оде!). Старик Челяднин, кряхтя, лезет на плаху с женой и сообщниками: Куракиным-Булгаковым, Ряполовским, троими Ростовскими, Щенятьевым, Турунтаем-Пронским, казначеем Тютиным. А на самом деле оформили Челяднину измену - вы помните? - за ловлю много лет назад любимого царнского дяди Миши Глинского, когда тот тоже был предателем и польским шпионом. Достойный повод выпить Опричнина налетела так стремительно, что мы чуть было не проехали мимо великого события в жизни нашего Писца. А дело было так. Ранним утром 1 марта 1564 года Писец наш Федя прибыл натужной иноходью к нам в палату и замер у теплой стеночки - то ли больной, то ли хмельной. Мы с Историком как-то сразу почуяли: случилось страшное. Историк под пенсне подобрел глазами и стал кругами приближаться к Писцу, который морщил в руке какой-то листок. "Кальтенбруннер женился на еврейке" - вспомнилось мне. Тем временем, Историк уже поил Писца компотом, гладил его по сутулой спине, ласково уговаривал не грустить. Тут и я подошел. Взятый из костяной десницы листок оказался цветным титулом церковной книжки. И был он не писан. А был он печатан! И видно это было даже без пенсне. И почему-то от этого стало в палате жутко. Историк умно уговаривал Писца, что объективная необходимость в распространении православной литературы как раз и привела в середине 16-го века к возникновению русского книгопечатания. Писец хрипел, взвизгивал горлом и никак не мог проикать запутанную фразу, что "ныне древлее летописное узорочество иныи от лукавого восхищахом". Тут и я бестактно встрял, чтоб ты, Федя, не грустил, потому что все прогрессивное человечество, как раз намедни справило столетний юбилей книгопечатания. Коварный немец Гутенберг из Майнца давным-давно похитил твое древлее девичество, или как там ты говоришь. Так что под Парижской Бога Матерью тамошние квазимоды бойко торгуют своими католическими библиями, апулеевскими Золотыми Ослами и другой порнографией. Писец стал попросту выть в голос. Нужно было спасать человека. Пришлось мне отжать Историка и потащить Федю вниз, на самое дно московской жизни. Оттуда запомнилось мне сумрачное мартовское солнышко в слюдяном окне шалмана, плавно оказывающееся Луной. Да девка какая-то вполне шемаханского вида все представлялась Шахерезадой и что-то предлагала на брудершафт. И Писца от этого немецкого слова рвало. А хозяин шалмана все подливал нам в глиняные чашки скользкую зеленую дрянь. И становилось Феде все хуже и хуже. И уже не плакал он, а только шептал: "Ты меня уважаешь?". И я понимал, что он сомневается в уважении не к себе лично, потрепанному придворному писателю средних лет, а ко всем тысячам безымянных Писцов, согнувших свой горб за веру, царя и отечество. - Семьсот лет! - стонал Федя. - Из них пятьсот - по-русски! И получается, зря! Выходит, и не нужно было ничего этого, и теперь не надо! - Надо, Федя! - одергивал я. - Теперь ты, Федор, будешь писать не просто текст, а Слово! А Федоровы - твои дети - будут его запросто печатать. И я полез в самый глубокий карман, и там, среди тайных вещей страшного последнего века, нашел маленький линялый томик и, зажав винным пальцем фамилию автора, показал Феде его имя. И Федя, увидав свое имя, умер. "Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые, - Его призвали всеблагие, Как собеседника, на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был, И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!" Шемаханская торчала сбоку, кабатчик побежал доложить о крамолах и колдовстве, но Федя оживал помаленьку: уже глаза его блестели. "Нам не дано предугадать, Как Слово наше отзовется, - И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать..." Потом мы очутились на ночной улице и весело месили грязь куда-то влево от Кремля среди приземистых черных срубов. А Федя все просил списать слова, и я отговаривался, что писаное печатать можно, а печатное писать нельзя - грех! - А! Копырыгхт! - вспомнил и тут же отрыгнул еще одно "немецкое" слово Федя. Тогда мы стали петь современные русские песни, но я плохо понимал слова и запел из другого Федора. Удивленные арбатские собаки дружно подвывали двум патриотам утопающей в грязи столицы: "Город чудный, город древний, Ты вместил в свои концы И посады, и деревни, И палаты, и дворцы! Опоясан лентой пашен, Весь пестреешь ты в садах, Сколько храмов, сколько башен На семи твоих холмах!.. На твоих церквах старинных Вырастают дерева; Глаз не схватит улиц длинных: Это матушка Москва!" Мы много раз повторяли последние строки и так орали слово "Москва!", что от налетевшего верхом опричного караула нас спасли только Федин сугубо дворцовый вид да моя красная книжечка с позолоченным двуглавым орлом на обложке. Утром Историк поил нас квасом, Федя допытывался, что означают слова "Российская Феде-рация", видать, возомнил о себе бог знает что. А я отмалчивался. Сильно болела голова. Империя N1 Итак, Империя состоялась. Напомню тем, кто не понял, с чего она взялась, каковы ее основные свойства. 