ать.
- В письмах рядового второго разряда Кадзи ничего не обнаружено...
- Да, да, Сибата, можешь идти, - сказал Хино. - А ты подойти сюда!
Кадзи сделал шаг вперед. У него подергивалась щека. Только что в
офицерской комнате он был зверски избит Сибатой и исидой. Били ремнями.
Хино вытащил из печки добела раскаленную кочергу.
- Так мы продолжаем утверждать, господин Синдзе, что не послали ни
одной открытки?
- Так точно.
- Точно так? - Хино ткнул кочергой в его сторону, будто невзначай. -
Это сущая правда? А ну, Кадзи, выручай товарища, пока не поздно.
Глаза Кадзи были прикованы к рукам Хино. Кочерга коснулась брюк Синдзе,
и они дымились.
- Ну как, Синдзе, не жарко тебе?
Солдат закусил губу.
- Ну?
Хино отпил из фляги и ткнул Синдзе кочергой. Тот затряс головой. В
комнате запахло паленым мясом. На лбу у Синдзе выступил пот.
- Я... не использовал ни одной... Кадзи дал... всего две...
Сплюнув, Хино бросил кочергу в ведро с углем.
За эту дырку на брюках величиной с медяк ротный каптенармус исида как
следует взгреет Синдзе! Это Хино хорошо известно. Не важно, что
обмундирование - "сорт второй, третий срок", каптенармус спросит с Синдзе за
эту дыру! Ожог, верно, небольшой. Конечно, потащится в санчасть за
освобождением, придется сообщить врачу.
- Может, немного горячевато было, - сказал Хино, глянув сверху вниз на
Исигуро. - Тоже мне детективы! Дыма много, каши мало. Задали мне работу... -
Хино грохнулся на стул. - Эй, занавес! Спектакль окончен! Зрители отвесят
друг другу по пятьдесят оплеух. Ну, раз...
- Начинай! - крикнул Исигуро.
Рука Синдзе вяло коснулась щеки Кадзи.
- Это что такое? - Хино пнул ногой ведро с углем. - Сначала! Как
полагается!
На этот раз щека Кадзи ответила звоном...
10
"Ты стал редко писать. Ты занят? На днях получила письмо от твоего
командира. Я никак не думала, что командир посылает письма семьям
новобранцев, поэтому сначала, взглянув на обратный адрес, перепугалась. Я не
могла прочесть ни строчки, ничего не могла понять, у меня тряслись руки.
Перечитала несколько раз, прежде чем поняла, что это.
Ты меня все успокаиваешь, и твой командир тоже. Он пишет, чтобы я была
за тебя спокойна. Ты и он говорите об этом по-разному. Но мне хочется верить
вам. В этом есть резон, - ведь если вечно беспокоиться, можно стать
законченной пессимисткой и заразить этим других, тебя... Надо взять себя в
руки, я понимаю. Я стараюсь трезво рассуждать, но ты поймешь, что творится в
моей душе. Может, ты не ладишь с начальством? Не болеешь ли ты? Там у вас
такие лютые морозы, ты не замерзаешь? Здесь только и разговоров о случаях
обмораживания. Говорят, солдаты что ни день обмораживают пальцы и они гниют.
Какой ужас! Не напортил ли тебе тот случай в Лаохулине? Все это меня так
тревожит, что я не могу быть спокойной, боюсь, как бы строгие тети из
"Женского комитета"" не накинулись на меня, ведь жене воина не подобает так
распускаться. Я так верю тебе, Кадзи, и хочу надеяться, что все будет
хорошо. Ведь так? Пожалуйста, уверь меня в этом.
Обязательно пиши мне чаще и обо всем. Если очень занят, просто напиши
на открытке: "сегодня небо ясное" или "сегодня буран", "у меня все
по-старому", - мне и этого будет достаточно. Подумать только, вот уже целых
три недели я не получала от тебя весточки.
Теперь у меня много свободного времени. Денег хватает, только вот нет
покоя - наверно, это от безделья. Я тут подумала, что если буду работать и
все время буду занята, то разделю в какой-то мере твои тяготы, и попросила
директора рудника устроить меня машинисткой в контору. По правде говоря, мне
очень не хотелось к нему обращаться, я же помню, как он тогда держался.
Директор только рассмеялся и не принял моей просьбы всерьез. Разве ему
понять меня! О, как я соскучилась по настоящей работе, которая изматывает
тело и не оставляет времени для душевных мук. Я не могу не думать о тебе,
Кадзи, что тут поделаешь?
Пиши почаще. Хоть одну строчку, хоть пару слов. Береги себя, ведь твоя
жизнь принадлежит еще и мне. Не беспокойся обо мне. Я все та же, даже не
похудела, вешу по-прежнему пятьдесят шесть. Ем с аппетитом, так что не
волнуйся.
Пиши мне, пиши побольше.
Вместе с этим письмом посылаю ответ твоему ротному командиру.
Митико."
Командир роты Кудо вернулся из штаба в прекрасном настроении. В
ближайшее время рота передислоцируется на двадцать километров к границе.
Перспектива попасть на передовую обычно никого не радовала. Но для Кудо, до
сих пор служившего в тыловых частях и не имевшего боевого опыта, такое
перемещение давало шанс на повышение по службе.
