акой тяжелый
и сладкий. Он поставил портфель и заглянул в гостиную. Евы дома не было. Он
пошел на кухню, поставил чайник и потрогал свой нос. Надо будет посмотреть
на него как следует в ванной комнате. Он уже почти поднялся по лестнице,
размышляя о том, что эти духи определенно обладают какими-то миазматическими
свойствами, как вдруг застыл на месте. В дверях спальной стояла Ева Уилт в
ослепительно желтой пижаме, нижняя часть которой напоминала широченные
шаровары. Выглядела Ева чудовищно. особенно если учесть, что ко всему
прочему она курила длинную тонкую сигару в длинном тонком мундштуке, а губы
ее были накрашены ярко-красной помадой.
-- Крошка пенис, -- пробормотала она хрипло и покачнулась. -- Иди же
сюда. Я буду сосать твои соски, пока ты не дашь мне кончить орально.
Уилт повернулся и скатился вниз. Сучка напилась. Видно, это был один из
ее лучших дней. Даже не выключив чайник, Генри Уилт вышел из дому и снова
забрался в машину. Не дождется"она, чтобы он дал ей сосать свои соски. На
сегодняшний день с него хватит неприятностей.
3
Ева Уилт спустилась вниз и без большого энтузиазма поискала "крошку
пениса". Во-первых, ей вовсе не хотелось его найти, во-вторых, у нее не было
настроения сосать его соски, и, в-третьих, она хорошо знала, что ей не
следовало тратить семьдесят фунтов на пляжную пижаму и плащ, которые она
вполне могла купить за тридцатку у Блоудена. Они ей были не нужны, да и
вообще она плохо представляла себе, как появится в таком виде на Парквью. Ко
всему прочему ее подташнивало.
Все-таки раз он оставил чайник на плите, значит, он где-то здесь. Это
было не похоже на Генри -- уйти и оставить чайник. Ева заглянула в комнату
для отдыха. До обеда, пока Салли не назвала свою гостиную комнатой для
отдыха, она тоже была гостиной. Она заглянула в столовую и даже в сад, но
Генри как сквозь землю провалился, забрав с собой машину и Евины надежды на
то, что сосание сосков придаст новый смысл их браку и покончит с дефицитом
телесного контакта. Наконец она прекратила поиски, заварила себе чай и
уселась на кухне, размышляя, что же, черт побери, заставило ее выйти замуж
за такую шовинистическую свинью, как Генри Уилт, который не поймет, что
такое хороший секс, даже если ему покажут таковой через увеличительное
стекло, и для которого идея изысканного вечера сводится к кэрри из цыпленка
в индийском ресторане и "Королю Лиру" в Гилдхолле. Почему она не вышла замуж
за кого-нибудь вроде Гаскелла Прингшейма, который развлекает шведских
профессоров у Ма Танте и осознает значение стимуляции клитора как
необходимого чего-то-там-такого для действительно удовлетворяющего взаимного
проникновения? Многие до сих пор находят ее привлекательной. Например Патрик
Моттрам и Джон Фрост, который преподает ей керамику, да и Салли сказала, что
она очаровательна. Ева сидела, уставившись в пространство между сушкой для
посуды и миксером, который Генри подарил ей на Рождество, и думала о том,
как странно смотрела на нее Салли, когда она переодевалась в лимонную
пижаму. Салли стояла в дверях своей спальни с сигарой во рту, следя за
движениями Евы чувственным оценивающим взглядом, вогнавшим Еву в краску.
-- Дорогая, у вас такое приятное тело, -- сказала она, когда Ева быстро
повернулась, чтобы спрятать дырки на трусиках, и торопливо надела пижамные
брюки. -- Нельзя, чтобы все это богатство пропадало.
-- Вы правда считаете, что мне идет?
Но Салли уже внимательно разглядывала Евину грудь.
-- Крошка с сиськами, -- пробормотала она. Груди у Евы были очень
большими, и Генри, в один из его не самых лучших моментов, сказал что-то о
вымени ада, вызванивающем судьбу тому, кому оно принадлежит. Салли дала
Евиному бюсту более высокую оценку и настояла, чтобы Ева сняла бюстгальтер и
сожгла его. Они спустились в кухню и выпили по рюмочке теквилы, затем
положили лифчик вместе с веточкой остролиста на поднос, и Салли полила все
коньяком и подожгла. Им пришлось вынести поднос в сад, потому что запах был
просто ужасен, да и уй дыма было полно. Там они улеглись на траву и
хохотали, пока все это тлело. Вспоминая сейчас об этом, Ева испытывала
чувство сожаления. Бюстгальтер был хороший, эластичный и призванный,
согласно телевизионной рекламе, придавать женщине уверенность в тех местах,
где она больше всего в этом нуждается. Но Салли сказала, что сжечь его -- ее
долг перед собой, как свободной женщиной, и после двух рюмок у Евы не было
настроения сопротивляться.
-- Ты должна чувствовать себя свободной, -- сказала Салли. -- Свободной
быть. Свободной быть.
-- Свободной быть кем? -- спросила Ева.
-- Самой собой, дорогая, -- прошептала Салли и ласково дотронулась до
нее в таком месте, что будь Ева трезвее и не в таком приподнятом настроении,
она решительно отвергла бы его как определение самой себя. Они снова
вернулись в дом и пообедали смесью теквилы, салата и домашнего сыра, что
совсем не удовлетворило Еву, чей аппетит мог сравниться только с ее страстью
к новым знакомствам. Она было намекнула об этом Салли, но Салли
пренебрежительно отнеслась к идее плотно есть три раза в день.
