сса красивых, забавных вещей. Всем позаботившимся о нас мы должны принести горячую благодарность, - они помогли нам сделать рождество тем, чем оно осталось для нас: светлым воспоминанием о далеком плавании. В 10 часов вечера елочные свечи погасли, и праздник кончился. Он прошел удачно с начала и до конца. И когда началась опять будничная жизнь, у всех нас было что вспомнить. На остававшемся нам теперь участке пути-пространстве океана между Австралийским материком и поясом антарктического дрейфующего льда - мы готовы были к встрече со всяческими испытаниями, связанными с неблагоприятными условиями погоды. Мы так много читали и слышали о том, что пришлось пережить другим в этих водах, что невольно воображали себе всякие мерзости, созданные для мучения моряков. Правда, мы ни одной минуты не опасались за судно. Мы изучили его достаточно хорошо и знали, что должна быть уж совершенно отвратительная погода, чтобы "Фрам" потерпел аварию. Одно только опоздание пугало нас. Но мы обошлись и без опоздания, и без неприятностей. Уже в полдень на первый день рождества мы получили как раз то, что могло поддержать наше праздничное настроение; свежий северо-западный ветер, настолько сильный, чтобы прекрасным манером гнать нас вперед к нашей цели. Отойдя потом немного к западу, ветер держался большую часть следующей недели, пока мы 30 декабря не дошли до 170o восточной долготы и 60o южной широты. Наконец-то мы прошли так далеко на восток, что могли уже теперь взять курс на юг. Едва мы повернули, как ветер переменился на очень свежий северный. Лучшего и быть не могло! Если так будет продолжаться, то скоро мы пройдем и все оставшиеся нам градусы широты. Наши верные спутники от самого пояса западных ветров - альбатросы - теперь исчезли. Скоро мы должны были увидеть первых представителей пернатых обитателей Антарктики. Мы всегда старались как можно больше использовать опыт своих предшественников и потому решили проложить свой курс так, чтобы 65-й градус широты был пройден по долготе 175o. Нужно было как можно скорее пройти через пояс сплошных льдов, запиравших вход в лежавшее южнее и всегда открытое летом (В южном полушарии лето бывает в наши зимние месяцы. Прим. перев.) море Росса. Некоторые корабли задерживались здесь в этом поясе льдов недель на шесть, другие проходили через него в несколько часов. Конечно, мы предпочли последовать примеру последних, а потому пошли путем, указанным наиболее счастливыми. Разумеется, ширина этого пояса может подвергаться довольно значительным изменениям, однако, по видимому, наилучшие шансы на быстрый проход обычно представляет пространство между 175-м и 180-м градусами долготы. Во всяком случае, входить в лед западнее этого не следует. Под новый год в полдень мы находились на 62o15' южной широты. Старый год истекал, и, в сущности говоря, время прошло невероятно быстро! Этот год, как и все ему предшествовавшие, принес свою долю удач и неудач, но самое главное заключалось в том, что к концу его мы находились приблизительно в той части земного шара, где по расчетам и должны были быть, и при том все были в добром здоровье. С такими мыслями мы вечером за стаканом виски дружески простились с 1910-м годом и пожелали друг Другу всяческого счастья в 1911-м. В три часа утра в день нового года вахтенный начальник разбудил меня известием, что показалась первая ледяная гора. Я вышел наверх, потому что должен был посмотреть на нее. Действительно, далеко с наветренной стороны плыла гора, блестя как дворец в лучах утреннего солнца. Это была большая, плоская сверху гора типичной антарктической формы. Может быть, прозвучат противоречием мои слова, что все мы. с удовлетворением и радостью приветствовали это первое появление льда. Обычно ледяная гора меньше всего радует моряков, но мы пока не думали о риске, встреча с внушительным колоссом имела для нас иное значение, которое больше отвечало нашим интересам: сплошные льды должны были быть недалеко! Все мы, как один, жаждали войти в них. Это было бы чудесным разнообразием в нашей монотонной жизни, которую мы вели уже так долго и которая мало-помалу начинала нам надоедать. Уже одно то, что можно было сделать хотя бы несколько шагов по льду, было для нас выдающимся событием. Не меньше мы радовались и перспективе накормить своих собак настоящей пищей - тюленьим мясом, да и мы со своей стороны не прочь были немного изменить свой стол. Вечером и за ночь число ледяных гор возросло. При таком соседстве было очень кстати, что дневной свет был у нас теперь круглые сутки. Лучшей погоды и желать было нечего: погода была солнечная, ясная, со слабым, но неизменно попутным ветром. В 8 часов вечера второго января мы прошли полярный круг. Через несколько часов вахтенный в бочке сообщил, что впереди виднеется пояс льда. Пока он, казалось, не мог создать нам сколько-нибудь значительной помехи, льдины собирались в длинные полосы