ого вошло в привычку соблазнять в кафе молодых и красивых женщин. 1995 год. 13 января. Молодая светловолосая женщина, которая села в вагон метро, не давая возможности сойти другим пассажирам, уселась напротив меня с пакетом чипсов. С равными интервалами, не торопясь, она погружает свою руку в пакет, достает оттуда картофелинку, хрустит ею. Я желала, чтобы она быстрей закончила. Ее медлительность и спокойствие, с которым она расправлялась с чипами, вызывало у меня учащенное сердцебиение и рост нервного напряжения. Я думаю, что я убила бы ее в тот момент, и даже этого было бы недостаточно, может быть, я подвергла бы ее пыткам, как подростки, подчиняющиеся только своим желаниям, когда идут с ножом на незнакомца, лицо которого им не понравилось. 14 января. В следующем месяце Жанна Кальман, самый старый человек в мире, отпразднует свое стодвадцатилетие. Ее лечащий врач рассказывает о ней, о ее достижениях, чувстве юмора, всячески подчеркивает живость ее ума и находчивость: в сто лет она делала это, в сто десять то-то. "Представьте себе, что я однажды обнаружил ее взгромоздящейся на табурет, поставленный, в свою очередь, на стол, для того, чтобы поменять перегоревшую лампочку". Она получает сотни поздравительных писем на свой день рождения, как если бы эта долгая продолжительность жизни являлась бы целым шедевром. Но Жанна Кальман не сделала ничего другого, кроме как унаследовать в этой беззаботной старости свою генетическую предрасположенность. Вот уже на протяжении нескольких веков на Западе вошло в привычку соразмерять длительность человеческой жизни с природой, скалами, деревьями медитировать над развалинами замков, запыленными тенями, которые там обитают. Каждое лето сотни туристов приезжают, чтобы обнаружить следы прошлого в замках Луары и на мосту дю Гар. Но ничто не сравнится с эмоциями, которые испытываешь при виде живого существа, тела, пронесшего на себе неслыханное количество лет. Мы хотели бы сохранить это тело сузившимся, пергаментным, но, тем не менее, тело, которое будет принадлежать маленькой девочке, бегающей по улицам Арля в восьмидесятых годах восемнадцатого века. 20 января. Жак Гайо был приглашен вчера вечером в программу "Такого нет больше нигде", выходящей на "Канале плюс". Вокруг него ведущие и приглашенные заставляют плакать от смеха зрителей канала своими нескромными шутками. Сам он ничего не говорил, а только лишь улыбался со смущенным видом, словно ангел добра, брошенный в котел с развязными и похотливыми чертенятами. В этом невинном поведении (таким же образом его можно представить улыбающимся в самом из порочных замков маркиза де Сада) есть что-то, что беспокоит. 25 января. Муж и жена. Он сидит в кресле, на вид ему лет пятьдесят, у него одна из последних стадий миопатии. Она - рядом с ним. Заботливая, участливая, серьезная. С ними разговаривает врач. Мужчина решил уйти из жизни с его помощью, когда процесс деградации болезни будет невозможно остановить. В ожидании этого момента, врач регулярно наносит визиты в их маленький дом. Они разговаривают, как старые друзья. "Пора", - говорит мужчина. И вот действие разворачивается: первый укол усыпляет, второй - останавливает сердцебиение. Его супруга внимательно следит за всем, дает комментарии. Когда все заканчивается, она плачет. Затем она идет за письмом, которое ее муж оставил накануне: несколько фраз, стоившие ему шести часов усилий и мучений. Все это происходит в Нидерландах. На эту сцену невозможно смотреть без ужаса из - за ее трогательной простоты. Смерть больше не является здесь чем-то необычным, нестерпимой болью живых существ. Теперь это явление, за которым спокойно наблюдают врач, жена после того, как были сделаны уколы. И оператором, о котором ничего не известно. Этот фильм обязывает нас представлять мир, где, в какой-то мере, выбор смерти составляет часть жизненных планов, где "удаление себя" является таким же осмысленным выбором, как, например, женитьба. Март. Сараевские дети - сироты на развалинах в центре города. Одного из них зовут Марио. Он говорит: " По ночам мне снится, что моя мама жива". Его кепка надвинута на глаза. Он улыбается. Экран телевизора делает его ослепительно ярким, как если бы он находился в витрине магазина. 16 мая. По телевизору. Небольшая группа людей на улице Сэнт - Оноре перед Елисейским дворцом. Мужчины, женщины, дети, держащие в руках по одной розе. Смущенно, нерешительно, они входят во двор Резиденции. Выходит Даниэль Миттеран, которая сопровождает их до крыльца Президентского дворца. Потом появляется Франсуа Миттеран: "Не стойте на улице, здесь холодно",-говорит он, сопровождая свою речь приглашающим жестом человека, принимающего незваных гостей. Они не спеша входят в Резиденцию, продолжая держать в руках, словно свечу, по одной розе. Сегодня последний день президентства Франсуа Миттерана. У меня на глазах выступают слезы. На этом человеке, который только что произнес "Не стойте на улице", как какой-нибудь старый крестьянин, находящийся на пороге своего дома, закрываются четырнадцать лет моей жизни. 