Кир Булычев. Альманах "Удивительный космос" ----------------------------------------------------------------------- Из кн. "Последняя война". СпБ., "Грифон", 1991. OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000 ----------------------------------------------------------------------- 1 Космический корабль "Сегежа" Г/П 304089 возвращался домой. Три дня, как он вышел из большого прыжка, перешел на крейсерскую скорость и теперь приближался к Солнечной системе. Еще несколько дней - и база Земля-14. Когда корабль подходит к дому, время на нем меняет свой ход. Начинает казаться, что часы ленятся, что им надоело двигать стрелками, что они рады бы совсем остановиться. Даже роботы - что уж говорить о людях! - поглядывают на часы с недоверием. Зачем им нужно оттягивать чудесный момент приземления, минуту, когда можно подойти к открытому люку без скафандра, без шлема и вдохнуть свежий, душистый, неповторимый воздух Земли? Капитан Загребин стоял в кают-компании перед картиной, изображающей горное озеро, сосны, подступившие к нему, и снежные пики на заднем плане. Капитан курил и думал. Потом посмотрел в дальний конец кают-компании, где на полукруглом диванчике сидели вполоборота друг к другу доктор Павлыш и штурман Бауэр, играли в шахматы. Практикант Христо Райков уместился на свободном краешке дивана, за спиной Павлыша, читал потрепанный журнал. Из буфетной вкатился робот Гришка в белом передничке, принялся греметь чашками, собирая на стол к чаю. В открытую дверь за ним пробрался ванильный запах кекса, - тетя Миля в последние дни закармливала экипаж пирогами и тортами. Радист Цыганков заглянул в кают-компанию. Глаза его были тусклыми от тоски, от бесконечности немногочисленных дней, отделявших его от земли. - Скучно, Малыш? - спросил капитан. - Скучно, - сознался Малыш. - Даже сам не понимаю. - Ничего, - сказал Павлыш, отвлекаясь от игры. - Еще неделя, и мы дома. - Чем бы мне вас отвлечь? - спросил капитан. - Эта болезнь, лихорадка возвращения, обычно лечится авралами и прочими энергичными действиями... Правда, доктор? - Правда, но бесчеловечно, - сказал Павлыш. - Можно найти другой способ. Более интеллектуальный. - Предлагайте. - Ну, творчество... - Кружок рисования? Драматическая студия? - Примерно так, - сказал Павлыш. - Сдаюсь я, Глеб. Мне через два хода мат. Капитан вышел в коридор. Павлыш догнал его. - А в самом деле, - спросил он, - Геннадий Сергеевич, может, займемся творчеством? - Ты что имеешь в виду? - Выпустим журнал. - Проводи меня до мостика, по дороге расскажешь. - Мне эта идея пришла в голову, когда я вашу очередную историю слушал, - сказал Павлыш. - Каждый из нас знает их множество, с каждым что-то да происходило. И все это - назовем это фольклором, даже эпосом - пропадает втуне. Иногда только какой-нибудь журналист запишет рассказ, переработает до неузнаваемости. А пора нам самим восполнить белое пятно в литературе. Говоря, Павлыш все более воодушевлялся, разогревался созревающей на ходу идеей. Его голубые глаза метали творческие молнии. - Это будет альманах удивительных историй... - Правдивых? - спросил капитан. - Обязательно! Павлыш подумал и внес поправку: - Большей частью правдивых. 2 За чаем Павлыш заручился поддержкой большинства экипажа. Лишь Баков и Снежина Панова отказались участвовать в альманахе, сославшись на отсутствие литературных способностей. Павлыш возмущался. - Среди нас нет писателей, - уверял он. - Никто не умеет писать красиво. Совсем не в этом дело. Мы хотим сохранить для потомства фольклор в чистой его форме, без наслоений, которые обязательно внесут в него литераторы. И вообще подписываться необязательно. - А я бы и не стал, - сказал Бауэр. - Кому какое дело до моего скромного имени? - Правильно, - одобрил Павлыш. - Рукописи будете отдавать мне, я сам себя назначаю составителем альманаха, - это дело трудное, хлопотное" связанное с сохранением тайны псевдонима... - Да и псевдонима не надо, - сказал Бауэр. - Пусть будет как на конкурсе: каждый подает свой рассказ под девизом. - Отлично. - А не членам экипажа участвовать можно? - спросил вдруг молчавший до этого патриций с планеты Муна. - По крайней мере, я в этом не сомневаюсь, - сказал корона Аро, представитель Галактического центра. - И буду первым, кто принесет рассказ уважаемому редактору литературного альманаха. 