Теперь, когда положение на южных фронтах резко переменилось, а провал
на Волге развеял надежды на победу Германии, Япония старательно избегала
конфликтов на советско-маньчжурской границе. Однако средний командный состав
войсковых частей не очень-то рьяно выполнял указания начальства. Южный фронт
своим чередом, но не сидеть же сложа руки на границе, когда в Китае идет
наступление! Правда, Халхин-Гол кое-чему научил Квантунскую армию, она на
деле испытала силу советских войск, но офицеры-запасники имели смутное
представление об этих трагических боях.
Передислокация произойдет, по-видимому, весной. Правда, когда кончатся
морозы, обнажатся болотные топи. Переход предстоит нелегкий. Что ж, он
проведет его на зависть командирам других рот, его четвертая славится своими
унтер-офицерами, один Сога чего стоит! Нет, ему нечего бояться. Мысли о
близких переменах вселяли в Кудо бодрость.
На столе лежало с десяток конвертов - ответы от семей солдат. Кудо
начал было просматривать их, но зевнул и отложил письма в сторону.
Трафаретные ответы: "Большое спасибо, господин командир, надеюсь, что сын
станет прекрасным солдатом", "Мы с мужем бесконечно счастливы, что им
руководит такой командир", "Молю бога, чтобы муж был всегда достоин вас,
господин командир" - и так далее. В общем все как полагается, а по существу
абсолютная фальшь. Уж лучше пусть этой писаниной займется Хино или Исигуро.
Капитан Кудо машинально вскрыл еще один конверт и, прочитав несколько строк,
невольно заинтересовался.
"...Я, жена солдата 2-го разряда, с армейскими порядками не знакома, но
от военных запаса слышала, что командир роты настолько выше солдата, что тот
может лишь отвечать на вопросы, когда командир к нему обращается, а сам не
имеет права даже разговаривать с ним. Так вот, я жена такого солдата. Вы так
внимательны, что поинтересовались, как я живу. Благодаря мужу я не испытываю
никакой нужды, но одна вещь меня тревожит настолько, что я лишилась покоя.
Мне кажется, вы внимательный и сердечный человек... По словам одного из
друзей мужа, служившего в армии, мой муж из-за одного происшествия будет и в
армии находиться "под надзором". Это похоже на правду, так как довольно
часто ко мне наведывается унтер-офицер из жандармерии и расспрашивает о
муже... Господин Кудо, если этот случай на руднике действительно не пройдет
бесследно для Кадзи, я, надеясь на вашу гуманность и справедливость, прошу
защитить Кадзи...
На рудниках в Лаохулине муж пытался спасти невинных, приговоренных к
смерти китайцев. Его вмешательство не понравилось местной жандармерии. Мужа
арестовали. Вы сами понимаете, господин командир, если бы инцидент был хоть
сколько-нибудь серьезным, его бы так не отпустили.
Мне трудно представить, каково сейчас мужу на военной службе, но я
уверена: как бы тяжело ему не приходилось, он ведет себя достойно. Сейчас
его жизнь находится в ваших руках, господин Кудо. Скажи вы: "умри" - и он
умрет. Я не жена из классической трагедии, наделенная высшей мудростью, я
обыкновенная женщина и молю бога о благополучии мужа. Я живу одним - мечтой
о нашей встрече. И, несмотря на это, уверена, что, если потребуется, он
умрет как герой... Прошу вас... освободите его от незаслуженных подозрений,
он ни в чем не виноват..."
Кудо несколько раз перечитал письмо и приказал вызвать подпоручика
Хино.
- Имеются поводы для подозрений? - ответил вопросом Хино, когда капитан
спросил его о Кадзи.
- Я спрашиваю, что ты думаешь об этом солдате.
Хино смотрел на капитана. Судя по всему, дело с открытками не всплыло.
Лучше смолчать.
- Пока ни в чем не замечен, господин капитан. Слежу на совесть.
- А как считает унтер-офицер Хасидани?
- Хасидани натаскивает Кадзи в стрельбе.
- О, он еще и хороший стрелок?
- Очень точный прицел, господин капитан.
- А как насчет теории?
- Занимается успешно.
- На дежурстве усерден?
- Кажется, да.
- А этот, второй...
- Синдзе, господин капитан? Кажется, они очень дружны.
- Да что ты заладил - кажется да кажется, толком отвечай!
- Видятся они не часто.
- Это почему?
- У Синдзе все наряды, а этот на строевой.
- Хороший стрелок, говоришь? Займись им основательно, вытяни душу, но
сделай мне из него отличного солдата. Присматриваешь за ним?
- Так точно, господин капитан.
- Вот письмо пришло. Его жена просит разрешения навестить его. А?
Воцарилось молчание.
Пограничный район, разрешение... Кто здесь станет проверять это
разрешение? Только в представлении живущих в тылу пограничный район
воспринимался как какое-то строго охраняемое и недоступное для посторонних
место. Болото да казарма - вот и весь район. Правда, граница. Край света. Ни
солдаты, ни их семьи и не мечтали о возможности свидания.
Разглядывая ломкий женский почерк, Кудо нафантазировал красавицу,
летящую на санях сквозь буран за полторы тысячи километров па свидание,
сюда, в забытый богом край. Капитан был по натуре романтик - недаром,
окончив училище, он немедленно попросился на передовую. Он страстно хотел
прослыть гуманным, чутким отцом-командиром. Беспредельная преданность этой
солдатской жены казалась ему одновременно и непростительной слабостью и
упоительной сказкой.
- Если это не дозволяется, просит известить ее, а если не получит
ответа, то будет, мол, считать, что разрешили, и выедет. Ловко придумано!
Есть основания не разрешать?
На губах Хино повис грязный смешок.
- Нет. Но только этак всем захочется.
