, решать те же задачи, которые в июне 1941 г. выполнили дивизии 4-й и 3-й танковых групп вермахта на северо-западном направлении. В скобках заметим, что и вооружены они были ничуть не лучше: из 1544 танков, с которыми начали Восточный поход 4-я и 3-я танковые группы, 1237 (80%) составляли легкие танки Pz.I, Pz.II, трофейные чешские Pz.38(t) с противопульным бронированием и гораздо более слабым (в сравнении с нашими Т-26 и БТ) вооружением. А на местности с такими названиями как Машозеро, Крошноозеро, Куккозеро, Ведлозеро, среди дремучего хвойного леса, болот и озер Карелии, танковая дивизия Баранова была обречена. Отчаянно сражающиеся финны из 1-ой пехотной дивизии полковника Паалу в ходе ожесточенных боев 23-27 июля остановили наступление советской армии. Судя по донесениям командиров 1-й тд, моторизованные чекисты отходили после первых же выстрелов, а финская пехота расстреливала наши танки из лесных засад, минировала редкие в этих местах дороги, в ход пошли и бутылки с бензином и толовые шашки. Сам главком Ворошилов не стал, разумеется, дожидаться окончательных результатов своего командования. Он вскоре вернулся в Ленинград, где и отдал один из самых знаменитых своих приказов - об изготовлении нескольких десятков тысяч стальных наконечников для копий, которыми первый маршал собирался переколоть фрицев, когда они ворвутся в город Ленина. 10 августа командование Петрозаводской оперативной группы, усиленной 272-й стрелковой дивизией из резерва Ставки, попыталось было вновь организовать наступление, но результат был прежним. Использовать танки массировано, ударными группами советское командование так и не смогло. Отдельными взводами и ротами танковый полк раскидали на огромном пространстве восточной Карелии. Имели место случаи использования 50-тонных КВ для ...доставки донесений, в качестве курьерского „мотоцикла". Множество танков из-за отсутствия в лесной глухомани бензина, солярки и запчастей пришлось зарывать в землю и использовать в качестве неподвижных огневых точек, а то и просто бросать. В конце месяца немногие уцелевшие в этом лесном побоище танкисты пешком, с остатками частей 7-й армии, отошли к Петрозаводску [8]. * * * Вот так и закончился первый из длинной череды несостоявшихся контрударов Красной Армии лета 1941 г. Сегодня трагедию второй советско-финской войны мало кто помнит. Только увязшие в карельских болотах танки да пожелтевшие похоронки - много, много похоронок, десятки тысяч - остаются немыми свидетелями той ненужной, затерянной в темных водах советской истории войны. Разумеется, нельзя отрицать того, что немецкое наступление в Прибалтике и стремительный выход 4-й танковой группы вермахта на юго-западные подступы к Ленинграду смешали все планы советского командования. Вторжение в Финляндию пришлось остановить в самом его начале, на разбеге. С другой стороны, судя по тому, КАК началось советское наступление, каких „успехов" добились 1-й и 10-й мехкорпуса за то время, которого вермахту хватило на рывок от границы до Пскова, достаточно трудно поверить в то, что ТАКАЯ армия могла гнать и громить немцев, форсировать полноводные Вислу и Одер, покорять Европу... Вот здесь, уважаемый читатель, Вы вправе возмутиться. Что за разговор такой: „трудно поверить"? Что это у нас - театральная рецензия или исследование по военной истории? Критика признана справедливой. В следующих частях нашего повествования речь пойдет уже о направлениях главного удара, о тех попытках наступления, развитию которого никто (кроме противника) не мешал. Часть 2. ТРЯСИНА ___________________________ 2.1. Замысел Вечером 22 июня 1941 г., а если говорить совсем точно, то в 21 час 15 минут Нарком обороны Тимошенко утвердил и направил для исполнения командованию западных округов (фронтов) Директиву No 3. В этом документе давалась краткая оценка группировки и планов противника: „противник наносит главные удары из сувалкского выступа на Алитус и из района Замостье на фронт Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит-Шяуляй и Седлец-Волковыск ..." и ставились ближайшие задачи на 23-24 июня: „- концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24 июня овладеть районом Сувалки; - мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6 армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин" [5]. В скобках заметим, что уже один этот документ позволяет сделать обоснованный вывод о том, чего стоит многолетнее бахвальство славных „чекистов" о том, что документы немецкого командования ложились на стол Сталина на полчаса раньше, чем на стол Гитлера. За шесть месяцев, прошедших с момента подписания Гитлером плана „Барбаросса", советское военное руководство так и не узнало, что самый мощный