-- С точки зрения калорий, вредно есть пищу с высоким содержанием
крахмала, -- сказала она. -- Важно не то, сколько ты ешь, а что. Секс и еда,
радость моя, очень похожи. Лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз.
-- Она налила Еве еще одну рюмку теквилы, настояла, чтобы она откусила
кусочек лимона перед тем как опрокинуть рюмку, и помогла ей подняться наверх
в большую спальню с большим зеркалом над большой кроватью.
-- Самое время для КТ. -- сказала она, опуская жалюзи.
-- Ка те, -- пробормотала Ева.
-- Касательная терапия, дорогая, -- сказала Салли и мягко толкнула Еву
на постель. Ева Уилт уставилась на свое отражение в зеркале: большая
женщина, нет, две большие женщины в желтых пижамах на большой кровати,
большой кровати алого цвета; две большие женщины без желтых пижам на большой
кровати алого цвета; четыре голые женщины на большой кровати алого цвета.
-- Нет, Салли, не надо.
-- Прелесть моя, -- сказала Салли и заглушила ее протесты орально. Это
были какие-то совершенно новые ощущения, которые, впрочем, Ева мало
запомнила. Она уснула еще до того, как касательная терапия дала какой-то
эффект. Когда она проснулась часом спустя, то обнаружила Салли уже полностью
одетой и стоящей у постели с чашкой кофе в руках.
-- Господи, как мне плохо, -- сказала Ева, имея в виду не только свое
физическое состояние, но и моральное тоже.
-- Выпей, и ты почувствуешь себя лучше.
Ева выпила кофе и оделась под аккомпанемент объяснений Салли, что
послеконтактная запретительная депрессия является совершенно естественной
реакцией на первый сеанс касательной терапии.
-- После нескольких сеансов тебе все будет казаться вполне само собой
разумеющимся. Может быть, сначала потеряешь контроль над собой и будешь
рыдать и кричать, зато потом почувствуешь необыкновенную свободу и
облегчение.
-- Вы так думаете? Не знаю, право.
Салли отвезла ее домой.
-- Вы с Генри обязательно должны прийти к нам на вечеринку в четверг,
-- сказала она. -- Я уверена, что крошка Джи будет рад вас видеть. Он тебе у
понравится. Он обожает грудь. Он будет от тебя без, ума.
-- Говорю тебе, она была пьяна в стельку, -- сказал Уилт, сидя на кухне
в доме Питера Брейнтри, пока хозяин открывал для него бутылку пива. -- Пьяна
в стельку, и к тому же на ней была жуткая желтая пижама, и она курила сигару
в длинном мундштуке.
-- А что она говорила?
-- Ну, если хочешь знать, она говорила: "Иди сюда..." Нет, это
чересчур. У меня был совершенно ужасный день в училище. Моррис сказал, что
меня так и не назначат старшим преподавателем. Уильямс опять болеет, и я
лишен своего свободного часа. Мне дал по физиономии верзила из группы
наборщиков, а дома меня встречает пьяная жена и называет "крошкой пенисом".
-- Она тебя так назвала? -- переспросил Питер Брейнтри, уставившись на
Генри.
-- Ты же слышал, что я сказал.
-- Ева назвала тебя "крошкой пенисом"? Не может быть!
-- Что ж, ты имеешь шанс пойти туда и послушать, как она назовет тебя,
-- сказал Уилт с горечью. -- И не говори потом, что я виноват, если она,
пока в настроении, пососет твои соски орально.
-- Бог мой? Это что же, она тебе этим угрожала?
-- Этим и кое-чем еще, -- ответил Уилт.
-- Это не похоже на Еву. Совсем не похоже.
-- Она, бля, и внешне не была на себя похожа, если уж говорить правду.
Она была выряжена в какую-то дикую желтую пляжную пижаму. Этот цвет надо
видеть. Лютик перед ним меркнет. А рот у нее был весь вымазан отвратительной
ярко-красной помадой, и она курила... Она уже шесть лет как бросила курить,
и потом вся эта бредятина насчет "крошки пениса" и сосания сосков. Учти,
орально.
Питер Брейнтри покачал головой.
-- Какое пакостное слово, -- заметил он.
-- Если хочешь знать мое мнение, то, что оно подразумевает, не менее
пакостно, -- заметил Уилт.
-- Все это звучит по меньшей мере странно, -- заметил Брейнтри. -- Один
Бог знает, что бы я стал делать, если бы Сьюзан, явившись домой, стала бы
настаивать на сосании моих сисек.
-- Сделай то же, что и я. Убирайся из дому, -- сказал Уилт. -- Кроме
того, дело не только в сосках. Черт побери, мы женаты уже долгих двенадцать
лет. Маленько поздновато уже начинать всю эту оральную чушь. Дело в том, что
она помешалась на сексуальной эмансипации. Вчера она явилась домой с занятий
икебаной у Мэвис Моттрэм, разглагольствуя о клиторальной стимуляции и
свободном сексуальном выборе для обеих сторон.
-- Свободном что?.
-- Сексуальном выборе. Может, я что не так понял. Знаю только, что про
сексуальный выбор там было. Я как-то не совсем тогда еще проснулся.
-- Где, черт возьми, она всего этого набралась? -- спросил Брейнтри.
-- У проклятой янки, которую зовут Салли Прингшейм, -- ответил Уилт. --
Ты же знаешь Еву. Она способна за милю унюхать заумную бредятину и
устремиться туда, как навозный жук, учуявший открытый канализационный люк.
