Брайан Ламли. Дом Дверей --------------------------------------------------------------- Brian Lumley. The house of doors. (1990) (Дом Дверей -- 1) Файл из Электрической библиотеки: www.electrolib.ru │ http://www.electrolib.ru OCR & spellcheck -- Алексей Алексеевич (alexeevych@mail.ru) --------------------------------------------------------------- Ламли Б. Л21 Дом Дверей: Роман / Б. Ламли; Пер. с англ. А. Лидина. -- М.: ООО "Издательство ACT", 2002. -- 472, [8] с. -- (Хроники Вселенной). ББК 84 (7США)-44 УДК821.111(73)-312.9 ISBN 5-17-011027-8 Достойно ли наше человечество остаться в живых?! Это предстоит доказать двум людям, которые столкнулись со странной инопланетной машиной. С "синтезатором чудес", создающих миры, миры и миры -- ЛАБИРИНТ МИРОВ. Однако каждый из этих миров, воплощающих человеческие кошмары, -- не страшит, а увлекает читателя безудержным и бесконтрольным полетом странной фантазии... йBrian Lumley, 1990 й Michael Whelan, 1998 й Перевод. А. Лидии, 2002 й ООО "Издательство ACT", 2002 Посвящается Джону и Сиги, Терри и Шейле, Диксону и Мади -- за приятные воспоминания о четырнадцати солнечных днях и нескольких пьянящих ночах. Глава первая Хамиш Грусть полностью соответствовал своей фамилии. Он сорок четыре года прослужил егерем у землевладельца из Эрна. До этого он пытался изучить профессию столяра, но когда ему исполнился двадцать один год, он получил документы о совершеннолетии и обрел свободу. И тогда Хамиш решил не уродовать, а беречь деревья... Когда же ему стукнуло шестьдесят пять, он вышел на пенсию, как большинство добропорядочных шотландцев. С осторожностью управляясь с делами, он жил на проценты от своих сбережений, а не на смехотворно крошечную пенсию. Долгие годы он тщательно скрывал свое презрение к землевладельцу, которому служил. Так было до вечера, когда Хамишу исполнилось шестьдесят пять лет. А случилось это второго мая тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Так вот, в этот вечер Хамиш в последний раз вышел из конюшни, пересек лужайку для выгула лошадей, подошел к большому гранитному дому, спрятавшемуся в самом сердце огромного леса, и поднялся в покои работодателя. Там Хамиш еще раз прикинул, сколько он заработал за эти годы, сложил на полу в одну кучу ружье, записную книжку, собачий свисток и остальное снаряжение, положенное егерю, и сверху пристроил заявление, что уходит на пенсию. Это было его право. Ему исполнилось шестьдесят пять, а в трудовом договоре говорилось, что именно в этом возрасте он может уйти на пенсию. -- Но... что же я стану делать без вас? -- пробормотал престарелый землевладелец, пораженный действиями лесничего. -- Чем вы будете заниматься? Хамиш Грусть считался самым важным человеком в его охотничьем хозяйстве. Конечно, в этом поместье служили и другие егеря, но не было ни одного такого же опытного и трудолюбивого. -- Дерьмовое у тебя воображение, -- усмехнулся Хамиш. -- Я стану делать то же, что ты делал последние сорок четыре года -- ни хрена! И за мной сохраняется право появляться в Лаверсах и осматривать озеро. Вот этим я и займусь. Стану убивать время за рыбной ловлей и чтением книг... Мне ведь не так много и осталось. Он так и сделал. Следующие десять лет Хамиша не отличались разнообразием: он вставал пораньше, завтракал, открывал окна, выходящие на озеро Тэй, и делал дыхательные упражнения. В девять часов он выкатывал из сарая велосипед и, если погода позволяла, неплохо проводил времечко на восточном берегу, отъехав миль на семь к Киллину. А еще он мог заехать к старому другу, прикованному к постели, который находился при смерти уже лет пятнадцать и за время своей болезни так ни разу и не приблизился к роковой черте. Беспородный пес Хамиша -- Барни, всегда семенил рядом с хозяином. Утренний моцион они совершали вдвоем. Но в одно прекрасное воскресное утро в середине июня тысяча девятьсот девяносто четвертого года, через несколько недель после семидесятипятилетия Хамиша, одно событие нарушило размеренную жизнь старого егеря... Утро выдалось ясным. Такие дни обычно бывают зимой. Проехавшись на велосипеде, он окончательно проснулся. Ежедневные велосипедные прогулки всегда бодрили его... но тут Хамиш неожиданно наткнулся на странное место. Увиденное его поразило!.. Хамиш даже переехал на правую полосу дороги. Его взору предстала невероятная картина, это было попросту невозможно! Скрюченные руки егеря крепко сжали руль велосипеда, и переднее колесо повело. Барни, трусивший рядом, взвизгнул и едва успел убрать лапу, когда Хамиш резко затормозил. Бывшей егерь остался сидеть в седле велосипеда, поставив одну ногу на землю. С недоверием уставился он на открывшуюся ему картину. То, что он увидел, выглядело поистине удивительно. Перед Хамишем возвышался дом, или даже особняк. На самом деле, строение со всеми этими башенками и цитаделями немного