с широкими промежуточными полыньями с открытой водой. Мы направились прямо туда. Наше положение было тогда 176o восточной долготы и 66o30' южной широты. Лед сейчас же прекратил всякое волнение; палуба судна опять сделалась надежной опорой, и после двухмесячного беспрестанного упражнения в приобретении "морских ног" мы снова наконец могли двигаться непринужденно. Уже одно это было для нас праздником. Утром на следующий день около 9 часов нам впервые представился случай поохотиться. Прямо перед нами на льдине был замечен огромный тюлень Ведделя. К нашему приближению он отнесся с презрительным спокойствием и даже не счел нужным сдвинуться с места, пока не убедился в серьезности положения после того, как в него влепили несколько пуль. Тут он сделал попытку добраться до воды, но было уже поздно. Два человека забрались на самую льдину, и драгоценная. добыча была нашей. Через четверть часа зверь лежал уже у нас на палубе; сало с него было снято, а туша разделана опытными руками. Одним ударом было обеспечено по меньшей мере 300 килограммов пищи для собак и несколько кусков для людей. Ту же историю мы проделали еще три раза в течение дня и получили, таким образом, свыше тонны свежего мяса и сала. Стоит ли говорить, что в этот день на судне было настоящее обжорство! Собаки старались изо всех сил использовать благоприятный случай. Они нажрались до того, что не могли больше таскать ног. Мы спокойно могли доставить им это удовольствие. Что же касается нас самих, то, само собой разумеется, мы более или менее знали меру, но все же наше меню получило значительное подкрепление. У тюленьего ростбифа уже и раньше было много страстных почитателей, а теперь он сразу приобрел еще новых. Суп, к которому так кстати пришлись наши прекрасные овощи, удостоился, кажется, еще большей похвалы! В первый день нашего пребывания во льдах они были настолько разрежены, что мы, собственно говоря, шли все время прежним своим курсом и тем же ходом. В течение двух следующих дней дело шло не так гладко; полосы по временам были довольно плотны, и потому приходилось делать по пути обходы. Однако, сколько-нибудь значительной помехи мы не встретили; все время попадалась открытая вода, так что можно было продолжать плавание. Днем шестого января произошла перемена-полосы льда стали уже, а полыньи шире. В 6 часов вечера открытое море тянулось уже во все стороны, насколько хватал глаз. Наблюдения этого дня дали нам место на 70o южной широты и 180o восточной долготы. Переход через пояс льдов был четырехдневной приятной прогулкой. Я подозреваю, что многие из нас с тайной тоской вспоминали о плавании в тихих водах среди льдин, когда волнение из открытого моря Росса снова дало "Фраму" повод продемонстрировать свое искусство в качке. Но даже и эта последняя часть пути прошла чрезвычайно благополучно. Этот относительно еще мало исследованный фарватер не таил в себе ничего ужасного, Погода оставалась изумительно хорошей; лучше она не могла бы быть и в Немецком море во время летней прогулки. Ледяных гор почти не было. Несколько совсем маленьких обломков-вот и все, что мы встретили за четыре дня, которые нам потребовались для перехода через море Росса. Одиннадцатого января около полудня сильный свет в южной части неба возвестил нам, что мы уже недалеко от той цели, к которой мы так стремились вот уже целых пять месяцев. В два с половиной часа дня мы увидели большой ледяной барьер. Медленно поднимался он из моря, пока, наконец, не предстал перед нами во всем своем пышном великолепии. Трудно описать впечатление, производимое этой могучей ледяной стеной на наблюдателя, впервые оказавшегося лицом к лицу с нею. Да и невозможно это описать, хотя легко понимаешь, что такая стена в 30 метров высотой в течение многих поколений считалась непреодолимым препятствием для дальнейшего проникновения на юг. Мы знали, что теория о неприступности ледяного барьера давно уже опрокинута. Существует брешь, ведущая вглубь неизвестного царства. И эта брешь- Китовая бухта, - судя по имеющимся у нас описаниям, находится приблизительно милях в ста к востоку от того места, где мы теперь были. Мы изменили курс на истинный восток, и в течение двадцатичетырехчасового плавания вдоль барьера у нас был прекрасный случай полюбоваться этой гигантской постройкой природы. Не без волнения ожидали мы прибытия в намеченную нами гавань. Каковы там условия? Не окажется ли там невозможной высадка при сколько-нибудь сносных условиях? Мыс за мысом проходили мы, но наш пытливый взор не встречал ничего, кроме все той же неприступной отвесной стены. Но вот вечером двенадцатого января стена, наконец, расступилась. Это соответствовало нашим сведениям,-мы находились теперь на 164-м градусе западной долготы, на том самом месте, где наши предшественники нашли доступ к барьеру. Перед нами был огромный бухтообразный выем - настолько длинный, что из наблюдательной