11
Кадзи искал случая поговорить с Синдзе по душам и, объединившись с ним,
проучить доносчика Сирако. Но случая все не представлялось. Синдзе после
памятного происшествия был отстранен от службы в канцелярии и теперь возил
продукты. Встречались только на построении перед самым отбоем.
Шли дни. Снегопад сменялся снегопадом, мороз все не сдавал позиций.
Часть дивизий получила приказ о переброске на Южный фронт. Весть об
этом просочилась к соседям. Кто следующий? На южных островах то и дело
высаживались американские десанты. Американцы форсировали наступление,
японские войска отступали с большими потерями. Но это было далеко. Тысячи
километров. Солдат не информировали об истинном положении на фронтах. После
вечерней переклички дежурный унтер-офицер читал сводку о победах японской
армии, а солдаты со страхом вглядывались туда, где за заснеженными болотами
лежала северо-восточная граница.
С цветистым краснобайством, как о радостном и торжественном событии
было объявлено о начале Инпалской операции (вызывавшей в ставке одни
опасения). Славили командующего, его безрассудную смелость, ждали от него
побед в честь национального Дня армии.
Копившаяся и месяцами подавлявшаяся энергия ждала праздника. В этот
день выдают сакэ и вообще дышится вольнее. Солдаты жаждут жратвы и женского
общества. Конечно, в этом ледяном аду женщина - всего лишь несбыточная
мечта. От одного этого слова солдаты вздрагивают и воображение начинает
лихорадочно работать. Жратва не так сладка, как женщина, зато более реальна.
А если еще к ней выдают сакэ - полное блаженство. День армии отмечали
торжественно. После парадного завтрака были выданы сласти и табак. Сакэ
обещали после обеда. Новобранцы выскребали котелки. Сегодня они и споют,
если захочется, а может, и поплачут. Вот что делает с человеком сакэ!
Когда выдадут сакэ, можно будет сработать под пьяного я отделать
Сирако. Хотя трудно поручиться, что все сойдет гладко. А можно сесть в
сторонку и поразмыслить на досуге - тоже неплохо.
После обеда в казарму вошел дежурный.
- Рядовой первого разряда Синдзе!
- Здесь и всего лишь в одном экземпляре, - откликнулся Синдзе со своей
койки. Сегодня - редкое явление - он был свободен от дежурства и чинил
носки.
- Захватить двух новобранцев и очистить выгребные ямы! Проследить за
вывозкой нечистот из расположения.
- Эй, дежурный, когда сакэ поднесут? - поинтересовался кто-то из
старослужащих.
- Скоро.
- Чей приказ? - спросил Синдзе, откусывая зубами нитку.
- Дежурного унтер-офицера.
Дежурил Сога.
Синдзе отложил носки, убрал иголку. На лбу у него вздулась голубая
жила.
- Ну вот, - сказал он, - передай дежурному унтер-офицеру или можешь
передать подпоручику Хино, все равно: убирать сортир пойду я один,
новобранцы здесь ни при чем.
Кадзи поднялся. Охара взглянул на Кадзи, словно спрашивал: мне тоже
пойти? Но Кадзи не взглянул в его сторону.
- Сирако, пошли поможем, - бросил Кадзи.
Тот с надутым лицом огляделся по сторонам и, увидев, что никто из
старослужащих не собирается поддержать Кадзи, недовольно пробормотал:
- А ты мне не начальник, нечего указывать.
- Правильно! - весело подтвердил старослужащий, которому Кубо
массировал спину. - Не уступай, сейчас еще сакэ принесут!
- Это не указание, - тихо сказал Кадзи. - Просто ты тоже свободен и
можешь помочь человеку.
Сейчас он сдерет шкуру с Сирако. Иудино семя! И тут же Кадзи подумал,
что, если быть справедливым, виноват он сам. При чем тут Сирако? Потребовали
выдать - он и выдал. Просто ему, как и всякому другому, не хотелось лишний
раз нарываться на неприятность. Старослужащие молчали.
- Пошли, - сказал Кадзи.
Ему надо поговорить с Сирако. Потолкуют - может, в чем-то и поймут друг
друга.
Сирако не пошевелился, не ответил. Он боялся Кадзи. Все это видели. Ему
хотелось, чтобы кто-нибудь из старослужащих солдат наорал на него, заставил
идти, тогда он пойдет. Но все молчали, даже исида будто воды в рот набрал.
- Оставь его, Кадзи, хватит! - сжалился Синдзе.
Таноуэ, может, потому, что Кадзи каждое воскресенье писал ему письма,
встал перед Сибатой по стойке смирно.
- Рядовой второго разряда Таноуэ пойдет чистить уборную.
Они вышли все вместе, дежурный - последним.
- Ради бога, скорее управляйтесь, - крикнул им вдогонку Ямадзаки, - а
то мне не терпится...
12
- Понятно, кто я для них. Врагом считают.
В голосе Синдзе прозвучала откровенная ненависть ко всем его мучителям
во главе с подпоручиком Хино.
Конечно, может, это просто совпадение. Может, китайцы только сегодня
подводы подогнали. И все же не случайно жребий пал именно на него. В
последнее время Синдзе получает наряды на самые трудоемкие работы и
постоянно недосыпает: то его посылают за углем, то в ночной обход, словно он
самый младший в своем разряде.
- Тебе, Кадзи, тоже несладко, - вздохнул он.
- Нет, ничего. Только вот Хасидани загонял по стрельбе.
