обивалось немного света. Я передал ей пузырь. Она сделала крохотный глоточек, передала бутылку обратно. Мы сидели, опираясь спинами на изголовье кровати и подушки. Бедро прижато к бедру. - Хэнк, а месяц - просто узенькая щепочка. Но звезды - такие яркие и прекрасные. Это заставляет задуматься, правда? - Да. - Некоторые из них мертвы уже миллионы световых лет, а мы все равно их еще видим. Я протянул руку и пригнул голову Сесилии к себе. Ее рот приоткрылся. Он был влажен и хорош. - Сесилия, давай поебемся. - Мне не хочется. В некотором смысле, мне тоже не хотелось. Именно поэтому я и спросил. - Не хочется? Тогда почему ты меня так целуешь? - Я считаю, что людям надо не спеша узнавать друг друга. - Иногда на это нет столько времени. - Я не хочу этого делать. Я вылез из постели. В одних трусах дошел до двери и постучался к Бобби и Валери. - Что такое? - спросил Бобби. - Она не хочет меня ебать. - Ну и? - Пошли искупаемся. - Уже поздно. Бассейн закрылся. - Закрылся? Ну, вода же там есть? - Я хочу сказать, там свет выключили. - Это нормально. Она не хочет со мной ебаться. - У тебя плавок нет. - У меня есть трусы. - Ладно, подожди.... Бобби и Валери вышли, прекрасно облаченные в новые, плотно облегающие купальные костюмы. Бобби протянул мне колумбийского, и я глотнул. - Что там с Сесилией? - Христианская химия. Мы подошли к бассейну. Так и есть, огни погасили. Бобби и Валери нырнули тандемом. Я сел на край, ноги болтались в воде. Я потягивал водку из горлышка. Бобби и Валери вынырнули вместе. Бобби подплыл к краю бассейна. Он дернул меня за лодыжку: - Давай, говнюк! Кишка тонка? НЫРЯЙ! Я глотнул водки еще, поставил бутылку. Нырять я не стал. Я осторожно опустил себя через бортик. Потом плюхнулся. В темной воде было странно. Я медленно опускался на дно бассейна. Во мне было 6 футов росту и 225 фунтов весу. Я ждал, когда коснусь дна и оттолкнусь ногами наверх. Да где же это дно? Вот оно, а кислород у меня почти кончился. Я оттолкнулся. Медленно пошел вверх. В конце концов, я вырвался на поверхность воды. - Смерть всем блядям, сжимающим передо мною ноги! - заорал я. Открылась дверь, и из квартиры в цоколе выбежал человек. Управляющий. - Эй, так поздно купаться не разрешается! Огни в бассейне не горят! Я подгреб к нему, дотянулся до бортика и посмотрел на него снизу. - Слушай, хуй моржовый, я выпиваю два бочонка пива в день, и я - профессиональный борец. По природе своей, я - добрая душа. Но я намереваюсь купаться и хочу, чтобы огни ЗАЖГЛИ! СЕЙЧАС ЖЕ! Прошу тебя только один раз! И отгреб. Огни зажглись. Бассейн ярко осветился. Как по волшебству. Я догреб до своей водки, снял ее с бортика и хорошенько присосался. Бутылка почти опорожнилась. Я опустил голову: Валери и Бобби плавали под водой кругами друг вокруг дружки. У них хорошо получалось, они были гибки и грациозны. Как странно, что все вокруг - моложе меня. С бассейном мы покончили. Я подошел к двери управляющего в мокрых трусах и постучал. Тот открыл. Мне он понравился. - Эй, кореш, можешь гасить свет. Я кончил купаться. Ты клевый, малыш, ты клевый. Мы пошли к себе. - Выпей с нами, - сказал Бобби. - Я знаю, что ты несчастен. Я зашел и пропустил два стаканчика. Валери сказала: - Слушай, Хэнк, все эти твои бабы! Ты ведь не можешь их всех ебать, ежу понятно. - Победа или смерть! - Отоспишься - пройдет, Хэнк. - Спокойной ночи, толпа, и спасибо.... Я вернулся в спальню. Сесилия распласталась на спине и храпела: - Гуззз, гуззз, гуззз.... Она мне показалась жирной. Я снял мокрые трусы, залез в постель. Потряс ее. - Сесилия, ты ХРАПИШЬ! - Ооох, ооох.... Прости.... - Ладно, Сесилия. Это совсем как замужем. Я тебя утром проучу, когда буду свеженький. 81 Меня разбудил звук. День еще не совсем наступил. По комнате двигалась Сесилия, одевалась. Я посмотрел на часы. - 5 утра. Что ты делаешь? - Я хочу посмотреть, как восходит солнце. Обожаю рассветы! - Не удивительно, что ты не пьешь. - Я вернусь. Можем позавтракать вместе. - В меня уже 40 лет завтраки не лезут. - Я пойду рассвет посмотрю, Хэнк. Я нашел закупоренную бутылку пива. Теплое. Я открыл ее, выпил. Потом уснул. В 10.30 в дверь постучали. - Войдите.... Там были Бобби, Валери и Сесилия. - Мы только что позавтракали вместе, - сообщил Бобби. - Теперь Сесилия хочет снять туфли и погулять по пляжу, - сказала Валери. - Я никогда раньше не видела Тихий Океан, Хэнк. Он так прекрасен! - Сейчас оденусь.... Мы пошли вдоль берега. Сесилия была счастлива. Когда накатывали волны и захлестывали ей босые ноги, она орала. - Толпа, вы идите вперед, - сказал я. - Я тут бар поищу. - Я с тобой пойду, - сказал Бобби. - А я присмотрю за Сесилией, - сказала Валери.... Мы нашли ближайший бар. Там оставалось только два свободных табурета. Мы