удар вермахт будет наносить силами 2-ой танковой группы Гудериана по линии Брест-Слуцк-Минск. Это направление не упомянуто в Директиве No 3 даже как вспомогательное. А то, что наше командование расценило как „вспомогательный удар в направлении Тильзит-Шяуляй", было в действительности началом наступления главных сил группы армий „Север" на Ленинград. Совместные действия Северо-Западного и Западного фронтов так и не состоялись. Главные ударные силы Северо-Западного фронта: 12-й мехкорпус генерал-майора Шестопалова и 3-й (без 5-ой танковой дивизии) мехкорпус генерал-майора Куркина - были перенацелены не на юго-запад, в направлении Каунас-Сувалки (как это было предписано Директивой No 3), а на северо-запад, в направлении Шяуляй, где 24 июня и произошло крупное танковое сражение с главными силами 4-ой танковой группы вермахта. Что же касается 5 тд (3 МК), то она уже утром 23 июня была разгромлена в районе Алитуса и в дальнейших боевых действиях фронта практически не участвовала. Таким образом, двусторонний удар по сувалкской группировке немцев превратился в наступление правого крыла одного только Западного фронта. Обстоятельства и причины разгрома, которым закончилось это наступление, мы и рассмотрим в этой части нашего повествования. К тому времени, когда Директива No 3 была получена и расшифрована в штабе Западного фронта, военная ситуация качественно изменилась. Немцы форсировали Неман. Точнее говоря, не форсировали, а переехали его по трем невзорванным мостам у Алитуса и Меркине. „Вслед за отходившими подразделениями советских войск,- так пишет главный наш спец по начальному периоду войны, товарищ Анфилов,- по мостам через Неман проскочили и немецкие танки". Проскочили в количестве трех (7, 20, 12) танковых дивизий. К исходу дня 22 июня 1941 г. передовые части 3-й танковой группы вермахта продвинулись вглубь советской территории на 60-70 км и устремились к Вильнюсу. Но каким бы сильным ни был наступательный порыв немцев, каким бы слабым ни было сопротивление войск 11-й армии Северо-Западного фронта - дороги и мосты имеют вполне определенную пропускную способность, а танки в колоннах движутся с интервалами в несколько десятков метров. В результате, когда утром 24 июня 7-я танковая дивизия вермахта заняла Вильнюс, а 20-я и 12-я танковые дивизии подходили к Ошмянам, арьегард танковой группы - 19-я танковая и 14-я моторизованная дивизии - еще только переправлялись через Неман [13]. Таким образом то, что военные историки обычно называют „немецким танковым клином", в те дни представляло собой несколько „стальных нитей", растянувшихся на 100-120 км вдоль дорог западной Литвы. При этом немецкая пехота, ходившая в прямом смысле этого слова пешком, со своими конными обозами и артиллерией на „лошадиной тяге", еще только начинала наводить понтонные переправы через Неман. Устав требует, чтобы подчиненный любого ранга и звания, при безусловном выполнении поставленной ему вышестоящим командиром задачи, проявлял разумную инициативу в выборе наиболее эффективных путей и методов выполнения приказа. Именно так действовал командующий Западного фронта, Герой Советского Союза, кавалер трех орденов Ленина и двух орденов „Красная Звезда", генерал армии Д. Г. Павлов. В 23 ч. 40 мин. 22 июня он приказал своему заместителю, генерал-лейтенанту Болдину (к этому времени уже прибывшему из Минска в Белосток, в штаб самой мощной 10-ой армии Западного фронта) организовать ударную группу в составе 6-го мехкорпуса, 11-го мехкорпуса, 6-го кавалерийского корпуса и „...нанести удар в общем направлении Белосток, Липск, южнее Гродно с задачей уничтожить противника на левом (т. е. западном) берегу р. Неман ... к исходу 24.06.41 г. овладеть Меркине". Как видно, Павлов (отойдя от прямого следования „букве" Директивы No 3) повернул острие наступления с северо-западного направления (от Гродно на Сувалки) прямо на север, вдоль западного берега Немана, от Гродно на Меркине. Замысел операции был гениально прост. Стремительный (два дня во времени и 80-90 км в пространстве) удар во фланг и тыл наступающей на запад пехоты противника, захват мостов и переправ через Неман - и мышеловка, в которую сама загнала себя 3-я танковая группа вермахта, захлопывается. Отрезанные от всех линий снабжения, лишенные поддержки собственной пехоты, немецкие танковые дивизии, прорвавшиеся к Вильнюсу, окружаются и уничтожаются. В скобках заметим, что одиннадцать месяцев спустя, в мае 1942 года, в точности такая же по замыслу операция была проведена немцами. Тогда, в ходе ставшей печально знаменитой Харьковской наступательной операции, советские войска форсировали Северский Донец и вышли к пригородам Харькова. А в это время немецкая танковая армия