бочки не было видно его конца. Но пока войти туда было совершенно невозможно. Бухта, была забита громадными, только что вскрывшимися льдинами, - то был морской лед. Поэтому мы прошли еще немного на восток, чтобы переждать ход событий. На следующее утро мы вернулись обратно, и через несколько часов льдины в бухте начали двигаться. Они выплывали в открытое море одна за другой. Вскоре проход был свободен. Войдя в бухту, мы тотчас же убедились в том, что здесь есть полная возможность произвести высадку. Оставалось лишь выбрать место получше. НА БАРЬЕРЕ Четырнадцатого января, на день раньше намеченного срока, мы дошли до великого таинственного явления природы - ледяного барьера. Была решена одна из труднейших задач нашего путешествия - доставлены на место работы здоровыми и невредимыми все собаки. В Кристиансанде мы приняли на судно 97 собак. Теперь число их возросло до 116, и все они могли быть использованы при нашем окончательном походе на юг. Следующей большой задачей, которая нам предстояла, было найти подходящее место на ледяном барьере для нашей станции. Моим намерением было завезти все - провиант и снаряжение - как можно дальше на барьер, чтобы застраховать себя от неприятной возможности отдрейфовать в Тихий океан, в случае если барьеру вздумается "телиться". Поэтому я считал расстояние в десять миль или 18,5 километров от края барьера достаточным. Но уже судя по первому впечатлению от окружающих условий, показалось возможным избежать в значительной мере такой длинной и утомительной перевозки. Вдоль внешнего края барьер представляет плоскую ровную поверхность. Здесь же, в основании бухты, условия были совсем иные. Будучи еще на борту "Фрама", мы могли легко заметить, что со всех сторон поверхность была очень неровной. Большие возвышенности с долинами шли во всех направлениях. Самая большая возвышенность тянулась на юг в форме высокого куполообразного хребта, высоту которого над горизонтом мы определили примерно в 140 метров. Но следовало предположить, что этот хребет продолжал повышаться еще дальше за пределами нашего зрения. Поэтому наше первоначальное предположение, что эта бухта обязана своим происхождением лежащей под ней земле, невидимому, оправдывалось. Не понадобилось много времени, чтобы пристать к крепкой кромке льда, выдававшейся от барьера в море километра на два. Все было приготовлено уже давно. Бьоланд привел наши лыжи в полный порядок. И каждый из нас заботился теперь о своей паре. Лыжные сапоги примерялись уже давно и много раз то с одной, то с двумя парами чулок. Конечно, оказалось, что лыжные сапоги были слишком малы. Я считаю положительно невозможным найти такого сапожника, который сшил бы просторную обувь. Но, куда ни шло, с двумя парами чулок нам всегда удавалось справиться, не отходя далеко от судна. Для более же далеких поездок у нас были, как я уже рассказывал, парусиновые сапоги. Из остального снаряжения для. этого первого похода я упомяну лишь альпийские веревки. Они тоже давно уже были готовы. Длиной они были около 30 метров и сделаны из очень тонкого, нежного как шелк волокна, особенно пригодного для холодов. После обеда на скорую руку четверо из нас отправились в путь. Эта наша первая вылазка была обставлена весьма торжественно. От нее зависело многое. Погода была самая прекрасная. Тихо, солнечно. На чудесном светло-голубом небе всего лишь несколько тонких перистых облачков. Воздух был пропитан теплом, которое чувствовалось довольно сильно даже и на этой бесконечной ледяной равнине. На ледяном припое, насколько хватал глаз, лежали тюлени - большие жирные горы мяса - пища, которой хватит на многие годы и для нас и для собак. Поверхность снега была идеальной. Лыжи легко и свободно скользили по свежевыпавшему рыхлому снегу. Но мы после длинного морского пятимесячного плавания были не совсем "натренированы" и потому не могли идти хорошим ходом. Через полчаса ходьбы мы дошли до первого важного пункта - соединения между морским льдом и барьером. В нашем мозгу постоянно рисовалось это соединение. Как оно выглядит? Быть может, это высокий крутой край льда, на который нам с большим трудом придется при помощи талей поднимать свои вещи? Или же это большая опасная расщелина, которую придется далеко обходить? Такие мысли невольно приходили нам в голову. Так или иначе, это огромное и страшное чудовище должно же было противодействовать нам! Таинственный барьер! Все без исключения отчеты, начиная от дней блаженной памяти Росса и до самого последнего времени, относились к этому замечательному образованию природы с боязливым почтением. Постоянно между строк можно было прочесть одно и то же: "Тш, тише, тише, - это таинственный барьер!" Раз, два, три - небольшой прыжок, и мы на барьере. Мы с улыбкой переглянулись. Конечно, все мы подумали об одном и том же: чудовище начало терять часть своей таинственности, ужасающее - часть своего