, гранбретанцы,
гордимся  своими  успехами  в философских  науках,  но нам есть чему
поучиться у вас.
     - Мне знакомы  лишь  частности, - сказал граф. - Вы же наделены
талантом охватывать происходящее в целом.
     Он  пытался  определить по выражению лица Мелиадуса, к чему тот
клонит, но барон оставался неизменно спокойным и вежливым.
     - Вот частности-то нам и нужны, - сказал барон.
     И граф,  наконец,  понял,  что  привело  сюда  посланца  Темной
Империи. Он налил гостю еще вина.
     - Это наша судьба - править Европой, - сказал барон Мелиадус.
     - Кажется,  это действительно  так, - согласился Брасс. - И я в
целом поддерживаю ваши устремления.
     - Я  рад,  граф.  Наши многочисленные   враги   часто  искажают
истинные цели наших действий, распространяя грязную клевету по всему
миру.
     - Меня не  интересует,  правдивы или ложны эти слухи, - ответил
граф. - Я верю в благородство вашей великой идеи.
     - Тогда  вы не будете   препятствовать   действиям  Империи?  -
спросил барон, посматривая на Брасса.
     -  Только   в одном     случае.     - Граф  улыбался.     -   В
одном-единственном случае. Если это не коснется Камарга.
     - Тогда,  я  думаю,   гарантией  взаимной  безопасности  мог бы
послужить мирный договор между нами?
     - Я не вижу  нужды   в нем. Мои  пограничные   башни   - лучшая
гарантия безопасности.
     Барон хмыкнул и опустил глаза.
     - И поэтому вы здесь, дорогой барон? Предложить мирный договор?
     - Верно, - кивнул Мелиадус. - Своего рода альянс.
     - Барон,  я  буду сражаться против вас, только если вы нападете
на мои земли, но в остальном не буду препятствовать, потому что верю
- Европа должна быть единой.
     - Определенные силы могут противиться этому объединению.
     Граф засмеялся.
     - А  вот  в это я не верю.  Кто  сейчас  способен противостоять
Гранбретании?
     Барон поморщился.
     - Вы правы.  Все  это  так. Список  наших  побед  велик. Но чем
больше  мы завоевываем,  тем  больше нам приходится растягивать свои
силы. Если  бы мы знали Европу так, как знаете ее вы, граф, мы могли
бы  без особого труда определять, кому можно доверять на континенте,
а  кому  - нельзя, и хоть как-то концентрировали бы наше внимание на
слабых   местах.   Например,   губернатором  Нормантии  мы назначили
великого  герцога  Зимиона.  - Барон  посмотрел на графа. - Он хотел
занять  трон,  еще когда  его  кузен Джевелард  правил этой страной.
Могли  бы вы сказать,  граф, разумен ли наш выбор? Будет ли он верно
служить Империи?
     - Зимион?  - Граф  Брасс улыбнулся. - Когда-то я посодействовал
его поражению под Руэном.
     - Я знаю. Но что вы думаете о нем?
     По  мере того  как  поведение    барона   делалось   все  более
беспокойным,  все  шире  становилась  улыбка графа Брасса. Теперь он
точно знал, что хочет от него Темная Империя.
     - Он прекрасный наездник и любимец женщин.
     - По этому не будешь судить - можно ему доверять или нет!
     Мелиадус раздраженно поставил бокал с вином на стол.
     - Верно,  - согласился  граф.  Он взглянул на большие настенные
часы,  висящие   над камином.  Их  позолоченные  стрелки  показывали
одиннадцать. Огромный маятник мерно покачивался, отбрасывая на стену
мерцающую тень. Часы начали отбивать одиннадцать ударов.
     - Здесь  в замке мы рано ложимся,  - невозмутимо  сказал граф и
поднялся с кресла. - Слуга проводит вас. Ваши люди будут размещены в
соседних с вашей комнатах.
     Лицо барона помрачнело.
     - Граф,  мы знаем  о вашем  бесценном  опыте  политика, о вашей
проницательности,    о великолепном    знании    Европы.   Мы  хотим
воспользоваться  этим. В обмен предлагаем - безопасность, богатство,
власть...
     - Власть  и  богатство  у  меня и так  есть, а в безопасности я
уверен,  - тихо  ответил  граф и дернул шнурок колокольчика. - Прошу
меня простить, барон. Я устал и хочу отдохнуть.
     - Я взываю к вашему рассудку, граф. Я прошу вас.
     Мелиадус старался не выдать своего раздражения.
     - Я  надеюсь,   вы погостите   у нас какое-то  время, барон,  и
расскажете нам о том, что происходит в мире.
     Вошел слуга.
     - Пожалуйста, покажите комнаты нашему гостю, - обратился к нему
граф. Он поклонился  барону.  -  Спокойной ночи, барон Мелиадус. Рад
буду видеть вас за завтраком.
     Когда барон, следуя за слугой, покинул зал, Брасс позволил себе
от  души  рассмеяться.  Приятно  было сознавать,  что могущественная
Гранбретания  ищет его содействия, но он не желал ввязываться в это.
Он надеялся,  что  ему удастся вежливо отклонить предложение барона,
поскольку  у него  не  было  ни малейшего желания ссориться с Темной
Империей.  Кроме того, ему  нравился барон Мелиадус. Чем-то они были
похожи.






        Глава 4. СХВАТКА В ЗАМКЕ БРАСС

     Барон  Мелиадус  вот уже неделю был гостем замка Брасс. Если не
считать  того самого  первого  вечера,  ему удавалось в разговорах с
графом  оставаться  спокойным  и сохранять хладнокровие, хотя граф и
продолжал упорствовать, отвергая предложение Гранбретании.
     Но, похоже, не только государственные дела задерживали барона в
замке.  Он  уделял  довольно  много времени и внимания Иссольде. Она
волновала   и привлекала   его,   хотя  и не была знакома  с тайнами
королевских дворов Европы.
