зе серебристый
поднос принялся играть лучом карманного фонарика, будто долго дожидался этой
забавы. Словно принимая приглашение присоединиться к игре, цветочная пыльца
в один миг наполнила комнату ароматом. Воздух загустел; мне показалось, что
сила тяжести вдруг выросла и придавила меня к полу. Прижавшись спиной к
двери, я какое-то время наблюдал возникшее в луче света движение.
Здесь опасно находиться. Вы нарушили границу, и у вас только один
союзник -- я. Помните об этом.
-- Не свети на меня, -- раздался из глубины комнаты женский голос. --
Обещаешь не светить?
-- Обещаю, -- сказал я.
36. "Дружба прежних дней" • Как развеять злые чары • Мир, где
по утрам звенят будильники
-- Обещаю, -- сказал я, но голос прозвучал как-то равнодушно и
отчужденно, словно записанный на магнитофон.
-- Нет, скажи, что не будешь мне в лицо светить.
-- Не буду. Обещаю.
-- Правда обещаешь? Не обманываешь?
-- Конечно, правда, если говорю.
-- Ладно. Может, тогда сделаешь нам виски со льдом? Мне льда побольше.
Голос явно принадлежал чувственной зрелой женщине, хотя звучали в нем
игривые нотки девчачьего кокетства. Я положил фонарик на стол и, выровняв
дыхание, стал при его свете готовить напиток. Открыл бутылку, положил
щипцами в стаканы лед и плеснул виски. Нужно внимательно отслеживать в
голове, что делают руки. На стене в такт движениям плясали большие тени.
Зажав два стакана в правой руке и освещая дорогу фонариком в левой, я
вошел в заднюю комнату. Воздух в ней показался мне немного прохладнее, чем
тогда, во время моего первого визита в номер 208. Плутая в темноте, я
вспотел, сам того не заметив, и теперь, остывая, тело ощущало холодок.
Пальто я сбросил по дороге.
Помня о своем обещании, я погасил фонарь и сунул его в карман. Нащупав
столик у кровати, поставил на него один стакан и сел чуть поодаль на стул с
подлокотниками, держа свою порцию виски. В полной темноте оставалось
полагаться только на память -- хорошо, что я запомнил, где что стояло.
Зашуршали простыни. Женщина, не спеша, приподнялась в постели и,
облокотясь о спинку кровати, взяла стакан. Легонько встряхнула, кубики льда
стукнулись друг о друга, она сделала глоток. "Как звуковое оформление
радиоспектакля", -- подумал я о наполнявших тьму звуках, понюхал виски, но
пить не стал.
-- Давно мы не встречались, -- начал я. Теперь голос звучал более
естественно, привычно.
-- Разве? -- сказала женщина. -- Я плохо в этом ориентируюсь. Что
значит "давно"?
-- Насколько я помню, ровно год и пять месяцев. Она безразлично
хмыкнула и добавила:
-- Не помню...
Я поставил стакан на пол и закинул ногу на ногу.
-- Выходит, в прошлый раз тебя тут не было?
-- Была. В этой самой постели. Я вообще всегда здесь.
-- Но я точно был тогда в номере 208. Это ведь 208-й? Она покрутила лед
в стакане и сказала со смешком:
-- Точно, да не точно. Ты был в другом 208-м номере. Вот это точно.
Фразы складывались у нее как-то нетвердо, отчего мне сделалось немного
не по себе. Может, потому, что она выпила? В темноте я снял шерстяную
шапочку и положил на колени.
-- Телефон не работает, -- сказал я.
-- Знаю, -- вяло отозвалась женщина. -- Они его отключили. Хотя и
знали, как я люблю по телефону разговаривать.
-- Они что -- держат тебя взаперти?
-- Как сказать? Даже не знаю, -- сказала она и коротко засмеялась. В
потревоженном воздухе ее голос дрогнул.
-- Побывав здесь, я потом долго думал о тебе, -- говорил я,
повернувшись в ее сторону. -- Хотел понять, кто ты, что тут делаешь.
-- Забавно.
-- О чем только ни думал... И все равно -- уверенности у меня еще нет.
Одни догадки.
-- Хм... -- Мои слова, похоже, пробудили в ней интерес. -- Значит, нет
уверенности? Одни догадки?
-- Да, -- сказал я. -- И знаешь, что я тебе скажу? Я думаю, ты --
Кумико. Я не догадался сначала, а теперь все больше в этом убеждаюсь.
-- Вот оно что? -- помолчав немного, радостно поинтересовалась она. --
Выходит, я -- Кумико?
На какое-то мгновение я перестал понимать, что происходит. Появилось
ощущение, что все получается не так: явился не туда, куда надо, и говорю
что-то не то и не тому, кому нужно. Пустая трата времени, бессмысленный
обходной маневр. Сменив позу, я сжал в темноте обеими руками лежавшую на
коленях шапочку, желая убедиться в реальности происходящего.
-- Да. Тогда все сходится. Ты все время звонила мне отсюда, хотела
открыть какой-то секрет. Секрет, принадлежащий Кумико. Наверное, тот самый,
которым настоящая Кумико в реальном мире никак не могла поделиться со мной.
И ты хотела сделать это отсюда за нее, выразить особыми словами, как бы
секретным кодом.
Женщина помолчала, потом взяла стакан, еще отпила виски и сказала:
-- Интересно! Ну, если ты так думаешь, может, так оно и есть. Вдруг я и
в самом деле -- Кумико? Хотя не знаю... Но если это правда, тогда я должна
говорить с тобой ее голосом. Разве не так? Какая-то путаница получается.