ужаса, непонятное стало вполне понятным. Мы проникли в свое царство без единого удара мечом. В этом месте ледяной барьер был около шести метров высотой, а переход между ним и морским льдом совершенно заметен сугробами снега, так что подъем был в виде небольшого совсем пологого склона. Это место не могло служить нам никаким препятствием. До сих пор наше продвижение вперед совершалось без помощи альпийских веревок. Мы знали, что на морском льду нам не встретится скрытых препятствий. Но как будет обстоять дело на барьере, - это другой вопрос. Мы все считали, что лучше связаться альпийской веревкой до того, как привалиться в трещину, а не после этого, и потому при дальнейшем продвижении вперед двое передних связались веревкой. Мы пошли в восточном направлении по небольшой долинке, образуемой "горой Нельсона" с одной стороны и "горой Ренникена" - с другой. Но мои уважаемые читатели не должны удивляться таким громким названиям и представлять себе какие-нибудь ужасной вышины горы, между которыми мы шли. "Гора Нельсона" и "гора Ренникена"-это просто-напросто два старых тороса, образовавшихся в те стародавние дни, когда огромные ледяные массы беспрепятственно скатывались вниз с ужасающей силой, и наконец в этом месте встретили более могущественное препятствие, схватившее в свои лапы, разбившее их и остановив шее их дальнейшее продвижение. Это, вероятно, было чудовищное столкновение, настоящее светопреставление. Но теперь все было кончено. Мир - печать бесконечного мира покоилась на всем. "Нельсон" и "Ренникен" были только старыми ветеранами, вышедшими на пенсию. Если рассматривать их как торосы, то они были, огромны, и их верхушки поднимались в высоту больше чем на 30 метров. Поверхность вокруг "Нельсона" здесь, в долинке, была совершенно занесена снегом, тогда как на "Ренникене" все еще виднелся шрам,- глубокая трещина или дыра. Осторожно мы приблизились к ней. Неизвестно было, какой она глубины и не находилась ли она в незаметном соединении через долину с "Нельсоном". Но этого не оказалось. При ближайшем исследовании выяснилось, что у этой глубокой расселины прочное, занесенное снегом дно. Между поросами дно было совсем ровное, и оно явилось прекрасным лагерным местом для собак. Вместе с капитаном Нильсеном я выработал своего рода программу проведения работ, и в ней было сказано, что собак нужно будет как можно скорее перевести на барьер, где они и будут находиться под наблюдением двух человек. Для этой цели мы и выбрали указанное выше место. Старые торосы довольно ясно рассказывали историю этой местности. Поэтому нам здесь нечего было опасаться каких-либо помех. Кроме того, отсюда мы видели наше судно и могли поддерживать постоянную связь с находившимися на нем, что было очень удобно. Отсюда долинка уклонялась несколько к югу. Отметив вехой место, где должна была быть поставлена наша первая палатка, мы стали продолжать свои исследования. Долинка ровно повышалась и, достигала гребня хребта в 30 метров. С этой возвышенности можно было прекрасно обозревать всю долинку, по которой мы прошли, и другие окрестности. К северу барьер тянулся ровно и одинаково, невидимому, не встречая никаких препятствий, и оканчивался на западе круто - обрывавшимся мысом "Манхюэ", который служил восточной границей внутренней части Китовой бухты и образовывал небольшой удобный изгиб, где мы и нашли место стоянки для своего судна. Вся внутренняя часть бухты повсюду была окружена льдом, льдом и только льдом - ледяным барьером, куда мы ни глядели, белым, белым и синим, синим. Позднее на этом месте, наверное, можно будет наблюдать поразительную игру красок. Все говорило об этом. Гребень возвышенности, на котором мы стояли, был неширок, - я думаю, метров 200; во многих местах снег с него был совершенно сметен ветром, и обнажался голый синий лед. Мы прошли по нему и направились к Фермопильскому ущелью, тянувшемуся от гребня в южном направлении и после совсем небольшого спуска переходившему в большую ложбину, окруженную со всех сторож возвышенностями - настоящую котловину. Обнаженная возвышенность, по которой мы перешли, прежде чем спуститься в котловину, была порядочно-таки растрескана; но трещины были узки и почти совсем занесены снегом, поэтому они были не опасны. Котловина производила уютное и приятное. впечатление и, что всего важнее, казалась безопасной и надежной. Этот участок, за исключением нескольких маленьких с то г о об разных холмиков, совершенно плоский и без трещин. Мы продолжали идти дальше и вышли на возвышенность, очень слабо поднимавшуюся к югу. Вершина ее, насколько хватал глаз, была ровной и гладкой. Однако, этого было недостаточно. Мы прошли еще немного вдоль по хребту в восточном направлении, не находя, однако, места, которое было бы особенно пригодно для наших целей. Наши мысли вернулись к котловине, как наиболее защищенному месту из всего виденного нами. С вершины, на которой