1. Империи должно быть много. Если страна лежит, развалясь от Уэльса до Цейлона, от Калифорнии до Вирджинии, от Прибалтики до Каспия, то ее можно и дальше проверять на империализм. А если у тебя три гектара пашни да сорок сороков побитых молью претендентов на престол, так можешь называться хоть трижды Священной Римской Империей, но под ногами у землевладельцев не путайся. 2. Империи нужен Император. Жестокий, желательно сумасшедший малый, скорый на кровь. 3. Этот малый должен быть умен. Его эпилептиченские припадки, ночи с клеопатрами, бред величия или тараканьи страхи должны перемежаться холодными рассуждениями о пользе смертной казни, о необходимости диктатуры пролетариата, о неизбежности мировой революции. 4. Император обязан возглавить Партию. Партия должна быть составлена, как указывалось выше, по опричному принципу. 5. Члены Партии должны отвечать сложным требованиям, а партийная пирамида из этих членов должна строиться по особому, динамическому правилу... Я вижу, вы заскучали? Тем не менее, считаю своим долгом подробно разобрать пункт пятый. А то придет ваше время строить свою Империю и собирать свою Партию, а вы начнете бэкать и мэкать, заниматься дурацкой предвыборной агитацией, раздачей сахара беззубым, уборкой мусора в общественных местах. Опозоритесь вконец, а я отвечай. Итак. Член Имперской Партии должен обладать хитрым свойством: Произведение его Интеллекта на Подлость должно точно соответствовать его месту в партийной иерархии: (KPM) = I . m, где (KPM) - коэффициент партийной морали (Kind of Party Membership - видите, на английский даже как-то не так и переводится); I - уровень интеллекта (intelнlectual) - уж как вы его будете измерять в вашей Партии, прямо и не знаю; m - подлость, злобное чудачество на букву М (meanness). Итак, если вы набрали для политбюро матерых подонков, то внимательно проследите, чтобы среди них не завелось какого-нибудь умника. И наоборот: если в "мозговом центре" вашей Партии сидят и пускают слюни университетские уроды, то присматривайте за ними в оба: не дай бог, если кто-то из них обижает животных или ворует из тумбочек. Произведение полярных свойств должно жестко контролироваться. Теперь о главном. Помните Вассиана Топоркова? Ни один ваш партиец не должен иметь (KPM) выше, чем у вас, майн фюрер. Тут вы должны постараться. Непрерывно упражняйтесь в таблице умножения и не забывайте периодически резать из-за угла ваших товарищей с высоким (KPM). Самое увлекательное в нашем партийном деле - это расстановка мебели. Нет ничего приятнее, чем сесть прекрасным весенним вечером на дачной веранде и, попивая чай с конфетой "Мишка на Севере", двигать фишки. На фишках должны быть разборчиво указаны имена ваших партийцев и их (KPM). Вы уже поняли, что расставлять их нужно свиньей. Или пирамидой. Вы сами - с максимальным (KPM) - на вершине свиньи... пардон, - пирамиды. Ниже - десяток-другой товарищей с (KPM) от второго до надцатого уровня. Под ними сотни других слюнтяев и недоумков, и так до самого дна. Теперь идем дальше. Решаем динамическую задачу. По мере поедания конфет и остывания самовара обнаруживается, что (KPM) у наших подопытных не стоит на месте. Они глупеют или умнеют, подлеют от жадности или добреют от сытости. Тогда вы их переставляете местами с другими, тихими. Тут вы замечаете, что некоторые опричники вдруг резко увеличивают (KPM). Обычно это происходит от нечаянных командировок за границу, окончания ускоренных кавалерийских курсов, от неумеренного посещения финских бань в женских монастырях. Тут вам не до выяснения причин партийного роста: реальна опасность цепной реакции. Нужно немедленно выхватить горячую фишку из пирамиды. А куда ее девать? Да вот же, на фантике написано: "Мишка на Севере". Чувствуете намек? Нет? Объясняю специально для Вас, Ваше Величество. Товарища Тухачевского зовут Михаил? Мишка. Он предельно жесток. Хорошо. Но и умнеет, бестия, не по дням, а по часам. (KPM) у него получается великоват. Значит, куда его? Вот же написано - на Се-вер!.. Ах, ты его уже порешил, шлепнул, сварил в масляном котле? Ну и зверь ты, Ваше Величество! Вот так, в общем-то, Иоанн Васильевич Четвертый, Грозный, Великий и Ужасный и поступал. Потому с полным правом и стал нашим первым Императором. А страна наша, Россия-матушка стала, соответственно, в первый раз - Империей. Пока еще не на бумаге, зато в наших сердцах. Но казенной бумагой следовало обзавестись, и царь засадил Писца сочинять несколько причин, почему ему (царю, конечно, а не Писцу) можно называться Императором. Писец поднял архивы и все красиво обосновал: Причина первая. На голове у тебя, царь-батюшка, что? Шапка Мономаха, дареная твоему прямому предку византийским Императором. А