Пэлем Грэнвил Вудхауз. Общество для Гертруды
---------------------------------------------------------------
© Copyright P.G.Wodehouse. Company for Gertrude (1928)
© Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Фредди Трипвуд, младший сын лорда Эмсворта, женатый на очаровательной
дочери самого Доналдсона (Лонг-Айленд, Н.-Й.) и посланный тестем в Англию,
чтобы продавать собачий корм, естественно, подумал о своей тете Джорджиане.
Вот кто, думал он, разбирается в этом корме. Когда Фредди еще жил дома, она
держала четырех китайских мопсов, двух шпицев, одну борзую, одного
эрдельтерьера, одного терьера йоркширского и пять -- селихемских. Если уж
это не рынок, я не знаю. где его искать! Тетина семья, все еще думал Фредди,
потянет по меньшей мере пять упаковок вдень.
Вступив на родную землю, он кинулся к тете и, грустно уходя от нее,
встретил Тушу Бингэма, с которым учился в Оксфорде. Прошло уже несколько лет
с тех пор, как на соревнованиях тот кричал в мегафон всякие грубые вещи, но
Фредди его сразу узнал, несмотря на то, что время превратило его в пастора.
Огромная туша была обтянута черным, а воротничок держался неведомо как,
видимо -- усилием воли.
-- Туша! -- закричал Фредди, отринув свою печаль. Преподобный Руперт
Бингэм был приветлив, но озабочен, так озабочен и подавлен, словно обнаружил
в своей пастве раскол.
-- Здравствуй, Фредди, -- сказал он. -- Давно я тебя не видел.
Выглядишь хорошо.
-- Еще бы, старик, еще бы! -- воскликнул Фредди. -- Как живешь?
-- Спасибо, неплохо, -- еще мрачнее ответил пастор. -- Что ты делал в
этом доме?
-- Предлагал собачий корм.
-- Ты предлагаешь корм?
-- Продаю, если у людей хватает ума его купить. Хватило ума у тети? Нет
и нет, хотя я говорил целый час.
-- Не знал, что ты племянник леди Олсоп.
-- Да? А я думал, весь Лондон это знает.
-- Она не говорила обо мне?
-- О тебе? Ой, Господи! Так это ты -- нищий, в которого влюбилась
Гертруда?
-- Да.
-- А, черт!
-- Я ее люблю, -- сказал преподобный Руперт. -- Никто еще никого...
-- Ясно. Знаю. Было. И она тоже?
-- Да. Но ее отослали в Бландинг.
-- Нехорошо. Что там -- подло! А почему ты нищий? Где десятина?
-- У меня очень бедный приход.
-- Бедный?
-- Да, очень.
-- М-да... Что ж ты будешь делать?
-- Попытаюсь уговорить твою тетю.
-- Не советую, -- сказал Фредди. -- Я же ее не уговорил! Придумаем
что-нибудь еще. Значит, Гертруда в замке... Для нашей семьи он вроде
Бастилии. Влюбится кто-нибудь -- и все, в замок! Отец очень жалуется. Да,
надо поразмыслить...
Они дошли до Парк-стрит. Рабочие долбили мостовую пневматическими
молотками, но их никто не слышал. Мозги у Фредди тарахтели громче.
Наконец, он произнес:
-- Так. Есть. Скажи спасибо, что вчера я смотрел "Молодые сердца",
Розали Нортон и Отто Бинг. Ты едешь в Бландинг.
-- Да что ты порешь!
-- Сразу после обеда. В этих "Сердцах" тоже отослали одну девушку, а
через несколько дней там, у них, появился Незнакомец. Он сказал родителям,
что хочет на ней жениться. Они согласились, пожалуйста, а потом он снял
бакенбарды, и что же мы видим? Джим, от которого ее услали.
-- Да. но...
-- Не спорь. Тетя это заслужила. Казалось бы, помоги родному племяннику
-- но нет! Любит корм Питерсона. Да в нем не хватает витаминов! В общем,
едем туда.
-- Бакенбарды?.. -- задумался пастор.
-- Не надо. Отец тебя не видел. Или видел?
-- Нет.
-- Прекрасно.
-- При чем тут твой отец? Он ей -- дядя.