мы теперь находились, была видна на юге юго-восточная и внутренняя часть Китовой бухты. В противоположность той части припоя, где мы ошвартовались, во внутренней бухте был, по-видимому, довольно торосистый лед. Но ближайшее исследование этой части должно было быть нашей последующей задачей. Котловина нам всем понравилась, и мы единодушно решили выбрать ее своим будущим местопребыванием. Итак, мы повернули кругом и пошли обратно. Выйти на равнину по собственному следу было легко, и это не заняло много времени. Исследовав хорошенько местность и обсудив все возможности, мы решили, что участок для постройки дома нужно искать на небольшой возвышенности, поднимавшейся к востоку. Как будто бы это место было наиболее удобным. Мы не ошиблись. Вскоре мы убедились, что выбрали самое лучшее место, какое мог предложить нам барьер. На том месте, где должен будет стоять дом, мы воткнули лыжную палку и затем отправились домой. Приятная новость, что нам удалось-таки найти подходящее место для дома, была, конечно, встречена с большим удовольствием по всей линии. Каждый в душе ужасался, думая о длинной и утомительной перевозке грузов по ледяному барьеру. На льду царило большое оживление. Куда ни обернись, повсюду виднелись большие стада тюленей-крабоедов Ведделя. Большого морского леопарда, изредка попадавшегося нам на дрейфующем льду, здесь не было видно. За все наше пребывание в Китовой бухте мы не видели ни единого экземпляра его. Не видели мы никогда и тюленя Росса. Пингвины показывались не очень часто, только изредка то тут, то там можно было встретить отдельные экземпляры, но тем ценнее были для насте немногие, которых мы видели, - почти все пингвины Adelie. Пока мы занимались постановкой судна на швартовы, с воды вдруг поднялась стая пингвинов штук в 10 и села на лед. С минуту они изумленно озирались. Им не каждый день приходилось встречать людей и корабли. Но, невидимому, изумление скоро сменилось желанием посмотреть, что такое тут происходит. Они форменным образом следили за всеми нашими движениями. Только время-от-времени они сердито хрюкали и прыгали по льду. По видимому, их особенно интересовала наша работа по проделыванию дыр в снегу для ледовых якорей. Они толпились вокруг работавших людей, наклонив голову набок и, как видно, находили все это чрезвычайно интересным. Не было заметно, чтобы они хоть сколько-нибудь боялись нас, а мы со своей стороны по большей части оставляли их в покое. Но некоторым все-таки пришлось расстаться с жизнью: нам они нужны были для нашей коллекции. В тот же самый день происходила весьма интересная охота на тюленей. Три крабоеда осмелились приблизиться к судну, и мы решили, что они должны будут увеличить собой наши запасы свежего мяса. Чтобы обеспечить себе добычу, мы выбрали двух знаменитых охотников. Они стали приближаться к тюленям с величайшей осторожностью, хотя это было вовсе ненужно, потому что тюлени лежали совершенно неподвижно. Охотники подкрадывались ползком на манер индейцев, наклонив до самой земли голову и высоко подняв вверх наиболее мясистую часть своего тела. Это обещает очень многое. Я смеюсь, но все же в пределах приличия. Раздается выстрел. Двое из спящих слегка вздрагивают, но остаются на месте. Третий поступает иначе. Как змея, с удивительной быстротой скользит он вперед среди рыхлого снега. Это уже не стрельба в цель, а охота за настоящей дичью. Результат получается соответственный. Мимо, мимо и еще раз мимо! Хорошо, что у нас много патронов. Один из охотников-человек догадливый: он выпускает все свои заряды и возвращается обратно. Но другой пускается вдогонку за убегающей дичью, Ах, как я хохотал! Мне уже было не до соблюдения приличий. Я буквально катался со смеху. Они несутся по рыхлому снегу: тюлень впереди, охотник сзади. По движениям преследователя я вижу, что он вне себя от злости. Охотник чувствовал, что он ввязался в такое дело, из которого ему теперь не выйти с честью. Тюлень мчался с такой быстротой, что снег столбом взвивался в воздух. Хотя снег был довольно глубок и рыхл, но все же тюлень мчался по его поверхности. Иначе обстояло дело с охотником. Он с каждым шагом проваливался в снег по колени и очень скоро сильно поотстал. Вдруг он остановился, приложился и выстрелил. Позднее он уверял, что все до одной его пули попали. Я, однако, сомневаюсь. Во всяком случае, тюлень не обратил на это никакого внимания и с той же скоростью продолжал мчаться дальше. Наконец, знаменитый охотник вынужден был сдаться и отступить. "Свински живуч",-услышал я, когда он поднялся на судно. Я подавил улыбку, не желая обижать человека. Что за вечер! Солнце стоит высоко на небе, несмотря на позднее ночное время. Вся эта горная ледяная страна, могучий, убегающий на юг барьер залиты блестящим белым сверкающим светом, до того сильным, что он слепит глаза. Но на севере ночь. Небо, черное, как дым, и серо-стальное у моря, переходит