     Граф, казалось,  не  замечал  этого.  Как-то утром, когда они с
Богенталем   прогуливались  по  верхним  террасам  сада и любовались
виноградниками, философ сказал:
     - По-моему, барон Мелиадус соблазняет не только славного графа.
Если я не ошибаюсь, у него еще кое-что на уме.
     - Что же? - Граф повернулся к другу. - Что он еще желает?
     - Твою дочь, - невозмутимо ответил Богенталь.
     - Ну знаешь...  - засмеялся граф. - Что бы барон ни делал, тебе
в его  намерениях   видится   лишь  порок  и  зло. Он  - аристократ,
джентльмен. И, кроме того, ему нужен я. Вряд ли он позволит себе так
глупо рисковать  столь  важным  государственным  делом. Я думаю,  ты
несправедлив к барону. Лично мне он очень нравится.
     - Тогда,  мой друг,  самое время  тебе  возвращаться  в большую
политику, - с затаенным жаром произнес Богенталь, - ибо ты разучился
разбираться в людях!
     Граф пожал плечами.
     - Богенталь, ты становишься похож на старую истеричную женщину.
Барон со  времени  приезда  ведет себя  вежливо  и предупредительно.
Признаться  по правде, думаю, он напрасно тратит здесь свое время, и
я был  бы совсем  не  против, если бы он поскорее покинул Камарг, но
чтобы  он  проявлял  какой-то  интерес к моей дочери... Я не замечал
этого. Возможно, у него и есть желание жениться на ней, дабы связать
кровными  узами Гранбретанию и меня, но вряд ли Иссольда согласится,
да и я буду против.
     - Но что если Иссольда любит барона?
     - Как это она его любит?
     - Ну,  в  Камарге   не так много  столь  красивых  и утонченных
мужчин.
     Граф хмыкнул.
     -  Если бы она  его  действительно  любила,  то обязательно  бы
сказала,  так? Так.  Поэтому,  пока я не услышу об этом из уст самой
Иссольды, я не поверю тебе.
     Богенталь   спрашивал   себя, чем  было  вызвано  такое стойкое
нежелание   графа  видеть  правду:   то   ли - каким-то   внутренним
побуждением   не  знать   ничего   о нравах тех,  кто правит  Темной
Империей, то ли - просто обыкновенной неспособностью родителя видеть
в родном   ребенке  то, что совершенно  очевидно  другим.  Он не мог
принять   мнение  графа  об этом  человеке  - человеке,  на  совести
которого   резня в Лиге и  разграбление  Захбрука,  рассказы  о чьих
извращенных желаниях наводят ужас на несчастных жителей от Северного
мыса до Туниса.  Он точно  подметил,  сказав, что граф слишком долго
жил вдали от больших дел, наслаждаясь чистым деревенским воздухом, и
сейчас уже не чувствовал запаха гниения, даже когда вдыхал его.
     В разговорах    с  бароном    граф   оставался   сдержанным   и
немногословным, но гость сам много и охотно рассказывал. Из его слов
выходило,  что даже в странах, неподвластных пока Гранбретании, есть
люди,  готовые  в обмен  на  власть сотрудничать с Темной Империей и
помогать  ей  устанавливать  свой  порядок.  Как оказалось,  область
интересов  Гранбретании  простирается  далеко  за пределы Европы. За
Средиземным  морем  были  созданы  хорошо организованные вооруженные
отряды,  готовые  в любую  минуту  поддержать войска Темной Империи.
Восхищение  графа  Брасса  тактическими  действиями  Империи росло с
каждым днем.
     - Еще  лет двадцать, - говорил барон Мелиадус, - и Европа будет
нашей. Лет через тридцать - Аравийский полуостров. А через пятьдесят
лет - мы надеемся, что дойдет очередь и до самой загадочной земли на
наших картах, называемой Азиакоммуниста...
     - Древнее  и очень  романтическое название, - улыбнулся граф. -
Говорят,   эта  земля  полна  волшебного  очарования.  Там, кажется,
хранится Рунный Посох.
     - Да, существует  легенда,  что он установлен  на самой высокой
вершине  мира, где все время лежит снег и немилосердно дует ветер, и
сторожат  его покрытые  шерстью  люди с лицами обезьян, невероятного
ума и десяти  футов ростом.  - Барон  засмеялся. - Впрочем, называют
много мест, где он может находиться, например, в Амарике.
     Граф кивнул.
     - Ах, Амарик... Вы и ее хотите сделать частью Империи? Говорят,
это огромный   континент,   расположенный   на западе,   за океаном,
управляемый   почти   неземными  силами.  Рассказы  вают,  что люди,
населяющие  его,  ведут спокойную и размеренную жизнь, так непохожую
на нашу,  и будто   бы их цивилизации   не   коснулись  бесчисленные
бедствия  Страшного Тысячелетия. Говоря об Амарике, граф не придавал
особого  значения  своим  словам,  но вдруг он увидел, как вспыхнули
всегда бледные глаза барона.
     - А почему бы и нет? - сказал Мелиадус. - Я бы штурмовал ворота
рая, если бы нашел их.
     Вскоре  после  этого,  граф, сильно обеспокоенный, извинившись,
покинул  барона  и, может  быть,  первый раз подумал, а так ли верно
принятое им ранее решение оставаться в стороне, как это ему казалось
раньше.


     У Иссольды,    хотя  и  унаследовавшей   ум и интеллект   отца,
отсутствовали  его опыт  и обычно  хорошее  знание людей. И поэтому,
когда барон  разговаривал с ней мягким, нежным голосом, ей казалось,
что она видит  перед  собой красивого и благородного мужчину, в силу
обстоятельств,    связанных    с занимаемым   им местом  в имперской
иерархии,  вынужденного  быть  суровым и жестоким. Она находила даже
дурную славу о нем довольно привлекательной.
