час не в меру увлекаюсь.  Боюсь,  так
случилось и в тот вечер.
   В: Он сочувствовал вашим взглядам, просил изложить их обстоятельнее?
   О: Просил, сэр, и даже высказал лестное для меня пожелание, чтобы у них
появилось как  можно  больше  столь  же  стойких  приверженцев.  Он  также
посетовал, что не имеет возможности задержаться тут до воскресенья,  когда
я буду говорить проповедь, в каковой - замечу без лишней скромности - я  в
прах разбиваю пагубные доводы тех, кто хочет лишить нас права на  десятину
[церковная десятина  -  налог  с  разных  видов  дохода,  уплачиваемый  на
содержание храма; в Англии в том или ином виде сохранялся до 1936 г.].  Не
угодно ли вам самому ознакомиться с проповедью? У меня случайно сохранился
один список.
   В: Почту за честь, сэр.
   О: Я пришлю со своим человеком, когда вернусь домой.
   В: Благодарствую. А теперь, мистер Бекфорд, я вынужден посеять в  вашей
душе семена сомнения. Неужели вам неведомо, что лондонская торговая братия
все  до  единого  виги?  [в  отличие   от   тори,   твердых   приверженцев
господствующей Англиканской  церкви,  партия  вигов  придерживалась  более
либеральных взглядов в отношении религиозных сект] Что  мало  кто  из  них
разделяет  ваши  достойные,  если  я  их  верно  представляю,  религиозные
убеждения? Что лишь немногие  чтут  издревле  заведенные  установления,  а
прочие думают лишь о своих мирских притязаниях?  Что  в  их  мире  принято
поклоняться лишь одному богу - Маммоне, сиречь прибыли,  на  все  же,  что
грозит ее ограничить или преуменьшить, смотрят с презрением? Не  нашли  ли
вы странным, что этот торговец показал столько сочувствия вашим взглядам?
   О: Признаюсь, сэр, меня действительно провели. Увы, то, о чем вы сейчас
поведали,  для  меня  не  новость;  я  наслышан,  что  эти  господа  самым
преступным образом попустительствуют нашим  вероотступникам  и  сектантам,
однако  мне  вообразилось,  что  этот  джентльмен  составляет   счастливое
исключение из общего правила.
   В: Не может ли статься,  что  дядя-торговец  и  вправду  принадлежал  к
судейскому сословию? Ибо мы подлинно обладаем умением обращать разговор на
важные для нас предметы. Подумайте хорошенько, сэр. Не запечатлелось ли  у
вас в памяти что-либо подтверждающее эту догадку?
   О: Осмелюсь заметить, сэр, манеры его с вашими никак не сходны.
   В: Но предположим, что в  тогдашних  обстоятельствах  он  по  неведомой
причине был принужден оставить обычную свою  повадку  и  вы  видели  перед
собой не истинное лицо, но искусную личину?
   О: Ваше предположение вполне основательно,  сэр.  Да,  вероятно,  он  и
впрямь лишь играл роль. Это все, что я могу сказать.
   В: Id est [то есть (лат.)]  он  весьма  наторел  в  притворстве  и  ему
нипочем обмануть даже столь проницательного и ученого джентльмена, как вы?
Он говорил обыкновенным  голосом  или  же  тихо,  как  если  бы  имел  что
скрывать?
   О: Так же, как я с вами, сэр. Он говорил  с  достоинством  и,  как  мне
показалось,  от  чистого  сердца.  Как   человек,   привыкший   на   людях
высказываться о многоразличных предметах, до всего общества относящихся.
   В: Благоволите его описать.
   О: Роста среднего,  с  небольшим  брюшком.  Цвет  лица  как  у  всякого
человека его лет, разве что чуть бледнее. Взгляд  пронизывающий  -  видно,
что знаток людей. Брови густые.
   В: А теперь, сэр, нет ли у вас соображений касательно его возраста?
   О: Лет сорок пять. Возможно, лет на пять больше, но уж никак не меньше.
   В: Были у него иные приметы?
   О: Мне запомнилась бородавка на носу. Вот тут, сбоку.
   В: Проставьте так: на правой ноздре. Перстней не имелось ли?
   О: Обручальное кольцо.
   В: Золотое?
   О: Да. Если память мне не изменяет, небогатое.
   В: Как он был одет?
   О: Платье из отменной  материи,  но  несколько  поношенное,  словно  бы
дорожный костюм. Парик не совсем по моде.
   В: Белье чистое?
   О: Вполне, сэр. Как у всякого джентльмена такого разбора.
   В: Вашей памяти,  сэр,  можно  позавидовать.  Не  приметили  вы  других
отличий, особых привычек?
   О: Он нюхал табак, сэр, и по мне так слишком часто. Вовсе  его  это  не
красило.
   В: Мистер Бекфорд, не доходили до вас впоследствии какие-либо известия,
имеющие касательство до этих событий, - прибавлю, кроме того,  что  ведомо
всем?
   О:  Разве  что  досужие  толки,  повсюду  только  их   и   слышишь.   У
непросвещенной черни в здешней округе это излюбленное занятие.
   В: Не слышно ли чего от окрестных джентльменов или их близких?
   О: Увы, в нашем приходе такового названия можно удостоить лишь  мистера
Генри Деверу. Но он в ту пору был в отъезде.
   В: Нынче он здесь?
   О: Две недели тому назад вернулся в Бат.
   В: Вы говорили с ним об этом происшествии?
   О: Я, как мог, старался удовольствовать его любопытство, сэр.
   В: Он, как и следовало ожидать, оказался в неведении?
   О: Совершенно верно.
   В: Этот джентльмен также особа духовного звания?
   О: С великим прискорбием должен признаться, сэр, что я живу как в лесу.