3 Однако первым рассказ принес не корона Аро. Тот еще переводил его, как в дверь к Павлышу постучали. - Войдите, - сказал Павлыш, уже час корпевший над чистым листом бумаги, включавший в отчаянии диктофон и бросавший его при звуке собственного голоса. Павлышу было трудно. Рассказ должен был быть достойным редактора и инициатора альманаха. Рассказ должен быть таким, чтобы Снежина Панова поняла, что писал его именно Павлыш и писал для нее, ради нее. - Войдите, - повторил Павлыш. Вошел некто и сказал: - Я уже принес. - Списал, наверно, - сказал Павлыш. - Мой рассказ. Под девизом, - сказал некто. - Только печальный. - А я вот начать никак не могу, - пожаловался Павлыш. - Начало никак не придумаю. Первую строчку. - Первая строчка - самое трудное, - сказал некто. Некто ушел. Павлыш взглянул краем глаза, но читать не стал. Потом. Вложил лист в машинку, напечатал решительно: "КОСМИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ С утра на город горохом сыпался ветер. Он скатывался с плоской горы, сдергивал с деревьев серые сентябрьские листья, крутил сор вокруг памятника на вокзальной площади и мчал по моторельсу к матросской слободке. Там стояли приземистые, уверенные в себе, ничуть не изменившиеся за сто лет дома, сушились на веревках, как белье, таранки и зеленели клочки виноградников, распрямивших спину, когда с них сняли грозди мелких сладких ягод. До виноградников ветер не доставал. Он запутывался среди сложенных из дикого камня заборов. Из-за этих заборов на берегу было тише. Полоса песка и мелких ракушек была густо населена и обжита: заштрихована узкими лодками, измарана пятнами сухих водорослей, изрыта норками крабов, испещрена треугольными следами уток. Утки жили у воды. Они подбирали дохлых бычков и прозрачные шарики медузинок. Потом неторопливо спускались к мелким волнам и плыли, словно парусники, по синей воде. Дальше, направо, берег загибался, и начиналась оббитая волнами бетонная набережная. Там был городок. Сезон кончился, и город более не прихорашивался и не улыбался северянам. На набережной соревновались орнитоптеристы, и крылья их шелестели, как прибой. Опавшие листья скапливались вокруг деревьев и засыпали дорожки на бульварах. Под грибками летних кафе сиротливо стояли столы, стулья были унесены уже в помещение. Ветер пахнул молодым вином. Он набирал этот аромат, пока крутил над городом. Вино давили почти в каждом доме слободы. Вино было кислым, некрепким, но на диво хмельным. Я был здесь в отпуске. Я очень устал..." 4 Павлыш почувствовал, что и в самом деле устал. И зашел в тупик. Теперь следовало перейти к сути дела, но как перейти, Павлыш еще не придумал. Пора было идти ужинать, но к ужину спускаться не хотелось - могло пропасть творческое настроение. Павлыш взял рассказ, принесенный ему, и решил прочесть. Название рассказа было напечатано заглавными буквами: "СИНЯЯ БОРОДА Он разбудил ее на рассвете. За окнами висела непрозрачная синева, в которой утонули леса, поля, озера. Редкие огоньки дальнего городка с трудом продирались сквозь густую синь. - Вставай, красавица, - сказал он ей. - Я хочу, чтобы тебе понравилось в моем доме. Она отвела от него глаза. Иссиня-черная борода, занимавшая половину лица и лопатой ложившаяся на грудь, пугала ее. - Смотри на меня, - приказал он. - Тебе все равно придется ко мне привыкнуть. Я тебе неприятен? - Не знаю, - сказала она. - Я буду добр к тебе, - сказал он. - Я не буду тебя обижать. Но ты должна во всем меня слушаться. - Хорошо, - сказала она, не поднимая головы. - Теперь иди, - сказал он. - Ты можешь делать что хочешь. Только прошу: не открывай дверцы под лестницей. - Хорошо, - повторила она, мечтая об одном: чтобы он скорей ушел и оставил ее одну. - Может быть, мне придется сегодня уехать, - сказал он. - Я вернусь к вечеру. Она посмотрела ему вслед. Он медленно шел по коридору. Спина его, широкая и сутулая, таила в себе непонятную угрозу. Через несколько минут она услышала, как под окном раздались голоса. Она подошла к окну и увидела, что он прощается с одним из слуг. Он и в самом деле уезжал. Ей сразу стало легче. Необходимость подчиняться Синей Бороде угнетала ее, но она знала, что другого выхода у нее нет: он был теперь ее хозяином и помощи ждать неоткуда. Все затихло в доме. Она открыла дверь и вышла из своей комнаты. Длинный коридор вел до самой лестницы. Она наугад толкнула дверь направо и увидела большую комнату, почти пустую, если не считать стола, кресла с высокой узорчатой спинкой и книжных шкафов у стен. Она подошла к книжным полкам. Названия книг ей ничего не говорили. Она перелистала одну из них и поставила на место. Потом она покинула библиотеку и дошла до лестницы. Она спустилась вниз и остановилась в нерешительности в высоком холле, пол которого был устлан необъятным ковром. Один из поварят, одетый в белый колпак и халат, вышел из кухни. Она не обратила на него внимания. Она предпочитала не обращать внимания на слуг, потому что это значило бы, что она собирается навсегда оставаться в этом доме. Слуга прошел мимо и исчез. Синяя Борода запрещал ей что-то делать. Что? Да, открывать маленькую дверь под лестницей. Где же она? Вот и дверца. Она провела ладонью по прохладной плоскости и отдернула руку. Она вспомнила, какие глаза были у Синей Бороды, когда он велел ей слушаться его во всем. Какая загадка скрывалась за этой обыденной и невзрачной дверью? Ощущение тайны, не покидавшее