т камергера, или кожей, по которой узнают рудокопов. Когда наконец известные исторические или мифические лица, или олицетворенные понятия, обозначаются раз навсегда определенными символами, то надо бы их, собственно, назвать эмблемами: таковы животные евангелистов, сова Минервы, яблоко Париса, якорь надежды и т.д. Между тем под эмблемами большею частью разумеют те иносказательные, простые и подписью объясняемые изображения, что предназначены для наглядности нравственной истины, каких большие собрания у И. Камерария, Альциата и других: они составляют переход к поэтической аллегории, о чем ниже будет речь. Греческая скульптура обращается к созерцанию, поэтому она эстетична; индостанская обращается к понятию, поэтому она символично. Это суждение об аллегории, основанное на нашем до сей поры исследовании внутреннего существа искусства и тесно с ним связанное, прямо противоречит воззрению Винкельмана, который далек от мысли считать, подобно нам, аллегорию за нечто совершенно чуждое цели искусства и ему часто мешающее, но всюду ее защищает и даже (Соч., т. 1, стр. 55 и др.) поставляет высшей целью искусства "изображение общих понятий и невещественных предметов". Пусть будет предоставлено каждому присоединиться к тому или другому мнению. Но при этом и подобных ему суждениях Винкельмана, касающихся собственно метафизики прекрасного, я убедился в истине, что можно обладать величайшей восприимчивостью и правильнейшим суждением в деле художественно-прекрасного, не будучи в состоянии дать отвлеченного и, собственно, философского отчета о сущности прекрасного и искусства: точно так же, как можно быть очень благородным и добродетельным и обладать весьма чувствительной, с точностью аптекарских весов, в отдельных случаях решающей совестью, все-таки не будучи в состоянии философски исследовать и в абстракциях представить этическое значение действия. 458 Но совершенно иное отношение имеет аллегория к поэзии, чем к изобразительному искусству, и хотя здесь не подобающа, там она допустима и целесообразна. Ибо в изобразительном искусстве она отводит от данного созерцательного, настоящего предмета искусства к абстрактной мысли; в поэзии же отношение обратное: здесь непосредственно данное в словах - понятие, и ближайшей целью постоянно бывает навести от него на созерцательное, коего изображения должна взять на себя фантазия слушателя. Если в изобразительном искусстве сводится от непосредственно данного на нечто иное, то таковым должно непременно быть понятие, потому что лишь отвлеченное здесь не может быть дано непосредственно; понятие же никогда не должно быть источником, и его передача никогда не должна быть целью художественного произведения. Напротив, в поэзии понятие составляет материал, непосредственно данное, которое поэтому с полным правом можно покидать, чтобы вызвать совершенно иное, созерцательное, в коем цель достигается. В связи поэтического произведения иное понятие (или абстрактная мысль) может быть необходимо, хотя оно само по себе и непосредственно отнюдь неспособно к созерцательности: поэтому оно часто и приводится к созерцательности посредством какого-либо, к нему подходящего примера. Это бывает уже при каждом тропе и бывает в каждой метафоре, сравнении, параболе и аллегории, которые все различаются только долготой и подробностью своего изображения. В словесных искусствах поэтому сравнения и аллегории превосходно действуют. Как прекрасно говорит Сервантес о сне, стараясь выразить, что он облегчает все наши душевные и телесные страдания: "он мантия, покрывающая всего человека". Как прекрасно Клейст аллегорически выражает мысль, что философы и исследователи просвещают род человеческий, в стихе: Те, чья лампа ночная весь шар земной освещает. 