Клейста форсировала ту же самую реку в районе города Изюм (в 100 км южнее Харькова) и, продвигаясь на север вдоль восточного, практически никем не обороняемого берега Северского Донца, перерезала коммуникации советских войск, оказавшихся в конечном итоге в „котле" на западном берегу Донца. Результатом стало окружение и разгром пяти советских армий, при этом более 200 тысяч бойцов и командиров Красной Армии оказалось в немецком плену. Задуманная Павловым операция не могла завершиться столь масштабным успехом - просто потому, что в составе немецкой 3-й танковой группы не было ни 200, ни даже 100 тысяч человек. Но во всем остальном наступление ударной группы Западного фронта было, что называется, „обречено на успех". 2.2. Обреченные на успех Благодаря предусмотрительно вырисованной в сентябре 1939 г. „линии разграничения государственных интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства" [70] белостокская группировка советских войск, еще не сделав ни одного выстрела, уже нависала над флангом и тылом немецких войск, зажатых на тесном „пятачке" сувалкского выступа. Об этом позаботился Сталин. А природа (или сам господь Бог) позаботилась о том, чтобы река Неман повернулась у Гродно на 90 градусов, „освобождая" таким образом дорогу наступающим от Белостока на Меркине советским танкам. Других крупных рек, за которые могла бы зацепиться обороняющаяся немецкая пехота, в этом районе просто нет. Благодаря тому, что Павлов отказался от наступления на занятый немцами в 39 г. город Сувалки и решил окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника на советской территории, немцы были лишены возможности опереться на заранее подготовленную в инженерном смысле противотанковую оборону. Понятно, что на местности, которую немцы заняли день-два назад, у них еще не было и не могло быть ни минных полей, ни противотанковых рвов, ни железобетонных дотов. В состав ударной группировки генерала Болдина (по принятой в РККА военной терминологии это была „конно-механизированная группа", сокращенно - КМГ) было включено: четыре танковые, две механизированные дивизии, а также соответствующий по численности одной „расчетной дивизии", кавалерийский корпус, имевшие на вооружении как минимум 1 310 танков и 370 пушечных бронеавтомобилей, всего 1 680 единиц бронетехники [78], более шести тысяч автомобилей и трехсот тракторов. Кроме того, 23 июня в группу Болдину для артиллерийской поддержки наступления был включен 124-й гаубичный полк резерва Главного командования в составе 48 тяжелых орудий. Еще раз подчеркнем, что это минимальные из встречающихся в литературе цифр. Если же верить данным монографии „1941 год - уроки и выводы" (выпущенной в 1992 году Генштабом Объединенных вооруженных сил СНГ), то число танков в дивизиях КМГ Болдина составляло 1597 единиц [3], что более чем в полтора раза превышает численность самой крупной танковой группы вермахта! Весьма показательно и сравнение состава КМГ Болдина с численностью советских танковых армий завершающего периода Великой Отечественной. Так, накануне крупнейшей Висло-Одерской операции, в январе 45 г. в 4-й танковой армии Лелюшенко числилось всего 680 танков и самоходных орудий, во 2-й Гвардейской танковой армии накануне штурма Берлина, 15 апреля 1945 г., числилось 685 единиц бронетехники, включая броневики и САУ, в 5-й Гвардейской танковой армии перед началом Восточно-Прусской операции (январь 45 г.) было всего 590 танков и самоходок [22]. Как видим, ни одна из советских танковых армий, завершивших в 1945 году „разгром фашистского зверя в его логове", не имела и половины того количества бронетехники, которое было предоставлено в распоряжение генерала Болдина в июне 1941 года! Вся эта гигантская стальная армада должна была обрушиться на пять пехотных дивизий вермахта: 162 пд и 256 пд из состава 20-го армейского корпуса и 8 пд, 28 пд и 161 пд из состава 8-го армейского корпуса. Причем реально к утру 24 июня в районе запланированного контрудара КМГ Болдина находились только две пехотные дивизии 20-го АК, а три дивизии 8-го АК уже форсировали реку Неман и наступали в полосе от Гродно до Друскининкай в общем направлении на г. Лида, продвигаясь на восток тремя почти параллельными маршрутами [61, 78]. Таким образом, КМГ при своем наступлении на север от Гродно на Меркине имела уникальную возможность уничтожать противника по частям рядом последовательных ударов во фланг и тыл. Другими словами, в те первые дни войны сложится ситуация, в точности соответствующая (хотя нас всегда уверяли в противном) предвоенным расчетам советского командования: „...