Извини, конечно.
-- Ничего, -- отозвался я и снова уловил беспокойные, неестественные
нотки в своем голосе.
Из темноты послышалось покашливание и слова:
-- Ну, что же дальше? -- Опять смешок. -- Как-то непросто все. Ты
спешишь? Можешь еще побыть?
-- Не знаю. Трудно сказать.
-- Погоди минутку. Извини. Хм... Сейчас все будет готово. Я подождал
немного.
-- Итак, ты пришел. Искал и пришел, чтобы меня увидеть?-- раздался из
темноты серьезный голос Кумико.
Последний раз я слышал его в то летнее утро, когда застегивал молнию у
нее на спине. За ушами Кумико пахло незнакомыми духами, которые ей кто-то
подарил. Тогда она ушла и не вернулась. Этот прозвучавший в темноте голос --
принадлежал ли он настоящей Кумико, или кто-то пытался подражать ей --
вернул меня на миг в то утро. Я чувствовал аромат ее духов, видел повернутую
ко мне спину, белую кожу. Во мраке воспоминания становились насыщенными,
обретали куда более яркие краски, чем в реальной жизни. Я сильнее сжал в
руках шапочку.
-- Точнее, я пришел не за тем, чтобы увидеть тебя. Я пришел забрать
тебя отсюда.
В темноте она еле слышно вздохнула.
-- Почему ты так хочешь вернуть меня?
-- Потому что люблю тебя, -- сказал я. -- И знаю, что ты тоже меня
любишь. Я тебе нужен.
-- Ты уверен? -- спросила Кумико -- или та, что говорила ее голосом. В
нем не было насмешки, нет. Но и тепла в этих словах тоже не чувствовалось.
В соседней комнате кубики льда звякнули, ударяясь друг о друга и меняя
положение в ведерке.
-- Но чтобы вернуть тебя, нужно разгадать кое-какие загадки.
-- Думаешь, это просто? -- спросила она. -- Хватит ли тебе времени?
Она была права: времени оставалось мало, а вопросов, требующих ответа,
больше чем достаточно. Я провел по лбу тыльной стороной ладони, вытирая пот.
"Скорее всего, это последний шанс. Давай же, думай!" -- сказал я себе.
-- Я хочу, чтобы ты помогла мне.
-- Каким образом? -- послышался голос Кумико. -- Вряд ли у меня
получится. Впрочем, давай попробуем.
-- Первое, что мне надо знать: зачем ты ушла? Почему тебе пришлось
покинуть наш дом? Я хочу знать настоящую причину. У тебя был другой, ты мне
писала. Я перечитывал это письмо много раз. Отчасти этим можно объяснить,
что произошло. Но разве в этом настоящая причина? Никак не могу поверить. Я
не говорю, что это ложь... мне просто кажется... может, это такая метафора?
-- Метафора? -- Мои слова, похоже, изумили ее. -- Не знаю, конечно, но
спать с другим... Какая же это метафора?
-- Я имею в виду... мне кажется, это объяснение во имя объяснения. Оно
ни к чему не ведет... Это то, что лежит на поверхности. Чем глубже я
вчитываюсь в твое письмо, тем больше склоняюсь к этой мысли. Должна быть
какая-то другая причина -- более серьезная, настоящая. И почти наверняка
здесь замешан Нобору Ватая.
В темноте я почувствовал на себе ее взгляд. "А вдруг она видит меня?"
-- мелькнуло в голове.
-- Замешан? Как же? -- продолжал звучать голос Кумико.
-- Понимаешь, все так запутано... появляются разные люди, все время
происходит что-то непонятное. Пытаешься разобраться, расставить все по
местам, но ничего не выходит. Но стоит отодвинуться подальше и взглянуть со
стороны -- и сразу видишь четкую связь. Все дело в том, что из моего мира ты
перенеслась в мир Нобору Ватая. Этот самый переход -- вот что важно. А спала
ты с кем-то или нет -- вторично. Внешнее проявление, только и всего. Вот что
я хотел сказать.
Не видимая во тьме, она неторопливо потянулась к своему стакану.
Напрягая зрение, я вглядывался в темноту, откуда донесся шорох: глаз вроде
бы уловил ее движение, но, разумеется, мне только показалось.
-- Не всегда один человек обращается к другому только за тем, чтобы
сказать правду, Окада-сан, -- услышал я. Это была уже не Кумико. Голос
принадлежал не ей и не той сладкозвучной девушке, с которой я говорил
вначале, а женщине совершенно незнакомой. Звучал он уверенно, и понятно
было, что его обладательница -- человек умный. -- Точно так же далеко не
всегда люди встречаются, чтобы друг другу душу открывать. Понимаешь, что я
имею в виду?
-- И все же Кумико пыталась передать, сообщить мне что-то. Правду или
не правду -- не имеет значения. Она обращалась ко мне. Вот что для меня
правда.
Окружавший меня мрак, казалось, начал сгущаться, становился тяжелее и
тяжелее, напоминая ночной прилив, который бесшумно приближался и затапливал
все вокруг. Надо торопиться. Времени остается не так много. Если освещение
включится, они, вполне возможно, явятся сюда искать меня. Наконец, я решился
облечь в слова мысли, понемногу обретавшие форму.