     Сейчас,  незаметно  выскользнув  из своей  комнаты, она вот уже
третий  раз со времени прибытия барона в замок спешила на свидание с
ним.  Они встречались в западной башне замка, пустовавшей со времени
кровавой смерти, которую принял там прежний Лорд-Хранитель.
     Свидания   были достаточно   невинными  - касания  рук,  легкие
поцелуи,  нежные  слова  любви и разговоры о свадьбе. Иссольда очень
любила отца и чувствовала, что известие о ее браке с бароном глубоко
расстроит его, и все же не могла устоять перед обаянием Мелиадуса. У
нее не   было  даже  уверенности  в том, что это любовь.  Она просто
отдавалась  тому  волнению  и чувству  какой-то  таинственности, что
сулили ей встречи с бароном.
     В  одной ночной рубашке она проворно бежала по темным коридорам
и  лестницам  замка, бежала  и не знала,  что за ней следует некто в
черном плаще, с длинным кинжалом в руках.
     С сильно бьющимся сердцем, с полуоткрытым в улыбке влажным ртом
Иссольда  взбежала  по винтовой  лестнице башни и очутилась в темной
комнате, где ее уже ожидал барон.
     Он низко поклонился, потом привлек ее к себе и начал ласкать ее
тело  через  тонкую  шелковую  рубашку.  Его поцелуй на этот раз был
более  настойчивым,  почти грубым,  и она, тяжело дыша, вернула его,
крепко обнимая  широкую  обтянутую  замшей  спину барона. Сейчас его
рука  двигалась вниз, лаская талию девушки, ее бедра, и на мгновение
Иссольда  прижалась к барону, но неожиданно почувствовала, как в ней
возникает какая-то непонятная паника, и попыталась отстраниться.
     Он не отпускал  ее.  Лунный  свет,  проходя  сквозь узкое  окно
башни, падал на его лицо и выдавал охватившее барона возбуждение.
     - Иссольда,  ты  должна  быть моей. Сегодня  вечером мы покинем
замок и уже завтра  будем  за  границами  Камарга.  Там твой отец не
осмелится преследовать нас.
     - Мой  отец  способен на все, - спокойно ответила она, - да и я
сама не желаю доставлять ему беспокойство.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Только одно - что не выйду замуж без его согласия на это.
     - И он даст его?
     - Думаю, что нет.
     - Тогда...
     Иссольда вновь попыталась вырваться, но барон крепко держал ее.
Сейчас  она была по-настоящему  напугана.  Она не  понимала,  как та
пылкая  страсть,   что  так волновала   сердце,   могла столь быстро
превратиться в страх.
     - Я должна идти. Отпусти.
     - Нет, Иссольда!  Я не привык,  чтобы  мне отказывали.  Сначала
твой  упрямый  отец,  теперь  - ты!  Я скорее убью тебя, чем позволю
уйти, не добившись обещания уехать со мной.
     Он притянул ее к себе и попытался поцеловать. Она застонала.
     Вдруг в комнате  появилась  темная  закутанная  в плащ  фигура.
Стальной клинок блеснул в лунном свете, и барон, не выпуская девушку
из об`ятий, обернулся.
     - Отпусти ее, - сказал неизвестный. - Иначе я забуду про законы
гостеприимства и убью тебя.
     - Богенталь!   - зарыдала  Иссольда.  - Беги за отцом.  Тебе не
справиться с ним!
     Барон Мелиадус засмеялся и швырнул Иссольду в угол.
     - Драться? С тобой? Ты смеешься, философ? Отойди. Я уйду, но ее
возьму с собой.
     - Уходи один, - ответил Богенталь, - сделай одолжение. Уж очень
не хочется  отягощать  свою  совесть убийством. А Иссольда останется
здесь.
     - Она уйдет  со мной, причем этой же ночью - хочет она того или
нет!  - Плащ Мелиадуса распахнулся, и Иссольда увидела короткий меч,
висящий  у него  на поясе.  - В сторону,  господин  Богенталь, или я
обещаю, что вам не придется сложить сонет о сегодняшней ночи.
     Богенталь не сдвинулся ни на шаг.
     Гранбретанец,   взявшись   за рукоять  меча,  почти  неуловимым
движением обнажил его.
     - Это твой последний шанс, философ.
     Богенталь  молчал.  Не мигая,  он  смотрел  на барона, и только
слегка дрожала сжимающая кинжал рука.
     Иссольда  истошно завизжала. Пронзительный крик эхом прокатился
по замку.
     Барон, рыча от злости, повернулся к ней и поднял меч.
     Богенталь  прыгнул  вперед,  неуклюже  нанося кинжалом удар. Но
кожаные  доспехи  защитили  барона.  Мелиадус,  презрительно смеясь,
обернулся. Он ударил мечом дважды: первый раз - в голову, второй - в
грудь Богенталя, и поэт-философ упал, заливая кровью каменный пол. В
отчаянии  Иссольда  снова  закричала.  Барон наклонился, схватил ее,
выворачивая  руку так,  что Иссольда  застонала,  и перекинул  через
плечо. Потом он вышел из комнаты и начал спускаться.
     Для  того,  чтобы  попасть в свою комнату, ему надо было пройти
через парадный зал, и вот когда он вошел туда, с другой стороны зала
до  него донесся  шум. В отблесках угасающего огня, в дверях, сквозь
которые   он  намеревался  пройти,  барон увидел  графа,  одетого  в
просторный домашний халат, с огромным мечом в руках.
     - Отец!  - закричала  Иссольда,  и гранбретанец,  сбросив ее на
пол, выставил вперед меч.
     - Значит Богенталь был прав, - прорычал граф. - Ты оскорбил мое
гостеприимство, барон.
     - Я хочу вашу дочь, граф. Она любит меня.