20 мая. Недалеко от площади Альма, на газоне между двумя аллеями, скрючившись, лежит какой-то человек. Мимо него, не останавливаясь, проходит женщина, бросает на него быстрый взгляд. Я делаю вывод, что он не мертв. На станции метро Сталинград в вагон поднимается укутанная во все белое фигура старого араба. Он похож на бедуина, потерявшего свой караван и бродящего между станциями Сталинград и Барбэс в его поисках. 6 июня. По радио сообщают: "Президент Франции позвонил Борису Ельцину". В течение нескольких секунд я представляла себе образ Франсуа Миттерана. В тот же вечер президент Ширак произнес посмертную хвалу солдату ООН, убитого в Сараево. Он читает, акцентируя каждое слово. Это был небольшой текст, распределенный на множестве маленьких листочков, которые он перекладывал один под другой. Механически, после каждого предложения он поднимает глаза. Он не умеет еще "делать взволнованный вид", тщательно скрывая, что он находится здесь по долгу службы и в первый раз в жизни видит текст, написанный одним из его секретарей. Солдату миротворческих сил было двадцать два года. Все больше и больше бездомных повсюду продают "Ля рю", "Ле ревербер": в метро, у входа в супермаркеты, во время красного сигнала светофора под дождем. Машины не опускают своих стекол, ведь это "газеты бездомных", а не настоящая пресса. В вагон пригородного метро поднялся продавец газет, едва сошел предыдущий. "Здравствуйте, меня зовут Эрик, я безработный. Если у вас есть желание мне помочь, купите "Ля рю". Всегда один и тот же голос, набирающий силу, чтобы заставить людей прекратить разговоры и обратить на себя внимание. Затем силуэт, более или менее быстро идущий по вагону, отыскивающий или нет взгляды людей, в зависимости от усталости и разочарования. Это был молодой человек в очках, в непромокаемом, несмотря на жару, плаще. У меня есть сын, которого тоже зовут Эрик. Начало июля. В Тилье - ан - Вексэн, на муниципальной трассе А14, на фасаде большого дома, стоящего на углу улицы со светофором, огромными буквами написано: РОГОНОСЕЦ. Анонимный автор пожелал, чтобы сотни автомобилистов, останавливающихся на красном светофоре, читали эту позорную для кого-то надпись, литоту, направленную на поражение. Испытывая при этом огромную радость от того, что множество людей станут свидетелями этого позора. Возможно тот, кому адресовано это оскорбление живет в этом доме и не осмеливается стереть то, что снова расцветет следующей ночью. Первый указ мэра о запрете попрошайничества и "нахождении в лежачем положении" некоторых людей на тротуарах города. Это должно было случиться. Уже давно пора убрать, наконец, этих живых существ, выставляющих напоказ свои бесформенные тела, держащие в руке литровую бутыль дешевого французского вина. При виде таких людей, туристы, расположившиеся на террасах кафе, испытывают смущение. Лежачая позиция - это позиция любви, сна и смерти. Непринужденности и остановленного времени. Это мировоззрение, отрицающее существование цивилизации и прогресса. Это искушение. Сербские войска снова вошли в Сребренницу, Зепу, так как никто не способен теперь представить себе настоящую войну, ни современные концентрационные лагеря; все возмущаются и всем наплевать. 26 июля. Вчера на станции метро "Сэн - Мишель" прогремел взрыв. Это случилось в половине шестого вечера. Семеро погибших, есть раненые, у которых серьезно повреждены ноги. Было выбрано наиболее удачное место для взрыва бомбы, словно капля кислоты, брошенная в муравейник. Мы пока не знаем всех имен погибших на станции "Сэн - Мишель". Пройдут недели, месяцы, и мы, как если бы ничего не произошло, также будем ожидать прибытия поезда на этой платформе, где были покалечены тела людей. 24 декабря. Сегодня, накануне Рождества, возвращаясь из рыбного магазина, я дала десять франков мужчине, сидевшего, прислонившись к урнам перед самым спуском по грязным ступенькам к станции метро. Лицо, изнеможденное алкоголем и бедностью. От него плохо пахло. "Счастливого рождества!" - крикнул он мне. На автомате я ответила: "И вам того же!" После этого я почувствовала к себе такое отвращение, что, чтобы смыть чувство стыда, я захотела укутаться в его пальто, целовать его руки, чувствовать его дыхание. 