даже походило на замок. Дом стоял между двойными отрогами, спускавшимися от вершины роскошного холма Бена Лаверса. Таинственное здание уходило фундаментом в седловину оползня между отрогами и вытянулось до обрывистого спуска, где сквозь тонкий слой торфа кое-где проклевывался обнаженный гранит. Точно -- это был замок! Но он ничуть не походил на другие замки такого же размера. Он выглядел удивительно. В Шотландии было полным-полно замков, но для такого человека, как Хамиш Грусть, все они выглядели на одно лицо. Если говорить откровенно, то все напоминали тот, что возвышается на горе Эдинбург. Здание само по себе, не смотря на все архитектурные изыски, не так сильно удивило бы егеря. Странно было другое: еще вчера его тут и в помине не было! А ведь Хамиш последние десять лет чуть ли не каждый день ездил по этой дороге. Да и раньше он частенько проезжал мимо этого места. Поэтому бывший егерь в первую очередь протер глаза, не в силах поверить, что зрение обманывает его. Однако чем дольше Хамиш разглядывал странное здание, тем материальной казалось оно. "Разве может быть так, чтобы здание стояло тут всегда, а я, проезжая мимо, никогда не смотрел по сторонам и не замечал его?" -- удивился егерь. Хамиш не мог игнорировать факты и собственные, совершенно отчетливые, воспоминания. Прошлым летом он обшарил все эти склоны. Вместе с французскими и английскими ботаниками он высматривал какие-то редкие альпийские растения, которые встречались только на склонах Бена Лаверса. Шесть месяцев назад тут объявились лыжники, решившие подняться на вершину холма, чтобы разогнать депрессию. Хамиш всегда ненавидел вторжения туристов и чужеземных подонков, но отлично помнил все происшествия. Если бы Хамиш забыл об этом... вот тогда он усомнился бы в собственном здравомыслии. А может, это зрение подводит? Бывший егерь слышал, что люди вырывали себе глаза, когда с ними случалось что-то подобное, но никогда не думал, что такое может произойти с ним. -- Барни! -- позвал Хамиш пса, по-прежнему не сводя взгляда с замка, который возвышался менее чем в трех четвертях мили. -- Ты его тоже видишь? Мы ведь спим, и все это нам снится? Или у меня что-то случилось с головой, а, приятель? Но Барни только вильнул обрубком хвоста и взвизгнул, как всегда, когда его что-то беспокоило. -- Да ладно, приятель, -- продолжал Хамиш больше для себя, чем для собаки. -- Кажется, придется взглянуть поближе. Пойдем-ка, приятель. От дороги по гребню отрога протянулась тропинка. По ней можно было пройти половину расстояния, разделяющего Хамиша и строение, так заинтересовавшее его. Дорожка шла по краю отвесной, узкой гряды, подходящей к осыпи с восточной стороны. Хамиш оставил дорогу и ехал по тропинке на велосипеде, пока это было возможно. Потом он прислонил велосипед к валуну и дальше отправился пешком. Барни брел следом за хозяином, глухо ворча, возможно из-за того, что впервые за несколько лет хозяин нарушил обряд утренней прогулки. Наконец, оказавшись выше осыпи, Хамиш замер, переведя дыхание. Теперь уже вблизи изучал он таинственный замок. С этим загадочным строением было явно что-то не так, но, во всяком случае, бывший егерь теперь ничуть не сомневался в своем зрении. Хамиш отлично помнил это место. Фундамент загадочного дома протянулся вниз по осыпи. Его передняя часть напоминала половинку правильного шестиугольника -- почти плоский фасад резко отступал назад. Мрачные гранитные стены поднимались футов на пятьдесят к башенкам и зубчатым стенам. И это грандиозное сооружение стояло на склоне Бена Лаверса, величественно вознесшего вершину на четыре тысячи футов к заоблачным высям. Что-то тут не так. К этому зданию не вело никакой дороги. Даже тропинки не существовало. К тому же Хамиш не заметил ни одного окна в стенах этого строения. А самое Удивительное в том, что бывший егерь не видел и никаких дверей... Легкий ветерок то и дело дергал полы легкого пальто Хамиша. Солнце нагрело ему шею. Это место показалось Хамишу Грусти слишком открытым. Казалось, время тут остановилось... Прошло довольно много времени, прежде чем Хамиш восстановил дыхание, и сердце перестало выскакивать у него из груди. Барни покорно сидел у ног хозяина. Обрезок хвоста его почти не шевелился, хотя пес тихо, утробно ворчал. Неожиданно Хамиш вздрогнул всем телом. Может, шея у него и перегрелась, но всем телом он чувствовал необъяснимый холод. Или, скорее, хорошо объяснимый. Ведь не каждый день случалось подобное. Но прежде чем по его телу прошла новая волна дрожи, Хамиш отправился дальше по отрогу, огибая замок, чтобы взглянуть на его заднюю часть. Внизу, у подножия замка, пережевывая жесткую траву, бродили овцы. Хамиш остановился и стал внимательно разглядывать животных. Раз овцы не боялись сооружения, откуда бы оно там ни появилось, Хамиш решил, что и ему не стоит пугаться. Спустившись с