     - Тебе  так кажется.  - Граф взглянул на поднимающуюся на ноги,
рыдающую Иссольду. - Защищайся, барон.
     Мелиадус нахмурился.
     - Мой  меч - шило в сравнении с вашим. И кроме того, у меня нет
желания    драться   с  человеком   ваших лет. Вероятно,   мы сможем
договориться...
     - Отец! Он убил Богенталя!
     Услышав  это,  граф задрожал от гнева. Он подбежал к стене, где
висела  целая коллекция  разнообразного оружия, сорвал с крюка самый
большой  меч и швырнул его под ноги барону. Меч, упав, загрохотал на
каменном  полу. Мелиадус,  отбросив  свой  меч,  нагнулся  и схватил
брошенное  ему  оружие.  Теперь преимущество  было у него - он был в
кожаных доспехах.
     Граф сделал  шаг  вперед,  поднял  меч и атаковал барона. Барон
парировал  выпад. Они походили на дровосеков, бойко рубящих огромное
дерево,  то с одной,  то с другой  стороны нанося размашистые мощные
удары.   Лязг оружия  разбудил  слуг графа и людей барона,  которые,
выбежав  в зал,  теперь стояли, не зная, что делать. Вскоре появился
фон Виллах  со  своими  стражниками,  и гранбретанцы,  посчитав, что
количественно  люди графа  их значительно превосходят, решили ничего
не предпринимать.
     Искры  вспыхивали  во тьме  зала,  когда  два могучих  человека
скрещивали  мечи,  с величайшим  мастерством нанося и отражая удары.
Пот заливал им глаза. Оба тяжело дышали.
     Сначала   барон  слегка задел  плечо  графа.  Потом  меч  графа
скользнул  по  кожаным доспехам барона. Потом они обменялись сериями
молниеносных ударов, после которых, казалось собравшимся, оба должны
были  развалиться на куски, но когда они разошлись, все повреждения,
полученные графом состояли из легкого пореза на лбу и дыры в халате,
барон же отделался распоротым с верху до низу плащом.
     Звуки тяжелого  дыхания  и  скрип  ног на  каменных плитах пола
сливались с оглушительным звоном сходящихся мечей.
     И вот  неожиданно   граф   Брасс задевает  о маленький  столик,
падает,   растягиваясь  на полу, и выпускает  из  рук оружие.  Барон
Мелиадус,  самодовольно  улыбаясь,  заносит  над поверженным  графом
тяжелый меч. Брасс, успев перекатиться на бок, сильно бьет барона по
ногам, и гранбретанец падает рядом с ним.
     На  какое-то  время оставив мечи, они катаются по полу и, рыча,
наносят друг другу удары кулаками.
     Потом  барон  резко  отталкивает  противника  и,  схватив  меч,
вскакивает   на  ноги.   Граф   тоже успевает   подняться  и сильным
неожиданным   ударом  выбивает  из рук  барона  меч. Меч попадает  в
деревянную колонну, где застревает и гудит как органная труба.
     Граф полон  решимости  убить барона Мелиадуса. В его глазах нет
жалости.
     - Ты  убил моего  самого  лучшего,  самого  преданного друга, -
прорычал  он, поднимая  меч. Барон Мелиадус сложил руки на груди и с
почти скучающим выражением лица, прикрыв глаза, ждал удара.
     - Ты убил Богенталя и поэтому ты умрешь.
     - Граф!
     Граф замер, занеся над головой меч.
     Это был голос философа.
     - Граф, он  не убил  меня. Удар  в голову  лишь оглушил меня, а
рана в груди не смертельна.
     Богенталь   пробирался  сквозь  толпу,  рукой зажимая  рану,  с
ярко-лиловым синяком на лбу.
     - Поблагодари  судьбу  за это, Богенталь, - вздохнул граф. - Но
тем не  менее...  - он вернулся  к барону.  - Этот негодяй пренебрег
моим гостеприимством, оскорбил мою дочь, ранил моего друга...
     Барон поднял глаза.
     - Прости, граф. Страсть ослепила меня и помутила рассудок. Я не
молил  у тебя пощады, но сейчас прошу - поверь и не ищи злого умысла
в моих поступках, причиной им - лишь обычные человеческие слабости.
     Граф покачал головой.
     - Я не могу простить тебя, барон, и не хочу больше слушать твои
лживые  слова.  Через  час  тебя не должно быть в замке, а к утру ты
должен покинуть Камарг, иначе ты и твои люди умрут.
     - Ты рискуешь обидеть Империю.
     Граф пожал плечами.
     - Не я оскорбил  ее.  Если  они узнают  правду о том, что здесь
произошло,  ты будешь наказан. Ты не справился с заданием. Ты обидел
меня, а не я - Гранбретанию.
     Барон  ничего не сказал. Кипя от злости, он выбежал из зала. Не
прошло  и получаса,  как разгневанный  и опозоренный  он уже сидел в
своей  причудливой  карете и экипаж выезжал из ворот. Барон Мелиадус
покидал замок, не попрощавшись.
     Граф Брасс,  Иссольда, Богенталь и фон Виллах, стоя на ступенях
парадной лестницы, наблюдали за его отъездом.
     -  Ты был прав, мой друг, - пробормотал граф. - И я, и Иссольда
были  обольщены  негодяем. Но после этого ни один посол Гранбретании
не переступит порога замка Брасс.
     - Ты, наконец, понял насколько опасна и коварна Темная Империя?
- с надеждой в голосе спросил Богенталь.
     -  Друг  мой,   пусть все будет, как будет.  Нас  же больше  не
побеспокоит ни Гранбретания, ни барон Мелиадус.
     - Ты ошибаешься, - с глубоким убеждением сказал философ.

     А  в  темном  экипаже,  катящемся  в ночи  к северным  границам
Камарга,  барон Мелиадус,  разговаривая  сам с собой, поклялся самым
загадочным  и священным  предметом,  какой только знал. Он поклялся,
что подчинит   себе  -  чего   бы это ему ни стоило  - графа Брасса,
овладеет Иссольдой и превратит Камарг в одно огромное пепелище.
