдавать себе отчет, что вы стоите в очереди вместе с дюжиной юристов и очередь эта длиною в ДВА ГОДА. Короче говоря, этим нельзя заняться походя -- в пятницу вечером, если дети рано заснули. А хуже всего то, что бюро патентов на самом деле не имеет возможности проверить, действительно ли вы изобрели что-то совершенно новое. Нельзя сказать, чтобы у них работали Эйнштейны (Вообще-то Эйнштейн действительно служил в патентном бюро, когда работал над специальной теорией относительности. Но он -- исключение. Даже большинство патентных служащих это признают.), поэтому довольно сложно провести полноценное исследование новизны. А это значит, что во многих случаях были выданы заведомо необоснованные патенты. Одним словом, патентное бюро часто оказывается совершенно импотентным. А что в результате? Ясно, что лишь немногие индивидуумы получают патенты. А вот компании получают их тоннами. Это хорошее оружие для защиты от других компаний, которые грозят подать в суд за использование их патентов. Современная патентная система -- это по существу "холодная война", где вместо ядерного оружия используется интеллектуальная собственность. И эта война немногим лучше той. Изобретатели-одиночки, столкнувшиеся с безумной системой и не имеющие возможности нанять 12 тысяч юристов, оказываются загнанными в бомбоубежища. А если вы не хотите возиться с патентами, можно обратиться к сильнейшему средству мира ИС: коммерческим секретам. Прелесть в том, что при этом не нужно иметь дело с Бюро коммерческих секретов или чем-то аналогичным. Достаточно просто объявить свою интеллектуальную собственность секретной. Можно даже рассказывать о ней налево и направо, но при этом добавлять, что она секретная. Раньше так делали постоянно, и именно поэтому были введены законы о патентах. Чтобы побудить индивидуумов и компании делиться своими секретами, патентное законодательство обеспечивает в течение некоторого времени защиту на рынке, если вы раскроете свой путь к успеху. Типичная форма баш на баш: вы нам скажете, как вы это сделали, а мы вам дадим эксклюзивные права на X лет. До изобретения патентов люди ревностно хранили свои технологические новинки и уносили свои секреты в могилу. Ясно, что стремление навсегда скрыть свои технологии было губительным для технического прогресса. Предоставление эксклюзивных прав сделало патенты мощным стимулом для раскрытия секретов, поскольку вам больше нечего было бояться, что конкуренты узнают, что вы делаете, и вы потеряете преимущество секретности. Однако времена меняются. В наше время даже коммерческие тайны -- по необъяснимым причинам -- имеют юридическую защиту. Каждый здравомыслящий человек понимает, что если секрет раскрыли, то это больше не секрет. И только в странных и запутанных лабиринтах закона об интеллектуальной собственности секреты могут продолжать считаться секретами, даже если все знают, в чем они заключаются. При этом если вы служите у неподходящего работодателя, то можете даже попасть под суд за те знания, которые есть у вас в голове. Некоторые законы об интеллектуальной собственности просто-таки пугают. Открытые исходники в значительной степени предназначены для достижения мира в этой войне, связанной с интеллектуальной собственностью. Хотя мнения о роли открытых исходников расходятся, можно рассматривать их как аналог разрядки в области высоких технологий, устраняющий роль авторского права как оружия в борьбе за интеллектуальную собственность. Открытое программирование подразумевает использование авторского права для приглашения всех к участию, а не для борьбы с ними. Все тот же старый лозунг: "Занимайтесь любовью, а не войной" -- только на чуть более абстрактном уровне (может быть, на существенно более абстрактном, если подумать о некоторых моих знакомых хакерах). Но, как и в любом серьезном философском споре, здесь есть и обратная сторона медали. Тут-то и начинается мой внутренний разлад. Я попытался объяснить, почему множество людей считает, что интеллектуальная собственность и в особенности ужесточение законов об интеллектуальной собственности -- это страшное зло. Многие из сторонников открытых исходников (да и другие люди, честное слово) с радостью уничтожили бы все "бомбы" и