сели. Бобби достался мужской, мне - женский. Мы заказали выпить. Женщине рядом со мной было лет 26-27. Что-то ее поистаскало - рот и глаза выглядели устало, - но, несмотря на это, она держалась. Волосы темные и ухоженные. В юбчонке, ноги - хорошие. Душой ее был топаз, видно по глазам. Я поставил свою ногу рядом с ее. Она не отодвинулась. Я опорожнил стакан. - Купите мне выпить, - попросил ее я. Она кивнула бармену. Тот подошел. - Водку-7 для джентльмена. - Спасибо.... - Бабетта. - Спасибо, Бабетта. Меня зовут Генри Чинаски, писатель-алкоголик. - Никогда не слыхала. - Аналогично. - Я держу лавку рядом с пляжем. Безделушки и дрянь всякая, в основном - дрянь. - Мы квиты. Я тоже пишу много дряни. - Если вы - такой плохой писатель, то почему не бросите? - Мне есть нужно, жить где-то и одеваться. Купите мне еще выпить. Бабетта кивнула бармену, и я получил новый стакан. Мы прижимались друг к другу ногами. - Я - крыса, - сообщил я ей, - у меня запоры и не стоит. - Насчет запоров - не знаю. Но то, что вы крыса - это точно, и у вас стоит. - Какой у вас номер телефона? Бабетта полезла в сумочку за ручкой. И тут зашли Сесилия и Валери. - О, - сказала Валери, - вот где эти мерзавцы. Я же тебе говорила. В ближайшем баре. Бабетта соскользнула с табуретки и вышла наружу. Я видел ее сквозь жалюзи на окнах. Она уходила прочь, по набережной, и у нее было тело. Гибкое, как ива. Оно качнулось на ветру и пропало из виду. 82 Сесилия сидела и смотрела, как мы пьем. Я видел, что противен ей. Ем мясо. У меня нет бога. Нравится ебаться. Природа меня не интересует. Я никогда не голосовал. Люблю войны. От открытого космоса мне скучно. От бейсбола скучно. От истории скучно. От зоопарков мне тоже скучно. - Хэнк, - сказала она, - я выйду ненадолго наружу. - А что там, снаружи? - Я люблю смотреть, как люди в бассейне купаются. Мне нравится, когда им хорошо. Сесилия встала и вышла. Валери рассмеялась. Бобби рассмеялся. - Ладно, значит, я ей в трусики не полезу. - А хочется? - спросил Бобби. - Тут оскорблен не столько мой позыв к сексу, сколько мое эго. - И о возрасте своем не забудь, - сказал Бобби. - Нет ничего хуже старой свиньи-шовиниста, - ответил я. Мы пили дальше молча. Через час или около того Сесилия вернулась. - Хэнк, я хочу уехать. - Куда? - В аэропорт. Я хочу улететь в Сан-Франциско. У меня все вещи - с собой. - Я-то не против. Но сюда нас привезли Валери и Бобби на своей машине. Может, им пока не хочется уезжать. - Мы отвезем ее в Л.А., - сказал Бобби. Мы уплатили по счету, сели в машину, Бобби - за руль, Валери - рядом, а Сесилия и я - назад. Сесилия отстранилась от меня, прижавшись к дверце, - как можно дальше. Бобби включил магнитофон. Музыка обрушилась на заднее сиденье волной. Боб Дилан. Валери протянула нам кропаль. Я дернул, потом попробовал передать его Сесилии. Та съежилась. Я вытянул руку и погладил ее по колену, сжал его. Она ее оттолкнула. - Эй, парни, ну, как вы там, сзади? - спросил Бобби. - Это любовь, - ответил я. Мы ехали час. - Вот аэропорт, - сказал Бобби. - У тебя еще два часа, - сказал я Сесилии. - Можем вернуться ко мне и подождать. - Все в порядке, - ответила та. - Я хочу пойти сейчас. - Но что же ты будешь делать два часа в аэропорту? - спросил я. - О, - сказала Сесилия, - я просто люблю аэропорты. Мы остановились перед терминалом. Я выпрыгнул, выгрузил ее багаж. Пока мы стояли вместе, Сесилия привстала на цыпочки и чмокнула меня в щеку. Я не стал ее провожать. 83 Я согласился читать на севере. Днем перед чтениями я сидел в номере Холидей-Инна и пил пиво с Джо Вашингтоном, организатором, местным поэтом Дадли Бэрри и его дружком Полом. Дадли недавно вышел из чулана и объявил, что он - гомик. Он нервничал, был жирен и амбициозен. И постоянно расхаживал взад-вперед. - Ты хорошо читать будешь? - Не знаю. - Ты привлекаешь к себе толпы народу. Господи, как тебе это удается? Они вокруг всего квартала в очередь выстроились. - Любят кровопускания. Дадли схватил Пола за ягодицы. - Я тебя вспорю и выпотрошу, малыш! А потом можешь вспороть меня! Джо Вашингтон стоял у окна. - Эй, гляди, вон Уильям Берроуз идет через дорогу. У него номер рядом с твоим. Он завтра вечером читает. Я подошел к окну. И впрямь Берроуз. Я отвернулся и открыл новое пиво. Мы сидели на третьем этаже. Берроуз поднялся по лестнице, прошел мимо моего окна, открыл свою дверь и скрылся внутри. - Хочешь с ним познакомиться? - спросил Джо. - Нет. - Я зайду к нему на минутку. - Давай. Дадли и Пол хватали друг друга за жопы. Дадли ржал, а Пол хихикал и заливался румянцем. - А чего бы вам, парни, наедине не разобраться? - Какой же он хорошенький, а? - спросил Дадли. - Обожаю мальчишечек! - Меня больше женский пол интересует. - Ты просто