     Он поклялся  Рунным  Посохом  - говорят,  что в нем все секреты
человеческих   судеб  - и тем самым  судьбы барона Мелиадуса,  графа
Брасса,   Иссольды,   Темной  Империи  и судьбы  всех  тех,  кто уже
появлялся  или еще появится, так или иначе связанный с произошедшими
в замке Брасс событиями, были окончательно и бесповоротно решены.
     Пьеса написана, декорации расставлены, занавес поднят.
     Дело - за актерами.


        КНИГА ВТОРАЯ

     Тот,  кто   осмеливается  клясться  Рунным  Посохом,  неизбежно
предопределяет тем самым свою судьбу и судьбу мира, в котором живет.
Таких клятв за всю историю Рунного Посоха было несколько, но ни одна
из  них  не принесла  столь разрушительных последствий, как страшная
клятва мести, произнесенная бароном Мелиадусом Кройденским за год до
того,  как  Дориан  Хокмун,  герцог  Кельнский,  впервые появился на
страницах этой древнейшей хроники.
     Из "Истории Рунного Посоха"






        Глава 1. ДОРИАН ХОКМУН

     Барон  Мелиадус   вернулся  в Лондру,  мрачную  столицу  Темной
Империи,  и прошел почти  год,  прежде чем у него созрел план мести,
полностью  отвечающий  его  желаниям.  Правда,  у барона  хватало  и
государственных  забот  - надо было подавлять возникавшие то тут, то
там  бунты  и мятежи,   участвовать   в новых   битвах  и сражениях,
создавать  марионеточные  правительства,  устанавливать  порядок  на
вновь завоеванных землях и многое другое.
     Барон отдавался государственной службе с усердием и рвением, но
страсть к Иссольде и ненависть к ее отцу ни на миг не оставляли его.
Хотя  он не  был наказан за неудачу в Камарге, каждое воспоминание о
перенесенном   позоре выводило  его из себя.  Кроме  того, все время
приходилось   сталкиваться   с трудностями,   которые  были бы легко
разрешимы,  воспользуйся  он помощью  графа Брасса. И поэтому каждый
раз,  когда барон попадал  в такое  положение,  в его  разгоряченном
мозгу возникало  множество  коварных планов мести, но ни один из них
не удовлетворял его. Барон хотел всего сразу: получить помощь графа,
Иссольду,  а главное  - стереть с лица земли Камарг (как он поклялся
себе). Это были несовместимые желания.
     В  высокой      башне   из обсидиана,     возвышающейся     над
кроваво-красными  водами  реки Таймы,  по  которой  легкие  баржи из
бронзы и черного  дерева  доставляли в столицу грузы, барон Мелиадус
нервно  вышагивал  по своему рабочему кабинету, заставленному темной
полированной  мебелью,  глобусами и астролябиями из железной фольги,
меди  и серебра, а также многочисленными безделушками из драгоценных
камней  и  металлов.  Стены  кабинета  украшали выцветшие от времени
коричневые,  черные  и голубые  гобелены,  а пол был устлан толстыми
коврами цвета осенних листьев.
     А вокруг него,  на  всех стенах, на каждой полке, в каждом углу
висели,  стояли  и лежали часы. Все они шли секунда в секунду, и все
отбивали  четверть  часа, полчаса и полный час, многие - с различным
музыкальным  сопровождением. Часы, разнообразнейших форм и размеров,
в металлических,  деревянных  и прочих корпусах - некоторые были так
причудливо сделаны, что по ним совершенно невозможно было определять
время.  Они были собраны практически из всех стран Европы и Ближнего
Востока,   как символы  покоренных  земель.  Из всех  трофеев  барон
Мелиадус  больше  всего предпочитал часы. Не только этот кабинет, но
также  все  комнаты  и прочие помещения  башни были забиты ими. А на
вершине   башни  были  установлены   огромные   куранты  с  четырьмя
циферблатами,  выполненные из бронзы, оникса и драгоценных металлов,
и когда по чашам колоколов,  отбивая каждый час, ударяли сделанные в
натуральную  величину  фигурки  обнаженных девушек, держащих в руках
молоточки,  по всей  Лондре  разносился гулкий звон. Коллекция часов
барона  соперничала  с коллекцией его зятя Тарагорма, хозяина дворца
Времени,   которого   Мелиадус   люто ненавидел  и ревновал  к своей
эксцентричной сестре.
     Наконец  барон остановился и взял со стола лист пергамента. Это
было последнее  донесение  из Кельна,  провинции,  которой почти два
года назад  Мелиадус  преподал  урок,  но, как  оказалось  - немного
перестарался.   Сын старого  герцога  Кельнского,  лично  казненного
Мелиадусом   на  главной   площади  столицы,  собрав войско,  поднял
восстание  и почти разгромил размещенные в Кельне оккупационные силы
Гранбретании.  И если  бы не  срочная  помощь  правительства  в виде
орнитоптеров,   вооруженных   огненными   копьями  большого  радиуса
действия,   то Кельн, пусть  и временно,  но все же вышел  бы из-под
контроля Темной Империи.
     Однако,   восстание  было  подавлено,  а сам молодой  герцог  -
схвачен  и вскоре будет доставлен в Лондру на забаву лордам. Это был
именно тот случай, когда сотрудничество с графом Брассом пришлось бы
очень  кстати,  поскольку  задолго до того как поднять мятеж, герцог
Кельнский  сам  предложил  себя  Гранбретании  в качестве  командира
отряда   наемников.  Будучи  принят,  он храбро  сражался  во  славу
Империи,  стоя  во главе  войска  состоящего,  главным  образом,  из
солдат,  когда-то служивших его отцу. А теперь он повернул эту армию
против Империи.