1996 год. Начало января. Обнаружили тело Селины Фенар, девятнадцатилетней девушки, пропавшей без вести в Англии неделю назад. Согласно результатам вскрытия, она была убита не сразу после своего исчезновения. В течение нескольких дней она подвергалась заточению прежде, чем обрести смерть. Вероятно, водителем - дальнобойщиком, который посадил ее в свой грузовик, когда она ехала автостопом.. Этот отрезок времени между ее исчезновением и убийством, эти несколько дней, когда она еще была жива, составляют самый трагичный элемент хроники происшествий. Ее близкие всегда будут помнить эти дни, когда девушка, будучи где-то в Англии, надеялась на свое освобождение, когда они могли хоть что-то предпринять. Факт того, что оказаться снова в том времени и изменить ход событий не представляется возможным и заключает в себе весь ужас нашего существования. Был момент, когда мужчины и женщины, находящиеся в тюрьмах Чили, Аргентины, Руанды были еще живы. 11 января. На автозаправочной станции "Мобайл", ближе к вечеру. Служащий стоит у кассы, слушая радио. Я - единственная клиентка. Он берет рассеянно мою кредитную карту, вставляет ее в аппарат. Легкая улыбка появляется на его лице. Он слушает "Большие головы" по РТЛ. Ведущий обращается к одной из слушательниц: "Итак, значит вы абсолютно согласны с тем, чтобы называть вещи своими именами, ну, я не знаю, например э-я-ку--ля-ци-я?" - "Да, согласна, но все в разумных пределах". Ведущий громко смеется: "Да, вы правы, иначе мы будем слышать эти слова отовсюду". Слышится смех присутствующих на передаче зрителей и ассистентов ведущего. Я ввела код своей карточки и жду, когда служащий заправки пробьет чек. Затем, не глядя на меня, он протягивает мне его, погруженный в свои мысли, более нескромные, чем слова, раздающиеся из радиоприемника . 13 января. Политики и, в свою очередь, журналисты произносят кол' локвиум, сам'мит, раздувая эти простые слова, чтобы придать им значимость. Это политико-журналистское произношение очень напоминает произношение школьных учителей, читающих своим ученикам диктант. Кажется, что Ширак, Жюппе и другие хотят сделать народ более образованным, научить его орфографии и литературному языку. 19 января. Можно разыграть сценку, датирующуюся прошлым годом. Перед зрителями на землю ставят пару ботинок, желательно на высоком каблуке. Во внутрь засовывают зажженную сигарету, позаботясь при этом сделать как следует затяжку, чтобы вызвать густой дым. Затем зрителям предлагается посмотреть на эту пару обуви, из которой вьется дымок. Задается вопрос: "Что это такое?" Среди присутствующих недоумение, вопросительные ухмылки. И тогда нужно сказать: "Это один тип, ожидавший автобус в Сараево". Эта сценка вызывает взрыв смеха при условии, что она театрализована: нужно обязательно видеть ботинок, откуда выходят легкие кольца дыма. За одну секунду (время, необходимое гранате) мы видим улетучивающегося человека, развалины, пара башмаков приобретает зловещий смысл. Такую метаморфозу невозможно перенести без взрыва хохота. Описывать эту сценку - возможно, не самый худший способ, чтобы не забыть войну в Боснии. Начало мая. Из здания вокзала попадаешь в подземный туннель, где останавливаются автобусы. В небольшой нише расположился ярко освещенный "Снак", где можно купить сэндвичи и напитки. У подножья эскалатора, который, как правило, не работает, несколько африканцев раздают листовки. На земле - баночки с пивом. Постепенно, вокзал Сэржи - Префектюр начинает походить, в сокращенной модели, на все многолюдные вокзалы мира: Марсель, Вена, Братислава. И в каждом какая-нибудь девушка сидит в глубине "Снака". Надпись на стене вокзальной парковки "If your children are happy they are communists", и т. д., начинает понемногу стираться. Надпись "Эльза, я тебя люблю" исчезла. По-прежнему остается " Алжир - моя любовь", заключенная в красную звезду. 10 мая. Вот уже несколько недель за плитой у меня жила мышь, накапливая съестные запасы из остатков пищи и подкладывая кусочки шерстяных изделий для своего будущего гнезда. Как только зажигалась плита, распространялся запах мочи. Мышь прилагала все усилия, чтобы остаться в своем гнездышке. Каждую ночь она приносила туда остатки пищи и шерстяные нити, которые я выметала днем. Чтобы с этим покончить, позавчера, я поставила мышеловку. Мышь сожрала сыр, минуя эту ловушку. Такое разумное поведение должно было быть, вероятно, компенсировано, но мне было все равно: я снова установила ловушку. Этим утром я обнаружила ее тело сдавленным прямо посередине, голова на боку, глаза выпучены. Я вытащила ее тельце из ловушки, бросила в мусорное ведро. В последний раз я подмела за плитой, собрала остатки шерсти и пищи. Я привыкла уже к ее существованию. Когда я пользовалась плитой, когда я открывала духовку, я знала, что она там, внизу, прислушивается ко всем шумам, узнавая их, великолепно адаптировавшись к жизни на моей кухне. Даже жар духовки не мог ее больше удивить. Я прервала связь, которая соединяла меня с живым существом. 