прекратили "холодную войну" в области знаний. Но не все с этим согласны. С другой стороны, хотя интеллектуальная собственность и несправедлива, а законы о ней в значительной степени направлены на защиту прав больших корпораций в ущерб потребителям и даже индивидуальным творцам, но зато как же она прибыльна. ИС делает сильных сильнее, и именно мощь этого оружия обеспечивает ему эффективность на рынке. Интеллектуальная собственность играет важнейшую роль в технологической войне по той же причине, по которой ядерное оружие было главным аргументом в "холодной войне". А технологии хорошо продаются. При этом порождается очень мощная положительная обратная связь. Поскольку интеллектуальная собственность приносит большие доходы, куча денег тратится на создание все новой интеллектуальной собственности. И это очень важно. Точно так же, как войны всегда служили мощным стимулом для развития науки и техники (исходно и компьютеры создавались исключительно в военных целях), так и виртуальная война вокруг прав на интеллектуальную собственность помогает работать механизму прогресса и привлекает к развитию технологий невиданные ранее ресурсы. И это хорошо. Конечно, как интеллектуальный сноб я убежден, что простое наращивание ресурсов мало помогает подлинному творчеству. Взгляните, например, на современную музыкальную индустрию. Вагоны долларов расходуются ежегодно на поиск очередного крутого исполнителя -- и все же никто не думает, что "Спайс герлз" (которые получили щедрое вознаграждение за свой вклад в искусство) могут сравниться с Вольфгангом Амадеем Моцартом (который умер в бедности). То есть одними денежными вливаниями гения не создашь. Но интеллектуальный снобизм -- "гения не купишь за деньги" -- не может служить основой для долговременного развития бизнеса. Творческие личности настолько непредсказуемы и с ними столько возни, что при долгосрочном планировании чистых гениев не следует принимать в расчет. Сегодня развитие технологий (и, следует с грустью признать, музыки) определяется не Эйнштейнами (или Моцартами), а огромной армией интенсивно вкалывающих инженеров (или, в случае музыки, пышногрудых девиц), которые только изредка демонстрируют всплески таланта. Увеличение ресурсов не ведет к созданию шедевров, но обеспечивает медленный и устойчивый прогресс. И в конечном итоге это к лучшему. Масса вкалывающих инженеров может представляться менее романтичной, чем эксцентричный гений. Недаром о безумных ученых снимается неизмеримо больше фильмов, чем о трудягах-инженерах. Однако, хотя периодические всплески гениальности, безусловно, желательны, с точки зрения бизнеса гораздо важнее постоянный поток небольших усовершенствований. И вот здесь-то на первый план выступает сила интеллектуальной собственности: став весьма прибыльной, ИС превратилась для современных технологических компаний в своего рода чашу Грааля, которая кормит эту огромную махину. И теперь, благодаря ее защищенности техническое развитие идет устойчиво быстрыми темпами. Возможно, творческое начало и ослабело, но зато процесс стал весьма надежным. Итак, я вижу обе стороны медали, хотя -- должен признаться -- мне хотелось бы видеть мир технологий более увлекательным и раскованным. Хотелось бы, чтобы там не всегда преобладали экономические факторы. Мечтаю, что когда-нибудь законы ИС будут диктоваться моралью, а не тем, кому достанется больший кусок пирога. Поверьте, я понимаю важность экономических аспектов. И в то же время я всей душой желаю, чтобы они не оказывали такого сильного негативного влияния на современные законы в области интеллектуальной собственности. Экономические стимулы ужесточения прав на интеллектуальную собственность и сложность юридического определения "этики" и "добросовестного использования" привели к еще большему расхождению между двумя точками зрения на ИС. Как в споре между двумя соседями, ни одна из сторон не желает признавать, что правильное решение, вероятно, находится где-то между двумя крайностями. Как с очевидностью показало злосчастное принятие Закона об авторских правах в электронном тысячелетии, экономические стимулы процветают. Вопрос сводится к тому, какой закон об интеллектуальной собственности поможет прогрессу