     Барон Мелиадус был не на шутку разгневан - молодой герцог подал
дурной  пример,  которому  могут последовать и другие. Поговаривают,
что  в германских  землях  его уже почитают героем. До него мало кто
осмеливался противостоять Темной Империи.
     Если бы только граф Брасс согласился...
     Неожиданно лицо барона озарилось улыбкой - в его мозгу возник и
в  доли  секунды  принял законченный вид столь долгожданный план. Он
подумал,  что герцога  Кельнского,  возможно,  удастся  использовать
несколько иначе, нежели для дешевой забавы.

     Барон  швырнул бумагу на стол и потянул за шнурок колокольчика.
В  кабинет   вошла девушка-рабыня;   ее обнаженное  тело было  густо
покрыто  румянами.  Ожидая приказаний, она опустилась перед хозяином
на колени.   (Барон   имел  рабов  только  женского  пола.  Опасаясь
предательства, он не допускал в башню мужчин.)
     - Пойдешь   к начальнику   тюрьмы,   - сказал   он рабыне,  - и
передашь,  что барон  Мелиадус  хотел  бы  лично  допросить пленного
Дориана   Хокмуна,  герцога  Кельнского,  как только его доставят  в
город.
     - Хорошо,  господин,  -  девушка  поднялась  и, пятясь,  вышла,
оставив  барона стоящим у окна, с едва заметной улыбкой, играющей на
полных губах.


     Дориан  Хокмун,  закованный в золоченые цепи (приличествующие в
глазах  гранбретанцев его знатному положению), сошел, спотыкаясь, по
трапу  на  причал  и  теперь стоял,  щурясь   на вечернем  свету,  и
рассматривал  громадные башни Лондры. Если раньше ему не приходилось
искать  каких-либо подтверждений безумия жителей Темного острова, то
сейчас     он  имел  полное   тому  доказательство.    Было   что-то
неестественное в архитектуре каждого здания, в выборе цвета и формы.
Но все  же во  всем этом ощущалась огромная сила, напор и интеллект.
Неудивительно,   подумал   герцог,   что так тяжело  разобраться   в
психологии людей империи - слишком много в них противоречивого.
     Охранник  в белом  кожаном  плаще и белой металлической маске в
виде черепа,  указывающей  на принадлежность к определенному Ордену,
легонько  подтолкнул его вперед. Хокмун покачнулся, едва не упав. Он
уже  неделю  ничего  не ел и сильно ослаб. Рассудок его помутился, и
Хокмун с трудом осознавал ужас своего положения. Он провел почти все
время  в корабельном трюме в кромешной тьме, изредка утоляя жажду из
стоящего   рядом   корыта   с грязной   водой.   Спутанные   волосы,
потускневшие   глаза...  Разорванная  кольчуга  и заляпанные  грязью
штаны. Цепи до крови натерли шею и руки, но он не чувствовал боли. В
действительности,  он не чувствовал  почти  ничего:  двигался словно
лунатик и видел все будто во сне.
     Он  сделал  два шага  по кварцевым плитам причала, споткнулся и
упал на колено.  Охранники,  по одному с каждой стороны, подняли его
и, поддерживая, помогли добраться до черной стены, возвышающейся над
причалом.  В стене  была маленькая  зарешеченная  дверь,  охраняемая
солдатами в масках. Тюрьмами Лондры заведовал Орден Вепря. Стражники
обменялись между собой несколькими словами на таинственном хрюкающем
языке своего  Ордена, и один из них, засмеявшись, схватил Хокмуна за
руку и впихнул в открывшуюся дверь.
     Внутри  было  темно. Дверь захлопнулась  за ним, и на несколько
секунд  пленник  остался  один. Затем  в  слабом, проникающем из-под
двери,  свете  он  увидел маску  Вепря,  но  более изысканную, чем у
стражников. Потом появилась другая маска, за ней - еще одна. Хокмуна
схватили  и потащили  по  дурно пахнущим темным коридорам тюрьмы. Он
знал, что жизнь его кончена и нимало не беспокоился об этом.
     Потом   он  услышал,   как  открывается  другая  дверь. Хокмуна
втолкнули  в крошечную  комнатушку,  и вскоре  до него донесся скрип
задвигаемого засова.
     Стены  и каменный пол камеры были покрыты липкой пленкой грязи.
В воздухе   чувствовался  зловонный  запах.  Хокмун  сначала  стоял,
прислонившись  к стене, а затем постепенно сполз на пол. Уснул ли он
или потерял сознание, Дориан Хокмун не знал, но глаза его закрылись,
и пришло столь желанное забытье.
     Всего  неделю   назад   он был  героем  Кельна,  борцом  против
агрессоров, храбрым воином, человеком недюжинной силы и острого ума.
Сейчас  же люди Империи  превратили  его  в животное  - животное,  у
которого   не осталось  ничего,  даже  желания  жить. Человек  менее
знатный,  чем  он, возможно  и смог  бы,  подогреваемый  ненавистью,
обдумывать  пути  спасения,  но  Хокмун,  потеряв все, уже ничего не
хотел.
     Может быть, он сумеет  очнуться  и выйти из этого состояния. Но
даже  если  это и произойдет, он уже станет совсем другим человеком,
совершенно  непохожим  на того Дориана Хокмуна, что сражался с таким
мастерством и дерзостью в битве за Кельн.






        Глава 2. СДЕЛКА

     Свет  факела  и  блеск  звериных   масок   - ехидная  свинья  и
оскалившийся  волк;  красный  и черный  металл; бриллиантово-белые и
сапфирово-голубые   насмешливые   глаза.  Резкий  шорох   плащей   и
торопливый шепот.
     Хокмун   слабо  вздохнул   и  закрыл  глаза,  затем, когда шаги
раздались  уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося
над  ним Волка. Жар поднесенного факела обжигал лицо, но Хокмун даже
не пытался отвернуться.