кто носит шапку Императора? Намекаем по слогам: Им-пе-ра-тор! Причина вторая. Кто принес христианство на Русь? Отличники кричат: "Ольга Святая!" Неправильно. Тогда хорошисты подтягивают: "Владимир Святой!" Еще хуже. Тогда наш троечник Федя с задней парты тявкает наугад: "Апостолы святыя!". И надо бы Феде поставить двоечку-лебедочку, ведь он думает, блаженный, что раз Иисус бессмертен, то и апостолы его тоже бродят до сих пор по свету и разносят христианскую бациллу... пардон, - благодать. Нет, Федя, до сих пор бродит Вечный Жид - Агасфер. А веру христианскую, православную, - это ты здорово придумал! - конечно, занес к нам кто-нибудь из апостолов. И не мелочь какая-нибудь: не Фома-неверующий, не Петр - трижды предавший, не Иуда, сбежавший от партизанской казни на осине, не КГБэшник Павел. А давай, это будет Андрей, чудесный ловец рыбы. Мог он забрести к нам? А куда ж ему, рыбаку, стремиться от генисаретских головастиков? Конечно, - к азовской осетрине! Так что, значит, веру к нам принес святой апостол Андрей Первозванный - первый ученик Христа. Значит, откровение Господне мы получили не далее, как из вторых рук. По научному - Second Hand. Императоры Византийские получали эту веру еще более подержаной, так что наше право на помазанность Божью не хуже ихнего. Причина третья, запасная. Родство наше с византийнскими императорами - вот оно: по принцессе Анне - матери святых убиенных Бориса и Глеба, по матери Мономаха, по матери твоего, государь, отца Василия - Софье Палеолог. Но трижды быть названным по матери - на Руси не в счет. На это у нас и не обижается никто, и гордиться тут нечем. Давай искать по отцу! А по отцу давай запишем так, от самого корня. Рюрик наш откуда был? А черт его знает! - с Прибалтики. Софья Палеолог к нам как добиралась? Через Прибалтику. Вот и ответ. Рюрик или предки его попали к нам морским путем: Византия - Рим - Гибралтар - Атлантика - Па-де-Кале - Балтика - Янтарный берег. А все византийцы -- как пить дать -- царской крови. Но документов же нет? А сгорели все бумаги в пожарах лесных библиотек. Точка. Трижды доказана одна и та же теорема. Иван Грозный понял и еще одно, вторичное правило. Ничто не должно омрачать имперского учения. И если уж ты Император, то и будь Человеком No1. А значит, не допускай, чтобы тебя поучали, хотя бы и по поповской линии. В Бога ты, конечно, можешь верить. Но культам религиозным спуску не давай. Все великие Императоры делали так. Одни разрешали все религии сразу (Египет, Афины, Рим старый, Монголы); при этом демократическая свара между конфессиями разъедала их, мешала монополизации национального духа, и он доставался Императору. Другие запрещали или задвигали на задворки (отделяли от государства) все церкви, секты и приходы (СССР, Великая Германия, Северная Корея и пр.). В любом из этих двух случаев жажда культа у населения очень быстро реализуется в обожании любимого вождя, и вы становитесь практически богом. Я хочу предостеречь вас от третьей модели, когда вы вслух объявляете себя сыном божьим, апостолом, пророком, родственником пророка по прямой и, естественно, нагнетаете в свою пользу религиозную истерию. В долгосрочном плане это не выгодно. Вы все равно остаетесь не первым, а вторым. В подсознании граждан происходит раздвоение, идет скрытая борьба пристрастий, вас любят, но производительность труда падает: слишком много Бога - тоже плохо. Окиньте взглядом руины царств и королевств. Нигде верховенство церковных начальников не доводило до добра. Вот только вы начертили на карте курс своей эскадры, как входит некий Ришелье, пугает вас Ватиканом, запрещает обижать католических братьев, алчно зацапавших половину Нового Света. И напоследок гадко доносит, что ваша королева спит с английским шпионом. Так вы захватываете Канаду? Нет, вы давитесь бургундским... Иоанн очень четко понял эти расклады своим покалеченным мозгом. С приходом опричнины наши попы тоже попытались качнуть права. Стали заступаться за казнимых, рассуждать о нравственности и т. п. Иоанн уперся. Тогда митрополиты стали демонстративно уходить в отставку. За несколько лет с 1563 года их сменилось четверо. Последний, Филипп, даже дал царю расписку: "...