Разве человек деликатного воспитания согласится обретаться в  этой  глуши,
не принудь его к тому обстоятельства,  как  случилось  со  мной?  К  моему
глубокому огорчению, один из моих собратьев больше  подвизается  в  лисьей
травле, нежели на духовном поприще.  Он  бы  с  большей  охотой  ударял  в
колокола, если бы они созывали прихожан не на божественную литургию, а  на
лихую кулачную забаву. Другой же, имеющий жительство в Даккумбе, почти все
время проводит в заботах о своем  саде  и  своих  землях,  отложив  всякое
попечение о делах церкви.
   В: Священников у вас ставит мистер Деверу?
   О: Нет, сэр. Это право принадлежит канонику Буллоку из Эксетера. Он наш
пребендарий  [священник,  получающий  пребенду  -  вознаграждение  в  виде
жалованья, а также земель, доходов или  другого  имущества]  и  приходской
священник.
   В: И член капитула?
   О: Точно так. Заглядывает сюда раз в год за десятиной. Он  ведь  уже  в
преклонных летах - без малого семьдесят.
   В:  Вашу  округу  в  парламенте  обыкновенно  представляют  лица  одной
фамилии? Нынче это мистер Фейн и полковник Митчелл?
   О: Верно, сэр. Однако они не удостаивали нас своим посещением с прошлых
выборов.
   В: Попросту сказать, уже два года? Они были избраны беспрепятственно?
   О: Именно, сэр.
   В: О происшедшем они не справлялись?
   О: Ни у меня, ни у кого из известных мне лиц.
   В: Хорошо, будет об этом. Не случилось ли вам свести знакомство с тремя
слугами?
   О: Ни с единым из них.
   В: Приходилось ли вам слышать, чтобы  во  всю  бытность  вашу  викарием
этого прихода или прежде проезжающие в этих местах  бывали  ограблены  или
убиты разбойниками?
   О: Ни в здешнем приходе, ни в его окрестностях подобного не  случалось.
Поговаривали,  будто  лет  пять  назад  под  Майнхедом  объявилась   шайка
головорезов, однако с тех пор их всех переловили и  перевешали.  До  наших
мест они не добрались.
   В: А на больших дорогах не шалят ли?
   О: Тут грабителям богатой поживы не будет. Вот в  Бидефорде,  в  порту,
мошенников и карманников точно превеликое множество.  Впрочем,  и  заезжие
ирландцы не лучше. Ну да с этой публикой у нас разговор короткий:  у  кого
разрешения на проезд не обнаружится, того тотчас в плети и вон из прихода.
   В: Что же, по вашему разумению, произошло первого мая?
   О: Я думаю, божественное провидение отметило за мерзостный обман.
   В: Вы полагаете, все спутники пали жертвой убийц?
   О:  Люди  утверждают,  будто  дело  обстояло  вот   как.   Двое   слуг,
сговорившись между собой, лишили жизни своих господ, но не поладили  из-за
добычи и девушки. Тот из них, что  вышел  победителем,  будто  бы  овладел
девицей, а затем скрылся окольными путями.
   В: Что же им, скажите,  за  корысть  забираться  в  такую  даль,  когда
исполнить задуманное можно было  близ  самого  Лондона?  И  если  у  этого
победителя достало сноровки так спрятать тела первых двух жертв, что следа
не  осталось,  то  отчего  же  он  и  с  третьим  телом  не   распорядился
сходственным образом?
   О: На это я вам ответить  не  умею,  сэр.  Может  статься,  он  спешил,
подгоняемый укорами совести.
   В: Вы чересчур доброго мнения  об  этом  всех  разбойных  дел  мастере,
мистер Бекфорд. Я повидал немало людишек из этой братии и доподлинно знаю,
что они больше  трясутся  за  свою  шкуру,  нежели  чем  пекутся  о  своей
бессмертной душе. Злодей, который все обмыслил  заранее...  такой  сгоряча
ничего делать не станет.
   О: Вам, человеку паче меня искушенному, виднее. Но других догадок я  не
имею.
   В: Не беда. Вы, сэр, и без того помогли мне сверх чаяния. Как я вас уже
предуведомил, я не вправе открыть имя того, по чьей  воле  я  предпринимаю
это расследование. Однако, заручившись вашим молчанием, могу сообщить, что
более  всего  меня  заботит   судьба   человека,   назвавшегося   мистером
Бартоломью.
   О: Весьма польщен вашим доверием, сэр. Осмелюсь полюбопытствовать, если
мой вопрос не  покажется  вам  нескромным:  что,  молодой  джентльмен  был
отпрыском знатного дворянского рода?
   В: Сверх того, что было сказано, я ничего добавить  не  могу.  Мне  дан
строжайший наказ.  Все  убеждены,  что  означенное  лицо  путешествует  по
Франции и Италии, ибо о таковом своем намерении он объявил перед  отъездом
из Лондона.
   О: Не могу не подивиться, сэр,  что  вам  столь  мало  известно  о  его
сотоварище.
   В: Это потому, сэр, что  за  одним  исключением,  videlicet  [а  именно
(лат.)] убиенного, никого из прочих с ним ехавших он в  спутники  себе  не
предназначал. Где он с ними повстречался, нам  неведомо.  А  поскольку  он
окружил себя тайной и скрыл собственное имя, не лишено вероятия, что он  и
спутников своих понудил назваться вымышленными именами. По этой-то причине
мне и приходится утомлять  вас  своими  расспросами.  Сами  видите,  сколь
мудреная задача мне задана.
   О: Вижу, мистер Аскью.
   В: Завтра я еду попытать, не будет ли какой поживы в других местах.  Вы
меня весьма разодолжите, если, случись вам прослышать о новых подробностях
этого  дела,  вы  дадите  мне  знать  в  Линкольнз-инн  [одна  из  четырех
юридических корпораций,  где  состояли  и  проходили  обучение  адвокаты].
Можете не сомневаться, я непременно  позабочусь,  чтобы  ваше  усердие  не
прошло незамеченным.
   О: Чего не сделаешь для утешения обманутого родителя, тем паче знатного
рода!