-- При чем? Да ты знаешь, сколько у него земли? Куча всяких приходов.
Кому хочет, тому и даст. Он даже мне хотел дать приход. Если я стану
пастором.
Преподобный Руперт немного повеселел.
-- Фредди, а в этом что-то есть!
-- Еще бы!
-- Как мне ему понравиться?
-- Очень просто. Ходи вокруг него. Слушай, поддакивай, помогай. Ну,
когда он хочет вылезти из кресла... и вообще... Да я бы к Сталину
подлизался, если надо! Бери зубную щетку, а я звоню отцу.
Примерно в это же время Кларенс, девятый граф Эмсвортский, мрачно
размышлял. Судьба, обычно -- благосклонная к мечтательному лорду, внезапно
озверела и обидела его.
Говорят, Британия -- сильная, могучая страна, все ее уважают. Хорошо.
Но что дальше? Продержится ли такая слава? Лорд Эмсворт думал, что нет. Он
просто не понимал, на что надеяться стране, в которой живет сэр Грегори
Парслоу-Парслоу.
Резко? Да. Горько? Пожалуй. Ничего не поделаешь, факты -- это факты.
Когда после триумфа свиньи Императрицы на восемьдесят седьмой
сельскохозяйственной выставке свинарь лорда Эмсворта, Джордж Сирил, решил
поискать работу в другом месте, кроткий пэр, совладав с естественной
печалью, не рассердился на него. Он думал, что Джордж Сирил устал от
здешнего климата. Свинарь он был хороший (когда не пьян), свиньи его любили.
Что поделаешь...
Но когда через неделю до замка дошли слухи, что он не уехал на юг,
скажем -- в Сассекс, а поселился в Матчингеме и встал под знамена сэра
Грегори, несчастный Эмсворт прозрел. Он понял, что Джордж Сирил променял его
на маммону, а старый приятель, мировой судья, оказался одним из подлейших
существ.
Ужасно!
Однако -- правда.
Лорд настолько страдал, что далеко не сразу услышал стук.
-- Войдите, -- глухо сказал он, надеясь, что это не Гертруда. Только ее
не хватало, с ее-то мрачностью!
Это была не Гертруда. Это был Бидж, дворецкий, сообщивший, что младший
сын просит отца к телефону
Спускаясь по широкой лестнице, граф совсем загрустил Он знал, что
разговоры с Фредди ничего хорошего не сулят Но голос в трубке был скорее
приятный.
-- Отец?
-- Да, Фредерик?
-- Как вы там?
Лорд Эмсворт был не из тех, кто делится своей скорбью с такими
балбесами, и ответил, что все в порядке.
-- Очень рад, -- сказал Фредди. -- Народу много?
-- Нет, только мы с Гертрудой, -- сказал лорд. -- А что, хочешь
приехать?
-- Что ты, что ты! -- с таким же ужасом вскричал сын. -- То есть, очень
хочу, но столько дел с этим кормом...
-- С Корном? А кто это?
-- Корн? Ах, Корн! Это мой приятель. Хочет у тебя погостить. Прекрасный
человек, тебе он понравится. Поезд пятнадцать пятнадцать.
К счастью, у нас еще нет видеотелефонов. Лорд Эмсворт только набрал
воздуха, чтобы ответить, как Фредди прибавил:
-- Все ж общество для Гертруды. От этих слов лицо у графа изменилось,
он больше не был похож на василиска.
-- Правда! -- обрадовался он. -- Да. Общество. Значит, пятнадцать
пятнадцать? Пошлю машину на станцию.
Для Гертруды... До чего же приятно! Он только и думал все эти дни, как
бы сбыть ее с рук.
Девушки, страдающие в разлуке, плохи тем, что они творят добро. И то
сказать, что им осталось, кроме деятельной любви к ближним? Прекрасная
племянница лорда Эмсворта уже две недели рыскала по замку, творя добро
направо и налево. Под рукой чаще всего оказывался бедный граф. Вот почему,
отходя от телефона, он впервые улыбнулся, хотя именно в этот миг увидел
Гертруду.
-- Здравствуй, здравствуй, -- сказал он. -- Что ты делала.