в темно-синее, по мере того как взор поднимается выше; оно все бледнеет и бледнеет и, наконец, переходит в сверкающий блеск барьера. То, что лежит там позади ночи, - черная как дым масса, - нам известно. Эта часть нами изучена. Там мы победно прошли. Но что скрывает на юге ослепительный день? Ты, прекрасный, зовешь и манишь нас! Да, мы слышим, ты нас зовешь, и мы обязательно придем. Ты примешь наш поцелуй, даже если он будет стоить нам жизни! На следующий день, в воскресенье, была все такая же прекрасная погода. Но для нас, разумеется, не могло быть и речи о каком-нибудь празднике. Никто из нас не захотел бы потерять зря целый день. Мы теперь разделились на две партии-морскую и береговую. Морская в составе десяти человек заняла "Фрам", тогда как береговая в этот день устраивала себе жилище на барьере на год, на два или насколько уж там придется. Морская партия состояла из Нильсена, Ертсена, Бека, Сундбека, Людвига Хансена, Кристенсена, Ренне, Недтведта, Кучина и Ульсена; береговая партия - из Преструда, Иохансена, Хельмера Хансена, Хасселя, Бьолана, Стубберуда, Вистинга, Линдстрема и меня. Линдстрем должен был провести на судне еще несколько дней, так как мы пока по большей части должны были питаться на корабле. По плану, партия из шести человек должна была устроиться в шестнадцатиместной палатке, поставив ее между "Ренникеном" и "Нельсоном", а другая партия из двух человек - поместиться в палатке на участке для дома и начать его постройку. Это были, конечно, наши искусные плотники Бьолан и Стубберуд. В 11 часов, утра мы, наконец, были готовы к походу. Мы взяли с собой сани с восемью собаками, снаряжение и провиант - всего 300 килограммов. Это была моя запряжка, она первая должна была ринуться в бой, Морская партия в полном составе собралась на палубе, чтобы присутствовать при первом старте. Все было готово для ухода. После бесчисленных наших усилий, или, лучше сказать, после основательной обработки кнутом каждой собаки, нам удалось, наконец, выстроить их в одну линию перед санями с аляскинской упряжью. Ловкий взмах кнутом в знак приветствия, кнут щелкает, и мы пускаемся в путь. Я искоса взглянул на судно. Да, так и есть! - все товарищи выстроились в ряд и любуются нашим стильным стартом. Я не совсем уверен, но, кажется, я поднял довольно высоко голову и посмотрел вокруг с торжествующим видом. Если так, то это было глупо с моей стороны! Мне нужно было немного подождать, наше поражение тогда не было бы таким полным. Мы, действительно, потерпели поражение, это факт! Ведь собаки уже в течение полугода били баклуши, только пили и ели и, по видимому, полагали, что ничего другого им и не нужно делать. Ни одной из собак не приходило в голову, что для них наступила теперь новая эпоха - эпоха трудов и работы. Пробежав всего несколько метров вперед, все они сразу, как по команде, уселись на снег, посматривая друг на друга. На их мордах можно было прочесть самое неподдельное изумление! Наконец, нам, при помощи основательной трепки, удалось заставить их понять, что мы, действительно, требуем от них работы; однако, это не очень помогло. Вместо того, чтобы слушать команду, они затеяли друг с другом яростную баталию. Боже мой, сколько в тот день мы бились с нашими восемью собаками! "Если так будет обстоять дело и при походе к полюсу, - думал я среди всего этого гама, - то нам понадобится ровно год, чтобы добраться туда". Высчитывать, сколько потребуется времени на обратный путь, мне было некогда. Во время всей этой катавасии я снова взглянул на судно. Но то, что я увидел, заставило меня сейчас же отвести свой взор. Товарищи просто-напросто лопались от хохота, и до нас доносились громкие возгласы с самыми обидными поощрениями. - Ну, если дело пойдет у вас так, то вы доедете к Иванову дню!-кричал один. - Чудесно, мужайтесь! Не сдавайтесь!-кричал другой. - Ура, вот теперь дело пошло на лад!-и т, д. Наш воз стоял на месте, как пригвожденный. Казалось, дело было совершенно безнадежным. Общими усилиями всех людей и животных нам удалось, наконец, опять сдвинуться с места. Итак, нашу первую сапную поездку, собственно говоря, нельзя было назвать триумфом. Первую свою палатку на ледяном барьере мы поставили между горами "Нельсон" и "Ренникен". Это была большая, прочная шестнадцати местная палатка с пришитым к ней сплошным дном. Вокруг палатки мы растянули треугольником стальные тросы в каждой стороне по 50 метров. Здесь должны были привязываться собаки. Палатку снабдили пятью спальными мешками и .некоторым количеством провианта. Расстояние до сюда, измеренное одометром, равнялось 1,2 мили, или 2,2 километра. Выполнив эту работу, мы отправились дальше к месту, выбранному нами для станции. Здесь мы тоже поставили палатку, - такую же шестнадцатиместную палатку, как и предыдущая, - для плотников и разметили место для дома. По условиям местности, мы решили поставить дом в направлении с запада .