Ты представления не имеешь, со сколькими дурацкими "новыми идеями" мне
пришлось познакомиться. Ну, с большинством из них я способен ужиться. Ей
свое, мне свое. Но если речь идет об оральном участии под ее вопли о женской
эмансипации, то тут уж, пожалуйста, увольте.
-- Чего я никак не могу понять, так это почему нам, чтобы добиться
сексуальной свободы и женской эмансипации, нужно вновь стать животными, --
сказал Брейнтри. -- Откуда эта вздорная идея, будто ты должен быть все время
страстно влюблен?
-- Мартышки, -- заметил Уилт угрюмо.
-- Мартышки? Почему мартышки?
-- Вся эта ерунда насчет поведения животных. Мол, если животные так
поступают, то и люди должны. Ты ставишь все с ног на голову и, вместо того
чтобы возвыситься, ты оказываешься отброшенным на миллион лет назад.
Следуешь прямиком за орангутаном. Эгалитаризм самого низшего пошиба.
-- Я все же не совсем понимаю, при чем здесь секс, -- сказал Брейнтри.
-- Я тоже, -- сказал Уилт.
Они отправились в таверну "Поросенок в мешке" и напились.
Была уже полночь, когда Уилт добрался домой. Ева спала. Уилт тихонько
пробрался в постель и долго лежал в темноте, размышляя о высоком содержании
гормонов.
Прингшеймы вернулись к себе на Росситер Глоув от Ма Танте усталыми и
раздраженными.
-- Нет ничего зануднее шведов. -- заявила Салли, раздеваясь.
Гаскелл сел и уставился на свои ботинки.
-- Унгсторм в порядке. Его только что бросила жена, ушла к физику,
специалисту по низким температурам из Кембриджа. Он не всегда такой
подавленный.
-- Никогда бы не догадалась. Кстати о женах. Я тут познакомилась с
такой неэмансипированной женщиной -- я подобных просто не встречала. Зовут
Ева Уилт. У нее сиськи, как дыни.
-- Не надо, -- сказал доктор Прингшейм. -- Меньше всего мне сейчас
требуются неэмансипированные жены с большими сиськами. -- Он забрался в
постель и снял очки.
-- Я ее сегодня здесь имела.
-- Имела?
Салли улыбнулась.
-- Гаскелл, солнышко, у тебя поганый умишко.
Гаскелл Прингшейм близоруко улыбнулся своему отражению в зеркале. Он
гордился своим умом.
-- Просто я тебя знаю, любовь моя, -- сказал он. -- Знаю все твои
маленькие причуды. Кстати о причудах. Что это за коробки в комнате для
гостей? Надеюсь, ты не тратила деньги? Ты же знаешь, что у нас в этом
месяце...
Салли улеглась в постель.
-- Деньги-меньги, -- сказала она. -- Я отошлю все завтра назад.
-- Все?
-- Ну, не все, так большую часть. Надо же мне было произвести
впечатление на эту крошку с сиськами.
-- Для этого совершенно необязательно скупать полмагазина.
-- Гаскелл, солнышко, дай мне закончить, -- сказала Салли. -- Она же
маньяк, прелестный, очаровательный, одержимый маньяк. Она не в состоянии
посидеть ни минуты, чтобы что-нибудь не чистить, прибирать, драить или
стирать.
-- Нам только и не хватает в доме еще одной одержимой женщины. Кому
нужны две?
-- Две? Разве я маньяк?
-- С моей точки зрения, маньяк, -- ответил Гаскелл.
-- Но у той есть сиськи, крошка, понимаешь, сиськи. Короче, я
пригласила их на вечеринку в четверг.
-- Какого черта?
-- Ну, я тебя сто раз просила купить мне посудомоечную машину, но воз и
ныне там. Поэтому я решила раздобыть ее себе сама. Такую симпатичную
старательную маниакальную посудомоечную машину с сиськами.
-- Господи, -- вздохнул Гаскелл. -- Ну и сучка же ты.
-- Генри Уилт, -- сказала Ева на следующее утро, -- ты зануда. -- Генри
сидел в постели. Чувствовал он себя просто ужасно. Нос болел еще сильнее,
чем накануне, голова разламывалась, и он провел полночи, смывая антисептик
со стенок унитаза. Его настроение не улучшилось от того. что его разбудили и
обозвали занудой. Он взглянул на часы. Было уже восемь, а в девять у него
были занятия в группе каменщиков. Он вылез из постели и двинулся в ванную
комнату.
-- Ты слышал, что я сказала? - спросила Ева, тоже выбираясь из постели.
-- Слышал, -- ответил Уилт и тут увидел, что она голая. Голая Ева Уилт
в восемь часов поутру представляла собой почти такое же душераздирающее
зрелище, как и пьяная Ева Уилт в пижаме лимонного цвета и с сигарой в зубах
в шесть часов вечера. - Какого черта ты ходишь здесь в таком виде?
-- Кстати о виде. Что это с твоим носом? Наверное, ты напился и
грохнулся. Он весь красный и распухший.
--Он действйтельно красный и распухший. И чтоб ты знала, я вовсе не
грохнулся. Теперь, Христа ради, не путайся под ногами. У меня лекция в
девять.
Он протиснулся мимо нее, прошел в ванную комнату и посмотрел на свой
нос.
Вид у него был ужасный. Ева вошла следом за ним.
-- Если ты не падал, то что же тогда случилось? -- настойчиво спросила
она.
Уилт выдавил пену из тюбика и осторожно размазал ее по подбородку.