ее с утра, тайны, которой, казалось, был пропитан воздух этого дома, тяготило и тревожило. И если бы не страх перед Синей Бородой... Она с минуту постояла перед дверцей, прислушиваясь. Когда неподалеку прошел слуга, она прижалась к стене, стараясь слиться с ней, стать незаметной. Слуги могли донести Синей Бороде. Шаги стихли. Рука сама поднялась к ручке двери и нажала на нее. "Я только чуть-чуть приоткрою ее, - успокаивала она себя. - Только самую-самую малость. Я не буду заходить внутрь". Она толкнула дверь и зажмурилась. Так она простояла еще несколько секунд. Она знала, чувствовала, что дверь уже распахнута и надо только открыть глаза, чтобы разгадать тайну дома. "Ну, - уговаривала она себя, - открой глаза. Что сделано, то сделано". И она открыла глаза. Она ожидала увидеть что угодно, но только не то, что предстало ее взору. В небольшой полутемной комнате лежали шесть таких же, как она. Некоторые из них были без голов. И все были мертвы. Она с ужасом осознала, что она не первая и может быть, не последняя обитательница этого дома и судьба ее предшественниц уготована и для нее. Она вскрикнула и, не закрыв двери, бросилась к лестнице, не заметив, что слуга в белом колпаке все видел. Она бежала по коридору не помня себя. Ей хотелось спрятаться, скрыться, убежать... Но куда? В лес? Она повернула обратно и понеслась к выходу из дома, к саду. И на пороге столкнулась с Синей Бородой. - Ты была там? - спросил он, и голос его был скорее печален, чем зол. - Ты все видела? - Они... они... ты убил их! - всхлипывала она. - Ты убьешь и меня! - К сожалению, ты права, - ответил он тихо. - У меня нет другого выбора. ...Вечером, демонтировав очередную модель, Роберт Кямилев, по прозвищу Синяя Борода, начальник центральной лаборатории биороботов, сидел в столовой и нехотя пил восьмую чашку крепчайшего чая. - Опять неудача? - спросила Геля. - Как только они получают свободу воли, тотчас же выходят из повиновения, - пожаловался ей Роберт, сокрушенно выщипывая волоски из черной бороды. - Система теряет надежность. Любопытство оказывается сильнее комплекса повиновения. - Бедняга, опять месяц работы впустую! - Почему впустую? Завтра принимаюсь за новую модель. Какая-то из жен Синей Бороды окажется достаточно дисциплинированной. - А если сотая? - вздохнула Геля". Под рассказом на месте подписи был девиз: "Жестокость". - Так, - сказал сам себе Павлыш. - Частично не лишено интереса. Творческое настроение все равно прошло. Павлыш спустился в кают-компанию, где начался ужин. 5 - Редактор пришел, - неуважительно сказала Снежина, когда Павлыш появился в кают-компании. - Несут ли вам рассказы, романы и поэмы? - Конечно, несут, - ответил Павлыш, разворачивая салфетку. - И неплохие вещи. - Я к тебе зайду погодя, - сказал Малыш. - У меня не совсем рассказ. Я уже говорил. - Видишь, Снежина, - сказал Павлыш. - Я бы на твоем месте сам сел за письменный стол. - Еще чего не хватало! - возмутилась Снежина. Павлыш с трудом досидел до конца ужина, поспешил к себе в каюту. Ему вдруг почудилось, что вдохновение посетило его. Ему казалось, что сошедшая с небес муза шелестит белыми крыльями над самой головой. Он ворвался в каюту, бросился к машинке, быстро перечел уже написанное, зачеркнул последнюю фразу: "Я был здесь в отпуске; я очень устал". И муза пропала. Растворилась в кондиционированном воздухе. Только что была рядом, а пропала. Павлыш подождал ее возвращения, не дождался и без ее помощи написал снова: "Я был там в отпуске..." И тут Муза взмахнула крылом. "...Я искал место, где было бы тихо, свежо и безлюдно. Поэтому и поселился на две недели в этом городке, в опустевшем пансионате. Большая часть комнат была заперта, а еще через месяц пансионат закрывался. Соседи мои по пансионату были все случайные люди. Я встречался с ними в пустом кафе, которое оживало, лишь когда орнитоптеристы прибегали обедать, шумно складывали в углу разноцветные крылья и громко спорили, употребляя слишком много специальных терминов. Я садился за голубой столик поближе к бульвару, раскланивался с Виктором, агрономом-подводником, жена которого лечилась за городом, в санатории, усатым гуцулом, инженером из Львова, для института которого местный завод изготовлял какой-то сверхсложный прибор, и Шарлем, поэтом из Брюсселя. Он уверял как-то меня, что у него дома ремонт, а он не выносит ремонтов. Потом была Нина. Ей сказала приятельница, что здесь в октябре бархатный сезон. Приятельница, очевидно, спутала этот городок с каким-то местом на Кавказе. За разочарованием первого дня, когда Нина чуть было не уехала южнее, пришло спокойствие и ощущение самого настоящего, чуть тягучего и томительного отдыха. И Нина осталась. Постоянный ветер и холодное солнце, черные лодки у моря, запах молодого вина, случайность, непостоянство нашей жизни здесь, обеды в уютном кафе, орнитоптеристы, жухлые листья на бульварных дорожках, белые утки в море - все это вызвало приятное, щемящее чувство ожидания чего-то, письма ли, встречи..." Закончив страничку и вытащив ее из машинки, Павлыш опечалился. Обнаружилось, что он так и не дошел до сути дела. Двенадцатый час. Лучше встать завтра пораньше. Голова уже плохо работает. Павлыш разделся, принял душ и потушил свет. Но не спалось. Рождающийся рассказ нарушил обычное течение мыслей, беспокоил, оживал, и казалось уже, что ветер, дувший в нем, врывается в тишину каюты... 