     Волк выпрямился и сказал Вепрю:
     - С ним сейчас  бесполезно  разговаривать.  Накормите и вымойте
его. Пусть он немного придет в себя.
     Вепрь и Волк ушли, дверь хлопнула, и Хокмун закрыл глаза.
     Очнувшись,  он  увидел,  что его  несут по освещенному факелами
узкому  коридору,  а потом он  очутился  в небольшой ярко освещенной
лампами  комнате,  где  стояла  покрытая  дорогими  мехами  и шелком
кровать;   резной  столик   ломился  от всевозможной  снеди,  в углу
возвышалась сделанная из какого-то блестящего желтого металла ванна,
наполненная горячей водой. Его уже ждали две девушки-рабыни.
     С Хокмуна  сняли  цепи, одежду и осторожно положили его в воду.
Кожу  немилосердно  саднило,  когда рабыни, касаясь мягкими, нежными
руками,   мыли его. Потом  его  побрили  и подстригли.  Хокмун  едва
воспринимал все происходящее с ним. Он неподвижно лежал, уставившись
бессмысленным  взором в пестрый мозаичный потолок. Он позволил одеть
себя  в мягкое  тонкое  белье, шелковую рубашку и бархатные штаны, и
постепенно чувство блаженства, пока еще очень слабое, зашевелилось в
нем.  Но когда его  усадили за стол и впихнули в рот какой-то фрукт,
желудок  его сжался,  и герцога  вырвало  желчью.  Ему дали  немного
теплого  молока  со снотворным  и уложили в постель. Потом все ушли,
оставив лишь одну рабыню для присмотра за ним.
     Прошло несколько дней, прежде чем Хокмун начал принимать пищу и
осознавать  роскошь  своего  нынешнего положения. В его распоряжении
были книги и женщины, но он пока не желал ни того, ни другого.
     Хокмуну потребовалось немало времени, чтобы напрячь свою память
и вспомнить  о прошлой жизни. Правда, теперь та жизнь представлялась
ему полузабытым сном. Он открыл как-то книгу, и буквы показались ему
совершенно   незнакомыми,  хотя  разбирал  он их достаточно  хорошо.
Просто  они  казались  ему бессмысленными, а в словах и предложениях
отсутствовали  определенность и значимость, хотя книга была написана
одним  из почитаемых когда-то Хокмуном философов. Он пожал плечами и
бросил  книгу  на стол.  К нему  подбежала одна из девушек-рабынь и,
прижавшись, погладила его по щеке. Он мягко отстранил ее, подо<->шел
к кровати и улегся, положив под голову руки. Потом он спросил:
     - Почему я здесь?
     Это были  первые  произнесенные  им слова со времени прибытия в
Гранбретанию.
     - О, господин, я не знаю. Но вы, кажется, очень почетный узник.
     - Да, на потеху лордам Гранбретании.
     Хокмун  говорил  без всяких  эмоций.  Голос  его  был  ровным и
спокойным.   Даже  слова,   которые   он  произносил,  казались  ему
странными.  Он посмотрел пустыми, остекленевшими глазами на девушку,
и  та  задрожала.  Это была блондинка, с длинными пышными волосами и
хорошей фигурой; судя по акценту, родом из Скандии.
     - Я  знаю  только то, господин, что должна выполнять любое ваше
желание.
     Хокмун слегка кивнул и обвел взором комнату.
     -  Можно   догадаться,   для чего  они готовят   меня,  -  тихо
пробормотал он.


     В комнате  не было  окон, но  воздух  был  немного сыроватым, и
поэтому   Хокмун   решил,  что помещение  находится  под землей.  Он
отсчитывал  время по лампам  - ему казалось,  что их заправляют один
раз  в день. И по  его  подсчетам,  он провел  здесь уже две недели,
прежде чем снова увидел Волка.
     Дверь  резко  распахнулась,  и в комнату вошел высокий человек,
затянутый  с  головы  до ног в черную  кожу  и вооруженный  длинным,
широким  мечом с черной  рукояткой.  Из-под  маски  донесся приятный
мелодичный    голос - тот самый,   что  Хокмун   слышал   тогда,   в
полуобморочном состоянии.
     - Ну, наш узник выглядит совсем неплохо.
     Рабыни  низко поклонились  и исчезли. Хокмун, ловко подпрыгнув,
соскочил с кровати.
     - Замечательно. Вы в отличной форме, герцог Кельнский.
     - Да, ничего.
     Он беззастенчиво  зевнул  и, решив что мало проку в топтании на
месте, вернулся к своему прежнему положению на кровати.
     - Я полагаю,  вы знаете,  кто  я такой,  - сказал Волк с ноткой
нетерпения в голосе.
     - Нет.
     - И не догадываетесь?
     Хокмун не ответил.
     Волк подошел  к столу,  на котором  стояла огромная хрустальная
ваза   с фруктами;   рукой,   затянутой  в перчатку,  взял гранат  и
наклонился, будто рассматривая его.
     - Вы полностью оправились, милорд?
     - Похоже    на   то,  - ответил   Хокмун.   - Я чувствую   себя
превосходно.  Все  мои желания удовлетворяются. И теперь, я полагаю,
вы намерены потешиться со мной?
     - Кажется, это не особенно беспокоит вас?
     Хокмун пожал плечами.
     - В конце концов это должно когда-то кончиться.
     - Ну,  это может  длиться  всю вашу  жизнь. Мы, гранбретанцы, -
народ изобретательный.
     - Человеческая жизнь не такая уж длинная.
     - Так случилось, - начал Волк, перекидывая гранат из одной руки
в другую, - что мы решили помиловать вас.
     Хокмун остался безучастным.