по своим возможностям - по вооружению, живой силе, ударной мощи - танковый корпус соответствует пяти пехотным немецким дивизиям. А раз так, то мы вправе и обязаны возлагать на танковый корпус задачи по уничтожению 1-2 танковых дивизий или 4-5 пехотных дивизий. Я почему говорю 4-5 с такой уверенностью? Только потому, что танковый корпус в своем размахе никогда не будет драться одновременно с этими пятью развернувшимися и направившими против него огневые средства дивизиями. По-видимому, он эти 5 дивизий будет уничтожать рядом ударов одну за другой..." [14]. Это - выдержки из доклада „Использование механизированных соединений в современной наступательной операции", с которым генерал армии Павлов (в то время начальник Главного автобронетанкового управления РККА, т. е. „главный танкист" Красной Армии) выступал на известном декабрьском (1940 г.) Совещании высшего командного состава РККА. Еще раз напомним, что по численности танков и личного состава КМГ Болдина примерно в полтора раза превосходила полностью укомплектованный по штатам военного времени мехкорпус (или „танковый корпус", как его называет в своем докладе Павлов), а по артиллерии - в два раза. Так обстояло дело с количеством. Теперь постараемся оценить качество. Главной ударной силой КМГ, да и всего Западного фронта в целом, был 6-ой мехкорпус генерал-майора М. Г. Хацкилевича. Как известно, большая часть мехкорпусов Красной Армии до начала войны не успела получить даже половины положенной по штату техники. Тем более впечатляюще выглядит на этом фоне ситуация в 6-ом мехкорпусе, который уже в середине июня имел танков больше, чем было запланировано на конец 1941 года! Об особом, элитном статусе 6 МК свидетельствует и наличие на его вооружении значительного числа новейших - на тот момент, безусловно, лучших в мире - танков Т-34 и КВ. В большинстве источников приводится цифра в 352 танка новых типов (114 КВ и 238 Т-34). Если эти цифры верны, то 6 МК занимал „второе место" среди всех мехкорпусов РККА, уступая по этому показателю только 4 МК Власова, в котором числилось 416 танков новых типов. Если же верить данным монографии „1941 г.- уроки и выводы", то в составе 6 МК к началу войны было 452 новейших танка, что выводит этот мехкорпус на бесспорное первое место во всей Красной Армии! Для такого разнобоя в цифрах (приводимых авторами со ссылками на фонды рассекреченных военных архивов) есть очень простое объяснение. Отчетность в Красной Армии - как и в тысячах других учреждений - велась по состоянию на первое число каждого месяца. Меньшие цифры, вероятно, взяты именно из отчетов на 1 июня 1941 г. Но ведь первого июня круглосуточная работа советских военных заводов отнюдь не прекратилась, а отгрузка новейших танков с заводов в войска продолжалась и до 22 июня, и во все последующие дни. Тем более показательно, что из 138 танков Т-34, переданных промышленностью в войска с 1 по 22 июня 41 г., в Белосток (т. е. в 6-й мехкорпус) было отправлено 114 [8]. Не будем, однако, забывать и о том, что мехкорпус - это не только танки. Для обеспечения слаженной боевой работы танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений, бесперебойного снабжения их боеприпасами и горючим требовались многие тысячи автомобилей и тракторов (артиллерийских тягачей). Если говорить точно, то по штату в мехкорпусе полагалось иметь 352 трактора и 5165 автомобилей. С этой „матчастью" в Красной Армии были тогда большие проблемы. Машин нигде не хватало. Довести укомплектованность частей и соединений до штатной предполагалось только после проведения открытой мобилизации - посредством передачи в армию из народного хозяйства 300 тысяч автомобилей и 50 тысяч тракторов. В результате „нештатной ситуации", случившейся 22 июня 41 г., большая часть мехкорпусов вступила в войну имея значительный (до 50-60%) некомплект транспортных средств. Но и в этом вопросе 6 МК был в лидерах. В корпусе было 294 трактора (почетное „второе место" среди всех мехкорпусов РККА), а по числу автомашин и мотоциклов (4 779 и 1 042 соответственно) 6 МК превосходил любой другой мехкорпус. Эти данные взяты из книг современных историков [1, 3]. Сам же командир корпуса генерал-майор Хацкилевич на декабрьском (1940 г.) совещании командного состава РККА приводил гораздо большие цифры: „...мы подсчитали на наших учениях (даже когда выбрасывали по 2 500 машин из боевого состава, брали самое необходимое для жизни и боя), и то у нас в прорыв идет 6 800 машин, почти 7 000..." Все это (да и сам факт выступления командира корпуса на совещании высшего комсостава, в присутствии Наркома обороны и командующих округов) весьма красноречиво свидетельствуют о роли и месте 6 МК в предвоенных планах советского командования. Кстати, о месте. С лета 1940 г. и до начала войны этот, один из самых мощных мехкорпусов РККА, затаился в дебрях заповедных лесов восточнее Белостока. Затаился так тщательно, что хваленая немецкая авиаразведка даже не смогла установить сам факт его присутствия. Утренняя сводка штаба 9-й армии (группа армий „Центр") от 23 июня 1941 г. дословно гласит: „...