-- Ну? -- спросила Ева.
Уилт взял бритву и подставил ее под струю горячей воды.
-- Несчастный случай, -- сказал он.
-- Не иначе как столкновение со столбом. Так я и знала, что ты
пьянствовал.
-- С наборщиком, -- невнятно сказал Уилт и начал бриться.
-- С наборщиком?
-- Вернее, меня ударил по лицу один особо задиристый ученик-наборщик.
Ева уставилась на его отражение в зеркале.
-- Ты что, хочешь сказать, что студент ударил тебя при всех?
Уилт кивнул.
-- Надеюсь, ты дал ему сдачи.
Уилт порезался.
-- Нет, черт побери, -- сказал он, пытаясь остановить кровь. -- Ну вот,
посмотри, что из-за тебя произошло.
Ева на жалобу внимания не обратила.
-- Ты должен был дать ему сдачи. Ты не мужчина.
Уилт положил бритву.
-- Меня бы уволнля. Да еще поволокли бы в суд, обвинив в нападении на
студента. Прекрасная идейка, ничего не скажешь.
Он взял губку и вымыл лицо.
Ева отступила в спальню, удовлетворенная исходом спора. Теперь о пижаме
лимонного цвета будет забыто. Она выбросила из головы терзания о своем
маленьком расточительстве, заменив их чувством обиды, которое на время
полностью вытеснило все другие мысли. К моменту, когда она закончила
одеваться. Генри съел свою овсянку, выпил полчашки кофе и уже мучился в
автомобильной пробке у поворота. Ева спустилась вниз, приготовила свой
завтрак и приступила к ежедневной уборке, чистке, стирке, обработке порошком
и т.д.
-- Следование целостному подходу, -- говорил доктор Мейфилд, --
является неотъемлемой частью...
Шло заседание Объединенного комитета по развитию гуманитарных наук.
Уилт ерзал в своем кресле, мечтая оказаться в другом месте. Доклад доктора
Мейфилда "Знания учащихся и внешкольные занятия" был ему совершенно
неинтересен и, кроме того, был настолько закручен и монотонен, что Уилт с
трудом удерживался, чтобы не уснуть. В окно ему хорошо видны были машины,
работающие на строительстве нового административного корпуса. Контраст между
практической деятельностью на улице и абстрактными теориями доктора Мейфилда
был разительным. Если доктор действительно рассчитывал, что ему удастся
внушить какие бы то ни было знания газовщикам из 3-й группы, то он наверняка
не в своем уме. Хуже того, его проклятый доклад неизбежно вызовет споры об
учебных часах. Уилт посмотрел вокруг. Здесь были представлены все фракции:
новые левые, левые, старые левые, независимый центр, культурные правые и
реакционные правые.
Себя Уилт считал независимым. В молодые годы он принадлежал политически
к левым, а в культурном отношении к правым. Иными словами, он был против
атомной бомбы, за аборты и ликвидацию частной системы обучения и против
смертной казни, чем заслужил себе репутацию радикала. В то же время Уилт
поддерживал идею возвращения ремесел колесного мастера, кузнеца и ручного
ткачества, что немало мешало попыткам техучилища привить своим студентам
любовь к достижениям современной технологии. Время и непримиримая грубость
штукатуров внесли свои коррективы. Идеалы Уилта испарились, а вместо них
возникло убеждение, что человеку, который сказал, что перо сильнее меча,
прежде чем открыть рот, следовало бы попытаться прочесть "Мельница на
Флоссе"3 в 3-й группе механиков. По мнению Уилта, меч в этом случае подошел
бы куда больше.
Пока зудел доктор Мейфилд и шли глубокомысленные споры по поводу
расписания, Уилт изучал ямы под сваи на строительной площадке. Они
превосходно подходили для того, чтобы спрятать там тело. К тому же будет
приятно сознавать, что Ева, столь невыносимая при жизни, после смерти будет
держать на себе вес многоэтажного здания. Кроме того, ее практически
невозможно будет разыскать, а уж об опознании не сможет быть и речи. Даже
Еве, которая любила похвастаться своей крепкой конституцией и еще более
крепкой волей, вряд ли удастся сохранить свои отличительные черты на дне
такого шурфа. Главная трудность заключалась в том, как ее туда, в эту дыру,
засунуть. Поначалу казалось, что можно воспользоваться снотворными
таблетками, но у Евы был прекрасный сон, и она не верила ни в какие
таблетки. "Хотел бы я знать почему, -- мрачно подумал Уилт. -- Ведь она
готова поверить практически во все остальное".
Его размышления были прерваны возгласом мистера Морриса, объявившего
собрание закрытым.
-- Прежде чем мы разойдемся, -- сказал он, -- я хотел бы коснуться еще
одного вопроса. Заведующий инженерной кафедрой обратился к нам с просьбой
организовать курс лекций о современном обществе для практикантов-пожарников.
Я составил список тем и преподавателей, которые будут читать эти лекции.
Мистер Моррис раздал темы как Бог на душу положит. Майору Милфилду
достались средства массовой информации, связь и демократия, о которых он
ничего не знал и знать не хотел. Питер Брейнтри получил новую животную
чувственность в архитектуре, ее происхождение и социальные признаки, а Уилт
-- насилие и развод. В конечном итоге он посчитал, что ему еще повезло. Тема
была весьма созвучна его сегодняшнему настроению. По-видимому, мистер Моррис
был того же мнения.