Стрельба стрельбой, но и на занятиях по штыковому бою доставалось от
Сибаты. Да что там Сибата! Сога - вот с кем никто не мог сравниться, на его
занятиях Кадзи буквально валился с ног. Унтер гонял его до седьмого пота.
- Тебе хорошо, вон какой ты крепкий! - пожаловался Синдзе и его тусклые
глаза с завистью оглядели Кадзи. - А я вот-вот выдохнусь. Они только этого и
ждут, чтоб я выдохся и загнулся.
Кадзи нечего было возразить. Да, может, и так. Тактика на измор. Чем
она по существу отличается от узаконенного самосуда?
Поодаль от уборной их поджидал китаец с телегой. На нее предстояло
грузить ледяные глыбы, которые трое японских солдат отобьют ломами и вытащат
из отхожей ямы.
- Не есть воротит, а, господин солдат? - ухмыльнулся китаец,
высморкавшись пальцами.
Кадзи вспомнил Лаохулин. Тогда он, заложив руки за спину, наблюдал, как
десятки рабочих разгребали засохшее дерьмо. Его продавали на удобрение
окрестным крестьянам. А теперь наступала очередь Кадзи выгребать нечистоты.
Некоторое время все трое молча долбили ледяную пирамиду. Морозы
ослабли, был уже март, лед стал сыреть. Из-под лома летели осколки. - Кадзи
сжал зубы, закрыл глаза. Такой непонятливый на ученьях, Таноуэ справлялся
здесь шутя. Все у него выходило с умом, без затраты лишних сил.
Из казармы доносился гул голосов - наверно, выдали водку.
- После всех этих передряг домой захотелось, а? - Синдзе остановился
передохнуть.
- Домой всегда хочется.
- Думаешь, на воле сейчас лучше?
Кадзи не знал, что ответить. Он поймал себя на том, что все
мучительное, тяжелое, что было в Лаохулине за те двести дней, до отправки
сюда, совершенно выветрилось из его памяти. Осталось только пьянящее
ощущение свободы. Да, конечно, там лучше. Живая, полнокровная радость, тепло
взаимной любви...
- Лучше, - убежденно произнес он. - Там ты сам себе хозяин. Трудно -
побори трудности, добейся, чтоб легче стало. А в армии ты этого не
сделаешь...
- Потому что новобранец?
- Наверно...
- Думаешь, потом будет легче?
Не знаю.
Конечно, у старослужащих положение иное, они хоть что-то могут. Правда,
вот здесь как отрицание такой надежды стоит Синдзе, солдат третьего года
службы. Но надеяться нужно, нельзя без надежды.
- Может, и легче будет. Ты прости меня, Синдзе, за тот случай с
открытками, никак не могу успокоиться.
- Знаю, - Синдзе с силой опустил лом. - Я на тебя и не подумал, друг.
Мучительная судорога, сжимавшая душу, наконец-то отпустила Кадзи.
Выходит, Ван не лгал тогда. Выходит, человек действительно не может без
дружбы.
Собравшись было высказать эту мысль, Кадзи увидел унтер-офицера Согу с
нарукавной повязкой дежурного и принялся с усердием работать ломом.
- Спасибо за службу! - ответил Сога на их приветствие.
Потом помочился. Все это с уверенностью неплохо устроившегося человека.
Такой, куда бы его ни забросила судьба, не станет грустить, справит нужду,
поблагодарит за службу.
- Сортир - приятное место для разговоров, - сказал Сога, застегиваясь.
- Секретничаешь с дружком?
Синдзе не остался в долгу.
- Так точно, разговор с душком, - бойко ответил он. Потом напрямик
спросил: - Господин унтер-офицер, расписание нарядов согласовано с
командиром роты?
- Откуда мне знать, спроси подпоручика.
- Есть спросить подпоручика! Разрешите уж, господин дежурный
унтер-офицер, задать еще один вопрос: если солдат откажется от наряда, что с
ним будет?
- Известное дело что - гауптвахта. Могут и в тюрьму отправить за
неподчинение.
- Я говорю о тех случаях, когда распределение нарядов несправедливое.
- Почитай дисциплинарный устав. - Глаза Соги сузились и стали еще
жестче. - Параграф "Неподчинение приказу". Ты что, жаловаться задумал, роту
позорить? Нет, милый, этот номер у тебя не пройдет, здесь армия. Ты, верно,
забыл, Синдзе, благодаря кому дослужился до солдата первого разряда?
Поразмысли на досуге о своем положении, очень тебе советую.
- Я думал не раз и, поразмыслив серьезно, заявляю, что получаю наряды
несправедливо.
- Я не о нарядах, Синдзе. Нарядами занимается командир роты. А еще раз
что-нибудь выкинешь - посажу на гауптвахту.
И ушел.
- Зря ты все это, - забеспокоился Кадзи.
- А-а, один конец, - горько усмехнулся Синдзе. - Или прибьют, или
полегчает. Мне нечего терять.
- Все проклятые открытки.
- Да не мучайся ты! Ведь не просил же, сам я тебе их принес.
Синдзе задумался. Долго кололи молча.
- Я вот забыл было о воле, а теперь смерть как бежать захотелось.
- Бежать? - шепотом переспросил Кадзи.
- Днем и ночью только и думаю об этом. - Синдзе понизил голос: - Как
только Южный фронт расшатается, из Квантунской армии начнут направлять
пополнение. Кого ж, как не меня послать на передовую? Хино таких вот и
отправит в первую очередь - подмоченных или с гауптвахты... А я хочу
остаться в живых. Хочу - вот и все!