и при этом не будет полностью подчинен интересам наживы. Вопрос стоит особенно остро потому, что современные технологии (и в особенности Интернет) так быстро ослабляют многие традиционные формы защиты интеллектуальной собственности, что мы едва успеваем отреагировать. Причем интеллектуальная собственность подвергается атакам с совершенно неожиданных сторон. Кто мог вообразить, что бабушки Среднего Запада будут по Интернету обмениваться пиратскими копиями инструкций для вязания? Сегодня возможности массового копирования произведений искусства -- и сами технологии -- так распространены и легкодоступны, что учреждения, обладающие законными правами на ИС, только успевают поворачиваться, защищая свои интересы. Они из кожи вон лезут, чтобы такое копирование было признано противозаконным, и предпринимают все новые попытки поставить вне закона технологии, которые могут быть использованы пиратами. Что здесь не так? Беда в том, что многие меры, которые препятствуют незаконному использованию чужой интеллектуальной собственности, затрудняют и ее законное использование. Классическим примером этого из мира Linux служит так называемое "дело о DeCSS". В "деле о DeCSS" индустрия развлечений подала в суд на людей, работавших над технологией декодирования фильмов на DVD, за то, что они предоставили свою программу в общее пользование, разместив ее в Интернете. Для суда не имело значения, что цель проекта была совершенно законной; тот факт, что эта технология потенциально могла быть использована незаконно, сделал незаконным распространение на территории Соединенных Штатов даже информации о том, где найти инструкции по декодированию. (Название "DeCSS" отражает тот факт, что проект был посвящен раскодированию содержания DVD, зашифрованному с помощью системы CSS. То есть вы удаляете CSS (de-CSS), чтобы иметь возможность смотреть фильмы на своем компьютере.) Это прекрасный пример того, как закон о защите ИС используется не для внедрения новшества, а для защиты места на рынке, для контроля за тем, что могут и чего не могут делать потребители. Пример порочного использования закона об ИС. Такое неправильное использование мощи интеллектуальной собственности не ограничивается, кстати, технологическими областями. Другим классическим примером может служить использование закона о коммерческой тайне для преследования тех, кто пытался проинформировать общественность о саентологии. Церкви саентологов удалось доказать, что ее писания ("продвинутая технология") подпадают под закон о защите коммерческой тайны, и использовать законы об ИС, чтобы помешать их разглашению. Какие существуют альтернативы? Представьте себе закон о защите интеллектуальной собственности, который принимает во внимание и права других людей тоже. Представьте себе такой закон, который поощряет открытость и обмен информацией. Законы, которые говорят -- да, вы имеете право на секреты как технологические, так и религиозные, но это не подразумевает их обязательной юридической защиты. Да, знаю. Я витаю в облаках. Конец контролю. Хотите добиться успеха -- приложите все силы для выпуска наилучшего продукта. А если он не принесет вам успеха, значит, так тому и быть. Если вы не способны сделать хороший автомобиль, то ваш удел катиться вниз, как произошло с американской автоиндустрией в 70-е годы. Успеха достигает тот, кто обеспечивает качество и удовлетворяет потребности. А не те, кто контролирует потребителя. К сожалению, людьми и компаниями слишком часто движет одна жадность. Со временем это неизбежно ведет к проигрышу. Жадность влечет за собой решения, вызванные паранойей и потребностью в тотальном контроле. Плохие, недальновидные решения, которые приводят к катастрофе или почти к катастрофе. Простым, всем известным примером, может слркить феноменально быстрый успех беспроводных технологий в Европе в ущерб американским компаниям. Пока каждая американская компания пыталась захватить рынок с помощью своей закрытой технологии, европейские компании объединились вокруг одного стандарта -- GSM -- и стали соревноваться в качестве продуктов и обслуживания. Американские компании остались позади, запутавшись в различных конкурирующих стандартах. А европейские компании