   В: Я раскрою подоплеку этой истории, мистер Бекфорд. Я просеиваю хоть и
не прытко, да через частое ситко. Что для джентльмена вашего  сана  ересь,
то для человека моей должности плутни и притворство. У себя в приходе я их
не потерплю. Не знать мне ни минуты покоя, пока не докопаюсь до истины.
   О: Аминь, сэр. Да услышит небо наши с вами молитвы.

   Jurat die tricesimo et uno Jul. anno supradicto coram me
   [Приносит присягу тридцать первого июля
   вышеуказанного года в моем присутствии (лат.)]
   Генри Аскью.

   * * *

   Барнстапл, августа 4 дня.

   Милостивый государь Ваше Сиятельство.
   Сколь  досадно  мне  доносить  В.Сиятельству,  что  путешествие  мое  в
западные края важного следствия не  имело,  но,  напротив  того,  принесло
ничтожные плоды. Non est inventus [он не найден (лат.)]. Однако, поскольку
В.Сиятельство повелеть изволили, чтобы я и наигорчайшие известия от Вас не
утаивал, я из Вашей воли не выйду.
   Свидетельства, каковые я прилагаю для ознакомления  В.Сиятельства,  вне
всякого сомнения, удостоверяют  личность  того,  кто  скрылся  под  именем
мистера Бартоломью; притом несомненность сия  основывается  не  только  на
доверенном  мне  В.Сиятельством  портрете  (хотя   и   таковое   основание
В.Сиятельство может посчитать достаточным), но  и  на  присутствии  слуги,
слуха и речи лишенного, в описании наружности и  манер  которого  сходятся
все очевидцы. Я не стал докучать В.Сиятельству присылкою иных добытых мною
показаний, ибо они  во  многом  повторяют  здесь  изложенное.  Дознаватель
доктор Петтигрю донес обо всем, что знал  и  удержал  в  памяти;  я  также
расспросил его  поверенного,  выезжавшего  на  место  сразу  по  получении
известия, понеже сам доктор (уже согбенный старец) о ту пору занемог.
   Настоятельно прошу В.Сиятельство (а равно и досточтимую  супругу  Вашу,
коей  нижайше  свидетельствую  свое  почтение)  не  принимать  известие  о
печальном конце Терлоу за доказательство  того,  что  оно  может  означать
prime facie [на первый взгляд (лат.)], сиречь за указание  на  куда  более
страшную трагедию. Те, кто истолковывает гибель Терлоу в этом смысле, суть
малодушные невежды, более склонные видеть повсюду происки нечистого  (omne
ignotum pro magnifico est [все неизвестное кажется  грандиозным  (лат.)]),
нежели чем напрягать свою  рассудительность.  Их  домыслы  заслуживали  бы
вероятия, если бы сыскалось хоть одно тело, таковые же не обнаружены -  ни
та высокородная особа, в судьбе коей В.Сиятельство принимает  участие,  ни
трое его неведомых спутников.
   Если же держаться ближе к делу, то отрядил я на новые поиски две дюжины
приметливых молодцев, знающих каждую тропинку in lосо [на  месте  (лат.)],
посулив им щедрую награду, с тем  чтобы  они  осмотрели  окрестность,  где
обнаружился сундук. Они не оставили без внимания ни единой пяди земли,  ни
единого куста, причем поиски их простирались и далее - idem [также (лат.)]
с тем же тщанием в тех местах, где был  найден  Терлоу,  и  окрест.  Спешу
уверить В.Сиятельство, что и следов никаких не сыскано: auspicium melioris
aevin  [добрый  знак  (лат.)].  Спешу  также  уверить  В.Сиятельство,  что
тайность сего предприятия, на которой Вы, В.Сиятельство, особо настаивали,
нарочито мною соблюдается. В случае надобности я объявляю  себя  Меркурием
на посылках у Юпитера  -  доверенным  лицом  того,  чья  власть  достигает
далеких пределов, однако ж не даю и намека на точный титул моего  высокого
доверителя. Одному лишь доктору Петтигрю открыл я часть правды - а  именно
ту, что пропажа сия не из  ряда  обыкновенных;  доктор  достойный  человек
строгих правил, и на него можно полагаться.
   В.Сиятельство как-то раз сделали мне честь, с  похвалою  отозвавшись  о
моем чутье и заметив, что доверяете моему носу столь  же  всецело,  что  и
носу  любимой  гончей.  Если  В.Сиятельство  еще  не  разуверились  в  сем
прорицательном  органе,  осмелюсь  доложить:  нюх  мой  подсказывает,  что
человек, коего я разыскиваю, жив  и  здоров  и  непременно  будет  найден.
Притом не могу не признаться, что  разгадать  цель  его  появления  в  сих
местах весьма затруднительно, и, не напав на след, я не  имею  возможности
делать какие-либо заключения. Ясно, что внешний повод для путешествия  был
избран ad captandum vulgum [букв.: "в угоду черни" (лат.)] - дабы  отвести
глаза посторонним. И все же не постигаю, какая бы причина могла  заставить
Его Милость, изменив обычным  своим  привычкам  и  вкусам,  отправиться  в
безрадостные и варварские западные края. Сии места, где Его Милость видели
в последний раз, имеют некоторое сходство  с  менее  приглядными  и  более
лесистыми из долин, которые столь хорошо знакомы  В.Сиятельству  -  с  той
лишь разницей, что располагаются  здешние  долины  не  на  такой  изрядной
высоте и заняты больше лесами, нежели чем пустошами (прибавьте сюда еще  и
овечьи  пастбища).  Совсем  безлесное  место  есть  лишь  одно  -  великая
оскуделая возвышенность мерзостного вида, именуемая Эксмур; находится  она
в нескольких милях к северу отсюда. На ней берет начало река Экс. Ныне  же
приятности этим краям еще поубавили затянувшиеся  на  целый  месяц  дожди,
подобных которым местные жители не упомнят и которые вредят  и  стогам,  и
молодым злакам, равно как и постройкам (здесь в ходу невеселая шутка, что,
сколько бы мельниц ни претерпело поруху, большой беды не будет, ибо  зерно
все равно до жерновов не дойдет, будучи прежде загублено хлебною изгариною
вкупе с мучнистою росою).