отрога, бывший егерь оказался на заросшей осыпи и пошел направо вдоль основания таинственного сооружения. Да, здание оказалось шестиугольным. И Хамиш отправился по осыпи вдоль стены, решив обойти сооружение вокруг. Но только тут, стоя рядом со странным домом, Хамиш впервые заметил мерцание. Стены мерцали -- очень слабо, почти незаметно. Несколько раз Хамишу казалось, что он смотрит на стену сквозь тонкую завесу голубого дыма или дымку теплого воздуха, какая стоит обычно над автомобильным шоссе. Однако стена-то не была горячей, будьте уверены. И насколько видел Хамиш, нигде ничего не горело. Но она мерцала. Словно... мираж? Основание каждой секции шестиугольного фундамента вытянулось в длину футов на тридцать пять. Выйдя к тыльной части строения, Хамиш осмотрел заднюю стену замка, почти упиравшуюся в уходящий вверх склон. Тут тоже паслись овцы. При виде Хамиша они поднимали головы, а потом снова начинали щипать траву. Но одна из овец стояла наполовину в мерцании. Хамиш так и замер, широко открыв рот. Толстая овца щипала грубую траву у основания стены, но задняя часть овцы исчезала в гранитной стене! Это могло означать только то, что... -- На самом деле это мираж! -- облегченно вздохнул Хамиш. -- Воздушные, нереальные стены. Хамиш подошел к замку вплотную. Барни последовал за хозяином. Пес громко скулил. Мерцание было слабым, но теперь бывший егерь различал его совершенно отчетливо, потому что стена хоть и казалась непроницаемой, выглядела плотной, но, видимо, была совершенно нематериальной -- трюк света и каприз природы. Овца с задней частью, утопленной в стене, находилась шагах в десяти от Хамиша и являлась доказательством версии миража. Хамиш вытянул дрожащую руку, пока его пальцы не коснулись мерцающей завесы. И тут ему в руку ударило нечто вроде электроразряда... А в следующее мгновение мерцание исчезло, а стена стала совершенно материальной. И тут старик понял, что стена так же реальна, как и он сам. Здание было, точнее, могло быть миражом, который неожиданно материализовался. За долю секунды. Одновременно с этим раздалось резкое, пугающее блеяние... И покалывание в кончиках пальцев сменилось... болью! Бывший егерь отдернул руку и уставился выпученными глазами на кончики пальцев. Они .выглядели так, словно Хамиш на мгновение прикоснулся ими к быстро вращающемуся точильному кругу. Кровь сочилась с четырех сточенных подушечек. -- Что такое? -- пробормотал Хамиш себе под нос, не понимая, что происходит. -- Что же это такое в самом деле? Что-то скрученное лежало поодаль у теперь уже совершенно твердой стены. Сжав пораненную руку здоровой, Хамиш шагнул вперед, желая рассмотреть, что же там лежит у стены, и подтвердить свои ужасные подозрения. Барни пошел за хозяином, обнюхал только что погибшую овцу и отошел в сторону. От овцы осталась только половина -- передняя часть. Казалось, ее, словно земляного червя, разрезали острой лопатой. В один миг стена рассекла тело животного, и на твердой гранитной стене остались кровавые отпечатки. Задержав дыхание, Хамиш Грусть рассматривал останки. Он чувствовал, как его сердце едва не выскакивает из груди. "Мираж" оказался вовсе не миражом, и замок был не замком, а чем-то, чему и названия-то не существовало. Бывший егерь отошел от стены и стал взбираться по склону каменистого отрога к узкой дорожке. Но двигался он очень медленно, может быть, потому что пятился. Он не мог отвести взгляда от замка, который замком вовсе и не был. Барни семенил рядом, поскуливая и подвывая, словно хотел заставить хозяина немного поспешить. Потом ботинки Хамиша ступили на твердый камень, и егерь подвернул ногу. Он съехал вниз на спине, сосчитав все выступы. Барни, словно обезумев, бросился следом за хозяином и стал дергать его за рукав, заставляя подняться. Хамиш сел. Перед ним -- прямо перед ним -- поднималась стена. Она снова мерцала. Но теперь здание дотянулось до подножия отрога! Дыша с трудом, Хамиш испугался, решив, что вот-вот и упадет в обморок, потому что впервые за долгую совершенно спокойную жизнь бывший егерь почувствовал слабость. И все же старик поспешно полез вверх к тропинке, к своему велосипеду. Он карабкался по склону отрога, словно юноша, стремительно пробираясь вверх и все время поглядывая через плечо. Замок снова расширился. Его стены поползли вперед и проглотили огромные валуны у основания осыпи, футах в шести от Хамиша. Забравшись на отрог, по которому протянулась тропинка, выдохшийся Хамиш тяжело опустился на землю, лег на спину, всасывая воздух и глотая его горлом сухим, как песчаная пустыня. Овцы, решившие, видимо, держаться подальше от замка, зацокали у него за спиной, разбегаясь по отрогу. Налетел ветер и немного охладил разгоряченную кожу старика. Замок снова стал точно таким, как в тот миг, когда бывший егерь впервые увидел его: крепкое, обычное на первый взгляд сооружение. Но