создали -- с помощью единого стандарта -- общий рынок и смогли сообща воспользоваться его расцветом. Вот почему дети в Праге начали обмениваться текстовыми сообщениями по сотовым телефонам за несколько лет до того, как дети в Вашингтоне впервые услышали о новом способе списывать на экзаменах. Если пытаться делать деньги на контроле за ресурсами, то в конце концов непременно прогоришь. Это разновидность деспотизма, который, как неоднократно показывала история, до добра не доводит. Вспомним 1800-е годы, американский Запад. Допустим, вы контролируете источник воды местных фермеров. Вы ограничиваете подачу воды и берете высокую плату. В некоторый момент неизбежно становится более выгодным найти обходной путь и раздобыть воду где-то еще. В результате ваш рынок рушится. Или развитие технологий сделает возможной доставку воды по трубам на большие расстояния. В любом случае обстоятельства меняются, ваша монополия разрушается, и вы остаетесь ни с чем. Так происходит постоянно, и просто удивительно, что опасность неизменно застает людей врасплох. Обратимся к музыкальной индустрии последних лет двадцатого века. Она контролирует развлекательные ресурсы. Компания владеет правами на работу певца. Певец создает ряд хитов, но компания помещает на каждый свой компакт-диск не более одного-двух. Таким образом она продает несколько дисков вместо того единственного, который всем нужен. Потом изобретают технологию МРЗ. Теперь музыкальные произведения можно скачивать по Интернету. МРЗ идет на пользу потребителям -- люди получают свободу выбора. Итак, если типичный диск стоит 10 долларов, а вам нужны с него две песни, то выгоднее с помощью МРЗ приобрести эти и другие понравившиеся вам песни по отдельности -- по полтора доллара за штуку. Покупатель больше не попадает в деспотическую зависимость от производителя. Ему не нужно подчиняться правилам, порожденным жадностью музыкальной компании, которая хочет продавать музыку теми порциями, которые выгодны ей. Понятно, почему музыкальная индустрия до смерти напугана технологией МРЗ и ее сестрами -- Napster и Gnutella. Вода снова стоит так дорого, что кто-то может разбогатеть, предложив обходной маневр. Однако у этой отрасли богатый опыт контроля за потреблением -- если не с помощью того, какую музыку она выпускает, то с помощью авторского права и технологии. В 1960-е эта индустрия стала на уши, пытаясь помешать потребителям записывать музыку на появившиеся на рынке магнитофоны. Сочтя магнитофоны идеальным инструментом для нарушения законов об авторском праве, она стала искать способы защитить свои авторские права. Аргументы были надуманными. Индустрия стала в позу моралиста и вещала об авторских правах, по существу просто боясь потерять место на рынке. На самом деле магнитофоны никогда не вредили музыкальной индустрии. Конечно, люди делали записи для себя, но зато они покупали больше пластинок, с которых можно копировать. А когда через несколько десятилетий появились компакт-диски, то плееры были устроены так, чтобы с дисков нельзя было получить высококачественную магнитофонную запись. Снова паранойя на марше. Затем появились цифровые магнитофоны. Они использовали другую частоту выборки (48 килогерц вместо 44,1), чтобы помешать копированию компакт-дисков на цифровые магнитофоны. Снова индустрия пыталась взять верх над потребителем. Но в случае с цифровыми магнитофонами рынок так и не поддался. Это было похоже на попытку обмануть природу. Пытаясь контролировать каждую очередную технологию, музыкальная индустрия только побуждает людей искать новые обходные пути. Неужели неясно? Так мы неизбежно приходим к DVD. На этот раз индустрии развлечений удалось достичь гораздо более высокого качества звука и видеоизображения, чем в видеомагнитофонах, в сочетании с уменьшенными размерами и простотой использования. Но они все зашифровали, чтобы помешать копированию. А в довершение издевательства добавили региональную кодировку. В результате DVD, купленный в аэропорту Сан-Франциско, нельзя проигрывать в Европе. Индустрия следовала своей извращенной логике: смотрите, в Европе фильмы продаются дороже! Поэтому надо помешать европейцам покупать фильмы в США. Разве индустрия развлечений не могла