-- Мне подумалось, что эта тема может вас заинтересовать после
вчерашнего маленького эпизода с наборщиками, -- сказал он, когда они
выходили. Уилт вяло улыбнулся и отправился во 2-ю группу слесарей и
наладчиков. Он дал им читать "Шейна", а сам занялся подготовкой тезисов
своей будущей лекции. Он слышал шум машин, бурящих шурфы. Уилт представил
себе Еву, лежащую на дне ямы, и бетон, льющийся сверху на пижаму лимонного
цвета. Мысль была приятной и помогала ему в работе. Он придумал название:
преступление в семье, подзаголовок: убийство одного из супругов, падение
уровня преступности после введения законов о разводе.
Да, ему будет о чем побеседовать с практикантами-пожарниками.
4
-- Терпеть не могу вечеринки, -- говорил Уилт вечером в четверг. --
Если и есть еще что-то хуже вечеринок, так это университетские тусовки, а
которые с выпивкой, те самые мерзкие. Ты приносишь с собой бутылку
приличного бургундского, а кончается тем, что пьешь чье-то жуткое пойло.
-- Это не просто вечеринка, -- сказала Ева, -- это пикник.
-- Здесь сказано "Приходи и прикоснись; вечер с Салли и Гаскеллом в
21.00 в четверг. Приноси свою амброзию или рискни отведать прингшеймовский
пунш и что Бог пошлет еще". Если под амброзией не подразумевается алжирская
затхлая вода, то я не знаю, что это такое.
-- Я думала, ее мужики пьют, чтобы член стоял, -- заметила Ева.
Уилт взглянул на нее с глубоким отвращением.
-- Изысканных фраз ты набралась от этих новых знакомых. Член стоял! Не
представляю, что это взбрело тебе в голову.
-- Конечно, не представляешь. Где уж тебе! -- сказала Ева, направляясь
в ванную. Уилт сел на кровать и стал разглядывать приглашение.
Отвратительная карточка имела форму... Какую же она, черт побери, имела
форму? Так или иначе, она была розового цвета и открывалась снаружи
вовнутрь,н там были эти двусмысленные слова. Приходи и прикоснись. Пусть
только кто-нибудь его коснется, он мм скажет, что он о них думает. И еще
это, насчет "что Бог пошлет еще"? Сборище согбенных ученых мужей,
покуривающих травку и рассуждающих о теории систем для манипулирования
данными или значении допопперовского гегельанизма для современной
диалектической обстановки, или еще о чем-то столь же нечленораздельном и
время от времени вставляющих слова из трех букв, чтобы доказать, что ничто
человеческое им не чуждо?
-- А вы чем занимаетесь? -- спросят они его.
-- Ну вообще-то я преподаю в техучилище.
-- В техучилище? Надо же, как интересно, -- глядя поверх его плеча в им
только понятные вдохновляющие горизонты, и он вынужден будет провести вечер
в обществе какой-нибудь страхолюдной бабы, твердо убежденной, что
техучилище. приносит реальную пользу, что интеллектуальные достижения в
значительной степени переоцениваются и что людей следует ориентировать на
умение жить в обществе, а ведь техучилища именно этим и занимаются, не так
ли? Уилт-то знал, чем занимаются техучилища. Платят таким как он 3500 фунтов
в год, чтобы они заставляли газовщиков вести себя тихо в течение часа.
-- Что же, черт возьми, мне надеть?
-- У тебя есть мексиканская рубашка, которую ты купил в прошлом году в
Коста дель Сол, -- отозвалась Ева из ванной. -- У тебя как раз не было
повода ее надеть.
-- И сейчас не собираюсь, -- пробормотал Уилт, копаясь в ящиках в
поисках чего-нибудь неброского, способного продемонстрировать его
независимость. В конце концов он надел полосатую рубашку и джинсы.
-- Надеюсь, ты не собираешься идти в таком виде? -- спросила Ева,
появляясь из ванной в полуголом виде. Лицо ее было покрыто толстым слоем
пудры, а губы накрашены помадой карминного цвета.
-- Бог ты мой, -- поразился Уилт. -- Марди Гра, умирающая от
злокачественной анемии.
Отпихнув его в сторону, Ева прошла мимо.
-- Я буду Великим Гэтсби, -- возвестила она. -- И если бы у тебя было
побольше воображения, ты придумал бы что-нибудь поинтереснее будничной
рубашки и голубых джинсов.
-- Между прочим, -- заметил Уилт, -- Великий Гэтсби был мужчиной.
-- Ну и черт с ним, -- сказала Ева и надела желтую пижаму.
Уилт прикрыл в изнеможении глаза и снял рубашку. Когда они наконец
вышли из дома, на нем была красная рубашка и джинсы, а Ева, несмотря на
теплую погоду, напялила новый плащ и фетровую шляпу.
-- Лучше пойдем пешком, -- сказал Уилт.
Они поехали на машине. Ева была еще не готова к тому, чтобы шествовать
по Парквью в фетровой шляпе, плаще с поясом и желтой пижаме. По дороге они
заехали в магазинчик, где Уилт купил бутылку красного кипрского вина.
-- Не думай, что я буду пить эту мерзость. -- сказал он. -- И лучше
возьми ключи от машины. Если эта вечеринка оправдает мои худшие ожидания, я
рано уйду домой.
Они оправдались. Даже более того. В своей красной рубашке и голубых
джинсах Уилт выглядел белой вороной.