12 июня. В магазине Леклерк, в овощном отделе сильный запах туалетной воды Жавель, опьяняющий, словно запах спермы. Август. Борис Ельцин принес клятву на Конституции. Пятиминутная церемония. Глава второй могучей державы мира выглядел почти неподвижным, растолстевшим, с неровной походкой. Кажется, что он превратился в каменную статую. П, неодобрительно упрекает свою мать, что та играет в лото. Она отвечает ему, что играет, потому что "находится в ожидании чего-то неизвестного". 13 декабря. Полный вагон метро. Слышится женский голос, становящийся громче с каждым словом: "Будьте немного человечнее!" Воцаряется тишина. Ужасающий голос, рассказывающий о своем несчастье, обвиняющий человеческий эгоизм, теплые людские задницы и т. д. На нее никто не смотрит и никто не отвечает на ее гнев, потому что она говорит правду. Сойдя на платформу, она сталкивается с людьми, несущими сумки с рождественскими подарками, она осыпает их бранью: "Вы лучше бы дали денег беднякам, чем покупать все эти безделушки". И снова правда. . Но подают не для того, чтобы сделать добро, а чтобы тебя полюбили. Подать бездомному только лишь для того, чтобы он совсем не сдох с голода - невыносимая мысль, и от этого он вряд ли нас возлюбит. 1997. 10 января. Когда я уже готовилась спуститься на станцию Шатле, громкий женский голос спросил меня: "На ветку пригородного метро в Аль - это не с этой станции?" Я сказала ей, что она может доехать туда и со станции Шатле. Она направилась к противоположной платформе, и я показала ей жестом вернуться. И в этот момент, может быть несколькими секундами позже, в громкоговорителе раздался женский голос: "Вследствие (она явно колебалась) сильного задымления мы просим пассажиров направиться к выходу".Я подумала: "Ну почему такое случилось со мной? Почему я оказалась здесь именно в этот момент?" Мы все направились к выходу в другом конце платформы. Женщина из громкоговорителя повторяла, чтобы мы, направляясь к выходу, соблюдали спокойствие и хладнокровие. Ее голос дрожал. В глубине платформы выход, которым я намеревалась воспользоваться, чтобы выйти на площадь Сэнт - Опортюн, был прегражден полицейскими, которые нам указали другой коридор. Он был сильно задымлен. Я двигалась, дрожа от страха и стараясь не дышать. Спокойствие людской толпы впечатляло. Я была готова растолкать всех людей. Бесконечные минуты, перед тем, как я увидела выход на улицу. На тротуаре, перед входом на станцию, была припаркована пожарная машина. Столпившиеся люди спросили меня, что происходит. Я не ответила. Я быстро шла по улице Риволи ни о чем не думая, говоря себе, что люди еще не знали, что на станции Шатле произошел терракт, что, несмотря на раненых и погибших, люди продолжают жить, как ни в чем не бывало, как это было на станциях Сэн - Мишель и Порт - Руаяль. Затем я вспомнила, что мне нужно было ехать до Опера, значит, мне надо было сесть в автобус. Медленно, я вышла из шокового состояния. Вероятно, никакого терракта и не было, а произошел всего лишь несчастный случай. Позже я с удивлением вспоминала ту женщину, которой я была в течение часа. 11 января. Магазин Леклерк. Около кассы молодой человек высокого роста, с лицом, усыпанным угрями, закончил укладывать свои зарегистрированные покупки в тележку. В момент оплаты он смотрит, ничего не говоря, над головами покупателей во внутрь магазина, показывая таким образом, что он кого-то ждет, вероятно, свою жену, у которой находится кошелек. Все ждут. Обычные раздраженные выражения лиц. Женщина - кассир снимает трубку внутреннего телефона: " Ожидающий чек". Чуть позже приходит менеджер, который производит манипуляции с кассой при помощи ключа. Кассир переходит к следующему клиенту. Молодой человек оставляет свою тележку и направляется в глубь магазина, потом возвращается к нам, преследуемый толпой без своей спутницы. Кассирша не перестает бросать на него подчеркнуто враждебные взгляды, продолжая обслуживать следующего клиента. Закончив, она покидает кассу, демонстративно идет к оставленной полной тележке, отставляет ее в сторону, снова усаживается и принимается пробивать мои покупки. Молодого человека, углубившегося в отделы в поисках жены, больше не видно. Когда я оплатила свои покупки и толкала уже свою тележку к выходу, молодой человек снова возник, один, крутящий головой во все стороны, постоянно с какой-то странной невозмутимостью. Может быть, его жена примеряет брючки в кабинке или играет с ним в прятки, забавляясь, видя, как он бродит между отделом для садоводов и кормом для собак, чтобы посмеяться, отомстить или унизить его перед всеми. Или даже она выбрала этот момент, чтобы оставить его, унеся с собой деньги и ключи от машины. А возможно, она повстречала другого мужчину, и они сейчас целуются в ближайшем кафе или занимаются в туалете любовью. Интерпретации реальности почти бесконечны. 