в опричнину и царский домовой обиход не вступаться и из-за них митрополии не оставлять". Тут и началось. Казни следовали безостановочно. Люди вопили митрополиту о заступничестве. Царь стал от него прятаться. "Только молчи, молчи, отец святый!" - страшно кричал Иоанн, случайно встречаясь с Филиппом в Кремле. Филипп пер на рожон: "Наше молчание грех на твою душу налагает и смерть наносит!" Царь застывал в ужасе. Товарищам по партии это не нравилось. Они быстро сыскали целую свору епископов, владык, простых попов, свидетельствовавших против Филиппа. Что уж они ему навешали, неизвестно, ну, небось, как обычно: вино, карты, девочки, воровство церковной кружки. Сшили на Филиппа типовое дело. Суда, конечно, не было. Прямо из Успенского собора опричники выволокли митрополита, народ бежал за ним в слезах, но с опаской. Взяться за колья народу было слабо. Филиппа сослали к черту на кулички. Царю от этого было неуютно, и он, идя в поход на Новгород в 1569 году, послал Малюту Скуратова получить у ссыльного пастыря благословение на убой православных. Филипп не дал. Бандит удивился и удавил вредного попа. Путь был открыт. Убив по-быстрому двоюродного брата Владимира, последнего претендента на престол, Иван напал на Новгород. Такая уж традиция была в его роду. Повод подобрали неплохой: будто бы Новгород хотел "зайти за Сигизмунда-Августа"... Ну, то есть, как бы сняться с места с волостями и посадами, направить Волхов по новому руслу - в Вислу, здания перебросить в Польшу по воздуху, плодородный слой родной земли вывезти на телегах, самим следовать пешим строем... О таковых злых намерениях и бумажка соответствующая сыскалась. Так что Новгород казнь заслужил. Но резать православных царь начал загодя, от своего порога, с Тверских земель. Царские войска шли медленно: жгли и грабили, с особым садизмом казнили встречных и поперечных. Чтобы из Новгорода от такого ужаса не ушел ни один человек, заранее послали туда опричную гвардию для осады. Опричники, в основном из ублюдков, "детей боярских", по дороге опечатали все монастырское имущество; всех монахов забрали с собой в Новгород - ровным счетом 500 человек. Там до приезда царя развлекались поркой черноризцев по графику. Новгородцы оторопело смотрели на это. Тут привозные попы стали кончаться. Похватали всех местных и стали нещадно пороть - "править" с них по 20 целковых. Кто-то из умных партийцев догадался, что главные бабки лежат не у попов, а у купцов. Тогда перехватали вообще всех "лучших" новгородцев, рассадили их под стражу, подвалы и лабазы с добром опечатали. Стали ждать государя... Чувствуете школу? Видите, как четко работает Имперская Теория? Никто ничего за пазуху не кладет. Монастыри и склады без приказа не грабят, а "печатают". Ждут паханаПо двадцатке вышибают на чай и водку? - так это святое, уставом Партии разрешается. Да и не казнь это вовсе, не наказание. А так, щекотка. Но вот 2 января 1570 года приезжает Грозный с сыном Иваном и 1500 стрельцами. На другой день - первый указ. Этих, которых пороли в шутку, теперь бить палками насмерть, невзирая на чины. Трупы равномерно развозить по монастырям, пусть сами хоронят. Потом царь-батюшка отправился помолиться к святой Софии. На мосту через Волхов его встретил с крестом владыка Пимен. Иван к кресту подходить не захотел, обозвал владыку волком, хищником, губителем и досадителем. "А теперь, - говорит, - святой отец, иди и служи обедню, а мы послушаем". После обедни пошли к владыке кушать, чинно сели за стол. Стали есть, пить, хозяина славить. Потом, по опричному обычаю, на самом интересном месте обеда, царь вдруг завопил диким голосом. Это был наигранный прикол, - еще от святой Ольги. Пьянь опричная сорвалась с мест и кинулась грабить, рвать, хватать и бить все, что попадалось под руки. Ободранного, окровавленного попа посадили в кутузку на две деньги кормовых в сутки. На другой день занялись главным, из-за чего собственно и ехали. Стали суд судить. Вот сидит Император, вот - сын его Иван, вот - ребята рукава закатывают. Выводят врагов народа. Медленно, дотошно рвут на них мясо, жгут фирменной "составною мудростию огненной" и обыкновенным отечественным "поджаром". Тех, кто признается в измене Родине, приговаривают к смерти. Тех, кто не признается, то есть самых упорных врагов, приговаривают к ней же. Осужденных, то есть всех, партиями привязывают к саням и волокут к реке. Сами эти гады уже и идти не могут. Там их кидают в воду с моста. Членов семей врагов народа вяжут по рукам и ногам и топят следом. Младенцев привязывают к матерям - не разлучать же их! - и топят вместе. По реке деловито плавают лодки с опричниками. Эти добрые люди кольями и баграми добивают самых выносливых пловцов. Судебная машина работает, как часы, ровно пять недель. Волхов едва успевает сплавлять трупы. Потом гости дорогие поехали отдохнуть по окрестным монастырям. Сожгли их все. Сожгли все зерновые и соломенные запасы, все недвижимое и неподъемное имущество, угнали всю ходячую скотину, вырезали всю, не желавшую идти. Вернулись в Новгород. Стали наводить порядок: жечь все склады, лавки, дома. Приказ главнокомандующего был такой: все сровнять с землей. Не разрешается оставлять невыломанные окна и двери. Далее летучие отряды эсэсовцев были отправлены по волостям на 250 верст в округе, задача - та же. Еще протянули кое-как шесть недель. Потом Иоанн Васильевич устал и 13 февраля велел поставить пред собой, как лист перед травой, лучших новгородцев со всех посадов, концов и улиц. Где их