- Ну выживешь, - согласился Кадзи. - А есть у тебя человек или дело,
ради которого стоит жить?
- Бежать я хочу от людей, от дел этих, бежать, куда глаза глядят, где
никто меня не знает, и начать жизнь сначала.
- Да куда бежать-то? - почти раздраженно спросил Кадзи. Он поставил
лом, прислушался. До них доносился веселый гул казармы. - Куда бежать-то?
Сколько отсюда до границы? - спросил он неожиданно для себя.
- Километров сорок-пятьдесят, - сказал Синдзе. - До озера надо
пробираться по болотам. Завязнешь, считай - конец. А где сухо - сторожевые
посты понатыканы.
Кадзи снова взял в руки лом.
- А ты, Кадзи, что выбрал бы? - вдруг спросил Синдзе. - Землю
обетованную, - он кивнул в сторону границы, - или встречу с женой?
- Земля обетованная... - Кадзи грустно улыбнулся. - Я обещал жене, что
мы начнем жизнь заново, какой бы дорогой ценой это ни обошлось нам.
- Ты веришь, что вернешься домой целым и невредимым?
- Не знаю. Я должен. Хочется в это верить. Во имя чего умирать? За
кого?
13
Стены казармы раскалывались от пьяных голосов. Каждый горланил свое. Не
то чтобы они были очень пьяны, нет. Солдатам никогда не дадут сакэ вдоволь.
Просто они хотели опьянеть и усердно играли пьяных. Дисциплина рушилась на
глазах, месяцами подавляемая энергия требовала выхода. И, не находя,
выливалась в бессвязную болтовню и похабные песни. Синие вены вздувались на
потных, озверевших лицах.
- Мой муженек не то енот, не то барсук, мой муженек среди ночи
и-и-ще-ет нору... и-ищет нору... - тянул, закатывая глаза, новобранец.
Ему аккомпанировали на алюминиевой посуде. Прихлопывали в ладоши. Крик,
топот, воздух, напоенный запахом пота, перепревших кожаных ремней, ружейного
масла.
Кадзи, Синдзе и Таноуэ прошли к своим койкам.
Их пиалы были наполнены лишь до половины. На полу валялось шесть пустых
бутылей. На тридцать два человека около десяти литров. Значит, не по
полпиалы на нос! Но кто-то изловчился так разлить...
Синдзе залпом выпил свое. Он сидел, уставившись в дно опустевшей пиалы.
После вечерней переклички он скорее всего получит наряд на ночное дежурство.
Всесильным "старикам" вроде исиды или Банная, привыкшим к самоуправству,
пара пустяков подмазаться к Хино и освободиться от наряда за счет Синдзе.
Таноуэ тоже выпил все до дна. Чтоб как-то приноровиться к общему
веселью, начал хлопать в ладоши. По его лицу блуждала рассеянная улыбка, но
весело ему не было. Он думал о доме. Подготовлены ли семена, выделят ли ему
удобрения там, в правлении колонии? А ты, Масуко, осторожнее с кормами, чтоб
до покоса хватило. Трудно тебе придется одной, да ничего не поделаешь, я
тебе нынешний год не помощник. Ты уж прости... Невидящими глазами Таноуэ
смотрел куда-то вдаль, и перед его взором стояла одинокая лошадь на пашне
без хозяина.
Кадзи встретил благодарный взгляд Охары. Кадзи ответил ему равнодушным
взглядом. Может, и вправду податься с Синдзе в "землю обетованную"? А
существует она, земля-то эта? А Митико?..
Кадзи глянул на Охару. Красные, готовые заплакать глаза, беспомощный
детский взгляд. Опять, поди, терзается из-за неладов между женой и матерью.
- На, пей, - протянул он Охаре свою пиалу. - Брось расстраиваться. Все,
что ни делается, к лучшему.
- Без тебя Сирако ко мне подходил, - шепнул Охара, - говорит, в этом
или в следующем месяце из нашего полка будут набирать пополнение туда, на
юг. Так что лучше, пока не поздно, податься в вольноопределяющиеся.
Кадзи усмехнулся.
- Не будет этого, пока не потеплеет.
- Кто сказал?
- Я говорю.
- Почему ты так думаешь?
- Сам смекни: воинскую часть, привыкшую к условиям севера, переводят на
юг, а сюда, на мороз кого?
- Но могут не всех сразу, а пару полков.
Охара поет с голоса Синдзе. Кадзи нахмурился.
- Дальше?
- Набирать будут из солдат запаса, а не из вольноопределяющихся...
Сирако говорит, что зря, мол, Кадзи старается отличиться в стрельбе -
снайперы загремят в первую очередь.
- Не ваша забота. - Кадзи с гневом посмотрел в сторону Сирако. - Не
твое это дело, Сирако, как я собираюсь выжить! Сволочь, иуда проклятый!
Уступив требованиям старослужащих, Сирако пел. Голос у него был
красивый. Он пел с чувством.
Но вдруг в комнату ворвался ефрейтор Баннай.
- Эй, исида! - еще от дверей заорал Баннай и, подлетев, растолкал
внимавших Сирако солдат. - Эй, исида, слыхал новость? Новость первый сорт! -
Он плюхнулся на койку. - Солдаты четвертого года службы с первого мая
увольняются в запас!
Его со всех сторон окружили "старики".
- От кого узнал? - спросил Сибата, глядя Баннаю в рот.
- Одного типа из моего взвода в канцелярию взяли писарем, сегодня
шепнул мне на ушко...