17 февраля. 45 процентов населения не имеют ничего против того, чтобы в верхней палате Парламента присутствовали депутаты от Национального Фронта. 20 февраля. Брюно Мэгрэ по Европе - 1: "Наши идеи находят поддержку у французского населения, мы не нуждаемся в пятнадцати депутатах, нам достаточно двух - трех". Пятьдесят девять процентов населения одобряют закон Дебре, согласно которому каждый иммигрант - это потенциальный преступник, и его можно будет выдворить из страны, используя самый малейший повод. 22 февраля. Мы прибыли в четырнадцать часов на Восточный вокзал для участия в конференции против указа Дебре. Народу чуть больше, чем в обычную субботу. Группа сотрудников общественного мнения поджидает нас у входа из метро: "Вы идете на манифестацию? Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?" Мы отвечаем, прислонив листок к окну кафе. Мы спускаемся на бульвар Мажента до ресторана "Да Мино", место, где ассоциация "СОС РАСИЗМ" назначила встречу с деятелями кино, также высказывающими свое недовольство. Они сейчас обедают в веселой, непринужденной атмосфере. Мы уходим, снова поднимаемся к Восточному вокзалу, где перед памятником Депортированным должны были митинговать писатели. Там никого нет. Должно быть, еще очень рано. Позже приходят люди, обнимающие друг друга, среди которых высокий лысый тип в шляпе с широкими полями, очень артистичный. В самом центре вокзала писатели образовывают круг вокруг этого человека, плечо к плечу, показывая только спину. Складывается впечатление, что, чтобы его разжать нужно приложить усилия. Таким же образом образуется вторая группа. В отличие от вечеринок, где они с легкостью перемещаются из одного салона в другой, смотря прямо перед собой, в этом здании Восточного вокзала писатели спаиваются один с другим, разрывая свой круг только лишь для того, чтобы впустить в него вновь прибывших знакомых, приветствуя их громкими возгласами. В три часа, покинув вокзал, толпа заполнила бульвар Мажеста. Мы потеряли из виду группу писателей, находившихся в первом ряду манифестующих и теперь мы в самом центре анонимной толпы. Мы шествуем таким образом до шести часов вечера между аллеями, наполненными людьми. Единственное действо в этот момент заключается в том, чтобы быть там, присутствие тебя. Сознание просто трепетало от идеи, что ты можешь изменить ход событий. От этого присутствия или физического отсутствия (либо два - три человека, либо целое море людей) и зависело доказательство существования идеи. Сегодня это было море. 28 февраля. Громкий голос в вагоне метро: "Сегодня я не продаю газет, я продавал их, но это никому не интересно". Мужчина внимательно смотрит на людей, которые вышли на улицы, чтобы выразить свой протест против указа Дебре, но никто не выступает против безработицы: "нужно продолжать спать на улице и помирать с голоду". Снова, в который раз, голос говорит правду. И тут же с яростью: "В 89 году королю снесли голову; сегодняшние люди не смогли бы это сделать. Они бы струсили". В течение всего этого времени я проверяю работы моих студентов, анализирующих текст Дон Жуана. Говорящий мужчина намного беднее и несчастнее, чем крестьянин времен Мольера. Денег я ему не дала. Позже появился аккордионист, который играл мелодии песен Далиды. Непреодолимое желание полезть в кошелек за монетой, как если бы удовольствие сильнее толкало подать милостыню, нежели чем обнаженная видимость нужды. 4 марта. По радио Ален Мадлен отвечал на вопросы слушателей, звонивших с жалобами: "Зарплата снижается, мое пособие уменьшается, я теперь безработный, Рено сократил рабочие места. На каждый вопрос Мадлен отвечал неизменное: "Нужно создать новые рабочие места". Он произносит "соз-дать": нужно создать, тоном, будто он обращается к умственно отсталым. Он победоносно отчитывает своего собеседника: " В ваших словах я чувствую страх!" Нужно быть последним трусом, чтобы не создавать новые рабочие места, когда высок уровень безработицы и когда отчетливо видится перспектива наложения ареста на имущество и задолженность по квартплате превышает два месяца. В какой-то момент Мадлен упоминает о своем происхождении: "Мой отец был квалифицированным рабочим. Я знаком с квитанциями по оплате". Как будто он остался таким же маленьким мальчиком из рабочего квартала. Эта речь, наносящая оскорбление здравому смыслу людей, была произнесена бывшим министром без всякой надежды вмешаться, чтобы раскрыть эту ложь и выразить свое презрение. Слушатели не имели возможности, в свою очередь, его "оскорбить", из-за страха, что могут отключить микрофон. Они ни могли спросить, а сколько он зарабатывал в месяц, где он жил, какие рабочие места он "соз-дал" сам. Кроме того, радио делало разумными и обоснованными предложения, казавшиеся полным абсурдом, но высказанные авторитетным голосом. Мне лично было стыдно (поэтому я и пишу эти строки). 