-- Ева, дорогая, -- сказала Салли, когда они наконец нашли ее,
беседующей с мужчиной в набедренной повязке, сделанной из кухонного
полотенца с рекламой ирландских сыров, -- ты выглядишь потрясающе. Стиль
20-х годов тебе к лицу. А вы, конечно, Генри, тоже в костюме. -- Генри
совсем не хотел, чтобы с ним фамильярничали. --Генри, познакомьтесь с
Рафаэлем.
Мужчина в набедренной повязке внимательно разглядывал джинсы Уилта.
-- Видать, 50-е вернулись, -- сказал он апатично. -- Наверное, так и
должно было быть.
Уилт уставился на рекламу сыра и попытался улыбнуться.
-- Угощайтесь. Генри. -- сказала Салли и повела Еву знакомиться с самой
эмансипированной женщиной, которой не терпелось увидеть крошку с сиськами.
Уилт пошел в сад, поставил свою бутылку на стол и поискал глазами штопор.
Такового не оказалось. В конце концов он заглянул в большое ведро, из
которого торчала поварешка. Пол-апельсина и детали изуродованного персика
плавали в пурпурного цвета жидкости. Он налил себе пунша в бумажный
стаканчик и осторожно попробовал. Как он и ожидал, по вкусу напиток
напоминал сидр, смешанный с метиловым спиртом и раздавленным апельсином.
Уилт посмотрел по сторонам. В одном углу сада мужчина в поварском колпаке и
штанах на помочах жарил, вернее, жег сосиски на жаровне с углями. В другом
углу десяток человек улеглись кружком на траве, слушая уотергейтские пленки.
Было также несколько пар, углубившихся в беседу, и еще некоторое число
индивидуумов, стоявших сами по себе с надменным и отрешенным видом. Уилт
узнал в них себя и потому приглядел самую несимпатичную девицу, исходя из
теории, что лучше брать быка за рога: в конце концов он все равно неизбежно
окажется именно в ее обществе.
-- Приветик, -- сказал он, сознавая, что следом за Евой переходит на
американский. Девица бросила на него пустой взгляд и гордо удалилась.
-- Очаровательно, -- сказал Уилт и прикончил пунш. Десять минут и еще
два стаканчика спустя он втянулся в оживленное обсуждение беглого чтения с
толстеньким человечком маленького роста, которого эта тема, судя по всему,
очень волновала.
В это время Ева резала на кухне французскую булку, а Салли, со стаканом
в руках, беседовала о Леви Стросе4 с эфиопом, который только что вернулся из
Новой Гвинеи.
-- Я всегда чувствовала, что у Леви Строса не все в порядке по части
женщин, -- говорила она, лениво разглядывая Евин зад. -- Я имею в виду, что
он пренебрегает врожденным сходством... -- Она замолчала и взглянула в окно.
-- Простите, я на минутку, -- сказала она и отправилась вызволять доктора
Шеймахера из клещей Генри Уилта. -- Эрнст такая душка, -- сказала она,
вернувшись. -- Просто невозможно поверить, что он получил Нобелевскую по
сперматологии.
Уилт стоял в центре сада, допивая третий по счету стакан. Он налил себе
четвертый и направился послушать уотергейтские записи. Он подошел как раз
вовремя, чтобы услышать заключительную фразу.
-- В хитрюге Дике5 гораздо легче разобраться квадрофоническим способом,
-- заметил кто-то, и все разошлись.
-- С очень одаренным ребенком должны быть особые взаимоотношения. Мы с
Роджером обнаружили. что для Тонио лучше всего конструктивный подход.
-- Все это куча дерьма. Только послушайте хотя бы, что он говорит о
квазарах...
-- Честно, я не понимаю, что такого плохого в подслушивании.
-- Плевать я хотел на то, что Марккьюз говорит о терпении. Я утверждаю,
что...
-- При температуре минус 250░ водород...
-- У Баха есть свои плюсы, наверное, но у него есть и свои минусы...
-- Мы купили этот дом в Сент-Троп...
-- И все же я думаю, что Калдор был пра...
Уилт допил свой четвертый стакан и пошел искать Еву. С него было
достаточно. Его остановил окрик мужчины в поварском колпаке.
-- Бургеры готовы. Подходите и берите.
Уилт, спотыкаясь, подошел и взял. Две сосиски, обгоревший бифбургер и
кучка рубленой капусты на бумажной тарелке. Ни ножей ни вилок не было видно.
-- Бедный Генри кажется таким одиноким, -- сказала Салли. -- Пойду-ка
вдохну в него жизнь.
Она вышла в сад и взяла Уилта под руку.
-- Вам так повезло с Евой. Она такая прелестная крошка.
-- Ей тридцать пять, -- пьяным голосом сказал Уилт. -- Тридцать пять и
ни днем меньше.
-- Чудесно встретить человека, который говорит что думает, -- сказала
Салли и взяла кусочек бифбургера с его тарелки, -- Гаскелл никогда ничего не
говорит прямо. Люблю людей, стоящих на земле обеими ногами. -- Она уселась
на траву и усадила рядом с собой Уилта. -- Полагаю, очень важно, чтобы два
человека говорили друг другу правду, -- продолжила она, отламывая еще
кусочек бифбургера и засовывая его в рот Уилту. Она медленно облизала пальцы
и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Уилт через силу прожевал
кусок и наконец проглотил его. По вкусу кусок напоминал горелый фарш с
привкусом французских духов. Или, может, целого букета.
-- Почему два? -- спросил он, уничтожая привкус во рту с помощью
капусты.
-- В каком смысле, почему два?
-- Почему два человека? -- сказал Уилт. -- Почему важно, чтобы два
человека говорили друг другу правду?