   Здешняя чернь еще больше дичится приезжих, нежели наша; речь  ее  очень
темна и погрешает против грамматики; о местоимениях и склонении  оных  тут
не имеют никакого понятия: вместо "она" говорят "он" (aitchum  non  amant)
[не любят произносить звук "h" перед  гласными  (лат.)  (особенность  ряда
английских  диалектов,  с  точки  зрения  литературной  нормы,   считается
признаком просторечия)], вместо "я" - "мы", звук "ф" произносят как "в"  -
словом, речь неотесанных  беотийцев  [жители  Беотии,  одной  из  областей
Центральной Греции; в античной традиции слово "беотиец" было нарицательным
для обозначения грубого, невежественного человека], отчего мой писец  взял
на  себя  труд  ее  приглаживать,   дабы   В.Сиятельство   не   возмущался
неправильностью слога и не затруднялся чтением. В этой убогой стороне, где
Его Милость останавливался в последний раз, самый образованный  человек  -
мистер Бекфорд. Я не сомневаюсь, что, не будь его епископы вигами,  он  бы
оказал себя  столь  рьяным  тори,  что  и  Сачеверелл  [Сачеверелл,  Генри
(1674-1724) - лондонский священник; 5 ноября 1709  г.  произнес  в  соборе
св.Павла проповедь, в которой обрушился на всех  последователей  различных
религиозных  сект  и  упрекнул  правительство  вигов  в   том,   что   оно
потворствует сектантам; оскорбленные министры - виги обвинили  Сачеверелла
в государственной измене; суд отклонил обвинение,  однако  Сачевереллу  на
три года запретили проповедовать] не шел бы с ним в сравнение.  Завтра  он
может с легкостью перекинуться в магометанскую веру, если сие доставит ему
житейские выгоды.
   Полагаю, В.Сиятельство согласится со мною в том, что на новые находки в
сих краях надежды мало. Дальнейшие мои розыски в Бидефорде и городишке, из
коего я имею честь писать В.Сиятельству, были не более успешны, нежели чем
расследование доктора Петтигрю. Одно лишь  знаю  за  верное:  Его  Милость
действительно побывал в этой глуши, но для какой оказии, мне сие неведомо.
Прежде чем пуститься по следу притворного дяди  и  его  племянника,  я  не
наводил никаких справок о знакомствах Его  Милости.  Однако,  как,  должно
быть, помнит В.Сиятельство, я удостоверился, что Его Милость не замечен  в
каких-либо тайных или беззаконных связях такого рода, в коем можно было бы
усмотреть причину присутствия девицы. Буде же  подобная  связь  имелась  и
горничная на  поверку  оказалась  бы  знатной  дамой,  сомнительно,  чтобы
совместное бегство таковых двух особ уже не наделало бы шуму  в  обществе;
но когда бы non obstante [все-таки, несмотря на это (лат.)] дело  обстояло
именно так, не странно ли, что они бежали в столь негодные (для сих целей)
края, а не подались прямиком в Дувр или же иное место ближе к французскому
берегу?
   Я поистине затрудняюсь объяснить В.Сиятельству,  для  какой  нужды  Его
Милость взял с собой в дорогу еще и сих троих. Как не понять, что в  видах
сохранения тайности надежнее было бы пуститься в путь с одним  слугою.  Не
могу предположить ничего другого, как  то,  что,  путешествуя  в  обществе
четырех спутников и определившись под начало к мнимому дяде,  Его  Милость
уповал ввести в заблуждение преследователей -  если  он  почему-либо  имел
причины таковых опасаться. Не лишено вероятия, что  Его  Милость  попросту
метал петли на манер зайца, да простит мне В.Сиятельство это выражение. Из
Бидефорда и Барнстапла отходит множество  судов  в  Ирландию  и  Уэльс,  а
некоторые также во Францию, Португалию и Кадис: после недавнего заключения
мира торговля с сими последними приметно расширилась. Справившись в  обоих
портах, я установил, что в продолжении первых  двух  недель  мая  ни  один
корабль во Францию не отплывал (правда, несколько судов,  как  водится  об
эту пору, отплыли на Ньюфаундленд и в Новую Англию).  Со  всем  тем  я  не
слишком верю, что Его Милость избрал для бегства столь мудреный путь.
   В.Сиятельству лучше меня известно  взаимное  расположение,  связывавшее
Его Милость и Терлоу. Я много над этим раздумывал - а именно над тем,  что
добрый хозяин едва ли мог довести слугу до такового  чудовищного  поступка
или по крайности - если такое подлинно случилось - не взяться за выяснение
обстоятельств сей горестной утраты.  На  это  у  меня  имеется  лишь  одно
объяснение - что некая причина побудила Его Милость отослать Терлоу  прочь
и продолжать путь в одиночестве, Терлоу же (вполне вероятно)  по  слабости
ума придал повелению Его Милости ложный смысл  и,  покинутый  хозяином,  с
отчаяния  наложил  на  себя  руки.  Впрочем,  не  стану  больше   утомлять
В.Сиятельство этой догадкою.
   В.Сиятельство, несомненно, обратили внимание на свидетельства служанки.
Из них явствует, что Его Милость захватил с собою в путешествие  бумаги  и
инструменты, до его любимых ученых занятий относящиеся, - ношу  не  вполне
сообразную со свиданием любовного свойства или с  увозом  своей  любезной.