5 марта. Габриэль Рюсье покончила с собой первого сентября 1969 года. Ей было тридцать два года. Она была посажена в тюрьму, потому что полюбила одного из своих учеников, которому было всего восемнадцать лет и который в то время считался "несовершеннолетним". Кайат по этому сюжету снял фильм "Умереть любя" с Анни Жирардо в роли Габриэль Рюсье и с музыкой Шарля Азнавура. Она умерла не от любви, а от осуждения ее обществом, сознание которого было изменено шестьдесят восьмым годом. Сначала семья: разведенная, она отрывает молодого человека, университетского мальчика, от его расписанного по часам будущего: учеба, женитьба на девушке своего круга. Будучи матерью двоих детей, она высмеивает этой связью с молодым человеком ведущую роль и "самую высокую миссию" женщины. Затем школа: будучи учителем, она разрушает границу между преподавателем и учеником, выставляет напоказ скрытые желания между одними и другими. В конце правосудие, пользуясь своими правами, выполняет волю школы и общественности. Габриэль Рюсье становится искупительной жертвой шестьдесят восьмого, своего рода великомученицей нашего времени. 7 марта. Закрытие заводов Рено в Виворде, в Бельгии, вызывает первую волну всеобщеевропейской забастовки. В это же время биржа продолжает "парить" (сам образ - легкий, красивый, тогда как для безработных это слово наполняется зловещим смыслом: "угрожающий, бьющий"). Одним словом, это означает, что люди вычеркнуты одним росчерком пера, чтобы другие, например, акционеры, обогащались. В крайнем случае, смерть одних могла бы быть охотно принята, чтобы другие благодаря ей делали состояние. Нам показывают квалифицированных, оставшихся не у дел рабочих, но никогда не показывают акционеров, прячущихся за своими деньгами. На Кубе дети берут напрокат игрушки других детей. 2 апреля. Сегодня вечером, в течение целого часа, Летиция, студентка одного из университетов, рассказывала на Франс Интер о своей работе на "линии желаний". Женатые мужчины звонят ей во время работы из своих офисов, холостяки - вечерами и по выходным. Наибольший наплыв в день Святого Валентина и на Святого Сильвестра, так как они не могут перенести в это время одиночества. Летиция заставляет их думать, что находится у себя дома (что позволяет ей прерывать сеанс, сообщая, что в дверь звонит почтальон), что она занимается этим не из-за денег, а потому что она любит это делать, и они ей верят: "Ты настоящая шлюшка!" Они уважают свою женщину, отказывающуюся заниматься содомией и делать глубокую фелляцию. Все ее уверяют, что их половой орган имеет в длину по меньшей мере двадцать два сантиметра в состоянии эрекции, и не знаю уж сколько в диаметре. Они говорят: "Послушай мою письку". Это забавно. 24 апреля. Винсент Ван Гог в одном из своих писем: "Я стараюсь передать самые быстрые движения нашей современной жизни". 2 июня. В Педагогическом колледже на улице Улм, чешский профессор, лет сорока ждет в коридоре: он должен скоро выступать на конференции. Его волнение очень заметно. Мы, десять - двенадцать человек, входим в аудиторию. Он начинает читать свой текст слегка дрожащим голосом. На нем симпатичный зеленый костюм и рубашка под цвет галстука. Сколько тревог, может быть, бессонных ночей из-за одного часа речи для десяти слушателей, из которых некоторые, как обычно, записывают что-то только для того, чтобы расчистить себе путь для наступательных действий против оратора. Для профессора, для нас, слушающих его, сознание которых скользит от реального к скучному в этот жаркий день, речь идет о жертве, которую приносят для получения знаний и навыков. 18 июня. От рождения до самой смерти наша жизнь проходит все больше и больше между супермаркетом и телевидением. Такая же пустая и глупая, как раньше между полем и вечерней зарей. 5 августа. Умерла Жанна Кальман, стодвадцатидвухлетняя старушка, самая старая представительница человеческого рода. Почти общенациональный траур. После себя она не оставила ни какого свидетельства, которое можно было бы предать всеобщей огласке, ни даже своего личного дневника. Ее единственное произведение - это ее продолжительная жизнь, выходящая за рамки возможного. Жанна Кальман воплотила в себе всю эпоху. Эпоху, которую мы не смогли бы пережить. Ее существование не вписывается ни в какие рамки с нашим существованием, и даже с существованием наших родителей и родителей родителей. Ее глаза видели мир, который мы не можем даже себе представить. Ей было десять лет, когда в четырнадцатом году солдаты уходили на войну с цветком в дуле ружья. Согласно обычному предположению, она "могла бы знать" Мопассана, Верлена, Золя, Пруста, Колетт, Равеля, Модильяни, которые уже давно умерли, которым было далеко до ее прожитых лет. Можно было мысленно провести этой женщиной, cловно маркером, через все страницы прожитого века. Уцелевши физически, у нее не сохранилось практически никаких воспоминаний о прошлом; единственное, что она запомнила - это убийство царской семьи в 1917 году. С биологической точки зрения, Жанна Кальман представляет собой эпоху, не испытавшей ни ужасов, ни потрясений. 