было взять, лучших? Лучшие как раз миновали Ладогу, резво прохлюпали по Неве и проходили траверз Васильевского острова в будущей столице будущей Империи No2. Спешили вынплыть в Балтийское море до полного ледостава... Да, а почему это в январе-феврале реки не замерзли? - Значит, была теплая зима. По таким вот летописным мелочам наши синоптики и составляют теперь карту многолетних наблюдений за погодой родной страны... Ну, насобирали лучших из худших, поставили пред царем. Лучшие приготовились умереть. Но сказал государь таковы милостивые слова: "Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живыхМолите Господа Бога, пречистую его матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов". Тут царь пустился проклинать владыку Пимена и всех пострадавших, стал валить на них случившийся беспредел. "А вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно", - успокоил он великих новгородцев, которые и в огне не горят, и в воде не тонут. Тут же царь и отъехал восвояси. Весь остаток врагов он прихватил с собой и велел приберечь их в Александровой слободе про запас. Теперь путь беспокойного монарха лежал на Псков. Этот город всегда был с Новгородом в предосудительной близости, "не разъяснить" его было нельзя. Псковичи, зная об участи соседей, решили встретить государя достойно: оделись в белое, помолились, вышли как один с детьми и женами и выстроились каждый перед своим домом. Отцы семейств держали на подносах хлеб-соль. Вот появилась колонна царского войска. Псковичи волной стали валиться в ноги батюшке. Обрадованный примерным поведением псковичей, царь пробыл у них недолго: ограбил только церкви - от казны до нательных крестов и крестильных пеленок, монастыри вычистил до основания, привычно забрал колокола и другую мелочь - имущество псковских граждан всех сословий. Теперь, действительно, пора было домой. Сразу по приезде в белокаменную занялись правосудием. В Новгороде и Пскове дело происходило как бы на войне, в походе. А тут уже все оформлялось по закону, велось "сыскное изменное дело". Нужно было обнаружить в новгородском заговоре московский след: в пирамиде тревожно пульсировали красные огоньки горячих фишек. 18 августа 1570 года на кремлевскую площадь вывели более 300 осужденных. Москвичи в ужасе попрятались по домам. Грозный не хотел лишать казнь элемента назидательности и велел опричникам сгонять народ. Успокоив верных москвичей, что их не тронут, царь открыл действие. Приговоры для привозных новгороднских злодеев были достаточно милостивы: изменников духовного звания во главе с главным гадом, новгороднским владыкой Пименом, разослали по дальним монастырям, 180 человек простили вовсе, чтобы оттенить тяжесть преступлений московских заговорщиков. А тут уж погуляли вовсю. Царь самолично ездил между подвешенными за ноги преступниками и бил их насквозь своим знаменитым заостренным посохом. Около двух сотен князей, бояр, их придворных сообщников сложили головы на плахе. Особый изюм состоялся вонкруг надоевших фаворитов. Для избранных в кремлевских подвалах был устроен торжественный прием. Князя Вяземского медленно запытали до смерти. Царь жадно наблюдал за судорогами любимца. Была у царя и сердечная забота о воспитании сыновей. Поэтому казнь Алексея Басманова - главного из главных - он поручил своему малому сыну Федору. Будущий царь Федор Иоаннович брезгливо ворочал топором... Что сделали с лупатой подстилкой царевой, Федькой Басмановым Писец записать постеснялся. Известно только, что Федю сначала попросили активно поучаствовать в казнях, - палачей не хватало. Напрасно суетился Басманов у плах и виселиц, напрасно гнал с глаз видение растерзанного отца. Вечером трудного дня 18 августа пришла и его очередь... Ужас новгородский не прошел даром для национального здоровья. Через год после государева наезда, 25 мая 1571 года, случился в Новгороде Переполох. Вы думаете, переполох бывает только в женских общежитиях, когда "на побывку едет молодой моряк"? Нет. Переполох - это не бабья суета в бигудях и губной помаде, это намного страшнее. Переполох - это дикое, космическое явление, ужаснее полтергейста, красочнее гибели Помпеи, назидательней падения Вавилонской башни. Потому что Переполох происходит не в окружающей среде, а в душах человеческих. Новгородский Переполох ("пополох", как записал Писец) был вторым в истории России. Первый будто бы случился в 1239 году, вскоре после "Батыева погрома". А выглядит Переполох так. Вот праздник в Новгороде. Прекрасная погода, улицы и церкви забиты гуляющими и молящимися. На торговой стороне, в церкви св. Параскевы заканчивается обедня. Бьет колокол... И вдруг его привычный звук пронзает всех новгородцев таинственным ужасом с примесью идиотского счастья. Людей охватывает то паника, то нестерпимый страх, то истерический смех. Все кидаются врассыпную, сталкиваются