лучшего не знаешь. - Не твоя забота. - Джек Митчелл бегает с травести. Он о них стихи пишет. - Те хоть, по крайней мере, на баб похожи. - А некоторые даже лучше. Я молча пил дальше. Вернулся Джо Вашингтон. - Я сказал Берроузу, что ты в соседнем номере. Я сказал: Берроуз, Генри Чинаски - в соседнем номере. Он ответил: Ах вот как? Я спросил, не хочет ли он с тобой познакомиться. Он ответил: Нет. - В таких местах холодильники следует ставить, - сказал я. - Ебаное пиво греется. Я вышел поискать машину со льдом. Когдя я проходил мимо номера Берроуза, тот сидел в кресле у окна. Он взглянул на меня безразлично. Я нашел машину и вернулся со льдом, сложил его в раковину и засунул туда пиво. - Ты ведь не собираешься слишком надираться, - предостерег меня Джо. - Тогда точно языком ворочать не сможешь. - Да им надристать. Они одного хотят - меня распять. - 500 долларов за час работы? - спросил Дадли. - И ты называешь это распятием? - Ага. - Ну, ты и Христос! Дадли с Полом ушли, а Джо и я отправились в местную кофейню поесть и выпить. Нашли столик. Первым делом мы обнаружили, что незнакомые люди придвигают к нам стулья. Все мужики. Вот же говно. Сидело там и несколько хорошеньких девчонок, но они только смотрели и улыбались - или же не смотрели и не улыбались. Я прикинул, что те, которые не улыбались, ненавидели меня из-за моего отношения к женщинам. Ну их на хуй. Джек Митчелл там был и Майк Тафтс, оба поэты. Ни тот, ни другой ничем себе на жизнь не зарабатывали, несмотря на тот факт, что поэзия им ничего не приносила. Они существовали своей силой воли и подаяниями. Митчелл, при всем при том, был хорошим поэтом, ему просто не везло. Он заслуживал лучшего. Затем зашел Бласт Гримли, певец. Бласт был вечно пьян. Я ни разу не видел его трезвым. За столиком сидела еще пара каких-то людей, я их не знал. - Мистер Чинаски? Милая малютка в коротком зеленом платьице. - Да? - Вы не подпишите мне эту книгу? То была ранняя книга стихов - стихов, что я написал, работая на почте, Бегает По Комнате И Вокруг Меня. Я расписался, накарябал рисунок и передал обратно. - Ох, спасибо вам большое! Она ушла. Все эти сволочи, сидевшие вокруг, погубили мне такой шанс к действию. Вскоре на столе оказалось 4 или 5 графинов пива. Я заказал сэндвич. Мы пили 2 или 3 часа, затем я вернулся в номер. Закончил пиво из раковины и уснул. О самих чтениях почти ничего не помню, но на следующий день я проснулся в постели один. Джо Вашингтон постучался ко мне около 11 утра. - Эй, мужик, это было одно из самых лучших твоих чтений! - Правда что ли? Ты мне говно не вешаешь? - Не, самый сенокос. Вот чек. - Спасибо, Джо. - Ты уверен, что не хочешь встретиться с Берроузом? - Уверен. - Он сегодня вечером читает. Останешься послушать? - Мне в Лос-Анжелес надо вернуться, Джо. - А ты когда-нибудь слышал, как он читает? - Джо, я хочу принять душ и свалить отсюда. Ты отвезешь меня в аэропорт? - Конечно. Когда мы уходили, Берроуз сидел в кресле у окна. Он и виду не подал, что заметил меня. Я бросил на него взгляд и прошел мимо. Чек был со мной. Мне не терпелось попасть на бега.... 84 Я несколько месяцев переписывался с одной дамой из Сан-Франциско. Ее звали Лайза Уэстон, и она перебивалась уроками танцев, включая балет, у себя в студии. Ей было 32, один раз замужем, и все ее письма были длинными и безупречно отпечатанными на розовой бумаге. Писала она хорошо, разумно и очень мало преувеличивая. Я получал от ее писем удовольствие и отвечал на них. Лайза держалась в стороне от литературы, в стороне от так называемых великих вопросов. Она писала мне о маленьких обыкновенных происшествиях, но описывала их глубоко и с юмором. И вот так получилось: она написала, что собирается в Лос-Анжелес за танцевальными костюмами, и не хотел бы я встретиться с ней? Я ответил, что разумеется да, что она может остановиться у меня, но из-за нашей разницы в возрасте ей придется спать на кушетке, а мне - на кровати. Я вам позвоню, когда прилечу, написала она мне в ответ. Три или четыре дня спустя зазвонил телефон. Там была Лайза. - Я в городе, - сказала она. - Вы в аэропорту? Я вас заберу. - Я возьму такси. - Дороговато. - Так будет проще. - Что вы пьете? - Я много не пью. Поэтому - что хотите.... Я сел и стал ждать. Я всегда нервничаю в таких ситуациях. Когда они накатывают, мне уже и не хочется, чтоб они были. Лайза отмечала, что она хорошенькая, но никаких фотографий я не видел. Однажды я уже женился на женщине, пообещал жениться, не видев ее ни разу, по переписке. Та тоже писала интеллигентные письма, но мои 2-с-половиной года брака оказались катастрофой. Люди обычно намного лучше в письмах, чем в реальности. В этом смысле они очень похожи на поэтов. Я ходил по комнате. Потом услышал