-- То, что я сейчас скажу, не более чем предположение, но в родословной
семейства Ватая есть какая-то наследственная предрасположенность. В чем она
заключается -- не скажу. Точно не знаю. Но что-то определенно есть. Нечто,
что вызывает у тебя страх. Из-за этого ты и побоялась иметь ребенка.
Забеременев, испугалась, что наследственность скажется на нем, но открыть
мне свою тайну не смогла. С этого все и началось.
Ничего не отвечая, она тихо поставила стакан на столик. Я продолжал:
-- А твоя сестра... Она ведь не от пищевого отравления умерла. Нет,
причина совсем в другом. В ее смерти виноват Нобору Ватая, и тебе это
известно. Сестра, должно быть, что-то сказала тебе перед смертью, как-то
предупредила. Вероятно, у Нобору Ватая особый дар влиять на людей, с помощью
которого он отыскивал наиболее восприимчивых и чего-то от них добивался. Это
испытала на себе Крита Кано -- он надругался над ней. Крите каким-то образом
удалось оправиться после этого, а твоя сестра не смогла. Ведь она жила с
братом в одном доме, и бежать ей было некуда. Жить с этим дальше она не
захотела, предпочла умереть. Твои родители скрывали, что она покончила с
собой. Разве не так?
Ответа я не дождался. Она молчала, словно хотела раствориться во мраке.
-- Не знаю, как ему это удалось, -- говорил я, -- но в какой-то момент
его силы выросли многократно. С помощью телевидения и других массмедиа он
получил возможность влиять на общество и применяет сейчас свой дар для того,
чтобы вытащить на поверхность нечто кроющееся в темных закоулках подсознания
больших масс людей и использовать это в своих политических целях. Это очень
опасно. То, чего он добивается, роковым образом связано с насилием и кровью
и имеет прямое отношение к самым мрачным страницам истории. В результате
погибнет множество людей. В темноте раздался вздох.
-- Можно еще виски? -- мягко попросила она.
Поднявшись, я подошел к столику у кровати и взял пустой стакан. Этот
маневр я уже выполнял в темноте без особого труда. Прошел в другую комнату и
при свете фонарика налил виски, положил в стакан несколько кубиков льда.
-- Значит, это только предположение?
-- Просто я связал, соединил вместе разрозненные мысли, -- ответил я.
-- Доказательств у меня нет. Оснований утверждать, что все случилось, как я
сказал, -- тоже.
-- И все же хотелось бы услышать продолжение. Если, конечно, есть что
добавить.
Вернувшись в спальню, я поставил стакан на столик, выключил фонарь и
снова уселся на стул. Сосредоточился и продолжал:
-- Ты не знала точно, что произошло с сестрой. Она о чем-то
предупреждала тебя перед смертью, но ты была слишком мала, чтобы все понять.
И все-таки кое-что уловила. То, что Нобору Ватая каким-то образом осквернил,
обесчестил сестру. То, что ваш род несет в себе что-то мрачное, зловещее, и
это может быть и в твоей крови, и тебе вряд ли удастся спрятаться от этого.
Вот почему в этом доме ты все время была одинока, жила в напряжении, в
необъяснимой скрытой тревоге. Как медуза в аквариуме.
После окончания университета и того шабаша, который подняли вокруг нас
с тобой, ты, в конце концов, вышла за меня и рассталась с семейством Ватая.
Жизнь наша протекала спокойно, и ты понемногу забывала о мрачном
беспокойстве, мучившем тебя прежде. Появились новые знакомые, ты стала
другим человеком -- в общем, постепенно приходила в себя. Шло к тому, что
все будет хорошо, однако, к несчастью, добром это не кончилось. В какой-то
момент ты инстинктивно ощутила приближение той темной силы, от которой,
казалось, тебе удалось освободиться. А когда поняла, что происходит,
запаниковала. Ты растерялась, не знала, что делать, и, чтобы узнать правду,
решила поговорить с Нобору Ватая, встретилась с Мальтой Кано, надеясь, что
она поможет. Только мне ты не могла открыться.
Скорее всего, все началось, когда ты забеременела. У меня такое
чувство. Это и перевернуло все. Первое предупреждение я получил в тот самый
день, когда ты сделала аборт, вечером, в Саппоро, от гитариста. Вероятно,
беременность разбудила то, что было скрыто, дремало в тебе. А Нобору Ватая
как раз ждал, когда оно проснется. Наверное, он только на такую сексуальную
связь с женщиной способен. Вот почему, почувствовав, что это нарастает в
тебе, выходит на поверхность, он постарался насильно оторвать тебя от меня и
привязать к себе. Ты ему совершенно необходима. Ты должна сыграть для него
ту же роль, которую сыграла твоя старшая сестра.
Я закончил, наступила тишина. Все догадки и предположения высказаны.
Часть из них основана на неясных и смутных мыслях, уже давно крутившихся в
мозгу, остальные возникли, пока я излагал в темноте свои мысли. Возможно,
заключенная во мраке энергия заполнила пустые клеточки в моем воображении.
Или помогло присутствие здесь этой женщины? Но как бы то ни было, все эти
догадки по-прежнему не имели под собой никаких оснований.
-- Как интересно! -- произнесла наконец она -- снова игривым тоном. Ее
голос быстро переключался с одной интонации на другую. -- Так-так.
Получается, я оставила тебя; опозоренная, решила скрыться от посторонних
глаз. Это мне напоминает туман на мосту Ватерлоо, "дружбу прежних
дней"65, Роберта Тейлора с Вивьен Ли...