лбами, кричат, рыдают в голос, крушат все на своем пути. Купцы сами ломают свои лавки, разбрасывают и в слезах умиления раздают товары кому попало. Это, и правда, жутко. Чтобы новгородский купец свою лавку и свои товары расточил собственной рукой? Нет, это апокалипсис какой-то! Жить, а тем более царствовать в такой стране было безнадежно. В 1572 году Грозный пишет завещание, которое правильнее было бы считать диагнозом: кругом враги, нечистая сила, "тело изнемогло, болезнует дух, струпы душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил; ждал я, кто бы со мною поскорбел, - и нет никого, утешающих я не сыскал, воздали мне злом за добро, ненавистию за любовь..." Однако не следует думать, что обиженный Грозный отказался от строительства Империи. Он просто реально оценивал свои возможности и спешил спланировать дальнейшую тактику для использования ее наследниками. Главной мыслью завещания была-таки борьба с крамолами, то есть перманентная чистка пирамиды потомками Императора: "Что я учредил опричнину, то на воле детей моих, Ивана и Федора; как им прибыльнее, так пусть и делают, а образец им готов". Теперь за судьбу страны можно было не опасаться, и Грозный стал вести себя спокойней, занялся любимыми казнями и чудачеством. Одну за другой он пытал и казнил правительственные команды. Десятки самых родовитых и именитых запросто лишались головы. Уже соседством простых опричников чести боярской уязвить было нельзя, так Иоанн вытащил с какой-то азиатской помойки татарина Симеона Бекбулатовича, крестил его и венчал взамен себя на царство. Сам назвался князем Московским и скромно присаживался в Думе на краешек боярской лавки. Дурь продолжалась два года, потом кумысного царя всея Руси выкинули в Тверь. Казни, впрочем, не прекращались. Стали рубить головы и попам: в 1574 году "казнил царь на Москве у Пречистой, на площади в Кремле многих бояр, архимандрита чудовского, протопопа, и всяких чинов людей много, а головы метали под двор Мстиславского". Князь Мстиславский возглавлял земство, то есть был крайним за грехи земли русской перед царем. Чуть не каждый год он писал царю покаяния во многих изменах, в наведении на Русь татар, в стихийных бедствиях, в дурных мыслях. Других за такое уже казнили бы по нескольку раз, а Мстиславского до поры не трогали, - работа у него была такая. Грозный успешно воевал, раздвигая пределы Империи, его люди тоже старались. Бояре Строгановы получили лицензию на шкуру неубитого медведя - Сибирь. Они наняли банду волжских разбойников под предводительством донского атамана Ермака и в 1581-83 годах в несколько раз увеличили территорию всея Руси. Все соседние государства трещали под ударами Иоанна. Стал он душить и Крым. Татары поняли, что отсидеться не удастся. Весной 1571 года к московским владениям подошло ханское войско в 120 000 человек. Тут же к татарам набежали ссыльные князья, обворованные бояре и просто беглые враги народа. Терять им было нечего, и они подробно доложили о двухлетнем голоде в Москве, о чудовищном геноциде в провинции, об упадке патриотизма. Хан спокойно пошел на Москву. Донские казаки, доселе исправно доносившие о неприятеле, теперь коварно промолчали. Иоанн в ужасе бежал в леса. 24 мая татары подошли к столице и запалили ее. Огонь при попутном ветре выжег все деревянное. Уцелел только Кремль. Народу и войска погибло 800 000 (не верю, но так у Историка! - С.К.) - пять с лишком куликовских жертв! Причем татары и не рубили-то никого. Большинство сгинуло в трехслойной давке у задних ворот, остальные сгорели заживо и задохнулись в дыму. Москва-река "трупов не пронесла". Трупы потому сбрасывались в реку, что в землю успевали хоронить только родственников, а какие у кого остались родственники? Хорошо, хоть нашлись смелые люди с новгородским опытом, - они привычно расталкивали речные заторы баграми. Татары забрали еще один "куликовский комплект" - 150 000 пленных - и пошли восвояси. Грабить в Москве ничего не стали, боялись огня. С дороги хан Девлет-Гирей написал Грозному высокомерную грамоту, в которой обозвал царя трусом, наградил всякими плохими средневековыми прозвищами, потребовал Астрахани и Казани, брезгливо отказался от московской короны и денег, которые были, как он считал, - в его руках. Вот вам и 100 лет после Ига! Вести себя нужно скромнее, девочки! Крымскому хану понравились подмосковные вечера, и ровно через год татарское войско в том же составе и той же численностью снова оказалось под Москвой. Грозный сразу согласился отдать Девлет-Гирею Астрахань, но тот требовал еще и Казань, и дань. Царь задумался. Но тут в дело без спросу влез князь Михаил Иванович Воротынский и в нескольких битвах прогнал татар вон... Ба! Да это же наш Михайло Воротынский! Я чуть было не проскользил по имени богатыря безразличным взглядом: мало ли еще осталось на Руси недорезанных бояр! Но, слава