шаги по дорожке двора. Я подошел к жалюзи и выглянул в щелочку. Неплохо. Темные волосы, аккуратно одета - длинная юбка, закрывающая лодыжки. Она шла грациозно, высоко держа голову. Славный нос, обычный рот. Мне нравились женщины в платьях, они напоминали о былых днях. Она несла небольшую сумку. Постучала. Я открыл. - Заходите. Лайза поставила сумку на пол. - Садитесь. На ней было очень немного грима. Хорошенькая. Прическа стильная и короткая. Я передал ей водку-7, себе сделал тоже. Казалось, она спокойна. Лица ее слегка коснулось страданье - были у нее в жизни один-два трудных периода. У меня тоже. - Я завтра собираюсь за костюмами. В Лос-Анжелесе есть один магазин, очень необычный. - Мне нравится это платье на вас. Полностью закрытая женщина возбуждает, мне кажется. Конечно, трудно что-то сказать о ее фигуре, но судить всегда можно. - Вы такой, как я и думала. Вы совсем не боитесь. - Спасибо. - Вы мне кажетесь почти застенчивым. - Это мой третий стакан. - А что происходит после четвертого? - Ничего особенного. Я его выпиваю и жду пятого. Я вышел за газетой. Когда вернулся, Лайза поддернула свою длинную юбку чуть выше колен. Смотрелось здорово. Прекрасные колени, хорошие ноги. День (на самом деле - вечер) прояснялся. Из ее писем я знал, что она приверженец здоровой пищи, как Сесилия. Только она себя вела совсем не как Сесилия. Я сидел на другом конце кушетки и украдкой поглядывал на ее ноги. Я всегда был человеком ног. - У вас красивые ноги, - сказал я Лайзе. - Вам нравятся? Она поддернула юбку еще на дюйм. Просто безумие какое-то. Такие хорошие ноги возникают из-под всей этой ткани. Гораздо лучше, чем мини-юбки. После следующего стакана я придвинулся к ней поближе. - Вы должны приехать посмотреть мою танцевальную студию, - сказала она. - Я не могу танцевать. - Можете. Я вас научу. - Бесплатно? - Конечно. Хоть вы парень и большой, но на ногу очень легки. По тому, как вы ходите, я могу сказать, что вы смогли бы танцевать очень даже неплохо. - По рукам. Я буду спать на вашей кушетке. - У меня хорошая квартира, но там есть только водяная постель. - Ладно. - Только вы разрешите мне для вас готовить. Хорошую еду. - Нормально. - Я посмотрел на ее ноги. Затем поласкал одно колено. Поцеловал ее. Она ответила мне, как одинокая женщина. - Вы находите меня привлекательной? - спросила Лайза. - Да, конечно. Но больше всего мне нравится ваш стиль. В вас есть некая высокая тональность. - У вас хорошая строка, Чинаски. - Приходится. Мне почти 60. - Больше похоже на 40, Хэнк. - У вас тоже хорошая строка, Лайза. - Приходится. Мне 32. - Я рад, что не 22. - А я рада, что вам не 32. - Ночь сплошной радости, - сказал я. Мы оба попивали свои напитки. - Что вы думаете о женщинах? - спросила она. - Я не мыслитель. Все женщины разные. В основе своей они кажутся сочетанием лучшего и худшего - и волшебного, и ужасного. Я рад, что они существуют, тем не менее. - Как вы к ним относитесь? - Они ко мне - лучше, чем я к ним. - Думаете, так - честно? - Не честно, но так уж есть. - Вы не кривите душой. - Не вполне. - После того, как я завтра куплю костюмов, я хочу их примерить. И вы мне скажете, какой вам больше понравится. - Конечно. Но мне нравится длинный тип платьев. Класс. - Я всякие покупаю. - А я не покупаю одежды, пока старая не разлезется. - У вас другого рода расходы. - Лайза, я ложусь в постель после этого стакана, ладно? - Конечно. Я сложил ее постель в кучу на пол. - Одеял хватит? - Да. - Подушка нормальная? - Еще бы. Я допил, встал и запер входную дверь. - Я не вас запираю. Это чтоб безопаснее. - Мне безопасно.... Я зашел в спальню, выключил свет, разделся и залез под одеяло. - Вот видите, - крикнул я ей. - Я вас не изнасиловал. - О, - ответила она, - лучше б вы это сделали! Я не совсем поверил, но слышать приятно. Сыграл я довольно честно. Лайза задержится дольше, чем на одну ночь. Когда я проснулся, то услышал ее в ванной. Может, следовало ее вздрючить? Ну откуда человеку знать, что делать? В общем, решил я, лучше подождать, если можешь хоть чуть-чуть почувствовать личность. Если б я сразу возненавидел ее, то лучше было бы и выебать ее сразу, если же нет - то лучше подождать, потом выебать, а уже после - возненавидеть. Лайза вышла из ванной в красном платье средней длины. Хорошо сидело. В ней были стройность и класс. Она стояла перед моим зеркалом в спальне, играя волосами. - Хэнк, я поехала за костюмами. Ты оставайся в постели. Ты, наверное, болеешь после вчерашнего. - С чего это? Мы одинаково выпили. - Я слышала, как ты на кухне шурудил. Зачем ты еще прикладывался? - Боялся, наверное. - Ты? Боялся? Я думала, ты - здоровый, крутой, пьющий ебарь. - Я тебя что - подвел? - Нет. - Я боялся. Мое искусство - это мой страх. Я