несмотря на усиленную разведку, в районе Белостока пока еще не обнаружено крупных сил кавалерии и танков..." Разумеется, район дислокации 6-го мехкорпуса был выбран не случайно. Даже на современных картах автомобильных дорог из Белостока (теперь это снова Польша) можно выехать только в одну сторону - на запад, по шоссе на Варшаву. Дорог на восток, вглубь Белоруссии (а следовательно - и причин ожидать здесь наступление главных сил противника) как не было в 41-ом году, так нет и сейчас. Более того, из рассекреченного только в конце 80-х годов военно-исторического труда бывшего начальника штаба 4-й Армии Л. М. Сандалова „Боевые действия войск 4-й армии Западного фронта в начальный период Великой Отечественной войны" [79] становится известно, что „в марте-апреле 1941 г. в ходе окружной оперативной игры на картах в Минске прорабатывалась фронтовая наступательная операция с территории Западной Белоруссии в направлении Белосток, Варшава... На последнюю неделю июня штаб округа подготавливал игру со штабом 4-й армии также на наступательную операцию..." Да и к чему же еще было готовиться, если от тогдашней госграницы до Варшавы оставалось всего-то 80 км по автостраде... Значительно хуже был укомплектован 11 МК, но и в нем числился 31 танк новых типов (3 КВ и 28 Т-34). Таким образом, всего на вооружении КМГ Болдина было не менее 383 новейших дизельных танков с мощным вооружением (длинноствольная 76-мм пушка пробивала лобовую броню любых немецких танков на дистанции в 1 000-1 200 м) и надежной бронезащитой. Что могла противопоставить этому немецкая пехота? Почти ничего. Основным вооружением противотанкового дивизиона пехотной дивизии вермахта была 37-мм пушка, способная пробивать броню в 30-35 мм на дистанции в 500 метров. Для борьбы с легкими советскими танками БТ или Т-26 этого было вполне достаточно. Но после первых же встреч с нашими новыми танками немецкие солдаты дали своей противотанковой пушке прозвище „дверная колотушка" (смысл этого черного юмора в том, что она могла только постучать по броне советской „тридцатьчетверки"). Наклонный 45-мм броневой лист нашего Т-34 немецкая 37-мм пушка не пробивала даже при стрельбе с предельно малой дистанции в 200 метров. Ну а про возможность борьбы с тяжелым танком КВ (лобовая броня 90 мм, бортовая - 75 мм) не приходится и говорить. Это 50-тонное стальное чудовище могло утюжить боевые порядки немецкой пехоты практически беспрепятственно, как на учебном полигоне. Только летом 1940 г. немцы запустили в производство 50-мм противотанковую пушку, которая и поступила на вооружение вермахта в количестве 2 (две) штуки на пехотный полк, да и то еще не в каждой дивизии эти пушки были! Странно как-то на этом фоне смотрятся бесконечные причитания партийных пропагандистов о том, как „на Германию работала промышленность всей покоренной Европы", а Сталин очень верил Гитлеру и занимался сугубо „мирным созидательным трудом"... Мало того, что военно-политическое руководство фашистской Германии не предоставило своей армии никаких средств борьбы с новыми советскими танками. Оно еще и ухитрилось не заметить сам факт их появления на вооружении РККА! Только после начала боевых действий, 25 июня 1941 г. в дневнике Ф. Гальдера (начальника штаба сухопутных войск) появляется следующая запись: „...получены некоторые данные о новом типе русского тяжелого танка: вес - 52 тонны, бортовая броня - 8 см... 88-мм зенитная пушка, видимо, пробивает его бортовую броню (точно еще неизвестно)... получены сведения о появлении еще одного танка, вооруженного 75-мм пушкой и тремя пулеметами..." [12]. В мемуарах Гота и Гудериана первые сообщения о „сверхтяжелом русском танке" (т. е. КВ) относятся только к концу июня - началу июля 1941 г. Обсуждение вопроса о том, как военная разведка крайне агрессивного государства могла на протяжении полутора лет не замечать появления новых типов танков в серийном производстве у главного потенциального противника Германии, выходит за пределы нашей книги. Это тема для отдельного разговора. Постарались все: и Гитлер, категорически запретивший после подписания Договора о дружбе и границе (28 сентября 1939 г.) ведение разведовательной деятельности против СССР [19], и загадочный руководитель абвера адмирал Канарис (агент английской разведки по совместительству) и многие другие. Для нашего же расследования достаточно отметить тот факт, что немецкие пехотные дивизии не только не получили средств борьбы с новыми