- Господин Баннай, нехорошо обманывать бедную девушку!
Но шуточки Ямадзаки уже никого не смешили. Скоро умолк радостный
галдеж. Солдаты четвертого года службы сразу посерьезнели.
Чем заняться дома? Как быть с работой? Ведь там тоже сейчас не море
разливанное... Может, в армии-то еще благодать... Нет уж, спасибо, сыты по
горло, того гляди на передовую угодишь.
Неожиданная весть обрадовала не только "стариков". Выжидающе притихли
новобранцы. Господи! Отошли ты их поскорей!
- Солдат четвертого года службы уволят, - начал Яматохиса, - это я
понимаю. А с остальными что будет?
- Комиссия будет, - ответил Баннай. - Новобранцев действительной службы
оставят, а запасников, наверно, отошлют.
- А куда, разрешите узнать? - робко поинтересовался Сирако.
Новобранцы навострили уши.
- Спроси его превосходительство генерала Умэдзу!
- А что будет с теми, кто подавал на вольноопределение? - не отставал
Сирако.
- Вот еще забота! Буду я думать о господах вольноопределяющихся! На
фронт вас пошлют, голубчиков! - заорал Баннай. - Солдаты второго и третьего
года службы? Тоже на фронт! Пусть повоюют за нас - Баннай рассмеялся.
После этих слов, сказанных таким тоном, будто сам Баннай составлял
списки отправляемых на фронт, старослужащие, словно сговорившись,
повернулись в сторону Синдзе. Каждому было ясно, кого пошлют первым. А
Синдзе, который лежал на койке, уставившись в потолок, вдруг приподнялся и
громко, чтобы все слышали, попросил у Кадзи дисциплинарный устав.
Кадзи вытащил из тумбочки устав и протянул Синдзе.
- Возьми себя в руки, - бросил он, - не лезь на рожон, слышишь?
- А зачем тебе, Синдзе, устав? - спросил исида. Но тот, словно не
слышал, отвернулся к стенке и уткнулся в книжку.
- Сволочь, понахватался всякого и воображает о себе невесть что, -
бросил исида и позвал Кадзи. - Ты сейчас что-то сказал Синдзе?
- Никак нет, ничего особенного, господин ефрейтор.
- Никак нет или ничего особенного?
Ну вот, опять началось.
- Ясно, ведь он лучше всех бросает гранату, а скоро и в стрельбе
заткнет нас за пояс, - не унимался исида. - Образованный, да еще и красный к
тому же. Куда нам, солдатам четвертого года службы, до него! Мы ему не
товарищи, другое дело - господин Синдзе, он тоже красный...
Кадзи вспомнил, как этот тип вместе с Сибатой полосовали его ремнями,
но странно, сердце не сжалось, когда он подумал об этой расправе, верно, он
уже здорово свыкся с армией.
- Я только заметил, что господин старослужащий солдат Синдзе устал и
ему лучше сейчас отдохнуть, а не читать.
- Слышали? - исида победоносно огляделся по сторонам. - Новобранец
делает замечания солдату третьего года службы! А господин Синдзе,
оказывается, устали? Вот оно что. Эй, Синдзе!
Теперь он нацелился на Синдзе, Кадзи был только поводом.
исиду бесила невозмутимость, с какой Синдзе отвернулся к стенке, не
желая замечать всеобщего веселья.
- Простите, что обращаюсь к вам, когда вы так утомлены. Разрешите
ефрейтору обратиться к вам с вопросом, господин Синдзе?
Синдзе продолжал читать устав.
- Они не расслышали, - объявил Баннай, неторопливо поднимаясь. - Пойду
продую ему уши.
исида озверел. Нет, это не пойдет. Он не позволит солдату другого
взвода расправляться с Синдзе, это его, исиды, дело.
- Убью, собака! Красный шпион!
Он схватил пиалу и швырнул ее в Синдзе. Пиала угодила в печку и
разбилась вдребезги.
Синдзе вскочил. Он был белее снега.
- Слушай, ефрейтор исида, тебе должно быть известно, что за драку
наказывают обоих. Может, пойдем вместе к господину подпоручику Хино и
попросим прижечь нас кочергой? Я вот как раз читаю дисциплинарный устав по
совету господина унтер-офицера Соги. Изучаю, как увильнуть от службы, не
попадая под статьи "оскорбление начальства" и "невыполнение
приказа".
Синдзе направился к двери. Едва он повернулся к ним спиной, как они
набросились на него: Баннай, за ним исида, затем и остальные старослужащие.
- Дежурный! - крикнул кто-то.
Они швырнули Синдзе на койку и накрыли одеялом.
- Смирно! - еще не отдышавшись, скомандовал исида.
- Вольно!
Дежурный офицер обошел помещение, остановился у койки Сиидзе.
- Кто это?
- Рядовой первого разряда Синдзе, - доложил Сибата, - вернувшись из
наряда, сказался нездоровым. Я приказал ему лечь.
Кадзи вздрогнул. Наглая ложь. Надо разоблачить. А Синдзе почему молчит?
Впрочем, так лучше, пусть молчит. Иначе ему вообще житья не будет.
Начальство никогда не пойдет против старослужащих. Синдзе - козел отпущения.
- Прежде чем сказываться нездоровым, надо убрать за собой посуду, -
бросил дежурный офицер, показав на осколки пиалы, и с невозмутимым видом
вышел.
14
- Плохи дела, - пробормотал Саса, когда объявили результаты Охары. -
Так мы без завтрака останемся.