6 Ручка двери медленно повернулась. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Затем в щели показалась стопка листов бумаги. Листы спустились по щели вниз на пол. Дверь так же беззвучно закрылась. - Чертовщина какая-то, - сказал Павлыш, зажег свет, прошлепал босиком к двери и поднял листы. Это был очередной рассказ, автор которого пожелал остаться неизвестным. Спать все равно не хотелось, и Павлыш решил прочесть таинственным образом подкинутый рассказ. "АЛЕНА И ИВАН Иван прислонился к плоской стене оврага и закрыл глаза. - Ты чего? - спросила Алена. - Не могу больше. Минутку передохну. - Нам надо успеть до сумерек, - сказала Алена. - Знаю, но, если я помру на полпути, тебе легче не будет. - Не говори глупостей, - сказала Алена. - Здесь не жарче, чем в Сахаре. - Никогда не был в Сахаре, - ответил Иван. - Но читал, что днем там все живое прячется в тень. Или зарывается в песок. - Здесь песка нет, - сказала Алена. - На этой планете вообще ничего нет. Только скалы и чудища. Интересно: чем они питаются? - Пойдем, - сказала Алена. - Скоро у тебя откроется второе дыхание. - Восьмое, - поправил ее Иван. - У тебя вода осталась? - Нет, ты же знаешь. - Персидский царь, спасаясь от Александра Македонского, напился из грязной лужи и признался, что чище и вкуснее напитка ему не приходилось пробовать. - Если бы мы были на Земле, я и сама напилась бы из лужи, - сказала Алена. - Потерпи. Километров через пять будет родник. Минут десять они брели молча. Впереди показалась куча колючих серых кустов. - Не смотри в ту сторону, - предупредила Алена. - Там вода, - прохрипел Иван. - Там вода! - Ее нельзя пить, - сказала Алена. - Видишь рядом скалозубов? - Они безвредны. - Это их водопой. Похожие на бурдюки с водой, сизые многорогие животные ростом с корову медленно поводили головами, разглядывая путников. - Ты боишься, что со мной что-нибудь случится? - Не что-нибудь, а то же, что случилось с экспедиционной собакой. - Мне рассказывали. - А я сама видела, как Шарик превратился в одно из этих чудищ. - Уж очень похоже на сказку. - Может быть. Доктор Фукс вскрыл его потом. Даже внутренние органы переродились. - Как он это объяснил? Алена пожала плечами. Ничего не ответила. Они миновали водоем, и Иван оглянулся, будто сырая вода прудика звала его вернуться. - Доктор Фукс предложил интересную гипотезу, - сказала Алена. - Местные виды фауны однополы. Обычно они никогда не отходят далеко от своего водоема. Как только одно из животных умирает - от старости ли, от болезни, - другой скалозуб подходит к водоему, напивается этой жидкости (на базе есть фильм; дойдешь - посмотрим) и тут же разделяется на две особи. - И какой вывод? - Фукс предположил, что водоем - хранитель наследственности стада. В нем не вода, хотя по составу жидкость и близка к воде, а слабый раствор фермента, несущего в себе цепочки наследственных молекул. - И много таких водоемов? - спросил Иван. - Мы пока нашли шесть. У каждого пасется свое стадо. - А сказке про собаку ты веришь? - Верю, сама видела. Ты знаешь, на планете ни лесов, ни больших озер, ни рек. И в ходе эволюции водоем выработал способность не только поддерживать свой вид, но и влиять на другие живые организмы. Если одна из этих коров доберется до соседнего, чужого водоема и напьется из него, она превратится в жителя того водоема. Понятно? - Мне одно понятно: я согласен стать коровой, только бы не умереть от жажды. - До базы еще два часа ходу. Неужели не дотянешь? Я думала, космонавты крепче духом. Но Ивана укор не смутил. Металлические подошвы равномерно цокали по раскаленным камням, и оба солнца планеты безжалостно жгли сквозь скафандр. Здесь не было теней. Одно солнце светило прямо с зенита, второе катилось вдоль горизонта, не собираясь заходить, и за час успевало трижды обернуться по раскаленному небу. Снова скала, и у нее - водоем, окруженный стаей нежащихся на солнцепеке рыжих одров, отдаленно напоминающих лошадей, доведенных до крайнего истощения. - Аленушка, - взмолился Иван. - Я должен напиться! Я обязательно должен напиться! - Не говори глупостей! Идем. Я все тебе объяснила. - Я тебе не верю, - сказал Иван с неожиданным озлоблением. - И твоему доктору Фуксу. Аленушка не ответила. Она продолжала идти вперед, маленькая, тонкая, прокаленная насквозь жаром этой планеты, старожил из первой экспедиции, встречающий на планете четвертый месяц. ...