459 Как сильно и наглядно определяет Гомер бедоносную Ату, говоря: "у нее нежные ноги, ибо она не ступает на твердую землю, а ходит только по головам людским" (Илиада, XIX, 91). Как сильно подействовала басня Менения Агриппы о желудке и членах [человека] на удалившийся римский народ. Как прекрасно выражает уже упомянутая аллегория Платона, в начале седьмой книги "Государства", о пещере, - в высшей степени абстрактный философский догмат. Как на глубокомысленную аллегорию с философской тенденцией, можно смотреть на миф о Персефоне, которая, потому что вкусила гранатное яблоко в подземном царстве, осталась в нем: это становится особенно очевидным после стоящей выше всякой похвалы обработки этого мифа, которую Гете вплел, как эпизод, в "Триумф чувствительности". Я знаю три пространных аллегорических произведения: очевидное и откровенное - несравненный "Критикой" Бальтасара Грациана, состоящий из большой, богатой ткани связанных между собой глубокомысленных аллегорий, служащих веселой одеждой нравственных истин, которым он тем самым сообщает величайшую наглядность, изумляя нас богатством своей изобретательности. Но две скрытых аллегории суть Дон-Кихот и Гулливер в Лилипутии. Первый аллегоризирует жизнь каждого человека, который, не так как другие, занят только устройством своего личного блага, а стремится за объективной, идеальной целью, овладевшей его помыслами и волей, причем, конечно, в этом мире он оказывается странным. В Гулливере стоит только все физическое понимать духовно, чтобы заметить, что язвительный плут, как назвал бы его Гамлет, под этим разумел. Так как у поэтической аллегории данное - постоянно понятие, которое она посредством картины старается сделать наглядным, то она иногда может быть выражена или подкрепляема рисованной картиной: поэтому последняя и не считается за произведение изобразительного искусства, а только за объяснительной иероглиф, и заявляет права только на поэтическое, а не на живописное значение. К такому роду принадлежит прекрасная аллегорическая виньетка Лафатера, которая так подкрепительно должна действовать на сердце каждого благородного борца за истину: руку, держащую свечку, кусает оса, тогда как вверху на пламени сгорают комары; под этим подпись: 460 И пусть комару он и крылья сожжет, И череп и мозг его разорвет, Свет все-таки свет; Ко мне пусть и злая оса пристает, Не брошу держать его, - нет. Сюда же относится надгробный камень с погашенной, дымящейся свечой и подписью: Как кончится, докажет, погасая, Была ль то сальная свеча иль восковая. В том же роде старинное немецкое родословное дерево, в котором последний отпрыск высоко разросшейся фамилии выразил свою решимость - провести жизнь до конца в полном уединении и целомудрии и таким образом заставить род свой вымереть, тем, что изобразил себя самого у корней многоветвистого дерева подрезающим ножницами самое дерево. Сюда принадлежат вышеупомянутые картины, называемые эмблемами, которые можно бы назвать и краткими рисованными баснями с высказанной моралью. Аллегории этого рода надо всегда причислять к поэтическим, а не к живописным, и тем их оправдывать: и картинное их исполнение в этом случае остается побочным делом, так как от него требуется только, чтобы вещь изображенная была узнаваема. Но как в изобразительном искусстве, так и в поэзии, аллегория переходит в символ, когда между созерцательно представленным и посредством оного обозначенным абстрактным нет никакой, кроме произвольной связи. Так как все символическое в сущности основано на условии, то между прочими недостатками символ страдает и тем, что его значение со временем теряется, и он затем окончательно умолкает: кто же, если бы не было это известно, мог бы отгадать, почему рыба символ христианства? Разве какой-нибудь Шамполион: ибо это вполне фонетический иероглиф. Поэтому поэтическая аллегория откровения Иоанна находится почти в том же положении, как рельефы с великим солнечным богом Митра, которые до сих пор объясняют. 461 ПРИМЕЧАНИЯ В состав настоящего издания сочинений Артура Шопенгауэра включены прежде всего з 23 и 27 первого тома (1818 г.) его главного произведения "Мир как воля и представление". В этих двух параграфах из второй книги первого тома содержится характеристика основного онтологического понятия философии А. Шопенгауэра "Мировая Воля". Эти два параграфа вместе получили в настоящем издании данное составителем общее название "Понятие Воли". Кроме того, из того же первого тома в данное издание включены з 36 - 50. Они входят в состав третьей книги этого тома и рассматривают искусство как средство, существенно приближающее людей к познанию Мировой Воли и к освобождению как людей, так и самой Воли от тягот и страданий существования. Эти пятнадцать параграфов получили в нашем издании общее название: "Основные идеи эстетики", з 51 - 52 в издание не вошли. Русскоязычный текст всех извлечений из первого тома "Мира как воли и представления" дан по изданию, осуществленному А. Ф. Марксом в С.