на восток, а не с севера на юг, как нам хотелось бы, так как, по общепринятому мнению, самые сильные и самые частые ветры дуют с юга. Наш выбор оказался правильным. Господствовавшее направление ветра было с востока, и таким образом ветер ударял в наиболее защищенную короткую стенку дома. Дверь выходила на запад. Потом мы занялись разметкой дороги от места для дома до расположенной ниже палатки, а, оттуда до судна, ставя темные флажки через каждые пятнадцать шагов. Таким образом, мы могли спокойно ездить между различными местами, не теряя зря времени, если бы наступила непогода. Расстояние от судна до дома было 2,2 мили, или 4,5 километра. Шестнадцатого января, в понедельник, мы начали работу всерьез. С этого времени 80 собак - шесть упряжек - отвозили к первой палатке весь тот провиант и снаряжение, которые только можно было погрузить на сани, а около 20 собак упряжки Стубберуда и Бьолана - с нагруженными полностью санями ездили к верхнему лагерю. Да, в эти дни нам пришлось-таки здорово повозиться с собаками, чтобы заставить их слушаться. Они постоянно стремились командовать сами и действовать самостоятельно. Не раз рубаха промокала у нас насквозь, пока удавалось убедить их в том, что командование принадлежит нам. Это была утомительная работа, но все-таки нам удалось с нею справиться. Бедные собаки - в эти дни им досталась здоровая трепка! Рабочее время было у нас в эту пору продолжительным. Редко мы ложились раньше одиннадцати часов вечера, а вставали уже в пять утра. Но это не ощущалось особенно тяжело. Мы все с одинаковым усердием торопились закончить работу, чтобы "Фрам" мог уйти как можно скорее. Гавань наша была не вполне благоустроена. Внезапно откалывалась "пристань", у которой стояло судно, и всем приходилось приниматься за работу, чтобы встать на причал к новой "пристани". Бывало и так: только команда снова заснет, как нужно повторять всю операцию сначала. Ведь лед все откалывался да откалывался, и нашим бедным "морским разбойникам" приходилось постоянно находиться в непрерывной деятельности. Все время быть начеку и спать лишь одним глазом - это сильно треплет нервы. Нашим десяти товарищам за это время досталась тяжелая работа, но они относились к ней с изумительным спокойствием. Они всегда сохраняли наилучшее настроение, и у них всегда была про запас какая-нибудь шутка. Работа морской партии заключалась в выгрузке провианта и снаряжения для зимовочной партии из трюмов на лед. Работа эта шла удивительно гладко, и редко одной партии приходилось ждать другую. За время первых дней перевозок все участники партии зимовщиков ужасно охрипли, а некоторые даже совсем потеряли голос. Это произошло оттого, что вначале нам приходилось непрестанно кричать на собак и понукать их, чтобы заставить их идти. Конечно, это обстоятельство дало подходящий повод морской партии окрестить нас. Мы были прозваны "ландсмолистами" (Приверженцы введения ландсмола - местного, провинциального наречия.-Прим. перев.). Если не говорить о том неудобстве, которое постоянно досаждало морской партии, вынужденной менять место стоянки всякий раз, когда лед обламывался и отдрейфовывал, то надо признать нашу гавань хорошей. Правда, иногда там разводило небольшое волнение, что бывало причиной неприятных ударов, но они никогда не бывали настолько сильны, чтобы повредить судну. Чрезвычайно большим преимуществом было то, что течение в этом участке всегда шло из гавани, и поэтому ледяные горы туда не попадали. Сообщение между судном и барьером вначале обслуживалось пятью людьми. Плотники были освобождены от езды, так как они строили дом. Один человек должен был нести дневальство в палатке. Нам приходилось возить сани только с половиной упряжки - с шестью собаками. Полная упряжка - двенадцать собак - приводила только к шуму и безобразию- Таким образом, за остающимися собаками нужен был тоже надзор, а для этого требовался человек. Дневальный в палатке был обязан также готовить пищу и убирать палатку. Товарищи очень ценили эту должность и строго соблюдали очередь. Она вносила некоторое разнообразие в непрерывные разъезды. Семнадцатого января плотники начали выравнивать площадку для дома. Мы решили принять все меры предосторожности, какие только можно принимать для того, чтобы дом наш крепко стоял во время сильных антарктических бурь, к которым мы должны были приготовиться. Поэтому плотники раньше всего начали углублять в барьере площадку для дома на метр в лед. Работа эта была нелегкая. Углубившись на 50 сантиметров, они очутились на гладком твердом льду, и дальше им пришлось вырубать его. К тому же, в этот самый день поднялся сильный восточный ветер. Он вес снег по всему барьеру, вздымал его высоко в воздух и засыпал на площадке все то, что наши ребята успевали выкопать. Но чтобы остановить работу наших молодцов, требовалось нечто большее. Из нескольких досок и планок они