Иван увидел ее впервые вчера вечером. Командир корабля "Смерч" вызвал его на мостик и сказал: - Возьмешь почтовый планер и спустишься с Аленой Сергеевной на базе. Продовольствие и приборы отвез Данилов. Тебе останется только взять письма. И вот еще: лекарства. Алена Сергеевна специально поднималась за ними на орбиту. Планер сделал вынужденную посадку на плоском как будто плато, не долетая до базы полусотни километров. При посадке вдребезги разбилась рация. Но ящик с лекарствами уцелел. "Смерч" был высоко на орбите, и связаться с ним нельзя. Пришлось идти пешком. До рассвета, до того, как на небо выскочили оба солнца, путь казался нетрудным. Теперь же... Впереди показался еще один водоем. Третий по счету. Возле него никого не было. - Все, - сказал Иван, скидывая рюкзак. - Я пью. - Здесь тоже нельзя, - сказала Алена. - Животные пасутся за холмом. Я же знаю. - И я знаю, - ответил Иван. - И я знаю, что ничего со мной не случится. Он стал на колени и принялся пить теплую жидкость. Алена пыталась оттащить его от воды, кричала что-то, плакала, но он не слышал - он пил, и пил, и пил... Из-за бугра показалось стадо рогатых мохнатых животных. Они заверещали и заблеяли, увидев, как на глазах двуногий пришелец превращается в подобного им. Иван вскочил, стараясь стряхнуть прилипшие капли, пытаясь выплюнуть слюну. Он хотел крикнуть, но вместо этого послышалось жалобное блеяние. И, не в силах держаться на ногах, Иван рухнул на камни, ударившись о них копытами рук. Стадо приблизилось к нему и остановилось. Животные, как всегда, были настроены вполне миролюбиво. Алена не помнила, сколько она просидела на камне, захлебываясь от слез, от бессилия, от страха. Животное, недавно бывшее Иваном, жалось к ней, тыкалось носом в колени, будто упрашивало: "Помоги!" Скафандр обвис и болтался нелепо, словно какой-то шутник обрядил в него козленка. Наконец Алена встала, соорудила из ремешка ошейник, взвалила на спину второй рюкзак и поплелась дальше, к базе. Она не чувствовала больше ни иссушающей жары, ни жажды. Через пятьсот метров ее встретила спасательная партия... На базе любят рассказывать о том, как после многочасовых поисков спасатели наткнулись в пустыне на Алену Сергеевну, заплаканную, изможденную. Она несла два рюкзака и волокла на ремешке уродливого козла в скафандре. Если вам придется когда-нибудь побывать на этой базе, вам обязательно расскажут эту историю. А если вы выразите сомнение, то вас поведут на двор, где уныло бродит зеленый козел с пятью рогами. "Вот он, - будут уверять вас, - тот самый космонавт Иван, который не послушался Аленушку". Иван обязательно подойдет к вам, прислонится мордой к коленям. Он совсем ручной и очень привязан к людям. Если вы начнете проявлять любопытство, даже ужасаться, вам сообщат, что доктор Фукс обещает со дня на день создать противоядие и вернуть Ивану человеческий облик. Только лучше не ходить после этого к самому доктору Фуксу. Он страшно разозлится и скажет, что ему надоели эти глупые шутки, что это самый обыкновенный местный козел и что космонавт Иван благополучно улетел обратно на Землю. Кто знает, может, доктору стыдно признаться, что ему до сих пор не удалось изобрести противоядие..." 7 Павлыш заснул, как только прочел последнюю фразу рассказа, и всю ночь его преследовала жажда и опасение превратиться в козла. "Нет, - говорил он во сне улыбающейся тете Миле, - не буду я пить вашего лимонада. Превращусь в лимон, придется качаться на ветке. Тогда с космосом, сами понимаете, придется покончить". Просыпаясь утром, Павлыш пытался изгнать противоестественное ощущение опасности, но еще несколько минут, пока снизу не прозвучал гонг на завтрак, он не мог заставить себя протянуть руку к столику и достать стакан с водой. - Чепуха какая-то, - сказал он вслух, сев на койке. - Я же эту сказку читал в детстве. Даже имена совпадают. Потом подумал, что в использовании космонавтами бродячих фольклорных сюжетов есть своя положительная сторона: значит, космический фольклор становится в один ряд с фольклорами настоящими. - В журнал поступило уже два полноценных произведения, - сказал Павлыш за завтраком. - Для начала неплохо. Особенно если учесть, что в распоряжении авторов был лишь вечер. Больше к разговору об альманахе не возвращались. Утро "Сегежи" было наполнено делами: проверкой двигателей и аппаратуры перед торможением, подготовкой отчетов, приведением корабля в порядок. Лещук с Кудараускасом выбрались наружу, осматривали корпус, заменили одну из антенн. Капитан и Бауэр рассчитывали орбиты обнаруженных вчера метеоритных потоков. Христо Райков осваивал навигацию - через две недели у него экзамены. Павлыш также отвлекся от альманаха: готовы были культуры бактерий, обнаруженных на Муне, и вместе с Аро доктор часа два провел над микроскопами. Вернувшись в каюту, Павлыш обнаружил на столе еще