-- Я заберу тебя отсюда, -- оборвал я ее. -- Верну в наш мир, где живут
коты с загнутыми на самом кончике хвостами, где маленькие садики, где по
утрам звенят будильники.
-- Как же ты это сделаешь? -- спросила она. -- Как вытащишь меня
отсюда? А, Окада-сан?
-- Знаешь, как в сказках бывает? Развею злые чары.
-- Вот оно что! -- произнес голос. -- Но погоди. Ты считаешь, что я
Кумико, и забрать с собой хочешь Кумико. А вдруг я -- совсем не Кумико? Что
тогда? Может, ты не ту вызволять собрался. Ты уверен, что все так, как ты
думаешь? Может, лучше сесть и подумать еще раз?
Я сжал в руке лежавший в кармане фонарик. Никого, кроме Кумико, здесь
быть не может. Но доказать я ничего не могу. В конце концов, все это --
только предположения, не больше. Ладонь в кармане стала мокрой от пота.
-- Я заберу тебя, -- повторил я, сдерживаясь. -- Для этого я сюда и
пришел.
Чуть слышно зашуршали простыни -- она повернулась на кровати.
-- Точно? Уверен?
-- Уверен. Я заберу тебя.
-- Не передумаешь?
-- Нет. Я твердо решил.
Она надолго замолчала, будто хотела воспользоваться паузой, чтобы
что-то проверить. Потом глубоко вздохнула, словно подводя черту.
-- У меня есть для тебя подарок, -- сказала она. -- Так, ничего
особенного, но может пригодиться. Свет не включай. Сюда руку. Здесь, на
столике. Вот, вот.
Оторвавшись от стула, я осторожно протянул во тьму правую руку, как бы
измеряя окружавшую меня пустоту, почувствовал, как покалывает в кончиках
пальцев, и в следующий момент коснулся лежавшего на столе предмета. У меня
перехватило дыхание. Бейсбольная бита!
Взявшись за рукоятку, я поднял ее над головой. Да -- та самая бита,
которую я отобрал у парня с чехлом от гитары. Она! Почти наверняка.
Рукоятка, вес... Точно, она. Но тщательно ощупав биту, я обнаружил, что к
ней прямо над фабричным клеймом что-то присохло. Пучок волос, плотный и
жесткий. Пальцы не могли ошибиться -- волосы человеческие. Несколько
слипшихся от запекшейся крови волосков. Что же получается? Кто-то этой битой
кому-то -- возможно, Нобору Ватая -- заехал по голове. Я с трудом вытолкнул
из себя застрявший в горле воздух.
-- Это твоя бита?
-- Может быть, -- выдавил я, стараясь успокоиться. В непроглядной тьме
голос опять стал звучать непривычно -- точно вместо меня говорил другой
человек, скрывающийся от моего взора. Я откашлялся и, убедившись, что голос
все-таки принадлежит мне, добавил: -- Похоже, однако, что ею кого-то били.
Женщина молчала. Я опустил биту, зажал ее между ног и сказал:
-- Ты знаешь, конечно... Этой битой кто-то размозжил голову Нобору
Ватая. В новостях по телевизору сказали. Он сейчас в больнице в тяжелом
состоянии, без сознания и может умереть.
-- Не умрет, -- послышался голос Кумико. Она проговорила эти слова с
безразличием -- совершенно бесстрастно, словно зачитывала текст из учебника
истории. -- Хотя сознание к нему может и не вернуться и он так и будет
блуждать во мраке. А что это за мрак -- не известно никому.
Я нащупал стоявший у ног стакан, вылил в рот его содержимое и проглотил
не задумываясь. Безвкусная жидкость попала в горло, прошла по пищеводу.
Почему-то стало холодно, и появилось неприятное ощущение -- издалека, из
бескрайнего мрака, на меня медленно что-то надвигалось. Сердце учащенно
забилось в предчувствии чего-то.
-- Времени мало остается. Скажи, если можешь: что это за место такое?
Где мы находимся? -- спросил я.
-- Ты здесь уже не в первый раз и знаешь, как сюда попасть -- живым и
невредимым. Так что тебе должно быть известно, что это за место. Хотя это
уже не имеет большого значения. Важно...
В этот самый момент раздался стук в дверь -- громкий и резкий, будто
забивали гвоздь в стену. Два удара, потом еще два. Тот же стук, что я слышал
в прошлый раз. Она глотнула воздух.
-- Беги! -- Это точно был голос Кумико. -- Еще успеешь пройти сквозь
стену.
Правильно или нет, но я -- здесь, и я должен победить это. Это моя
война, и я должен ее выиграть...
-- Никуда я не побегу, -- сказал я Кумико. -- Я заберу тебя отсюда.
Я поставил стакан на пол, надел шерстяную шапочку и, сжав покрепче
биту, которую держал между колен, медленно направился к двери.
37. Всего-навсего настоящий нож • Давнее пророчество
Освещая себе дорогу и стараясь двигаться бесшумно, я направился к
двери. Правая рука сжимала биту. И тут снова застучали -- два удара, пауза,
опять два удара -- на этот раз еще сильнее и резче. Я вжался в стену возле
самой двери и, затаив дыхание, стал ждать.
Стук больше не повторялся, и в номере воцарилась полная тишина, будто
ничего и не было. Однако я чувствовал, что за дверью кто-то есть. Он стоял
так же, как и я, не дыша и напрягая слух, пытаясь уловить чужое дыхание,
биение сердца или движение мысли. Я как мог сдерживал дыхание, чтобы не
вызвать ни малейшего колебания воздуха. Меня здесь нет, говорил я себе. Меня
здесь нет, меня вообще нигде нет.