от него стартую. - Я поехала за костюмами, Хэнк. - Ты сердишься. Я тебя подвел. - Вовсе нет. Я вернусь. - Где этот магазин? - На 87-й Улице. - На 87-й? Боже милостивый, это же Уоттс! - У них самые лучшие костюмы на побережье. - Там же черные! - Ты что - против черных? - Я вообще против всех. - Я возьму такси. Вернусь через 3 часа. - Это что - твое представление о возмездии? - Я же сказала, что вернусь. Я свои вещи оставляю. - Ты никогда не вернешься. - Вернусь. Я умею собой управлять. - Ладно, но послушай... не бери такси. Я встал, нашел свои джинсы, нащупал ключи от машины. - Вот, возьми мой фольксваген. Номер ТРВ 469, возле самого дома стоит. Но полегче на сцепление жми, и вторая передача скопытилась, особенно если назад сдавать, скрежещет.... Она взяла ключи, а я снова улегся и натянул на себя простыню. Лайза склонилась надо мной. Я схватил ее, исцеловал ей всю шею. Изо рта у меня воняло. - Веселей давай, - сказала она. - Поверь. Сегодня вечером отпразднуем и устроим парад мод. - Я не дождусь. - Дождешься. - Серебристый ключик - от водительской дверцы. Золотистый - зажигание.... Она ушла в своем красном платье средней длины. Я слышал, как закрылась дверь. Огляделся. Чемодан ее по-прежнему стоял на месте. И на ковре лежали ее туфли. 85 Когда я проснулся, было полвторого дня. Я принял ванну, оделся, проверил почту. Письмо от молодого человека из Глендэйла. Дорогой мистер Чинаски: я - молодой писатель и, думаю, - хороший, очень хороший, но мои стихи мне постоянно возвращают. Как людям пробиться в эту игру? В чем секрет? Кого для этого нужно знать? Я очень сильно восхищаюсь вашей работой, и мне бы хотелось приехать и поговорить с вами. Я привезу пару полудюжин, и мы сможем поговорить. Мне также хотелось бы почитать вам кое-что из своего.... У бедного мудозвона не было пизды. Я швырнул его письмо в урну. Через час или около того вернулась Лайза. - О, я нашла изумительные костюмы! У нее все руки были заняты платьями. Она зашла в спальню. Прошло немного времени, и она вышла. В длинном вечернем платье с высоким воротником она закружилась передо мной. На попке сидело очень мило. Золото с черным, на ногах - черные туфли. Она чуть-чуть потанцевала. - Тебе нравится? - О, да... - Я сел и стал ждать, что будет дальше. Лайза вновь вернулась в спальню. Затем вышла в зеленом и красном, с проблесками серебра. С дырой посередине, из которой выглядывал пупок. Парадируя передо мной, она по-особому заглядывала мне в глаза. Взгляд ни застенчивый, ни сексуальный - безупречный. Я не помню, сколько костюмов она мне показала, но последний был в самый раз. Он льнул к телу, и по обеим сторонам юбки текли разрезы. Когда она расхаживала по комнате, сначала выскальзывала одна нога, за ней - другая. Платье было черным, мерцающим, с низким вырезом спереди. Я встал, пока она шла по комнате, и схватил ее. Поцеловал яростно, перегибая ее назад. Целуя, я начал задирать длинное платье. Подтянул сзади юбку, до самого верха, и увидел трусики, желтые. Задрал перед платья и начал толкаться в нее своим членом. Ее язык проскользнул ко мне в рот - он был прохладен, как будто она напилась ледяной воды. Я провел ее задом в спальню, толкнул на кровать и принялся терзать. Я снял и эти желтые трусики, и собственные штаны. Я отпустил свое воображение. Ее ноги обвивались вокруг моей шеи, пока я стоял над ней. Я их раздвинул, приподнялся и гладко всунул. Немного поигрался, сначала меняя скорости, затем - гневными толчками, толчками любви, дразнящими толчками, грубыми толчками. Время от времени я его извлекал, потом начинал сызнова. Наконец, я дал себе волю, несколько раз погладил ее изнутри на прощанье, кончил и обмяк с нею рядом. Лайза продолжала меня целовать. Я не был уверен, соскочила она или нет. Я-то соскочил. Мы поужинали во французском ресторане, где также подавали хорошую американскую еду по умеренным ценам. Ресторан постоянно бывал переполнен, поэтому время посидеть в баре у нас было. В тот вечер я назвался Ланцелотом Лавджоем и даже был достаточно трезв, чтобы вспомнить имя, когда 45 минут спустя нас пригласили. Мы заказали бутылку вина. Ужин мы решили ненадолго отложить. Нет лучшего способа выпивать, чем за маленьким столиком, над белой скатертью и с симпатичной женщиной. - Ты ебешься, - сказала Лайза, - с энтузиазмом человека, ебущегося в первый раз, однако, ебешься ты изобретательно. - Можно записать это на манжетке? - Конечно. - Может, пригодится когда-нибудь. - Только меня не используй - больше ни о чем не прошу. Я не хочу быть просто очередной твоей женщиной. Я не ответил. - Моя сестра тебя ненавидит, - сказала она. - Она сказала, что ты просто используешь меня. - Куда девался весь твой класс, Лайза? Ты заговорила, как все