теперь он казался Хамишу чем-то совершенно инородным. А Барни нигде не было видно... Глава вторая Канун Нового года. 1995 год. 23:45. Джон Баннермен* [Баннермен в переводе с английского "знаменосец" (здесь далее примечания переводчика)] представлял себя туристом. Он стоял на вершине Королевской Мили, в том месте, где булыжники древней мостовой сменял асфальт эспланады эдинбургского замка. Своими темными и немного раскосыми глазами Баннермен разглядывал длинную, ступенчатую дорогу, забитую смеющимися, толкающимися толпами людей. Все они пели, танцевали, праздновали смерть старого и неминуемое рождение нового года. Джон прислонился к стене с круглым барельефом, повествующим о сожжении последних шотландских ведьм, которое происходило как раз на этом месте. Баннермену казалось, что это случилось совсем недавно. Баннермен даже записал эту легенду. Да и теперь в кармане у него лежал маленький диктофон. Но ныне Джон сосредоточил свое внимание на толпе. Празднование напоминало ритуал -- почти варварский обряд. Что-то в нем было и от оргии. Мужчины и женщины, в основном, приезжие, обнимались и целовались, нисколько не смущаясь. В темных подъездах тискались и тяжело дышали любовники, которые порой даже не знали имен друг друга. Кусачий холодный воздух пропитался перегаром, вырывающемся из смеющихся ртов и маленьких окон ближайшего винного погребка. Огоньки, сверкающие в его окнах, говорили, что веселье в самом разгаре. Юноши и девушки с горящими глазами и сверкающими улыбками сновали туда-сюда, крича, подшучивая друг над другом, отыскивая и снова теряя родителей, которые в это время размахивали бутылками, переходя по кругу от одной группы присутствующих к другой. Происходящее казалось Баннермену декадентской сценой, и он записывал все подряд. Неожиданно на Джона налетела девушка, припечатав его к стене. -- Ой! -- воскликнула она. В лицо Джона ударил запах бренди. Девушка ухватилась за Джона, стараясь удержать равновесие и пытаясь сфокусировать взгляд на нахмурившемся лице незнакомца. -- Как кружится голова, -- пробормотала она заплетающимся языком. -- Кажется, я едва стою на ногах! Баннермен внимательно оглядел ее, помогая сохранять равновесие. Он чуть прижал ее к стене, так легче всего было не дать ей упасть. -- Немного перебрали, -- без обиняков заметил он. -- А? Немного? Нет, приятель, я нажралась! -- Глаза незнакомки закатились, видно, у нее снова закружилась голова. Потом она сморщила носик. -- Боже... что за шум! Меня сейчас стошнит! -- Она спрятала лицо в складках пальто Баннермена. -- Надеясь, вас не вытошнит на мое пальто! -- воскликнул он. Когда незнакомка снова подняла лицо, выглядела она спокойнее. Взгляд ее сфокусировался. Склонив голову набок, она изобразила улыбку. -- Ты не местный... не из Эдинбурга, я имею в виду. -- Я... турист, -- пожал плечами Джон. -- Турист в Эдинбурге, зимой? -- Девушка выглядела удивленной. Потом, по-прежнему прижимаясь к Баннермену, она захихикала. -- Глупость какая, -- сказала она, когда хихиканье стало тише. -- Значит, ты приехал сюда. Господи, что за глупость? Джон осторожно отодвинулся от незнакомки, по-прежнему придерживая ее за локоть одной рукой. -- С вами все в порядке? Девушка отчасти пришла в себя, взяла себя в руки, глядя сверху на огромную толпу людей. Большая часть, толкаясь, отправилась прочь по Королевской Миле. -- Уже без десяти полночь! -- закричал кто-то, и люди внизу стали двигаться много быстрее. Они все идут на Аулд Кросс! -- задохнувшись, воскликнула девушка. А потом она снова улыбнулась Баннермену: -- Вы не присоединитесь к ним? -- Отправиться на Аулд Кросс? -- повторил он. -- Там будет что-то особенное? -- Там-то?.. Не слишком-то ты похож на туриста? Джон опять лишь пожал плечами. -- А вы? -- спросил Баннермен в свою очередь. Странно, если и она была местной, то в отличие от большинства эдинбургских женщин выглядела очень привлекательной. На мгновение улыбка исчезла с ее лица. -- Те двое, которые напоили меня виски, сильно поспорили, -- продолжала она. -- Но они-то точно были местными. Незнакомка посмотрела на удаляющуюся толпу, вглядываясь в водоворот лиц и людей... и вздохнула. Потом девушка потащила Баннермена в переплетение теней. -- Они там, в толпе, -- прошептал она. -- Высматривают меня. Баннермен осторожно выглянула из-за угла. Двое, которых боялась девушка, стояли в стороне от толпы. В то время как остальные были пьяными, полупьяными или по меньшей мере подвыпившими и веселились, то эта парочка выглядела трезвой, таинственной, затаившейся, целеустремленной. У многих в толпе сверкали глаза, но у этой парочки они сверкали ярче всех. Улыбки замерли на их лицах, издали они казались отвратительными гримасами. Словно эти ребята потеряли кого-то и хотели найти ее снова. "По местной мерке "крутые парни", -- прикинул Баннермен. -- К тому же нетерпеливые". Они