советскими танками, но и само появление из чащи белорусских лесов огромных 50-тонных бронированных монстров должно было стать для них страшной неожиданностью. Все познается в сравнении. Каждый добросовестный школьник должен знать, что добиться успеха в Курской битве немцы надеялись, в частности, и за счет внезапного массированного применения новых тяжелых танков „Тигр" и „Пантера". Этот тезис неизменно присутствует в любом тексте, посвященном битве на Курской дуге, которую советские историки называли (и по сей день еще называют) „крупнейшим танковым сражением Второй мировой войны". Более того, из мемуаров немецких генералов выясняется, что и германское командование возлагало на применение новых танков огромные надежды. Правда, вопрос о „внезапности" к лету 1943 г. был уже практически снят. Гитлер сам „наступил на горло собственной песне", приказав, несмотря на все возражения Гудериана, отправить роту первых серийных „Тигров" под Ленинград. В сентябре 1942 г., в заболоченных лесах, „Тигры" были введены в бой и понесли большие потери, частью увязнув в трясине [65]. Таким образом новая техника была необратимо рассекречена. Что же касается „массовости", то в составе всей танковой группировки немецких войск на Курской дуге (16 танковых и 6 моторизованных дивизий, три отдельных танковых батальона и отдельная танковая бригада) насчитывалось всего 147 „Тигров" и 200 „Пантер". Итого 347 танков „новых типов" из общего количества в 2 361 танк. Такими-то силами немецкое командование планировало окружить и уничтожить советские войска в составе пятнадцати общевойсковых и трех танковых армий (а также четырнадцати отдельных корпусов) на фронте в 550 км [ВИЖ.- 1993.- No 7]. Перед КМГ Болдина, в составе которой было полторы тысячи танков и бронемашин, в том числе 383 танка „новых типов" (Т-34 и КВ), стояла задача совсем другого, гораздо более скромного масштаба: нанести короткий (два-три дня во времени и 80-90 км в пространстве) удар по пехоте противника, а затем отойти в резерв командующего фронтом. Эффект внезапности - важнейшее на войне условие успеха - усиливался еще и тем, что своевременно выявить факт сосредоточения в районе Белостока мощной ударной группировки немецкая разведка также не смогла. Только вечером 23 июня в донесении отдела разведки и контрразведки штаба 9-й армии вермахта отмечено „появление в районе южнее Гродно 1-й и 2-й мотомехбригад" [61]. Что сие означает? Никаких „мехбригад" в составе Западного фронта не было, среди шести танковых и моторизованных дивизий КМГ Болдина не было ни одной с номерами 1 или 2. Ясно только то, что в конце концов немцы не могли не увидеть движения огромных танковых колонн, но произошло это уже буквально за считанные часы до начала контрнаступления советских войск. Но „разгром немецко-фашистских войск под Гродно и Вильнюсом" так и не состоялся. 2.3. Анатомия катастрофы По большому счету, вообще ничего не состоялось. „...вследствие разбросанности соединений, неустойчивости управления, мощного воздействия авиации противника сосредоточить контрударную группировку в назначенное время не удалось. Конечные цели контрудара (уничтожить сувалкинскую группировку противника и овладеть Сувалками) не были достигнуты, имелись большие потери..." Вот дословно все, что сказано о ходе и результате контрудара КМГ Болдина в самом солидном историческом исследовании последнего десятилетия - в многократно упомянутой выше монографии „1941 год - уроки и выводы". За фразой о „больших потерях" скрывается тот факт, что все три соединения, принявшие участие в контрударе КМГ Болдина (6-ой и 11-ый МК, 6-ой КК) были полностью разгромлены, вся боевая техника брошена в лесах и на дорогах, большая часть личного состава оказалась в плену или погибла, немногие уцелевшие в течение несколько недель и месяцев выбирались мелкими группами из окружения и вышли к своим уже тогда, когда линия фронта откатилась ко Ржеву и Вязьме. В предыдущих основополагающих трудах советских историков [12-томной „Истории Второй мировой войны" и 6-томной „Истории Великой Отечественной войны"] и вовсе не было ничего, кроме невнятной констатации того факта, что контрудары советских войск, предусмотренные Директивой No 3, оказались безрезультатными. В опубликованных в последние годы документах начала войны невозможно найти ничего более внятного, чем тексты таких вот приказов, которые летели из штаба Западного фронта: „...