остальные. К ужину мы так и не приступили. Когда вернулись домой, выпили еще немного. Мне она действительно очень нравилась. Я начал слегка оскорблять ее, словами. Она, похоже, удивилась, глаза ее наполнились слезами. Убежала в ванную, просидела там минут 10, затем вышла. - Моя сестра была права. Ты подонок! - Пошли в постель, Лайза. Мы приготовились спать. Залезли на кровать, и я ее оседлал. Без разминки было гораздо труднее, но я, наконец, его вставил. Начал работать. Я работал и работал. Еще одна жаркая ночь. Похоже на возобновляющийся дурной сон. Я начал потеть. Я горбатился и качал. Не хотело ни извергаться, ни отпускать. Я все качал и горбатился. В конце концов, скатился с нее. - Прости, малышка, слишом много выпил. Лайза медленно соскользнула головой вниз мне по груди, по животу, вниз, добралась до него, начала лизать, и лизать, и лизать, затем взяла его в рот и стала обрабатывать.... Я полетел с Лайзой обратно в Сан-Франциско. У нее была квартира на вершине крутого холма. Там оказалось славно. Первое, что нужно было сделать, - посрать. Я зашел в ванную и сел. Повсюду вокруг зеленые лозы. Вот так горшок. Мне понравилось. Когда я вышел, Лайза усадила меня на какие-то здоровенные подушки, включила Моцарта и налила остуженного вина. Подошло время обеда, и она стояла на кухне и готовила. То и дело она подливала мне еще. Мне всегда больше нравилось бывать дома у женщин, чем когда они гостили у меня. От них всегда можно было уйти. Она позвала меня к столу. Салат, чай со льдом и куриное рагу. Довольно неплохо. Сам я - ужасный повар. Могу только жарить стейки, хотя хорошее баранье рагу тоже делаю, особенно когда пьян. Мне нравится азартно играть со своими бараньими рагу. Я закидываю туда почти вс, и иногда мне сходит с рук. После обеда мы поехали на Причал Рыболова. Лайза вела машину с большой опаской. Это меня нервировало. Она останавливалась у перекрестка и смотрела в обе стороны, проверяла движение. Если даже никто никуда не ехал, она все равно сидела. Я ждал. - Лайза, черт, да поехали же! Ведь никого нет. И только тогда она ехала. С людьми всегда так. Чем дольше их знаешь, тем заметнее их чудачества. Иногда чудачества у них забавные - в самом начале. Мы прошлись по причалу, потом спустились и сели на песок. Пляж тут не ахти. Она рассказала мне, что у нее уже некоторое время нет друга. О чем говорили мужчины, которых она знала, что для них было важно - в это она поверить не могла. - С женщинами точно так же, - сказал я ей. - Когда Ричарда Бртона спросили, что он ищет первым делом в женщине, он ответил: Ей должно быть, как минимум, 30 лет. Стемнело, и мы вернулись к ней. Лайза вытащила вино, и мы уселись на подушки. Она открыла ставни, и мы рассматривали ночь. Начали целоваться. Потом пили. И еще немного целовались. - Когда ты возвращаешься к работе? - спросил я. - А тебе этого хочется? - Нет, но тебе ведь нужно жить. - Ты же сам не работаешь. - В каком-то смысле - работаю. - То есть, ты живешь, чтобы писать? - Нет, просто существую. А потом, позже, пытаюсь вспомнить и что-то оттуда записать. - Я держу танцевальную студию только три вечера в неделю. - И концы с концами сходятся? - Пока да. Мы углубились в поцелуи. Она не пила столько, сколько я. Мы перешли на водяную постель, разделись и приступили. Я слыхал раньше про еблю на водяном матрасе. Предполагалось, что это здорово. Я обнаружил, что это сложно. Вода содрогалась и колыхалась под нами, а когда я двигался вниз, вода, казалось, раскачивалась из стороны в сторону. Вместо того, чтобы приближать ее ко мне, она, казалось, отодвигала ее от меня. Может, тут нужна практика. Я пустился в свою дикарскую программу, хватая ее за волосы и засаживая так, будто это изнасилование. Ей нравилось, или она делала вид, издавая маленькие восхитительные звуки. Я еще немного над ней поизмывался, затем у нее, по всей видимости, неожиданно случился оргазм - звуки она производила, во всяким случае, правильные. Это меня подхлестнуло, и я кончил как раз в конце ее конца. Мы почистились и вернулись к подушкам и вину. Лайза уснула, положив голову мне на колени. Я сидел еще где-то около часа. Потом вытянулся на спине, и мы так и проспали всю ночь на этих подушках. На следующий день Лайза взяла меня с собой в танцевальную студию. Мы купили сэндвичей в забегаловке через дорогу, захватили их вместе с напитками в студию и там съели. Это была очень большая комната на третьем этаже. В ней ничего не было, кроме голого пола, кое-какой стереоаппаратуры, нескольких стульев, а высоко над головой, через весь потолок тянулись какие-то веревки. - Научить тебя танцевать? - спросила она. - Да я как-то не в настроении, - ответил я. Следующие дни и ночи были похожи. Не плохо, но и не клево. Я научился управляться на водяной постели чуточку лучше, но по-прежнему для ебли предпочитал нормальную кровать. Я пожил у нее еще 3 или 4 дня, потом улетел обратно в Л.