Богу, зацепило! Это же наш симпатичный Михайло, тот самый, который, сидючи в монастырской ссылке, уверенно требовал у царя законной пайки: романеи, осетрины, иду, лимонов, труб левашных. И теперь, исправившись и отъевшись на лагерных харчах, вдруг оказался героем и спас хлебосольного начальника! Здесь проявилось ценнейшее правило имперского строительства, которое одно могло воздвигнуть нашу Империю! Но проявилось и кануло в небытие. Правило это такое. Старайся не выбрасывать горячие фишки. Есть несколько способов обуздать цепную реакцию (KPM). Сделай грозное лицо и ласково отшлепай шалуна. Поставь его в угол. Пройдет время, и он поймет, что 365 лимонов в год, 200 лимонов и ни одного лимона - это три большие разницы! А что он показал тебе зубки, так это ты прости: на псарне из выводка щенков всегда выбирают самого кусачего, тебе ли этого не знать! Пока пацан будет стоять в углу, ума у него не убавится, но подлого М-чудачества убудет, (KPM) стабилизируется. Так твоя пирамида, государь, воссияет интеллектом. А ты усидишь на ее вершине, потому что от каждого отшлепанного возьмешь-таки долю ума. А М-чудачество твое куда ж денется? - разве только затаится под фраком, под галстуком-бабочкой. Вот и останется у тебя самый высокий (KPM), и "бесный" святой Вассиан Топорков не заворочается в своем лесном гробу. Прошли века, и правило Воротынского было подхвачено вертлявыми иностранцами, они испытали и развили его. А мы, увы, остались с законом Топоркова. Досаду от Крыма хотелось сорвать хоть на ком-нибудь. Иоанн нахамил в дипломатической переписке королю шведскому, напал на крепость Виттенштейн и в конце 1572 года взял ее штурмом. Примерно с этого момента фортуна окончательно повернулась к нему задом. При штурме был убит царев любимец Малюта Скуратов-Бельский. Грозный согнал и связал всех пленных немцев-шведов, сжег их живьем. Черный дым при ясной погоде достиг небес. Там задумались... Паранормальное явление,  не замеченное нашим Писцом Сейчас мы с вами, дорогие читатели, совершим крупное историческое открытие. Мы как историки должны время от времени совершать какие-нибудь открытия, а не ограничиваться унылым пересказом скучных текстов нашего Писца. А открытие наше будет такое. Мы соединим два денла - новгородское и московское - в одно производство. Вы уже поняли? Ну, конечно! Пожар московский 24-25 мая 1571 года и Переполох новгородский 25 мая 1571 года - это не два события, а одно! Хочу сразу отмести возможные нелепые домыслы московских патриотов, будто новгородцы переполошились оттого, что их русские сердца проняла боль-тоска по несчастью родной столицы. Вот как выглядит это событие в моем представлении. Москва, в лице главного москвича Иоанна и всех его предков, а также рядовых пехотинцев московских и тех мирных москвичей, которые просто проедали награбленное, крепко провинилась перед обычной провинциальной Россией. Новгородский геноцид стал кульминацией средневекового периода всех этих рюриковских гнусностей и зверств. Поэтому, когда москвичи 24-25 мая 1571 года принимали кару Господню, то как было новгородцам 25 же мая 1571 года не разрядиться всеобщей истерикой? Какие небесные силы соединили и взаимно скомпенсировали вину и ненависть, ужас и боль Москвы и Новгорода? Какой телепатический мост светился на сотни верст между гибнущей Москвой и надевшим праздничное платье Новгородом? Какую оду к радости выводил в раскаленном московском воздухе казненный, но вечно живой вечевой новгородский колокол? Нам не дано угадать. Мы с вами ученые, а не волхвы. Из этого открытия - не в пример другим теориям - можно сделать очень полезный практический вывод, архиважный для москвичей. Дорогие мои москвичиКогда у вас на Дмитровке автобус с обывателями проваливается сквозь землю в канализационный кипяток и полсорока как бы невинных душ свариваются вкрутую, не кидайтесь к своему коммунальному князьку, - он тут ни при чем. Быстро бегите к телевизору! Там как раз показывают, как в далеких горах тамошние нехристи расстреливают и сбрасывают в пропасть точно такой же автобус с совсем уж невинными немосковскими душами, посланными убивать и быть убитыми. Это вы их послали... Тут вы, конечно, начинаете вопить на меня, что лично вы никого никуда не посылали, что дети ваши невинны, как агнцы. Что моя зависть к вашей валютно-сытой жизни низка и аморальна, и прочая, и прочая, и прочая... Да верю, верю вам, дорогие! Но не я же подогрел для вас водичку в подземных котлах! Поймите и вы меня. Детишки новгородские и чеченские, сироты самарские и ростовские-на-Дону - тоже невинные ягнята. Нижегородские и мурманские менты убиенные ничуть не хуже ваших ошпаренных пенсионеров. Тут вот в чем фокус: ответственность проживающих в Вавилоне безмерно высока! Вы думаете, прописка московская дается за просто так? Копейки, которые Москва для вас сдирает с сирот