предвидеть очевидное -- стоимость воды снова станет настолько высокой, что кто-то найдет способ доставлять ее по трубам из другого места? Да, пока индустрия из жадности старалась контролировать людей с помощью технологии, кодировку DVD расшифровали. Причем даже не те, кто хотел копировать диски, а те, кто хотел смотреть их под Linux. Эти люди в самом деле хотели купить DVD, но не могли, потому что на их оборудовании диски были бы бесполезны. Попытки индустрии защитить свою вотчину привели к обратному эффекту: она просто помешала расширению рынка и создала стимул к взлому кодировки DVD. Недальновидная стратегия в очередной раз потерпела провал. Индустрия развлечений -- это только один пример. То же самое уже многие годы происходит с программным обеспечением. Вот почему стратегию Microsoft по продаже программ в комплектах ждет неизбежный крах. В противовес этому продукты с открытыми исходниками не могут быть использованы деспотично, потому что они свободны. Если кто-нибудь попробует включать что-то в комплекты с Linux, то кто-то другой сможет разукомплектовать набор и продавать продукты так, как хочется потребителям. Пытаться контролировать людей с помощью технологий вдвойне бесполезно. В конечном счете это всегда не только вредит компании, но и мешает распространению технологии. Свежим примером может служить Java, которая потеряла большую часть первоначальной привлекательности. Пытаясь контролировать среду Java, Sun Microsystems по существу потеряла ее. Java продолжает довольно широко применяться, но ее возможности, безусловно, реализовались далеко не полностью. Sun не пыталась делать деньги на самой Java, но она хотела с помощью этой технологии программирования придать своим компьютерам особую изюминку, вырвать нас из цепких объятий Microsoft и, между прочим, продать больше оборудования Sun. Но, даже не пытаясь заработать непосредственно на Java, они полагали, что должны ее контролировать. Именно из-за стремления ничего не выпустить из рук лицензионные соглашения Sun были перегружены всякими дополнительными условиями. Это был хороший продукт. Но они слишком энергично пытались перекрыть кислород Microsoft. Ими двигали страх, отвращение и ненависть -- типичный для второй половины 1990-х годов подход к бизнесу. (Помните песню группы "Грейтфул дэд": "Не время ненавидеть"?) И вот этот страх перед Microsoft и ненависть к ней толкнули их на совершенно неправильные решения в области лицензирования. Sun понаставила рогаток всем. Даже своим партнерам. В итоге такие компании, как Hewlett Packard и IBM, решили создать свои версии Java. Они просто сказали: "К черту Sun". Sun дважды пыталась провести стандартизацию Java, но в обоих случаях отказалась от своей затеи из-за вопросов контроля. С одной стороны, Sun хотела стандартизировать технологию. А с другой -- не хотела терять над ней власти. В результате стандартизационные комитеты по существу сказали: "Эй, вы тут не одни". И Sun просто ушла. Вот пример попытки контролировать технологию в ущерб пользователям. Это всегда приводит компанию к неудаче. А в результате технология терпит провал или, по крайней мере, ее распространение замедляется. Сравните это со стратегией "отпусти на волю то, что любишь", примененной компанией Palm Computing. Palm открыла свою среду разработки и предоставила свою платформу не только компаниям-производителям, но и людям, которые хотели писать для нее программы. Они открыли интерфейсы прикладного программирования и обеспечили легкий бесплатный доступ к своим средствам разработки. В итоге вокруг Palm Pilot возникла целая гаражная индустрия. Компания Palm уже не одинока в своей разработке нового рынка. Появились компании, которые продают игры для Palm Pilot и более изощренные планировщики, чем у самой Palm. Теперь потребитель получил возможность выбора, и выиграли все -- в особенности Palm, которая благодаря своей открытости получила более широкий рынок. Handspring делает то же самое со своим устройством -- Visor. Это конкурент Palm, который использует ее операционную систему. Handspring пошла еще дальше Palm, разрешив выпуск аппаратных дополнений типа приемников системы глобального позиционирования и приставок к мобильным