словно вынюхивали след, старались подобраться к загнанной в ловушку добыче, готовились наброситься на нее. И он, Баннермен, оказался впутанным в это дело. Конечно, он просто мог уйти. Но с другой стороны... С противоположной стороны узкой дороги каменная лестница уходила в темный лабиринт улиц. Так как все направлялись на Аулд Кросс, эта улица оставалась пустынной. Баннермен, оглянувшись, взял девушку за руку. -- Пойдем, -- сказал он. -- Давайте-ка двигать отсюда. Незнакомка отступила, зашептав: -- Не пойду. Эти двое хотят схватить меня! -- Они ушли, -- солгал он. Но на самом деле двое парней стояли, оглядывая прохожих и внимательно осматривая все вокруг. -- Ушли? -- с удивлением повторила она. -- Нет. Они никуда не уйдут. А до Нового года осталось всего пять минут. -- Я думаю, мы переберемся через дорогу и нырнем на ту улицу. -- Мы? Говоря мы, ты имеешь в виду себя и меня? И опять Баннермен пожал плечами. -- Если вы не хотите... -- А ты не такой уж и настойчивый... -- Незнакомка снова склонила голову набок. У нее были темные волосы, сверкающие зеленые глаза, страстный рот. -- Ты не похож на эту парочку. Знаю я их! Они любят всякую сверхъестественную дрянь... Так ты со мной или нет? Они выскользнули из спасительной тени, спустились по лестнице и пересекли дорогу. Толпа сильно поредела. Таинственные преследователи незнакомки, злобно кривясь, последовали в ту же сторону, куда шли все люди. Неожиданно один из них обернулся и увидел, как Баннермен и девушка заскочили за угол. В этот момент Джон подумал: "Может быть, увидев, что она теперь не одна, они не станут ее преследовать?" Они снова стали спускаться по лестнице. Девушка уже пришла в себя и чуть ли не тащила Баннермена за собой. -- Сюда, сюда! -- прошипела она, и они побежали по темным улицам, сдавленным высокими каменными стенами. Незнакомка хорошо знала лабиринт улиц и уверенно вела Баннермена. А диктофон в его кармане по-прежнему работал, записывая все, что происходит вокруг. А потом... -- Сюда, -- позвала девушка. -- Сюда! Эта улица оказалась узкой, темной, холодной и сухой. С одной стороны в тени чернел альков в форме арки. Когда-то тут была дверь, но потом ее заложили тесаным камнем, скрепленным известковым раствором. Девушка затащила Баннермена в этот альков, а потом, дрожа и торопясь, но аккуратно расстегнула его пальто и прижалась к Джону. Одежды незнакомки были тонкими, и Баннермен чувствовал тепло ее тела. -- Вот, -- пробормотала она, расстегивая для него свою блузку. -- Ты видишь? Баннермен увидел ее плоть, даже несмотря на темноту. Груди незнакомки оказались совершенной формы, с темными, сильно вытянутыми сосочками. Собравшись духом, он коснулся рукой ее левой груди, чуть приподнял мягкую плоть, словно взвешивая. "Здоровая. Тяжелая, налитая. Но, кажется, тут так холодно, что..." -- Жарко! -- пробормотала девушка, прервав течение мыслей Баннермена. Первый раз она прикоснулась к его телу. -- Ты пылаешь, как костер! Ты поделишься со мной своим теплом? Ее тонкие длинные пальцы пробежались по груди Баннермена вниз, к молнии его штанов, и расстегнули их плавным, отработанным движением. А через мгновение незнакомка удивилась: -- Да ты не носишь нижнего белья! Значит, ты надеялся на что-то подобное? Она грубо хихикнула и замерла. Баннермен почувствовал, как сжались пальцы ее руки. Внизу, между ног Джона, она ничего не нашла! Только горячую гладкую плоть, нечто похожее на согнутый локоть. -- Боже! -- воскликнула она, выскочив из алькова. Ее груди свободно болтались, выставленные напоказ. -- Боже мой!.. А ее преследователи были уже рядом. Один из них схватил девушку сзади, рукой закрыв рот, а другой грубо ухватил ее за грудь. -- Вот мы и пришли за тобой, -- прошептал он, и в голосе его звучала угроза. Пока девушка пиналась и фыркала, второй преследователь, отпустив ее грудь, зажег сигарету, но, так и не загасив зажигалки, приблизился к нише. Неровный свет выхватил Баннермена. Джон все еще стоял в широко распахнутом пальто и с расстегнутой ширинкой. -- Вот что, парень, -- начал тот, что был с зажигалкой. -- Мы не очень-то любим, когда приезжие пристают к нашим девушкам. Ты лучше задержи дыхание, малыш, потому что сейчас ты потеряешь свое "чудо". Он затушил зажигалку, а потом ударил ногой, целя в пах Баннермена. В следующее мгновение, сжав тяжелую зажигалку в кулаке покрепче, чтобы удар получился потяжелее, хулиган двинул Баннермена в лицо. Он нанес оба удара почти одновременно. Раз... два... И попал он точно туда, куда целил. Отброшенный назад неожиданной атакой, Баннермен выхватил из нагрудного кармана то, что на первый взгляд могло показаться обыкновенной авторучкой... А девушка тем временем старалась вырваться на свободу. Человек, державший ее, попытался ударить по лицу, но промахнулся. И тогда она, извернувшись, провела ногтями по его щеке, оставляя