одну рукопись. Кем она была написана и принесена, догадаться не удалось: шрифты машинок одинаковы" Павлыш положил рукопись на потолстевшую стопку и уселся сам за машинку. Надо было закончить собственный рассказ. "Мы сидели с Ниной, врачом, - написал он, - на самом конце шаткого мостика, к которому пристают прогулочные катера. Нина куталась в синий плащ. Начинало смеркаться. Мы ждали, когда придет инженер, обещавший взять на заводе аэрокар. Мы договорились слетать в Сухуми, поужинать. Инженер запаздывал. - На Муне есть моря? - спросила Нина. - Да, такие же. Только мертвые. Без уток. - И волны так же? - Нет, волны больше. Значительно больше. Там всегда дуют ветры. - Там очень печально. Она не спрашивала. Она была уверена, что там очень печально. Я много рассказывал ей о Муне, о погибшем городе Манве, о плесени на холмах, о гулких коридорах подземелья Вапраса. - Сейчас под куполом уже живут люди. Может быть, их сотни. А года через три мы полетим туда снова. Ты тоже можешь полететь. Там нужны врачи. Я слышал, что сфериды отправили на Муну мощные дезактиваторы. Через два-три года там можно будет гулять где хочешь... Нина зябко куталась в плащ. Мелкие волны суетливо толклись о сваи..." - Простите, - сказал голос от двери. - Я вам не помешал? - Нет, - сказал Павлыш. - Заходите. В дверях стоял патриций с Муны. Рукопись в его четырехпалой руке была свернута в трубочку. - Садитесь, - сказал Павлыш, кляня редакторскую судьбу. - Вы тоже решили участвовать в альманахе? - Это придаст альманаху космический характер. Представители трех цивилизаций и так далее. Патриций все еще пользовался лингвистом. Он привык к черной коробочке, непринужденно крутил ее в пальцах. Но сейчас пальцы двигались быстрее, чем обычно. - Очевидно, тематика моего рассказа несколько отличается от того, к чему вы привыкли и что вы ожидаете от авторов. У вас мир упорядоченный, светлый, а я... вы же знаете, откуда я. Так что, возможно, вы, прочтя, откажетесь поместить... по настроению. - Мы никого не ограничиваем, - сказал Павлыш. - Странно было бы, если вы принесли рассказ из жизни земного космического флота. Просто странно. - Странно, - согласился патриций. - Тогда я вам прочту. - О нет, не стоит, я сам. - Нет, я не выдержу напряжения, - сказал патриций. - Я не смогу ждать. Я буду ходить по коридору и всем мешать. Он короткий. Про животных. - Про каких животных? - удивился Павлыш. - Про наших животных. Мунских. Только вы их не знаете. Перевел рассказ на русский и всех заменил. - Как - заменили? - Заменил животных на других. На земных животных. - Зачем? - Чтобы понятно было. Наша фауна кое в чем схожа с землей. Я уже знаю. И если я писал про траканса, то перевел его как "медведь". Он тоже большой и ходит на задних лапах. - Но медведь обычно не ходит на задних лапах. - Да? А механик Кира сказала, что медведь ходит на задних лапах и ходит на чем угодно. Она торопилась и не могла уделить мне большего времени. "Все ясно, - подумал Павлыш. - Он ее насмерть заговорил, и Кирочка согласна была на все, лишь бы он оставил ее в покое. Он сейчас и меня заговорит". - Читайте, - сказал Павлыш. - Я не буду читать, - сказал патриций. - Я буду рассказывать. А вы будете следить по тексту. - Хорошо, - сказал Павлыш. Отступать было некуда. - Теперь, - патриций немного успокоился, уселся поудобнее, - я должен сделать небольшое предисловие, касающееся некоторых проблем нашей планеты. Например, отраженной в рассказе проблемы перенаселения. - Я знаю об этой проблеме. - Да? - Патриций был разочарован. - Тогда я расскажу вам о заповедниках, которые были на Муне. Они отличались от земных заповедников. Они представляли собой скорее питомники и по площади были невелики... Павлыш взглянул на часы. Стрелки ощутимо двигались по кругу, и Павлыш почти физически ощущал, как утекает время. "Ужасен труд редактора", - думал он. А патриций тем временем бубнил: - Там процветала коррупция... за большие взятки шкуры некоторых становились объектом... патрициям невыгодно было... прихоти моды... Кстати, я должен поведать вам одну историю, имевшую место в Манве... В любой другой ситуации Павлыш с интересом слушал бы патриция. Тот был самым разговорчивым из жителей Муны. Но сейчас Павлыш был не только исследователем и космонавтом. В первую очередь, он был писателем, и неоконченный рассказ звал его вернуться, требовал внимания... - Вы меня не слушаете? - спросил патриций. - Нет, как же, - возразил Павлыш. - "Лукун из Манве купил место во второй касте за три шкуры бара..." - Барасгера. - "За три шкуры барасгера, украденные в заповеднике". - Вот-вот. И я в своем рассказе отразил тенденцию... - В общем, все ясно. Давайте перейдем к делу, - сказал Павлыш. - А то мы не успеем прочитать до обеда. - Правильно, - сказал патриций. Павлыш отнял у него листки с рассказом, и патрицию ничего не оставалось, как начать повествование. - Названия я еще не придумал. Я потом придумаю. Рассказ начинается так: "Они собрались в холмах за Лигоном. Их было немного: старый и очень хитрый медведь, два оленя, горный козел, восемнадцать зайцев, три лисы и один волчонок. Потом подбежали белки и два сурка..." - Погодите, - сказал Павлыш. - Может, в самом деле лучше вернуться к действительности. А то получается нелепо: Лигой - и восемнадцать зайцев. Давайте сделаем, как было вначале: "Старый и очень хитрый траканс..." - Они же сразу угадают! - воскликнул патриций. - Ну кто, кроме меня, может написать про траканса? Лучше я возьму рассказ обратно. Сами же говорили, что можно писать под девизом... - Да, - согласился Павлыш. - Ну ладно. Продолжайте. - "...