Посему почел я за нужное разведать, не слышно  ли  в  сих  окрестностях  о
каких-либо curiosi [любителях (лат.)], занятых разысканиями в астрономии и
математике. Через посредство доктора Петтигрю я свиделся  с  одним  таким,
имеющим жительство в Барнстапле. Этот джентльмен, мистер Сэмюел Дэй,  живя
на доходы от своего состояния, упражняется в естественных  науках,  о  чем
ведет  переписку  с  Королевским  обществом  [старейшее  научное  общество
Великобритании,  основано  в  1660  г.;  выполняет  функции   национальной
академии наук], сэром Г.Слоуном [Слоун, Ганс (1660-1753) - английский врач
и библиофил, в 1727-1741 гг. - президент Королевского  общества;  собрание
книг Слоуна легло  в  основу  Библиотеки  Британского  музея]  и  прочими.
Однако, расспросивши его, я  не  нашел  в  его  ответах  ничего  для  себя
важного;  он  также  усомнился,  чтобы  местность  сия  благоприятствовала
каким-либо особым наблюдениям, каковые нельзя было бы  произвести  в  иных
местах. Он не припомнил больше ни одного человека сходных  занятий  отсюда
до самого  Бристоля,  каковой  человек  мог  бы  возбудить  любопытство  у
лондонского светила. Боюсь, что и в сем случае Ваш покорный слуга оказался
in  tenebris  [в  недоумении,  в  растерянности  (лат.)].  Если   подобное
намерение было primum mobile [главная причина, цель  (лат.)]  путешествия,
предпринятого Его Милостью, я  решительно  не  постигаю,  для  чего  столь
невинная затея потребовала таких предосторожностей.
   Кроме того, по совету доктора Петтигрю, я не далее  как  вчера  посетил
некого мистера Роберта Лака, здешнего школьного  учителя,  который  слывет
человеком умудренным в науках и вдобавок изрядным говоруном. Именно мистер
Лак  обучал  грамоте  покойного  мистера  Гея  [Гей,  Джон  (1685-1732)  -
английский  поэт,  драматург  и  баснописец,  автор   классической   пьесы
английского театра "Опера  нищих"]  и  до  сих  пор  безмерно  горд  своим
учеником и безмерно же слеп в рассуждении подстрекательских выпадов в  его
писаниях. Он всучил мне оттиск Геевых  эклог,  напечатанных  лет  двадцать
назад под названием "Пастушеская неделя" [цикл из шести пасторальных  поэм
(1714) Дж.Гея, попытка создания  своего  рода  реалистической  пасторали];
мистер Л. уверяет, будто картины, нарисованные в этих  эклогах,  -  верный
снимок природы северного Девоншира. Мало того, охочий до виршей  наставник
навязал мне еще и томик собственных стишат, недавно изданный Кейвом [Кейв,
Эдвард (1691-1754) - типограф и издатель знаменитого "Джентльменс мэгезин"
("Журнала для джентльменов")], каковой, по словам мистера  Лака,  поместил
отзыв о них в своем журнале; я прилагаю обе книги к этому посланию на  тот
случай, если В.Сиятельству угодно будет ознакомиться  с  сими  безделками.
Что до моих розысков, то мистер  Лак  не  сказал  ничего  путного  -  как,
собственно, и о прочих предметах.
   Завтра я полагаю выехать в Тонтон, а там нанять экипаж до Лондона,  где
намереваюсь проверить одно возникшее у меня  подозрение.  Смею  надеяться,
В.Сиятельство  не  прогневается  за  то,  что  я  немедля  не  пускаюсь  в
пространные изъяснения оного, ибо спешу как можно отправкою этого  письма,
сожалея,  что  не  могу  доверить  его  доставление  в  собственные   руки
В.Сиятельства  подлинному  крылатому  Меркурию:  мне   ведомо,   с   каким
нетерпением В.Сиятельство ожидает от меня известий; к тому же  мне  бы  не
хотелось обнадеживать В.Сиятельство, не имея  к  тому  прочных  оснований.
Буде  основания  сии  упрочатся,  я   безотлагательно   уведомлю   о   том
В.Сиятельство. Уповаю на то, что В.Сиятельство  знает  меня  достаточно  и
верит, что quo fata trahunt, sequamur [мы последуем туда, куда влечет  нас
судьба  (лат.)].  Со  всем  усердием,  какое  Вы,  В.Сиятельство,   былыми
милостями своими вменили мне  в  священнейший  долг,  остаюсь  милостивого
государя моего всенижайший и всепокорнейший слуга
   Генри Аскью.

   Post scriptum. Мистер Лак сообщил мне только что пришедшие  из  Лондона
известия о недавно вынесенном в Эдинбурге позорном обвинительном  вердикте
по делу капитана Портьюса [в апреле 1736 г. в  Эдинбурге  во  время  казни
разбойника Уилсона мальчишки-зеваки стали бросать в повешенного камнями  и
грязью; несколько  камней  попало  в  солдат  городской  стражи,  которыми
командовал капитан Портьюс;  капитан  приказал  открыть  огонь  по  толпе,
вследствие  чего  6  человек  было  убито  и  11  ранено;   суд   возложил
ответственность за это на Портьюса], а также о  случившейся  неделю  назад
смуте в Шордиче [в июле 1736 г. вооруженные жители Шордича пытались  силой
изгнать ирландских рабочих, приехавших в эти места на заработки],  каковые
известия без  сомнения  встревожили  В.Сиятельство.  Здесь  полагают,  что
причиною сим  непорядкам  Закон  о  торговле  джином,  вызвавший  всеобщее
неудовольствие.
   Г.А.

   * * *

   Человек с густыми бровями и бородавкой на носу стоит в дверях одной  из
палат Линкольнз-инн. На  нем  лиловато-дымчатый  костюм,  брюшко  обтянуто
коротким камзолом с неброским цветочным узором; в руках у мужчины  трость.
Держится он с внушительностью, но, кажется, не подлинной,  а  принятой  на
себя с какой-то целью.