прямые красные полосы. Когда же парень убрал руку, открыв рот незнакомки, ей потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, и только потом она закричала. Но она не звала на помощь. Вместо этого обратилась к своим мучителям: -- Оставь его! Ради Бога, оставь его... ты пожалеешь! Все они были животными, но животными, принявшими человеческий облик. Вырвавшись, девушка побежала и скрылась в темноте. -- Сучка ведь, а? -- угрожающе произнес парень с окровавленным лицом. -- Ладно... Давай-ка разберемся с этим ублюдком! Он нырнул в альков, схватил Баннермена за отворот пальто и сжал ткань в могучем окровавленном кулаке. Приятель его немного отступил, а потом снова пнул ногой и ударил кулаком Баннермена. Тот не закричал и не застонал. Он даже не фыркал. Он должен был упасть на колени, харкая кровью, но ничего подобного не случилось. -- Ну-ка, вылезай оттуда, -- приказал тот, кто вцепился в пальто Баннермена. -- Вылезай, чтобы мы могли хорошенько попинать тебя... -- Он дернул Джона за руку, вытаскивая из алькова. Но Баннермен стоял неподвижно, как скала. И тут что-то произошло с рукой парня. Она лишалась кисти. Обрубок забрызгал кровью лицо второго головореза. И только тогда Баннермен вышел из алькова. Он дышал, и воздух вырвался из его легких, словно из огромных мехов. Его глаза светились, и лучи света скользили по лицам его противников, словно лучи лазерного прицела. Что-то сверкало в руке Джо. От этой штуки исходило мягкое жужжание. Баннермен взмахнул рукой и, описав полукруг, рассек грудь одного из противников. Его оружие легко прорезало одежду и вошло в тело дюймов на пять. Оно с легкостью прошло через кожу, плоть, хрящи, ребра, сердце, легкие. И Джону не пришлось прикладывать особого усилия, словно он крошил вареное яйцо. Его противник не смог сделать следующего вздоха. Он умер еще до того, как тело упало на брусчатку мостовой. Второй парень неподвижно стоял и недоверчиво, широко открыв рот, смотрел на кроваво-красный обрубок своей руки. Баннермен снова взмахнул странным оружием и обезглавил второго противника. Разрез оказался точным и сделан был без усилий, так что голова на какое-то мгновение оставалась на шее и упала на мостовую, лишь когда тело стало валиться наземь... Глава третья Пивные в Киллине -- старые пивные и три новые -- хорошенько обогатились с тех пор, как в округе появился "Киллинский замок". А случилось это почти два года назад. В наиболее популярном баре, одном из трех новых, названном просто -- "Замок", по долгу службы познакомились Джек Тарнболл* [Тарнболл в переводе с английского -- "крутой мяч", аналог фамилии Крутой.] и Спенсер Джилл. Тарнболл, в прошлом спецагент, сопровождал своего шефа -- министра обороны, поэтому он проинструктировал Джилла раньше, чем два десятка официальных лиц, прибывших в Киллин. Джилл должен был решить, что же делать со странным феноменом, уже добравшимся до подножия холма Бена Лаверса. -- Странно... -- повторил Джилл, словно подводя итог разговора с Крутым. Агент рассказывал ему о Замке спокойно, без неприязни. Все дело в том, что он говорил искренне... Однако Джилл лишь пожал плечами. -- Я уверен... Черт побери, всегда у нас так! Если ты станешь рассказывать одну и ту же историю дважды в неделю, иногда устраивая представление, она надоест всем, не так ли? Я хотел сказать, что это ведь не "Гамлет". Эта история не похожа на шутку, которую можно приправить перчиком или подать как постное блюдо. Я не приукрашиваю факты -- все так и есть... Скорее всего, Замок не что иное, как машина. Так я и скажу им, и постараюсь сделать это как можно аккуратнее. -- Пойми, я не критикую тебя, -- покачал головой Тарнболл. -- Или, по меньшей мере, не собирался никого критиковать. Я всего лишь выслушал тебя, и подумал: "Вид Замка встряхнул парня, это -- зрелище". Но то, что он говорит, звучит слишком невероятно. -- Он говорил возбужденно, но слова его звучали приглушенно, словно вода, журчащая в сточной канаве. Джилл криво усмехнулся. -- Точно, -- согласился он. -- Но если говорить честно, на меня внешний вид Замка впечатления не произвел. Ничуть. Может быть потому, что история вышла такой странной. Но ведь ты-то не знаешь все факты. -- Точно, -- передразнил его Тарнболл, так и не улыбнувшись. -- Я знаю лишь часть общего плана министерства относительно Замка. Большую часть. Однако мне известно больше, чем ты думаешь. Хочешь послушать? Джилл закатил глаза, кивнув. -- Почему нет? -- спросил он. -- Я не льщу себя надеждой, что мои конфиденциальные рапорты кого-то заинтересуют! Но, может быть, послушав твой рассказ, я смогу что-то добавить к своему рапорту. Что ж... Тарнболл посмотрел на него почти с интересом. Любопытный взгляд. Возможно, агент и в самом деле пытался понять, что же происходит здесь, или он просто вспоминал, что говорили ранее другие эксперты. И еще Джилл