Гертруда не улыбнулась. Мало того -- она, несомненно, забыла, как
улыбаются. Походила она, скорей всего, на призрак из пьесы Метерлинка.
-- Убирала в кабинете, -- ответила она. -- Там страшный беспорядок.
Лорд Эмсворт заморгал, как заморгает всякий, в чей кабинет проникло
заботливое созданье. Но бодрости не утратил.
-- А я говорил с Фредериком, -- сказал он.
-- Да? -- Гертруда вздохнула, пролетел холодный ветер. -- Галстук
съехал в сторону, дядя Кларенс.
-- Прекрасно, прекрасно, -- сказал он, пятясь от нее. -- А у меня
хорошие новости. Сегодня приедет друг Фредерика, его фамилия Корн. Это
общество. Для тебя.
-- К чему?..
-- Ну что ты, что ты!
Гертруда посмотрела на графа большими и скорбными глазами.
-- Хорошо быть старым, как вы... -- проговорила она.
Лорд Эмсворт удивился.
-- Только один шаг до милой, тихой могилы... Двадцать три года!
Двадцать три! В нашей семье все живут лет по шестьдесят...
-- Как это по шестьдесят? -- всполошился граф. -- Мой бедный отец погиб
на охоте в семьдесят семь. Дядя Руперт умер в девяносто. Дяде Клоду было
восемьдесят четыре, когда он разбился, брал препятствие. Дядя Алистэр, с
материнской стороны...
-- Не надо! -- вскричала страдалица. -- Какой ужас!
Да, одна надежда -- на общество...
Поначалу этот Корн понравился лорду Эмсворту. Лицо у него было хорошее,
честное, хотя и такого самого цвета, как нутро у лососины. Держался он
как-то нервно, но это скорее хорошо, теперь больше наглых, чем застенчивых.
Поэтому кроткий граф не осудил истерического смеха, которым буквально
зашелся гость, когда они обсуждали такой невеселый предмет, как тля в
розовом саду. Когда же при виде Гертруды этот Корн стал плясать у столика,
уставленного фарфоровыми фигурками и фотографиями в рамках, граф веселился
вместе с ним. Веселилась и Гертруда. Да, трудно поверить, но, увидев Корна,
племянница засмеялась радостным смехом. Печали как не бывало. Она смеялась,
и Корн смеялся, просто какой-то хор гуляк, вторящий солисту в оперетте!
За обедом гость разлил суп, разбил бокал и поднял дикий переполох,
вскочив после сладкого, чтобы открыть Гертруде дверь. Они смеялись и тут,
граф тоже смеялся, хотя не так сердечно, бокал был из самых любимых.
Однако, размышляя над портвейном, лорд Эмсворт решил, что выгод --
больше. Да, в замке бесчинствует какой-то сумасшедший акробат, но умный
человек не станет дружить с Фредериком, зато Гертруде, вероятно, подходит
именно такой. Граф предвкушал череду тихих дней, когда все родные далеко и
можно копаться в клумбе, не ожидая, что племянница спросит из-за спины,
зачем он работает на солнцепеке, Теперь ей не до него, у нее есть общество.
Суждения графа об умственном уровне гостя заметно укрепились, когда
поздно вечером он увидел, что тот стоит под окном и посылает ему воздушные
поцелуи.
Хозяин кашлянул, гость смутился.
-- Прекрасный вечер, -- сказал он, смеясь своим гиеньим смехом. -- Я
вот... как раз... Ха-ха-ха-ха-ха!
-- Простите?
-- Ничего, ничего! Ха-ха-ха! Спасибо! Я -- ха-ха -- гуляю! Лорд Эмсворт
лег в постель. Быть может, он что-то предчувствовал, потому что мелко
дрожал; однако согрелся и обрел прежнее благодушие. Собственно, думал он,
могло быть и хуже. Могла приехать еще одна племянница или сестра... а мог --
упаси, Господи! -- приехать сам Фредерик!