Замок открылся. Неизвестный двигался осторожно, растягивая движения.
Сопровождавшие их звуки как бы дробились на мелкие бессмысленные осколки.
Повернулась ручка, еле слышно скрипнули дверные петли. Сердце в груди
колотилось все чаще. Я попытался как-то успокоить его, но ничего не вышло.
В комнату кто-то вошел, и воздух чуть всколыхнулся. Я весь сжался --
все пять чувств обострились, чтобы ощутить присутствие чужака: инородную
смесь запахов теплой одежды, сдерживаемого дыхания и возбуждения, скрытого в
молчании. А вдруг у него нож? Очень может быть. Сразу вспомнился яркий
серебристый проблеск в темноте. Почти не дыша, притаившись, я еще сильнее
стиснул биту в руках.
Войдя, неизвестный затворил дверь и повернул замок. Встав к двери
спиной, он старался разглядеть в комнате хоть что-нибудь. Мои руки, крепко
державшие биту, стали мокрыми от пота. Захотелось вытереть ладони о брюки,
но любое лишнее движение могло оказаться роковым. Я вспомнил скульптуру
птицы в саду заброшенного дома Мияваки и, чтобы не выдать своего
присутствия, слился с ней в единое целое, перенесясь туда, в залитый
слепящим солнечным светом летний сад, и устремив в небо неподвижный сердитый
взгляд.
У вошедшего оказался с собой фонарь, и он включил его, разрезав узким
прямым лучом темноту. Светил фонарик слабо. Видно, маленький, похожий на
мой. Я ждал, когда неизвестный пройдет со своим фонарем мимо, но он и не
думал двигаться с места. Луч по очереди выхватывал предметы -- вазу для
цветов, серебряный поднос на столе (снова призывно блеснувший по тьме),
диван, торшер... Вот он прочертил линию у самого моего носа, выхватил
кусочек пола в нескольких сантиметрах от моих ног. Как змея языком, облизал
каждый уголок комнаты. Казалось, ожидание будет тянуться вечно. Страх и
напряжение острой болью буравили мое сознание.
Все мысли в сторону, подумал я. И фантазии туда же. Как написал в своем
письме лейтенант Мамия: "Из-за этих фантазий жизни можно лишиться".
В конце концов, луч фонарика начал медленно, очень медленно
продвигаться вперед. Похоже, неизвестный хотел пройти в заднюю комнату. Я
еще сильнее сжал биту и вдруг заметил, что ладони сразу высохли -- просто
пересохли.
Незнакомец шагнул в мою сторону, потом еще раз, будто проверяя пол под
ногами. Я задержал дыхание. Еще пара шагов -- и он будет рядом. Два шага --
и я смогу покончить с этим кошмаром. Но в этот момент свет погас, и тьма
опять поглотила все вокруг. Он выключил фонарик. Я пытался заставить голову
работать в темноте быстрее, однако она не хотела слушаться. По телу пробежал
незнакомый прежде холодок. Неужели он меня заметил?
"Шевелись, -- сказал я себе. -- Чего замер?" Попробовал отскочить
влево, однако ноги не слушались, будто приросли к полу, как у птицы, что
никак не могла оторваться от своего постамента. Я нагнулся и еле успел
отклонить в левую сторону непослушное тело. В этот миг что-то твердое и
холодное, как сосулька, ударило меня в правое плечо и уперлось в кость.
Шок словно разбудил меня -- ноги тут же ожили. Я прыгнул влево,
увертываясь и пытаясь достать невидимого противника. Кровь толчками
пульсировала в сосудах, каждый мускул, каждая клеточка тела жадно требовали
кислорода. Правое плечо немело, но боли пока не было. Она придет потом. Я
замер. Мой противник тоже не двигался. Затаив дыхание, мы стояли друг против
друга в темноте, ничего не видя и не слыша.
Неизвестный без предупреждения снова пустил в ход нож. Лезвие, как
жалящая пчела, мелькнуло возле самого лица и чиркнуло острым кончиком по
правой щеке, рассекая кожу, как раз на месте пятна. Рана, по всей
вероятности, оказалась неглубокой. Нет, он тоже меня не видит, иначе уже
давно бы прикончил. Я изо все сил размахнулся битой, норовя угодить в
темноте по размахивавшему ножом противнику, и промазал. Бита лишь
просвистела в воздухе, но от этого смачного свиста стало чуть легче. Силы
пока равны. Он задел меня два раза, но раны не смертельны. Ни он, ни я друг
друга не видим. У него -- нож, у меня -- бита.
Игра в кошки-мышки продолжалась. Мы оба пытались справиться с дыханием
и напряженно всматривались в темноту, чтобы сразу засечь, когда противник
шевельнется. По щеке текла кровь, но, к своему удивлению, страха я больше не
чувствовал. "Это всего-навсего нож, -- говорил я себе. -- Ну зацепил он
меня. Подумаешь!" Я выжидал. Когда он снова на меня бросится? Сколько же
можно ждать? Я сделал вдох и беззвучно выдохнул. Ну же, давай! Шевелись! Вот
он я! Налетай! Я тебя не боюсь!