подумал: "Не такой уж и умный этот Тарнболл". Тем временем агент в свою очередь разглядывал Джилла, словно мысленно фотографировал, пытался запечатлеть в памяти его облик. Теперь, если даже он увидит Джилла даже через десять лет, то непременно его узнает. Но подобная встреча вряд ли состоится. Джилл был бы счастлив, если бы ему удалось прожить года два. Ростом Джилл был около пяти футов одиннадцати дюймов, весил немного больше одиннадцати стоунов. Тридцати трех лет от роду, выглядел он на все сорок. И к тому же он умирал. Пятнадцать лет назад, когда он еще был подростком, что-то пошло не так. Врачи назвали это феноменом, причудой Природы, идущей в ногу с Наукой. Джилл "понимал" машины. Его прапрадед был инженером. Только он мог оказаться ответственным за подобный трюк генов, если дело тут в генах. Но ничего из того, чем занимался дед Спенсера Джилла, не имело отношение к его способностям. "В век компьютеров люди и думать будут как компьютеры! -- написал какой-то журналист. -- Разум этого молодого человека..." Конечно, это было неверное заявление: процесс мышления Джилла ничуть не напоминал мыслительный процесс компьютера. Просто Джилл понимал компьютеры, да и все другие машины, на вкус, цвет, запах и вид. Он прислушивался к их работе, чувствовал их. Он был экстрасенсом по машинам. И люди впервые признали его дар, когда в возрасте восемнадцати лет он описал машины и механизмы Робинсона, как "бездушных чудовищ Франкенштейна". Однако Джилл не понимал их, потому что они сами себя не понимали. "Если бы они были людьми, они оказались бы идиотами", -- именно так сказал он тогда... -- Ну? -- поторопил Джилл, когда внимательный взгляд Тарнболла начал его раздражать. -- Ты собираешься рассказать мне какую-то историю или нет? Взгляд Тарнболла неожиданно сфокусировался, словно он что-то вспомнил. Он объявил: -- Я хотел спросит у тебя: так ты и есть тот самый Человек-Машина? Джилл кисло усмехнулся и кивнул. -- Приятно, что ты помнишь, -- вздохнул он. -- Никто не называл меня так уже лет десять! Быстрым движением руки Джилл смел со лба свои растрепанные седеющие волосы, взял стакан с выпивкой и стал потягивать напиток маленькими глотками. Это было бренди. Доктора запрещали ему пить, но сейчас Джилл достиг той стадии, когда, посчитав, что ему это понравится, делал, что хотел, не взирая ни на какие запреты. Ведь если он окажется от бренди, то все равно не спасется. Так стоит ли тогда не пить?.. А Тарнболла он в свою очередь спросил: -- Так ты это хотел мне рассказать? Тарнболл продолжал внимательно изучать своего собеседника. У Джилла были тонкие черты лица, высокий лоб, бездонные глаза, которые казались то серыми, то зелеными. Он постоянно кривил тонкие губы. Его кожа, на вид совершенно безупречная, имела бледный оттенок, говоривший о болезни. Проблема, можно сказать, была на поверхности, и насколько знал Джилл, вылечить его было совершенно невозможно. -- У тебя редкая форма рака крови, -- продолжал Тарнболл, словно не расслышав вопроса. Он посмотрел на Джилла, ожидая, что тот вздрогнет, но ничего похожего не случилось. -- Свежий воздух пойдет тебе на пользу -- и это еще одна причина для того, чтобы ты прибыл сюда. -- Шотландия, -- задумчиво протянул Джилл. -- Некоторые утверждают, что только здесь и остался чистый воздух. И вот я тут... Да... Но свежий воздух не решает проблему. У меня ведь не лейкемия. Мой организм -- словно взведенный механизм. Когда я вдыхаю яд, мои легкие переносят его прямо в кровь. Они не блокируют и не фильтруют воздух, и тут я ничего не могу поделать. Я с трудом могу переносить выхлопные газы. Каждый вздох убивает меня. "Жить в городе для меня все равно, что сесть на экспресс, идущий прямиком на тот свет, а жизнь в сельской местности похожа на путешествие на велосипеде. Я еду в мир иной, но не так быстро. -- И тем не менее ты сейчас выпил бренди, -- заметил Тарнболл. -- Ты бываешь в местах, вроде этого, где сильно накурено, а ведь даже запах алкоголя плохо влияет на твой организм. Джилл стряхнул уныние, окатывающее его, словно тяжелый плащ. Он уже много раз приводил себе все эти аргументы. И не нужно было лишний раз напоминать о них. -- В городах все совершенно иначе, -- сказал он, вздрогнув. -- Я вынужден их избегать. Но я не хочу отказываться от тех вещей, которые люблю. Ну, пусть я заплачу за это неделей-другой жизни, что из того? Какая разница. И лишь за одно я должен благодарить звезды: я так никогда и не пристрастился к курению. Но, я думаю, ты не против сменить тему разговора? -- Конечно, -- согласился Тарнболл. -- Можем поговорить о чем-то более приятном, если хочешь. -- О Замке? -- Джиллу снова стало неловко. -- Что о нем говорить? Он существует. Он находится тут неподалеку. Замок очень похож на машину. Вот и все. -- Нет. -- Тарнболл покачал головой. -- Это не так... Не совсем так... Наверняка