А. Мы продолжали писать друг другу письма. Месяц спустя она снова объявилась в Лос-Анжелесе. На этот раз, когда она подходила к моей двери, на ней были брюки. Выглядела по-другому, я не мог объяснить это самому себе, но - по-другому. Мне совсем не понравилось рассиживать с нею, поэтому я возил ее на бега, в кино, на бокс - вс, что делал с женщинами, которыми наслаждался, - но чего-то не хватало. Мы по-прежнему занимались сексом, но это больше не волновало так, как раньше. Я чувствовал, будто мы женаты. Через пять дней Лайза сидела на кушетке, а я читал газету, и она сказала: - Хэнк, не получается, правда? - Да. - Что не так? - Не знаю. - Я уеду. Я не хочу здесь оставаться. - Успокойся, не настолько же все плохо. - Я просто ничего не понимаю. Я не ответил. - Хэнк, отвези меня к Дворцу Освобождения Женщин. Ты знаешь, где это? - Да, в районе Уэстлейка, где раньше художественная школа была. - Откуда ты знаешь? - Я туда как-то возил другую женщину. - Ах ты гад. - Ну ладно, ладно.... - У меня подруга там работает. Я не знаю, где у нее квартира, а по телефонной книге найти не могу. Но знаю, что она работает во Дворце Освобождения. Поживу у нее пару дней. Мне просто не хочется возвращаться в Сан-Франциско в таком состоянии.... Лайза собралась и сложила вещи в чемодан. Мы вышли к машине, и я поехал в Уэстлейк. Я как-то возил туда Лидию на выставку женского искусства, где она показывала несколько своих скульптур. Я остановился перед зданием. - Я подожду, вдруг твоей подруги тут нет. - Все в порядке. Можешь ехать. - Я подожду. Подождал. Лайза вышла, помахала. Я помахал в ответ, завел машину и уехал. 86 Я сидел в одних трусах как-то днем, неделю спустя. Раздалось нежное постукивание в дверь. - Минуточку, - сказал я. Надел халат и открыл. - Мы - две девушки из Германии. Мы читали ваши книги. Одной на вид было лет 19, другой, может, - 22. У меня выходила в Германии пара-тройка книг, ограниченными тиражами. Я сам родился в Германии в 1920 году, в Андернахе. Дом, в котором я жил в детстве, теперь стал борделем. Говорить по-немецки я не умел. Зато они говорили по-английски. - Заходите. Они сели на тахту. - Хильда, - сказала 19-летняя. - Я Гертруда, - сказала 22-летняя. - Я Хэнк. - Мы думали, что у вас книги очень грустные и очень смешные, - сказала Гертруда. - Спасибо. Я вошел в кухню и нацедил 3 водки-7. Начислил им и начислил себе. - Мы едем в Нью-Йорк. Решили заглянуть, - сказала Гертруда. Они затем рассказали, что были в Мексике. По-английски они говорили хорошо. Гертруда потяжелее, почти толстушка; сплошные груди и задница. Хильда - худая, похоже, что постоянно под каким-то напрягом... странная, будто запором страдает, но привлекательная. Выпивая, я закинул одну ногу на другую. Халат мой распался. - О, - сказала Гертруда, - у вас сексуальные ноги! - Да, - подтвердила Хильда. - Я это знаю, - сказал я. Девчонки остались и поддержали меня в выпивке. Я сходил и сочинил еще три. Когда садился вторично, то убедился, что прикрыт халатом как дЛлжно. - Вы, девчонки, можете тут остаться на несколько дней, отдохнете. Они ничего не ответили. - Или не оставайтесь, - сказал я. - Страху нет. Можем просто немного поболтать. Мне от вас ничего не нужно. - Спорить могу, вы знаете много женщин, - сказал Хильда. - Мы читали ваши книги. - Я пишу фикцию. - Что такое фикция? - Фикция - это приукрашивание жизни. - То есть, врете? - спросила Гертруда. - Чуть-чуть. Не очень много. - А у вас подружка есть? - спросила Хильда. - Нет. Сейчас нет. - Мы останемся, - сказала Гертруда. - У меня только одна кровать. - Это ничего. - И еще одно... - Что? - Чур, я сплю посередине. - Ладно. Я продолжал смешивать напитки, и скоро у нас вс кончилось. Я позвонил в винную лавку. - Я хочу... - Постойте, друг мой, - отвечали мне, - мы не делаем доставку на дом до 6 вечера. - Ах, вот как? Я тебе в глотку вбиваю по 200 долларов в месяц.... - Кто это? - Чинаски. - О, Чинаски.... Так чего вы хотите? Я сообщил ему. Потом: - Знаете, как сюда добраться? - О, да. Он прибыл через 8 минут. Толстый австралиец, вечно потел. Я взял две коробки и поставил их в кресло. - Привет, дамы, - сказал толстый австралиец. Те не ответили. - Сколько там с меня, Арбакл? - Ну, всего 17.49. Я дал ему двадцать. Он начал рыться, ища мелочь. - Что, делать больше нечего? Купи себе новый дом. - Спасибо, сэр! Затем он склонился ко мне и тихо спросил: - Боже мой, как у вас это получается? - Печатаю, - ответил я. - Печатаете? - Да, примерно 18 слов в минуту. Я вытолкал его наружу и закрыл дверь. В ту ночь я забрался с ними в