Вот он! Нож с силой полоснул ворот моего свитера. Кончик лезвия
прочертил у самого горла, не достав совсем чуть-чуть. Я дернулся, отскочил,
поспешно выпрямился и, размахнувшись битой, ударил наугад... и попал. Удар
вышел не сильный -- таким кости не сломаешь -- и пришелся не в самое
уязвимое место: скорее всего куда-то в ключицу, -- но все равно довольно
ощутимый. Я почувствовал, как он дернулся от боли, услышал, как громко
хватанул ртом воздух. Сделав короткий замах, я ударил снова -- примерно в то
же место, только чуть выше, откуда доносилось дыхание противника.
Классный удар! Наверное, бита угодила по шее. Послышался отвратительный
хруст ломающихся костей. Голова! С третьего раза я заехал ему по голове. Он
отлетел в сторону, как-то странно коротко вскрикнул и грохнулся на пол.
Прохрипел несколько раз и затих. Я зажмурился и, не раздумывая, нанес еще
один, последний удар туда, откуда доносились хрипы. Ударил вопреки
собственной воле -- просто у меня не оставалось другого выхода. Ненависть,
страх... все это ни при чем. Ударил, потому что должен был ударить.
Послышался треск. Точно арбуз раскололся. Я стоял, крепко держа биту перед
собой, и меня колотила мелкая дрожь. И никак не хотела униматься. Сделав шаг
назад, я вытащил из кармана фонарик.
-- Не смотри! -- остановил меня чей-то громкий возглас. Это вскрикнула
из растекшегося в задней комнате мрака Кумико. Но я не выпускал фонарь из
левой руки -- я должен знать, что это было, должен увидеть то, что лежит
сейчас в темноте. То, что я уничтожил. Где-то в глубине сознания я понимал,
почему Кумико не хочет этого. Мне не надо смотреть на это. И все же рука с
фонарем сама собой потянулась вперед.
-- Не делай этого! Прошу! -- снова воскликнула она. -- Не смотри, если
хочешь забрать меня отсюда!
Я стиснул зубы и медленно выпустил воздух из легких -- будто затворил
тяжелое окно. Дрожь в теле не проходила. Все вокруг было пропитано мерзким
запахом -- пахло мозгами, насилием, смертью. И все из-за меня, Я повалился
на оказавшийся рядом диван, борясь с позывами рвоты. В конце концов
содержимое моего желудка оказалось на ковре, а меня все продолжало
выворачивать наизнанку. Рвало желудочным соком, скоро он кончился, но спазмы
все не утихали, выжимая из меня уже только воздух и слюну. Бита выпала из
рук и со стуком покатилась в темноте по полу.
Когда желудок немного успокоился, я собрался было обтереть рот платком,
но не смог пошевелить рукой. Подняться с дивана тоже оказалось не под силу.
-- Пора домой, -- сказал я в темноту. -- Все кончилось. Пойдем.
Она не ответила.
В номере уже никого не было. Утонув в мягком диване, я прикрыл глаза.
Силы покидали меня, вытекая из пальцев, плеч, шеи, ног. Вместе с ними
утихала и боль в ранах. Тело неуклонно теряло вес, лишалось материальной
сущности. Но я не испытывал ни беспокойства, ни страха и, не противясь,
отдался во власть чего-то огромного, теплого и мягкого. Я передал ему
собственную плоть. Все происходило совершенно естественно. Я продвигался
сквозь ту желеобразную стену. Для этого надо лишь довериться ласковому
течению. Больше я сюда не вернусь, думал я, проникая все дальше. Все
кончилось. Но куда же подевалась Кумико? Я должен был забрать ее. Ради этого
я и убил его. Да, именно ради этого расколол ему битой череп, как арбуз.
Ради этого я... Но больше думать я не мог. Глубокое болото под названием
Ничто засосало сознание.
x x x
Я пришел в себя в полной темноте, сидя на земле и, как обычно, подпирая
спиной стенку. Я снова очутился в колодце.
Однако сейчас здесь было не так, как всегда. Появилось что-то новое,
незнакомое мне. Сосредоточившись, я пытался разобраться, в чем дело. Что-то
не так. Но что? Я почти ничего не чувствовал. Меня будто парализовало, и я
воспринимал окружающее не полностью, отрывочно. Казалось, меня по ошибке
запихали куда-то не туда. Но прошло немного времени, и до меня, наконец,
дошло.
Вода! Вокруг вода.
Это уже был не тот высохший колодец. Я сидел в воде по пояс. Чтобы
успокоиться, сделал несколько глубоких вдохов. Что происходит? В колодец
поступает вода. Не холодная -- скорее чуть теплая, какая бывает в бассейне с
подогревом. Мне пришло в голову проверить карманы: не остался ли фонарик?
Вдруг я прихватил его с собой из другого мира? Существует ли связь между
тем, что случилось там, и этой реальностью? Но руки не двигались. Я не сумел
даже пальцем пошевелить. В ногах и руках силы совсем не осталось, и я никак
не мог подняться.
Надо спокойно все обдумать. Начнем с того, что вода доходит только до
пояса, так что можно не бояться утонуть. Правда, я совсем ослаб и не в
состоянии шевельнуться, ну и что? Просто истратил все силы без остатка.
Время пройдет -- и силы вернутся. Ножевые раны, кажется, неглубокие, а то,
что тело онемело, даже хорошо -- по крайней мере нет боли. Кровь на щеке,
похоже, остановилась и засохла.