     -  Вы  не  очень-то  разговорчивы,  дорогой герцог, - продолжал
Волк.  - Забавно,  но  вы до  сих пор живы лишь по прихоти одного из
ваших смертельных врагов, так жестоко расправившегося с вашим отцом.
     Хокмун нахмурился, как будто что-то вспоминая.
     - Я помню, - нерешительно сказал он. - Мой отец. Старый герцог.
     Волк  бросил  гранат  на пол и поднял маску. Под ней скрывалось
красивое широкое лицо.
     - Я убил его. Я - барон Мелиадус Кройденский.
     Жестокая улыбка играла на его полных губах.
     - Барон Мелиадус...? Э... убили его?
     - Вся  мужественность,  похоже,  оставила  вас,  милорд,  - зло
пробормотал барон. - Или вы вновь пытаетесь обмануть нас?
     Хокмун поджал губы.
     - Я устал, - сказал он немного погодя.
     Мелиадус удивленно посмотрел на него.
     - Я убил <MI>твоего<D> отца!
     - По-моему, вы это уже говорили.
     - Ну, знаете ли...
     Приведенный  в замешательство,  барон повернулся и направился к
двери, но затем остановился.
     - Конечно,  я не об этом  хотел поговорить  с вами. Но, однако,
кажется  странным, что вы совершенно не испытываете ненависти ко мне
или желания отомстить за отца.
     Хокмуну   стало   скучно и хотелось,  чтобы  Мелиадус  поскорее
оставил   его в покое.   Вычурные  жесты  и истеричные  вопли барона
раздражали  и отвлекали его, как жужжание мухи или комара раздражает
человека, пытающегося заснуть.
     - Я ничего не испытываю и ничего не чувствую, - ответил Хокмун,
надеясь, что ответ удовлетворит гранбретанца.
     - В вас  не осталось  ничего!  -  гневно воскликнул Мелиадус. -
Ничего! Даже желания жить. Поражение и плен сломили вас!
     - Возможно. Но сейчас я устал...
     - Я  пришел  предложить   вам   вернуться  домой,  -  продолжал
Мелиадус.  - Кельн будет  суверенным  государством  в составе  нашей
Империи. Такого мы еще никому не предлагали.
     Только теперь в голосе Хокмуна зазвучали нотки любопытства:
     - С чего это вдруг? - спросил он.
     - Мы хотим заключить с вами сделку. К взаимной выгоде, конечно.
Нам  нужен   такой  хитрый  и искусный   воин,   как вы, - тут барон
нахмурился  и  покачал  головой.  - Во  всяком случае,  вы нам таким
кажетесь.  А главное, нам нужен человек, которому будут доверять те,
кто  не доверяет   Империи.  - Мелиадус  собирался  несколько  иначе
разговаривать с Хокмуном, но странное безразличие герцога сбило его.
- Мы хотим,  чтобы вы выполнили для нас кое-какую работу. В обмен на
это мы возвращаем вам ваши земли.
     - Я хотел  бы вернуться  домой, - кивнул  Хокмун.  - Туда,  где
родился.
     Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.
     Шокированный  увиденным  и приняв  это за сентиментальный бред,
барон Мелиадус гневно ответил:
     - Что  вы будете  делать,  когда  вернетесь  - плести цветочные
венки  или строить  замки - нам  безразлично.  Но вы вернетесь туда,
только если будете преданно служить нам.
     Хокмун взглянул на Мелиадуса.
     - Вы, возможно, думаете, что я сошел с ума, милорд?
     - Не  знаю.  Но у нас  есть средства проверить это. Наши ученые
мужи проведут определенные тесты...
     - Я в здравом  уме,  барон Мелиадус, может, как никогда раньше.
Вам нечего меня опасаться.
     Барон Мелиадус возвел глаза к небу.
     - Клянусь  Рунным Посохом,  нет безгрешных  людей.  - Он открыл
дверь. - За вами придут сегодня, герцог Кельнский.
     Хокмун  продолжал лежать и после того, как ушел барон. Разговор
быстро  вылетел  из его  головы,  и поэтому,  когда часа через три в
комнату вошли охранники-Вепри и велели Хокмуну следовать за ними, он
уже смутно помнил слова Мелиадуса.
     Хокмуна  вели  по длинным  нескончаемым  коридорам и лестницам,
пока,  наконец,  охранники  не остановились  возле огромной железной
двери.  Один из них постучал  тупым концом копья, и дверь открылась,
пропуская  дневной  свет и свежий  воздух.  За  дверью  ждала группа
стражников в пурпурных плащах и масках Ордена Быка. Хокмуна передали
им,   и  он, осмотревшись,  увидел,  что стоит на ухоженной  зеленой
лужайке  во  дворе  какого-то  огромного  замка. Двор со всех сторон
окружали  высокие стены, по которым медленно вышагивали охранники из
Ордена Вепря. Из-за стен торчали мрачные башни города.
     Хокмуна  повели  по усыпанной  гравием  дорожке  в дальний угол
двора, где в стене были узкие железные ворота, и через них вывели на
улицу. Там  герцога  ждал  экипаж, выполненный из эбенового дерева в
форме  двухголовой  лошади и покрытый позолотой. Он забрался в него,
сопровождаемый  двумя молчаливыми  стражниками; коляска тронулась, и
через  щель  в оконных  занавесках  Хокмун мог рассматривать Лондру.
Солнце уже садилось, и огненно-красный свет заливал город.
     Наконец экипаж остановился. Хокмун позволил стражникам вытащить
себя из коляски    и увидел,    что стоит   перед   Дворцом   самого
Короля-Императора.
     Построенный  ярусами  Дворец  был  огромен.  Его венчали четыре
величественные башни, сияющие густым золотистым светом. Стены Дворца
украшали  барельефы,  изображающие  какие-то  таинственные  ритуалы,
батальные  сцены,  памятные  эпизоды  из богатой  событиями  истории
Гранбретании;  горгульи, стату