Когда речь идет о тонких оттенках чувства, историку нелегко быть вполне
объективным. Как выберешь именно то мгновение, которое можно представить
потомкам, сказав при этом:
"Лорд Эмсворт впервые захотел, чтобы его гость упал из окна?" Самому
лорду казалось, что он хотел этого всегда: но он ошибался. Наутро после
приезда они мирно болтали в библиотеке, а потом гость протянул похожую на
окорок руку, чтобы графу было легче встать с кресла, и тот оценил такое
внимание.
Но каждый день, каждый час вынести это невозможно. Гость вытаскивал
графа из кресел; водил по саду, по коридору, по лестнице, просто по полу;
помогал надеть плащ; выскакивал из дома с охапкой пледов и шарфов, а один
раз принес респиратор. Словом, гордый дух девятого графа в конце концов
возмутился. Старые люди вообще не любят, чтобы молодые видели в них
беспомощно-трогательных амеб. ползущих к своей могиле.
С него вполне хватало забот Гертруды. А это... нет, дальше некуда!
Явственно воспылав к нему безудержной любовью, Корн вел себя как целый отряд
скаутов, неустанно творящих добро. Мы лучше поймем состояние бедного графа,
если узнаем, что он предпочел бы новому гостю самого сэра Грегори.
Тогда и случилась История со стремянкой.
Фредди, решивший посмотреть, как идут дела, узнал о ней от кузины еще
на станции.
Нельзя сказать, что Гертруда снова наводила на мысль о Метерлинке, но
печаль в ее глазах была, и Фредди, резонно считавший, что теперь в них
должна быть радость, огорчился.
-- Неужели провал? -- забеспокоился он. -- Не может быть!
Гертруда вздохнула,
-- Как бы тебе сказать? И да, и нет.
-- Туша подлизывается?
-- Конечно!
-- Слушает? Спрашивает? Помогает? Целых две недели! Да за это время
отец его должен полюбить, как свинью!
-- Может быть, он и полюбил. Руперт говорит, дядя Кларенс очень странно
на него смотрит, нежно, что ли... Но сегодня, с этой стремянкой...
-- С какой?
-- Мы с Рупертом гуляли в саду, и я сказала, чтобы он лучше помог дяде.
Тот куда-то делся. Руперт его долго искал, потом слышит: "клик-клик" -- дядя
стоит на стремянке, стрижет какое-то дерево. Руперт говорит: "Ах, вон вы
где!" А дядя Кларенс говорит: "Да", а Руперт говорит: "Не утомляйтесь, дайте
я..."
-- Очень хорошо, -- похвалил Фредди. -- Именно то, что нужно.
Рвение. Забота.
-- Ты послушай, -- продолжала его кузина. -- Дядя Кларенс говорит:
"Спасибо", а Руперт думал, это "Спасибо, да", но это было "Спасибо, нет", и
они просто поболтали, и Руперт сказал, что ты приедешь, и с дядей что-то
случилось, судорога, что ли, потому что он закричал и задрожал. Стремянка
тоже задрожала, Руперт хотел ее удержать, но она почему-то сложилась, как
ножницы, и дядя Кларенс сел на траву. Руперт говорит, он расстроился. Ногу
ушиб, вообще обиделся. Руперт говорит, может быть -- на него?
Фредди наморщил лоб и немного подумал. Он горевал, как горюет
полководец, который буквально извелся над планом кампании, а потом узнал,
что войска никуда не годятся
-- Правда, Руперт купил ему растиранье, -- сказала Гертруда.
Фредди повеселел.
-- Растиранье?
-- Да. Для ноги.
-- Очень хорошо, -- совсем успокоился Фредди. -- Во-первых, видно, что
кается, во-вторых -- отец очень любит лечиться. Чаще он лечит других -- два
года назад он дал одной служанке мазь от цыпок, она скакала по всему замку,
-- но если иначе нельзя, лечится и сам. Молодец наш Туша, не промазал.
Предрекая успех растиранья, Фредди не ошибся, отца своего он знал.
Владелец замка принадлежал к тем, кто склонен проверять незнакомые снадобья.
В менее строгом веке он был бы одним из Борджиа. Ложась, он заметил на
столике пузырек и вспомнил, что этот Корн дал какое-то лекарство. Оно ему
понравилось -- жидкость была грязно-серая и приятно булькала. Понравилось и
название, "Бальзам Блейка". Он его не знал, это уже хорошо.