Прижавшись головой к стенке, я говорил себе: "Все в порядке. Нечего
беспокоиться". По всей вероятности, все кончилось. Теперь надо дать телу
передышку и выбираться на поверхность, возвращаться в свой, залитый светом
мир... Но почему вдруг пошла вода? Колодец высох давным-давно, умер, воды в
нем не оставалось ни капли. И вот ни с того ни с сего ожил. Имеет ли это
какое-то отношение к тому, что я совершил там? Вполне возможно. Видимо,
неожиданно выбило пробку, закрывавшую грунтовым водам путь наверх.
x x x
Немного погодя я обратил внимание на одно весьма неприятное
обстоятельство. Поначалу мне никак не хотелось с ним мириться, и я мысленно
стал искать основания, которые позволили бы отрицать данный факт. Пытался
убедить себя, что это мне только кажется. Что это -- галлюцинация, вызванная
темнотой и утомлением. И все же факт пришлось признать. Сколько ни морочь
себе голову, все равно никуда не денешься.
Вода прибывала.
Только что, казалось, она едва доходила до пояса, а теперь уже
подобралась к согнутым коленям. Поднималась медленно, но уверенно. Я снова
захотел двинуться с места, усилием воли стараясь найти в себе хоть каплю
сил, но ничего не получилось. Смог только чуть-чуть наклонить шею. Я поднял
глаза. Крышка по-прежнему наглухо закрывала колодец. Попробовал взглянуть на
часы на левой руке -- не вышло.
Вода проникала в колодец через какую-то щель, причем все быстрее и
быстрее. Поначалу сочилась совсем неслышно и вот уже почти хлестала, да еще
с шумом. Быстро добралась до груди. На сколько она еще поднимется?
"Будь осторожен с водой", -- говорил мне Хонда-сан. Ни тогда, ни потом
я не обращал особого внимания на это предсказание. Его слов я не забыл (они
прозвучали настолько необычно, что их трудно было забыть), но и всерьез к
ним не относился. Для нас с Кумико встреча с Хондой осталась "безобидным
эпизодом". Я любил чуть что шутить с Кумико: "Будь осторожна с водой". И мы
смеялись. Мы были молоды и в предсказаниях не нуждались. Жизнь сама была как
предсказание. Но в конечном итоге Хонда оказался прав. Вода подступает, и
дело совсем худо.
Я подумал о Мэй Касахаре. Представил -- как наяву увидел: она снимает с
колодца крышку. Картина получилась такая реальная и четкая, что, казалось, я
могу войти в нее, стать частью этого образа. Тело не двигалось, зато
воображение работало. А что еще я мог сделать?
-- Эй, Заводная Птица! -- гулко отразился от стенок колодца голос Мэй
Касахары. Я не подозревал, что когда в колодце есть вода, эхо звучит гораздо
громче. -- Что ты там делаешь? Опять думаешь?
-- Да ничего я не делаю, -- проговорил я, подняв лицо кверху. -- Долго
объяснять. Я пошевелиться не могу, а тут еще откуда-то вода пошла. Раньше
ведь колодец был сухой, а теперь в нем воды полно. Так и утонуть недолго.
-- Бедненький! -- сказала Мэй Касахара. -- Из сил выбивался. Чтобы
Кумико-сан спасти, сам высох весь. Может, ты ее и спас. Вполне возможно. А
по ходу дела и многих других тоже. Только самого себя спасти не сумел. И
никто другой тебя не спас. Все силы растратил, судьбу поставил на карту,
чтобы их спасти. Свои семена -- все до последнего зернышка -- на чужом поле
посеял. Ничего в сумке не осталось. Какая несправедливость! Как я тебе
сочувствую, Заводная Птица! Честное слово! Но, в конце концов, ты сам сделал
такой выбор. Ты меня понимаешь?
-- Понимаю.
Правое плечо вдруг тупо заныло. Выходит, все происходило на самом деле,
подумал я. Он действительно ударил меня ножом -- настоящим ножом.
-- А тебе страшно умирать? -- спросила Мэй Касахара.
-- Конечно. -- Я услышал, как отзывается эхом мой собственный голос --
мой и в то же время не мой. -- Умереть здесь, в этой черной дыре... Конечно,
страшно.
-- Прощай, бедная Заводная Птица! Дело плохо, но я ничего не могу
сделать. Ведь я -- очень-очень далеко.
-- Прощай, Мэй. Ты обалденно смотришься в бикини.
-- Прощай, бедная Заводная Птица! -- услышал я едва слышный голос
девушки.
Крышка плотно закрылась. Картинка исчезла, но ничего не случилось. Этот
образ никак не связывался с происходящим.
-- Мэй! Где же ты? Ты мне так нужна! -- выкрикнул я во все горло вверх,
в невидимый зев колодца.
x x x
Вода уже поднялась к шее, стягивая ее, как веревочная петля,
приготовленная для осужденного на казнь. В предчувствии конца стало трудно
дышать. Вода давила на сердце, лихорадочно отсчитывавшее время, которое мне
осталось. Если она будет подниматься с такой скоростью, минут через пять
зальет рот, нос, легкие. Тогда уже шансов не останется. Я воскресил этот
колодец и сам стану его жертвой. "Не такая уж плохая смерть", -- сказал я
себе. В конце концов, в мире полно возможностей загнуться еще более жутким
способом.
Я закрыл глаза, готовясь принять настигавшую смерть настолько спокойно,
насколько это в моих силах. Старался преодолеть страх. По крайней мере,
после меня что-то останется. Мелочь, а трогает. Хоть какая-то добрая весть.