12 августа. В 1995 году, несколько сотен человек умерли в бедных кварталах Чикаго вследствие сильнейшей жары. Они заперлись в своих домах и боялись выйти на улицу. Сто одиннадцать тел не смогли быть опознаны, так как они не были востребованы родственниками. Устроили коллективные похороны. "Вырытая бульдозером яма имела в длину около пятидесяти метров. На ней нет ни эпитафии, ни надгробного камня". ("Ле Монд дипломатик") 1 сентября. В ночь с субботы на воскресенье на мосту Альма, в туннеле, в автомобильной катастрофе трагически погибла принцесса Диана и ее возлюбленный. Яркий контраст между всеобщим шоком, вызванным смертью принцессы, и безразличием перед гибелью пятнадцати человек, задушенных в Алжире. Мы ничего не знаем о жизни убитых алжирцев, но мы знаем все о Диане, о ее несчастном браке, о ее детях и миниюбках. За историей ее жизни следили годами, с Дианой идентифицировали себя большинство женщин: "Хоть и принцесса, но похожа на нас". История неизвестных алжирцев начинается с их смерти. Ни их количество, ни несправедливость и варварство, которые стали причиной их гибели не вызывают такое количество эмоций, как личная история молодой, красивой и богатой женщины. Смерть принцессы Дианы заставляет нас задуматься о несправедливости судьбы. Мы плачем, узнав о гибели принцессы. Ее смерть - утешение. Но из-за гибели задушенных алжирцев появляется чувство стыда, потому что мы никак на нее не реагируем. 24 октября. В книжном магазине аэропорта Ванкувера, среди упаковок бестселлеров, выложенных на полках, разместилась книга, посвященная оргазму от издательства "Шитбрук". Вверху подзаголовок: "The ultimate pleasure point: the cul-de-sac". 7 ноября. Через два - три года франки исчезнут. На их место придет Евро. Неловкость, почти боль при мысли об их исчезновении. С рождения и до настоящего времени моя жизнь была во франках: ириски - пять старых франков, талончик на обед в студенческой столовой - два франка. Шестидесятые годы: мой подпольный аборт - четыреста франков, моя первая зарплата - тысяча восемьсот франков. Менее чем через десять лет, сообщить: "Я зарабатывала восемьсот франков" будет вполне достаточным, чтобы сказать, что ты из другой эпохи, обозвать тебя "ретроградом", как это было для знати девятнадцатого века, которая все еще продолжала считать в экю. 11 ноября. Там, где я нахожусь в данный момент - полная тишина. Это - мой дом, являющийся точкой в неопределенном пространстве нового микрорайона. Я ставлю эксперимент: мысленно пробежать по территории, которая меня окружает, описать и обозначить, таким образом протяженность реального и воображаемого, принадлежащая мне в этом городе. Я спускаюсь до Уаз: вот дом Жерара Филлипа; я пересекаю его, пролетаю над центром развлечений в Невиле, возвращаюсь в порт - Сержи, делаю рывок в Эссек, к кварталам Тулеза и Марадаса, прохожу мост Эрани и оказываюсь в торговом центре "Арт де вивр". Затем возвращаюсь на автотрассу А15, сворачиваю с дороги на деревенское поле, чтобы добраться до Сэнт - Уэн Омон, где расположены кинотеатр "Утопия" и аббатство Мобюшон. Я пролетаю над Понтуазом во всех направлениях, добираюсь до Овер - сюр - Уаз, поднимаюсь к церкви, возле которой, на кладбище находится, увитая плющом, могила Ван Гога. Я возвращаюсь этим же маршрутом в Уаз и совершаю быстрый набег на Осни. Я прохожу по длинным проспектам, уводящих в центр Сэржи - Префектюр: там находятся Труа Фонтэн, голубая башня, театр, консерватория и библиотека. Теперь я на красной ветке пригородного метро совершаю быстрый пробег по высоковольтной линии до Сэржи - Сэнт - Кристоф, на вокзале которого находятся огромные часы. Я прогуливаюсь по улице, ведущей к башне Бельведер и к колоннам мемориала мира, с которой виден силуэт Дефанса и очертания Эйфелевой башни. В первый раз в жизни я завладела территорией, которую я пробегаю вот уже двадцать лет. 30 ноября. Они снова уехали в свой пригород на востоке Парижа. Они проснулись в час дня, так как легли в три часа ночи после просмотра "Секретных материалов" и игры на компьютере. В два часа они пообедали, а затем отправились прогуляться в "Арт де вивр", торговый центр, открытый в воскресенье. Они провели долгое время в книжном отделе, купив новые компьютерные игры. Он принес постирать белье. Утром я стирала " в две машины", а днем