постель и лег посередине. Мы все были пьяны, и сначала я сграбастал одну, целовал и щупал ее, потом повернулся и схватил другую. Так я перемещался туда и обратно, и это было очень утешительно. Позже сосредоточился на одной надолго, потом перевернулся и перешел на другую. Каждая терпеливо ждала. Я был в смятении. Гертруда горячее, Хильда - моложе. Я вспарывал зады, лежал на каждой, но внутрь ни одной не засовывал. Наконец, остановился на Гертруде. Но сделать ничего не смог. Слишком пьян. Мы с Гертрудой уснули, ее рука держала меня за письку, моя рука - у нее на грудях. Мой член опал, ее груди оставались тверды. На следующий день было очень жарко, а пьянства - еще больше. Я позвонил и заказал еды. Включил вентилятор. Разговоров было немного. Этим немочкам нравились их напитки. Затем обе вышли и уселись на старую тахту у меня на переднем крыльце - Хильда в шортиках и лифчике, а Гертруда - в тугом розовом исподнем, без лифчика и трусиков. Зашел Макс, почтальон. Гертруда взяла у него почту для меня. Беднягу Макса чуть кондрат не хватил. В глазах у него я видел зависть и неверие. Но, как ни верти, ему нужнее гарантированная работа. Около 2 часов дня Хильда объявила, что идет гулять. Мы с Гертрудой зашли внутрь. Наконец, это действительно произошло. Мы лежали на кровати и проигрывали начальные такты. Через некоторое время приступили. Я взгромоздился, и он вошел внутрь. Но вошел как-то резко и сразу же принял влево, будто там был изгиб. Я мог вспомнить только одну такую женщину - но тогда было здорово. Потом я задумался: она меня дурачит - я, на самом деле, не внутри. Поэтому я его вытащил и засунул повторно. Он вошел и опять круто свернул влево. Что за говно. Либо у нее пизда перекособлена, либо я не проникаю. Я убеждал себя поверить, что это у нее пизда ни к ебеней матери. Я качал и трудился, а он все гнулся и гнулся влево под этим острым углом. Я все пахал и пахал. Потом возникло чувство, что я уже уткнулся в кость. Ничего себе. Я сдался и скатился с нее. - Извини, - сказал я, - во мне, кажется, просто сегодня нет газу. Гертруда промолчала. Мы оба встали и оделись. Потом вышли в переднюю комнату и сели ждать Хильду. Мы пили и ждали. Хильда не торопилась. Долго, долго ждали. Наконец, прибыла. - Привет, - сказал я. - Кто все эти черные люди в вашем районе? - спросила она. - Я не знаю, кто они такие. - Они сказали, что я могу зарабатывать 2000 долларов в неделю. - Чем? - Они не сказали. Немецкие девчонки остались еще на 2 или 3 дня. Я продолжал натыкаться на этот левый поворот в Гертруде, даже когда бывал трезв. Хильда сказала, что она на тампаксе, поэтому ничем помочь мне не может. В конце концов, они собрали пожитки, и я посадил их к себе в машину. У них были большие полотняные сумки, которые они носили через плечо. Германские хиппи. Они показывали мне дорогу. Свернуть там, свернуть тут. Мы вс выше и выше забирались в Голливудские Холмы. На богатую территорию въехали. Я уже и забыл, что некоторые живут довольно неплохо, пока большинство остальных жрет собственное говно на завтрак. Когда поживешь там, где живу я, начнешь верить, что и все остальные места - такие же, как и твоя задрота. - Вот здесь, - сказала Гертруда. Фольк остановился у начала длинного извилистого проезда. Где-то там, наверху, стоял дом - большой, большой дом со всеми делами внутри и вокруг, что только есть в таких домах. - Лучше, если отсюда мы пойдем пешком, - сказала Гертруда. - Конечно. Они вышли. Я развернул фольксваген. Они стояли у входа и махали мне, их полотняные мешки свисали с плеч. Я помахал в ответ. Потом отъехал, поставил на нейтрал и начал планировать вниз с гор. 87 Меня попросили дать чтения в знаменитом ночном клубе Улан на Бульваре Голливуд. Я согласился читать два вечера. Я должен был выступать следом за рок-группой Большое Изнасилование оба раза. Меня засасывала трясина шоу-бизнеса. На руках были лишние билеты, я позвонил Тэмми и спросил, не хочет ли она сходить. Она сказала, что да, поэтому в первый вечер я взял ее с собой. Я заставил их открыть ей кредит. Мы сидели в баре, дожидаясь начала моего выступления. Выступление Тэмми походило на мое. Она быстренько набралась и расхаживала по всему бару, разговаривая с людьми. К тому времени, как мне пришла пора выходить, Тэмми уже заваливалась на столики. Я нашел ее брата и сказал: - Боже святый, да убери же ты ее отсюда, будь добр. Он вывел ее в ночь. Я тоже был пьян и позже совершенно забыл, что сам попросил ее увести. Чтение прошло нехорошо. Публика тащилась строго от рока, они не врубались в строчки и смыслы. Но кое в чем я и сам был виноват. Иногда я просто выезжал на везении с рок-тусовками, а именно в тот вечер не вышло. Беспокоило отсутствие Тэмми, наверное. Вернувшис