А добрые вести дают о себе знать тихо. Вспомнив эти слова, я попробовал
улыбнуться, но без особого успеха и шепнул себе: "А умирать все-таки
страшно". Это были мои последние слова. Прозвучали они не слишком
впечатляюще, но изменить уже ничего нельзя. Вода залила рот, добралась до
носа. Я не мог больше дышать, а легкие отчаянно требовали воздуха. Но
воздуха не было. Осталась лишь тепловатая вода.
Жизнь уходила. Такова участь всех, кто живет на этом свете.
38. Рассказ об утиной братии • Тень и слезы (Рассуждения Мэй
Касахары. Часть 7)
"Здорово, Заводная Птица!
Доходят хоть до тебя мои письма?
То есть я уже столько писем тебе написала, а получаешь ты их или нет --
не знаю. Не уверена, что точно помню твой адрес, а обратный и вообще не
пишу. Может, валяются сейчас мои письма на почте, пылятся на полке, где
написано: "Невостребованная корреспонденция. Адресат неизвестен", -- и
никому до них дела нет. До сих пор я думала: "Ну, не дойдет, так не дойдет.
Подумаешь, велика важность!" Я просто писала тебе, излагала свои мысли на
бумаге. Когда я к тебе обращаюсь, у меня очень гладко, без запинки,
получается. Сама не знаю, почему. Интересно, почему, а?
Но это письмо... я хочу, чтобы оно до тебя дошло. Очень-очень хочу.
x x x
Ты удивишься, но сначала я расскажу об утиной братии.
Я тебе уже писала, что у фабрики, где я работаю, -- огромная
территория; на ней и лес, и пруд, и все, что хочешь. Гулять там одно
удовольствие. Пруд довольно большой, и в нем живут утки -- штук, наверное,
двенадцать. Как в их семействе все устроено -- я совершенно без понятия.
Может, у них свои разборки, типа "с этим дружим, а с этим -- нет", но я пока
ни разу не видала, чтобы они драку затеяли.
Пруд уже начинает покрываться льдом -- декабрь все-таки, но ледок еще
тонкий, и даже в холодную погоду пруд не весь замерзает, и уткам остается
место поплавать. А в сильные, холода, говорят, когда лед толстый, наши
девчонки катаются там на коньках, и утиной братии (странно, наверное, я их
называю, но уже так привыкла) приходится перебираться в другое место. Я сама
коньки не люблю, так что, по мне, лучше бы пруд не замерзал, но так не
бывает. Раз уж эти утки живут в таком холодном краю, ко всему должны быть
готовы.
Под конец недели я все время хожу на пруд, чтобы понаблюдать за ними.
Два, три часа могу просидеть и не заметить, как пробежит время. Одеваюсь,
как на охоту на белого медведя -- теплые колготки, шапка, шарф, сапоги,
пальто с меховой подстежкой; сяду на камень и одна часами гляжу на эту
братию. Иногда подкармливаю их черствым хлебом. Понятное дело: кроме меня,
ни у кого на это времени нет.
Ты не представляешь, Заводная Птица, какие эти утки симпатичные. Можно
сколько хочешь на них смотреть, и не надоест. Никак не пойму: почему никто
на них внимания не обращает? Зачем надо куда-то тащиться и деньги платить,
чтобы какой-нибудь дурацкий фильм посмотреть? Знаешь, они летят, хлопают
крыльями, когда на лед садятся, скользят и -- бац! -- падают. Потеха! Прямо
как в комедии по телику. Я же одна -- вот и хохочу во все горло. Они,
конечно, не нарочно это делают, чтобы меня рассмешить. Нет, эта братия
честно старается жить на полную катушку. Ну, падают иногда... Такие миляги!
Утки так забавно шлепают лапками -- они у них оранжевые, как детские
резиновые сапожки, но совсем не приспособлены, чтобы по льду ходить.
Скользят все время, шлепаются. Им ведь на лапки, чтобы не скользили, галоши
не наденешь. Поэтому зима для утиной братии, надо думать, -- не очень-то
радостное время. Интересно, что они там у себя в голове думают про лед и все
такое. По-моему, он у них не вызывает особо отрицательных эмоций. Мне так
кажется, когда я на них смотрю. Может, ворчат иногда: "Опять этот лед! Ну
что с ним будешь делать!" А вообще, похоже, этим уткам и зимой неплохо
живется. Вот еще что мне в них нравится.
Пруд находится в лесу, идти до него далеко. В такое время года, если
только день не очень теплый, туда никто не ходит (кроме меня, разумеется).
Иду по проложенной между деревьев дорожке, сапоги хрустят по льду, в который
превратился выпавший недавно снег. Птички вокруг. Кутаюсь в воротник,
обматываю шею шарфом, от дыхания в воздух вырываются белые струйки пара, в
карманах хлеб... Шагаю по лесной дорожке, думаю про утиный народец, и на
душе тепло и радостно становится. И тут до меня доходит, что я уже
давным-давно не чувствовала себя такой счастливой.
Ладно, хватит об утках.
x x x
Если честно, Заводная Птица, я проснулась час назад -- ты мне
приснился. Села за стол и решила тебе написать. Сейчас... (погоди, на часы
посмотрю) 2:18 ночи. Легла я как обычно, без чего-то десять, пожелала
спокойной ночи своим уткам и крепко уснула. Но тут вдруг -- раз! -- и
очнулась. Сон это был или нет -- никак не пойму. Что снилось -- не помню.
Может, и не снилось ничего. Но что бы это ни было, я точно слышала твой
голос у самого уха. Ты громко звал меня. От этого я и вскочила.
Открыла глаза: в комнате полумрак. В окно луна све