В стрельбе на триста метров у Охары не было ни одного попадания. Он
вышел на рубеж последним во взводе, остальные уже отстрелялись. Чуть не
каждое утро Хасидани выгонял новобранцев на стрельбище. Унтер добивался
попаданий любой ценой и признавал только групповой зачет. При этом Хасидани
неизменно повторял, что солдату стрелкового взвода стыдно думать о завтраке,
пока он не научится как следует стрелять.
А время завтрака давно прошло.
Подув на замерзшие пальцы, Охара прицелился и выстрелил. Из
наблюдательного окопа опять высунулся черный флаг и качнулся справа налево.
- Что же ты до сих пор делал? Моргал, когда другие учились! - орал
Хасидани. - Слепой, что ли? Прицел видишь?
- Вижу!..
Да, он смутно видел и белеющее пятно мишени.
- А если видишь и не попадаешь, значит, души не вкладываешь!
Рядом, справа Кадзи с молниеносной быстротой посылал пулю за пулей. Он
тренировался в скоростной стрельбе. Он укладывал их в "яблочко", словно
насмехаясь над Охарой.
- Целься как следует, - негодовал Хасидани, - представь, что перед
тобой враг.
Но вместо того, чтобы вообразить впереди себя врага, Охара думал о том,
что его проклинают проголодавшиеся товарищи. Винтовка в руках Охары дрожала.
Что, если он опять промажет?
- Спокойно, бери чуть ниже. Придержи дыхание. Прицелился? Теперь
нажимай.
Охара кое-как прицелился. Но в это мгновение пуля Кадзи звонко ударила
в мишень, и Охара, вздрогнув, сорвал курок.
- Дурак! - Хасидани дал ему пинка. - А вы чего глазеете? - он
повернулся к притихшему взводу. - Пока не отстреляется, жрать не дам, так и
знайте, хоть подохните здесь! Повторить! - приказал он. - Всем взводом
повторить!
- Сволочь этот Охара! - бурчал Кубо, ложась на заледеневшую землю. -
Всегда из-за него мучайся.
Таноуэ пробормотал что-то примирительное. Кубо озлился.
- Опять ты, земляной червь, встреваешь! А короткими перебежками не
хочешь без завтрака-то!
Кадзи стрелял легко, с удовольствием. Всегда бы так, мечтал он. Тут он
сам себе хозяин, а не раб старослужащих, не щетка для чистки их ботинок. Вот
его оружие - винтовка, и она беспрекословно подчиняется стрелку.
Кадзи вспомнил кулачную расправу над Синдзе. Да, они с Синдзе спасовали
тогда. Но разве могло быть иначе, разве они могли выйти победителями? Да
скажи они тогда хоть слово - им бы костей не собрать. Дежурный офицер
отлично понял, что произошло, но промолчал. То есть одобрил. В армии все
построено на произволе старших, в армии бесполезно искать справедливость.
Принципиальная правота одиночек, вроде Синдзе и Кадзи, в армии никого не
волнует. А что было бы, если б Кадзи, скажем, взял верх и подчинил себе
новобранцев? Но как?
Сплоченность армии - мираж... Зачем далеко ходить за примером?
Пожалуйста, Охара. Он совершенно опустошен, сломлен понуканием Хасидани. Вот
и сейчас товарищи проклинают его из-за чашки риса. Ростки принципиальности,
простая честность затаптываются в грязь, это и понятно, иначе структура
армии и самого государства потерпит крах. Трусость, себялюбие и мелкий
карьеризм прививаются здесь с первого дня. Главная задача руководства -
расчленить солдатские массы, разбить их на разрозненные единицы. Усвоив
обычаи казармы, новобранцы обрастают броней эгоизма, сами превращаются в
разнузданную, деспотичную солдатскую верхушку и заставляют тех, кто приходит
им на смену, испытать на собственной шкуре пресловутую армейскую науку. Так
осуществляется в армии кровообращение. И Сибата, и исида, и Баннай, и другие
старослужащие прошли такой путь. Все это ясно. Неясно другое - как найти
выход из этого лабиринта?
На стрельбище Кадзи не раз чувствовал на себе колючие взгляды Сирако и
Яматохисы. Ну что ж, он тоже избрал свой путь, правда, другой, чем Синдзе;
он тоже постарается продержаться как можно дольше в этом бесчеловечном мире
насилия. Он не сдастся, он будет бороться до последнего, мобилизовав всю
свою выдержку, все силы.
Чем сильнее Хасидани злился, тем больше Охара нервничал и мазал.
- Кадзи, поди сюда и покажи ему, как надо стрелять! - Хасидани весь
позеленел от бешенства. - Слепого и то легче научить, чем эту сволочь!
Ну-ка, валяй вслепую!
Кадзи не понял и переспросил.
- Ну да, прицелься и стреляй с закрытыми глазами.
Кадзи залег рядом с Охарой. Перезарядил винтовку. Для пробы прицелился.
Затем, придержав дыхание, закрыл глаза. Надо доверять винтовке.
Почувствовав, что завалил ее, чуть приподнял и почти одновременно спустил
курок. Из наблюдательного окопа взвился показатель попадания.
- Видал, Охара? Так что нечего на глаза ссылаться! Попробуй еще раз.
Опять промажешь - будешь у меня брать полосу препятствий!
- Успокойся, Охара, успокойся, - подбадривал его Кадзи. - Не
напрягайся, держись свободно и не рви спуск...
Охара выстрелил. Мимо.