Потом подбежали белки и два сурка. "Все?" - спросил медведь. "Я еще видел косулю. Но она совсем больная", - сказал заяц..." - И у вас все звери разговаривают? - спросил Павлыш. - Это же не реальный рассказ. Это же аллегория, - сказал патриций. - Очень распространенный вид мунской литературы. Еще два столетия назад великий Кыс из Пронеги написал аллегорию о сумсах. Там сумсы говорили. - Хорошо, - сказал Павлыш. - Продолжайте. - "Я думаю, объяснений не требуется, - сказал медведь. - Положение всем ясно. Если мы не сможем добраться до заповедника, на Муне не останется ни одного дикого зверя. Вчера начали рубку последнего большого леса. Не секрет, что волку приходится скрываться среди собак, а зайцы прячутся в подвалах. Мы проиграли многовековое сражение. Мы почти уничтожены. Кто знает дорогу в заповедник?" "Я знаю, - сказал олень. - Я пытался туда пробраться тайком, но меня остановил забор". "Далеко отсюда?". "К утру будем". "Тогда в путь, - сказал медведь. - Ждать нельзя". Животные затрусили по обочине пустынного шоссе. По дороге к ним присоединилась цапля. Она летела чуть впереди, проверяла, нет ли опасности. У самого заповедника в колонну влились две мыши-полевки. Впереди был забор. Белая надпись: "Заповедник". Медведь носом нажал на кнопку звонка. Звери волновались. Как их примут? Заспанный человек подошел к двери. Удивился, увидев в тумане зверей. "Мы в заповедник, - сказал за всех медведь. - Нам уже нечего есть. Мы устали прятаться. Если вы нас не укроете, через неделю на Муне не останется ни одного дикого зверя". "Заходите, - сказал человек. - Нет, не к кормушке. Сначала в изолятор". Звери послушно прошли в большое желтое здание. Когда дверь за ними была закрыта и заперта на засов, человек побежал к домику, где его помощник сидел за столом и ел кашу. "Грулад! - крикнул человек с порога. - Нам повезло!" "Что случилось? Ты достал пищу для нашего козла? Или придумал, чем накормить львенка? Или знаешь, что мы скажем ревизии в конце месяца?" "Ты настоящий ученый, Грулад, - сказал человек. - Ты даже не догадываешься, как нам повезло. Множество зверей добровольно пришло в заповедник. Даже один медведь. Мы теперь спасем от голода львенка и сами будем два месяца сыты. Звери просят убежища". "А где они сейчас?" - спросил в волнении Грулад, опрокинув блюдце с кашей. "Я их загнал в изолятор". "Великолепно!" Они стояли перед дверью в изолятор. Вдруг Грулад сказал: "Жалко только, что они - последние звери на Муне. И они нам доверились. Больше зверей не будет". "Но ты забыл, что мы два месяца будем есть настоящее мясо? И ни один ревизор нас не уличит. Мы даже откормим львенка. Он будет жив к следующей ревизии". И, рассеяв таким образом последние колебания, они вошли в изолятор, где их с надеждой ожидали звери, и перебили их из автоматов". - И это все? - спросил Павлыш. - Да. А что же еще? Только девиз: "Люби слабого". Это иронический девиз. - Раз уж у вас земные медведи, то можно взять соответствующее библейское выражение, - сказал Павлыш. - "Люби ближнего своего". - Правильно. Патриций записал девиз. - И еще замечание. Я на вашем месте вернул бы мунские названия зверей. Все равно понятно, что действие происходит у вас: и имена, и названия. - А если все имена поменять на земные? - На Земле же этого не может быть. Получится ненастоящая аллегория. Ложная. - Ладно, - сказал патриций. - Согласен. А в остальном пойдет? - Пойдет, - сказал Павлыш. - Хоть рассказ и в самом деле печальный. 