сколотили "снежный щит" от ветра и устроились так хорошо, что могли потом без всякой помехи продолжать свою работу целый день. К наступлению вечера вся площадка была выкопана. С такими людьми ничего не стоит работать хорошо! Метель немного мешала перевозке, а так как мы нашли, что аляскинский способ запряжек непрактичен, то отправились на судно и занялись там изготовлением гренландской сбруи для собак. Мы все принялись за это дело. Наш искусник Ренне за месяц сшил 45 комплектов сбруи. Мы же тем временем приращивали к ней спинные гужи и готовили нужные потяги, пока другие сплеснивали из стальной проволоки гужи для саней. Вскоре у нас была готова новая упряжь для всех саней и собак. В этой упряжи дело пошло на лад, и через несколько дней вся машина заработала плавно. Мы разделились по палаткам таким образом, что пять человек спало в нижней палатке, а плотники и я - в верхней. Однажды вечером с нами случилась забавная вещь. Мы только что собрались лечь спать, как вдруг услышали у палатки крик пингвина. Мы мгновенно выскочили. Там в нескольких метрах от дверей сидел огромный "императорский пингвин" и отвешивал поклон за поклоном. Получалось полное впечатление, что он явился сюда исключительно затем, чтобы приветствовать нас. Нам очень жаль было столь дурно отплатить ему за любезность; но так уж устроен этот свет! Так с поклонами он и закончил свою жизнь на нашей сковороде! Восемнадцатого января мы начали подвозить материалы для дома, и по мере прибытия их на место плотники возводили дом. Мало сказать, что дело шло как по маслу. Одни сани за другими подкатывали к площадке и разгружались. Собаки работали отлично, а каюры не хуже. Подвозка материала шла быстро, и с той же быстротой рос наш будущий дом. Дело в том, что все части строения были заранее перемечены еще дома и разгружались в том же самом порядке, в каком они требовались для постройки. Кроме того, Стубберуд сам строил этот дом и потому знал в нем каждую платочку. Эти дни я вспоминаю с радостью и гордостью. С радостью - потому что за всю эту довольно трудную работу никогда не произнесено было ни одного слова неудовольствия. С гордостью - потому что я стоял во главе таких людей. Ибо это были люди в самом лучшем значении слова! Все понимали свой долг и исполняли его. Ночью ветер затих, и на утро была превосходная погода - тихая и ясная. Одно удовольствие работать в такие дни! Настроение было прекрасным и у людей, и у собак. Во время этих поездок между судном и станцией мы постоянно охотились на тюленей. Мы стреляли только тех, которые попадались нам по пути. Нам не нужно было давать крюку, чтобы запастись свежей пищей. Порой нам попадалось целое стадо. Тогда мы стреляли тюленей, свежевали их и отвозили вместе с провиантом и материалами. В эти дни собаки обжирались. Им давалось теплых внутренностей, сколько их душе было угодно. Двадцатого января был перевезен весь материал, и мы могли начать перевозку провианта и снаряжения. Теперь работа шла весело, и сани то-и-дело ездили к судну и обратно. Особенно приятна была поездка с пустыми санями к "Фраму" по утрам. Дорога теперь была здорово наезжена и походила на хорошую норвежскую деревенскую дорогу. Сани катились чудесно, Когда в шесть часов утра выходишь из палатки, тебя сейчас же приветствуют радостным лаем все твои 12 собак. Они визжат и воют взапуски. Тянут и рвут цепи, стараясь вырваться. Прыгают и валяются в снегу от радости. Поэтому мы прежде всего проходили по ряду и здоровались с каждой собакой в отдельности, похлопывая, лаская ее и беседуя с нею. Чудесные животные! Когда ты ласкаешь собаку, она всячески старается выразить свое блаженство. Самые нежные и самые избалованные из наших домашних животных не могут выразить большей преданности, чем эти не прирученные волки. Тем временем другие собаки лают и визжат, тянут и рвут цени, чтобы вырваться и наброситься на ту собаку, которую ласкают первой. Да, они ревнивые, и притом в совершенно невероятной степени! Пожелав им таким образом доброго утра, принимаешься за упряжь. Тут радостный визг поднимается снова. Как это ни покажется удивительным, но я уверяю вас, что полярные собаки любят свою упряжь. Хотя они знают, что им предстоят труды и невзгоды, но все же они проявляют все признаки величайшего восторга. Спешу прибавить, что это бывает только в домашней обстановке. Длинные утомительные санные поездки меняют дело. Когда приступаешь к запряжке, начинается первая дневная забота. От кормежки накануне вечером и ночного отдыха у собак появляется такой избыток жизненной энергии и доброй воли, что их никак не заставишь стоять смирно. Приходится действовать плеткой, хотя начинать с этого, в сущности, жалко. Поставив сани надежно "на якорь", удается, наконец, привести в порядок свою запряжку из шести собак. Казалось бы, что поле деятельности теперь свободно, стоит только "отдать концы", чтобы через час быть уже