почему мехкорпус (имеется в виду 6 МК) не наступает, кто виноват? Немедля активизируйте действия, не паникуйте, а управляйте. Надо бить врага организованно, а не бежать без управления... Почему вы не даете задачу на атаку мехкорпусов..." [40]. В широко известных, ставших уже классикой, военно-исторических трудах немецких генералов (Типпельскирх, Бутлар, Блюментрит) о контрударе советских войск в районе Гродно - ни слова. В мемуарах Г. Гота [„Танковые операции"] мы не находим никаких упоминаний о наступлении Красной Армии в районе Гродно. Похоже, командующий 3-й танковой группы вермахта так никогда и не узнал о том, что во фланг и тыл его войск нацеливалась огромная танковая группировка противника. В хрестоматийно известном „Военном дневнике" Ф. Гальдера некое упоминание о действиях группы Болдина появляется только в записях от 25 июня 1941 г.: „...русские, окруженные в районе Белостока, ведут атаки, пытаясь прорваться из окружения на север в направлении Гродно..., довольно серьезные осложнения на фронте 8-го армейского корпуса, где крупные массы русской кавалерии атакуют западный фланг корпуса..." Но уже вечером того же дня (запись от 18-00) Гальдер с удовлетворением констатирует: „...Положение южнее Гродно стабилизировалось. Атаки противника отбиты..." В дальнейшем к описанию этих событий Гальдер нигде не возвращается, да и описание это выглядит достаточно странно - все же главной ударной силой КМГ были отнюдь не „крупные массы кавалерии", а два мехкорпуса. А вот о „серьезных осложнениях" на фронте 20-го армейского корпуса, который должен был первым встретиться с наступающими советскими танками, Гальдер вообще ничего не говорит... Если бы мы писали фантастический роман, то сейчас самое время было бы рассказать о том, как из мрачной бездны белорусских болот поднялось НЕЧТО и поглотило без следа огромную бронированную армаду. Но жанр этой книги - документальное историческое расследование, и списать разгром на „нечистую силу" нам никак не удастся. Да и пропала КМГ Болдина отнюдь не бесследно. По рассказам местных жителей, собранным энтузиастами из Минского поискового объединения „Бацькавшчына", „в конце июня 1941 район шоссе Волковыск-Слоним было завалено брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможно... Колонны пленных достигали 10 км в длину..." [8]. Фраза о многокилометровых колоннах пленных может показаться кому-то обычным преувеличением людей, ставших очевидцами гигантской катастрофы. Увы. Даже по данным вполне консервативного (в хорошем смысле этого слова) исследования современных российских военных историков „Гриф секретности снят", безвозвратные потери Западного фронта за первые 17 дней войны составили 341 тысячу человек, из которых не менее 60%, т. е. порядка 200 тысяч человек, оказалось в плену. Стоит отметить, что эти цифры вполне совпадают с давно известными немецкими сводками, в соответствии с которыми в ходе сражения в районе Минск-Белосток вермахт захватил 288 тысяч пленных [ВИЖ.- 1989.- No 9]. Пролить свет на причины разгрома КМГ могли бы мемуары советских генералов - да только мало кому удалось их написать. Командир 6-го кавкорпуса генерал-майор И. С. Никитин попал в плен и был расстрелян немцами в концлагере в апреле 1942 года [20, 124]. Командир 36-й кавдивизии 6-го кавкорпуса генерал-майор Е. С. Зыбин попал в плен, где активно сотрудничал с фашистами. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян 25 августа 1946 года. Он не реабилитирован и по сей день [20, 124]. Командир 6-го мехкорпуса Хацкилевич погиб 25 июня. Обстоятельства его гибели по сей день неизвестны. Несколько дней спустя у местечка Клепачи Слонимского района была подбита бронемашина, на которой офицеры штаба 6-го мехкорпуса пытались вывезти тело погибшего командира. При этом был смертельно ранен начальник артиллерии корпуса генерал-майор А. С. Митрофанов [8]. Командир 4-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса генерал-майор А. Г. Потатурчев попал в плен, после освобождения из концлагеря в Дахау был арестован органами НКВД и умер в тюрьме в июле 1947 года. Посмертно реабилитирован в 1953 году [20, 124]. Командир 29-й моторизованной дивизии 6-го мехкорпуса генерал-майор И. П. Бикжанов попал в плен, после освобождения до декабря 1945 г. „проходил спецпроверку в органах НКВД". В апреле 1950 года уволен в отставку „по болезни". Дожил до 93 лет, но мемуаров не печатал [20, 124]. Смогли выйти из окружения после разгрома КМГ, но вскоре погибли в боях командир 7-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса генерал-майор С. В. Борзилов и командир 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса полковник Н. П. Студнев [8]. Попали в плен и погибли в гитлеровских концлагерях заместитель командира 11-го мехкорпуса и начальник артиллерии 11-го мехкорпуса генерал-майоры П. Г. Макаров и Н. М. Старостин [20, 124]. Командир 204 моторизованной дивизии 11-го мехкорпуса, полковник А. М. Пиров пропал без вести [8]. Ну а судьба высшего командования