   Стены палаты обшиты деревом. Одна  почти  целиком  занята  полками,  на
которых в  особых  футлярах  выстроились  тома  судебных  дел,  содержащих
юридические прецеденты; здесь также немало свитков  и  пергаментов.  Перед
полками высокая  конторка  и  табурет,  на  конторке  аккуратно  разложены
письменные принадлежности и стопа бумаги. Напротив мерцает мрамором камин.
На каминной полке - бюст  Цицерона,  по  сторонам  от  него  -  серебряные
подсвечники. Сейчас свечи  не  горят,  нет  огня  и  в  камине.  Из  окон,
смотрящих на юг, в безмятежный уют комнаты врываются снопы утренних лучей,
а за окнами... за окнами чуть поодаль зеленеют кроны  сомкнувшихся  стеной
деревьев. Верхняя часть оконной рамы опущена, и снаружи долетает  далекий,
но напевный клич разносчицы яблок (для них сейчас самый сезон); в  комнате
же стоит тишина.
   Щуплый человечек в сером костюме и парике, сидящий за круглым столом  в
дальнем углу, погружен в чтение.  Он  не  отрывается  даже  при  появлении
посетителя. Мужчина в дверях оборачивается, но провожатый, оставив его  на
пороге, как сквозь землю провалился. Визитер театрально покашливает  -  не
для того, чтобы прочистить  горло,  а  чтобы  обратить  на  себя  внимание
зачитавшегося человека за столом. Только теперь тот поднимает голову.  Он,
очевидно, несколькими годами старше посетителя, но заметно уступает ему по
комплекции: такой же тщедушный, как  Вольтер  или  Поуп  [Поуп,  Александр
(1688-1744) - английский поэт-классицист, автор сатирических, лирических и
философских произведений]. Мужчина  в  дверях  снимает  шляпу,  изображает
что-то вроде церемонного взмаха и слегка кланяется.
   - Я имею честь говорить с мистером Аскью? Мистер Фрэнсис Лейси к  вашим
услугам, сэр.
   Как  ни  странно,  сухонький  стряпчий  даже  не  думает  отвечать   на
приветствие, он лишь откладывает бумаги, несколько откидывается  назад  на
высокую спинку кресла, в котором он кажется совсем карликом, и  скрещивает
руки  на  груди,  а  затем  чуть  склоняет  голову  набок,  точно   дрозд,
высматривающий мошку. Серые, посверкивающие глаза глядят на гостя  холодно
и пристально. Мистер Фрэнсис Лейси немного озадачен таким приемом.  Решив,
что забывчивый законник просто не узнал его по имени, он поясняет:
   - Драматический актер, сэр. Прибыл для встречи с  вашим  клиентом,  как
договорено.
   Наконец стряпчий произносит первое слово:
   - Садитесь.
   - Благодарствую, сэр.
   Растерявшийся было актер  вновь  напускает  на  себя  значительность  и
направляется к стулу  возле  стола  как  раз  напротив  стряпчего.  Но  не
успевает он занять свое место, как дверь за его спиной открывается  и  тут
же захлопывается. Актер поворачивает  голову.  У  дверей  безмолвно  замер
долговязый чиновник в черном костюме - этакая цапля в вороньем оперенье. В
руках у него том в кожаном  переплете.  Он  так  же,  как  и  его  патрон,
впивается взглядом в посетителя - правда,  в  его  глазах  читается  явное
ехидство. Лейси оборачивается на коротышку-стряпчего и снова слышит:
   - Садитесь.
   Расправив фалды, актер садится на стул. Воцаряется  молчание.  Стряпчий
по-прежнему сверлит посетителя глазами.
   Обескураженный  актер  запускает  руку  в  карман  камзола  и   достает
серебряную табакерку. Открывает и протягивает стряпчему:
   - Не употребляете, сэр? Из Девайзеса, самый отменный.
   Аскью качает головой.
   - Тогда, с вашего позволения...
   Лейси отсыпает две щепотки табака в ямку под большим пальцем левой руки
и вдыхает, потом защелкивает табакерку и убирает в карман, тут же  достает
кружевной платочек и утирает нос.
   - Ваш клиент сочиняет для сцены и желал бы услышать мой совет?
   - Да.
   - Хвастать не буду,  но  лучшего  советчика  ему  не  сыскать.  Немного
найдется актеров,  столь  же  сведущих  в  нашем  искусстве,  и  даже  мои
недоброжелатели делают мне честь такими признаниями.
   Лейси умолкает, надеясь услышать вежливое согласие, однако  стряпчий  с
похвалами не спешит.
   - Позвольте полюбопытствовать, кого же избрал ваш клиент  своей  музой:
насмешливую Талию или, может, горестную Мельпомену?
   - Его муза Терпсихора.
   - Как вас понимать, сэр?
   - Эта ведь она муза танцев, верно?
   - Боюсь, сэр, вы обратились не к тому, кто вам нужен. Я не танцмейстер.
По части пантомимы вам больше поможет мой приятель мистер Рич  [Рич,  Джон
(1692-1761)  -  выдающийся  английский  актер,  режиссер  и   антрепренер,
основатель театра Ковент-гарден; работал в жанре театральной пантомимы].
   - Нет, вы-то мне и надобны.
   Лейси слегка приосанился.
   - Я драматический  актер,  сэр.  Мои  таланты  ведомы  всем  лондонским
знатокам.
   Руки стряпчего все так же скрещены на груди, на губах застыла  холодная
усмешка.
   - А скоро станут ведомы всем знатокам Тайберна [место публичных  казней
в Лондоне, просуществовало до  1783  г.].  Мой  клиент  сочинил  для  вас,
милейший, новую пьесу. Ее название - "Лесенка да петелька, или  Прыг-скок,
земля из-под ног". И в  этой  пьесе  вам  предстоит  проплясать  джигу  на
эшафоте в пеньковом галстуке.
   Лицо Лейси вытягивается, но он быстро овладевает собой  и  выпрямляется
на стуле, отведя в сторону трость.
   - Что за дерзкая шутка, сэр?
   Маленький стряпчий встает и, опершись руками на стол, чуть  наклоняется
к своей жертве.