-Петербурге в переводе поэта Афанасия Фета (четвертое издание, б/г). Перевод был выполнен А. А. Фетом во второй половине 70-х годов XIX в. и окончен в 1880 г. (Н. Н. Страхов пишет об этом переводе Л. Н. Толстому в письме от 2 августа 1879 г., где сообщает, что принял участие в его сверке с текстом подлинного немецкого издания). Первое издание первого тома "Мира как воли и представления" в переводе Фета вышло в свет в С.-Петербурге в 1891 г. Имевшиеся в первом томе труда Шопенгауэра цитаты из других авторов на латинском, английском и французском языках переведены для теперешнего издания его составителем проф. И. С. Нарским. Это же относится и к нескольким цитатам, оставшимся ранее без перевода на русский язык или переведенных неточно в других работах Шопенгауэра, включенных в настоящее издание. 462 В издание включены две главы (44-я и 46-я) из второго, дополнительного тома (1844 г.) "Мира как воли и представления", названные самим Шопенгауэром соответственно: "Метафизика половой любви" и "О ничтожестве и горестях жизни". Они даны в переводе Ю. И. Айхенвальда по изданию: "Сочинения Артура Шопенгауэра. Том II". Москва, 1901. Переводы на русский язык цитат, имевшихся в немецкоязычном подлиннике на иных, кроме немецкого, языках, были выполнены Ю. И. Айхенвальдом либо заимствованы им из других изданий (с указанием каждый раз имени переводчика). Источники цитирования, как правило, указываются Шопенгауэром в тексте. Кроме того, из второго тома "Мира как воли и представления" в настоящее издание включены 41, 47, 48-я и 49-я главы, содержание которых позволяет читателю более полно представить себе этические воззрения немецкого философа, а также тесно примыкающее к ним философское рассмотрение им проблемы смерти. В настоящее издание, кроме указанных выше глав и параграфов из первого и второго томов "Мира как воли и представления", включены максимы, которые даны нами в переводе Ф. В. Черниговца по изданию: Шопенгауэр Артур. Афоризмы и максимы. СПб., 1892. Обращаем внимание читателей на то, что в нашем издании произведений Шопенгауэра принят несколько иной порядок отобранных для настоящей публикации его работ, чем тот, который следовал бы из напечатанных выше примечаний. Принятый порядок в значительной мере соответствует внутренней структуре шопенгауэровской философии, но учитывает и современное нам членение совокупности философских наук. В соответствии с этими соображениями вначале дается описание онтологии сущности мира, затем характеризуется жизнь людей в мире представлений с включением в эту часть подборки материалов по теоретической и практической этике в трактовке ее Шопенгауэром и, наконец, излагается концепция искусства и эстетики, направленная, согласно мнению философа, на подготовку перехода человечества в состояние, близкое нирване. Как видно из вступительной статьи к настоящему изданию, сам Шопенгауэр считал "этическое" состояние человека более близким к реализации им своего конечного предназначения, чем состояние "эстетическое" (здесь возникает некоторая аналогия с построениями его современника датского философа Серена Кьеркегора). Научное издание ШОПЕНГАУЭР Артур МАКСИМЫ. ПОНЯТИЕ ВОЛИ. О НИЧТОЖЕСТВЕ И ГОРЕСТЯХ ЖИЗНИ. СМЕРТЬ И Еи ОТНОШЕНИЕ К НЕРАЗРУШИМОСТИ НАШЕГО СУЩЕСТВА. ИДЕИ ЭТИКИ. МЕТАФИЗИКА ПОЛОВОЙ ЛЮБВИ. ОСНОВНЫЕ ИДЕИ ЭСТЕТИКИ Перевод с немецкого Автор вступительной статьи и примечаний И. С. Нарский Художник обложки М. В. Драко Подписано в печать 24.12.97 Формат 84x108/32. Бумага газетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 24,36. Уч.-изд. л. 17,53. Тираж 11 000 экз. Заказ 230 ООО "Попурри". Лицензия ЛВ No 117 от 17.12.97. Республика Беларусь, 220033, г. Минск, ул. П. Глебки, 12. При участии ООО "Харвест". Лицензия ЛВ No 32 от 27.08.97. Республика Беларусь, 220013, г. Минск, ул. Я. Коласа, 35, к. 305. Качество печати соответствует качеству представленных заказчиком диапозитивов. Отпечатано с готовых диапозитивов заказчика в типографии издательства "Белорусский Дом печати". Республика Беларусь, 220013, г. Минск, пр. Ф. Скорины, 79.