-- Ну, я имела в виду...
-- Почему не три? Или четыре? Или сто?
-- У ста человек не может быть взаимоотношений. По крайней мере.
интимных, -- сказала Салли, -- значимых.
-- Я знаю не так уж много пар, способных на это, -- сказал Уилт. Салли
потрогала пальцем его капусту.
-- Ну как же так? У вас с Евой все бывает по-настоящему.
-- Довольно редко, -- сказал Уилт. Салли засмеялась.
-- О крошка, вы такая правдивая крошка, -- сказала она. поднимаясь,
чтобы принести еще две порции выпивки. Уилт посмотрел на свой стакан с
сомнением. Похоже, он уже здорово набрался.
-- Если я правдивая крошка, то какая крошка вы, крошка? -- спросил он,
стараясь, чтобы в последней "крошке" прозвучало не только презрение, но и
нечто большее. Салли уютно прижалась к нему и зашептала на ухо.
-- Я крошка, у которой есть тело, -- сказала она.
-- Это я вижу, -- сказал Уилт. -- И к тому же очень миленькое тельце.
-- Это самое приятное из всего, что мне кто-либо когда-нибудь говорил,
-- сказала она.
-- В этом случае, -- заметил Уилт, схватив почерневшую сосиску, -- у
вас, вероятно, было тяжелое детство.
-- Между прочим, так оно и было, -- сказала Салли, отнимая у него
сосиску. -- Именно поэтому у меня сейчас такая большая потребность в любви.
-- Она засунула большую часть сосиски себе в рот, затем медленно вытащила ее
и откусила кончик. Уилт покончил с капустой и запил ее прингшеймовским
пуншем.
-- Ну не ужасны ли они все? -- спросила Салли, повернув голову на шум и
смех в углу сада у жаровни.
Уилт тоже посмотрел.
-- Между прочим, да, -- сказал он. -- А кто этот клоун в помочах?
-- Это Гаскелл. Он так увлечен. Он обожает всякие игры. В Штатах он
просто обожал кататься на подножке тепловоза и ходить на родео, а на прошлое
Рождество он хотел нарядиться Дедом Морозом, отправиться к универмагу и там
раздавать подарки. Конечно, никто ему этого не позволил.
-- Это неудивительно, особенно если он отправился туда в этих помочах,
-- сказал Уилт. Салли расхохоталась.
-- Вы, наверное. Овен, -- сказала она. -- У вас что на уме, то и на
языке. -- Она встала и потянула Уилта за собой. -- Я хочу показать вам его
игрушки. Это так забавно.
Уилт поставил тарелку, и они вошли в дом. На кухне Ева чистила апельсин
для фруктового салата и беседовала с эфиопом об обряде обрезания. Эфиоп
помогал ей резать бананы. В гостиной несколько пар энергично танцевали спина
к спине под музыку 5-й симфонии Бетховена на скорости 78 оборотов.
-- Бог мой, -- сказал Уилт, увидав, как Салли вытащила бутылку водки из
буфета. Они поднялись наверх и по небольшому коридорчику прошли в маленькую
спальню, наполненную игрушками. На полу была разложена детская железная
дорога, были там и боксерская груша, и огромный плюшевый медведь, и
лошадь-качалка, и шлем пожарного, и надувная кукла в натуральную величину,
как две капли воды похожая на настоящую женщину.
-- Это Джуди, -- представила ее Салли. -- У нее самая настоящая п...а.
Гаскелл просто помешан на пластике. -- Уилт поморщился. -- Это все его
игрушки. Настоящий ребенок, только достигший половой зрелости.
Уилт оглядел комнату со всем ее содержимым и покачал головой.
-- Такое впечатление, что он наверстывает упущенное в детстве, --
заметил он.
-- О Генри, вы такой проницательный, -- сказала Салли, отвинчивая
пробку с бутылки с водкой.
-- Вовсе нет. Все и так чертовски очевидно.
-- Нет, правда. Вы просто ужас какой скромный, вот и все. Скромный,
робкий и мужественный. -- Она отпила глоток из горлышка и передала бутылку
Уилту. Он нерешительно отпил глоток и с трудом проглотил. Салли заперла
дверь и уселась на кровать, потянув Уилта за собой.
-- Трахни меня. Генри, крошка, -- сказала она и задрала юбку. -- Трахни
меня так, лапочка, чтобы трусики слетели.
-- Это будет непросто, -- сказал Уилт.
-- Да? А почему?
-- Ну, во-первых, похоже, что на вас и нет трусиков, а потом, почему я
должен это делать?
-- Тебе нужен повод? Чтоб трахнуться?
-- Да. -- твердо сказал Уилт. -- Нужен.
-- Повод-довод. Чувствуй себя свободно. -- Она притянула его и
поцеловала. Чего-чего, а уж свободным Уилт себя точно не чувствовал. --
Крошка, да не робей!
-- Робей? -- переспросил Уилт. -- Это я робею?
-- Конечно, ты робеешь. Ну ладно, я знаю у тебя маленький. Ева мне
говорила...
-- Маленький? Что вы имеете в виду под маленьким? -- заорал Уилт в
негодовании.
Салли подарила ему улыбку.
-- Не имеет значения. Не имеет значения. Ничего не имеет значения.
Только ты и я и...
-- Очень даже имеет значение, -- огрызнулся Уилт. -- Моя жена сказала,
что у меня маленький. Вот я покажу этой глупой сучке, у кого маленький. Я
покажу...
-- Покажи мне. Генри, крошка. Я обожаю маленькие. Ну, иди сюда, скорей.