Нога больше не болела, и некоторым показалось бы, что незачем ее
растирать, -- некоторым, но не Эмсворту. Он налил в горсть побольше
бальзама, понюхал (запах был хороший, пронзительный) и целых пять минут
растирал лодыжку. Потом выключил свет и собрался спать.
Давно известно, что опасней всего -- родиться. Лорд Эмсворт это
подозревал, а сейчас получил доказательства: если бы он родился лошадью, а
не графом, ничего бы не случилось. Преподобный Руперт Бингэм не заметил, что
Блейк имел в виду лошадей; а всякий знает, что у графов, по меньшей мере,
кожа -- тоньше. Посмотрев во сне, как его жарят индейцы, лорд Эмсворт
проснулся в страшных мучениях.
Он удивился -- он не думал, что так опасно падать с лестницы, но принял
это с твердостью. Взболтав бальзам так, что тот весь пошел пузырями, он
снова растер ногу. Заняло это двадцать минут.
Природа создала одних поумнее, других поглупее. Лорд Эмсворт думал
медленно. Правда дошла до него часам к четырем, когда он собирался применить
бальзам в пятый раз. Тогда он вскочил и подставил ногу под холодную струю.
Легче стало, но ненадолго. Вставал он и в пять, и в половине шестого,
заснул -- без четверти шесть, акулы кусали его во сне до восьми утра.
Проснувшись, как от будильника, он понял, что больше не заснет.
Он встал и выглянул в окно. Ночью прошел дождь, и мир был точно такой,
словно его взяли из чистки. Кедры отбрасывали длинную тень на мягкую траву,
грачи пели одно, дрозды -- другое, воздух гудел, как и положено летом. Среди
насекомых лорд Эмсворт заметил очень крупных комаров.
За деревьями мерцала вода. Лорд Эмсворт давно не купался на рассвете,
но очень это любил. Нога почти не болела, только чесалась, и он подумал, что
в воде это пройдет. Он надел халат, взял из комода трусы и поспешил вниз.
Прелесть английского лета так велика, что не сразу заметишь, из чего
она складывается. Вот и лорд Эмсворт не сразу заметил, что в этом волшебном
мире лучше всего не солнце, тени, птицы, насекомые, а полное отсутствие
Корна. Впервые за две недели несчастный граф был одинок и свободен.
Плавая на спине, он смотрел в бирюзовое небо и тихо ликовал. Он
чувствовал, что такую радость надо как-то выразить. Только музыка, язык
души, могла воздать ей должное; и летнюю тишину прорезал высокий звук.
Две пчелы застыли на лету и, переглянувшись, подняли брови. Улитки
втянулись в свои домики. Белка, делавшая гимнастику, упала с кедровой ветки;
а преподобный Руперт Бингэм, поджидавший за рододендроном, когда же выйдет
Гертруда, уронил сигарету и, не жалея одежд, кинулся к воде сквозь кусты.
Лорд Эмсворт все так же ликовал. Он взбивал ногами пену, он близоруко
глядел в небеса, он вопил..
-- Лю-у-у-би ме-е-ня-а-а, --пел он, -- и ра-а-ас-цве-тТ-от...
-- Спокойно, -- сказал ему кто-то в ухо. -- Не двигайтесь. Сейчас,
сейчас...
Даже теперь, в эпоху радио, неприятно вдруг услышать голос. На суше
граф бы подпрыгнул, в воде он нырнул. Но его схватили за руку, где
побольней, и потащили вверх.
-- Спокойно, спокойно, -- не унимался голос. И граф его узнал.
Есть черта, за которой наш разум теряет сходство с вечностью и
превращается в кипящее месиво губительных страстей. Малайцы, доведенные до
этой черты, хватают с крюка малайский кинжал и бегут убивать ближних.
Женщины верещат. Графы бьются и борются, в меру здоровья и лет. Две долгие
недели лорд Эмсворт терпел этого жуткого Корна, но такие вещи легко не
даются.
Нет, что же это такое, в конце концов? Мало ему сущи, теперь еще и
здесь! За всю историю их славного рода никто не нарушил законов
гостеприимства, ударив гостя в глаз. Но лорд Эмсворт, выдернув руку из пены,
сделал именно это.