   - Это не шутка...  мистер  _Браун_.  Видит  Бог,  не  шутка,  бесстыжий
негодяй.
   Актер как  завороженный  смотрит  в  горящие  глаза  стряпчего:  не  то
изумляется внезапно заполыхавшему в них гневу, не то не верит своим ушам.
   - Мое имя...
   - Четыре месяца назад в графстве Девоншир  вы  называли  себя  Брауном.
Осмелитесь отпираться?
   Актер поспешно отводит взгляд.
   - Вы забываетесь, сэр. Я ухожу.
   Он поднимается и поворачивается к двери. Караулящий у  выхода  чиновник
не двигается с места, однако ухмылка с его  лица  исчезла.  Он  вытягивает
перед собой руки, в руках у него та самая книга, и теперь видно, что на ее
кожаном переплете вытиснен крест. Голос стряпчего звучит сурово:
   - Ваши плутни открыты, сударь мой.
   Лейси вновь поворачивается  к  стряпчему  и  замирает,  выпрямившись  в
полный рост.
   - Не пытайтесь пронять меня цветистым  пустословием.  Давно  ли  вашего
брата за эти кривляния прилюдно драли плетьми [речь  идет  о  гонениях  на
театр в период Английской революции, когда парламентским  декретом  театры
были обречены на снос, а актеры  приравнены  к  бродягам].  Добром  прошу,
сойдите с котурнов. Вы в храме правосудия, а  не  на  подмостках,  где  вы
привыкли расхаживать  в  пышной  короне  из  грошовой  мишуры  и  чаровать
безмозглых ротозеев своими фанфаронадами. Понятно ли я изъясняюсь?
   И снова актер, не вынеся  тяжелого  взгляда,  отводит  глаза,  тоскливо
смотрит в окно, на зеленые кроны, словно ему не терпится  выбраться  туда.
После недолгого молчания он вновь поворачивается к стряпчему:
   - Я желаю знать, по какому праву вы так со мной разговариваете.
   Стряпчий вытягивает  маленькую  ручку  и,  сверля  посетителя  глазами,
начинает по пальцам перечислять основания, дающие такое право:
   - Первое: по наведении  надлежащих  справок  был  я  уведомлен,  что  в
означенное время вы в Лондоне отсутствовали. Далее, я посетил те места,  в
коих вы в ту пору пребывали, - проехался по следу двуличного плута. Далее,
я  располагаю  письменными   показаниями,   подтвержденными   присягой   и
содержащими  наиподробнейшее  описание  вашей  наружности,  -  вплоть   до
указания на тот самый нарост, который я вижу у вас на левой ноздре. Далее,
стоящий позади вас чиновник имел беседу  с  неким  человеком,  каковой,  в
означенное время наведавшись зачем-то к вам домой, узнал, что вы отбыли по
своей надобности в западные графства. Спросите, от кого я узнал?  От  кого
как не от вашей жены! Или у столь великого  лгуна  и  супруга  преизрядная
лгунья?
   - Я и не спорю, мне  в  то  время  действительно  случилось  выехать  в
Эксетер.
   - Ложь!
   - Можете сами удостовериться. Спросите в "Корабле", что возле собора, -
там я и останавливался.
   - За каким же делом вы туда отправились?
   - Мне был обещан ангажемент... Только ничего не вышло.
   - Оставим эти побочности, Лейси. Я еще не все исчислил. Далее,  с  вами
был слуга, валлиец по имени Фартинг. Пустейший малый -  такому  фартинг  и
есть красная цена. С  собою  вы  везли  особу,  путешествующую  под  видом
горничной, - некую Луизу... Ну вот, сэр, вы уж и  глаза  опускаете.  Стало
быть, есть отчего. Погодите, вы и не такое услышите. Путешествовал с  вами
еще один человек,  глухонемой  слуга  вашего  мнимого  племянника  мистера
Бартоломью. И слуга этот не канул, как прочие. Он был найден мертвым, и  у
нас имеется подозрение, что неизвестный злодей, поднявший  на  него  руку,
совершил еще одно подлое убийство. Неизвестный лишь до недавних пор,  сэр,
- теперь же он стоит передо мной.
   При  слове  "мертвый"  актер  поднимает  глаза.  Все  его   притворство
мгновенно улетучилось.
   - Как... найден мертвым?
   Стряпчий медленно откидывается на спинку кресла. С  минуту  он  молчит,
поглядывая на стоящего у дверей чиновника. Затем соединяет кончики пальцев
обеих рук и более дружелюбно произносит:
   - Что ж тут такого, сэр? Вам-то что беспокоиться? Вы ведь  в  то  время
были в Эксетере - договаривались об ангажементе.
   Актер молчит.
   - Это не вы в марте и апреле -  до  самой  Страстной  недели  -  играли
главную роль в предерзостной новой комедии, что представляли в театрике на
улице Хеймаркет?  [Хеймаркет  -  один  из  крупнейших  сегодня  лондонских
театров; основан в 1720 г.] Сатира под названием  "Пасквин"  [сатирическая
комедия  классика  английской  литературы  Джона  Филдинга;   написана   и
поставлена  в  1736  г.;  в  комедии  обличалась  продажность  современных
Филдингу политиков - в частности, содержались выпады по адресу  тогдашнего
премьер-министра Роберта Уолпола (1676-1745), с именем которого  связывали
разгул коррупции в парламенте], сочинение  отъявленного  мерзавца,  некого
Филдинга.
   - Кто же про это не знает. Пьесу весь Лондон перевидал.
   - Вы играли Фустиана, верно? И что, большая роль?
   - Да.
   - Мне сказывали, будто пьеса имела шумный успех. Неудивительно: в  век,
для  которого  нет  ничего  святого,  кто  имеет  наглость  глумиться  над
государственными установлениями, того непременно ждет  успех.  Сколько  же
раз вы ее представляли? Страстная неделя, помнится, началась  семнадцатого
апреля, так?