- Охара, такому растяпе, как ты, лучше удавиться! Во всей Квантунской
армии на шестьсот тысяч не сыскать та кого, - прогремел над его головой
Хасидани.
У Охары по щекам побежали слезы.
Кадзи стало не по себе. Его удачная стрельба вслепую вконец растравила
раны Охары. Ведь вовсе не обязательно было показывать класс; он и попал-то,
может, случайно, а для Охары это был полный провал.
- Прочисти уши и слушай, Охара, - заорал Хасидани. - Чувство
ответственности для солдата важнее жизни. Из-за тебя одного все новобранцы
взвода остались без завтрака. Завтрак еще куда ни шло, а что, если весь
взвод погибнет из-за твоего неумения уложить врага, из-за твоей оплошности?
Поразмысли над этим, растяпа!
Охара бессильно опустил голову на винтовку. Что он мог поделать?
Проклятая пуля не хочет попадать в мишень.
- К мишени бегом марш! Отставить! Ты пойдешь в атаку и поразишь ее с
ходу. Мишень сейчас твой враг, иди и уложи его! Кадзи, ступай с ним, покажи
ему штыковой выпад. Бегом марш!
Они побежали.
Кадзи услышал, как Охара всхлипнул.
- Перестань ты, - рявкнул он, невольно перенимая тон Хасидани. Кадзи
почувствовал, что и сам он захлебывается от безысходной тоски. Внезапно он
ощутил себя никчемным, жалким. Слюнтяй! От такого пустяка нюни распустил!
Охара бежал рядом и уже не сдерживал слез.
15
"Я, нижеподписавшийся, прошу считать это моим завещанием..."
Хасидани объяснял:
- В любую минуту наш полк могут отправить на передовую. А как я уже
говорил вам, раз попал на фронт, нечего рассчитывать, что вернешься оттуда
живым. Во втором параграфе седьмого раздела "Памятки воину" сказано: "Дух
высокой жертвенности побеждает смерть. Возвысившись над жизнью и смертью,
должно выполнять воинский долг. Должно отдать все силы души и тела ради
торжества вечной справедливости". Вам, конечно, знакома эта заповедь
защитника родины. Так вот, проникнувшись ее высоким духом, вы в течение часа
начиная с настоящей минуты должны написать завещания. Они будут храниться в
запечатанных конвертах и в случае вашей славной гибели на поле боя будут
отправлены по указанному вами адресу. Можете писать все, что хотите сказать
вашим близким. И еще. Согласно второму параграфу раздела третьего "Памятки
воину" положите в конверт ноготь и прядь волос. Цитирую: "Воин
всегда готов оставить свой прах на поле боя. Посему бывает, что семьи не
получают праха погибшего и должны быть извещены об этом".
Новобранцам выдали бумагу, конверты и оставили одних.
Завещание рядового 2-го разряда Яматохисы:
Высокочтимые отец и мать!
Да вселит в вас радость известие о том, что ваш сын пал на поле боя во
славу Императора. Пусть моя двадцатилетняя жизнь оборвалась, я все равно
пребуду в извечной справедливости. Считая, что верность родине является
наилучшим выполнением сыновнего долго, я неустанно нес солдатскую службу.
Дорогие родители, мне нечего вам завещать. Желаю прожить отпущенный вам
небом срок благополучно, гордясь тем, что ваш сын пал за императора.
Завещание рядового 2-го разряда Таноуэ:
Масуко, я ведь сам не знаю грамоты. Из-за меня ты, бедняжка, страдала,
а когда я ушел в армию, вообще уж все трудности упали на твои плечи. Прости
меня за это. Единственно, о чем я думаю, как ты осилишь всю работу. Ведь
если я помру, за двоих придется трудиться. Вот ведь как. Мне-то что, вот ты
будешь мучиться, Масуко, и тяжко мне, когда я думаю об этом. А у меня,
верно, все муки кончатся, как помру. Но и тогда, Масуко, я буду помогать
тебе из-под могильного камня. Когда осенью созреет урожай, представь, прошу,
что это я вернулся домой. Каждый год осенью я буду возвращаться к тебе.
Всегда буду приходить, пока ты не помрешь. Еще у тебя, Масуко, остается
земля, которую поднял я. Думай, что она - это я. Береги лошадь и корову,
чтобы за меня работали как следует.
Завещание рядового 2-го разряда Охары.
Высокочтимой матери,
Простите, что вопреки сыновнему долгу отправляюсь! в вечный путь раньше
вас. Пусть я умираю за императора, но мысль, что при этом я оставляю без
опоры престарелую мать, мучает меня нестерпимой болью. Если бы между вами,
высокочтимая матушка, и Томиэ не было неладов, поверьте, во сто раз легче
сносил бы я тяготы военной службы, не так печалился б при мысли о
предстоящих мне муках. Очень горько мне думать о неприязни между вами.
После моей смерти единственной опорой вашей останется Томиэ. Прошу вас,
призадумайтесь над этим. Знайте, что вражда между вами и женой не дает мне
умереть спокойно, и постарайтесь прожить остаток своей жизни в мире и
согласии с Томиэ.
Томиэ!
На тебя оставляю матушку и детей. Тебе, конечно, тягостно это, но
такова моя последняя просьба. Пожалуйста, выполни ее. Очень сожалею, что не
мог раньше поделиться с тобой своими тревогами: в обычных письмах в армии не
принято писать о своих страданиях. Но это не обычное письмо, это мое
завещание. Здесь можно. Ты была для меня небом данной хорошей женой, и
единственное, что мне не дает умереть спокойно, эт