-- Это неправда, -- пробормотал Уилт.
-- Тогда докажи, любовь моя, -- сказала Салли, прижимаясь к нему.
-- Не буду, -- сказал Уилт и встал.
Салли перестала извиваться и взглянула на него.
-- Ты просто боишься, -- заявила она. -- Ты просто боишься быть
свободным.
-- Свободным? Свободным? -- закричал Уилт, пытаясь открыть дверь. --
Быть запертым с чужой женой в комнате, это, по-вашему, свобода? Шутить
изволите.
Салли опустила юбку и села.
-- Не хочешь?
-- Не хочу, -- ответил Уилт.
-- Может, ты стесняешься? Ты скажи. Я привыкла к стеснительным. Гаскелл
тоже...
-- Да нет же, -- сказал Уилт. -- И я не хочу ничего знать про Гаскелла.
-- Ты хочешь минет? Хочешь, чтобы я сделала тебе минет? -- Она встала с
кровати и направилась к Уилту. Он дико посмотрел на нее.
-- Не трогайте меня, -- закричал он. -- Я ничего от вас не хочу.
Салли остановилась, уставившись на него. Она больше не улыбалась.
-- Почему? Потому что у тебя маленький? Поэтому?
Уилт отступил поближе к двери.
-- Нет, не поэтому.
-- Потому что у тебя не хватает мужества следовать своим инстинктам?
Потому что ты психический девственник? Потому что ты не мужчина? Потому что
ты не способен взять женщину, умеющую думать?
-- Думать? -- завопил Уилт, разобиженный пред положением, что он не
мужчина. -- Думать? Это вы-то думаете? Если хотите знать, я предпочту вам
эту пластиковую механическую куклу. У нее в мизинце больше сексуальности,
чем во всем вашем поганом теле. Когда мне будет нужна шлюха, я ее себе
куплю.
-- Ах ты, говнюк, -- сказала Салли и изо всех сил толкнула его. Уилт
полетел в сторону и столкнулся с боксерской грушей. Затем он поскользнулся
на железной дороге и кубарем покатился по комнате. Когда он упал на пол у
стены, Салли взяла куклу и наклонилась над ним.
В кухне Ева, покончив с фруктовым салатом, принялась варить кофе.
Вечеринка была просто великолепной. Мистер Осева поведал ей все о своей
работе в качестве младшего клерка по культурным делам в ЮНЕСКО и о том,
насколько ему эта работа нравилась. Ее дважды мимоходом поцеловал сзади в
шею доктор Шеймахер, а мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами
прижался к ней куда плотнее, чем требовалось для того, чтобы достать кетчуп.
И вокруг было так много ужасно умных людей, и все они так откровенно
высказывались. Все было так изысканно. Она выпила еще чуточку и оглянулась,
чтобы посмотреть, где Генри. Но Генри нигде не было видно.
-- Вы не видели Генри? -- спросила она раскрасневшуюся Салли, которая
как раз вошла в кухню с бутылкой водки в руке.
-- Когда я последний раз его видела, он сидел с какой-то куколкой, --
ответила Салли, отправляя в ;рот ложку фруктового салата. -- Ах. Ева,
дорогая моя, ты нечто особенное. -- Ева зарумянилась.
-- Надеюсь, ему весело. Генри не слишком хорош в смысле вечеринок.
-- Ева, крошка, признайся. Генри не слишком хорош, и точка.
-- Он просто... -- начала Ева, но Салли перебила ее поцелуем.
--Ты для него слишком хороша, -- сказала она, -- поэтому мы должны
найти для тебя кого-нибудь совершенно великолепного. -- Пока Ева потягивала
из своего стакана, Салли подошла к молодому человеку с копной волос,
падающих на лоб, лежащему на диване с девушкой и сигаретой во рту.
-- Кристофер, радость моя, -- сказала она. -- Собираюсь украсть тебя на
минутку. Хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Пойди-ка на кухню и
подсуетись к женщине с большими сиськами, в ужасной желтой пижаме.
-- Господи, ну почему именно я?
-- Свет мой, ты же знаешь, ты абсолютно неотразим. И ужасно сексуален.
Для меня, крошка, для меня.
Кристофер слез с дивана и направился в кухню, а Салли растянулась рядом
с девушкой.
---- Кристофер просто душка, -- сказал она.
-- Он жиголо, -- ответила девушка. -- Мужчина-проститутка.
-- Дорогая, -- сказала Салли, -- самое время нам, женщинам, поставить
их на место.
На кухне Ева кончила разливать кофе. Она ощущала себя в приятном
подпитии.
-- Не яадо, -- сказала она поспешно.
-- Почему?
-- Я замужем.
-- Так это хорошо.
-- Да, но...
-- Никаких но, ласточка.
-- О!
Наверху, в комнате для игрушек. Уилт. медленно приходя в себя от
воздействия на него объединенных усилий прингшеймовского пунша, водки,
нимфоманиакальной хозяйки и угла шкафа, о который он, падая, ударился, --
чувствовал, что с ним что-то здорово не так. И не только от того, что у него
кружилась голова, на затылке была огромная шишка и вообще он был голый. У
него было такое ощущение, будто нечто вроде мышеловки, с ее малосимпатичными
атрибутами, или тисков, или голодной устрицы прочно ухватило его за то, что
он доселе привык считать наиболее интимной частью своего тела. Уилт открыл
глаза и увидел перед собой улыбающееся, слегка распухшее лицо. Он снова
закрыл глаза, н