   - Точно не скажу. Представлений тридцать сыграли.
   - Ошибаетесь, сэр. Тридцать пять. Ни одна пьеса не держалась так  долго
со времен столь же возмутительной "Оперы нищих", не правда ли?
   - Может быть.
   - Вам ли не знать. Вы же и в этой пьесе игрывали - семь или восемь  лет
кряду.
   - Да, маленькую роль, чтобы удружить мистеру Гею.  Я  сподобился  чести
сыграть в его комедии, потому что мы с ним приятели.
   - Честь! Скажите на милость!  Много  ли  чести  в  том,  чтобы  вывести
достойнейшего  человека  государства,  притом  первого  министра,  в  виде
мошенника и грабителя? Вы ведь  играли  роль  Робина  Хапуги,  злостный  и
непристойный пасквиль на сэра Роберта Уолпола? Хороша и жена ваша - она  в
этой комедии, кажется, представляла бесстыжую  шлюху  Долли  Дай?  Вот  уж
верно без труда справилась с такой ролью.
   - Сэр, эти ваши слова - возмутительная клевета! Моя жена...
   - Подите вы с вашею женою! Я о вас  осведомлен  много  лучше,  чем  вам
воображается. И  так  же  хорошо  осведомлен,  что  приключилось  двадцать
шестого  апреля,  когда  возобновились  представления  "Пасквина".  Они-то
возобновились, а вы возьми да исчезни, и  вашу  распрекрасную  роль  играл
другой актер, некто Топем. Так или не  так?  Я  наслышан  о  вашей  лживой
увертке, сэр: свидетели сказывали, под каким предлогом вы нарушили договор
с театром. Но кто поверит, что вы  отказались  от  роли  в  наилюбезнейшей
нынче у публики пьесе - а ведь вам причиталась изрядная доля от сборов - и
помчались в Эксетер, взманившись обещанием нового ангажемента? Вас, Лейси,
перекупили, а кто перекупил, я знаю.
   Актер слушает эту речь, клонясь вперед и слегка потупившись. Наконец он
поднимает глаза и уже другим тоном -  просто,  без  малейшего  наигрыша  -
произносит:
   - Я ни в чем не виноват. Ни сном ни духом не ведаю про... про то, о чем
вы рассказали. Присягнуть готов.
   - Признаете ли вы, что в последнюю неделю апреля за  плату  согласились
сопровождать  человека,  именующего  себя   мистер   Бартоломью,   в   его
путешествии в западные графства?
   - Сперва я хочу знать, какие последствия возымеет мой  ответ.  Это  мое
право.
   Маленький стряпчий отвечает не сразу.
   - А вот я вам растолкую ваши права. Станете и дальше запираться  -  вас
прямо из этой палаты свезут в Ньюгейтскую тюрьму, а придет время, закуют в
кандалы и отправят в Девоншир, на выездное заседание  суда.  Сознаетесь  и
подтвердите свои слова под присягой - ну, там видно будет. Это  уж  решать
тому, кто препоручил мне это дело. - Стряпчий  поднимает  палец  и  строго
продолжает: - Но предупреждаю: рассказывать все без утайки. А не то  мы  с
моим патроном вас вдребезги расшибем,  как  фарфоровую  миску.  Стоит  ему
только кивнуть, от вас мокрого места не останется. Пожалеете, что на  свет
родились.
   Актер вновь тяжело опускается в кресле. Качает головой и  озирается  на
двери.
   - Что скажете, сэр?
   - Меня обманули, сэр, жестоко обманули. Я полагал за  верное,  что  эта
затея - всего лишь пустячная проделка с невинной и даже  благой  целью.  -
Актер смотрит в лицо стряпчего. - Хоть вы и сомневаетесь в моих словах, но
все  же  перед  вами  честный  человек.  Что  я  повинен  в  легковерии  и
безрассудстве - этого я, увы, отрицать не могу.  Но  я  не  умышлял  и  не
совершил ровно ничего дурного. Поверьте мне, умоляю!
   - Что мне ваши  уверения.  Вы  мне  подавайте  доказательства  -  тогда
поверю.
   - А к досточтимой миссис Лейси вы несправедливы.  Она  к  этой  истории
нимало не причастий.
   - Разберемся.
   - Спросите обо мне кого угодно, сэр.  Я  в  нашем  ремесле  человек  не
безвестный. Я коротко знавал мистера  Гея  и  приятельницу  его  герцогиню
Квинсбери и ее вельможного супруга. Мне  оказал  честь  своим  знакомством
генерал Чарльз Черчилль - с ним я чаще встречался на  Гроувенор-стрит  при
жизни миссис Олдфилд. Я  знаком  с  мистером  Ричем  из  Гудменз-филдз.  С
поэтом-лауреатом мистером Сиббером, с мистером Квинном,  с  достопочтенной
миссис Брейсгердл. Я свое ремесло не позорю - не Томас Уокер  какой-нибудь
[герцогиня Квинсбери, Кэтрин Хайд (1700-1777) славилась своей  красотой  и
эксцентричностью, ее окружали наиболее видные литераторы и  политики  того
времени (Гей, Свифт, Уолпол и др.); Олдфилд, Энн  (1683-1730)  -  одна  из
наиболее  прославленных  английских  актрис  XVIII  в.,  играла  в  пьесах
Филдинга,  Сиббера,  драматургов  Реставрации,  о  ее  игре   одобрительно
отзывался Вольтер; Гудменз-филдз - лондонский театр, существовавший с 1729
по  1802  г.;  Сиббер,  Колли  (1671-1757)  -  посредственный,  но  весьма
влиятельный в литературных и театральных кругах актер, драматург  и  поэт;
Квин, Джеймс (1693-1766) - известный английский трагик, соперник  великого
Дэвида Гаррика;  Брейсгердл,  Энн  (1673/4-1748)  -  актриса,  считавшаяся
красой английской сцены,