8 До обеда оставалось совсем мало времени. К своему рассказу возвращаться уже не было смысла. Павлыш вспомнил, что у него есть еще одна непрочитанная рукопись - та, что обнаружилась днем на столике. Он ее и прочел. "ВСТРЕЧА С АБОРИГЕНАМИ Найти цивилизацию нелегко. Проходят десятилетия, прежде чем разведдиск сообщит: там-то и там-то обнаружены следы жизни. И даже в таком случае в девяноста девяти процентах оказывается, что до создания разумной жизни на этой планете очень далеко. Но мы ищем. Мы видим в этом наш долг, нашу миссию. Нам удалось ранее других выйти в космос. Мы обязаны найти и помочь тем, кто этого еще не сделал. Мало кто даже в Галактическом центре может похвастаться тем, что присутствовал при первой встрече с другим разумом. С такими встречами связаны различные интересные истории и казусы. Об одном из них рассказывал мне отец, который был известным путешественником. Планета, на которую попал корабль отца, была покрыта пышной, богатой растительностью. Страшные чудовища бродили в чащах планеты, ящеры и змеи, огромные, но начисто лишенные разума, населяли ее водоемы и реки. Исследовать планету, нанести ее на карту оказалось крайне трудным делом. Однажды мой отец и его спутник, по имени корона Егг, ехали на вездеходе по лесу. Тяжелые мягкие ветви стегали по иллюминаторам вездехода, листья прилипали к стеклам. Лучи солнца пробивались сквозь густую тень. Внезапно они заметили тропинку, протоптанную в чаще. Это могла быть звериная тропа, но тем не менее они повернули вездеход вдоль нее. Через несколько сот метров машина затормозила. На мягкой земле отчетливо отпечатался громадный след вмятин от когтей. Мой отец высказал предположение, что недавно по тропе прошел дракон, - эти крупные звери были очень опасны, и лишь прямое попадание из ручного оружия могло их уничтожить. Драконов члены экспедиции недолюбливали: один из них напал на ботаников, другой, безмозглая тварь, разломал метеоавтомат. Следы привели в лощину, поросшую колючими кустами. Словно гейзеры, вылезали из кустов деревья. Мой отец сказал, что в свое время, когда разумные существа зародились на нашей планете, им приходилось бороться не на жизнь, а на смерть с такими хищниками. Корона Егг пошутил, что убежал бы, встретившись с этим чудовищем, несмотря на то, что он во много раз превосходит дракона разумом. Вездеход перевалил через речку и поднялся по склону противоположного берега. В скале путешественники заметили вход в пещеру, и мой отец высказал предположение, что через много столетий эту пещеру, может быть, выберут в качестве жилья разумные обитатели планеты. Корона Егг согласился с отцом, но тут же воскликнул: - Смотрите, аборигены! И тут они увидели аборигенов. Это были странные существа, ничуть не похожие на корон. У них было по две длинных ноги и по две пары верхних конечностей, также весьма длинных. Головы их были похожи несколько на головы людей или обитателей Муны, однако жесткие волосы, растущие вверх, образовывали подобие гребня. Аборигены были обнажены, и лишь плохо выделанные шкуры прикрывали частично их тела. Аборигены не заметили корон. Вездеход стоял, укрытый кустами, и стрекотание камер, включенных немедленно моим отцом, до них не долетало. Мой отец негромко высказал опасение, не попались бы аборигены в лапы дракону, который бродит поблизости. Ведь у них практически нет никакого оружия. Словно подслушав неосторожно сказанные слова моего отца, дракон выскочил из-за кустов справа и большими, легкими для такого чудовища прыжками бросился к аборигенам. Обе головы дракона раскачивались, будто не в силах были удержаться на тонких шеях. Корона Егг сделал единственное, что было в его силах. Он включил сирену, желая предупредить аборигенов. Ручное оружие на вездеходе не было готово к бою. Аборигены слишком поздно увидели дракона. Они бросились бежать к купе деревьев, но очевидно было, что им не успеть к укрытию. Дракон их настигал. Корона Егг выжал скорость, и вездеход, подпрыгнув, будто сам был драконом, помчался вниз по склону. Мой отец выпустил ракету из ручного оружия, но в спешке не мог должным образом прицелиться и выстрелом отрубил дракону хвост. Дракон с изумлением обернулся. И тут отец добил его второй ракетой. Вездеход остановился возле запыхавшихся аборигенов. Корона Егг спрыгнул на траву и, чтобы показать миролюбие своих намерений, широко развел в стороны руки. Аборигены и не думали убегать. Один из них подумал немного и также развел руками... Всеми четырьмя. Другой сказал что-то на совершенно непонятном языке. Корона Егг произнес отчетливо свое имя и указал на себя пальцем. Абориген также сказал что-то и ткнул пальцем себе в грудь. Мой отец с трудом удержался от смеха. Зрелище и в самом деле было не лишено комизма. Корона Егг повторил, что его зовут Егг. Видно, мыслительные процессы в аборигенах были еще не развиты должным образом: абориген сказал то же самое слово, хотя оно далось ему с трудом. Получалось, что аборигена тоже зовут Егг. Доходя до этого места, мой отец всегда смеялся. Комичность ситуации не сглаживалась со временем. Корона Егг показал знаками, как он прицеливался в дракона, хотя в самом деле это делал мой отец. Затем он произнес звук, изображавший выстрел. Абориген понял. Он кивнул головой, изобразил дрожь ужаса и сказал: "Егг", выражая этим свою признательность. После этого корона Егг показал на небо, давая этим понять, что он прибыл оттуда. Наступила пауза. Затем абориген наклонился и ловким движением вырвал у дракона громадные клыки. Второй абориген проделал ту же операцию