телефонам. Как и Palm, фирма Handspring создала целое сообщество компаний, поддерживающих новую платформу. Sun могла бы разрешить всем создавать собственные версии Java без всяких ограничений, рассчитывая, что у нее самой это получится лучше. Так поступила бы компания, которую не ослепляет жадность или боязнь конкуренции. Которая верит в свои силы. И у которой нет времени на ненависть. В погоне за будущим Что может быть отвратительнее предсказателей будущего в бизнесе? Этих самодовольных типов, которые делают вид, что знают, куда несут нас безумные технологические гонки? Впрочем, и от них есть своя польза. Они делают пленарные доклады и участвуют в семинарах, заполоняя однообразные технологические конференции, которые плодятся, как сорняки на цветочной клумбе. Рассчитывая нажить капитал на новых технологических тенденциях, люди тратят тысячи долларов, чтобы послушать их выступления. В результате армия гостиничных служащих, поваров и барменов честно зарабатывает свой хлеб. Так что, я думаю, и в прорицателях есть свой смысл. Дэвид велит мне тоже насочинять главу о перспективах бизнеса. Я бы не хотел в этом мараться, но Дэвид не дал мне утонуть во время серфинга, и если он считает, что читателям интереснее узнать о будущем бизнеса, чем о смысле жизни, остается только заткнуться и написать, что он хочет. Однако. Хочу сразу предупредить, что до сих пор мне, кажется, не удавалось ничего предвидеть даже в собственной жизни. Думал ли я, что маленькая операционная система, которую я писал для себя, когда-нибудь разлетится по всему миру? Ни в коем разе. Я был поражен, правда. Впрочем, другие тоже не очень-то хорошо справляются с магическим кристаллом. И если меня успех Linux застал врасплох, то все остальные были вообще в отпаде. Так что я, может, оказался лучше многих. И вообще кто знает? Может, благодаря этой главе меня станут называть Нострадамусом нашего времени. А может, и нет. Ну, в любом случае -- приступаю. Мы, конечно, можем обратиться к опыту прошлого. Можем проследить во всех печальных подробностях, как непобедимая с виду компания типа AT&T начала сдавать, -- и предсказать, что если выждать достаточно долго, то и эти симпатичные зеленые домики в Редмонде когда-нибудь тоже зарастут сорняками. С той же неумолимостью, с какой юную старлетку украсят морщины и отвисшая грудь, на смену сегодняшнему герою бизнеса придет новая, более совершенная модель. А компания героя, даже если он встанет на уши во имя реинжиниринга (или как там они это нынче называют?) -- кончит так же плачевно, как AT&T. Это называется эволюцией. Тут нет ничего мудреного. Никакая организация не может жить вечно, и это даже к лучшему. Но что именно движет этой эволюцией? Лежит ли в основе какая-то фундаментальная внутренняя эволюция технологии, которая однажды приведет к победе компьютеров над людьми, повергнув человечество в прах, как думают некоторые? Или же существует некая странная неизбежность прогресса -- по принципу "полный вперед, чего бы это ни стоило", -- которая ведет к развитию технологий? Я считаю, что нет. Технологии идут туда, куда мы их ведем. Ни бизнес, ни технологии не изменяют базовых человеческих потребностей и стремлений. Под влиянием эволюции технологии -- как и все остальное -- медленно, но неуклонно проделают путь от простого выживания к обществу, основанному на коммуникациях, и наконец придут в царство развлечений. (На вас повеяло чем-то знакомым? Да, вы уже читали об этой теории и, если готовы испить эту чашу до дна, прочтете еще раз.) Людям суждено быть тусовочными животными, и технологии им в этом помогут. Поэтому забудьте все прогнозы о возможностях технологий в ближайшие десять лет. Это просто неважно. Мы смогли послать человека на Луну уже тридцать лет назад, но с тех пор туда не возвращались. Я лично убежден, что Луна просто оказалась скучным местом без всякой ночной жизни -- прямо как Сан-Хосе. В итоге люди не хотят туда возвращаться, и все накопленные за это время технологии не играют ни малейшей роли. Луна продолжает пустовать. Что действительно влияет на будущее технологий, так это желания людей. Если угадать какую-то потребность, то дальше остается только определить, насколько быстро можно запусти