Западного фронта была еще более трагична. Командующий Западным фронтом, герой обороны Мадрида и прорыва „линии Маннергейма" генерал армии Павлов 4 июля был арестован и 22 июля 41 г., ровно через месяц после начала войны (любил, любил товарищ Сталин театральные эффекты) приговорен к расстрелу. По тому же „делу", за „трусость, бездействие и паникерство, создавшие возможность прорыва фронта противником" [67, 81] были расстреляны: - начальник штаба фронта В. Е. Климовских; - начальник связи фронта А. Т. Григорьев; - начальник артиллерии фронта Н. А. Клич; - командующий 4-й армией Западного фронта А. А. Коробков; - заместитель командующего ВВС фронта Таюрский. Командующий ВВС Западного фронта, Герой Советского Союза, ветеран боев в Испании генерал-майор И. И. Копец застрелился сам в первый день войны, 22 июня 1941 г. Внимательный читатель, наверняка, уже заметил отсутствие в этом скорбном списке расстрелянных генералов одной фамилии. А ведь это действительно очень странно. И по воинскому званию (генерал-лейтенант) и по занимаемой должности (зам. командующего фронтом) И. В. Болдин стоял выше всех репрессированных, за исключением самого Павлова, конечно. И если все командование фронта было повинно в „преступном бездействии и развале управления войсками", то как же смог остаться безнаказанным руководитель главной ударной группировки Западного фронта? Оправдаться неопытностью Болдин никак не мог. В его послужном списке было уже два „освободительных похода" - в Польшу (сентябрь 1939 г.) и в Бессарабию (июнь 1940 г.) Во время вторжения в Польшу в сентябре 1939 г. комкор Болдин командовал конно-механизированной группой Белорусского фронта, которая вела наступление по линии Слоним-Волковыск и после ожесточенного боя 20-21 сентября штурмом взяла г. Гродно. Так что для Болдина начало войны складывалось как в песне: „По дорогам знакомым за любимым наркомом мы коней боевых поведем..." Скорее всего, разгадка счастливой судьбы Болдина очень проста. Своевременно вызвать его на расстрел чекисты просто не смогли: с конца июня по начало августа он находился в окружении и был для них недоступен. Ну а в августе 41 г., после разгрома большей части кадровой армии, после пленения десятков генералов (всего за шесть месяцев 41 г. в немецком плену оказалось 63 генерала), Сталин стал более сдержан в расстрелах оставшихся в строю командиров. Более того, после выхода из окружения Болдин был отмечен добрым словом в приказе Верховного, повышен в звании и назначен командующим 50-й армией (вскоре разгромленной под Брянском). Тяжелейший психологический стресс не прошел бесследно. Главный мотив мемуаров Болдина - тупой и бездушный солдафон Павлов все испортил: „...Отойдя от аппарата, я подумал: как далек Павлов от действительности! У нас было мало сил, чтобы контратаковать противника... Но что делать? Приказ есть приказ! [80]. Много лет спустя, уже после войны, мне стало известно, что Павлов давал моей несуществующей (по чьей вине „несуществующей"?) ударной группе одно боевое распоряжение за другим. Зачем понадобилось Павлову издавать эти распоряжения? Кому он направлял их? (Похоже, Болдин так и не понял, что задача, которую он с позором провалил, была поставлена именно перед ним.) Возможно, они служили только для того, чтобы создавать перед Москвой видимость, будто на Западном фронте предпринимаются какие-то меры для противодействия наступающему врагу..." Но и это еще „цветочки". В очень серьезном документе, в докладной записке, поданной в ходе реабилитации Павлова и его „подельников" в июле 1957 года, Болдин (к тому времени уже генерал-полковник) написал дословно следующее: „...Павлов виноват в том, что просил Сталина о назначении на должность командующего войсками округа, зная о том, что с начала войны он будет командующим войсками фронта. Павлов, имея слабую оперативную подготовку, не мог быть командующим войсками фронта... Начальник штаба фронта Климовских виноват в том, что попал под влияние Павлова и превратился в порученца Павлова..." [81, с. 194]. О том, кто же обладал „неслабой оперативной подготовкой", Болдин скромно промолчал. Многое становится понятней, если вспомнить о том, что до назначения на должность заместителя командующего Западным особым военным округом Болдин был командующим войсками Одесского военного округа. Согласитесь, быть первым руководителем в Одессе и стать замом в Минске - это две большие разницы... Тем не менее, за отсутствием лучшего, обратимся к мемуарам Болдина. Чем (кроме изначальной „невыполнимости" поставленной перед ним задачи) объясняет он разгром вверенных ему войск? Болдин - незаурядный мемуарист. У него прекрасная, цепкая память, сохраняющая даже самые малозначимые подробност