И зря. Что-что, а справляться с утопающими чемпион Оксфорда умел.
Солнце померкло, появились звезды, некоторые из них -- очень яркие. Куда-то
за ухо ткнулось что-то вроде холодной бараньей ноги, зашумела вода.
Очнулся он в постели. Голову разламывало, но не в том суть. Лорд
Эмсворт думал, кто неприятней, Корн или сэр Грегори, и решил, наконец, что
человеку этого не понять. Один пристает две недели и почему-то бьет тебя в
воде, но не уводит свинарей. Другой свинарей уводит, но не пристает и не
бьет...
Припомнив бальзам, он задумался, не прибавить ли его к прегрешениям
Корна, но тут открылась дверь, и вошел Фредди.
-- Привет! -- сказал он.
-- В чем дело, Фредерик?
-- Ну, как ты?
-- Хуже не бывает.
-- Бывает.
-- Ха-ха!
-- Мог утонуть.
-- Хо!
Они помолчали. Фредди обошел комнату, трогая поочередно кресло, вазу,
щетку, гребенку и спички, а потом -- то же самое в обратном порядке. После
этого он встал в ногах кровати и перевесился через спинку, напоминая отцу
какого-то неприятного зверя, заглянувшего через забор.
-- Да... -- сказал он.
-- В чем дело, Фредерик?
-- Еле спасся, а?
-- Ха!
-- Не хочешь его поблагодарить?
Лорд Эмсворт вцепился в одеяло.
-- Если этот твой Корн подойдет ко мне, -- выговорил он -- я за себя не
отвечаю.
-- Он тебе не нравится? -- удивился Фредди.
-- В жизни не видел такого отвратительного человека! Фредди оторвался
от спинки и потрогал на этот раз другую щетку, мыльницу, туфлю, запонки,
книгу о луковичных цветах. Потом он сказал:
-- Понимаешь...
-- В чем дело, Фредерик?
Фредди снова вцепился в спинку, видимо -- черпая из нее смелость.
-- Ну, понимаешь, -- сказал он, -- теперь ты обязан им помочь... если
ты меня понимаешь.
-- Им?
-- Ну, Гертруде с Тушей.
-- С какой тушей?
-- Ах, да, забыл сказать! Этот Корн -- совсем не Корн, он Бингэм.
Называется Туша. Ну, тетя Джорджиана еще не хотела, чтобы Гертруда за него
вышла!
-- Э?
-- Ты вспомни! Ее прислали сюда, чтобы она его забыла. А я придумал,
что он приедет тайком и подлижется к тебе. Ты его полюбишь, дашь приход, и
они поженятся. Понимаешь, он пастор.
Лорд Эмсворт молчал, думая о том, что любовь поистине слепа. Как многие
мыслители, он понял, что нет предела человеческим странностям; и у него
закружилась голова.
Когда это прошло, он понял и другое: перед ним -- тот, кто прислал
этого Тушу. С достоинством Лира приподнявшись на постели, он стал
подыскивать достаточно горькие слова.
-- Понимаешь, -- говорил тем временем Фредди, -- тут как раз
подвернулся приход, из Матчингема уехал священник... Во Францию, на юг.
Лорд Эмсворт опустился на подушки.
-- Из Матчингема!
-- Да, тут близко, ты же знаешь, где Парслоу. Лорд Эмсворт заморгал,
ослепленный светом. Как он ошибался, как грешил против веры и надежды,
решив, что Промысел Божий не найдет путей воздаяния! Ни совесть, ни закон не
властны над сэром Грегори. Что ж -- Корн, то есть Туша, кто он там,
прекрасно их заменит. Сможет ли дохнуть бывший друг, когда рядом, за
воротами парка, живет этот жуткий человек? Нет, не сможет.
Сурово, да, но кто посмеет сказать, что и несправедливо?
-- Прекрасно, прекрасно, прекрасно, -- возликовал граф. -- Конечно, я
дам ему приход.
-- Дашь?
-- Еще бы!
-- Молодец, -- сказал Фредди. -- Спасибо тебе большое.
The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/
Last-modified: Thu, 25 Jan 2001 12:28:00 GMT