гладила "в три утюга" его футболки и джинсы, главное составляющее его гардероба. Я помечаю здесь признаки нашей эпохи, ничего личного: воскресенье одинокой женщины, сын которой приезжает со своей подружкой в парижский мегаполис, чтобы ее навестить. Очень сожалею, что не начала отмечать эти детали с того момента, как взялась за перо в двадцать два года: выходные дни девушки шестидесятых годов, проводимые у ее родителей в провинции. Тогда я хотела передавать лишь состояние души. 13 декабря. Давид Бомм, скинхед, толкнувший Имада Бушуда, молодого араба, в воду гавани на западном побережье Франции, написал в своем дневнике: "Было восемнадцатое апреля, было холодно. Желание смерти переполняло мое существование". Этот отрывок из дневника напоминает пассаж из романа, написанного от первого лица. Но это не вымысел, а точная передача эмоций и чувств, испытанных после настоящего преступления и повлекшие смерть Имада Бушуда. Можно остаться прикованной последней фразой, ужасной и красивой по структуре. Но Бомм никогда бы не испытал этого чувства и не описал бы его, если бы не убил юношу своего возраста, только лишь потому, что тот был арабом. Его литературное достоинство было бы "допустимым" при единственном условии, что это было бы неправдой. Эта манера письма, не преувеличивает ли она преступление, подтверждая его отсутствием угрызений совести? Нужно делать выбор: либо литературный стиль не поддается морали, либо он постоянно обнажает эту самую мораль.  1998. 27 февраля. "Не хотите ли чашечку кофе?" - предлагает парикмахерша. Затем добавляет: "Может, хотите что-нибудь почитать?" Ни газеты, ни журнала ; есть какая-то брошюрка, содержание которой не имеет никакого смысла. Если сказать "да", она принесет первую попавшуюся ей газету. Но можно рассуждать иначе: в слове "чтение" можно расслышать слово "еда", "что-нибудь почитать" - это - как "что-нибудь поесть". 25 марта. В утреннем вагоне метро какая-то женщина подправляет себе ресницы, держа зеркальце на уровне носа. Другая подпиливает себе ногти, после чего начинает наносить на них лак. Они выполняли эти действия в окружении людской толпы с такой тщательностью, как если бы они были одни в своих ванных комнатах. Что это - высшая степень свободы или эксгибиционизм - сказать трудно. Их руки и веки, которые они чистили и подкрашивали в тихой радости удовлетворения, казались им не принадлежащие. 2 апреля. Папона приговорили к десяти годам лишения свободы. Я не знаю, что и думать. Нам сказали: "Попробуйте переместить себя в ту эпоху; тогда ситуация не была достаточно ясной". Это означает, что нужно поставить себя рядом с теми, кто ничего не боялся в своих конторах в Виши или где-то еще, но никогда с теми, кто умирал в поездах, направляющихся в Аусвенцим. 9 апреля. Франс Интер пригласила к себе на передачу руководительницу фонда поддержки малого и среднего бизнеса. То, что мы слышим сразу - это ее голос, а не то, что она говорит. Голос, четко разделяющий слова, голос, который не говорит, а произносит. Голос, не ведающий, что значит жить на 3100 франков в месяц, даже на 10000. В первый раз, сегодня, в Ошане я не вернула на место хлеб в целлофановой упаковке, который я почему-то расхотела. Хлебный отдел был слишком далеко, и я скромно положила багет на упаковки с кошачьим кормом. Мне было стыдно за свое поведение. В этот момент я представила себе сотни продуктов, оставленных в не предназначенных для них местах: остатки колбасных изделий в обувной секции, йогурты в овощном отделе, и т.д.. Покупатели больше не подчиняются правилам поведения, установленным супермаркетами: взять тележку, пробежать отделы, протянуть руку к объекту, схватить его, уложить в тележку или же снова поставить его на полку, направиться к кассе, оплатить. Теперь делают так: вскрывают упаковки с тортами, пузырьки с туалетной водой, пробуя, нюхая везде, где это возможно, устраивают беспорядок во всех отделах и уходят, естественно, ничего не купив. Я спрашивала себя, почему раньше такого не было. 11 апреля. Вплоть до 1968 года - черно - белые воспоминания детства. Затем начинаются цветные. Разве память не прошла тот же путь перехода от черно - белого изображения к цветному, как телевидение? 12 апреля. Мазарин Пенжо - это тот тип образованной, жизнерадостной молодой женщины, считающей, что ее способности заключаются в том, чтобы написать какую- -нибудь книгу. Вот она и пишет. Она озаглавливает свое детище "Первый роман". Этим заголовком она ставит акцент на своем достижении: это - мой первый роман, мало беспокоясь о том, чтобы привлечь читателя словом, фразой, вызвать желание и ожидание чего-либо. Заголовки книг, одна из многочисленных функций которых - различать одни произведения от других, хороши для неизвестных авторов, но не для Мазарины Пе