всея Руси, ничего не стоят? Нет уж. Любите кататься, так будьте готовы и купаться. Всегда - готовы! А не хотите такой чести столичной, так сматывайтесь поскорее к нам, на Тамбовщину, да впрягайтесь в соху. Так тяжелее для печени, но спокойнее - для души. И здоровее - в космической перспективе. Нокдаун Вероятность того, что в ночной электричке наглый, злобный и истеричный хулиган нарвется на сильного и смелого пассажира невелика. Но она существует... Умер в Польше король Сигизмунд-Август, истощенный командой наложниц и ограбленный колдуньями, призванными для восполнения мужского боезапаса. Наивные поляки стали выбирать (выбирать!) нового короля. Наших Федор Иваныча и Иван Иваныча им подсунуть не удалось (вот бы и не было картины Репина!). Открестились поляки и от самого Грозного. Польстились панове на парижский шик и выбрали себе королем герцога Генриха Анжуйского, брата короля Франции Карла и возлюбленной нами королевы Марго. Генриху как раз нечего было делать после Варфоломеевской ночи. Но устричные аппетиты короля и французские повадки любви своего нового народа ему (народу) не понравились. Анжуйский тайно убыл восвояси, тем более, что нужно было временно занять французский трон, давно уж проклятый казненным магистром тамплиеров. И тут на нашу голову поляки выбрали себе в короли князя Стефана Батория. С такой богатырской фамилией терпеть параноидальные выскоки с востока новый король не захотел. Стефан обнаружил, что пока он вежливо переписывается с Грозным, посылает ему опасные грамоты для делегации, приглашенной на коронацию, царь московский втихаря захватывает один за одним литовские городки. На попытки урезонить нахала посольством последовала хамская отповедь, что мы никакого такого Стефана не знаем, королей, избранных из подлого народа, а не спущенных с небес, не признаем. Вот, если хотите, получите от нас перемирие на три года, пока мы будем осваивать занятые города. Баторий не захотел. Он уже стремительно договаривался с соседями, всем предоставлял выгодные, человеческие условия мирного сосуществования. Иоанн рассудил в думе, "как ему, прося у Бога милости, идти на свое государство и земское дело на Немецкую и Литовскую землю", и в июле 1579 года двинул полки на запад. В Новгороде разведка донесла ему, что Баторий идет навстречу, но у него, дескать, и войска мало, и польская шляхта не пошла, и литовская идет не вся, и в раде базар, и самому Баторию сидеть на троне осталось считанные дни. И все это было правдой, за исключением последнего прогноза. Но и правда была ложью, - бывает и такое. Плевать хотел Баторий на согласие рады и сейма. Дважды плевать он хотел на трусливую шляхетскую кавалерию, и трижды - на литовское ополчение. Был у Батория регулярный отряд венгерских наемников, обученных по последнему европейскому военному слову. И действовал Баторий по-европейски. Летом 1579 года он объявил Москве войну в письменном виде. Грозный, не подумав, двинулся в Ливонию, туда, где нашкодил. Русские стали привычно грабить и жечь недограбленное и недожженное. Баторий ударил на Полоцк и осадил его. Жители и гарнизон отчаянно оборонялись в горящей бревенчатой крепости. Посланные к ним на подмогу воеводы Шеин и Шереметев струсили, в бой не пошли, ограничились грабежом тыловых обозов короля. Венгерская пехота Батория подожгла Полоцк со всех сторон. Русские, зная о верности королевского слова, вступили в переговоры и сдали город на почетных условиях. Многие ратные люди полоцкие и московские поступили в службу к Баторию. - Предали! - Кого? Спасенных ими мирных жителей или кровавого шизофреника? Баторий пошел дальше, сжег город Сокол, где заперлись Шереметев и Шеин, учинил там бойню. Друг российской ребятни, издатель Букваря Константин Константинович Острожский тем временем опустошил Северскую область. На этом кампания затихла до весны. Грозный не унимался в заносчивости. Он продолжал играть Императора. Но Императором он уже был слабым. Сильный Император умеет сплотить Империю и бить неприятеля лоб в лоб. Грозный привык заходить сзади, исподтишка, визгливым наскоком. Империя сама шла в его руки, но попользовался он ею нерасчетливо. К новой схватке, назначенной Баторием на 14 июня 1580 года, стали готовиться каждый по-своему. Грозный терзал опричными военкоматами ближние и дальние города и веси. Баторий набирал добровольцев: из 20 крестьян - одного на оговоренный срок; после срока боец и все его потомство навсегда освобождались от всех крестьянских повинностей. Историк отмечает полную растерянность штабистов Грозного перед воистину грозным неприятелем. Войска суматошно перегонялись вдоль гигантской западной границы то к Новгороду, то к Кокенгаузену, то к Смоленску. Баторий выполнил ложный маневр на Смоленск и ударил на Великие Луки. У него было всего 50 тысяч войска, но в нем - 21 тысяча прекрасной пехоты. Царя охв