существует что-то, о чем ты знаешь, но чего не говоришь. Теперь настала очередь Джилла внимательно изучать Тарнболла. Агент выглядел задумчиво, сидел, чуть прищурив глаза, и первый раз Джилл испытывал к собеседнику что-то похожее на дружеское любопытство. Сегодня состоялась его первая встреча с непосредственным начальником Тарнболла -- министром обороны. Тут в горах была такая охрана, что министр отпустил своего секретаря на выходные. Зная, что Джилл остановился в Кил лине, и помня о том, что с ним почти невозможно увидится, можно было предположить, что Тарнболл занимает в министерстве и впрямь высокий пост. Однако Джилл так не думал. Он и раньше общался с людьми такого сорта. Но обычно общение с высокопоставленными лицами ему не слишком нравилось... Так или иначе агент заинтересовался им. Возможно, даже сильнее, чем нужно. Хоть Джилл и не был интеллектуалом, человеком он был проницательным. Тарнболл был выше шести футов, стройным. Голова его по форме напоминала пулю, насаженную на шею слишком тонкую, чтобы о ней говорить. Волосы у него были черными, очень длинными. Он зачесывал их назад, на манер львиной гривы. Они поблескивали каким-то особым образом, но не казались сальными. Скорее всего, Тарнболл использовал лак для укладки. Тяжелые веки нависали над глазами. И только когда в них искрилась улыбка или когда Тарнболл широко открывал их от удивления, можно было рассмотреть, что они -- голубые. Но улыбка редко появлялась на его лице, а лоб изрезали глубокие морщины. Казалось, Тарнболл всегда настороже. Джилл решил, что его так натренировали... Руки у агента были огромными, грубыми, очень сильными, хотя двигались они быстро и казались очень гибкими. Тарнболл выглядел проворными и ловким, опасным противником. Джилл внимательнее пригляделся к лицу собеседника. Одна бровь казалась чуть выше другой, придавая насмешливый вид даже тогда, когда он ничего смешного не говорил. На его резко очерченном подбородке проступал старый шрам -- мало заметные белые оспины на коричневой коже. Дубленая у него была кожа -- вероятно, результат поездок с начальством. И Джилл отдыхал бы где-нибудь на курорте, если бы его присутствие не требовалось здесь. Нежился бы под горячим солнцем. Может, где-нибудь в Греции... Сейчас же он вынужден был сидеть здесь и разговаривать с высокопоставленным чиновником, хорошенько обдумывая каждое слово. Ведь Тарнболл видел его насквозь. Или пытался. Но вот наконец Джилл поймал взгляд его синих глаз, не мигая уставившихся из-под тяжелых век. Тогда он сказал: -- А что я еще должен сказать? Вы поставили передо мной задачу, я дал ответ. Или я уже под подозрением и за мной наблюдают? Эти слова были шуткой лишь отчасти. Секретные службы всего мира интересовались Замком. Все -- от ЦРУ до КГБ -- любым способом старались подобраться к Замку... Но когда после вопроса Джилла глаза Тарнболла удивленно сверкнули, экстрасенс немного расслабился. -- Нет, конечно! -- возмущенно объявил Тарнболл. -- Просто я вижу, что тебя что-то беспокоит... что-то, кроме твоей болезни, я хочу сказать. Меня ведь учили проводить допросы. Если бы я задержал кого-то вроде тебя, то непременно решил бы, что этот человек что-то скрывает. Я думал об этом, пока мы с тобой разговаривали. Ты использовал слишком много слов, когда мог бы сказать всего два: это -- машина. Но твоя фраза заставляет думать, что ты знаешь большее, чем говоришь. Тогда Джилл подумал: "Я недооценил тебя". А вслух он сказал: -- Так что же я еще знаю? Агент поднял бокал со своей выпивкой и пожал плечами. -- Может быть, я окажусь не прав. Один бог знает, о чем ты там еще можешь думать. У тебя в голове может скрываться все, что угодно. -- Вроде мой болезни?.. Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. Знаешь, я только что понял, почему не люблю общество других людей. На какое-то время я забыл об этом, но ты мне напомнил... Люди всегда хотят знать, что я чувствую. Тарнболл заказал еще выпивки. Бар к тому времени заполнился народом. Тут собрались люди со всего мира, и чтобы сделать заказ, агенту пришлось сильно повысить голос. Но когда он повернулся назад к Джиллу, то снова заговорил спокойным голосом: -- Ладно. Закончим... об этом. Давай подойдем с другой стороны. Как бы ты описал эту штуку? Джилл в удивлении поднял брови. -- Это -- машина... -- Продолжаешь свои фокусы?.. -- Никаких фокусов. -- Не кипятись. Я не это имел в виду. -- Как сказать... как сказать... -- Джилл взял новую порцию виски, сделал глоток и скорчил рожу. -- Может, пойдем отсюда? Это атмосфера убивает меня! Работая локтями, он стал выбираться из бара. Тарнболл выпил половину виски с содовой и последовал за Джиллом. Они вышли в холодную февральскую ночь, прошлись по улицам, покрытыми снежной наледью, и направились в квартиру, выделенную правительством для Джилла. Она располагалась на краю деревни.